Участок-2. Рассвет и закат

Месяцем раньше, месяцем позже, она не одна такая. А тут вернулся муж. Чуть раньше, так получилось. И — узрел.

Почему-то нефтяник не проникся мудростью великого гуру, или как там его было звать? Он поговорил с друзьями, потом с Ирининым дедом, а потом случилось страшное.

Или — закономерное?

Три десятка крепких мужиков, которые привыкли и решать за всех в критической ситуации, и за свои решения отвечать, и руками работать, и головой.

Три десятка мужиков, которые поняли — пока они там, здесь с их семьями может случиться нечто весьма нехорошее.

Это вам не букетик нежных ромашек. Не компания менеджеров, которые кроме 'я на вас в суд подам!!!' ничего не выговорят. И не американские гопники, которые страшнее бейсбольной биты ничего в руках не держали.

Эти — держали.

Ломики. Гаечные ключи. Монтировки. А кое-кто и топоры, по старому русскому обычаю.

Арендованное помещение было разнесено в клочья.

Охрану отпинали не больно, но убедительно.

Верующих в Гуру не пинали, людям и так досталось, они уже родились без головного мозга, поэтому их попросту закрыли в том самом помещении — пусть посидят, подумают о жизни, а потом милиция выпустит. Не сразу, ну так думать — надо. И долго, и упорно.

Проповедника — также по русскому народному обычаю — отловили, привязали к березе и качественно выпороли. Несколько раз. Может, и не только выпороли — мужики были суровые, всяких там умствований не понимавшие, но могущие привести реальность в соответствие со своими представлениями о прекрасном.

Например, гаечный ключ использовать не по прямому, а по окольному назначению. Подарить хорошему человеку — до ближайшего проктолога.

А потом еще расспросить. Вдумчиво, обстоятельно, серьезно, посмотреть документы, съездить к нотариусу — не полениться.

Нет, у нотариуса ничего не сгорело. Но практику он оставил по причине резко открывшихся проблем со здоровьем. Таких, как энурез, заикание и тремор всех четырех конечностей. Зато имущество, пожертвованное Великому Гуру, вернулось к своим изначальным владельцам. Если хотят — пусть еще раз жертвуют. Хоть бы и тому же Гуру... когда его догонят.

В подробностях Иринин дед был скуповат, но алиби мужикам обеспечил. И помог чем мог. Тоже — на его земле дело происходило.

Сам-то он мало что мог сделать, к сожалению, кто-то подонка прикрывал. Ну а нарвался — так нарвался. Участковый — что? Он туда и близко не подходил, и не знает ничего, и вообще, он в другом месте был. На одну компанию составлял протокол. А то явились тут водку пьянствовать и дисциплину хулиганить!

Все всё поняли, но что тут поделаешь? Да ничего!

Так и уехал проповедник лечиться. А вылечился ли — история умалчивает.

Но это дела минувшие, а в настоящем надо бы Ирине проверить эти адреса. Была ли там девушка?

Не живут ли там увиденные ей люди? И если живут...

Тут и оперативной разработки не требуется. ДНК-тест между ребенком и родителями девчонки и можно шить дело. Что приятно — справедливое.

Так что Ирина отправилась по указанным адресам. Уже не прибегая к ведьминскому чутью. А зачем?

Все равно знакомиться надо.

* * *

Три семьи походили друг на друга, как яблоки с одной яблони. Ну да, семья может быть побольше или поменьше, разные лица, разные профессии, но что-то неуловимо общее у них было.

Свет фанатизма в глазах?

С одной стороны Ирина уважала таких людей — за веру, которой ей было не дано. Было подозрение, что вот такие на кресты и костры и топали в свое время, еще и требовали, чтобы их подольше помучили — за Веру!

С другой стороны, к любой вере хорошо бы еще и головной мозг прикладывать. А то даже как-то оскорбительно для Бога получается. Он что — достоин одних баранов?

Это обидно...

Другое дело, когда в тебя верят люди умные, искренние... был же, к примеру, Войно-Ясенецкий! Да и многие ученые в бога верили, но фанатиками они не были! Такими последователями любая церковь гордиться будет, это вам не баран!

Хотя не ее это дело. Пусть верят хоть в кого и как, пока законов не нарушают.

А вот четвертая семья как раз и оказалась той, что надо.

И мужик был в наличии, и заплаканная женщина, и испуганные дети, которые жались к ней... хм? А что интересно, девушке было лет семнадцать, а детям намного меньше. Старшему лет десять, может, девять... настолько Ирина не разбиралась.

Старшая дочь?

Младшая сестра?

Еще кто-то?

Ирина была уверена, что все выяснит, и не в этой семье. Она задала несколько профилактических вопросов и откланялась. А расспрашивать решила соседей.

* * *

Слава Богу, есть лавочки. И есть бабушки на лавочках.

Подсесть было делом минуты. А вот навести разговор на интересующую Ирину семью, да так, чтобы никто ничего не заподозрил...

Можно сделать и это. А если тебя в процессе получения оперативной информации пригласят в гости и напоят чаем с вкусняшками, разве это плохо? Очень хорошо и правильно! Ирина и отказываться не стала. Дома же удобнее беседовать, чем на лавочке, и не подслушает никто. И поди, побегай...

Волка ноги кормят, вот, пусть и ее хоть кто-то покормит.

В процессе расспросов ее успели угостить чаем, больше похожим на отвар из веника (полезный, зеленый, его в программе 'Здоровый образ жизни' рекомендовали), пирожками — действительно вкусными и вареньем из вишни с кусочками грецкого ореха, засунутыми внутри ягод. Ирина слопала две розетки, потом силой заставила себя оторваться от вкуснятины.

Совесть иметь надо! А не жрать тут в три горла... но как же вкусно! Уммм!

Бабушки одобрительно усмехались. Они-то знали народную мудрость — мужчины не собаки. И кости их не прельщают. Мало того, любого настоящего мужчину надо кормить. Вкусно и разнообразно. А какая тут кормежка, если ты всю жизнь на диетах?

Если в холодильнике мышь померла с горя, обожравшись салата? Зеленого.

Это неправильно. Но в последнее время что-то подобное льется с экранов телевизоров потоками и реками. Так что Ирина, которая не отказывала себе ни в чем, вызвала у бабушек здоровое умиление.

Кушает детка. Хорошо кушает. Это правильно.

И сведения полились водопадом — только бы хватило памяти на диктофоне. Ирина намеревалась сохранить все разговоры — вдруг да пригодится.

А конкретно об одной семье....

Оболовы.

Изначально там была одна Динка. С родителями, конечно. Потом замуж вышла, родители померли, сначала мать сгорела от рака, потом запил и убрался отец, потом Динка родила дочку — Алину, а потом у нее муж помер. Разбился на машине.

Понятное дело, у бабы всю резьбу сорвало напрочь. Столько бед да на одну голову, да за небольшой промежуток времени. Кого хочешь сломает!

И Дина начала бегать в церковь.

Где уж она откопала этого своего Савелия — кто его знает? Вроде как в храме какие-то бабки и свели. Но стали они жить вместе, вроде, как повенчались, но кто там их знает? На свадьбу они точно никого не приглашали. Явился в один ужасный день в Динкину жизнь этот Савелий и начал все строить под себя. Вот и получился за несколько лет из нормальной женщины ужас кромешный. Ладно, поуродовала она себя капитально. Как выразилась одна из бабушек — ходячая импотенция.

Но ведь и Алинке доставалось!

Девчонка в самой поре, ей бы погулять, с парнями повстречаться, а мать никуда, кроме церкви ее не пускает, а последнее время и вообще куда-то услала...

И Савка ее, волком так и смотрит, хоть ты его иконой по лбу лупась, от дурного-то глаза.

Давно?

Да уж месяца три-четыре, как Алинка уехала. И когда возвращаться будет — неясно. Дина говорила, вроде как она там замуж собралась выходить... нет, неизвестно ничего. Сейчас, чай, не старые времена, тогда бы мигом заставили предъявить девчонку, а сейчас — что? Толканет этот Савка вот так, и готовь гроб. Здоровущий бугай!

Даром, что верующий... вот грех-то и отмолит! Сам пришибет, сам отпоет... тьфу!

Ленина и Сталина на него нету! И коммунизьма впридачу! Уж тогда бы — да!

Ирина выслушала — и отправилась в участок. Ей требовалась написать чертову кучу рапортов и кое-что организовать.

И предстояло все это вытряхнуть из начальства. А оно, в смысле начальство, суровое, и доводы типа: 'я уверена, это он!', 'копчиком чую' и 'гадиной буду' принимает плохо. Ему недоверчивым быть положено. Так что Ирина предчувствовала весьма и весьма нелегкий день.

А что делать?

Что делать — ясно. Кому делать — тоже ясно. Вот как и когда это будет сделано...

Ну, выносите, силы ведьминские!

* * *

— Иван Петрович, гадиной буду!!!

— Будешь.

— Я уверена, это он! Они!

— Основания у тебя какие? Кроме хвоста и чешуи?

Разговор шел ровно так, как Ирина и предполагала.

Начальству-то она и доложила, и рассказала, и исповедалась по всей форме. Так и так, нашла, подозреваю, хорошо бы проверить. И вообще — попой чую! Это — ОН!

Начальство честно сказало, что при таком раскладе они мигом окажутся в чувствующем месте. Всем участком. Ибо — не аргумент.

Прокуратуре ты что скажешь? Насчет проктологической чувствительности?

Неубедительно.

— Нет у меня оснований.

— Ну и что ты от меня хочешь?

Ирина мило улыбнулась. Этакой коброй...

— А признание подонка будет считаться основанием?

— Будет. Но ты учти, он, как признался — так и откажется.

— А если тело Алины найдем?

Иван Петрович медленно кивнул.

— Это бы и вовсе замечательно было. Но как?

— Давить буду, — честно призналась Ирина. — Как таракана тапком. И мне нужна ваша помощь. Только быстро. Сегодня и сейчас, а лучше вчера и утром.

— Лейтенант, а совесть у тебя есть? — обреченно поинтересовалось начальство.

— Конечно, есть! Моя совесть в вашем сейфе лежит!

— Сходи и возьми.

— Так точно. Сходить и возьми. До — или после трупа Алины Оболовой?

— После — смирился начальник. — Ну, так что ты придумала?

Ирина улыбнулась. Весело и хищно. И принялась излагать свой план. Может, и не идеальный, но имеющий право на воплощение в реальности.

* * *

— Добрый день, — Ирина что есть сил изображала смущение. Получалось плохо, ну так и критики не бог весть какие — Савелий Батькович, собственной персоной.

— Виделись уже, — буркнул мужчина.

— Виделись. Просто тут тело девушки нашли, вот, может быть, это ваша Алина?

Мужчина напрягся так, что, казалось, сейчас кинется. Но — нет.

Не полный же он дурак. Смирился, выдохнул.

— А от меня что надо?

— Может, съездите, попробуете опознать?

— Вот еще... может, это и не она?

Ирина примерно и ожидала такой реакции. И развела руками.

— Ну, тут уж... ваша падчерица — блондинка?

— Брюнетка, — с видимым облегчением отозвался мужчина, на глазах становясь дружелюбнее. — Да вы проходите, чего в дверях-то стоять?

Ирина тоже улыбнулась. Хотя куда с большим удовольствием прокляла бы скота так, чтобы до смерти на четырех костях ползал. И то — только до коробки с памперсами.

— Спасибо. Сами понимаете, работа у нас такая, не побегаешь...

— Собачья работа.

— Церберская, — подсказала Ирина. Но поняла, что в греческой мифологии оппонент не силен и махнула рукой. — Сторожим закон и порядок, чтобы не сперли.

Савелий окончательно расслабился.

— Нет. Алинка темненькая была.

Угу. Была.

Ирина не стала ловить негодяя на слове. Вместо этого она еще раз улыбнулась.

— А может, у вас что-то вроде фотографии есть? Чтобы не бегать каждый раз, мало ли что? Мало ли кто? Время сейчас такое, неопознанные трупы не редкость...

Савелий кивнул.

— Есть несколько снимков.

— Поделитесь? Я к нам в компьютер загоню... нет-нет, не надо подавать заявление или что-то писать, — махнула рукой девушка, видя, что собеседник опять напрягается. — Даже к нам приходить не надо. Просто если она где-то всплывет, будем знать, к кому обращаться. Мало ли что? Мало ли где? Может, она в другом городе объявится или еще как в картотеку попадет?

Савелий закивал.

— Все может быть. Сейчас, альбом принесу.

Ирина осталась одна в гостиной. Она знала, что в доме есть еще люди. Здесь же Дина, здесь остальные дети, но к ней никто не вышел. Сидят, как мыши.

Да что ж это такое?

Где грань между послушанием — и жертвой?

Нет ответа.

Савелий быстро вернулся, протягивая Ирине фотографию. Девушка вгляделась.

Да, Алина была хороша собой. Черт побери!

В видении Алина была вся измученная от страха и боли, с искаженным лицом, потом мертвая — там не поймешь. В таких обстоятельствах красивой не будешь.

А вот на фотографии Ирине дерзко улыбался этакий озорной чертенок. Большие темные глаза, темные волосы, вздернутый носик... хороша!

И такую красоту эта мразь сломала об колено?

И убила... это ведь убийство, как ни крути.

Внешне Ирина оставалась — само дружелюбие. И мило улыбалась, представляя, как перегрызает подонку горло.

— Савелий...

— Венедиктович.

— Савелий Венедиктович, а может, есть какие-то вещи с Алиниными отпечатками пальцев? Я понимаю, что она давно сбежала, но вдруг? Какие-то побрякушки, безделушки...

Савелий пожал плечами.

— Не знаю, могу посмотреть...

— Тогда, если вас не затруднит, положите, пожалуйста, сразу в пакет, — Ирина извлекла подходящий из сумки. — Чтобы вы руками не дотрагивались, ваши-то пальчики нам ни к чему... хи-хи... вы — сразу видно, мужчина серьезный, основательный, законопослушный...

Савелий окончательно расслабился.

Оно и понятно, классики, начиная с доброй памяти Конан Дойла, формировали у обывателя образ туповатого мента, этакого 'инспектора Лестрейда' и умного частного сыщика. А в последние лет двадцать — тридцать по милиции и полиции только ленивый не потоптался.

Да и не считалась работа участкового такой уж престижной.

А зря.

Она ничуть не легче любой другой, а сколько сил и времени требует — сказать страшно. Но сейчас все это работало на Ирину.

Как же? В главк не взяли, значит, глуповата, да еще баба, да еще молодая, после института, сразу видно — зелень неостриженная...

БАБА, одним словом.

Ну, так кому слово, а кому и комплимент, так-то. Ибо русская баба круче любого из людей Х. они бы в таком ритме жизни давно загнулись, а мы — мы ничего, еще и капитализм строим.

— Я сейчас посмотрю, может, что и есть, — кивнул он. И опять ушел.

В этот раз Ирине досталась в пакете маленькая шкатулка. Деревянная, дешевенькая, из тех, что продаются на базаре за копейки. Лак, жуткие краски под хохлому, которые и рядом с настоящей не лежали...

— Спасибо, — от всей души поблагодарила Ирина. — Я завтра же верну, не сомневайтесь. Хотите, расписку напишу?

Савелий махнул рукой.

— Да ладно вам, Ирина Петровна. Я и не сомневаюсь...

Расстались почти лучшими друзьями.

Ирина шла к общежитию, медленно, поглаживая шкатулку через пакет.

Даром ей те отпечатки не сдались!

А вот личная вещь человека — по ней многое можно и узнать, и сказать...

И — найти. Она сможет.