— Попал в переделку?— строго спросил странный человек. Анвил кивнул.— Чтобы раздать все долги и вернуть свои денежки, тебе понадобится свинцовый кулак и добрый арбалет!
 — Да, не помешали бы,— ухмыльнулся сыщик.— Да только где их взять?
Котопупский посмотрел на Анвила так, будто это он был одет в крышку от кастрюли и отказывался видеть очевидное.
"Что-то на меня часто стали смотреть как на дурака. Это настораживает",— озадаченно думал сыщик, пытаясь понять, что до него хотел донести городской сумасшедший.
 — Где взять, говоришь? Да тут где-то валялся,— сказал Котопупский, махнув рукой на развороченный палисадник под окнами таверны, и, пожав плечами, удалился.
 — И что это было?— спросил Лайхал, окончательно уверив Анвила в том, что он не один видел странного человека.— Кстати, мы пришли.
Скучающий трактирщик был рад увидеть посетителей в столь ранний час, когда обычно его заведение пустовало.
 — А, заказ на имя алтургера Кеселара? Да, да, я помню. Вот, смотрите не потеряйте,— он протянул ключ Анвилу, но, прежде чем отдать, предупредил:— Девок не водить, особливо замужних. А то надоело мне щеколды чинить и двери на петли наново сажать.
 — Обед...— начал Лайхал.
 — Знаю, алтургер Кеселар уже распорядился.
 — ... принести в номер,— с достоинством закончил паж.
Комната Анвила находилась на втором этаже и не отличалась ничем примечательным, разве что на двери действительно красовалась новенькая щеколда на блестящем гвозде. Провернув ее пальцем, сыщик подошел к окну, случайно обратив внимание на маленькое пятнышко крови, плохо замытое служанкой и впитавшееся в деревянный пол. Окно отворилось легко— комната находилась на солнечной стороне и частенько в ней бывало душновато.
 — Уборка ни к черту,— буркнул Анвил, стряхивая на улицу маленькие комочки засохшей грязи, прилепившиеся к подоконнику.— Хотя какая разница...
Сыщик расплылся в улыбке, выглянув на улицу— до него только сейчас дошло, что он смотрит на большой, яркий, разноцветный и многогранный мир из окна таверны, а не из далекой тюремной двери или трюма галеры. Его радовал и неухоженный палисадник под самым окном, и столы питейного заведения напротив, и его шумные посетители.
Но абсолютное счастье наступило, только когда хозяин таверны лично принес в комнату две тарелки горячего ароматного супа, который просто вскружил голову Анвилу. Он как мог быстро метнулся к столу и стал за обе щеки уплетать долгожданную еду.
Сидящий напротив Лайхал после непродолжительного молчания заявил:
 — Я хочу, чтобы вы поскорее нашли Сигвальда. Что я должен рассказать?
 — Работа,— проговорил Анвил с набитым ртом, утирая слезы— суп был очень горячим, но ждать сыщик больше не мог.— Чем он может заниматься в городе?
 — Да чем угодно,— чуть поразмыслив, отвечал мальчик.— Он до работы не брезгливый, да к тому же рукастый. Так что работать может везде, лишь бы все по-честному было.
"Да уж, помог так помог",— фыркнул Анвил, по привычке прислушиваясь к громким голосам, доносящимся из того самого питейного заведения. Судя по всему, один пьяный доказывал что-то другому, и с каждой репликой голос его звучал все громче и четче.
 — Свинцовый Кулак!— орал он.— Свинцовый Кулак раздолбит морду твоему Беретрайскому Вепрю на второй минуте!
 — Да Вепрь на минувшей неделе простоял четыре боя кряду!
 — Хорош заливать! Вот посмотришь завтра!
 — Спорим?!
"Свинцовый кулак... хм. Странно, очень странно",— думал Анвил, скребя ложкой по дну пустой тарелки в попытке зачерпнуть последние капли супа.
 — Так вы найдете его?— с надеждой спросил Лайхал, глядя прямо в глаза задумавшегося сыщика.
 — Конечно. Обязательно найду. Знаешь, у меня появилась одна мысль, и я прямо сейчас пойду и проверю... Только... Сейчас, дай мне минуту...
Анвил сидел, подпирая голову руками и речь его становилась все неразборчивее, приятное тепло разливалось по телу, веки тяжелели. Спустя пару минут его руки безвольно упали на стол, уронив голову— сыщик уснул.
Лайхал тряс его за плечо, звал по имени, тыкал пальцем, но Анвил не реагировал ни на какие ухищрения пажа и тому ничего не оставалось, как стащить его со стула и бесцеремонно бросить на кровать— смертельно уставший парень не проснулся даже от этого.
Растянувшись на свежих простынях, Анвил спал как убитый, и на лице его сияла блаженная улыбка.
 —
ГЛАВА 13
ЧЕРТОПОЛОХ У ДОРОГИ
 — Хватит!— прохрипел Сигвальд из последних сил.
Он бессильно лежал на полу бойцовской клетки в таверне "Добрый арбалет", скорчившись под тяжелыми ударами артретардца, который почему-то решил называться Беретрайским Вепрем. Сигвальд уже плохо понимал, куда именно его бьют и что вообще происходит, он видел только толстые ржавые прутья где-то рядом и слышал невнятный гул публики. Закрывая руками голову, он продолжал повторять:
 — Хватит, хватит, я сдаюсь...
Наконец его противника оттащили, как пару дней назад оттаскивали самого Сигвальда, вошедшего в раж. Северянин даже не попытался встать— все тело так болело и ныло, что он не был уверен, выдержит ли его организм такое небрежное обращение.
"Не надо,— думал он, с трудом собрав мысли.— Не надо было соглашаться на этот бой. Пожадничал..."
 — Победил Беретрайский Вепрь!— объявил судья.
"Так говорит, будто можно подумать что-то другое",— Сигвальд закрыл глаза, проводя языком по зубам, которые снова каким-то чудом остались целы. Солоновато-металлический привкус крови во рту стал привычным за последнюю неделю.
Он слышал, как Беретрайский Вепрь согласился на второй бой, как радостно загудела толпа и бросилась к столу букмекера, как скрипнул засов и скрежетнули петли решетчатой двери. Сигвальд все еще лежал, подтянув колени к груди и не отнимая рук от головы— подошедший человек потянул его за плечо, перевернув на спину. Из-под полуприкрытых век северянин увидел лицо слуги, который обычно занимался выносом проигравших из клетки. Как Сигвальд ни старался, он не мог вспомнить его имени.
 — Ты хоть живой?— спросил слуга, с интересом разглядывая проигравшего.
Сигвальд закашлялся— кровь из разбитого носа попала в горло, и слуга поспешил повернуть его голову на бок.
 — Давай-ка вставать,— говорил он, пытаясь поднять северянина, который не мог сделать этого сам.— Негоже клетку занимать.
Слуга выволок его в общий зал, по пути рассказывая северянину о том, как он подвел его, проиграв этот бой.
"Спасибо тебе, добрый человек,— думал Сигвальд, уставившись в пол.— Другой мне за это под шумок еще и под дых врезал бы". Краем глаза он заметил копну светлых кудряшек и бледно-голубое платье, подошедшее к нему и остановившее слугу.
 — О небо!— воскликнула подружка Сигвальда, прикасаясь своей маленькой ладошкой к его щеке. Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки вышел болезненный оскал.— Дерег, отведи его в мою комнату, я приду сразу, как смогу.
"Дерег, точно. Постоянно забываю",— размышлял Сигвальд, пока они проходили по залу. Он пытался не обращать внимания на нелестные эпитеты, которыми награждали его те, кто ставил на его победу.
Дерег ввел, а точнее втащил почти бесчувственного Сигвальда в тесную каморку, уставленную швабрами, вениками и совками, которая заодно служила и спальней для его подружки. Усадив его на кровать и прислонив к беленой стенке, слуга снова критически осмотрел северянина.
 — Помирать не будешь?— серьезно спросил он, видимо решив, что выглядит боец совсем плохо.
 — Не дождетесь,— с тем же болезненным оскалом произнес Сигвальд.
 — Ты не думай, я ничего плохого, просто были уже случаи— хотелось бы заранее знать. А то потом бывают неприятные неожиданности. Ну, нет— и слава духам. Сиди.
И Сигвальд сидел, но его подруга все не приходила— очевидно, было много работы и хозяин таверны ее не отпускал. Воин постепенно приходил в себя и благодарил высшие силы, которые он не особо-то чтил, за то, что они позволили родиться ему чистокровным северянином и унаследовать от предков крепкие кости и железное здоровье.
Бесцельно проводя глазами по каморке, Сигвальд случайно заметил свое отражение в овальном зеркальце, прикрепленном к маленькому умывальничку— предмету гордости и обожания юной служанки. Подойдя к нему, воин наклонился к зеркалу, висящему для него слишком низко.
"Ну и рожа",— хмыкнул он, поднимая веко подбитого лесниками глаза. Да и в целом картинка вырисовывалась не очень привлекательная: большой лиловый синяк под глазом, покрытая коркой ссадина на скуле, рассеченная бровь и разбитый нос, заливший кровью пол лица. Сейчас он напоминал себе персонажа из сказки "О преданном брате", которую в далеком детстве рассказывала ему мать.
 — ...и встал преданный брат из могилы, и пошел он в свой бывший дом, и...
 — О небо!— воскликнула внезапно вошедшая служанка.— Ты напугал меня своим загробным голосом и...— она не закончила фразу.
 — Видом?
Девушка только вздохнула и, нежно проведя рукой по спине Сигвальда, щедро исполосованной плетью, полила ему на руки из расписного глиняного кувшинчика, помогая умыться. Она печально смотрела на разбавленную водой кровь, которая стекала с лица воина.
 — Тебе сегодня крепко досталось,— снова вздохнула она, убирая мокрую короткую прядь волос, прилипшую ко лбу Сигвальда, и зачесывая ее назад, как он любил.
 — Я в порядке.
 — Ты не можешь быть в порядке...
 — Если я порчу все, к чему прикасаюсь?— он отвел от себя ее руку.
 — Что? Ты о чем?
Сигвальд покачал головой— она ничего не знала ни о его прошлой жизни, ни о большей части настоящей. "Конечно, случайность. А я, как последний дурак, лезу в раны грязными пальцами".
 — Ничего. Забудь.
Он снова сел на кровать, и его подружка не поняла ровным счетом ничего. Она лишь поглаживала его руку с разбитыми костяшками, о чем-то задумавшись.
 — Я видела много хороших бойцов, которых до смерти забили в этой клетке,— произнесла она, не глядя на Сигвальда.— И я не хочу, чтобы с тобой случилось то же. Так нельзя продолжать.
 — Я и не буду,— спокойно ответил он.
 — Правда?
Девушка была удивлена столь легкой победой— она уже приготовилась к тому, что Сигвальд будет упорствовать, и для этого случая даже приготовила несколько убедительных доводов и страшных историй о неудачливых бойцах.
 — Правда. Я решил уйти на войну.
Такого удара она не ожидала.
 — На какую войну?— ошарашенно спрашивала она, все еще надеясь, что Сигвальд просто глупо и неудачно пошутил.
 — С Заретардом, разумеется, других пока нет.
 — Ты что, издеваешься?— девушка взорвалась эмоциями.— Я тут тебе толкую о том, как опасно драться в клетке, а ты хочешь взять меч и пойти на войну, где тебя могут убить еще скорее?
По истеричным ноткам в голосе служанки Сигвальд понял, что лучше ему помолчать и не спорить.
 — Я же совсем не то имела в виду! Я думала, ты найдешь спокойную работу и останешься здесь, а ты хочешь меня бросить?— она хотела ударить его кулачком в грудь, но остановилась, решив, что ему и без нее досталось порядком.
 — Не хочу. Но я должен.
 — Кому ты должен? Тебя даже насильно забрать в армию не могут— ты вообще не местный!
 — Ас гле хилле сваар харл. Харл алл ост мадра, алре свар лааг,— сказал Сигвальд, глядя в светло-карие глаза подруги.
 — Что?— снова не поняла она. Ее вообще раздражало, когда Сигвальд вдруг начинал говорить на языке Велетхлау.
 — Моя жизнь— это битва. А битву закончит смерть, все остальное лишь перерыв,— перевел он.— Это мудрость и закон моего народа.
 — Это не честно,— всхлипнула девушка.
Сигвальд отлично знал, что это не честно— приводить безаппеляционный довод, в основе которого лежат нерушимые принципы народа, воинская традиция которого насчитывает много столетий.
 — Милая, поверь, я не могу иначе,— он попытался обнять ее, но девушка вырвалась из его объятий.
 — Да, конечно! Ты северянин, твоя жизнь это битва... На что я тебе сдалась? Ты же вольная птица— куда хочу, туда лечу!.. Хорошо тебе!
 — Ты ничего не знаешь! Я не свободен и мне не хорошо. Моя жизнь сломана, я потерял все, что имел и чем дорожил. И чтобы вернуть то, что еще можно вернуть, я должен...
"Ну как она не может понять, что бить морды по тавернам на потеху пьяному сброду— это занятие, недостойное воина, что мое место не здесь, не в каком-нибудь цеху и не в хижине дровосека или камнетеса? Что единственное место, которое у меня было, теперь не вернуть?"
Сигвальд снова попытался обнять ее, но девушка только била его по рукам, когда он к ней прикасался.
 — Мне уйти?— спросил воин.
Девушка подняла на него глаза, которые были на мокром месте, и укоризненный взгляд пронзил Сигвальда.
 — Если тебе так жизненно важно умереть молодым— уходи.
Он не знал что ответить: "пока"— слишком глупо, "прощай"— слишком торжественно, "до свидания"— слишком неправда. Так и не сумев выбрать подходящего слова, он просто молча ушел, на прощание поцеловав свою подружку в лоб и тихонько притворив за собой дверь. И все равно чувствовал, что получилось совсем не так, как он бы хотел, а еще более глупо, чем "пока", и еще более торжественно, чем "прощай".
"Похоже, Асель была права,— думал он, медленно идя по темным улицам домой и по привычке оглядываясь, чтобы проверить, не следит ли кто за ним.— Я порчу всё и делаю несчастными людей, которые с дурного ума подпускают меня слишком близко".
Асель нервничала— сумерки слишком быстро спускались на город, а она все бродила закоулками Бедняцкого квартала, где-то у самых городских стен. Она понимала, что это не лучшее место и время для одинокой, пусть и вооруженной, девушки с толстым кошельком, но отступать она уже не хотела, и только ускоряла шаг, на ходу натягивая купленный заранее капюшон, который хорошо скрывал ее лицо.
Всю ночь после неудавшегося ограбления и половину следующего дня Асель провела в полной прострации у себя в комнате, в той же таверне, куда они с Сигвальдом поселились в первый день. Все это время она лежала на кровати и пыталась осознать, что произошло с ее жизнью, но даже после долгих раздумий ей по-прежнему казалось, что жизнь катится ко всем чертям. Полежав еще немного, степнячка поняла, что теперь у нее есть только два выхода— либо и дальше покрываться плесенью в этой вшивой таверне, либо встать и вернуться к прежним занятиям— с флейтой или без нее. Возможность перекроить свою судьбу она даже не рассматривала— браконьерская жизнь в лесу назло всем была ей по душе.
За время, прошедшее с Ночи Пылающего Очага, в карманах степнячки осело немалое количество денег, основную часть которых составляла выручка за породистую лошадь демгарда Бериара и залог за ее собственную голову, которую она нашла на теле мертвого командира первого отряда охотников за головами. На эти деньги она могла бы жить в городе пару месяцев, не делая абсолютно ничего.