Харз наклонился, приблизив своё лицо к ней, и некоторое время так стоял.
Я не видела в темноте, что он делает, лишь страшная гадская ревность била больно в голове.
А дьюри не двигался.
Прошло томительных несколько минут.
Харз тихо выпрямился... беззвучно, словно привидение, скользнул к двери и... ушёл.
А я растерянно смотрела на Олие. Та всё спала. Дьюри не захотел её будить.
Но я не знала, был ли это конец состоявшейся встречи, когда уставшая гадина уснула, или я застала начало так и несостоявшегося свидания...
Я смотрела и смотрела на это спокойное, до мельчайших черт знакомое лицо... И захотела спать. Я захотела спать! Невероятно. Этого не случалось со мной с того самого дня, как Силон решил, что ему пригодится моя тень...
* * *
— Давай, давай, просыпайся, соня, — кто-то проговорил возле меня.
Стали слышны чьи-то шаги, громко чирикала птица совсем рядом, пахло хлебом, и было очень холодно.
Я открыла глаза. И чихнула. Солнце заливало небольшую комнату. Окно с толстым уллалийским стеклом было распахнуто настежь, холодный ветер трепал занавеску. Возле окна к потолку была подвешена большая плетёная из тонкого прута клетка, и пёстрый птах в ней орал во всю глотку. Надо мной склонилось лицо уллалийки, и тут же, радостно осветившись улыбкой, оно прокричало мне в ухо:
— Ага, она открыла глаза, Удо! У тебя получилось, несносный ивенг!
Тень заслонила солнце, и стало слышно, как кто-то закрывает окно.
— Сколько тебе говорить, Рута, она очень слаба, не надо её проветривать так часто! — гнусливый, растянутый голос ивенга показался мне самым радостным событием за последнее время.
Если Уэйдо здесь, то есть надежда, что что-то в моей остановившейся жизни может сдвинуться с мёртвой точки.
— Уэйдо... — прошептала я.
И села на топчане. Голова сильно закружилась. Дощатый, чисто вымытый пол плыл перед глазами... Я сидела!
Выкинув быстро вперёд руки, услышала, как заколотилось бешено сердце от вспыхнувшей в миг надежды... И тут же замерло — морщинистые и скрюченные, они нисколько не изменились. И машинально закрыла ими лицо. Но. Я сижу и вот уже несколько минут не отключаюсь, я спала и не видела во сне мерзкое лицо Силона, я не одна в холодном, сыром лесу, а с друзьями и в тёплом доме... Ну-у, почти тёплом доме.
А ивенг, присев на корточки, взял меня за руки и потянул их, отнимая от лица. Я с вызовом посмотрела на него, потом на уллалийку, с любопытством застывшую за его спиной.
— Мне нужен платок, Рута, — проговорила я, с удивлением обнаруживая силы говорить и довольно отчетливо, — нет, я не буду в него рыдать, — и улыбнулась криво, увидев её удивлённый взгляд, — я хочу спрятаться... всего лишь, — и напористо добавила: — Смешно?
Та понимающе кивнула и исчезла за дверью.
А Уэйдо грустно спросил:
— Неужели я такой урод, Олие, что от меня надо прятать лицо? Как себя чувствуешь?
— Хочется спрятаться, зарыться куда-нибудь... — растерянно ответила я, — но откуда-то взялись силы, и я так рада видеть тебя, Уэйдо. Как тебе это удалось? — я удивлённо покачала головой. — В первые минуты мне показалось, что я стала прежней...
— Это Баккару снабдил меня вашей странной живой водой, — улыбнулся ивенг.
Его глаза внимательно следили за мной.
— Я не верил, что такое возможно, — добавил он, — и просто поил тебя каждые два-три часа из его бутылки. А когда увидел, что ты вдруг просто уснула, стал надеяться, что не всё так безнадежно.
— Значит... — прошептала я, — это точно не случайность, и я больше не буду видеть Силона, Олие... дьюри... никого... связь прервана.
Отчаяние охватило меня.
— Но тебе не нужно видеть свою тень! И его тоже! Пока не нужно! — разозлился неожиданно Уэйдо.
Он встал, шумно прошёлся по небольшой комнатке. Птица в клетке запрыгала, заверещала испуганно. И я увидела байсу, которая, оказывается, все это время сидела у моего топчана и сейчас, поднявшись на лапы, тянула ко мне свой мокрый нос.
— Тень забирает твою силу, как ты этого не понимаешь! — говорил между тем ивенг, обернувшись.
— Тень под моей личиной готовит смерть дьюри, — глухо ответила я, — советник Менгалион вернулся, Уэйдо... Хотя, ты, наверное, будешь рад этому.
Уэйдо недоверчиво усмехнулся:
— Как он может вернуться, если ты убила его?.. И что ты знаешь обо мне, чтобы судить, о том, чему я буду рад?
Я молчала. Да, Уэйдо, я ничего не знаю о тебе, это точно. А вслух сказала:
— Мне достаточно того, что ты вернулся.
— Я рад, что ты это заметила, — усмехнулся он и быстро добавил, — может быть, учтёшь это, когда будешь выбирать.
— Ты это о чём? — прищурившись, зло спросила я.
— Обо мне и дьюри.
Я попыталась встать, но слабость в ногах быстро вернула в исходную позицию.
— Точно Рута сказала, ты разговариваешь, как урод, — психанула я. — Ни о каком выборе не может быть и речи.
— Ну, конечно. — Ивенг отвернулся и глухо продолжил: — Кто бы сомневался?! А что тебе мешает? Вы не венчаны у вашего как его камня, он не коронован у того же как его камня! Что тебя держит? Он даже не ищет тебя...
И, может быть, спит с другой.
— Заткнись, — буркнула я и отвернулась.
— Извини, — коротко и явно без раскаяния проговорил Уэйдо. — А теперь — мыться.
И подхватил меня на руки. Тут до меня стало медленно доходить, что этот тип с наглыми глазами ещё, похоже, и мыл меня всё это время. Я зажмурилась, чтобы стереть ненавистную картинку, вставшую перед глазами, и рявкнула:
— Посади меня немедленно!
Ивенг смирено посадил меня на топчан, на тюфяк из шкур, набитый сухой травой, и засмеялся:
— Да Рута тебя мыла. Рута! Скажи ты ей...
Рута, появившись в дверях, впустив в дом холодный ветер, усмехнулась и кивнула, сказав:
— Я мыла. Тебя будто валяли в земле, поливали водой и снова валяли.
Так и было. Нора, дождь, опять нора.
А ивенг продолжал, смеясь, сложив руки на груди, смотреть на меня. Высокий, длинноволосый, надменноликий... Почему ты не бросил меня здесь в лесу, ивенг? Что тебе во мне, убогой, превратившейся в высушенный стручок? Ни любви, ни корысти тебе во мне никакой...
— Давай, обопрись, — Рута, улыбаясь, притянула меня за руку к себе, поднырнула плечом под меня и повела, — раз пришла в себя, значит, пойдёшь сама. Удо, брось мне покрывало, замотаю её после купания... И босиком, босиком... Ты такая неженка...
Она ещё что-то бормотала себе под нос про моё малодушие, про то, что я сломалась от малейшего напряга.
— Здесь есть озеро тёплое, зимой не замерзает, — повернув ко мне лицо, она говорила и искоса наблюдала за мной, — будешь в нем купаться каждый день, никогда болеть не будешь, источники в нём удивительные, про это озеро даже в Уллаеле говорится...
Уллаеле, Ос, Виса Лэя... Кажется, всё это было тысячу лет назад, или просто было не со мной...
Сама себе я сейчас напоминала тряпичного Милькиного Сато. Ноги подгибались, рукой я клещом вцепилась в тунику Руты и напряжённая улыбка, словно приклеенная, беспомощная, перекашивала лицо...
Шаг за шагом... Медленно... Пол в доме сменился холодной циновкой на пороге... деревянные ступени, сухие и мёрзлые... пожухлая полегшая трава. Я остановилась.
— Подожди... — прошептала.
Рута держала меня крепко. Но стояла я сама.
Пальцы ног поджались от холода и напряжения, ухватив траву. Осенний пронизывающий ветер трепал мою рубаху, просторную, с чужого, неизвестного плеча, щекотал по ребрам, холодил и заставлял трястись поджилки... Но мне хотелось так стоять и стоять, втягивать пряный воздух нутром, и выдыхать, выдыхать то страшное, что скопилось во мне за эти долгие дни...
— Ну, пошли, пошли, — ласково приговаривала Рута и тянула дальше. — К озеру, здесь недалеко.
Озеро открылось вдруг, из-за продрогшего, почти облетевшего осинника. Серая свинцовая рябь бежала, подчиняясь ветру, к берегу. Жёлтые, скрученные кораблики листьев трепыхались на воде. И, правда, близко. Но холодно-то как...
— Ты не бойся, оно кажется ледяным. Только войдёшь в воду, поймёшь о чём я... Не ты первая. Только трясучку-страх свой переможешь, и озеро откликнется...
Вот и вода. Сжав прыгавшие от холода челюсти, я вошла, продолжая держаться одной рукой за Руту. Мурашки побежали по всему телу, дыхание перехватило... Бросившись вперед, я попыталась вразмах поплыть. Распахнутые руки обожгло ледяным холодом. Но я очумело, деревянно продолжала молотить ими, всё больше удаляясь...
Примерно в десяти метрах от берега вода словно стала мягче. Тёплые стремительные струйки горячих родников поднимались со дна озера. Тепло их обжигало заледенелую кожу, заставляло её покрываться мурашками вновь и вновь. Вода здесь будто держала меня сама и, перевернувшись на спину, я замерла.
Небо опрокинуто смотрело мне в глаза, студёная его синь в вате низких осенних облаков сомкнулась с гладью озера... И в этой тишине и немоте показалось вдруг, что нет ничего сложного и неразрешимого передо мной, всё вокруг — лишь путь, который надо обязательно пройти...
Часть 12
* * *
Дом Руты, старый, вросший правой своей стеной в холм, стоял у озера со смешным названием Слюки. Это было на полпути от болот к Лиезу. Здесь раньше была деревня с таким же названием. В Слюках "оседали" те, кто шёл с болот. Чудодейственное озеро и пустынные эти места привлекали бедолаг, которым или некуда было больше идти, или не было сил добраться до родных мест. Но в последнее время здесь почти никого не осталось. Все перебирались понемногу в Лиез, до которого, оказывается, отсюда часа полтора-два пешего пути...
Холмистая, полинявшая от осенних непогод местность простиралась вокруг до самого горизонта, изредка прерываясь унылой чередой перелесков. Мелкие озерца поблескивали блюдцами холодной воды. Звериные и охотничьи тропы и неширокие дороги в аккурат под ширину узких уллалийский повозок изредка пересекали пустынные окрестности.
В деревне, рассыпавшейся парой десятков домов по склону холма, оставалось с десяток жителей. Дом Руты стоял на отшибе. Жила она здесь одна после того, как в прошлом году умер её отец. Говорить она об этом не хотела, лишь отрывисто проговорила:
— Жил бы да жил ещё, если бы дел не водил с фрагами.
И замолчала, а я её больше расспрашивать не стала. Захочет, сама расскажет. Хотя, о фрагах мне хотелось бы знать больше.
Рута, вообще, замечательный человечек, добрый, отзывчивый. Таскает меня почти на себе, благо, вешу я теперь килограмм на двадцать меньше, кажется, даже ростом меньше стала, ходит на охоту с байсой и отпускает свои ядовитые шуточки в адрес Уэйдо. Ивенг, надо сказать, добродушно пропускает их мимо ушей и ведёт себя, как старший брат. Это удивительно видеть, но он, действительно, хорошо к ней относится. От его надменности не осталось и следа. Лишь идиотские шуточки заставляют Руту и меня зло шипеть на него время от времени...
Встав на ноги в первый день, я вдруг почуяла, что не всё ещё потеряно, надежда зашевелилась во мне.
Выбравшись из озера, дрожа и шмыгая носом, закутавшись в старое гобеленовое покрывало, долго стояла перед обломком зеркала, висевшим на стене возле окна. Не лицо, маска. Я узнавала только глаза. Куда такой податься? Но и торчать в Слюках не было сил.
Время тянулось медленно. Рута трясла меня постоянно, не давая погружаться в себя, байса частенько заползала мне на грудь и спала, свернувшись клубком.
— А куда байсенок девался? — спросила я уллалийку в первый день.
— Так это у Ти где-то нора с детёнышами. Мы никогда не знаем, где она их выращивает, — Рута рассмеялась, — иначе тут было бы их, знаешь, сколько?! Значит, она к тебе в первый раз с детёнышем приходила?
— За детёнышем, на него птица напала...
— А, так вот почему она к тебе так привязана, — хмыкнула уллалийка, — ты его спасла...
— Если бы не она, не знаю, сидела ли бы я здесь сейчас, — усмехнулась я, и меня передернуло от воспоминания о мыши. — Но это всё ерунда, Рута. Хочется забыть.
Уллалийка тогда исподлобья на меня взглянула:
— Похоже на работу фрагов, Олие.
— Она и есть.
— Отец мой так и умер. Я думала, ты не встанешь уже. Но дьюри всегда отличались от нас, уллов...
Ага, недоделанная дьюри. Всего лишь. Но об этом же говорил и Силон, а это уже серьёзно. И я промолчала.
Прошла всего неделя моего житья в Слюках, а я уже жалела, что меня выдернули из забытья, а самое главное, что не вижу больше Харза. Не вижу больше Силона, и это не давало мне покоя. Чувство опасности росло. Последние воспоминания о Милиене, обнаруженном древней тварью среди ланваальдских гратов, о Харзиене, принимавшем Силона за меня, заставляли цепенеть от злости и бессилия. Ненависть к себе, знавшей многое и сидевшей здесь, на крылечке в Слюках, точила и точила.
И то ли от этой злости, то ли живая вода делала своё дело, но с каждым днем я делала всё больше и больше самостоятельных шагов. Силы возвращались, конечно, по каплям, будто я их вытягивала из древней твари назад с трудом.
Однако через пять дней я уже сама добиралась до озера. Закусив губы до боли, бросалась в ледяную воду.
Удивительное озеро Слюки сначала в раз уничтожало всю мою волю к сопротивлению обжигающим холодом, скручивая судорогой тело, будто забирая дурное, высасывая его, а потом неведомое устремлялось навстречу мне, уже ослабевшей, начинавшей бессильно погружаться в его мутную глубину. Тепло острыми иглами впивалось в кожу. Эти иглы атаковали меня до тех пор, пока убаюканная теплом я не замирала на середине Слюк...
— Ты становишься другой, — сказал Уэйдо, когда мы вдруг оказались вдвоём в доме.
Рута ушла побродить по окрестностям, как она называла охоту, а я выбралась на крыльцо. Уэйдо же целыми днями пропадал то в поиске дров, то таскал воду. Больше всего его занимала подготовка к зиме, которая здесь была хоть и бесснежная, но студёная из-за постоянных ветров. ..
Покосившись сейчас на ивенга, я постаралась отвернуться. Зачем заставлять людей лишний раз жалеть меня? А они жалели.
— Ага, привыкаю понемногу, — усмехнулась я.
Делать я особенно ничего не могла и чаще лишь ущербно сидела, скрючившись на крылечке в большом мне полушубке из шкур серых болотных лис и высоких, из грубой кожи сапогах, греясь на солнышке, или лежала, отвернувшись к стене, на топчане возле жарко пылающего очага.
Память моя была словно порванное решето. Мысли, появляясь из ниоткуда, иногда ясные, отчётливые, вдруг обрывались, и я замолкала на полуслове. С этим надо было что-то делать. Но что...
— Нет, тебе явно на пользу здесь жить, — настырно продолжал зудеть Уэйдо, устраиваясь рядом на холодных ступенях крыльца, — и никуда не надо идти...
Я быстро повернулась к нему и, прищурившись, будто боясь потерять нить мелькнувшей мысли, смотрела на него. А он продолжал разглагольствовать:
— Я даже начинаю верить, что эта странная ваша вода может вернуть...
— Куда надо идти, Уэйдо? — спросила я, перебив его.
Ивенг нахмурился. И взял меня за руку.
