На душе кошки не просто нагадили — они ее всю в клочья разодрали, помучили и поглумились над останками.
Брат его не выгнал, даже ругаться не стал, просто кивнул на кресло рядом с собой.
— Садись...
И уже потом, разлив по кубкам белое вино, которым издавна славился Тимар, принялся выяснять.
— Где Мари?
— Умерла.
— Как?
— Она замуж вышла, за хорошего парня, девочка у них родилась. Все хорошо было, а потом, в моровое поветрие...
Брат только головой кивнул. Бывает такое, тут не убережешься, хоть что делай...
— Счастлива она была?
— Да. Ни минуты не жалела. Я в наемники пошел, мир шагами мерил, но когда домой возвращался, видел, как у нее глаза светятся. У нее еще и сн был, но болезнь всех унесла, только Мариль мне оставила.
— И...?
— Не уберег. Свадьбу уже назначили, хороший, тоже, парень был... Ирионовцы... сначала ее, потом мальчишку, когда тот мстить решил.
Брат плеснул в кубки еще вина.
— Помянем.
Массимо выпил одним махом, как воду, хотя вино было крепким. Но в голове не зашумело. Слишком хорошо он помнил тело Мариль на своих руках, алые пятна крови... помнил, что сделали с бедной девочкой. И рад бы забыть, да не забудется.
— Я их всех на части порвал, но малышку этим не вернешь.
— А приехал ты зачем?
В этом вопросе был весь Симон. Чувства? Эмоции?
Безусловно, ему сейчас не менее больно, а только плакать и грустить он не станет. Это потом, когда все дела будут переделаны, наедине с собой...
Как же отличались двое близнецов, родившихся в семье Ольрат!
Массимо — порывистый, горячий, безрассудный, иногда жестокий, и безудержно преданный тем, кого он любит.
И рядом — Симон. Спокойный, холодный, предусмотрительный, тоже жестокий, но рассудочной жестокостью, которая иногда страшнее порыва.
Что у них было общего — это верность любимым, а сестренку они любили оба. Мать умерла, рожая Мари, и малышка выросла рядом с братьями. Тянулась к ним, любила обоих, и мальчишки отвечали ей тем же.
Известие о ее сговоре стало для мальчишек страшным ударом.
Мари рыдала, не желая выходить замуж, ничего страшного в этом не было, все девчонки так поступают, но жених!
Шалон Тимар был втрое старше невесты и страшен, как сам Ирион. Но впридачу к отвратительной внешности, характеру и возрасту, он отличался завидным женолюбием. Молодые служанки у него в доме менялись малым не каждый месяц, недовольными не уходили, он предпочитал добиваться своего по доброй воле, но Мари...
Какой же она была красавицей в свои пятнадцать!
Светлые волосы, почти белые, громадные голубые глаза, невинное личико с алыми губками — и не хочешь, а взгляд задержишь. Вот Шалона и заусило.
А справиться с ним никто бы не смог.
Ольраты — всего лишь тьеры, всего лишь вассалы Тимаров. Всего лишь подчиненные.
Сюзерен обратил внимание на твою дочь?
Это честь!
И не в любовницы, в жены он ее зовет, все честь по чести желает сделать, только вот невеста криком кричит. А отец — что?
Отец доволен. Это ж деньги! Связи! Перспективы!
А что малявка от такой жизни в петлю бы полезла, это неважно.
И братья решили действовать.
План разработал Симон, а осуществлять его предстояло Массимо. Никак не наоборот.
Массимо лучше владел оружием, лучше сходился с людьми, да и путешествий не боялся. Его звал мир... А Симону не хотелось никуда уезжать.
Да и...
И отца одного на старости лет не бросишь.
И от Тимаров как-то отбиваться надо, все ж Шалон не абы кто, брат главы клана, важный человек в герцогстве. А Массимо тут был плохой подмогой. Порывистый, несдержанный... ляпнет что-то не то и не там... и все. И найдут беглецов, и последствия будут печальны.
А вот Симон такой ошибки не сделает.
Не сделал...
Первые десять лет братья даже не списывались. Канал экстренной связи существовал, и раз в год Массимо покупал у одного и того же купца определенное количество ткани, показывая, что с ними все в порядке. Но — и только.
Ни ему вестей из дома, ни от него домой. Иначе — никак.
А сейчас Массимо терять было нечего.
— Шалон...
— Умер. Давно уж. Отец тоже вскоре после него умер. Я женился, четверо детей у меня...
— На ком хоть женился? На Ольне?
Ольна, симпатичная девушка из семьи кожевника, была неравнодушна к Симону. Частенько прибегала пококетничать, посплетничать с Мари...
— Ольне ты нравился. Меня она бы всю жизнь за тебя держала, зеркалом... думаешь, приятно?
— Я? — искренне удивился Массимо.
— Ты-ты. Просто тебя в то время не чувства интересовали, а другое место.
Массимо фыркнул.
— Это уже детали. Так на ком ты женился-то?
— На Лорейн Тимар.
Вот это был удар.
Массимо как сидел, так и изобразил карася. Рот открыт, жабры хлопают и выражения лица глупое-глупое. Симон от души рассмеялся.
— Эх ты, братец...
— Да как же... Это ж...
Лорейн Тимар была дочерью главы клана. Любимой, родной, второй по счету... правда, дочерей у него было шесть штук, в дополнение к одному-единственному наследнику, и ценил он их не слишком высоко, но все же!
Обычный тьер, с клочком земли, от которого убытков больше, чем дохода, только и того, что родовая гордость...
Симон насладился круглыми глазами брата, и принялся рассказывать.
— Как вы уехали, я у отца один остался. Тимары меня сначала в оборот взяли, потом отговориться удалось, следили, конечно, но я справился. И делом занялся. Сам понимаешь, отец поместье запустил донельзя...
— И что ты сделал? — Массимо интересовался вполне искренне, сам-то он видел лишь один способ заработать деньги — в наемниках. А Симон, вот, нашел другой выход?
— Прежде всего, я продал всю птицу. На вырученные деньги обновил амбар и купил два десятка хороших атрейских кур. Не резать, нет, я специально людей приставил следить и днем, и ночью, пока они не расплодились, как следует. Год в доме курятины на столе не было, ни яичка, ничего, у соседей покупали... все в развод шло, все в расплод. Пока еще корма укупишь, пока то-се... А потом, когда все окупилось, начал я потихоньку и торговать. Там договор, здесь по рукам ударили... ты ж знаешь, атрейские куры — это вещь!
Массимо кивнул.
Это верно, в Атрее как-то душевно было развито земледелие. Вот Тимары были больше по горному делу, а земля была бедноватой. Кому что дано!
— Когда куры окупились, я несколько овец выписал. Из того же Атрея... и постепенно, потихоньку, вот с коровами не связывался, а овцы, козы, изделия из шерсти и кожи, мясо, одно за другое принялось цепляться, и завертелось хозяйство. Отец, хоть и ругался, а когда дело почувствовал, все мне на откуп отдал. Лет за шесть после вашего побега я хозяйство поднял, пусть и не забогател, но работать и жить можно. Тимары — и те поглядывать начали с уважением. А потом — Лорена.
— Что-то было не так?
— Да. Лорена мне не девушкой досталась, так получилось. У ее деда брат был, у того дочь, у той — сын. Хольс Тимар, та еще тварь, девок перепортил, как дышал... догадываешься, что дальше было?
Массимо догадывался.
Что герцоги, что кузнецы, а суть одна. Девок много, приданого мало, достойных женихов поди, подбери, а кровь играет. Крови не прикажешь...
На это немногие способны, и уж точно не девчонка сопливая...
— Первенец, Макс Ольрат, не мой, — кивнул Симон. — по крови. Парень копия деда по матери, лицо в лицо, глаза в глаза... Но вырастил его я, любит он меня, и с Лореной у нас все сладилось.
Массимо кивнул. Он догадывался, что брат рассказал далеко не все, но зачем допытываться? Расскажет, если захочет, а нет, так и лезть не стоит.
А Симон глядел на брата, и вспоминал.
Как поймал Лорену у пруда — Мелиона его вела, не иначе. Решил искупаться ночью, а тут девчонка топиться собирается.
Как вытаскивал женское тело из воды, как ругался, отвешивая дурре полноценные пощечины, как рыдала на его плече Лорена.
И как он сделал ей предложения.
А что?
Хоть и не по его плечу деревце было, а вот таким, подрубленным, можно было и взять. Справился.
В ту же ночь потащил Лорену в храм, заплатил, их и окрутили. А с утра, оставив новобрачную спать, он отправился к герцогу в гости. Благо, земли их рядом были, даже и пруд тот приснопамятный на границе с Тимарами был... на их земле, правда, но кому какое дело?
Разговор состоялся тяжелый и трудный. По результатам Симон обзавелся роскошной подсветкой под глазом — бил тесть умело, самому тестю пришлось полежать носом в пол — бить его зять не стал, но скрутить пришлось. А как еще его заставить выслушать?
А Хольс Тимар по результатам беседы лишился шести зубов и приобрел переломы ребер. Думать надо, где гадишь...
И Симон не прогадал.
Богатая родня — хорошо, благодарная и виноватая жена — еще лучше, а ребенок... что — ребенок? Чья корова, того и теленочек будет! Не тот отец, что ребенка заделал, а тот, что на ноги поставил и человеком сделал.
Парень и не знал о своем настоящем отце, ни к чему такое. Лорене грязь на платье, Симону сочувственные взгляды, всей семье позор... не надо. Ребенок — и ребенок, а если кто о чем и догадывается...
Зубы — никому не лишние.
Да и кроме старшенького у Симона с женой еще шестеро народилось, жили-то они вполне счастливо. Сейчас Симон был в городском доме, а Лорена с детьми отправилась в поместье. Через пару дней он бы сам к ним выехал, так что Массимо аккурат время подгадал.
О жизнь братья проговорили долго, настало время поговорить о деле.
И Массимо рухнул, как в пропасть. Здесь и сейчас он знал, что предложить брату.
— Ты хочешь, чтобы твой старший стал герцогом Тимар?
Симон подумал пару минут.
— Есть возможность?
— Пока — только идея. Но... ты ведь его сам воспитывал? Парень без дури? Без гнильцы?
— За это ручаюсь. Весь в меня...
— Тогда — да. Это серьезно, — хохотнул Массимо. — слушай, какая у меня появилась идея...
* * *
Братья проговорили до рассвета, и заснули, где сидели. А на следующее утро дом опустел. Ольраты отправились в поместье, чтобы обсудить ситуацию уже втроем. В таких делах играть с человеком 'втемную' нельзя, никак нельзя. Потом такой откат пойдет, что в море смоет.
А потому надо поговорить с Максом Ольратом. Что решит сам юноша.
А вот Лорену посвящать никто не собирался. Ни к чему это, все же речь идет о ее родных, о младшем брате, об отце, о дядьях...
Женское сердце непредсказуемо. А у них сейчас все зависит от тайны и только от тайны.
Массимо потерял уже сестру, племянницу...
Довольно!
Больше он никого не потеряет! Костьми ляжет! Землю грызть будет!
Он справится!
* * *
— Ваша светлость, — глава рода Ирт поклонился со всем возможным изяществом. — На Маритани прибыл тьер Лайон Тимар, и просит вас уделить ему время для беседы.
— Меня одну?
Глава рода Ирт замялся, и Алаис взмахнула рукой.
— Будьте любезны передать этому тьеру, что я не буду с ним беседовать одна. Переговоры могут состояться только при наличии всех заинтересованных сторон. Меня, Лаис, Атрей...
Судя по кислому выражения лица главы рода, остальные сказали ему то же самое. И правильно. Такая странная закономерность, врать толпе — легче всего, проще соврать одному человеку, сложнее — группе из двоих-троих людей, владеющих разной информацией и направленных на одну и ту же цель.
Недаром допросы ведутся группой людей, а игра в доброго-злого следователя по сей день одна из самых популярных в полиции любой страны.
Надо только определиться с ролями...
— Вы уверены? — напомнил о себе глава рода Ирт.
— Полностью.
— Тогда... если вы не возражаете, то примерно через час, его светлость будет ждать вас...
— Его светлость? Он — герцог?
— Второй сын нынешнего герцога Тимар.
— Мальчик на побегушках?
Глава рода Ирт пожал плечами, но судя по взгляду, Алаис ошиблась. Сильно.
Вот и ладно, вот и думайте обо мне плохо. Такая я, глупая...
— Я буду. Только пришлите мне слуг и горячей воды, привести себя в порядок. Я же не могу предстать перед гостем в таком виде...
Вид, кстати, был вполне приличный, темно-розовое платье с широким поясом подчеркивало фигуру и придавало лицу краски, но для пришедшей в голову идеи не годилось. Маританец пообещал тут же распорядиться, откланялся и вышел.
Алаис подождала пару секунд, пока не скрипнула под тяжелыми сапогами лестница, а потом поднялась и метнулась за дверь. Ей бы самой со стороны понаблюдать за разговором, но не дадут. Значит...
Она с удовольствием побудет добрым следователем, поскольку бабы по определению дурры. Даже если маританцы что-то подметили и что-то расскажут Тимару, все равно никто не поверит. Разве блондинка, пусть даже пепельная, может быть умной?
Она по определению — дура! И Алаис готова соответствовать этому высокому званию, ибо чем умнее женщина, тем больше человек говорят про нее, что она — круглая дура. А дура-то в жизни устраивается с бо-ольшим комфортом. И куда как получше отдельных умников.
Значит, она — добрая, магистр Шеллен — злой, Луис — колеблется... или наоборот?
* * *
Пары слов мужчинам хватило для понимания и согласования. Магистр Шеллен с удовольствием принял на себя роль миротворца и колеблющегося, Луис вписался в образ 'плохого-злого-недоверчивого', а Алаис промчалась обратно в комнату.
Служанки появились буквально через пару минут. Успела.
Алаис быстро ополоснулась и принялась красить глаза и губы.
О. великое благо косметики! Где вы видели умную блондинку с круглыми глазами и губками бантиком?
И в голубом платье с кружевами. Много кружева! Ленту в волосы, жемчуга на руки, шею, в уши, в волосы... да хоть в попу! Лишь бы впечатление было — кукольное. Разряженное, недалекое...
И у нее это получилось. Во всяком случае, магистр Шеллен наградил ее одобрительным взором, а Далан покачал головой.
— Жуть? — шепнула Алаис.
— Жуткая... — согласился парень. — Ты похожа на разбогатевшую купчиху... знаешь, из тех, кому деньги в голову ударили.
Алаис расплылась в довольной улыбке. Вот и чудно, значит, все удалось.
* * *
Лайон Тимар ждал внизу.
Трактир был закрыт, всех удалили из общего зала, и один из столов подвинули к центру. За ним и сидел дорогой гость.
Алаис оценила его сверху, и поежилась.
Плевать на светлые волосы и светлые же глаза, на невыразительность лица и немного другую фигуру. Этот мужчина чем-то напоминал Таламира, да так, что по спине Алаис пробежал холодок.
Чем же?
Презрением к жизням и интересам других людей. И это сквозило в каждом движении, каждом взгляде.
'Я — князь, ты — грязь', вот что читалось в удобно устроившейся за столом фигуре. Алаис скрипнула зубами, потом нацепила на лицо самую искреннюю улыбку и первой поплыла вниз. Пусть все внимание сосредоточится на ней, так мужчины займут более выгодные позиции.
— Друг мой! Как я рада нашей встрече!
Глаза у мужчины стали круглеть, но Алаис и не думала останавливаться.
