девятый

Скотина!

Сволочь!

Погань — самая настоящая погань!

— Да пусть бы подслушивала, не убивать же за такое... за что ж вы так ее... — хрипло лопочет ошеломленный Арисат.

Первые произнесенные слова — все как громом пораженные стоят. Да и он еще не пришел в себя, иначе бы подобную чушь не нес.

Я понял, что мне лучше умереть прямо сейчас, на этом месте. Мало того что убил ни в чем не повинную девушку, да еще и завел всех этих людей в западню, сам ее тщательно подготовив. Я действительно тварь — погани до меня далеко.

Попугай, взмахнув крыльями, обдал ухо брызгами дождевой воды, с пронзительным криком взлетел.

В этот миг Йена начала нас убивать.

* * *

В детстве мне подарили забавную игрушку: черная коробочка с кнопкой сбоку: нажимаешь — и чертик ухмыляющийся выскакивает на пружинке. Быстро у него это получалось — когда впервые увидел, сердце в пятки спряталось от неожиданности.

Йена проделала это в три раза быстрее.

Только что лежала трупом на руинах импровизированного столика — и тут же непонятным образом оказалась на ногах. Левой рукой зажимает рану, в правой длинный узкий нож — тот самый, которым окорок резала.

Напади она первым делом на меня, убила бы легко — я, занимаясь самоуничижением, не смог оперативно отреагировать на ее воскрешение. Пока увлекался самобичеванием, она четко распределила цели по доступности и важности. И самой первоочередной признала не человека.

Лезвие ножа молнией устремилось за попугаем. Тот, выполнив некое подобие противоракетного маневра, чудом избежал расчленения на две половинки — лишь грязный кончик хвоста задело. В воздухе закружились кусочки перьев — новая, незнакомая мне Йена била невероятно стремительно.

После Зеленого настала моя очередь — нож горизонтальным движением метнулся к горлу. Но не перерезал — я успел прийти в себя настолько, что отшатнулся, делая шаг назад. Но все равно кожу цапнуло. Соседнему ополченцу не повезло — из рассеченной глотки кровь ударила фонтаном, зато дружинник, повторив мой маневр, избежал гибели.

Йена, поворачиваясь вокруг своей оси, практически единым замахом пыталась пройтись по горлу каждого из нас — двигалась она неестественно быстро. Подобно той твари, встреченной на верхнем ярусе убежища. Мужчины, противостоящие ей, уступали в скорости, но валенками не были — лишь один упал на первом ее обороте, а другому подрезала руку, защищающую горло.

Ее кружение прервал я — просто швырнул в нее топором. Слабо швырнул, почти без замаха — лишь бы сбить ее с ритма смерти, пока она не перерезала весь наш командный состав.

Топор обухом угодил ей в затылок. Удар для ее легкого тела оказался силен — Йена, потеряв равновесие, остановила свой смертоносный разворот, просеменила к стене. Выхватывая меч из ножен, кинулся следом, еще не зная, как ее остановить, но понимая, что отдавать ей инициативу нельзя.

Йена не стала оборачиваться на мою атаку — вмяла тело в замшелые камни, ловко, по паучьи, поползла наверх все с той же невероятной скоростью. Миг-другой — и она на гребне стены, приседает, чтобы одним прыжком раствориться в дождливом сумраке.

Не растворилась — из-за моего плеча выскочила черная змея, обвилась вокруг хрупкой ножки, выглядывающей из-под грязного края длинного платья, выпрямилась, потянула Йену вниз. Не удержавшись, она рухнула назад, спиной на наши мечи и топоры.

Сталь встретила ее еще в полете, но даже жуткие раны не остановили стремительную тварь, в которую превратилась девушка. С земли закрутила рукой, стремясь подрезать наши ноги. Лезвие ножа с силой прошлось по голенищу сапога, но не сбило меня со смертельного ритма — раз за разом я колол извивающееся тело. Ни рубить, ни резать не мог — ее обступило сразу несколько воинов, занимавшихся тем же. Тесно здесь стало.

Секира прижала руку к земле, другой топор отсек ее у локтя — кровью из дергавшегося обрубка меня забрызгало с ног до головы. Плевать на возможную радиацию — главное, что нож перестал резать наши тела и доспехи. Вторая рука, а теперь еще хруст — и нога... обе ноги. Приседаю, хватаю свой топор. Рукоятка короткая — снизу даже в тесноте можно размахнуться. Бью раз за разом, пока голова не отделяется от тела.

Туловище все еще живет — его мерзко корежит, оно фонтанирует кровью. Но это уже агония — даже я понимаю, и отхожу от тела. Одуревшие от пережитого кошмара мужчины продолжают колоть, рубить, резать. Мясницкий угар прекращает зычный крик:

— А ну стоять!

Оборачиваюсь — у стены былинным богатырем замер епископ. Будто на голову выше стал — вид грозный, глаза сверкают. Из одной руки свисает черная змея длинного кнута (так вот кто тварь на землю вернул), в другой поблескивает длинный узкий кинжал.

Странно, но все послушались. Такому требовательно-властному голосу трудно сопротивляться.

Расступились в стороны, не спуская глаз со все еще подрагивающего изрубленного туловища. Кто-то неистово крестится раскрытой ладонью, другие тихо бормочут молитвы, на земле, зажимая ладонями рассеченное горло, хрипит умирающий. А за стеной обыденно гудит лагерь — звенят крышки котлов; расправляясь с древесиной, собранной на дрова, стучат топоры; ржут лошади, кричит детвора, гомонят женщины. Никто ничего там еще не знает — стены пристройки надежно скрывают происходящее.

Замерли — стоим молча. Приятно видеть, что в шоке не только я. Хотя чего тут приятного — я-то как раз ожидал всякого, а эти люди собирались попить вина и перекусить. Облом получился эффектный...

Арисат шагнул вперед, к туловищу, присел. Сверкнул нож, лезвие с натугой погрузилось в подрагивающую плоть. В разрез полезла рука — от этой омерзительной картины к горлу вновь подступил комок.

Воин поднимается, поворачивается ко мне, протягивает руку. На раскрытой ладони — комок из фигурно закрученной проволоки, облепленный слизью, кровью и какими-то тонкими корешками.

— Черное сердце, — срывающимся голосом произносит Арисат.

— Господи, да я чуть в штаны не наделал! — охнул Цезер.

— А я наделал... — без стыда произносит ополченец, баюкающий подрезанную руку.

Покосился на уже затихшего его коллегу — этот затих навсегда.

— Как вы догадались? — Опять Арисат.

Не уточняю, что он имел в виду, и так понятно.

— Попугай... На нее шипел попугай...

— Да вроде не сильно и шипел — на меня, бывает, сильнее шипит, — удивляется Арисат и поспешно, чуть испуганно, добавляет: — Но я не опоганенный ведь! Просто не нравлюсь я птице!

— Да я тебя и не подозреваю. Зеленый, бывает, и на меня шикает, когда не в настроении. Но на нее он шипел всегда. Несильно, недолго, но всегда, когда она проходила мимо. Шикнет — и с задумчивым видом затихает: будто видит, что с ней непорядок, но сомневается. Я проверил ее на похоронах Флориса — ходил вокруг толпы, когда все собрались. Попугай беспокоился, только когда приближались к ней.

— Так вы еще тогда про нее все поняли?! — поразился Арисат. — И все это время делали вид, что с ней все в порядке?! Господи всемогущий — да она ведь раны ваши штопала и кормила-поила! И при больном сидела! Как же вы это терпели?! Почему же сразу ее не прибили?!

— Убивать ее? Зачем?! Да ведь это удача, что она была с нами!

Подойдя к телу, я нагнулся, выпрямился, положил на бочонок отрубленную голову.

— Арисат, взгляни на нее. Помнишь, я тогда, в Талле, говорил, что среди нас есть те, кто связаны с погаными? Кто все о нас рассказывает? Ты ведь не поверил, что такие могут среди вас оказаться. Теперь веришь?

— Теперь — да, как тут не поверить. Только не предавала нас Йена. Она... она хорошая была — честная. Опоганили ее тогда, по зиме, а мы не поняли этого... Наш промах... Сам не пойму, как такое получилось, — никогда не видел подобного. Как же хитро все им удалось... Это что ж выходит?! Нападение на священника было задумано только ради нее?!

— Наверное... Удобно очень для погани. Все погибают, но остается красивая юная вдова. Она потрясена смертью мужа и друзей — становится тихой, молчаливой. Ее жалеют, и изменение характера объясняют пережитым потрясением. Отличные условия для внедрения к вам опоганенного. Сэр Флорис берет ее под свою опеку: она вхожа в его избу в любое время. Кормит и поит вас на всех пирушках, слышит все, что говорится на любых советах. Знаете, что король сейчас сил не жалеет, нанося удары по погани везде, где можно и нельзя? Потому вас и не раздавили сразу — терпели чужих в центре опоганенных земель. Знали, что беды от вас не будет — у вас же Йена есть, которая всегда присмотрит. Если что не так, то заранее предупредит. Не подумали, почему на вас напали, как только я появился? Нет?! Так я поясню: забеспокоились они, получив такие новости. Страж — это серьезно: мало ли что у него на уме. Это с вами все ясно и понятно, а он неизвестно что учудит... И без меня бы начали давить, только позже — не может Кенгуд вечно на себя всех отвлекать.

В пристройку, гремя железом, вошел Тук. Замер на пороге, отвесил челюсть до земли:

— Э... это чего у вас тут такое?!

Не тратя времени на объяснения, требовательно спросил:

— Нашел?

— Вот. — Тук протянул холщовый мешочек.

— Что там?

— Трея сказала, что все травки здесь нужные, для ран мелких — Йена ведь помогала врачевать, вот и держала у себя.

— А ты узнал у Треи, что я просил?!

— Да, узнал. Говорит, что сонника желтого много у Йены, а он для ран совсем не нужен. Его для примочек на геморрой берут и отвар делают, чтобы буйных успокаивать. Человек сонный становится совсем, шатает его, но не засыпает.

Обернулся к собравшимся:

— Смерть Флориса. Помните? Сам на себя в ту ночь похож не был. А ведь наливала в его бокал она.

— Опоила?! — охнул Арисат.

— Очень похоже на то — удивительно вовремя он погиб. Благодаря этому мы сами пошли на резню — не понадобилось на нас силы отвлекать, занятые играми с королем.

— А вас?! В походе, когда вы слегли?! Тоже, выходит, опоила!

Насчет этого я сомневался — тараканы мои тогда взбунтовались мозговые, а не тварь поработала. Но Йена при этом крутилась, так что можно все смело на нее валить — отличная возможность развеять всеобщее недоумение по поводу той странной болезни.

— Да — похоже, она. Чудом выжил.

— Я подозревал что-то нехорошее, но до такого просто не додумался, — признался епископ. — Дан, хоть со мной могли бы поделиться. Видано ли дело — опоив, она и потом за вами присматривала. Могла ведь добить легко! Ну да ладно, на вашей совести пусть останется... Но плохо то, что твари теперь знают обо всем. Они готовы встретить удар королевской армии и нас встретить тоже готовы. Наверняка собрали все силы, откуда только можно и нельзя. Мы — лакомый кусочек, который сам пришел в пасть: нельзя такого упускать. Боюсь, даже с помощью армии Кенгуда нам теперь не вырваться...

— Не будет никакой помощи, — равнодушно сообщаю наконец правду.

Тишина: народ не верит своим ушам. Странно, но первым на вопрос решается Тук, не имеющий здесь вообще права голос подавать:

— Это как это не будет? Вы ж говорили...

— А так, не будет: ни Кенгуд, ни его солдаты, ни маршалы, ни генералы — никто понятия не имеет, что мы движемся к границе, и встречать нас, естественно, не собираются.

В полной тишине неожиданно расхохотался епископ, отвесил в мою сторону ироничный поклон:

— Браво, сэр полуденный страж! Если вы когда-нибудь займетесь торговлей или политикой — сделаете неплохую карьеру! Надуть и своих и чужих — надо уметь!

— Еретик, ты это о чем? — обескураженно уточняет Арисат, все еще приходя в себя после новостей о моем грандиозном вранье.

— Эх, бакаец, неужели ты еще не понял? Дан, вы сами объясните или мне этим простофилям глаза раскрыть?

— Раненого к лекарке и объявить общий сбор. Сам объясню. Сразу всем.

На плечо вернулся чуть успокоившийся Зеленый, покосился в сторону изрубленного тела твари, злобно прошипел:

— Ну как тебе, красотка, наши моряки?!

Почему-то никто даже не улыбнулся...

* * *

Полторы тысячи человек: опытные воины и боязливые крестьяне, мастеровые еретики и женщины, не знавшие косметики, дети и старики... Последних очень мало — трудно им при такой жизни приходится. С темного неба временами покрапывает дождь, безветренно, тихо. Огромная толпа стоит молча, лишь в задних рядах монотонно хнычет беспокойный младенец. Все уставились в одну точку — на отрубленную голову, болтающуюся под моей рукой.

Волосы у Йены были очень длинные...

— Я такой же человек, как и вы. Про нас говорят разное, но мы не волшебники. Я понимал, что вывести вас из опоганенных земель будет непросто, но у меня был способ облегчить эту задачу. Вот мой способ. — Поднимаю голову. — Тварь, захватившая тело Йены, думала, что знает про нас все. Мне оставалось лишь придумать план, который устроит нечисть полностью. Чего они хотят от нас? Ну? Кто подскажет?

— Так вроде нас и хотят, — несмело отозвался кто-то из задних рядов.

— Стариков посекут, остальных затащат в убежища. Кроме детей — тех на острова или к демам. — Это уже Арисат добавил.

— Верно, им нужны мы. Вас до сих пор не раздавили только потому, что поганым не до этого — у них на границе проблемы. Но и выпускать вас они не собирались — по морю быстро не пройти на стругах и плотах: имея эту тварь в шпионах, они заранее узнали бы о вашем выходе и послали навстречу флот боевых галер. Шансов в морском сражении вообще нет — вот и осталось нам одно: сушей идти. Куда идти? Туда, где хищнику нас удобнее сожрать, иначе они бы не позволили нам ехать по их земле спокойно. А где ему удобнее? Конечно, на границе — хорошо освоенное ими место, где располагаются основные силы. Они знают, что мы идем к большому броду. Нас там ждут. Их много — нам ни за что не прорваться.

Толпа охнула, загудела сотнями голосов.

— Тихо все! Я ведь не говорил, что поведу вас на убой! Не за тем столько времени кормил эту тварь и ее хозяев небылицами! Они ждут нас на большом броде?! Пусть ждут! Мы не пойдем туда — мы пойдем к малому! Если вся погань собралась на западной переправе, то на восточной ее много быть не может. Они знают, что дороги туда нет, — с телегами не пройти. Не ждут от нас того, что мы их бросим. Это ведь странно — зачем тогда столько тащили, теряя время? У нас есть шанс пройти. Дойдут, наверное, не все, но тут уже не моя вина — я сделал все, что мог. Если бы я ошибся... Не хочу даже думать о таком... Дорога будет трудной — идти будем без привалов, в темноте. Если наткнемся на погань, то даже мелкая шайка нас потреплет серьезно. Телеги, разумеется, оставим, как и все добро, — идти будем с пустыми руками. Взять можно только самое необходимое. Если кто-то нагрузит себя как ишак и отстанет — никто его ждать не будет. Отставшие попадут к тварям, так что хорошо подумайте, прежде чем взваливать на плечо большой мешок. Я знаю, что без имущества в чужой земле придется несладко. Но вы не будете голодать. Арисат! Покажи им сердце!

Воин поднял руку — на ладони темнела странная пакость, вырезанная из тела Йены.