— Чем-то мы с тобой похожи— оба бездомные и никому не нужные. У тебя, вон, тоже морда разодрана— наверно, кто-то взял тебя в подвале крыс погонять? А когда крысы закончились— пинком под зад и за дверь? И до чего жизни сходятся... Я не жалуюсь, ты не подумай. Знаю, что сам дурак и что сам все угробил. Только вот не знаю, что теперь. Не в бродяги же мне в самом деле податься. Придется согласиться на уговоры этого кретина горластого и записаться в Добровольный Отряд и воевать за "спасибо, что не бьете". Наверное, таким как мы, там самое и место. Да, дружище?
Сигвальд гладил пса, который смотрел на него глазами, полными такой же неизбывной тоски, как и глаза самого Сигвальда в этот день. Пес тихонько жалобно заскулил— видимо печаль нового друга передалась и ему. Сигвальд едва себя сдержал, чтобы от досады и обиды на самого себя не завыть вместе с ним.
Асель сидела на скамье под окнами какого-то дома в Торговом Квартале на улице Вельд дас Арер и внимательно наблюдала за входными дверями дома напротив. Она прятала лицо под капюшоном, без которого теперь не выходила на улицу— близость войны обостряла враждебность итантардцев. Кроме того, под ним она пряталась от яркого солнца, раздражавшего глаза.
Ее голова все еще раскалывалась, степнячку до сих пор слегка тошнило, но, несмотря на это, она все же употребила этот день на поиски Оди, который был ей нужен для корыстных целей. Два рамера, случайно оставшиеся при ней, иссякали с ужасающей скоростью, а о том, чтобы снова вернуться к своему старому промыслу, пока и речи не могло быть.
Наконец она увидела наемный экипаж, остановившийся у дубовой двери дома, за которым следила Асель. С подножки легко спрыгнул Оди Сизер— инженер и без пяти минут женатый человек, как он сам выражался. Сейчас он уже не походил на того Оди Сизера, каким его знала степнячка— тощего, ни черта не понимающего и не умеющего бродягу с вечно испуганным взглядом. Все царапины и синяки зажили, и только тонкий шрам под челюстью напоминал о тех безумных днях, которые, казалось, прошли сто лет назад.
Его спутница была под стать ему— ее темно-красному платью с серебряной отделкой могла бы позавидовать даже жена алгарда, в роскошных вьющихся волосах крепилась заколка с живыми цветами— очевидно, очередной маленький милый подарок романтика Оди.
"Ты хорошо устроился, друг мой,— думала Асель, провожая глазами красивую пару, скрывшуюся за дверьми.— Однажды я не дала тебе умереть в лесу, и теперь надеюсь на взаимность с твоей стороны".
Подождав еще некоторое время, степнячка постучала в дверь, однако открыла ей старуха-экономка с непроницаемым лицом, на котором не читалось ни одной эмоции.
— Мне нужен Оди Сизер,— напрямую сказала Асель.
— Кто его спрашивает?— ледяным тоном произнесла старуха.
— Друг.
— Назовите свое имя, пожалуйста.
Старуха говорила с тем особым достоинством, которое бывает только у старых слуг, которые всю жизнь работали при одном семействе. Асель коробило от ее тона и нарочито подчеркнутой вежливости, да к тому же степнячка не привыкла сорить своим именем и называть его каждому встречному, потому она настойчиво повторила.
— Мне нужен Оди Сизер.
— Вы уж извините, но если вы сейчас же не назовете своего имени и не откроете лица, я буду вынуждена позвать стражу.
"Вот несносная старуха. Чего ж тебе надо, что ты ядом плюешься? Надо тебе мое лицо— получай". Асель рывком сняла капюшон, устремив черные глаза, обрамленные синими кругами, на старую чопорную служанку, которая выводила ее из себя. Взгляд, очевидно, получился не очень доброжелательный.
— Асель. Меня зовут Асель.
— Йарха, кто там?— послышался голос молодой женщины.
— Никого, душа моя, это соседская горничная зашла свечу одолжить.
— Через парадный вход?
— Молодая она еще, забылась девочка!— крикнула Йарха вглубь дома. Потом снова обернулась к Асель и тихо прошипела.— Уж не знаю, на что тебе наш господин Оди сдался, но чтоб ни тебя, ни глаз твоих бесстыжих я у этой двери не видела. Имей совесть и решай свои вопросы вдалеке от этого дома. А вообще, милочка, оставь ты его в покое и держись отсюда подальше, пока тебе кочергой голову не проломили.
Тяжелая дверь с треском захлопнулась перед носом Асель, которая была несколько ошарашена таким приемом.
"Так вот какой ты важной птицей стал, Оди. Такой, что не то что поговорить, а даже появляться рядом не смей. Что, не вышла я рожей для такого господина? Ну ничего, не беда— бываешь же ты когда-то один, верно?"
Асель уныло плелась по городу в Ремесленный Квартал— поискать себе на пару дней жилье подешевле, да и голод ее мучил со страшной силой, хотя на еду до сих пор было противно смотреть.
Пробираясь сквозь нескончаемые ряды рынка Асель оказалась позади двух женщин, которые неспешно шли, загораживая весь проход. На этот раз они были нагружены большими корзинами с продуктами, свертками с чем-то неизвестным, двое карапузов держались за юбку одной из них. Горожанки вели разговор, к которому Асель прислушивалась за неимением другого способа развлечься.
— Как же я устала, как устала!— причитала дама с двумя детьми.— Нет, ты представляешь, что мой благоверный вчера отчубучил? Притащил в дом какую-то мелкую блохастую шавку и сказал, что это специальная охранницкая собака, и что теперь она будет жить у нас в сенях, и что кормить ее надо не абы чем... да и шут бы с ней, с шавкой этой! Я как узнала, сколько денег он за нее отвалил, так у меня чуть разрыва сердца не случилась.
— Да-да-да, кошмар какой,— поддакивала вторая, очевидно не особо вникая в смысл сказанного.
— А вчера я вот думала своим умом, думала... И знаешь, как я завидую девушкам, у которых нет мужа с придурью, спиногрызов сопливых. Ну знаешь, охотницы там всякие... живут себе на природе, никому ничего не должны! Благодать! А тут, как ломовая лошадь, с утра до вечера пашешь и пашешь. Вот увидишь, я когда-нибудь штаны надену да и сбегу в лес!..
Асель шла молча, но в ней уже закипала горячая злоба на дурную бабу за то, что она готова была добровольно отречься от того, о чем степнячка не мечтала только чтобы лишний раз не сыпать соль на рану. Дождавшись, пока ее подруга отвернулась, чтобы поругаться с какой-то торговкой, Асель вплотную приблизилась к женщине со спины и, положив ей руки на плечи, сказала на ухо:
— Сбежишь? А попробуй. Я и подсобить могу...— голос степнячки звучал глухо, таинственно и мрачно. Едва сдерживаемая злоба пугала женщину до дрожи в коленях, но, тем не менее, она не вырывалась, не оборачивалась и не пыталась позвать на помощь.— Ты ведь любишь сушеных ящериц? Или жареных полевок? А еще ты, наверное, любишь гулять под дождем... суток двое, без отдыха. Ты любишь тишину, в которой таится враг, готовый всадить тебе нож в спину? Ты любишь одиночество, полное и безраздельное, когда ты не нужна совсем никому? Тебе нравится лес и свежий воздух? А как на счет чьей-нибудь головы в кустах или кишок, намотанных на сук? Нет? Что тогда? Куриный суп на обед и рыба с луком на ужин? Теплая постель и муж под боком, который не даст тебя в обиду какому-нибудь отморозку? Да? У всего есть своя цена. И вопрос только в том, готова ли ты ее заплатить. Есть о чем подумать, верно?
Степнячка не стала дожидаться, пока горожанка ответит— она боялась, что ее спровоцируют на грубость, или того хуже— драку, и тогда ей предстоит разбирательство со стражами порядка, и решение вряд ли будет в ее пользу. Степнячка стремительно удалялась от молодой женщины, все еще находившейся в ступоре, и ее двух детей, плачущих от страха, который навела Асель.
По пути она размышляла о том, что если случится так, что занять денег у Оди не выйдет, то ей придется у Сигвальда просить прощения и денег. Одна мысль об этом приводила в ее ужасное расположение духа. Хоть Асель и знала, что перегнула палку с оскорблениями в ночь после неудавшегося ограбления, но сам факт того, что ей придется перед кем-то извиняться, был ей противен. К тому же, она просто не верила в то, что несколько слов способны исправить хоть что-то.
Тем временем она дошла до того места, где несколько дней назад Сигвальд устроил себе наблюдательный пост. Асель не боялась приходить сюда снова— вряд ли местные запомнили ее в роли неверной жены. Она выбрала себе столик подальше от дороги и заказала обед, который порадовал ее ценой. Степнячка ковырялась в тарелке без особого энтузиазма и слушала обрывки разговоров, которые велись за соседними столиками. Вдруг она услышала знакомое имя, которое заставило ее напрячь слух и сконцентрировать внимание на одной беседе.
— ... из Ралааха, здесь известен больше под именем Свинцовый Кулак,— говорил один из собеседников, сидящих прямо за спиной Асель.
— Что за ерунда?..— фыркнул второй.
— Да, такие прозвища популярны среди кулачных бойцов.
— Этого еще не хватало,— второй прервал фразу тяжелым вздохом.— Ну и где его можно найти? Ты узнал?
— Конечно. По вечерам, часов в девять, он дерется в таверне "Добрый Арбалет".
— Не лучшее место.
— Пожалуй. Но свое место жительства он на удивление тщательно скрывает— даже мне не удалось его вычислить, хоть я потратил на это весь сегодняшний день. Впрочем, его порой видят в компании наемников-северян в разных частях города. Но, я полагаю, для подобных.. кгхм... встреч больше подойдет "Добрый арбалет", там, по крайней мере, не будет его друзей, которые могли бы вам помешать.
— Ну что ж, значит так. В таком случае я заплачу тебе сразу после того, как мы до него доберемся. Например, завтра по утру. Ты ведь еще будешь в городе?
— Конечно,— отвечал первый, и в его голосе звучала безграничная преданность.— По правде сказать, я собирался остаться в городе подольше— меня заинтересовал один местный житель, удивительный человек. Должен вам признаться, что в деле поимки вашего беглеца есть и его доля заслуг...
Дальше Асель слушать не стала— бросив недоеденный обед, она незаметно покинула свое место.
"Вот черт, добрались-таки. И что мне делать? Искать этого упертого осла или самой рвать когти из этого задрипанного города? Далеко мне не уйти, а если его схватят, то и меня накроют. Так значит, с северянами? Ну ладно..."
Асель как могла быстро направилась на площадь Келлара Великого, где, как ей помнилось, чаще всего околачивались выходцы из Велетхлау, готовые наняться к любому, кто готов платить. Придя туда уже ближе к закату, она с горем пополам выведала у одного из наемников-северян, что Сигвальд был здесь совсем недавно.
Степнячка нашла воина на одной из прилегающих улиц— он сидел на низеньком заборчике чуть не в обнимку с большим бродячим псом.
— Сигвальд!..
Он поднял на нее глаза, снова превратившиеся в холодные ранящие осколки вечных льдов, как тогда, после истории с пещерой. Пес недовольно заворчал и слегка оскалил большие клыки. Сигвальд хранил молчание, в упор глядя на Асель.
— Можешь со мной не разговаривать— мне этого и не надо. Я хочу, чтобы ты послушал. Тебя нашли, Сигвальд, понимаешь? Они знают, когда ты бываешь в "Добром Арбалете"! Не ходи туда больше. До твоего дома они еще не добрались, но, будь уверен, доберутся. Уходи отсюда. Не приближайся к "Доброму Арбалету"— это смерть.
Сигвальд продолжал молчать.
— Ты меня вообще слышишь? Тебя убьют, Сигвальд, если ты не засунешь свои обиды куда подальше и не послушаешь меня!
Помолчав еще минуту, северянин с глубоким вздохом облегчения произнес:
— Наконец-то все решилось. Чуть было не разминулись.— Он горько улыбнулся.— Спасибо тебе... Асель.
Степнячка ошарашенно смотрела на него.
— Тебе что, последние мозги из головы выбили? Это не шутки! Сигвальд, тебя убьют!
Воин снова промолчал и, напоследок потрепав пса за ухо, пошел прочь, не останавливаясь и не оглядываясь.
— Ты идиот!— донеслось до него.— Идиот и упрямый осел!
Сигвальд скоро добрался до таверны "Добрый Арбалет" и привычным шагом двинулся к хозяину заведения, по пути поздоровавшись с Дерегом, который осведомился о здоровье воина, и со своей бывшей подружкой, которая сделала вид, будто не замечает его.
— А-а, Фарет Норк,— лениво протянул трактирщик.— Неужто решил вернуться? Не то, чтобы без тебя тут стало совсем скучно, но ты был... зрелищен.
— Я больше этим не занимаюсь.
— Что тогда?
— Сегодня свободен личный зал?
— Он свободен почти всегда— только место занимает. Я уже давно хотел снести перегородку и расширить общий зал. Но раз хоть кому-то он понадобился— пересмотрю свое решение еще раз. Заходи, пользуйся. Заказывать что-то будешь?
— Нет.
— Ну и ладно. Только деньги за съем вперед— а то улизнешь через черный вход, не заплатив...
— Там есть черный вход?
— На то зал и личный— ведь не всем обязательно знать, с кем ты встречаешься, а?
— Не всем,— Сигвальд высыпал на стойку несколько монет.— Если меня спросят— скажешь где я.
— Добро. А кто спросить-то должен?
— Не знаю. Кто угодно. Только сам не заходи и не посылай слуг. Мне ничего не нужно.
Воин сидел у окна, задумчиво глядя на маленький задний двор, который медленно поглощала сгущавшаяся на улице тьма. Сигвальд ждал.
"Пусть я идиот. Пусть. Я стал им еще в шестнадцать лет, когда первый раз попытался убежать от своей судьбы. И к чему это привело? Все равно последние десять лет я на войне. А потом я сглупил снова, сбежав от наказания. Но теперь и оно меня настигло. Я больше не хочу никуда бежать. Я устал прятаться по темным норам, как крыса, но и окончить свою бездарную жизнь в петле я тоже не хочу. Они пришли за мной— вот и отлично, пускай возьмут. Если смогут,— воин провел пальцем по лезвию своего клинка.— В моей жизни не осталось ничего, за что имело бы смысл сражаться, но сдаваться без боя я не привык, меня не учили умирать добровольно".
Проходили секунды, минуты, часы, а Сигвальд все сидел у окна, ожидая своего часа. Он был спокоен и светел, страх смерти ушел уже давно— воин прикидывал, сколько человек придет, чтобы схватить его, и скольких из них он прихватит с собой, прежде чем отправится за грань этого мира. Сдаваться живым он не хотел, оттого молился всем духам и богам, которых знал, чтобы они позволили ему погибнуть в бою с честью.
Его слух, обострившийся до предела, уловил чьи-то шаги за дверью. "Время пришло. Встречай своего верного слугу, Камтанд",— мысленно произнес Сигвальд.
Едва он успел встать и взять клинок наизготовку, как дверь со скрипом отворилась и в маленьком зале повисла гробовая тишина.
— Здравствуй, Сигвальд.
—
ГЛАВА 14
ХРУПКАЯ ЖИЗНЬ
Оди Сизер неспешно вошел в темную спальню Амалы, чтобы принести ей какую-то безделушку, которая срочно понадобилась девушке. Он не хотел звать старую Йарху, ибо присутствие кормилицы могло помешать романтическому настроению Амалы, которое инженер создавал целый день. Оди пребывал в прекрасном расположении духа, и вместе с тем очень волновался— он задумал в этот вечер серьезно поговорить со своей любовью об их совместном будущем. Бормоча себе под нос "Я смогу, я смогу... Я ж мужик... Я смогу", он подошел к прикроватной тумбочке и с ужасом почувствовал, как что-то прикоснулось к его ноге.
