Отрок Книга 05

Ну с чего бы, по сути говоря, выпендриваться? Ну, погоняют по лесу, потом поймают и притащат на место проведения обряда, там поизмываются, проверяя храбрость, быстроту реакции, умение терпеть боль и, возможно, умение владеть оружием. Зададут ритуальные вопросы и выслушают ритуальные же ответы, воспроизведут некое "магическое действие" и готово — был мальчишка, стал молодой мужчина. Тем более, что дед, прежде, чем оставить одного голого в ночном лесу, кратко проинструктировал Мишку: ничего не бояться, слабости ни в коем случае не показывать, отвечать на вопросы так-то и так-то. Нательный крест, кстати, дед тоже забрал, значит посвящать будут, надо полагать, в перуново воинство. Обычный обряд инициации, освященный вековыми традициями и проводящийся, с незначительными изменениями, со времен каменного века. Ничуть не страшнее, чем процедура "удара милосердия" через которую провел десятник Егор опричников у веси Яруга. С чего особенно сопротивляться-то?

Однако Мишка упорствовал, как мог, сразу по нескольким причинам. Первая — обида на десятника Егора. Проиграл заклад, обещал воинские пояса, так нехрен это еще и дополнительными процедурами обставлять!

Вторая причина — возраст. Возраст инициации в Ратном — шестнадцать лет, и известие о предстоящем "мероприятии", неожиданно для него самого, породило у Мишки воспоминание о высказывании Йозефа Геббельса на тему: "Сейчас для нас четырнадцатилетний мальчишка с фаустпатроном важнее десятка теоретиков, рассуждающих о том, что шансы нации упали до нуля!". Несмотря на то, что проводить какие-либо параллели между фольксштурмом и опричниками Младшей стражи было, по меньшей мере, странно, такое сравнение на ум почему-то пришло. Возможно потому, что слишком уж много деталей совпадали. Ратнинская сотня остро нуждалась в пополнении, и кадровый дефицит восполняли за счет пацанов, ну прямо, как при обороне Берлина в 1945 году. "Взаимоотношения" мальчишки с самострелом и латного конника очень уж напоминали "взаимоотношения" фаустника и танка, тем паче, что и дистанции поражения примерно совпадали. Да и опричники "рвались в бой" с не меньшим энтузиазмом, чем "продукты" Гитлерюгенда.

Третья причина... с ней было сложней. Среда затягивает, вроде бы незаметно, но неуклонно заставляет принимать "правила игры", делает таким же, как все. Мишке же приходилось решать две, если не взаимоисключающие, то уж наверняка плохо стыкующиеся между собой задачи — адаптации в средневековом социуме и сохранения свободы маневра. Иными словами, не быть "белой вороной", но иметь право на определенные исключения из правил. Соответственно, надо было пройти обряд инициации, но не хотелось попадать на "конвейер производства в новики" наравне с остальными отроками. Требовалось как-то выделиться! В общем, Мишка решил так просто не даваться и летел сквозь лес со всей возможной скоростью, тем более, что тело, избавленное от тяжести доспеха, казалось почти невесомым.

Преследователи, прочесав заросшую лощинку и не обнаружив там беглеца, собрались в кучу и, даря Мишке драгоценные секунды, коротко посовещались. Потом разделились — основная группа снова погнала коней через заросли, а четверо (по двое с каждой стороны) двинулись по краям лощины, склоняя факелы к самой земле и высматривая следы. Если бы Мишка выскочил из зарослей в сосняк, да бежал бы неаккуратно, следы на слое сухой хвои можно было бы разглядеть даже в свете факела.

Теперь погоня двигалась медленнее, без азартных криков и внимательно проверяя все места, где мог бы укрыться беглец. Это дало Мишке возможность добраться до примеченного при первом пробеге через лощинку места и убедиться, что возможность "избежать стандарта" имеется. Узкий проход в зарослях молодых елок перекрывал ствол упавшего дерева, причем лежал он так неудачно, что просто перешагнуть его конь не мог, надо было перепрыгивать, а значит, подъезжать не шагом, а хотя бы легкой рысью. Тут же росло еще одно дерево, чьи нижние ветви были достаточно толстыми, чтобы выдержать мишкин вес. Наверх проезжающий через проход всадник смотреть не станет — все внимание будет привлечено к лежащему поперек пути стволу.

Получилось даже лучше, чем планировал Мишка. Преследователи продрались сквозь тесный строй молодых елок и поехали дальше, не заметив притаившегося в ветвях Мишку, а один, почему-то задержавшийся, направил коня к проходу, разгоняя его для прыжка через поваленное дерево. Мишка упал руками на протянувшуюся на проходом ветку и, свесившись, как на турнике, впечатал пятку прямо в закрывающую лицо всадника берестяную личину — куда-то между ртом и левым глазом. Удар получился крепкий — скорость сближения скачущего всадника и выставляемой вперед ноги, оказалась весьма существенной. Личина под пяткой хрустнула, всадник без малейшего звука вывалился из седла, успев лишь потянуть слабеющими пальцами повод. Конь прыгать через поваленное дерево не стал, а беспокойно затоптался на месте.

Мишка соскочил на землю, дернулся от боли в ушибленной пятке, постоял на одной левой, и снова осторожно встал на обе ноги. Острой боли не было — сильно пятку не отбил, но и хорошего тоже мало — левая рука еще побаливает после приключений на землях Журавля, а теперь еще и правая нога.

"Хорошо, что конь не убежал, а то пешком теперь проблематично... а этого-то вы, сэр, случайно не насмерть приложили? Голова, все-таки, не пятка...".

Мишка приложил пяльцы к шее лежащего на земле ратника, на секунду сжался от страха, не сразу нащупав бьющуюся жилку, потом вздохнул с облегчением — просто добротный нокаут! Повезло и в другом — остальные загонщики не заметили произошедшего, и свет факелов постепенно удалялся.

"Так... и кого же нам Бог послал? Едрит твою... "Не мир тесен — нас мало!".

Под сдернутой личиной обнаружилась прямо на глазах заплывающая опухолью физиономия десятника Тихона.

"М-да, любезнейший, с такой фортуной вам десятником не бывать! В походе за болото "отличились" так, что дядюшка Лука, во избежание более серьезных оргвыводов, морду начистил, теперь здесь. Это уже намного серьезнее — ратнинские воины нынешнему мероприятию, несомненно, придают некий мистический смысл, и такое свидетельство неудачливости, конечно же, расценят, как знак свыше. Мордобоем тут не отделаешься, тем паче, что он уже состоялся. Ну, что ж, сэр Майкл, а вам-то это на руку!".

Мишка немного поколебался. Велик был соблазн надеть на себя берестяную личину и штаны Тихона, а потом присоединиться к группе загонщиков. Эффектно, конечно, но остаться неузнанным шансов было мало, даже с закрытым лицом. Ратники, видимо в соответствии с требованиями ритуала, были обнажены по пояс, а статью Мишка на взрослого воина ну никак не тянул, даже в темноте. К тому же пришлось бы опоясаться воинским поясом с оружием, а это могло быть воспринято, как прямое оскорбление — заранее нацепить на себя то, что только еще предстояло получить после успешного прохождения обряда...

Пришлось ограничиться только двумя трофеями — мечом и конем. Оба трофея оказались "не очень" — меч, для мишкиной руки, великоват и тяжеловат, а конь то ли напуган, то ли упрям, то ли предан хозяину. Во всяком случае, пока Мишка заставил его подчиняться, голые ноги он об еловые лапы изодрал до крови, хорошо хоть стремена ступнями доставал — Тихон был не очень высок ростом.

Дальше дело пошло проще — выехать из лощины с противоположной от загонщиков стороны и направить коня именно туда, куда облава Мишку и гнала. Была, конечно опасность, что капище Перуна окружено какими-нибудь ловушками, чтобы посторонний туда просто так пробраться не мог, но Мишка рассудил, что конь должен знать дорогу сам. В конце концов, остальных опричников, удостоившихся прохождения обряда инициации, уже давно переловили — Мишка-то понимал, что именно происходит и действовал с холодной головой, а остальные ребята, под действием мистических страхов, наверняка убегали по прямой, и были быстро пойманы. Значит, конь Тихона этой ночью проделал путь на капище, как минимум, четыре-пять раз, если не больше. Отчетливо видимая полоса взрыхленной копытами хвои уводила из сосняка в темную чащу смешанного леса. Мишка въехал под тень деревьев и, "взбодрив" коня пятками, отпустил поводья.

— Давай теперь сам, ходил тут уже. Вперед, скотина!

Конь действительно сам пришел туда, куда и требовалось — сначала Мишка разглядел впереди зарево от большого костра, а через некоторое время и тын, окружавший капище. Перед входом Мишка задумался. Ворот не было, просто края тына заходили один за другой, кони не были привязаны снаружи, значит, можно было въезжать верхом, но возможно это разрешалось только посвященным воинам? С другой стороны, иначе, чем пешими, да еще и под конвоем, неофиты сюда не попадали.

"Так въезжать или заходить пешком? А не заглянуть ли сначала внутрь?"

Высота тына позволяла, и Мишка, встав ногами на седло, заглянул за ограду. Долго разглядывать открывшуюся картину не получилось — конь Тихона, не приученный к подобным упражнениям, шагнул в сторону — но хватило и увиденного. Большой костер, всадники в личинах, неподвижно застывшие в седлах, некто с медвежьей шкурой на плечах, стоящий перед деревянным идолом Перуна, отроки, жмущиеся в сторонке, сбившиеся в кучу, как испуганные овцы...

Что-то "царапнуло" сознание, что-то было "не так". Мишка прислушался — не уловил признаков приближающейся погони и снова внимательно осмотрелся. Место, как и положено, было глухое, на кольях тына висят медвежьи черепа, внутри идол, перед ним жрец...

"Стоп, сэр, а почему вам вдруг вспомнилось слово "жрец", а не "волхв"? Ну, во-первых, волхв Перуна здесь — на землях поклонников Велеса — нонсенс. Во-вторых, очень сомнительно, что ратнинская сотня сто лет назад приволокла такого волхва с собой — шли же христианство насаждать... каша какая-то получается. И потом, медвежья шкура... волхвы-то в белых плащах ходят, или это не обязательно? Шкура выделана так, что на голове у жреца надета медвежья голова, и он смотрит изнутри раскрытой пасти — между верхней и нижней челюстями. Что-то вы, сэр Майкл, такое в кино видели, и сюжет был о скандинавской истории. Совсем ни в какие ворота не лезет!

Кстати о воротах! Их, почему-то совсем нет и... вот оно! Нет ощущения древности, таинственности и, как принято говорить, "намоленности" места. Точно! Тын какой-то несолидный, словно поставлен наспех или временно, хотя стоит, судя по виду, не один десяток лет. И идол тоже, какой-то "свеженький" — вовсе не столетний мореный дуб, больше похоже на новодел. Это что же, Ратное, раз в три десятка лет, переезжает на новое место, и вместе с ним переезжает капище? Но такого не бывает! Капища стоят веками!

Жилья для волхва нет, только навес над идолом. Значит, некто, исполняющий роль жреца приходит сюда только во время церемоний? А где же он обретается постоянно, неужели в Ратном? Так может, это кто-то из ратников?

Так, так, так... лорд Корней, помнится, по дороге из Турова что-то такое толковал... вспомнить бы. Кажется о том, что мы, конечно, христиане, и все прочее, что положено, но и Перуна тоже не забываем, потому, что — воины. Воинского духа в нем больше, чем в кресте.

Ага! Так это не языческая секта, а тайное общество! Не без мистики, разумеется, на то и средневековье, но от общественной организации здесь явно больше, чем от религиозной! И... и это — естественно! В первом составе ратнинской сотни воинами были все, а потом... да, воинам пришлось как-то обособляться и создавать организацию, защищающую их интересы, противостоящую нарастающему давлению "штатских" и разброду среди воинов. Элита, создала тайную организацию, способную держать в узде "своих" и давить "чужих"! Не стоит, пожалуй, удивляться, если здесь, на этом капище, принимаются весьма серьезные решения, влияющие на судьбы всего Ратного, вплоть до смертных приговоров неугодным!

Интересно: они сами-то сознают, что именно придумали? Скорее всего, все началось с того, что однажды, какой-то группе воинов понадобилось принять некое решение в тайне от остальных. Опыт, видимо, оказался удачным и был повторен. Потом еще и еще... в конце концов, дело дошло до того, что не вступив в тайную организацию, стало невозможно сделаться ратником. Тут-то сказке и конец — ничего-то вы господа не знаете!

Быть комсомольцем, одно время, тоже было круто — когда их было не так уж много, и вступить в комсомол могли далеко не все. А потом прозвучали роковые слова "стопроцентный охват", и круто стало быть уже некомсомольцем. Так организация боевых и активных ребят, по весеннему льду шедших на штурм кронштадтсих фортов, построивших Комсомольск-на-Амуре и... много чего еще сотворивших, превратилась в обыкновенную бюрократическую структуру. И сами ведь чувствовали, что загнивают, недаром же появилась поговорка: "Если комсомольцам двадцатых годов все было по плечу, то комсомольцам семидесятых — все похрен!".

Так и вы, господа. Если на сход допускаются только ратники и ветераны, то зачем же вам тайное общество? А затем, что вы сами чувствуете: мнение схода уже не отражает мнения всего Ратного, решения схода выполняются все туже и туже! Более того, рано или поздно на сход придется допустить "штатских", и тогда ратники останутся в меньшинстве. Единство среди военных профессионалов может поколебаться... уже колебалось и, как легко догадаться, не раз и не два! Приходится удерживать его жесткой рукой тайного общества... наверняка с этого капища кого-то вперед ногами уже выносили!

Е-мое, да Корней же в должности сотника тоже здесь утверждаться должен! Да, вернулся на должность княжьим повелением, да, два раза удачно сводил сотню за добычей, но этого же мало! Сотня медленно умирает. Не могут ратники, хотя бы некоторые из них, не задумываться о будущем, и Корней обязан дать им надежду! Ну и дурень же вы, сэр Майкл! Фольксштурм, фольксштурм... мальчишка с фаустпатроном! Лорд корней сегодня им перспективу показывает — способ выжить! Без малого, два десятка пацанов, испытанных в боевом походе, проверенных кровью и смертью. Вот для чего он вас в самостоятельный рейд отпустил! Сколько у него за эти трое суток седых волос прибавилось, только он один знает, но иначе нельзя было! Два десятка новиков, о которых и не мечтали, плюс еще сотня кандидатов... хотя можно ли нинеиных рекрутов сюда плюсовать?