— Ух, — пробормотала Инольда, — здорово!
— Лошадь подана, хозяйка, — раздался со двора веселый окрик Труюэля, помощника во всех делах по дому, независимого и смешливого, которого не поворачивался язык назвать слугой.
— Иду, Труюэль! — крикнула я в окно, и заторопилась: — до вечера, Ино...
...Белый туман полз мне навстречу. Клочья его висели паутиной на ветвях деревьев. Конь шёл все тише, перейдя с бешеного галопа на рысь, а теперь и вовсе на шаг.
Я ни разу не была в этих местах. Но знала, что где-то там, за Вторым пределом начинаются серые потусторонние земли Тонкого мира. Но мне туда не надо. Мне бы лишь добраться до Второго предела, до реки Фэ. Холодно. Значит, скоро...
...Мама... Вчера перед сном придя ко мне, она долго молчала, сидя рядом. Её обычно горделивое, красивое лицо выглядело постаревшим.
— Девочка моя, — прошептала она, с такой болью посмотрев на меня, что я поняла — час расставания близок, — я бы сейчас отдала всё на свете, чтобы время повернуть вспять и самой исполнить то, что предназначено тебе. Но теперь я могу лишь молить небо и светлых духов мира о помощи...
...Мамино лицо сейчас казалось чем-то невыносимо родным и недостижимым. В холодном белом мареве долины Фэ я была совсем одна. Ни одной живой души не встретишь на этих скользких скалах. Лишь конь тряс головой и фыркал, словно возмущаясь тем, куда занесло хозяйку. А воспоминания всё тянули меня назад, заставляли искать лазейку, чтобы вернуться, но грозные слова мамы останавливали...
...Вечер раскинул звёздный свой шатер над старым королевским замком, который в этот день походил на разбуженный осиный улей. Королевская семья вновь поселилась в нём после изгнания предыдущего короля Агазейла III. На короля из рода дьюри, славных Вазимингов, возлагались большие надежды. От него ждали окончания войны, длившейся вот уже не одно десятилетие, то затухая, то разгораясь вновь. Рабовладельческая, чуждая свободолюбивой Вересии, Ивенога, объединившись с миром машин Ошкуром, вновь наползала мрачной махиной с севера маленькой Уллалии.
Но в этот день все словно позабыли о войне. Люди улыбались и поздравляли друг друга. Вокруг замка продавали румяные булочки и пирожки из королевской пекарни, цветочницы не успевали подносить большие корзины цветов для гуляющих горожан. В небольших тавернах было людно и шумно. Тёмное вкусное пиво лилось рекой. А в замке играла музыка...
Мне бы не ходить на этот бал. Но... какая-то сила будто распоряжалась мной. Надела на меня платье, уменьшила заклинанием Флейту, сделав её простым серебряным медальоном, забрала вверх волосы, заколов их шпильками с крупными жемчужинами, ноги сами забрались в туфли и глаза бросили последний взгляд в зеркало. Н-да... Силы эпические... Говорила мне мама — тебя ждут великие дела! Так нет же...
Бал был нуден, как, впрочем, и всегда. Треск шутих, витиеватый серпантин носится в воздухе, гнусавый гобой заглушает фальшь скрипки, кухонные сплетни и обсуждение положения в Уллалии, раскланивания со знакомыми и шпильки в адрес врагов. Дамы-уллалийки настороженно следят за моей матерью. Жаль, что уже давно нет отца. Он бы её защитил от этих ревнивых взглядов. Но Ребелия Аруазская не так проста. Её не смутят пересуды и недомолвки...
..."Хотела бы я быть на тебя похожей, мамочка. Или не хотела. Не знаю. Но для тебя всегда очень просто всё раскладывалось на два цвета — белое и черное. Разнообразие их оттенков никогда не смущало тебя".
Я стояла на краю обрыва. Холодные белые волны реки Фэ набегали на берег. Река времени падала словно с небес, скрывая в своей непроглядной пелене то, что было.
Было ли...
...Когда я поняла, что влюбилась в него по уши? Сразу, когда увидела его в окне? Или я полюбила его еще раньше? Когда девчонкой с восторгом слушала историю Вазимингов, рассказы о рыцарях-дьюри и королях-странниках? О принцах-драконах и конях-птицах? Я влюбилась в сказку, и, когда нас представили, и он повёл меня в танце, мир перевернулся...
Харзиен сначала молчал, будто приглядываясь, нет, наверное, прислушиваясь ко мне. А потом сказал с улыбкой:
— Дивный танец — уотильон, — и замолчал, словно ожидая, что я отвечу.
Придворный этикет запрещал ведение навязчивой беседы, критику устройства дворцового уклада, а рядом со мной был всё-таки принц. Ему по рангу положено уважать обычаи. Но глаза его, искоса наблюдавшие за мной, были насмешливы.
— Второе правило уотильона гласит, — улыбнулась я, — неизменно улыбайся и смотри партнеру в глаза, и, если глаза его подозрительно остекленели, незаметно наступи ему на ногу, дабы храп не нарушил торжественную церемонию.
Дьюри неопределенно хмыкнул. И спросил:
— Каково же первое правило уотильона?
— Первое правило предписывает хорошо выспаться перед сим дивным танцем и верить...
— Во что же верить?
— Что всё когда-нибудь кончается, — рассмеялась я, повернувшись и посмотрев дьюри в глаза, — ещё не спите, принц Харзиен?
Харзиен тоже рассмеялся и, прихватив меня за талию, легко оторвав от пола, мастерски выполнил пару финальных пируэтов за полчаса до окончания уотильона. Получив в ответ несколько удивлённых взглядов, он лишь улыбнулся в ответ. И восстановил чопорное движение круга...
А вскоре мы исчезли оттуда...
Нас потеряли. Время будто застыло, и в мире были только я и он. Мы слышали шум, люди бегали вокруг и звали принца...
Мама нашла нас первой. Я сидела на краю балкона, он стоял рядом. Не буду говорить, что я стала падать и ухватилась за его шею... что я не хотела, это он сам... Нет. Мы просто целовались.
— Я ошиблась в тебе, дочь, — были мамины слова, — ты должна вернуть Флейту реке времени, пока не найдётся по-настоящему достойный...
Краска бросилась мне в лицо. Не помня себя, я вернулась домой. Помню лишь мелькающие лица перед собой. Харзиена, он что-то говорил мне, но было шумно, все столпились вокруг, и вскоре нас разделило людским водоворотом. Лицо мамы, расстроенное и отстранённое, она молчала...
Дома, сдёрнув с себя ненавистное платье, я натянула камзол, спустилась в конюшню, и через несколько минут уже неслась по пустынной улице... Рука моя сжимала дудку. И губы обиженно кривились:
— Носитель Флейты одинок и вечен... одинок и вечен... Я же только поцеловалась с ним, мамочка...
Мне казалось, что меня никто не понимает и не может понять. Но ведь это так просто: утром я бы уже уехала из города навсегда, и никто бы не узнал никогда, что я люблю дьюри, если бы мама не увидела нас... Я верила, что так и было бы. Что можно поцеловаться с дьюри и забыть его потом навсегда...
..."Ты ошиблась, мама, но не во мне". Клочья сырого холодного тумана ползли от реки. Туман густой как кисель висел над рекой Фэ. Одежда быстро стала мокрой насквозь.
Флейту я держала на весу, над белыми клубами тумана, струящегося над водой. Я погладила её. Словно прощаясь. Потом сказала:
— Иду селева мори.
Руны на флейте исчезли. Руки мои выпустили ее, и флейта, упав в воду, скрылась вскоре из виду...
...Утро. Дождь хлещет по лужам. Холодно. Асдагальд. Мне четыре года и я слышу голос мамы:
— Когда Олюшка родилась, её мне принесли не сразу, а когда принесли, то в одеяльце была вот эта тоненькая серебряная флейта. Уж, откуда она взялась, не знаю, но берегу её...
Я проснулась. Тихо. В доме никого. Косые лучи солнца ползли от окна по полу через всю комнату. Огонь в очаге почти прогорел. Затопали по крыльцу. Дверь отворилась, и Уэйдо, войдя, улыбнулся:
— Ну, ты и спать!
— Сколько я спала, Уэйдо?
— Ночь и почти весь день...
Значит, вот сколько времени надо, чтобы увидеть всю свою жизнь... Ну, или добрую её половину. И, похоже, я теперь знаю, почему всё время остаюсь одна. Была бы здесь мама... Хм... Которая из них?.. И я рассмеялась.
Часть 14
* * *
Дело уже было ближе к вечеру. Солнце заливало холодными негреющими лучами округу. Высокие стебли травы клонились до земли от сильных порывов ветра в сторону болот. И дорога, убегающая в реденький, дрожащий остатками листвы перелесок, словно звала куда-то. Унылая местность. Дойдя до изгороди, тянущейся вокруг Слюк, тронув ворота, запертые на ночь предусмотрительным Уэйдо, я стояла, глядя туда, где далеко за линией горизонта расползлась змеёй вдоль берега моря жаркая Ивенога.
Сегодня было как-то совсем тревожно. Прошло вот уже почти две недели, как я не вижу Ивеногу в своих снах. Не вижу дьюри. Силона и Олие. Хотя двух последних можно было и не делить, но моё отчаяние и злость особенно доставались последней. Словно та должная была помнить, чья она тень и не причинять боли своей хозяйке.
Сегодняшний сон очень странно подействовал на меня. Он словно расставил ударение на главном. Показал мне моё место в этом мире. Заставил вспомнить себя в нём, принять то, что я дьюри, и понять, что назад, домой, пути нет. Дом мой здесь. И дьюри. Ощущение того, что я не первый раз прохожу по этому пути, поселилось во мне. Страх сделать опять что-то не так или не сделать совсем и погубить кого-то не давал мне покоя. И я притащилась сюда, к окраине Слюк, не находя себе места в доме. Притащилась не просто так. Я оделась потеплее. Натянула длинные классные сапоги Руты. Та лишь спросила, не пойти ли ей со мной. Я, пожалуй, слишком резко ответила, что нет. Уэйдо проводил меня настороженным взглядом, но за мной не пошёл.
Мне надо было побыть одной. Пустынная местность серыми окрестностями уходила вдаль. Темнеющее небо нависало клочьями облаков над землёй и лишь там, у горизонта, яркая алая щель и багровый диск солнца. Но то, что я так надеялась увидеть в сумерках, тонкий мир, я не видела. Порывы холодного ветра поднимали тучи пыли и листьев по сухой дороге. Но ветер тут же стихал, словно заблудившись в этих просторах. Быстро темнело. И снова воздух был чист и прозрачен.
Что я здесь искала? Смешно. Я оглянулась. Очень далеко ушла. Слюки потеряла из виду. Даже не знаю, где я. Это хорошо. Так и надо, думала я и шла дальше.
Дорога ложилась под ноги легко, казалось странным, что я иду, и это приносит мне радость. Мне хотелось идти и идти, до тех пор, пока не удастся разбудить себя ту, которую я потеряла. Ту, которая умела многое. Может быть, здесь, в одиночестве меня услышит метаморф или я увижу Тонкий мир... Может быть, Флейта услышит меня. И я вытягивала шнурок с Флейтой и, с надеждой уставившись на нее, шептала снова и снова заветное слово.
Но нет. Флейта не открывалась. Во мне была тишина. Вокруг наступала ночь. Я лишь знала, что не хочу возвращаться в Слюки.
И очень обрадовалась, поняв, что добралась до шалаша, построенного Уэйдо в тот, такой теперь далёкий день. Забравшись в него и зарывшись в траву, я устало смотрела в проём на звездное небо. Разогревшись от ходьбы, я не чуяла холода. Пока. До рассвета мне тепла хватит. А там... Завтра я дойду до болот, и будь, что будет.
То ли от принятого решения идти через болота, то ли просто от собственной глупой смелости мне стало жарко, и я рассмеялась... "Будь, что будет", — твердила я, засыпая.
* * *
Рассвет застал меня у болот. Под утро — еще было темно — я страшно замёрзла. Но серая муть у горизонта уже давала знать, что солнце скоро встанет. Выбравшись из шалаша и, размахивая отчаянно руками, пытаясь разогреться, я быстро пошла.
На что я надеялась? Что некоторое время тропа будет видна, потому что прибита множеством ног, потом я найду свою палку, которую воткнула возле тропы, где мы выбрались на сухое место, и попытаюсь "увидеть" наши следы. Вся моя надежда была на то, что я смогу их увидеть. Но кроме того, ведь я прошла этот путь, руки ещё помнили каждую колдобину под упирающимся в тряское дно суком, а глаза хранили каждую сломанную ветку, лист с отметой чьего-то касания. Если я не увижу след, я вспомню то, что несло этот след. Добраться бы только до островка. День пути. Там будет теплее. Там сейчас, наверное, идёт дождь...
Скоро я согрелась. Солнце выглянуло и залило землю. Я подставила ему лицо и улыбнулась. Я жива. Я чувствую себя, будто ничего не произошло. Спасибо Уэйдо и Руте. Спасибо Бакару и его живой воде. Когда-нибудь я увижу его и обхвачу этого молчаливого старика руками крепко-крепко, и скажу ему, что ослушалась его. Но я чуяла, что нет у меня времени искать склепы фрагов, нет времени возвращать себя себе, мне бы добраться до Ивеноги и успеть рассказать всё дьюри. Только бы успеть...
Заросли высокой травы потянулись нескончаемой чередой. Сухая сушеница вокруг шумела, волнами убегая вдаль.
Скоро потянулся перелесок, тропа петляла среди кривых чахлых деревьев, и тяжёлый удушливый дух болот уже не оставлял.
Вот уже и вода, курившаяся туманом, зачвакала под ногами. Высокие сапоги Руты спасали меня от холода, и я вновь с благодарностью вспомнила её.
Страшно хотелось пить...
Ура! Палке, воткнутой у последней кривой полусгнившей сосенки и замеченной мной издалека, я обрадовалась как старому другу.
Воды здесь уже по щиколотку. Неподвижное тёмное зеркало стоячей жижи виделось далеко вокруг.
Оперевшись на палку, я остановилась. Перевела дыхание...
Конечно, я не увидела никаких следов. Надежды на то, что моё решение идти в Ивеногу поможет открыться тому странному зрению, которое давало возможность видеть путь, пройденный другими людьми, не оправдались.
Но глаза уже сейчас отметили шагах в тридцати вдоль по тропе торчавший из воды ствол дерева. Обманка. Я помнила, что тропа проходит шагов на пять правее, словно старательно обходя сгнившее дерево.
Рука привычно опускает палку и тычет дно вокруг...
Гнилой дух трясины знакомо и тошнотворно ползет над топью.
Поравнявшись с деревом, я почему-то оглянулась. Словно прощалась. Потому что если в начале пути я еще сомневалась, что решусь идти, то теперь я знала, что назад не поверну.
* * *
К островку я добралась совсем в сумерках. Очень торопилась. Но много раз останавливалась отдохнуть. Часто ошибалась и оступалась. Мокрая, как суслик, сразу сильно замерзла. Но шла. Доброе озеро Слюки приучило меня к холоду.
Уже на подходе ухнула одной ногой с тропы, но удержалась. На островке, еле добравшись до кострища, села на камень и, обхватив дрожавшие колени, замерла. Только заметила, что воздух стал заметно теплее. Даже вечерние сумерки не несли того холода, что в Уллалии.
Хотелось есть и пить, но не сильно. В последнее время я ела очень мало. А вот жажда мучила. Но всего два дня — я должна вытерпеть...
Как была мокрой, забралась в шалаш. И, раскинувшись на спине, уставилась в прорехи на усыпанное звёздами небо. Глаза уже закрывались, когда я нащупала что-то под рукой. Булькнуло! Подтянув к себе, увидела кожаный мешок, такие обычно были у ивенгов. Но... Подожди радоваться... Это может быть всё, что угодно... Вино, ихняя арака, горькая как хина, уллалийская бурга... А-а-а! Вода!!!
Мой вопль долго гулял эхом над болотами. Затхлая, тёплая вода показалась такой вкусной, какой я не пробовала никогда...
* * *
