Усадив тело в кресло, Асколь сел рядом. Уже прошло три дня с того момента, как Леон потерял сознание в антиграве. Еще несколько дней они так вместе и сидели. Сознание прыгало туда-сюда, надолго нигде не задерживаясь.
На шестой день Асколь чувствовал, что вот-вот не выдержит. Он ни на минуту не покидал Леона. Не ел и не спал. Делился энергией жизни. Это давало результаты. Скачки перестали быть такими частыми. Последний раз Леон утром пришел в себя, а Асколь успел усыпить тело и удержать в нем сознание.
И вот Леон наконец открыл глаза. И сразу же прижал к себе ноги, вроде бы спокойно смотря на сольфа. Испуга не было. Детских бесенят не было. Асколь облегченно расслабился. Взрослый. Отползя чуть назад, он принял ритуальную позу глубокого раскаяния.
— Прошу простить... — начал было он.
И опять ошибка. Асколь не успел — отшатнувшийся Леон завалился назад и ударился затылком, естественно, опять потеряв сознание. Пошла кровь. А Асколь уже не смог ее остановить. И своих сил было мало, да еще и тело отталкивало его. Подняв Леона, мастер сам создал у раны корочку, блокирующую истечение крови. Положив его на кровать, он принялся наводить порядок, признав свое полное поражение. Слезы катились не переставая. Он уже обдумывал, куда и что складывать, когда подобрал живой кристалл.
До столика он не донес его. Сапфир нагрелся.
— Могу помочь, — донесся голос раба камня.
— Как? — он уже был согласен и на смерть, признав слишком призрачной надежду. Только она и поддерживала его все эти годы.
— Сядь.
Асколь покорно сел в кресло, так и держа сапфир в кулаке.
— У него там якорь, за который он и цепляется, не желая возвращаться в океан подаренной тобой боли, — констатировал раб. — Убери заклинание и отправь туда само тело. Они непременно там соединятся, — продолжал он назидательно. — Там он застрянет, а может рано или поздно найдет ориентир в тварном мире. Отца, например, — осуждающе продолжал он. — Привязал к себе — неси ответственность, — Асколь сразу последовал совету и отправил тело в подкарман. Это было рискованно — терялась связь с тварным миром, Леон мог никогда не найти дороги назад.
Больше раб не говорил. А Асколь безвольно сидел в кресле, ощущая себя полным идиотом, ребенком, поломавшим игрушку, нашкодившим юнцом. Каждое его действие, начиная с этого проклятого равноденствия, было ошибочным.
Он так бы и сидел, забыв про еду и сон. Если бы в его личные покои не постучались.
— Не отдавая меня ему, — пискнул раб. Асколь автоматически положил его в карман своего халата.
Поднявшись, он жестом открыл дверь, в которую уже повторно и более требовательно постучались. В комнату ворвался гном. Злой и взъерошенный. Созерцая комнату, он приходил во все большее бешенство.
— Значит, особая тренировка, так? ДАА!? — заорал он. — Гнида! — обернувшись к сопровождающим, двум архимагам и двум телохранителям. — Забирайте.
Асколь даже не сопротивлялся, слишком устав даже думать. Только резкая боль в боку, где был карман с сапфиром, заставила его включиться.
— Сапфир я тоже забираю, — уже взяв себя в руки сказал гном. Из семья ре-Т`Сейфов, как догадался Терзецу. — И если даже ты хотя бы подумаешь еще раз о Леоне... — начал было он и остановился, зло улыбнувшись. — От банкира не скрыть историю большого состояния. А мы торгуем и информацией. И уже предлагались цены... — с паузами и кровожадно продолжил он говорить.
Асколь обрадовался, поняв, что Леон таки нашел выход. Улыбнулся. На себя ему уже было наплевать. Гном же, неправильно истолковав, зло сплюнул. Его люди уже забрали все вещи Леона.
— Я все сказал. Вы слышали, — и, развернувшись, покинул разорённую комнату.
Когда дверь закрылась, Асколь рухнул на пол, сразу отключившись с блаженной улыбкой...
... Йомиэль проснулся утром весь в поту от собственного крика. Корчась от невыносимой боли, он взвыл в подушку. А потом просто потерял сознание, не выдержав.
Очнувшись в первый раз в мокрой от пота постели, он долго дрожал, не решаясь вылезти из-под одеяла. Йомиэль не мог понять, что произошло. Леон сейчас сосредоточен и спокоен, устал, но боли не испытывает.
Отлежавшись и успокоившись, он направился в уборную. Но в дверях его снова накрыла волна боли. Теперь уже точно от Леона. Жгло под мышкой так, что люфс опять закричал. Когда в третьей точке стали прожигать каленым железом, Йомиэль уже хрипел. И вновь он потерял сознание, не вытерпев отголосков чужой боли, от которой он не мог никак защититься.
Придя в сознание, Йомиэль долго лежал в прострации. Не было никаких желаний, ныли синяки. От Леона шло упорство. Никаких признаков того, что его пытают. Он воспринимал свою боль как должное. Эта мысль поразила Йомиэля до глубины души. Вспомнил он о том, что вчера говорил Леон.
— Что же это за тренировки?
Он читал об испытаниях болью. Но даже не думал, что столкнется с подобным. Йомиэль и так был вчера весь как на иголках с самого утра. Пока он рассчитывался в "Роге анталопа", Леон пропал. Во всех смыслах. Выбежав в холл, Йоми не застал никого. Даже за тот малый промежуток времени нельзя было убежать — коридоры были прямыми и хорошо просматривались. Негде спрятаться. А эмоциональная связь с Леоном оборвалась, лопнула, исчезла в мгновение ока. Йоми уже привык к ней, сроднился. От неожиданности и растерянности, он тогда неизвестно как добрел до комнаты и сразу уснул. Выпил он-таки самую малость, и с непривычки алкоголь быстро подействовал. А утром он проснулся от восстановившейся связи, так и не успев толком испугаться. А после завтрака он сбежал от трудных мыслей, полностью вложившись в новый материал для своих изделий, который все утро и отбирал. Йоми в таверне при расчете слишком торопился, чтобы думать о сумме. Вместо половины стипендии, которую и так еще не дали, он выложил три четверти. И тогда в лавке ему пришлось опять истратить все до медного — прерывание работы из-за нехватки материала пагубно сказывалось на изделиях Йоми. А работать он планировал много — последние потрясения были глубоки, и думать о них не хотелось. Слишком много эмоций и чувств, Йоми не справлялся.
Завтрак он безнадежно пропустил. Из комнаты выходить боялся — Леон продолжал тренировку. Съев последнее печенье, чудом сохранившееся, Йоми уселся в кресло. Ожидание боли порождало нервную дрожь, не давшую взяться за инструменты или книгу, и оно было невыносимо. Пропадание связи и боль разрушили настройку. Теперь Йоми заново чувствовал за двоих, путаясь и теряясь. Он так и сидел, чувствуя то мягкость кресла, то жесткие удары, то нытье мышц в неожиданных местах, голод и усталость ощущал постоянно.
Болевой шок в очередной раз вырвал его сознание. Это произошло так быстро... Придя в себя, Йоми в который раз не сдержал слезы. Подлокотники оказались расцарапанными, некоторые ногти сломанными. Уже давно все перепуталось — мысли, чувства.
Через несколько делений Йоми немного пообвыкся, буря успокоилась под давлением все нарастающего чувства усталости и голода, зудящей боли в пальцах. Такой родной, собственной. Дрожь прошла при мысли о новой боли. И Йоми страстно захотел спрятаться, убежать, больше не чувствовать ставшую обременительной связь. Постепенно им овладело чувство ненависти к источнику его страданий. Он понимал, что Леону еще труднее, но ему, Йоми, на это было уже наплевать. Наконец-то свое превозмогло пришлые эмоции и чувства. Все прежние мысли о жалости, симпатии, тоска и прочая шелуха отвалились, обнажив очаг боли, сгорели в нем. Йоми переживал сильнейший нервный стресс, грозящий свести его с ума. Новые для него гнев, ярость, ненависть... они заполонили все... За последнее время Йоми испытал такую гамму чувств и эмоций, что хватило бы и на половину его жизни, если не больше. Своя, такая родная, боль в пальцах, беспорядочно продолжающих терзать подлокотники, помогла дистанцироваться от Леона.
Новая вспышка боли не застала врасплох Йоми, только вызвала к жизни мысль о том, чтобы Леон сдох, умер, исчез, никогда не появлялся. После нее резко настало облегчение. Желание исполнилось. И это стало самым большим шоком в жизни Йоми. Сейчас он мог думать только о своем постыдном желании и о его неожиданном исполнении.
— Убийца...
С ужасом выдохнул Йомиэль.
— Нет... не-ет... НЕЕЕТ! — закричал Йоми. — Не может быть!
Он часто-часто дышал, крупные капли пота выступили во всех местах, пришла мелкая дрожь и мурашки. И он заревел, навзрыд, измазавшись в крови и слезах. Собственное стало особенно острым. Вчера он был ошеломлен, немного пьян. А сегодня он в полной мере ощутил обрыв связи. Он остался только со всем своим, и оно было кошмарно. Йоми был противен самому себе.
Уже и обед давно прошел, а Йомиэль все не покидал комнаты. Кончившиеся слезы, сухость во рту, жажда заставили Йоми пойти и напиться. Прежде, чем сделать хотя бы один глоток, он облился, больно краем стакана ударил по губе и зубам. Но живительная влага все же пролилась через его охрипшее горло в пустой желудок. Он остановился только тогда, когда кончилась вода в графине. Настало облегчение. Мысли перестали циклиться на убийстве.
Йомиэль вспомнил вчерашний день.
— Он просто потерялся... Я не убивал...
Внушал себе Йоми, успокоившийся и приведший себя в относительный порядок. Но в глазах все равно вновь появились слезы, хоть и боявшиеся бежать за веки. Он решил выяснить, что случилось. И ему было очень стыдно за свои чувства и желания, за слабость. Для него самого они стали полной неожиданностью. Но думать об этом не хотелось, не желалось, не моглось.
Первым местом, куда побежал обретший решимость люфс, был Зал, где должен был заниматься Леон. На время каникул все учебные помещения закрывались, кроме платных. Хотя преподаватели могли по своему желанию проводить дополнительные занятия.
Зал оказался закрытым. Йоми уже настолько извел себя, что почти поддался панике. Последней инстанцией был Ноцуц, к которому спешно и направился Йоми. Но и у него он не узнал ничего нового. Когда закончился разговор с мастером Терзецу, Йоми окончательно сник от бессилия и собрался уже уходить.
— Раз вы зашли, ат Йомиэль, то сразу и поговорим о вашей учебе, — остановил Ноцуц студента. — И не волнуйтесь за ат Леонардо, этра Терзецу настоящий мастер. Потом с ним встретитесь и решите все проблемы.
Ноцуц не понимал, что так заставило переживать Йомиэля. И не смог он ничего добиться от него. Разговор с Терзецу ничуть не помог. Сам Ноцуц не видел причин переживать.
— А что с ней?
— Я хотел предложить вам со Львом вместе дополнительно заниматься по вечерам. Одно то деление можно выкроить, как вы считаете?
— Мы ведь и так хорошо...
— И сможете быстрее освоить истинное зрение! Где ваша тяга к знаниям, ат Йомиэль?
— Да, атс Габлонг.
— Заодно и Льву скажите, когда встретитесь. Жду вас во второй четверти.
Йомиэль сразу направился в столовую. Голод перебивал все остальное. По дороге люфс ощущал себя как никогда слабым, одиноким, беспомощным. И голодным.
Добавки он не получил, денег не было. Полуголодным Йомиэль вернулся в комнату. Ему пришлось сесть за инструменты. Камни не только помогали забыться, отвлечься, но и давали сил, вселяли уверенность.
Браслет получался угловатым, острым. Нет, кожу он не царапал, наоборот. Но камни получились встопорщенными, хаотично торчали гранями. Всегда гладкие, округлые, радостные, сейчас в его изделии они выглядели злыми, воинственными. Но это не казалось чем-то не правильным. Именно так ощущал себя изнутри Йоми. И работа стала отражением его волнений. В чем-то даже прекрасная. Йоми всегда старался подобрать нежную гамму цветов, радующую глаз. А сейчас теплые и холодные цвета беспорядочно сплелись.
Следующие несколько дней Йоми сделал целый комплект в таком же стиле. Второй браслет, серьги, кулон, брошь, запонки, два кольца. Наборы ценились дороже. Да и лишняя ниция вне комнаты тяжело давалась Йомиэлю. Хоть он и ходил к любимому водопаду, где окончательно успокоился и решил сделать гарнитур.
Его тянуло к Леону. Он вновь стал его ощущать, чувствуя только, что тот где-то существует. Но для этого понадобилось долго прислушиваться к себе. У водопада, и потом в комнате.
После пережитого стресса он стал намного лучше чувствовать свою самость. Теперь вопрос отличия своих чувств и эмоций от чужих, направленных на него, даже не стоял. Йомиэль устал беспокоиться о Леоне. Боль вымела все чувства к нему. Йоми чувствовал, что изменился, что уже никогда не будет прежним. И он пережил страх боли. Его, как и многих других, ужасала возможная смерть, но перед болью он теперь не пасовал, как раньше. Йоми теперь многое знал о боли. И это его знание воплощалось в работе. Ловко и быстро он оплетал камни, полировал их. Дело спорилось.
Восстановление связи с Леоном Йомиэль воспринял спокойно, буднично. И даже его боль с повторным обрывом. Сейчас он гораздо лучше владел собой. Много передумал у водопада. Леону можно было сочувствовать. Но у него своя жизнь, а у Йоми своя. И пусть между ними существовала странная связь, они были независимыми.
Йомиэль обрел решимость. Отдавая свой гарнитур, он назначил свою цену, намного более высокую. В таких случаях держатель лавки всегда предупреждал, что деньги отдаст только после продажи. Продавец оценил необычность, но на взгляд Йоми его работа стоила дороже. У него еще была пара простеньких кулонов, выполненных в обычном гладком стиле, но в контрастной цветовой гамме. Их он отдал по той цене, что предложил держатель лавки. Хоть какая-то наличность.
В голове крутились зарисовки будущей брошки, он хотел еще поиграть на контрастах, совместить угловатость и гладкость. Он решил овладеть новыми стилями, не боясь экспериментировать.
Внезапное появление на его столе Леона стало полной неожиданностью. Йомиэль опрокинулся со стула, а вторгшийся отдернулся от раскаленного метала, разметав все инструменты. Брошка, которой занимался Йоми, погнулась. Йоми сам не понял, чего испугался, когда быстро задом отполз к противоположной стенке.
Леон стоял на столе, прислонившись к стене. Ковер уже начинал тлеть, появились маленькие язычки пламени. Йомиэль ощутил дикий ужас, когда разобрался в чувствах Леона. Тот хотел убить его. Он дышал злобой и гневом. За что — Йоми даже не догадывался, да и не до этого было. Леон по-кошачьи легко спрыгнул со стола.
Йомиэль только и мог, что смотреть и дрожать. Однако вопреки ожиданиям, Леон потушил пламя, предотвратив пожар сам, опередив заклинание. А потом охватившие его намерения против Йоми исчезли, разом. Осталась только всепоглощающее чувство вины. Йомиэль во все глаза смотрел, не понимая. Дрожь все еще была с ним.
Явно стараясь не напугать, Леон поставил графин на место.
— Извини, пожалуйста. И за тот эксперимент, — вина постепенно тоже исчезала, уступая место усталой пустоте.
Йомиэль только смотрел и слушал, и дрожал непонятно от чего, и остро ощущал Леона.
— Я понимаю твое недоверие. Первым предложил дружбу, и первым же ее предал.
Вина Леона была отражением чувств Йомиэля. "Все не правильно! Все не так..." — промелькнуло у Йоми, но сказать что-то вслух не получалось. Он не видел вины за Леоном, Йомиэль сам давно хотел извиниться, для этого и искал встречи. А вот когда она неожиданно случилась...
