— Ты меня порадуешь, Лукас? — спокойно вопросил король Инляндии.
— Я женился, ваше величество, — так же спокойно ответил герцог Дармоншир и потер брачным браслетом ноющую после пощечины Марины скулу. Удар у нее всегда был хорошим.
— Я доволен тобой, Лукас, — величественно сообщил Инландер. — Может, из тебя и выйдет толк. Теперь потрудись обеспечить себя наследником.
Марина, как-то бессмысленно побродив по спальне, села на огромное ложе боком к Люку, выпрямила плечи. И ему захотелось подойти к ней, ткнуться в колени, проломить ее обиду, еще раз попросить прощения. Но вместо этого он сухо ответил в трубку:
— Уже потрудился.
Все равно смысла скрывать нет. Узнает, не от него, так от матери.
В трубке замолчали и через несколько мгновений его величество, словно не веря своим ушам, переспросил:
— Марина Рудлог беременна?
— Да.
Опять молчание. Щелчок зажигалки, глубокий вдох, бормотание:
— Боги... значит, я все правильно понял...Лукас!
— Да, ваше величество? — терпеливо откликнулся Люк.
— Я очень тобой доволен, мой мальчик. Я награжу тебя.
— Фотографии, ваше величество? — не давая сбить себя в толку и пообещав себе потом подумать над реакцией короля, поинтересовался Дармоншир.
Марина, не сделавшая до этого ни движения, при слове "фотографии" повернула к нему голову — лицо ее было бледно на фоне красного платья, в огромных глазах плескались разочарование и печаль.
— Уничтожил еще с утра, как и обещал.
Люку показалось, что он видит, как Инландер довольно затягивается. Прямо как он сам, когда удачно провернул важное дело.
— Благодарю, ваше величество, — сухо проговорил он и не удержался: — Вы так добры.
В трубке раздался смешок.
— Не дерзи, Лукас.
— Простите, мой король, — ядовито сказал Люк, чувствуя себя преотвратно.
Марина отвернулась, плечи ее поникли, и она медленно сняла рубиновый венец, стянула фату и потерла пальцами виски, склонив голову. И пошла в сторону ванной. Люк сделал несколько шагов вперед — чтобы видеть ее — но она закрыла дверь, и он остановился, преодолевая желание эту дверь выбить.
— Все надо делать вовремя, Лукас, — наставительно говорил король в трубке. — Ты это поймешь. И выполнять обещания, если уж дал их. Шарлотта в Дармоншире?
— Да, — недовольно буркнул Люк. Инландер усмехнулся.
— Я дам тебе три ночи на брачные радости. Затем возобновлю наши уроки. О времени сообщу. Наслаждайся новым статусом, Лукас. Сейчас я должен уже ехать. И еще раз — ты очень порадовал меня. Ты даже не представляешь, как это важно. Все-таки боги милосердны и определенно любят тебя...
В трубке зазвучали короткие гудки, и Люк убрал ее в карман, прислонился плечом к дверному косяку. Из ванной вышла Марина, посвежевшая, собравшаяся.
— Ты теперь будешь следить за мной? — поинтересовалась она едко.
— Я боюсь за тебя, Марина, — искренне признался его светлость. Страх, который он испытал в своем кабинете, понимая, что теряет ее навсегда, и потом — видя, как "Колибри" летит с обрыва, до сих пор заставлял сжимать кулаки и колол в груди.
— Дай мне побыть одной, — резко сказала принцесса. — Я не повторю свою глупость, обещаю, — она зло усмехнулась. — Обычно я придумываю новые.
Люк кивнул, достал из кармана пачку сигарет, отвернулся.
— Я подожду тебя в гостиной.
— И не кури здесь, — сдавленно сказала она ему в спину, когда он уже закрывал дверь. — Иначе я точно тебя убью, Люк.
Первое, чему научил Кембритча Тандаджи — верить интуиции и затаиваться, если чувствуешь, что дело на грани провала. Не делать резких движений, не дергаться, вести себя спокойно, расслабленно, убаюкивая тех, кто начал что-то подозревать. И наблюдать, наблюдать и делать выводы. О том, где ошибся, о том, чем грозит ошибка и как все исправить.
"Думать, — монотонно говорил ему господин начальник, распекая за очередное рискованное предприятие, — выбей это себе на лбу, Кембритч, сначала думать, потом действовать. Отставить эмоции, включить разум. Иначе я укреплюсь в убеждении, что боги дали тебе твои великолепные мозги в насмешку. Как красивый автомобиль дикарю, который не умеет и не научится им пользоваться".
Люк раздражался, дергал головой, курил, преодолевая желание послать начальничка матом и уехать — и учился терпению. Впрочем, стоило только себе дать установку, и многолетняя привычка профессионального гонщика сохранять хладнокровие в любой ситуации перешла и в другие сферы жизни.
Сейчас дело было провалено с грохотом и жертвами, и по его вине. Слишком привык полагаться на удачу, проскакивать в игольное ушко.
И Люк по привычке затаился, наблюдая и анализируя. И выстраивая приоритеты.
Прежде всего — не дать дорогим гостям, спустившимся на праздничный обед, заподозрить неладное. И боги с ними, с ледяными глазами Ангелины Рудлог, которая определенно чуяла, что что-то не так, или с мрачным взглядом принца-консорта. Мать и красноволосый дракон — вот кто Кембритча беспокоили по-настоящему. Леди Шарлотта слишком хорошо знала сына, чтобы не понять, насколько он взвинчен и растерян сейчас, а Нории, хоть и действовал умиротворяюще, казалось, видел его насквозь.
Второе — не допустить, чтобы при всех сорвалась Марина. А она вполне могла дойти до точки кипения — и поэтому он контролировал и себя и ее, вслушивался в ее дыхание — слышал он его куда отчетливей, чем голоса общающихся за столом, — и отвлекал, когда резко втягивала ноздрями воздух или задерживалась на вздохе, словно готовясь сказать что-то, что уже не поправить. Но и она старалась — очень старалась. Иногда аура спокойствия прорывалась, и тогда она впивалась ему в руку ногтями или шептала на ухо слова ненависти — но он был рад и этому. Касается. Приближается. Хочет сделать больно. Значит не все равно, что бы она ни говорила. Мало что женщина может сказать в ярости. Особенно когда он так напортачил.
И третье, очень важное — оставить ее сегодня в замке Вейн. Рядом. Иначе Марина много чего надумает в его отсутствие, уверится в своем решении, и переубеждать ее будет в разы труднее. И Люк мучительно соображал, как это сделать изящно и не вызывая подозрений. Лучше всего думалось на балконе, да и от вкуса табака и свежего ветра с легкой моросью, ударяющего в лицо, становилось легче. И даже занывший, словно сдавливаемый холодными руками затылок почти прекращал болеть.
В один из таких выходов из-за стола поднялся и дракон. Вышел вслед за хозяином замка, прислонился спиной к холодной стене. Просто стоял рядом и молчал, с удовольствием вдыхая свежий воздух. От него волнами шло спокойствие. Посмотрел на подозрительно поглядывающего на него Люка, усмехнулся.
— Там, где все полыхает, не помешает немного умиротворения.
— Значит, не показалось, — пробормотал его светлость, затягиваясь. — Спасибо. Как вы это делаете?
— Мы сенсуалисты, как и серенитки, — пояснил Нории гулко. — Видим эмоции, можем подправлять их.
— И что? — напряженно и невнятно поинтересовался Люк. Но Нории его понял.
— Это ваше дело, — спокойно сказал он. — Ты выбрал себе огонь, тебе и укрощать.
Произнес он это с таким знанием дела, что Люк невольно улыбнулся. И кое-что вспомнил.
— Я ведь должен вам ящик коньяка, Владыка.
— Не припомню такого, — веселясь, ответил дракон.
Дармоншир махнул рукой.
— Это был обет перед самим собой. Пора бы его исполнить. Видите ли, сейчас такой период, когда мне нужно срочно сокращать количество долгов, чтобы не переломиться.
— Бывает, — без удивления кивнул Нории. — Мы, дети Воздуха, любим нагружать себя неразрешимыми проблемами. Благо, моему племени мать-вода дала больше выдержки и терпения.
— Да, — пробурчал Люк, — терпение мне сейчас не помешает.
Он затянулся, взглянул на дракона и замер, увидев прохладные переливы его ауры. Такое он видел только однажды, у царицы Иппоталии, и змеиное зрение воспринимало свечение куда отчетливей. Сейчас хватило один раз моргнуть и все пропало. Люк напряг зрение, сощурившись — и свечение появилось снова.
— Ты зря напрягаешь глаза, герцог, — Владыка склонил голову, наблюдая, как развлекается хозяин замка. — Расслабь и смотри сквозь меня.
Люк усмехнулся, отвернулся в сторону парка, снова затянулся.
— Вы тоже видите ауру? И мою?
— Вижу, — подтвердил дракон.
Его светлость поколебался.
— В ней нет ничего... необычного?
— Есть, — легко согласился Нории. — Твоя суть — это воздух, но он подавлен. Я такого никогда не видел. Ощущение, что у тебя два отца, герцог.
— Час от часу не легче, — невесело засмеялся Дармоншир.
— Такая аура вообще не может существовать, — говорил Владыка, всматриваясь в него багровеющими глазами, — ощущение, будто на тебя натянули вторую кожу и присушили намертво. Это издевательство над природой. Ты чем-то сильно искалечен, герцог. Не знаю, какое проклятие так сработало или чье воздействие. Но оно должно было убить тебя. Или по крайней мере свести с ума.
— Вполне возможно, что и свело, — Люк передернул плечами — затылок заныл сильнее, и он невольно оглянулся — интуиция просто вопила, что его ждет опасность. Дракон вдруг поднял голову вверх, принюхался, как животное.
— Я тоже чувствую это, — пророкотал он гулко. — Уж полчаса как. В воздухе пахнет бедой. Смотри.
Навстречу им, закрывая все небо, быстро катился вал черных туч, заворачивающихся циклоническим вихрем где-то далеко за горизонтом в сторону столицы. Потемнело, тучи потекли над головами — и тут же заревел ветер, усиливаясь до такой степени, что трудно стало дышать.
— Никогда такого не видел, — сипло проговорил Люк, выбрасывая сигарету — все равно не докурить было, в лицо сыпались искры.
— Я тоже, — откликнулся дракон тревожно. — Никогда.
Они вернулись в столовую как раз в тот момент, когда торжественно заносили пахнущий сливками и ягодами торт. Ветер бил в окна, и Люк потер заледеневшие руки, сел рядом с Мариной.
— Соскучилась? — любезно осведомился он, кладя ладонь ей на напрягшиеся пальцы и почти сразу же согреваясь. Слуги аккуратно разливали чай, раскладывали торт по тарелкам.
— Смертельно, — улыбнулась принцесса остро. Как укусила.
— Какой превосходный торт! — чутко вмешалась леди Шарлотта. — Правда, Берни?
— М...да, — недоуменно согласился Бернард, глядя на совершенно целый кусок на тарелке матери.
— Постараюсь больше не давать тебе скучать, — галантно проговорил Люк, непринужденно улыбаясь гостям.
— В этом ты мастер, — согласилась Марина, отворачиваясь.
— Да, — прозвучал ледяной голос Ангелины Рудлог, — крайне интересно узнать, что там внутри. В торте, конечно.
Через несколько минут у принца-консорта Байдека зазвонил телефон. Он извинился, достал трубку, посмотрел на нее, и, вместо того, чтобы отключить, поднялся и вышел под взволнованным взглядом супруги. А когда вернулся, по его посуровевшему лицу сразу стало понятно, что что-то случилось.
— Боюсь, нам придется завершать торжество, — проговорил он сдержанно в наступившей тишине. — Но мы немного задержимся здесь, с вашего позволения, герцог. Так как мы все уже породнились, утаивать ничего не буду, но прошу не распространяться. Звонил Стрелковский, затем пришлось поговорить с Тандаджи. Чрезвычайное положение. Сейчас проверяют дворец.
— Дети? — вскинулась Василина.
— Отправили в поместье, — успокаивающе сообщил принц-консорт. — Алину ждут в университете, закончится экзамен, перенесут к нам. Такие меры приняты потому, что произошел взрыв по нашему сегодняшнему маршруту. Мы ведь из-за обряда отменили поездку на открытие выставки в последние минуты. Но это не все — по поступающим данным, с полчаса назад в Лаунвайте совершено покушение на короля Луциуса.
Леди Шарлотта со звяканьем поставила чашку на блюдце.
— И на Маль-Серене тоже какое-то происшествие в центре, — продолжил Мариан. — Но там все оцеплено, нашей агентуре доступа нет. Тандаджи полагает, что возможна серия покушений, поэтому и просит задержаться здесь.
— Знать бы, что происходит на самом деле, — тревожно проговорила Василина.
— Узнаем, — спокойно сказал Байдек. — Стрелковский и Тандаджи будут докладываться каждые полчаса. А когда дворец проверят, можно будет вернуться.
Йеллоувинь
К обеду император Хань Ши приступал в превосходном настроении. Спасение от смерти вообще обычно способствует хорошему настроению.
Члены императорской семьи Ши в большинстве своем доживали до глубокой старости и, если не настигали их яд, нож убийцы или слишком рьяное желание наследника наконец-то надеть корону, легко перешагивали через столетний юбилей, оставаясь в крепком теле и здравом уме.
За наследников Хань Ши мог не беспокоиться — сыновей он воспитал достойно, и относились те к отцу со всем почтением, очевидно желая ему долгих лет и здоровья. Один Вей Ши тревожил его. То ли проявилась во внуке далекая кровь красной прабабки, что свойственны ему иногда были вспышки гнева, черствость, жестокость и высокомерие, то ли недоглядел император, и женщины семьи слишком избаловали долгожданного мальчика, но нынешний ученик Четери был совершенно не готов принять правление великим Йеллоувинем. Черты характера в нем с возрастом не смягчались, а усугублялись, и вотчина Желтого Ученого вполне могла через несколько десятков лет получить в императоры деспота. И явление сюда Мастера клинков, о котором в Йеллоувине издревле ходили легенды, было правителем воспринято как благословение.
Сейчас же мудрейший из тигров империи, кротко возблагодарив первопредка, снова расположился за столом, теперь уже в окружении всей семьи — за исключением Вей Ши, конечно. И опять ему прислуживал мастер чайных дел, Йо Ни, и разум его был так же чист и безмятежен, как и с утра. Потому что сегодня он хорошо послужил своему господину.
Три часа назад старик пришел к кабинету императора, терпеливо дождался, пока тот отпустит министров, и попросил об аудиенции. Хань Ши, не моргнув и глазом, принял его. Так как они каждый день четыре раза виделись за трапезами, дело, по всей видимости, было действительно неотлагательным, раз старый слуга не дождался обеда.
— Повелитель, — проговорил он с почтительным поклоном, и голос его от постоянного молчания был слаб и тих, — прошу выслушать меня.
— Сядь, Йо Ни, — певуче ответил император, и старик опустился на пол, — говори.
— Три дня как одолевает меня беспокойство, мой господин, и не мог я осознать, в чем его причина, поэтому и в мыслях моих ты ничего не увидел. Но сегодня я понял, что меня тревожит. Знай же, что за те пятьдесят лет, что я делаю для тебя чай, в чайной комнате ничего не менялось. В ней бываю лишь я и мои ученики, и вся тысяча трав лежит на своих местах, и каждую из них я могу узнать на ощупь и по запаху. Сейчас, перебирая запасы, я понял вдруг, что в запахе комнаты появилась едва заметная новая нота. Такая слабая, что я мог бы ее и не заметить. Я прошел вдоль всех сундучков, проверяя травы и чай — неужели, думал я, сюда прокралась сырость, или не дай боги, нашли ход грызуны? Но нет.
