| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Аданэй еще долго бродил по темному саду, а наутро, измученный бессонной ночью, навсегда покинул замок.
Ли-ли, прижавшись к оконному стеклу, провожала его взглядом.
В этой жизни они никогда больше не встретились.
Глава 5. О том, как Смерть и Случай бросали кости
Ниррас с Аданэем ехали на невзрачных лошадках по грязной, размытой дождем дороге. Скоро Якидис остался позади, но столица все еще была далеко. По главному тракту не поехали — на нем слишком много людей, — а свернули на неприметную тропу, которой давно никто не пользовался. Узкая и ухабистая, она то исчезала, то появлялась вновь. Нередко приходилось спешиваться и продираться сквозь колючие заросли кустарников или тащиться по заболоченным низинам. Ночевали зачастую на голой земле, закутавшись в плащи. Огонь предпочитали не разжигать.
Иногда на пути встречались деревушки, сплошь состоящие из покосившихся, крытых соломой лачуг. Жители встречали путников настороженными взглядами и даже за деньги не всегда соглашались впустить на ночлег или продать еды. Люди в этих забытых богами краях были чрезмерно суеверны и полагали, будто чужаки могут оказаться хитрыми духами, злобными карликами, принявшими человеческий облик. Нирраса это раздражало. Он привык, что крестьяне падают ему в ноги. Сейчас же, путешествуя с такой обузой, как Аданэй, предпочитал не называть свое настоящее имя даже перед ними. Вот и приходилось советнику терпеть хамство черни.
Рано или поздно все заканчивается. Закончилась и глушь. Ниррас с Аданэем покинули болотистую местность и выехали на широкую дорогу. Выложенная когда-то серым кирпичом, она почти полностью разрушилась, но после лесной чащобы двигаться по ней оказалось легко и даже приятно.
Все чаще попадались зажиточные деревни. В некоторых встречались даже постоялые дворы с трактирами. Жители этих мест отвечали неизменным дружелюбием тем, кто имел охоту и, главное, возможность заплатить за ночлег полновесными монетами.
Погода стояла сухая, ясная, лишь изредка проносились по небу легкие перья облаков. Среди высоких, обласканных солнцем трав раздавалось бархатистое жужжание шмелей и стрекот стрекоз. Однообразие равнины, изредка нарушающееся приветливыми деревеньками и сиротливыми рощицами, спустя время утомляло взгляд. За всю дорогу Ниррас обратился к спутнику лишь несколько раз, и Аданэй, предоставленный сам себе, все чаще погружался в воспоминания.
Снова видел себя блистательным кханади в окружении друзей и подданных.
Вот он на совете в тронной зале. А вот посреди леса, в охотничьем доме. Или в степи — несется на любимом жеребце, буланом Иясе.
Смерть отца все разрушила. После нее жизнь пошла наперекосяк. Сгорела на погребальном костре, и даже пепел ее развеялся. Поединок с Элимером, унизительное рабство и вот, теперь, дорога в Эртину.
Поединок... Аданэй как сейчас видел каменистую тропу, протекающий среди седых булыжников ручей и пещеру неподалеку. Там они с Элимером в последний раз встретились как равные. Единственное, что запомнил перед забвением — холод в груди и что-то горячее, стекающее по телу. С запозданием понял — это кровь, и удивился, что не чувствует боли. А дальше — тьма.
Очнувшись, он обнаружил себя на прогнившей соломенной подстилке. С трудом скосив взгляд, увидел, что находится в крошечной лачуге, обжитой пауками и плесенью. Полом хижине служила голая земля, еле-еле прикрытая грязным тряпьем вперемешку с сеном.
Аданэй приподнялся, но, почувствовав острую боль, со стоном повалился обратно. Из-под затхлой тряпки, которой кое-как обмотали его грудь, просочилась кровь. Раздались неровные шаги и кряхтение: из противоположного угла хижины, припадая на обе ноги, приближался древний старик. Худые острые плечи торчали из лохмотьев. Редкие космы кишели вшами: мелкие твари явственно выделялись на белесой шишковатой голове. Из-под лохматых бровей бедняка выглядывали мутные, выцветшие глаза, а руки дрожали. Старик присел на корточки, обнажив грязные колени, разрисованные синяками и ссадинами. Наклонившись над Аданэем, он беззубо улыбнулся, и по его подбородку потекла слюна. Дохнуло тухлятиной и тошнотворным запахом чеснока.
Старик что-то бормотал дребезжащим голосом, и постепенно Аданэй уловил смысл его слов.
— Гляжу, лежит. Ну, я поднял, сам чуть душу Мрате-смертушке не отдал, пока на телегу подтянул. А как стал выгружать в мертвецкую яму — и ведь выгрузил, выгрузил! — а сам, глядь, а он шевелится. Ну, так я в эту яму и полез. А вонь-то там какая, а? Ну да это ничего, я привычный. Бывало, бывало мне туда лазить. Как увидишь, блестит что-то, так мигом слезешь, и мертвяки нипочем. Я потом насилу нас с тобой обратно вытянул, — старик подмигнул. — Вот, сюда тебя и приволок. И вовремя, вовремя. Еще день, и зарыли б ямину-то. Ей вот уж как три дня было. Притащил, а сам думаю: зачем, балбес старый? Все равно ж сдохнет. Ан нет. Очнулся, гляди ты. Живуч, эх, живуч, кошака!
Из горла старика вырвался хрип, который пусть отдаленно, но все-таки походил на смех. Аданэй хотел поблагодарить за чудесное спасение, но обнаружил, что не может издать и звука. Пересохший язык с трудом помещался во рту, а истрескавшиеся губы, покрытые твердой коркой, болели и не подчинялись его воле.
Старик хлопнул себя по лбу, глупо захихикал, вспомнив что-то, схватил дрожащими руками старый глиняный кувшин с отвалившейся ручкой и поднес к губам очнувшегося. Аданэй пил и не мог напиться: ему казалось, что такой вкусной и свежей воды он в жизни не пробовал. На самом деле она была маслянистая, с привкусом гнили и тлена, но Аданэй этого не заметил. Напившись, он мгновенно уснул, а проснувшись, почувствовал себя значительно лучше.
Старик, увидев, что найденыш открыл глаза, засмеялся бессмысленно, а потом закашлялся, захлебнувшись собственной слюной. Склонился над ним, рассматривая полубезумным взглядом, в котором читалась непонятная радость. Из приоткрытого рта свисала слюна, угрожая упасть на лицо Аданэю.
Всю неделю старик ухаживал за раненым, как умел, делился объедками. Чтобы достать их, он подолгу караулил у задних входов богатых домов, ожидая, когда кухарки вынесут помойное ведро. Затем, счастливый, возвращался в свои трущобы. Впрочем, Аданэй находился не в том положении, чтобы привередничать.
В конце недели он поднялся и даже проделал несколько шагов, но боль в груди заставила вернуться на место. За время, проведенное со стариком, Аданэй завшивел. Соломенная подстилка, на которой лежал, пропиталась запахами испражнений и пота. Теперь от кханади воняло ничуть не лучше, чем от мертвецкой ямы, из которой вытащил старик.
Несмотря ни на что, рана не загноилась и быстро заживала. Молодое и сильное тело воспротивилось смерти, а судьба проявила милосердие. Скоро Аданэй ходил довольно сносно. Первым делом он отправился искать реку, озеро или ручей, чтобы худо-бедно вымыться и прополоскать остатки своей одежды. Люди на улицах отворачивались, зажимали носы, но Аданэя это не беспокоило. Он впервые за несколько недель вдохнул полной грудью и увидел небо, а потому почувствовал себя счастливым. Он выжил, и это главное.
Проблуждав полчаса, Аданэй наткнулся на колодец. Недолго думая, ополоснулся ледяной водой и пошел бродить по окрестностям. Ему удалось достать немного сносной пищи: то есть, своровать. Он с удивлением отметил, что быстро приспособился к уличной жизни.
С добытой едой вернулся в хижину и поделился со стариком. Только так он сейчас мог отблагодарить спасителя.
Скоро Аданэй узнал, что находится в крохотном городке на окраине Отерхейна. Урич — так назывался город, — больше походил на поселок. Небольшая площадь в центре, три харчевни и постоялый двор. Несколько богатых домов, остальное — бедные хижины и полуистлевшие лачуги, подобные той, в которой доживал свои дни старик.
Заработать на еду и одежду в таком месте удавалось, только выполняя тяжелую работу. Иногда приходилось и воровать. Зато спустя два месяца Аданэй устроился помощником к мелкому торговцу — других здесь и не водилось. Обязанности оказались несложными. Он вел переписку — ведь сам купец не умел ни читать, ни писать, — следил за товаром и вносил записи в счетную книгу. Аданэй мог стать и наемным воином — это достойнее, чем прислуживать простолюдину, — но не отважился, опасаясь, что кто-нибудь из сотников или тысячников его узнает и донесет Элимеру.
Аданэй расспрашивал людей и прислушивался к сплетням: хотел понять, что происходит в Отерхейне. Узнал, что Элимер расправился с большей частью своих врагов. А значит, и с теми, кто поддерживал Аданэя. Казни пронеслись по всей империи.
Эти слухи надолго его лишили надежды и погрузили в вялое равнодушие. Гоня от себя мысли о прошлом и будущем, он даже не заметил, как пролетел почти год. От сонного оцепенения пробудился, когда на городском рынке услышал свое имя: торговец у прилавка болтал с покупателем, и обрывок беседы донесся до Аданэя.
— Мы-то, воины, завсегда теперь при деньгах, — хвастался немолодой мужчина.
— Ну, и наш брат не в накладе. Денежки-то вы кому несете, а? — хохотнул торговец. — Слава богам, в набегах нынче часто бываете!
— Я бы сказал — слава кхану, — усмехнулся воин. — Удачлив. Братца-то, Аданэя, неспроста убил. Судьба, значит, его любит. Потому и в походах всегда везет.
Последние слова ужалили, обожгли Аданэя. Жар охватил тело. Захотелось наброситься на мужчину и убить. Он сдержался. Кидаться на воина с одним кинжалом — большая глупость. К тому же безвестный вояка был ни при чем. Аданэй гневался не на него, а на Элимера, которому подлость, а не судьба, помогла захватить власть.
Пустота в душе заполнилась обидой, злостью и желанием отомстить. Тогда он и понял, что пора убираться из провинции. Лучше всего за пределы империи, в одну из соседних стран. Там договориться с кем-то из правителей.
Поразмыслив, Аданэй решил перебраться в Тилирон — княжество большое, сильное и враждебное Отерхейну. К тому же находится близко. Значит, накопленных денег хватит и на лошадь, и на еду с ночлегом.
Его задумка не осуществилась. Насмешница-судьба решила по-своему. Аданэй не замечал, что приближается беда. Не обращал внимания на странные взгляды своего спасителя, на его бесконечные бормотания:
— Красивый... Такой красивый мальчик. Когда я был таким молодым и красивым...
После этих слов старик обычно замолкал и хихикал. Несмотря на безумие, он понимал, что молодой мужчина не останется в трущобах на всю жизнь. Скоро некому станет приносить вкусную еду и сносную одежду.
Однажды на пороге хижины появились двое громил. Они брезгливо осмотрели лачугу и уперлись взглядом в сидящего в углу Аданэя. Один из новоприбывших удовлетворенно кивнул и бросил старику, потирающему руки, небольшой кошель. Дед жадно схватил его, боясь, что отнимут, и принялся судорожно перебирать монеты. Незнакомцы же двинулись к Аданэю. Ничего хорошего он от них не ждал, потому сразу вскочил и приготовился защищаться. Громилы подошли с двух сторон. Одному он врезал кулаком под дых, потом замахнулся кинжалом, но ударить не успел: в этот миг накинулся второй неприятель. Повалил Аданэя на пол, придавил своим весом и выкрутил руки. Первый, опомнившись и достав из-за пояса веревку, ринулся на помощь товарищу. Прошло несколько минут — и Аданэй оказался связан.
Он пытался вывернуться, освободиться, взывал к совести старика, но тот, поглаживая монеты, только бурчал под нос: "Когда я был таким красивым... ох, я-то знал, я знал, где взять денег. Уж я-то знал".
Аданэя бросили в крытую повозку, и вскоре она затряслась по кочкам и ухабам. Он так и не понял, куда его везут, но догадался, что продан в рабство.
Дорога, потом неприглядный барак, затем опять дорога в группе с другими рабами.
Привезли его в дружественную Отерхейну страну — Райхан. Потом уже Аданэй выяснил, что она добровольно — или почти добровольно, — перешла под владычество юной империи.
Улицы в райханском городке мало отличались от отерхейнских. Разве что выглядели чуть опрятнее. Главная дорога была чистой и широкой, приземистые длинные жилища из красного, желтого, серого камня стояли вдоль нее ровными рядами. Среди них выделялся изящный трехэтажный дом, жить в котором не погнушались бы и самые привередливые вельможи.
Стены, облицованные белым с голубыми прожилками мрамором, синие полуколонны, обрамляющие арочные окна. Конусные крыши, тоже синие. К створчатым дверям ведет усыпанная гравием дорожка и широкая мраморная же лестница.
Особняк назывался: "Дом красоты". Правда, название получил не из-за великолепия архитектуры, а благодаря множеству красивых мальчиков и мужчин, живущих в нем. Вечерами они спускались в роскошную залу, бродили в тонкой одежде меж витых колонн, сидели с кубками на мягких, обитых шелком диванах. Властными или томными взглядами приманивали посетителей, готовых заплатить золотом за краткое время наслаждения.
Когда Аданэя ввели в залу, та еще пустовала. Шаги, усиленные тревожным эхом, звучали гулко. Был день, и рабы мирно спали, утомленные ночными трудами.
Конвоиры потащили Аданэя на чердак. Втолкнули в тесную комнатушку и заперли. Как только захлопнулась дверь, он огляделся. Решетка в окне. Узкая кровать. Небольшая медная ванна, уже позеленевшая, намертво прикрепленная к полу. Маленькое бронзовое зеркало на стене. И все. Ни тяжелых предметов, ни оружия. Выбраться отсюда будет непросто. В груди вскипел гнев, но скоро сменился отчаянием. Аданэй и представить не мог, что ему, наследному кханади, придется развлекать похотливых мужиков. Собственное бессилие что-либо изменить выводило из себя, но сдаваться он все равно не собирался.
Аданэй рванулся к решетке, попытался отогнуть прутья. Промучился добрых полчаса, но так и не сумел. Бросился к двери, с разбега ударил по ней плечом. Потом еще и еще раз. Понимал, что смысла в этом нет — ее не вышибить, — но все равно не мог остановиться. Нужно было предпринимать хоть что-то: от бездействия он сойдет с ума.
Заскрежетал ключ в замке. Дверь отворилась, и Аданэй отскочил влево, готовый при первой возможности напасть на вошедшего. Но посетители оказались осторожными — они уже не раз сталкивались с рабами, норовящими вырваться на свободу. Потому, прежде чем войти, двое уже знакомых верзил огляделись. Застать их врасплох не удалось, порыв Аданэя пропал втуне. Громилы отшвырнули его вглубь комнаты и, встав плечом к плечу, заградили дверь. Спустя полминуты между ними протиснулся молодой мужчина с брезгливой гримасой на лице. Побег стал немыслимым: с троими Аданэю не справиться.
Незнакомец оглядел его с ног до головы, удовлетворенно хмыкнул и сказал:
— Поживешь на чердаке, пока не выведут вшей. Не хватало, чтобы они здесь расплодились. Затем начнешь работать.
— Не надейся, — прохрипел Аданэй.
Мужчина рассмеялся.
— Ну-ну, все так говорят. А потом привыкают. Будешь умницей, многого добьешься. Они, — он кивнул в сторону, намекая, что таинственные "они" находятся не здесь, — иногда берут красивых рабов к себе. На какое-то время, иногда надолго. Случалось, что навсегда. Юноши живут там, как вельможи. Умные юноши, — добавил он многозначительно. — Но в любом случае можешь рассчитывать, что тебе перепадут драгоценные побрякушки. Ведь это лучше, чем жить в нищете, верно?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
