Товарищ гвардии король

— Достаточно для того, чтобы на Рим вы не рассчитывали. По просьбе товарища Буонапартэ, Ром и Ремул признаны древними корсиканцами, несмотря на цыганские имена. Делайте соответствующие выводы.

— Жалко...

— Зато он сможет помочь вам с авиацией.

— А она у него есть? Вроде бы подводные лодки летать не умеют?

— Конечно, есть. Недавно китайцы наконец-то смогли собрать нужную сумму на передислокацию из Маньчжурии дивизии генерала Величко.

— Простите, но он же год как главком ВВС?

— Да, но лётчики чтят традиции своего первого командира.

— А какое дело до этого китайцам? — удивился король.

— Не знаю, — Сталин пожал плечами. — Но очень просили. Ладно... мы отвлеклись. О чём мы говорили? Ах, да... Авиация у вас будет, танки есть, добровольцами помогут. Слушайте, Эммануил Людвигович, а возьмите к себе бывших поляков.

— А где их взять? И куда потом девать?

— У Антона Ивановича попросите. Я могу ему позвонить. Всё равно пока Великую Армению от можа до можа построить не получается, пусть хоть вам помогут. Подарите им потом Крит или Мальту. Ну, тут уже с товарищем Буонапартэ решите. А что, вояки они неплохие. Правда, Семён Михайлович?

Будённый на миг оторвался от блюда с квашеной капустой:

— Угу, нормально нам тогда накостыляли.

— Не нам, а Тухачевскому, — возразил Сталин. — Это большая разница. Но против австрийцев в самый раз будут.

— Тут ещё такое дело, — смущённо признался фон Такс. — Мне бы ещё экипажи на танки...

— А как вы вообще воевать собрались? — удивлённо спросил Иосиф Виссарионович. — Может быть, у вас и снарядов нет?

— Есть. По десять выстрелов на ствол. А что, мало? Так я говорил, что мы бедные. Чего уж теперь... Ввяжемся в бой, а там посмотрим.

— На что вы вообще надеетесь, Эммануил Людвигович?

— На вас, товарищ Сталин!

— Бля-а-а-а! — вырвалось у вождя, схватившегося за сердце.

— А чего? — баварец смотрел искренне и наивно. — Всё прогрессивное человечество надеется, а мне нельзя?

Иосиф Виссарионович минут десять набивал трубку и хранил молчание. Потом прикурил и через клубы дыма кивнул:

— Товарищ Будённый, подберите ему добровольцев.

А председатель колхоза наклонился к уху фон Такса и прошептал:

— Хотите лучшего в мире механика-водителя? Совершенно бесплатно.

— Конечно хочу. Только где его взять?

— Я же не просто так спрашиваю.

— А он точно лучший?

— Обижаете.

— Извините, Александр Фёдорович. А бесплатно — это сколько?

— Сами определитесь. После войны, — Беляков повернулся на скрип открывающейся двери и окликнул выходящего из дома сына: — Николай, позови сюда Абрама Рубинштейна.

— Абрама? — удивился фон Такс.

— Я же говорю — лучший!

Глава четвёртая

Прощайте навсегда прыщавые девчонки,

А также дамы в собственном соку.

За вас уже никто не надорвёт печёнку,

И не вонзит копьё на всём скаку.

Сергей Трофимов.

Место вне времени и пространства.

Житие от Гавриила.

Звонок от шефа застал меня в ванной. Старый пень, обязательно нужно позвонить в тот момент, когда я бреюсь или... хм... скажем так, не один. Вот и в этот раз не сказал ничего толком, а потребовал явиться к нему в кабинет прямо с утра. Угу, таки разбежался. Приду, конечно, как не придти. Только утро в моём понимании может начинаться и в три часа. Точно, припрусь ни свет ни заря, попинаю запертую дверь, оставлю у дежурного серафима записку, а сам к Александру Васильевичу умотаю. Давно старик приглашает, нужно уважить. Тем более его гренадёры как раз неплохое пиво сварили. Пиво по-суворовски, скажу вам, штука великолепная.

Да, прошу прощения, забыл представиться. Я Гавриил. Если точнее, то Гавриил-архангел. Но не будем официальны, тем более до недавнего времени вместе со своим напарником Израилом был разжалован в простые ангелы-хранители. Но благие намерения начальства принесли столько беспокойства в высшие сферы, что не прошло и двух лет, как нас реабилитировали и восстановили в должности. Я не возражал, хотя и в хранителях чувствовал себя нормально. Да, не удивляйтесь, грех тщеславия и карьеризма настолько чужд божественному происхождению... Израил же является редким исключением, лишь подтверждающим правило.

Несколько лет назад по вашему времени мы с Изей вляпались в одну восхитительно увлекательную историю. В принципе, она и послужила поводом для разжалования. Лаврентий Павлович Берия, принимавший участие в приключениях, не пострадал. Александр Христофорович Бенкендорф не сдаёт своих подчинённых, в отличие от нашего дорогого шефа. А началось всё с командировки на Северный Полюс.

Что, уже слышали эту историю? Догадываюсь, кто мог проговориться. Есть среди вас один такой... Всё пишет, пишет и пишет. Сколько раз говорил по-родственному: — "Сергей Николаевич, бросай ты это неблагодарное дело. Всё равно никто не поверит, только смеяться будут". Нет, упёртый. Совсем как я. Что? Да, совершенно правильно, мы родственники. Он мне троюродным внучатым племянником приходится, вот и терплю летописца. А вдруг из его писанины что-то толковое и выйдет? Тем более читал как-то черновики — ведь ни одного слова не соврал, шельма. Так, приукрасил, конечно, но без этого литература не может. И не сомневайтесь, ответственно заявляю, все, что вы прочитали ранее — самый правдивый рассказ, который мне приходилось видеть. Честное слово!

А после возвращения из командировки мы имели несколько нелицеприятный разговор с начальством, после которого нас и понизили в звании. Плевать, зато у шефа до сих пор одно ухо в два раза больше другого. А ещё чуть попозже наша троица (как известно, любимое число Господа) убыла в неизвестном для посторонних направлении. И про это читали? Опять опередил. Ладно, что теперь. Но вот следующую историю расскажу только вам. Договорились? И родственнику моему ни слова. Хорошо?

Пива так и не удалось попить. После звонка шефа заявился Израил с кувшином нектара трёхтысячелетней выделки. Да, вы не ослышались, именно выделки, а не выгонки. Божественные напитки гнать нельзя, могут обидеться и уйти. Бывали прецеденты. Хотя, между нами, на вкус этот нектар так себе. С сорокалетним армянским коньяком даже сравнивать не стоит. Но пьём, куда деваться. Тем более вот этот, честно взятый на меч в набеге на территорию олимпийских бесов.

— Гиви, мне Никола звонил, — с порога заявил напарник. И даже не заглянул первым делом в холодильник, что говорило о высшей степени озабоченности. В хорошем смысле, разумеется.

— Да ну его, — я принял кувшин и протянул руку. — Ты бы хоть поздоровался сначала.

— Ой, извини, ave Cesar!

— Чего?

— Здрасти, говорю, — Израил оглянулся по сторонам. — Посторонних нет?

— Только ты.

— Я свой, — напарник опять завладел кувшином и принялся ковырять пробку волнистым малазийским кинжалом, привезённым мной из давней командировки. Но занятые руки не мешали говорить. — Гиви, наш шеф планирует какую-то операцию.

— Почему так думаешь? — а вот это уже серьёзно. Израил издавна славился способностью чувствовать неприятности задолго до их появления.

— Я сегодня был... ну, это неважно. Так вот, нашего начальника вызывали туда, — Изя ткнул пальцем в потолок, — на самый верх.

— Не может быть.

— Точно тебе говорю. Вылетел из транспортного облака как ошпаренный, морда красными пятнами пошла, нимб набекрень. И главное — матерится вполголоса по-русски.

Стоп, а вот это уже серьёзно. Шеф ругался в силу своего происхождения исключительно на греческом языке, и только в особых случаях переходил на русский. И что сие означает? Только одно — завтра наш ждёт большой пистон, так как по мнению руководства только мы с Израилом и виноваты во всех бедах. Часовню, ту самую, тоже на нас вешает.

— А знаешь что? — говорю напарнику после некоторого размышления. — А ну его, а?

Изя тяжело вздохнул и повертел головой в поисках чистых стаканов. И ведь не в первый раз. Ну в кого он такой гурман?

— Нет, Гаврила, ты как хочешь, а я завтра пойду.

— Оно тебе надо?

— Честно? Надо. Надоело хранителем быть. Не в нашем возрасте на побегушках бегать. Хватит, вот уже где всё сидит, — Израил наглядно показал степень надоения. Или надоедания? Без разницы, вот только зря про кинжал забыл. Волнистая отточенная бронза с противным хрустом чиркнула по горлу.

— Осторожнее, — я немного запоздал с предупреждением. — Ну вот, любимый ножик затупил.

Изя бросил на стол испорченное оружие и отхлебнул из горлышка кувшина:

— А ничего бражка. Сладковата, правда, на мой вкус. Ну, так что, тебя завтра ждать? — последовал ещё один долгий глоток. — И найди, наконец, стаканы.

— В шкафчике.

— Слушай, Гиви, а чего крыльями зря махать? Заночую здесь. Так где, говоришь, стаканы?

Наутро мы стояли перед шефом. Против обыкновения он был вежлив и, тьфу-тьфу, почти ласков. И даже не обратил внимание на покачивающегося Израила. А может, и заметил, потому что сразу предложил присесть. Я с облегчением опустился в кресло.

— Итак, господа, — начал было Николай, но был прерван в самом начале речи.

— Мы товарищи, — недовольно пробурчал Изя.

От такой наглости шеф побагровел и прошипел сквозь зубы:

— А я сказал — господа!

— Протестую! Господь у нас один, и я не позволю! — что конкретно не позволит, мой напарник не уточнил. Но этого оказалось достаточно.

— Да, действительно, — пошёл на попятную Николай. — Так вот, товарищи архангелы, я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. Что за смешки? Нет, ревизора не будет. Вместо него ожидается большой втык. И именно для нашего отдела. Всем понятно?

— Чего сразу мы? Что, плохо работаем? — возмутился Израил.

Шеф посмотрел на него добрым, укоризненным и одновременно всепрощающим взглядом:

— Есть мнение, что излишне хорошо работаем. И виноваты в этом вы оба. И примкнувший Лаврентий Павлович.

Тут уже я не выдержал:

— И кого не устраивает? Рвёмся за одну зарплату, как проклятые, себя не жалеем, недосыпаем, недопиваем, недоедаем... И это вместо благодарности?

— Успокойтесь, товарищ Гавриил, — Николай поправил всё время сползающий на сторону нимб. — Претензии ко всему отделу, и ко мне в том числе.

— А что конкретно?

Господи, как же не люблю вот такие вот подковёрные интриги. Наверняка какая-то сволочь из зависти настучала наверх. А что? Ничего человеческое нам не чуждо.

— Конкретики захотелось? Ладно, присаживайтесь поближе, — и тут неожиданно шеф сделал то, чего меньше всего можно было ожидать. Он вынул из ящика стола пыльную бутылку с истлевшей от времени этикеткой, три пузатых стакана и блюдечко с тонко порезанным лимоном. — Разольёте, товарищ генерал-майор?

От такого обращения у меня даже горло перехватило. Изя, тот вообще сидел в полной прострации. Ещё бы, сколько тысячелетий воюем, но ещё ни разу наши земные звания не были признаны здесь. Хоть трижды генералиссимусом стань, а хоть пополам разорвись, но любой столпник или отшельник, загрызенный клопами насмерть в своей келье, всё равно будет котироваться выше. Двойные стандарты, будь они неладны. И вдруг такое... Даже руки задрожали и бутылка выбивала по краю стаканов замысловатый фокстрот.

— Вы не ослышались, товарищи. Именно та самая командировка, а также последующая за ней, так сказать, спасательная операция, и вызвали недовольство там, наверху. Понимаю, что вы не виноваты в образовании нового мира, но именно непосредственное ваше вмешательство привело к тому, что он окончательно сформировался как самостоятельная реальность. И мало того — стал равноправным с нашим.

— Так не бывает, — Изя, не дожидаясь тостов, опрокинул в себя коньяк. — Мистика, противоречащая божьему промыслу.

— И тем не менее, — шеф сделал несколько мелких глотков и кивнул одобрительно. Но не Израилу, а коньяку. — И сейчас мы имеем два мира, каждый их которых служит точкой отсчёта для своей реальности. Слава Богу, они не пересекаются... Но есть главный момент — на вашу, да, именно вашу, Землю никто кроме вас попасть не может.

— И даже..., — осенило меня.

— Именно, — подтвердил догадку Николай. — Исключительно по вашему приглашению и никак иначе. Ему самому, по большому счёту, на это наплевать, но у некоторых сей факт вызывает немалое раздражение. Мало того что появился полностью неподвластный мир, так ещё работы прибавилось.

— Это как? — не сообразил напарник.

— Да элементарно. При всей независимости, души умерших всё равно попадают сюда. И если с посторонними всё ясно, их просто развоплощают, то с нашими приходится повозиться. Согласитесь, нехорошо будет, если после смерти человек, уверенный в своей неповторимости, столкнётся нос к носу с самим собой.

Понятно. Сейчас на нас навьючат что-нибудь эдакое, отчего адские муки покажутся не более чем пикником на обочине. Но оказалось, всё не так уж и плохо. Шеф продолжил:

— Поэтому принято решение — чтобы не раздражать сами понимаете кого, вы оба отправляетесь в почётную ссылку. Куда? В свой мир. Старший — Гавриил. С сегодняшнего дня оклады удваиваются. Доплата за воинское звание и боевые награды дополнительно. Вопросы?

Какие могут быть вопросы? Да я готов шефа в лысину расцеловать за такие слова. Если ко мне по человечески... В смысле, с такой божественной обходительностью. И сразу интересуюсь:

— Аванс будет?

— Да, в бухгалтерию я уже позвонил.

— Когда отправляться?

— Лучше бы прямо сейчас, но принимая во внимание некоторые организационные вопросы... По готовности.

Шеф не перестаёт удивлять — штатский человек, а такое глубокое понимание сути воинской службы! Знает, что без обмытия никак нельзя обойтись. Но это уже без него.

— Наши обязанности там?

Николай неторопливо допил коньяк и ответил:

— Вы не должны допустить... Да чего там, просто сделайте так, чтобы меньше ваших попадало сюда. Вот и всё, в принципе. В остальном вольны поступать, как заблагорассудится. И это, без фанатизма, коллеги. В отделе развоплощения и утилизации тоже живые души работают. Штат я им, конечно, увеличу минимум втрое, но всё равно — не увлекайтесь геноцидом.

— Да я..., — проклятье, от нахлынувшей эйфории даже толком оправдаться не могу, а на расплывшуюся в довольной улыбке физиономию Израила лучше вообще не смотреть.

— И, тем не менее, — шеф улыбнулся и налил ещё по одной.

Мог бы и не говорить. Давненько не случалось у нас таких удачных заданий.

— Только вот о чём хочу попросить, — продолжил Николай. — Дело личного характера. Даже не знаю, как объяснить.

— Тут все свои, не стесняйтесь, — пришёл на выручку напарник. — Что нужно? Храм в Лондоне построить? Или на месте Лондона?

— Понимаете, — начальник оглянулся по сторонам и перешёл на шёпот, — меня бы там похоронить по-человечески.

— В каком смысле?

— В прямом. Сейчас мои мощи в Италии хранятся. Знаете, неприятно чувствовать себя музейным экспонатом.

— Привезти сюда?

— Нет, не надо. Просто похороните на родине.

— Это где, в Турции, что ли?

Николай грустно вздохнул: