— Это город вроде Рима, дурачок, — презрительно отозвалась Аретроя. — Видел бы ты Мероэ... Лес пирамид, гигантские храмы Исиды, Аммона, Апедемака... дворцы, парки, дороги процессий, ристалища боевых слонов... Хотя, — задумчиво добавила она, — в основном действительно скопище соломенных хижин.

— Как ты попала в Египет? — спросил Маркиан. — И как дошла до жизни такой? Наверняка у тебя припасена интересная история.

— История совершенно обычная. — Аретроя слегка дрожала в своём лёгком хитончике. — Аксумиты взяли Мероэ и угнали меня в рабство, продали в Адулис, там перепродали в Беренику, оттуда в Коптос. Однажды я хорошо заработала и выкупилась на свободу. Вот и всё. А если хочешь соблазнительных подробностей — плати драхму. И кстати, скифчик, — обратилась она к Фригериду, — будь другом, одолжи плащ, а то стало холодно, как у тебя на родине...

— Я вообще-то родился в Македонии, но держи. — Герул кинул ей плащ.

— Соблазнительных подробностей пока не надо, — сказал Маркиан, — а расскажи-ка лучше вот что... Ты раньше знала Севастия?

— Нет. — Аретроя одним грациозным движением закуталась в плащ и снова взялась за рулевое весло.

— А Ливания знала?

— Почему ты спрашиваешь? — удивилась эфиопка.

— Заметь, — сказал Маркиан Фригериду, — она не сказала "нет". — Снова обратился к Аретрое: — Ты одна из немногих людей, читающих древние египетские письмена. Ливаний и его софиополиты зачем-то собирают египетские рукописи. Когда Севастий побежал от нас, то почему-то в сторону твоего дома, и полез именно через твой забор. Не многовато ли совпадений?

Аретроя и Фригерид слушали с открытыми ртами. Аретроя даже бросила весло, и барку начало медленно кружить, но никто не обращал внимания. Маркиан продолжал:

— Севастий молчал, пока ты не поговорила с ним наедине. Вы с ним согласовали показания? Потом ты опоила нас этим мерзким зельем, из-за чего полдня напрочь выпали у нас из памяти. Севастий при этом вообще не пил, а у тебя нет ни малейших признаков похмелья. Выпила противоядие? Держала во рту аметист?

— Ну нет, брат! — вмешался Фригерид. — Если бы она держала что-то во рту, мы бы с тобой почувствовали! И вообще... Я ж Аретрою давно знаю! Какая она заговорщица? — Он почесал в затылке. — Слушай, а зачем ты тогда Севастия отпустил? Допросили бы перекрёстно...

— Ты прав, — согласился Маркиан, — зря отпустил. Просто у меня всё в голове сложилось только сейчас. Ну что, Аретроя? Я прав? Ты знаешь Ливания?

Аретроя приложила руку к сердцу, а другую воздела к луне.

— Клянусь! — провозгласила она торжественно. — Если я лгу, пусть Сехмет поразит меня чумой, пусть Исида сделает бесплодным моё чрево, пусть я останусь без погребения! Я не знала Севастия раньше! Он прибежал случайно! Я ни о чём с ним не сговаривалась! Я не опаивала вас нарочно!

— Брат, похоже, она не врёт, — сказал Фригерид. — Клятва серьёзная. И сам подумай: если Севастий бежал к ней, то зачем полез через забор? Она бы его в калитку впустила!

— Да, это дыра в моей версии, — согласился Маркиан, — но заметь: она уже второй раз уходит от ответа насчёт Ливания.

Аретроя тяжело вздохнула.

— Ладно, умник, этот александриец со шрамом был у меня. Но я знать не знаю ни про каких софиополитов! Всеми богами, жизнью и душой клянусь, что не состою в заговоре!

— Допустим, я верю, — сказал Маркиан. — Но зачем Ливаний к тебе приходил? Наверняка ведь не ради игр Афродиты?

— Этот kinaidos и пальцем до меня не дотронулся. Он хотел проверить перевод одного папируса. Кто-то другой перевёл, а мне Ливаний показал для проверки только первые и последние строки, остальное закрыл рукой.

— Ты помнишь эти строки?

— Слово в слово, — мрачно сказала Аретроя. — Письмо было иератическое, а начало такое: "Говорит Нефериркара: горе Верхней Стране, злосчастье Нижней Стране! Придут варвары севера, сокрушат богов и заставят почитать своего единственного Бога; и придут варвары востока, сокрушат варваров севера и заставят почитать другого единственного Бога; и придут варвары запада... " Дальше мне не позволили прочитать. А конец: "Горе Верхней Стране, злосчастье Нижней Стране! Сорок сороков лет Нил будет течь водой, а после сорок лет нечистотами, а после сорок дней кровью, а после — снова и до скончания веков чистой водой. Боги и звери вернутся в Египет. Здесь конец пророчества Нефериркара".

— Не очень-то прояснилось, — сказал Маркиан. — То есть вообще ничего не прояснилось. Ливаний больше не приходил?

— Нет. Молча заплатил и ушёл. Веришь мне?

— Верю, верю. Только следи за курсом, а то опять в какое-нибудь болото занесёт.

Аретроя схватилась за весло. Раздался тупой мягкий стук. Барка вздрогнула. Аретроя взглянула, на что наткнулось весло — и взвизгнула.

— Осирис, спаси от скверны! Утопленник!

— Где? — Маркиан привстал.

— А вон ещё один, — Фригерид показал в сторону. Вгляделся: — И ещё... Wodanas skeithis! Да их тут море!

И впрямь, повсюду вокруг — насколько хватало глаз в бледном курящемся тумане, тускло просвеченном луной — по воде плыли раздутые трупы.

— 5

— Подтащи-ка этого. — Фригерид показал на ближайшего мертвеца.

Маркиан достал его веслом, зацепил, подтянул к барке. Мертвец был чёрный, распухший, в одном набедреннике, пышные волосы расплылись вокруг головы и колыхались, как водоросли.

— Блеммий, — определил Фригерид. — Видишь, соски отрезаны. Это блеммии своим пацанятам отрезают, чтобы не были похожи на баб. Жаль, что темно. При свете я бы его наколки разглядел — понял бы, из какого племени... А вон смотри, наш плывёт! — он кивнул на утыканный стрелами труп в шлеме с центурионским гребнем. — Аретроя, подтяни-ка веслом, ты ближе!

— Даже не проси, — ответила она дрожащим голосом. — Ни за что не притронусь. Давайте выгребать отсюда поживее...

— Я думал, ты смелая, — сказал Маркиан. — С двумя пьяными головорезами плыть не побоялась, а мертвецов боишься?

— Да как же их не бояться? Даже одного непогребённого встретить — плохой знак, а тут их сотня! Да ещё и ночью! Да ещё и на Реке! Да ещё и в эпагомены! — Аретроя повышала голос почти до истерического визга. — Это всё я! Поклялась Севастию, и тут же клятву нарушила! Прогневила богов! Пропала! Пропа-ала! — завыла она, запричитала как плакальщица.

— Дура, держи руль! — рявкнул Фригерид. — С нами не пропадёшь, ясно? Клали мы на твоих богов — нас Христос хранит!... — Тут он увидел что-то и охнул: — Ох ты ж провалиться мне! На вёсла, брат, валим, валим!

Вода возле трупа центуриона взбурлила. Из реки высунулась крокодилья морда. Многозубая пасть раскрылась и захлопнулась, сомкнулась на боку. Зашипел сдувающийся из брюшной полости трупный газ. Со сдавленными криками Маркиан и Фригерид налегли на вёсла и принялись быстро выгребать из облака тошнотворного зловония. Несколько мощных гребков, и трупы остались за кормой. Впереди в тумане смутно тлели огоньки Максимианополя — уже близко.

Маркиан перевёл дыхание, отпустил весло.

— Ну и дела... По-твоему, как давно трупы лежат в воде?

— Пару дней, — уверенно ответил герул. — Плывут от Сиены или Элефантины, от самой границы. Серьёзная битва была. А в Коптосе ничего не знают. Похоже, блеммии там всех перебили, наши не успели даже гонца послать. Это, брат, не простой набег шайки скотокрадов. Это, похоже, царь Исамни пошёл войной.

Выплыли из тумана очертания пристани, барка ткнулась в причал. Фригерид выскочил с канатом в руках, пришвартовал к причальному столбу.

— Исамни, — Маркиан вылез на причал, — это ведь тот, что держит долину Нила выше первого порога? Досюда его владения не доходят, верно?

— Верно. — Фригерид помог выбраться Аретрое, которую всё ещё трясло. — Караванные пути от Коптоса до Красного моря держит царь Яхатек, а над Максимианополем кочует Харахен, этот совсем мелкий, считается вождём, а не царём. Да, они независимые, не подчиняются Исамни. Но видишь ли, если одно племя сделает удачный набег, соседи скажут: "А мы чем хуже? Веди нас на римлян, вождь! Хотим добычи не меньше чем у Исамни!" — и пошло-поехало... Да что я тебе объясняю? У нас на севере дела точно так же делаются.

Они втроём поднимались от пристани по ночной, совершенно безлюдной улице. Слабо тлели лампадки над дверями, зажжённые для защиты от злых духов в опасные ночи эпагомен. Бесшумными тенями перебегали дорогу крысы и генеты.

— Мне надо очиститься, — сказала Аретроя. На твёрдой земле она слегка успокоилась. — Принести искупительную жертву за клятвопреступление. И как можно быстрее. А то пропаду совсем, да и вы со мной за компанию. Здесь есть хоть какой-нибудь храм?

— Нет, конечно, — ответил Маркиан. — Языческие жертвоприношения запрещены во всей империи. А если бы и был — где ты ночью купишь жертвенное животное? Успокойся, до утра доживём, а там придумаем что-нибудь...

— Да плюнь ты на своих богов! — посоветовал Фригерид. — Обратись к Христу! Вот кто от гнева богов тебя защитит! Господь наш Иисус Христос всех ваших богов сильнее!

— Да, ваш Распятый — сильный бог, — сказала Аретроя задумчиво. — Когда аксумиты взяли Мероэ, они ведь и украшения богини ободрали, и священные сосуды осквернили, и меня лишили невинности прямо на алтаре — и ничего им за это не было! Ясно, что Крест их защитил от гнева Хатор. Но... Они-то всю жизнь почитали Крест, а я? Что если отрекусь от моих богов, а они ещё больше разгневаются, а Распятый под защиту взять не успеет?

— Знаешь, это тонкие богословские вопросы, — сказал Маркиан. — Мы простые воины, в этом не разбираемся. Видишь церковь? — Они как раз дошли до угла площади, где высилось простое кубическое здание с деревянным, блестящим в свете луны крестом на крыше. — Давай тебя отведём к священнику, и он всё правильно растолкует.

— Будить священника среди ночи, что ли? — засомневался Фригерид.

— А что? Он будет только счастлив обратить такую закоренелую язычницу. — Маркиан подошёл к домику рядом с церковью. В известняковой стене над дверью был глубоко вырезан равносторонний крест. Маркиан взялся за дверной молоток. — Ты был в этом городе, брат. Не знаешь, это дом священника?

— Откуда мне знать? Я в ваши афанасианские церкви не хожу.

— А, точно, ты же арианин. — Маркиан громко застучал молотком в дверь.

— Какой я тебе арианин? — строго спросил Фригерид. — Я в Христа верую, а не в Ария. Православные мы. Это вы — еретики с этим вашим дурацким единосущием...

— Брат, пусть о единосущии спорят святые отцы, — примирительно сказал Маркиан. — Простым парням вроде нас этого всё равно не понять. — В доме никто не отзывался, и он застучал сильнее.

— Это галиматью Никейского собора ни одному человеку в здравом уме не понять, — сильнее завёлся Фригерид, — а учение Ария совершенно ясно, трезво, разумно! Вот смотри, я тебе сейчас на пальцах объясню...

Дверь наконец открылась, и Фригерид замолк. Из темноты высунулся заспанный пожилой мужчина в одном наспех обёрнутом набедреннике, и судя по дородности тела — хозяин, а не раб-привратник.

— Отче! — Маркиан почтительно склонил голову. — Прости, что разбудили в такое время. Вот эту язычницу, — он вытолкнул вперёд смущённую Аретрою, — нужно наставить в вере и рассеять её сомнения. Прямо сейчас, время до утра не терпит. Почему — она сама сейчас объяснит.

Священник спросонья тёр глаза и, похоже, до сих пор ничего не соображал. Когда Маркиан подтолкнул к нему Аретрою, он испуганно попятился в темноту дома.

— Отче, помоги же её спасению! — Маркиан впихнул девушку внутрь, не давая священнику опомниться.

— А плащ я заберу, — Фригерид сдёрнул с неё свой плащ, оставив в одном лёгком хитоне, и захлопнул дверь.

— Надеюсь, он её обратит, — неуверенно сказал Маркиан. — Или хотя бы успокоит. — Они с Фригеридом шагали через пустынную, тускло освещённую луной площадь. Впереди высилась лагерная стена с башнями, а в ней — двое одинаковых ворот. — Кстати, куда мы, собственно, идём?

— Как куда? К здешнему воинскому командиру. Доложить о блеммиях, да и вообще мы должны перед ним объявиться...

— Это понятно, а кто здесь командир?

— Их тут два: Евтихий командует туземными конными лучниками, а Сабин — третьей алой дромедариев. Оба, кстати, терпеть не могут друг друга.

— Почему?

— Сабин — старый солдат, тридцать лет оттрубил в этих самых дромедариях, поднялся от рядового до префекта алы, а Евтихий — александрийский лавочник, должность купил ради почёта, сам и лука натянуть не может, и в седле еле держится. А при этом его часть выше по рангу, так что нам полагается идти именно к нему... Но ты меня отвлёк. Мы ещё о важном не договорили!

— Ты опять насчёт Ария и Никейского собора? — Маркиан вздохнул.

— Задумайся хоть самую малость, как один предмет может быть единосущен другому? Вот эта рука, — Фригерид помахал пятернёй перед носом Маркиана, — единосущна той руке?

— Ну да, — не очень уверенно сказал Маркиан. — Если не считать, что одна правая, другая левая.

Фригерид остановился посреди площади.

— Они подобосущны, балда! Не путай подобие с единством! Одна рука — одна сущность, две руки — две подобные сущности! И точно так же со Святой Троицей. Вот смотри, — Фригерид выставил три растопыренных пальца, — допустим, большой палец — это Бог-Отец...

— Не старайся, брат. Я всё равно не пойму. Идём, а?

— А если я скажу, что Бог совершил надо мной чудо? — серьёзно спросил Фригерид. — Тогда поймёшь? Признаешь, что моя вера правильная?

— Что за чудо? — заинтересовался Маркиан.

Они снова медленно двинулись к воротам.

— Это было ещё в Дакии. Отец мой умер, старший брат унаследовал усадьбу и всё имущество, а я пошёл наниматься к римлянам — прошёл слух, что вербовщики Стилихона набирают людей в Паннонии-Валерии. По дороге у меня были кое-какие приключения...

— Да, ты рассказывал.

— Короче, когда я добрался до Дуная, за мной гнался муж той дакийки с четырьмя братьями, гнались проигравшиеся в кости олухи с ярмарки в Аркидаве, гналось чуть не всё племя того сармата — хотя он первым меня оскорбил, первым достал меч, и все это видели, — и наконец, ростовщик Филофей устал ждать и заказал меня каким-то головорезам-скамарам. Время — начало весны, Дунай ещё подо льдом, но в трещинах и вот-вот вскроется, а я стою на берегу и уже слышу, как за мной скачут. И тогда я падаю на колени и молюсь: "Господи Иисусе Христе и Пресвятая Подобосущная Троица! Спаси и сохрани мя грешного, яко спас Израиль от фараона! Дай мне перейти реку, а врагам и гонителям моим не дай. И тогда, клянусь, до конца дней своих не возлягу с чужой женой, не возьму в долг без отдачи, не убью в пьяной драке ближнего своего и ни разу не сыграю в кости, даже честно. Во имя Отца чрез Сына во Святом Духе, аминь!" И что ты думаешь? Я перешёл Дунай, и сразу после меня лёд вскрылся. Эти уроды бесновались на том берегу, а я только хохотал и показывал им задницу...

— И ты с тех пор...

— Ни разу не сыграл в кости! — Фригерид истово прижал руку к сердцу. — Как Бог свят, ни разу! Даже честно. А с тобой, никейский еретик, такое случалось? Посылал тебе Господь чудеса? Согласен теперь, что именно моя вера правильна и богоугодна?