Демоны и все о них

Это не может быть он... Нет! Только не он! Не он!

Вельзевул

Похоже, вопрос кого из нас тут следует защищать, придется оставить на потом. После всего случившегося мой Асмодей, кажется, малость неадекватен. Вздрагивает от каждого косого взгляда и бесится. Но уж что-что, а на бешенство я его сегодня насмотрелся по само набалуйся. Лимит исчерпан. Поэтому придется гладить по шерсти и успокаивать. А то мало ли что еще он может натворить. Кстати. Я бы не отказался расспросить его и про то, каким образом он умудрился восстановить все то, что собственноручно разгромил. Мы — демоны, а не ангелы, нам не подвластно созидание как таковое. То есть, чисто магически, мы можем разрушить, но не воссоздать нечто уничтоженное до того и уж тем более не создать что-то новое. Это непреложный закон самой нашей магической сущности. Поэтому у меня сразу же мелькнуло подозрение, что мой Асмодей и не демон вовсе. Может, полукровка? Хотя, насколько мне известно, со времен прошлой войны их не рождалось уже Властелин весть сколько времени. Что же он тогда?

Но об этом потом. А пока не мешало бы разобраться, что за задачку нам решил подкинуть Евриситьким. Судя по тому, каким сосредоточенным и напряженным стал взгляд Сильфиля, его это сейчас тоже очень даже интересует. Подбираюсь к нему поближе, прислоняюсь к плечу, удовлетворенно отмечая, как на одно едва уловимое мгновение, он задерживает дыхание, а потом продолжает дышать ровно и размерено, так, словно ничего не произошло.

Открываю папку, которую он держит на коленях. С аметистового слепка ауры на меня смотрят немного раскосые человеческие глаза. Темно-карие. И, кажется, добрые. Я не очень силен в оттенках человеческих эмоций. Но все равно человек этот кажется мне весьма интересным. У него необычно сильная аура, жаль только, что была. Потому что такой цвет может быть лишь у того слепка, что сделан посмертно. Интересно, что не так с этим человеком, с чем нам придется разбираться на Земле?

Я так старательно пытаюсь просчитать все варианты, не спеша перевернуть страницу со слепком, что какое-то время и вовсе не обращаю внимание на своего Асмодея, ровно до того момента, как на аметистовый слепок — представляющий собой тончайшую полупрозрачную пластину, не падает первая слеза. Нет, не каменная, а обычная, мокрая, живая.

Вскидываю голову, смотрю на него и на несколько секунд просто лишаюсь возможности говорить. Асмодей плачет. Но ведь это же не может быть! Нет, слезные железы у нас есть и мы, демоны, тоже, как и люди и ангелы способны проливать слезы. Но мы никогда не делаем это просто так, в отличии от всех остальных. Обычно, единственное, что может вынудить демона заплакать — это поражение в почти выигранной битве. Да, именно так, нам знакомы лишь слезы разочарования. У них особый вкус. Но почему плачет мой Асмодей? В чем он разочарован?

Пересаживаюсь. Встаю перед ним на колени. Обхватываю ладонями лицо и заставляю посмотреть на меня. Ресницы у него намокли и слиплись, а глаза как-то странно потускнели. Нет, тут явно дело вовсе не в поражении, а в чем-то еще. В чем-то мне непонятном. Он тихо всхлипывает, приоткрыв рот, и я накрываю его своим. Целую. Да, я демон, и не знаю других способов утешения. Да что там, хуже всего, что я вообще не знаю, как принято у них на Земле утешать. Но это все мелочи, потому что он порывисто притягивает меня к себе и отвечает.

В поцелуе я чувствую какой-то странный привкус. Понимаю, что это все слезы, но все еще не могу разобрать их причину. Вкус их не похож на разочарование, скорее на смертельную боль. Но разве мой Асмодей ранен? Скольжу ладонями по широкой спине, запоздало отмечая, как вовремя он убрал крылья, исследую контуры его биополя. Нет, не ранен. Определенно не ранен. Тогда откуда эта боль?

Я, конечно, не отказался бы и дальше с ним целоваться. Но от этого странного поцелуя я совсем не получаю того удовольствие, на которое рассчитывал. Отстраняюсь, наблюдая за тем, как он порывисто тянется к моим губам, но, опомнившись, замирает, наткнувшись на мой серьезный взгляд.

— Кто он?

— Кто? — отводит взгляд. Интересно, это за кого же он меня держит, если думает, что сможет провести?

— Ты все прекрасно понял. — Припечатываю я и, задумчиво поглаживая большим пальцем его щеку, роняю, — Ты любил его?

Он вскидывается. Смотрит. Сверкает глазами. Даром что не рычит в лицо.

— Люблю.

— Он умер. Значит, уже любил.

— Нет.

— Ты прекрасно знаешь, что да. А я знаю, что такую одежду, — провожу когтем по шее мужчины на изображении, — Носят их священники. Он умер и ушел в Рай. Тебе его больше не встретить.

— Раз так, зачем тогда там дали его фотографию?

— Фото... что? — уточняю насмешливо, он тушуется. Ну так и знал. Вот, оказывается, в чем вся проблема. Он демоном себя не ощущает, не смотря на то, что и не человек вовсе. Да, вот что с приличным демоном может сделать человеческое воспитание, нечего сказать.

— Такие изображения на земле называются фотографиями, — с неохотой поясняет Сильфильи, тихо вздыхает.

Жмурюсь, сдерживая улыбку. Какой же он все-таки... нет, не милый, конечно, но забавный, это уж точно и, я раньше все слово подобрать не мог, но сейчас, думаю, правильнее всего будет сказать наивный. И мне это в нем очень даже нравится. Таких, как он, в Аду еще поискать.

— А у нас это слепок ауры. Привыкай. — Бросаю я и возвращаюсь обратно, прислоняюсь плечом к плечу. Не стоит думать, что я забыл наш поцелуй, но, думаю, будет лучше напомнить ему о нем несколько позже, а сейчас, не мешало бы выяснить что конкретно от нас хотят высшие начальники.

Перелистываю страницу. Да, такого задания я не ожидал. Не думал, что мне доверят нечто столь серьезное в самую первую командировку на Землю. Скорей всего, такую честь мне оказали только из-за Сильфиля. Похоже, как бы он не скрывал это, но кому-то из высших стал известен хотя бы один его секрет. Вот и подловили на горячем, можно так сказать.

Так, посмотрим. Выяснить, было ли ангельское вмешательство в жизнь священника Петра Вихрова. Если да, то сразу же доложить. Если нет, выяснить, куда могла исчезнуть его душа, раз нет её ни в Раю, ни в Аду. Ну, ничего себе! Действительно, куда же тогда он подевался?

Асмодей

Мне так больно, а он меня целует. Ласково так, почти нежно. И я ему отвечаю. Не знаю почему, не хочу знать. Просто боль требует выхода, хоть какого-нибудь, а еще, в отличии от большинства демонов, я знаю, что такое сочувствие, и сейчас мне не хватает именно его. Поэтому, я знаю, что ошибаюсь, путаю, но этот его поцелуй воспринимаю как попытку утешения, и несмотря на здравый смысл позволяю себе самому поверить в этот самообман. Мне так плохо. Так больно. Но почему он? Почему должен был умереть именно он? Он же так любил жизнь, людей. Да что там, он даже меня, демона, по своему любил, пусть и не так, как мне того хотелось. За что его? Кто?

Столько вопросов, голова пухнет. Но, когда Тирколит отстраняется, я почти физически ощущаю потребность в продолжении поцелуев. Тянусь к нему, а он отталкивает. Не словами, не руками, взглядом. Смотрит строго. Спрашивает. А я, зачем-то, пытаюсь замолчать, скрыть. Зачем? Он же не дурак, и так все уже просек.

Вздыхаю, опускаю глаза. Хочется обхватить себя руками, как в детстве, уткнуться лицом в колени, спрятаться от мира в домик, чтобы никто не трогал, никто не обижал. Я плачу, точнее, плакал, Тирколит видел мои слезы. Но вместо злости, на меня снисходит отрешенность. Как же я теперь буду жить, зная, что отца Петра на Земле больше нет. Всегда помня, что больше не к кому возвращаться. Он ведь был совсем не старый даже по человеческим меркам, я бы даже сказал молодой. И здоровый, насколько мне известно. Значит, не мог умереть сам по себе.

Тирколит переворачивает страницу. Я читаю вместе с ним, не сразу осознавая, что от волнения шевелю губами, про себя повторяя раз за разом фразу — "... раз нет её ни в Раю, ни в Аду". Да куда же она могла деться?!

Я так взволнован этим известием и своей безумной надеждой, что раз его нет ни у ангелов, ни у демонов, то, если и не жив, он может быть где-то, но досягаем. А мне так хочется поговорить с ним. Хотя бы в последний раз. Рассказать обо всем, что со мной в Аду приключилось. Мне так не хватало его улыбки все это время. Так не хватало. Но где же он?

Смысл слов Тирколита доходит до меня не сразу, кажется, он вынужден повторять.

— Если хочешь, можешь сегодня остаться у меня, — произносит он как-то подозрительно ровно. Смаргивая и стираю ладонью слезы. Фокусирую на нем взгляд. Думаю. Это он мне сейчас что предложил? Уточняю.

— Зачем?

— Я подумал, — он с какой-то несвойственной ему задумчивостью ведет раскрытой ладонью по моей груди, рождая во мне совсем уж странные чувства. И оттолкнуть его не хочется, и подпускать к себе ближе как-то стремно. Что это со мной? Заболел? Заразился? Или это он просто момент удачно подловил? А Лит продолжает, — Я подумал, что тебе сегодня будет особенно одиноко...

— И решил скрасить мое одиночество? — насмешливо уточняю я, откладывая в сторону злополучную папку.

Если я правильно понял, на остальных листах досье на отца Петра и какие-то рекомендации относительно того, с чем нам предстоит столкнуться на Земле. Но я это и так знаю. Все, что мне нужно, я уже узнал. Свешиваю ноги с кровати и, не оборачиваясь на него, обманчиво весело уточняю, — Лишил под шумок все сливки снять?

— Ты ведь знаешь, — ворчливо отзывается мой Вельзевул, — Что твой человеческий сленг мне непонятен. Скажи нормально.

— Хочешь отыметь меня, пока я весь такой размякший и опустившийся?

— Опустившийся? Что-то не заметил, — с какими-то странными интонациями произносит он. Я оборачиваюсь через плечо. Удивительно, но в его взгляде нет любопытства и тем более насмешки, тогда что в нем так притягивает меня? — Мне кажется, ты расстроен, — говорит он, — И я предлагаю тебе не утешение в интимных играх, а просто дружеское плечо.

— Дружеское? Хочешь убедить меня, что ты — демон, знаешь что такое настоящая дружба?

— А с чего ты решил, что мы, демоны, так отсталы, что не понимаем, столь элементарных вещей? — Лит хмурится, а я вздыхаю. Ну, вот как ему объяснить.

— Ты сам сказал, что не знаешь, что такое любовь.

— Не знаю, — он не спорит, — Но дружба-то здесь при чем?

— При том, что она — разновидность любви.

— Правда?

Киваю.

— Хорошо. Тогда мне будет проще понять, что ты к нему чувствовал, — удовлетворенно отмечает он и, отложив папку на прикроватный столик, устраивается на подушке поверх покрывала.

Кажется, мой Вельзевул только что оставил выбор за мной. А я... что хочу я?

Вельзевул

Сам себя не узнаю. Глупо как-то получилось. Вот спит сейчас рядом демон, которого я давно хочу, а у меня конкретно в этот момент не стоит. Вот совершенно. И можно было бы себя конченным импотентом ощутить, если бы я не знал первопричину такой своей реакции. У меня рука не поднимается сейчас к нему приставать, не говоря уже про поднятие всего остального. Он трогателен, расслаблен и, что удивляет меня больше всего, доверчив. Как после всего он сумел мне еще и довериться, ума не приложу. Наверное, это все из-за его неправильного, не демонического воспитания. Вот теперь и приходится мне ревностно охранять его сон, а не занимать и Сильфиля и себя куда более приятными вещами. Интересно, а если я его сейчас обниму, проснется?

Не проснулся. Заворчал во сне, не открывая глаз, вздохнул глубоко, сладко причмокнул губами. Мне тут же захотелось их поцеловать. И, раз уж ничего больше нельзя, не стал отказывать себе в удовольствии. Он даже во сне начал отвечать. М-м-м, блаженство! Такой отзывчивый, податливый. Такой...

— Петр, — невнятно бормочет он мне в губы, и я отстраняюсь.

Обидно, ангел его побери! И странно до отвращения, в постели еще ни один мой любовник меня чужим именем не нарекал. Хорошо хоть от неожиданности в ярость не впадаю, а то грозило бы моему Асмодею весьма неприятное пробуждение.

Укладываюсь обратно на подушку, но обнимать его не прекращаю. Закрываю глаза. Надо бы попробовать уснуть. Но он не дает мне и этого.

— Лит, — шепчет он едва слышно и сам подается ко мне навстречу, опрокидывает на спину, устраивает голову на плече, трется носом о шею и закидывает ногу на бедро.

А я лежу, как бревно, пялюсь в потолок и дико, как больной, улыбаюсь. Перебираю в пальцах его волосы. Он урчит от удовольствия и трется о мой бок всем телом. Он не возбужден, вовсе нет, да и у меня тажа проблема. Он просто мерзнет во сне и требует поделиться теплом. Я, конечно, мог бы укрыть нас обоих одеялом, но греть его собственным теплом куда приятнее. Слегка приподнимаюсь, выпускаю крылья и укрываю ими нас обоих. Филь счастливо вздыхает, во сне целует меня в шею, я чувствую на коже его шальную улыбку, и проваливается в совсем глубокий сон.

Все-таки я не ошибся. С ним нельзя быть грубым, только лаской и теплом можно победить его упрямство. Кажется, теперь мне непрестало сомневаться в победе. Так почему же я уже вовсе не собираюсь форсировать события? Неужели теперь мне некуда спешить?

Асмодей

Я просыпаюсь оттого, что нос чешется и настойчиво требует чиха. Это кто ж тут у нас особо перистый подвел меня под монастырь? Апчхи! Громко чихнув, открываю глаза. Встречаюсь взглядом с обчиханным мной Вельзевулом.

Так, минуточку, это я что, на нем что ли спал?

— Не смотрю так, — требует он, хмыкает и откидывается обратно на подушку. Его пальцы копошатся в моих волосах.

Так, похоже я, действительно, спал на его плече. Ой, а моя нога что на его бедре делает? Я бы, может, и стащил бы её с него, да и сам откатился подальше, но мешают его крылья. Они укрывают нас, словно коконом, плотным и перьевым. И да, ангел побери, меня это смущает.

— Как так? — интересуюсь так нахально, как только язык поворачивается.

— Словно я только что совратил самого невинного демона на свете, — тянет он, высвобождает из-под меня руку, раскрывает крылья, прогибается весь и с наслаждением устраивает те еще потягушки. Вот, каланья! Ему что, совсем наплевать, что я на него во все глаза смотрю и взгляд отвести не могу? И, кстати, чего это я?

Отвожу глаза и сажусь в кровати, подтягиваю к груди колени. Во всем теле пугающая легкостью. Но я, как и он, одет, значит, вроде как не должны мы были ничем таким заниматься.

— Да, не забивай ты голову. Не было ничего, — лениво бросает Тирколит, натянувшись вдоволь и повернув ко мне голову. Крылья начинают втягиваться в спину. Он их убирает, а я все никак не могу подобрать слова. Придумать какую-нибудь дерзкую колкость. Да, что же это со мной?

В итоге спрашиваю совсем не то, что собирался.

— Как думаешь, что скажет нам Сатана?

— Вряд ли что-нибудь новое. — перекатившись на бок и подперев ладонью голову, задумчиво произносит Вельзевул, — Скорей всего, просто напутствие даст и отправит на задание, предупредив, что ждет лишь с хорошими вестями.

— А какие они хорошие-то?