— Пока не знаем. Известно только, что физически он находится на Земле. Информацию о нем передали с Нисле, для варварских миров они фиксируют входящие соединения с точностью только до планеты.
— Нисле — это что? Планета такая?
— Да, планета. Очень высокоразвитая, они утверждают, что у них планетарный узел чуть ли не самый мощный во вселенной. Я в энциклопедии почитал про них, своеобразная планета, биотехнологии у них развиты немеряно. Представляешь, посетителю дают гостевое тело, которое соответствует оригинальной анатомии. Основное население там рептоиды, а ты, если туда прибудешь, выйдешь из портала человеком.
— Гостевые тела прямо на месте выращивают?
— Понятия не имею. Все сведения у меня из энциклопедии, за что купил, за то и продаю. Они даже колониальные организмы выращивают.
— А это еще что такое?
— Как бы тебе объяснить... Биомасса, более-менее однородная и чаще всего неподвижная. У нас руки-ноги есть, всякие органы разные, а колониалы — такие как бы навозные кучи, только мыслящие. Кстати, Вудсток тоже к колониалам относится.
Меня как будто ударило током. Может, Вудсток... нет, ерунда. Во-первых, Вудсток неоднократно говорил, что занимает целую планету, а во-вторых, Вудсток находится в изолированной зоне астрального пространства, а с Нисле есть связь.
— Нет, Вудсток не там живет, — Габов будто подслушал мои мысли. — Это уже проверяли. Но я отвлекся. Короче, этот тип подключился с Земли к одному из узлов Нисле...
— А что, — перебил его я, — на одной планете может быть несколько узлов?
— Да, конечно, — ответил Габов. — Обычно так не делают, но Нисле — особый случай. Итак, этот тип через Нисле подключился к Лелу...
— Подожди! — я снова перебил Габова. — Что значит подключился через? Что такое подключиться к узлу, я понимаю...
— Все просто, — объяснил Габов. — Входишь через Сеть в информационную сеть другой планеты, находишь там шлюз обратно в Сеть, через него подключаешься к третьей планете и так далее. Надо только, чтобы узел был полнофункциональный, а не как у нас на Земле.
— Значит, он подключился к Нисле, потом еще куда-то...
— К Лелу он подключился. У Нисле с Лелом отношения очень натянутые, он, наверное, думал, что из-за этого его проследить не смогут. Если бы запрос на Лел пришел с Нисле, его бы проигнорировали. Этот хакер не ожидал, что его засечем мы. А может, он думал, что нас пошлют, потому что мы варвары. Но в Сети принято отвечать на просьбы о помощи из варварских миров. Если кто-то убогий просит помощи, а больших усилий для этого не требуется, почему бы не помочь?
— Убогие — это мы?
— А кто же еще? Скажешь, не убогие? Еще какие убогие. Это потом все изменится, когда с наследием Вудстока разберемся...
— Почему с наследием? — удивился я. — Он же, вроде, не мертвый.
— Для всей остальной вселенной мертвый. Сидит себе за барьерами, в большую политику не лезет...
— А что, в Сети есть большая политика? Мне казалось, миры настолько разные...
— Разные, но не настолько. Во вселенной миллиарды разумных рас, все разные, но некоторые очень похожи друг на друга. Чисто по теории вероятности, если взять миллиард разных людей, почти у каждого найдется двойник. С мирами то же самое, взять хотя бы Сворв, попадешь туда — не сразу поймешь, что ты не на Земле в Африке. Местные гуманоиды по внешности — сущие негры, почти все детали совпадают, только сердце справа и аппендикса нет, но это снаружи не видно. По развитию как мы сто лет назад, индустриальная революция в самом разгаре, только они не сами все открывают, им цивилизованные планеты помогают, Нисле та же самая, Шотфепка...
— Шотфепка?!
— Да, а что? Ах да, тебя там маньяки чуть не замучили. Тебе просто не повезло, Шотфепка — нормальный мир, очень высокоразвитый...
— Да, помню. Но давай ближе к делу.
Вспоминать о Шотфепке было неприятно, от одного имени этого мира у меня по коже пробежали мурашки. Может, стоит как-нибудь потом к психологу сходить.
— Давай, — согласился Габов, — ближе к делу. Цепочка выглядит так: Земля — Нисле — Лел — Тео — Земля. Все промежуточные узлы проходились легально, взлом был только на последнем этапе. Ты этого хакера вовремя прищучил, ничего серьезного он не успел сделать, даже не все следы затер. Если бы он не с Земли в Сеть вошел, а с нормальной планеты, мы бы его уже сцапали.
— Может, он все-таки не человек? — предположил я. — А с Земли зашел как раз чтобы не сцапали. Переместился на Землю по Сети, еще давно, когда узла не было...
— Непохоже, — сказал Габов. — Почему он тогда выбрал Землю, а не, скажем, Ол?
— На Оле компьютеров нет.
— Ну тогда Нгогжи — там помойка еще круче, чем у нас, а планетарного узла вообще нет. Или Уйсу — мало того, что там узла нет, там и мира как такового нет — это межзвездная туманность, там энергетические формы жизни живут. Во вселенной много миров, где концов вообще не отыщешь, а на Земле работать рискованно — если бы у него ничего не получилось, мы бы его засекли в момент. Или если бы ты не сразу бросился узел вырубать, а догадался проследить немного за хакером.
— Это не я узел вырубил, — начал оправдываться я, — это агент Вудстока. Он даже головой крутить не давал, как начал давить на клавиши...
— Да я тебя не обвиняю, — сказал Габов. — У тебя не было времени думать, ты испугался, что сейчас Земле конец настанет, правильно?
— Ну... — замялся я. — Да нет, я даже испугаться не успел. Вудсток сразу сказал, что нужен полный доступ к ресурсам узла...
Габов хихикнул.
— То-то Васька Зильберман обалдел, — заметил он. — Я слушал запись вашего разговора.
— Разве разговоры по Сети записываются? — удивился я. — Я имею ввиду, их технически возможно записать?
— Раньше было можно, теперь, когда узел заглушен, уже нет. Ладно, что сделано, то сделано. Лучше давай думать, что дальше делать.
— А какие варианты?
— Будем брать этого урода, — решительно произнес Габов.
Краем глаза я уловил в комнате быстро густеющее марево и оставшуюся часть речи Габова я пропустил мимо ушей. А потом марево окончательно сгустилось и превратилось в Эзерлей.
— Подожди, я потом перезвоню, — сказал я.
Я попытался вспомнить имя-отчество Габова, но не смог. Пришлось обращаться к нему безлично.
— Подожди! — завопил Габов, моментально растеряв все свое спокойствие. — Я еще самое главное не сказал!
— Потом скажешь, — отрезал я, положил трубку и повернулся к Эзерлей.
Эзерлей смотрела на меня лучистым взглядом, полным беспредельной любви, но любовь постепенно уходила из ее взгляда.
— Ты не любишь меня, — сказала она и в ее словах не было осуждения, была только констатация факта.
— С чего ты взяла? — спросил я, хотя уже понимал, что она говорит правду, нельзя говорить неправду с таким лицом. С ней что-то произошло, ее аура стала совсем другой, что-то неведомое полностью изменило ее. И, кажется, я догадываюсь, что именно.
Эзерлей подтвердила мою догадку.
— Я побывала на Вудстоке, — сообщила она.
— Он не стал тебя учить? — удивился я. — Ты так быстро вернулась...
— Он уже научил меня всему, что я хотела узнать, — улыбнулась Эзерлей. — Я попросила немногого, я захотела научиться любить по-настоящему и оказалось, что почти все я уже знала сама. Некоторые мелочи я не умела делать, например, ауру читать...
— Мелочи? — воскликнул я. — Ты считаешь это мелочью?
— Это и есть мелочь, — сказала Эзерлей. — Любящие души все и так видят. Я никак не могла понять, почему ты так плохо меня понимаешь, не обращаешь на меня внимания, а теперь поняла. Ты меня просто не любишь.
— Нет!
— Да. Ты заботишься обо мне, помогаешь мне, трижды спас мою жизнь...
— А в третий раз когда? — удивился я.
— На Блубейке.
— А второй?
— На Шотфепке.
— Тогда когда в первый раз?
— На Оле. Помнишь, когда войска Нея Уфин Або пошли на штурм...
— Вряд ли это можно назвать спасением, — сказал я. — Сначала подвергнуть опасности, а потом спасти — по-моему, это не считается.
— Тогда не считаются все три раза. Но я не упрекаю тебя, ты такой, какой есть, я не хочу подстраивать твою душу под свои вкусы. Я не жалею о том, что у нас было, но теперь я вижу главное — мы несовместимы.
Так вот что имел ввиду компьютер Блубейка, когда говорил, что для нас с Эзерлей нет мира, где нам будет хорошо. А я-то ломал голову... Но если это правда, как это обидно!
— Мне тоже обидно, — Эзерлей будто прочитала мои мысли, — но я не позволяю обиде заставлять меня делать глупости. У нас было много хорошего и много плохого, но хорошего было больше. Я не жалею, что мы встретились. Мы помогли друг другу и... в конце концов, мы прекрасно провели время.
Эзерлей бросила взгляд на смятую кровать, ее брови вдруг взмыли вверх и она озадаченно хмыкнула.
— Что такое? — спросил я.
— Я поняла, что секс без любви больше не принесет наслаждения. Лучше уж сама с собой, так честнее. — Эзерлей увидела, как переменилось мое лицо и поспешно добавила: — Извини, я не хотела тебя обидеть, я не знала, что...
— Да не извиняйся, — махнул я рукой, — теперь уже все равно. Ты уйдешь?
— Да. А что, есть причины остаться?
— Ну... мне было бы приятно, если бы ты осталась, но тебя больше не волнует, что мне приятно, а что нет...
— Нет, что ты! — воскликнула Эзерлей. — Я тебя все еще люблю и я очень хочу доставить тебе максимум удовольствия. Но я знаю, что это невозможно.
— Почему же? Вот в этой постели...
— Лучше давай запомним тот последний раз. Все последующие были бы гораздо хуже. Лучше жалеть об упущенном, чем о невозможном. Когда жалеешь о невозможном, чувствуешь себя глупо и перестаешь жалеть о невозможном, а заодно перестаешь оценивать свою жизнь. Помнишь нопстеров? Планетарный компьютер следит, чтобы им не о чем было жалеть, и они забыли, что личность должна развиваться. Неужели ты хочешь стать нопстером в теле человека?
— А кем хочешь стать ты? — неожиданно спросил я.
— Поживем-увидим, — сказала Эзерлей и улыбнулась. — Нечего загадывать на будущее, все равно все выйдет не так и придется разочароваться. Песчинка в песочных часах не может знать, каким боком она упадет. Я с радостью приму то, что выпадет на мою долю, но я не буду гадать, что именно мне придется принять. Пусть будет что будет.
— Делай, что должно, свершится, что суждено, — процитировал я какого-то древнего философа.
— Ты понял! — просияла Эзерлей. — Теперь я могу покинуть тебя с легким сердцем. Ты можешь мне звонить, только, пожалуйста, не делай этого, пока боль от разлуки не уснет окончательно.
9.
Где я беру свою боль
Я бегу, но она остается со мной
Отвори мою душу и вырви кишки
Пусть раскроется рана, раздвинет тиски
И пусть боль ненавидит меня
Ты удержишь меня, пока боль не уснет
И проклятие крутит мой путь
Я не вижу, где надо свернуть
Отвори мою душу, но берегись
То, что встретит тебя, неспособно любить
И пусть грязь пятнает меня
Ты отмоешь меня, насколько возможно
Почему же твой выбор пал на меня
Не хочу быть с тобой, не могу без тебя
Я открою себя и когда ты придешь
Мы сольемся и в камне останется нож
Но страх сотрясает меня
И зло формирует меня
Так держи же меня, пока боль не уснет
10.
Очень трудно расставаться с любимой, даже если ты понимаешь, что не любишь ее. Любишь или не любишь — вопрос философский, все упирается в определение любви, которого нет, и нельзя говорить, что ты любишь, можно говорить, что ты думаешь, что любишь, а это совсем разные вещи. В понятии любви есть две стороны — внутренняя и внешняя. Наслаждение от близости, наслаждение от обладания, наслаждение от того, что ты кому-то нужен — это все внутри. Но еще есть то, что вовне — гордость, что ты обладаешь прекрасной женщиной, ощущение собственной полноценности и значимости. Когда женщина уходит, с внутренней составляющей разобраться несложно, достаточно понять, что нельзя сохранить то, что было, что даже если она вернется, все будет по-другому, и пусть лучше все будет никак, чем по-другому. Сложнее с тем, что вовне. Габов спросит меня, куда делась моя инопланетная подруга, и что я скажу? Она ушла, потому что поняла, что я ее не люблю. Я могу так сказать, но я буду чувствовать себя полным ничтожеством, потому что от настоящих мужчин женщины не уходят. И поэтому я скажу, что она ушла непонятно почему, чужих вообще трудно понять, Габов важно покивает, разговор перейдет на другую тему и мы больше никогда не будем обсуждать Эзерлей. Но я буду знать, что я солгал, чтобы избежать унижения, и это унизительно само по себе.
Самое противное то, что я понимаю, что все мои душевные страдания порождены глупыми комплексами, достойными слюнявого подростка, но не взрослого мужчины с устойчивой психикой. Я могу заставить себя отбросить эти комплексы, Вудсток научил меня управлять эмоциями, но я не буду так делать. Я не могу это объяснить, но мне кажется, что если я возьму ластик, подаренный Вудстоком, и начну стирать со своей души разные эмоции, я потеряю какую-то важную частицу души, в какой-то степени перестану быть человеком. Человек — не только разум, способный решать неразрешимые задачи, и не только двуногая говорящая крыса, способная преодолеть любой инстинкт, который ей мешает. Нельзя убрать из души все, что делает тебя слабее, и при этом остаться человеком. Может, слабость яхров, нопстеров и эрпов и состоит в том, что они слишком далеко зашли в улучшении собственной души?
Что-то странное со мной происходит. Если вдуматься, было бы странно, если бы после всех этих приключений я совсем не изменился. Преодолевая испытания, человек развивается и становится сильнее, и когда испытания остаются позади, о них приятно вспомнить и погордиться тем, как ловко ты их преодолел, но пока они продолжаются, думать о них совсем не так приятно.
Но ближе к делу. Эзерлей ушла и я могу полностью сосредоточиться на решении своих проблем. Могу — значит, должен, сказал какой-то философ. Что ж, приступим. Я позвонил Габову.
— Это снова я, Андрей, — сказал я. — Продолжаем разговор.
— Что у тебя там случилось? — поинтересовался Габов. — Ты так резко прервал разговор...
— Ничего существенного. Что с нашим доморощенным хакером?
— Пока ничего. Ждем-с.
— Чего ждем-с?
— Активности. Как только он снова выползет в Сеть, мы его сцапаем. Единственный человек, который зарегистрирован в Сети, но отсутствует в наших списках — такую цель трудно пропустить.
— А если он не выползет? — поинтересовался я. — Ты, помнится, говорил, что он залег на дно.
— Выползет, — уверенно произнес Габов. — Во-первых, он считает, что наш узел до сих пор не восстановлен. Мы себя больше не показываем, регистрация сетевых контактов для абонентов практически незаметна. Опытный специалист нашу деятельность засечет, но я надеюсь, что этот человек не опытный.
— Эта надежда на чем-то основана?
— Атака была очень примитивная, скорее всего, первая проба сил. Она сработала только потому, что для наших ребят узел тоже был первой самостоятельной работой.
