Министр Лан при наличии неоспоримых достоинств имел один недостаток: рассуждая о психологизме, он не обладал им в той мере, чтобы понять, насколько грубо и бестактно для слуха Ара звучали его слова, насколько неприятными они казались неподготовленному человеку, чьи идеалы швырялись в грязь, давая понять, что всё вокруг есть ложь и заблуждение. Для семнадцатилетнего подростка, только вступающего на путь жизни, это было крайне тяжёлым осознанием.
Но очевидно, дни, когда по открытому лицу Ара можно было читать, как в книге, благополучно миновали. Ири умел учиться на своих ошибках и перенимать опыт других. Не просто перенимать, а чутко улавливать малейшие перемены, отзеркаливая собеседника с той особой интуитивной точностью, что помогает находить ключи расположения к самым закрытым сердцам.
Когда Ландо повернулся в сторону юноши, переводя разговор на предстоявшую конную прогулку в обществе маркизы Сенжаль (известной своей эксцентричностью и положением особы, чьё мнение считалось очень важным для признания в высшем кругу), ни в глазах, ни на лице Ара не отразилось ни одной эмоции, способной выдать истинное состояние глубочайшего разочарования.
Он молчал, слушал, соглашался, с циничной горечью понимая, что Мистраль, как ни травматично это было признать, оказался прав: в своём невежестве Ири являлся наивным дураком, не понимающим элементарных вещей.
Ну что же, если ему предстоит примерить на себя колпак шута, то этот убор окажется ничуть не хуже того, что нацепил на него Мистраль. И Ири Ар оденет его с честью и достоинством, поднявшись с нуля, сумеет доказать своему врагу, что он способен учиться на своих ошибках, чтобы не совершать их вновь.
Мистралю придётся глубоко пожалеть о том, что однажды, он недооценил своего оппонента, став его врагом. Врагом, научившим пониманию... Вера и доверие — совершенно разные вещи.
— Ири, мальчик мой, я думаю назначить тебя на роль временно исполняющего обязанности, что скажешь? Мне, сам понимаешь, — министр развёл руками, изображая жертву непреодолимой силы обстоятельств, — не помешает иметь под рукой заместителя. Для тебя это великолепная практика. Разумеется, я не оставлю тебя одного, но соприсутствовать можно будет даже завтра.
Ири молчал, тщательно обдумывая услышанное, выискивая подвох, что всегда кроется в слишком щедрых предложениях, но встречая бесхитростный прямой взгляд, не мог найти в нём ни единой тени лицемерия, только искреннюю заботу и участие в своей судьбе.
Мистраль учил его тем же самым истинам, что пытался донести Лан, — прежде, чем верить словам, определи мотивации говорящего, но вряд ли Ар вообще когда-нибудь, сумел бы освоить этот урок. Общаясь с людьми, он не выискивал скрытых причин чужих поступков, а если бы и попытался, вряд ли бы сумел определить, потому что подобные причины попросту отсутствовали внутри его собственной неиспорченной натуры.
И в этом моменте Лан безнадёжно просчитался, поставив не на ту лошадь: в этом плане Ири временами оказывался слеп. Мистраль умел загодя предупредить и просчитать любой удар, Ари даже в голову не приходило, что его могут ударить, до тех пор, пока удар не был нанесён. Он умел решать проблемы по мере поступления, но не представлял, как решать то, чего нет, подозревать людей изначально и в каждом видеть потенциального врага и конкурента? Ири в голову не приходило подобное отношение. А для политика это считается абсолютно непростительной, ничем не оправданной глупостью.
Купившись на внешний блеск, Лан не сумел понять, что Ири Ар никогда не потянет большой игры, это просто не его поле сражения. Великолепный дипломат, неплохой психолог, понимающий, что нужно людям и способный это предложить, он ни гроша не стоил в интригах и хитроумных комбинациях обмана, без которых жизнь верхушки казалась немыслимой. Умение идти по трупам не было свойственно его честной натуре, и, планируя однажды поразить Мистраля, Ар вряд ли понимал, что до тех пор, пока он не изменится, полностью перестроив шкалу своих ценностей, он не сможет нанести поражение. Он не сумеет, потому что он просто другой.
...Но вместе с тем, обладая огромной гибкостью, Ири Ар, мог это сделать. К сожалению, вряд ли бы он сумел остаться прежним, изменившись и полностью изменив самого себя, но это было той ценой, которую ему только предстояло заплатить.
Возможно, понимая это, Лан и сделал свою ставку, а может быть, он действительно не понимал, как и большинство людей, предпочитающих подтасовывать факты в угоду благополучия своей реальности.
— Благодарю Вас, мессир, за оказанное лестное доверие... — Ири старался осторожно подбирать слова, понимая что прямой отказ способен обидеть, этого, без сомнения, замечательного человека, более того, вызвать неудовольствие.
Но, похоже, Лан просто не собирался принимать отказа, и когда в его благодушном тоне внезапно проскользнула скрытая угроза, явно дающая понять, что выбора нет, Ири неожиданно для себя сдался происходящему с фатальной обречённостью и покорностью, позволив событиям просто катится вперёд, а судьбе играть так, как ей заблагорассудится. Возможно, в иных обстоятельствах Ару хватило бы решимости проявить твёрдость. Он никогда не показывал себя слабаком или человеком, идущим на поводу чужого мнения, но сейчас, надломленный и впавший в депрессию, ощущал полнейшее безразличие к своей участи.
Так иногда бывает, что даже самые яркие и оптимистичные люди спотыкаются, и некоторое время не способны ясно смотреть на мир, укрытые облаком печали и собственного безразличия. Рано или поздно на горизонте их жизнелюбия снова выглянет солнце... Можно сказать, что Лан выбрал удачный момент, оказав давление именно в ту секунду, когда в небесах Ири гуляли тучи, и непрерывным потоком лились дожди.
Что ж, пришла пора повзрослеть, перестать скулить, жалеть себя и сомневаться, зализывая раны и держась пальцами за прошлое, в надежде, что случится чудо. Чудо не случится, пришла пора отпустить, выпрямиться и идти вперёд, смотря на мир новыми, взрослыми глазами.
Так человек выздоравливает после долгой затяжной болезни, исцелившийся, но словно подточенный изнутри. Болезнь всегда оставляет свой след. Здесь, вдали от Мистраля, Ар ощущал симптомы приближающегося исцеления.
Он поднимался, медленно, но верно выкарабкиваясь из боли, начиная жить и дышать, собирая и складывая себя по кускам из того обугленного, обожженного, кровоточащего куска мяса, в которое превратил его Грандин Мистраль, вырезав сердце ножом, размотав внутренности по всей вселенной, и Ири предстояло собрать себя из всего этого. Смотать собственные выпушенные наружу кишки, слепить и склеить заново. Стать сильным. И двигаться дальше, вперёд, без остановки, оставляя за собой прошлое, жить настоящим и смотреть в будущее. Теперь он видел перед собой цель, и эта цель представлялась ему достаточно ясной.
Он станет во главе левого крыла, реализует и воплотит в жизнь все планы, всё то, о чём он мечтал, но всегда оказывался непонятым. Теперь у него были возможности, была власть, влияние и способности это сделать.
Одно Ири Ар знал твёрдо: чувства к Мистралю отныне не повлияют на принимаемые решения, потому что теперь они действительно стали противниками. Его любовь умерла — в этом он был абсолютно уверен, даже не понимая, как ошибается. Любовь умирает. ЛЮБОВЬ не умирает никогда, сохраняясь годами, проходя через всю жизнь.
* * *
* * *
Но словно смеясь и издеваясь за допущенную ошибку и не желая отныне давать второго шанса, судьба развела их по разные стороны баррикад. Теперь абсолютно и полностью.
Горизонт — воображаемая линия, удаляемая по мере приближения...
Отныне им не суждено никогда увидеть её вместе, стоя на одной стороне и преследуя общие цели, там, где они изначально были различны.
* * *
**
Ири искренне надеялся, что при общении с Грандином сможет руководствоваться здравым смыслом, а не эмоциями, но, к сожалению, временами в это верилось с трудом.
Желание досадить Мистралю и сделать ему назло расцвело в юноше удивительно сильно, и Ири Ар оказался не в состоянии обуздать этот порыв.
Обида и боль, пустив корни, переросли в глубокое чувство отвращения, похожее на тёмный махровый цветок.
Ири не мог сказать, что ненавидит Мистраля абсолютно.
В клубке негативных эмоций, скопившихся в адрес бывшего любовника, не представлялось возможным разобраться, но ненависть к Грандину оказалась единственным щитом, за которым Ар мог укрыться от боли и самого себя.
* * *
* * *
Официальное назначение должно было состояться сразу же после выпуска, и Ири, приняв, наконец, решение, неожиданно для себя расслабился, и даже повеселел, начиная оживать и становясь прежним собой, или тем подобием прежнего, что без труда могло обмануть публику.
Очевидно, собственные тревоги носили мифический характер боязни не справиться, ибо в ином случае разумных причин для отказа от возможности сделать блестящую карьеру в столь юном возрасте просто не существовало. Без сомнения, получив известия о назначении, отец сможет законно гордиться своим сыном, радуясь и благословляя подобное удачное стечение обстоятельств.
Когда-то подданный Артемии герен Ар прибыл в качестве посла и дипломата в чужую страну, женился, обзавёлся семьёй и остался навсегда, ревностно служа чужому двору, сохранив высочайший титул и положение, что впрочем, нисколько не омрачало его репутации. Ибо есть люди... незаменимые и очень удобные во всех отношениях, способные предоставлять сведения, заниматься налаживанием связей. Официальная версия выглядела именно так, а чем отец занимался на самом деле, оставалось гадать, в принципе имея возможность догадаться.
Ири нечасто видел родителя, практически постоянно живущего при Инварийском дворе, а сейчас, прибыв на родину, и вовсе потерял возможность контактировать с ним, обмениваясь письмами.
Назначение Ара на пост сразу же после выпуска считалось секретом, разглашать который Лан не собирался, боясь недоброжелателей и возможных каверз. Неофициальные версии, конечно, могли быть любыми, но Ири не подливал масло в огонь чужих домыслов и догадок. Окончательно с его назначением не было решено, даже если назначение представлялось всего лишь формальностью.
Поэтому даже в письмах отцу Ири не мог сообщить, о том, сколь головокружительный успех, с точки зрения продвижения по социальной лестнице, его ожидал. Древний именитый род и позиции герена принесли бы ему значимую должность при дворе в будущем, но то, что молодой человек приобретал сейчас, ставило его на голову выше множества придворных фаворитов, кусающих локти от зависти.
Король частенько любил именовать себя головой, отпуская шутки по поводу королевы и родни, сидящей на монаршей шее, но своими руками он именовал министров. И если сам король намекал на подобное, стоило ли сомневаться, кому принадлежали бразды власти и кто принимал основные решения? Через благосклонность министров кормился весь двор, разделённый на партии сторонников Рандо и Лана, а также мелкая хартия всевозможных влиятельных дармоедов. Порой смешно и забавно было осознавать, какими важными полномочиями обладает шут или постельничий короля, имеющий возможность замолвить словечко, и как унижались и лебезили перед слугами влиятельные персоны, желающие получить выгоду по своему делу.
Это весьма болезненно задевало Лана, с иронией говорящего о том, что судьба страны подчас зависит от прихоти пажа. В отличие от Рандо, умеющего использовать мелкую сошку, пекущийся о благе народа демократичный Лан до сошки не снисходил, считая подобное ниже своего достоинства. И проигрывал именно по этой причине.
Всё это Ири только предстояло постичь в процессе ознакомления, наблюдая и делая собственные выводы. А сейчас, совершая выходы в свет, Ар блистал на великосветском приёме, организованном в его честь, скромно принимая сыпавшиеся на него поздравления от пытающихся засветиться перед ним людей, и старался не замечать того, что отныне не принадлежит себе.
Желая обрести свободу от чувств к Мистралю, Ар совершил распространённую ошибку, с головой бросившись в первый попавшийся омут, способный принести забвение. Но, говорят, клин не стоит вышибать клином, и, пытаясь бездумно спастись из огня, можно угодить в полымя — оплошность, которой никогда не позволял себе ранее Грандин Мистраль, "заблуждение утратить разум и бездумно пойти на поводу чувств". Что ж, они совершили эту глупость одновременно.
Патовая ситуация, цепочка случайных причин и следствий, маленький камешек, полетевший с горы, чтобы превратиться в огромный ком... Случайная фраза, неосторожное слово... Чудовищная нелепость, которую невозможно отменить, но возможно было исправить, вот только слишком горды и упрямы оказались оба, не желая уступать, признавать собственную неправоту, не желая понимать, принимать и верить...
В тот, первый день их встречи, они были отравлены друг другом задолго до того, как успели по-настоящему осознать, к чему приведёт этот медленно действующий яд предубеждения.
Ири оттолкнул Мистраля, сочтя высокомерным, меркантильным ублюдком, а Мистраль так и не смог этого простить...
Говорят, первое впечатление часто бывает обманчивым, но именно оно подсознательно сохраняется на долгие годы, заставляя людей выискивать скрытые подводные камни и причины, там, где их изначально не было и попросту не могло бы быть.
* * *
* * *
— В конце концов, — размышлял Ири, украдкой разглядывая в зеркале своё великолепное отражение, мерцающее в свете многочисленных свечей, на которые не поскупился Лан, обустраивая торжество, — из меня получится и не самый худший министр.
В свете прошедших недель и немного утихшей боли, справиться с нападками Мистраля более не казалось ему сложным. А советы и помощь Лана помогут избежать возможных ошибок на первых порах.
К тому же, ставки Ара оказались не такими уж и безнадёжными, как он и Лан опасались вначале. Король лично знал отца Ири и прекрасно характеризовал его. Не приходилось удивляться, что сын также оказался достойным, сумев произвести самое приятное впечатление.
Его Величество всячески одобрял выбор Лана, о чём во всеуслышание заявил на балу, заметив, что идея существования двух кабинетов не кажется ему плохой по той причине, что одна голова — хорошо, а две — всё же лучше. И мнения по одному и тому же вопросу должны быть различными, дабы он, истинный монарх, пекущийся о благе страны, мог по крупицам выбрать из возможных плевел зёрна истины.
Королю рукоплескали, непрерывно мешая лесть и комплименты его блестящему ораторскому искусству, и Его Величество находился в приподнятом настроении, позволяя себе проявлять благосклонность и непрерывно шутить, вызывая взрывы смеха, задавая атмосферу празднику, которую можно было бы назвать непринуждённым весельем, если бы она не была столь лицемерно натянута.
К тайному облегчению Ири (в чём юноша, разумеется, не пожелал бы себе признаться), Мистраль не соизволил явиться на приём.
Зато на празднестве присутствовал Рандо, сохраняющий вежливую приветливость, и сердечно поздравивший Ири с таким видом, словно действительно рад. Поравнявшись с юношей, когда он остался один, Рандо небрежно осведомился о его самочувствии и высказал Ару пожелание заботиться о своём здоровье, да и вообще беречь себя. Было бы обидно потерять столь прекрасного молодого человека из-за того, что он относится к себе с небрежением.
