Милька что-то начал отвечать, но слоулин перебил его, замахал плавниками. Пузыри запрыгали возле него. Даже Летеций нервно дернулся и поплыл ещё быстрее, хотя казалось, что быстрее было невозможно.
"Олие, мы давно... так давно вас ждём! Вы даже себе не представляете, как давно! Осталось всего ничего, вывести флот в небо и тут такое досадное промедление!.. Но теперь вы здесь!"
От его восклицательных знаков у меня, кажется, даже зазвенело в ушах. Чего они ждут?! Какой флот?!
"Милиен. Я ничего не понимаю...", — проговорила я.
Но в это время Летеций свернул. И мне стало не до разговоров.
Белокаменный подводный город здесь заканчивался. Потом тянулись розово-красные заросли кораллов. А заканчивалось плато площадью. И на этой площади скопилось множество народа.
Взрослые и дети, слоулины и ивенги, уллы и прочий неведомый мне подводный люд, морские коньки и другие глубокоуважаемые рыбы, тьфу ты... Скученность была такая, что между людьми не просунуть и ладонь... или плавник...
Слоулинов было много. Десятки, может быть, сотни. Иноземцев — ивенгов и улл — меньше. Все в разноцветных, одинаково раздувшихся от воды одеждах, с одинаково круглыми от нахождения под водой глазами... Но даже не это было так удивительно. Удивительное было дальше.
Там, где плато заканчивалось и обрывалось в пропасть, я увидела такое множество кораблей, что у меня захватило дух.
Похожие на наши дирижабли, разноцветные и огромные, они застыли словно гигантские медузы в толще светящейся воды.
Их было много. Чем ближе подплывали мы к краю плато, проносясь над головами, плавниками, шляпами, держащимися за шеи хозяев на ремешках... а чтобы не уплыть... тем больше я насчитывала кораблей. Похожие вытянутыми закрытыми корпусами на подводные лодки, они покачивались под огромными баллонами на жестких металлических стропах. Из бойниц торчали жерла пушек, покрытые тонкой вязью рун.
Дирижабли висели в воде ярусами, один над другим, поднимаясь из бездонной пропасти и останавливаясь на уровне городской площади, благодаря толстым канатам в руку ланваальдца толщиной, теряющимся в черноте бездны. По мосткам-сходням люди в военном облачении садились в открытые люки покачивающихся лодок.
"Кто в первый раз здесь оказывается, тому трудно оторваться от этого зрелища. Но ты-то здесь не в первый раз, О", — знакомый голос едва заметно дрогнул, проговорив мое имя, отозвавшись болью во мне.
* * *
Дьюри...
Откуда он здесь взялся?..
В остановившейся незаметно рядом повозке, зависшей в воде, стоял и смотрел на меня Харзиен.
Мне стало жарко. И холодно... И слова заплясали в голове, то крича, то шепча наперегонки: "Откуда ты здесь взялся?.. Я так скучала, дьюри!.. Ты такой гад, дьюри, я так люблю тебя... не смей жалеть меня!"
В результате, я только смогла тихо сказать:
"Не в первый раз? Когда же я была здесь?"
Повозки сблизились, мягко толкнувшись бортами. Руки дьюри подхватили меня.
"Даже не надейся исчезнуть из моей жизни в очередной раз...", — прошептал он, приблизив лицо к моему так, что я видела лишь его глаза.
Я молчала. И будто оглохла от бухающей в ушах гулко крови. Отчего-то глупо и смешно пропали все слова. Усталость и отчаяние навалились неподъёмно. Безнадёга поднялась мутью. Я вспомнила, что я это не я. Лишь жалкая тень себя. И боялась увидеть в его глазах жалость.
Я понимала, что страх мой сейчас выстраивает между нами стену. И ничего не могла поделать с этим.
А дьюри мне что-то говорил. Тихо, склонившись к самому лицу.
Я отвернулась. Слушая и не слыша его. Глядя невидящими глазами вокруг, улыбаясь...
Нашу повозку безумная белая лошадь несла вскачь. И то ли её плавники мелькали, то ли плавники множества слоулинов мелькали перед моими глазами. Я отмечала зачем-то, что плавники у белой морской лошадки радужно переливаются... что философ Летеций влюблённо крутится возле неё и наши повозки бьются друг об друга... и забывала тут же увиденное...
Постепенно мысли Харзиена стали доходить до меня. Но, отвернувшись, я уже не могла заставить себя посмотреть на него. Ощущение жуткой маски на моём лице не оставляло. Словно я смотрю сквозь прорези глаз.
И дьюри замолчал, поняв меня. Обняв меня за плечи, он стоял сзади.
В это мгновение десятки дирижаблей дрогнули. Круглые, похожие на воздушные шары... сигарообразные и неуклюжие... жёлтые, расписанные синими облаками... голубые в розовых длинноногих птицах... они вдруг поплыли вверх. Словно кто-то там внизу держал в своих руках огромную связку воздушных шаров и вдруг отпустил их.
На площади все замерли.
Коралловые деревья тянули свои руки-сучья к дирижаблям, будто пытались задержать их. Но те всё ускоряли ход.
Расписные веретёнообразные каюты легко поднимались, несильно раскачиваясь в стропах. Лица людей виднелись в маленьких иллюминаторах.
"Никогда не думала, что увижу что-нибудь подобное...", — подумала я.
"Сейчас поднимется Эхалион, и ты удивишься ещё больше... — ответил дьюри. Я слышала, что он улыбается. — Эти корабли удивительные, они могут и лететь в небе, и плыть по морю. Строят их слоулины на большой глубине, там, куда нам с тобой ходу нет".
А мне всё не верилось, что это происходит со мной наяву, а не во сне. Невозможно красивая Слоулия, безумно прекрасные птицы-дирижабли, рвущиеся всё выше, к поверхности воды, и дьюри... Мой дьюри. Он рядом. Я с каждым мгновением будто оттаивала от затянувшейся холодной осени, начавшейся у ледяного озера Слюки, ледяного, как река Фэ... я уходила от тех мест всё дальше.
Удивительные голоса звучали вокруг. И слова детской молитвы, той самой, которой научила меня мама в далекой Аруазии, слышались мне.
Ниточка лунная
Тропкой межзвёздною,
Россыпью под ноги,
Пылью нездешнею
Вереском-полем,
Водою студёной
Льётся, струится
Прядью неспешною...
Веретено-Дева Светлая,
Судьбы нить хранящая...
Ты не оставь меня.
Дорогою тёмною,
Ночью безлунною,
Печалью унылою,
Отчаянием горьким
Омутом-топью,
Одиночеством-смертью,
Витязь-Свет Солнце,
Воин небесный,
Ты не оставь меня...
Краем последним,
Бездной морскою
Высью заоблачной,
Раной смертельной
Шагом неслышным,
Случаем-гадом,
Предательством друга,
Заклятием-ядом...
Духи Хранители,
Светлые Всадники
Вы не оставьте меня...
А из пропасти всё поднимались дирижабли.
Их было много. Они заполнили всё пространство перед нами. Огромными цветами плыли вверх. Но не могли вырваться на поверхность воды. И замирали неподвижно, будто ждали чего-то.
Последним из бездны поднялся белоснежный красавец-дирижабль с вороным ардаганом на куполе.
"Пора, О, — вдруг Харз легонько хлопнул меня по плечу. — Пора открыть им путь...".
Путь... ну да, конечно. Путь — это так просто. У меня ведь есть флейта...
Рука моя машинально нащупала флейту, с того самого сна из моего детства висевшую маленьким медальоном на шее. Губы прошептали древнее слово, и флейта, приняв свой прежний вид, замерла на ладони — почерневшая от времени и до этой минуты глухая ко мне.
"Селева мори..."
Почему... почему сейчас всплыло в памяти это заклинание, забывшееся сразу, как только фраг забрал мою тень?
Но флейта не может отвечать на ваши вопросы, она лишь может перенести по реке времени. Для этого ей всего лишь нужно открыться. Чтобы река Фэ прошла через неё.
И она открылась.
Я гладила пальцами руны на флейте, не веря своим глазам.
А слова заклинаний приходили ко мне, будто я их говорила всегда.
Площадь дрожала перед глазами. Картинка плыла, становясь неясной, расплывчатой. Радуга протянулась над головами.
И мне вдруг вспомнилось всё.
Я здесь была. С мамой и отцом. И мы катались на дирижабле. Помнилось странное ощущение этой светящейся и лёгкой воды-неводы. Словно густой влажный воздух... Слоулия тогда была открыта для всех. Все старались посетить этот удивительный мир. Как давно это было... Не в этой жизни. В круге первом...
Откуда пришли ко мне эти слова? Откуда я знаю, что теперь у меня за плечами девятый круг? Сколько я ещё буду кружить по мирам? Одна. Всегда одна...
"Пока не случится единственно верное, до тех пор не произойдёт следующее за ним... Так записано в Уллаелле про нас с тобой, Олие", — тихо ответил дьюри...
А я смотрела, как Милиен, превратившись в дракона, быстро уходил ввысь. Он стремительно удалялся в сторону светлеющей поверхности. Вырвался из воды. И исчез. Почему?..
* * *
Первые дирижабли уже вырвались на волю. Птицами стали подниматься в небо.
От Эхалиона перекинули мостик к люку. В передней части корабля и на корме было много людей. Уллы, ивенги. В доспехах, с оружием. Слоулинов было мало. Я насчитала двоих. Их длинные плавники развевались над головами словно разноцветные флаги. Дьюри в ивенговской тунике под кожаными уллалийскими доспехами о чём-то говорил с одним из них. Заметил мой взгляд. И улыбнулся одними глазами.
Мне даже показалось, что ничего не случилось, и мы не расставались никогда. Только появилось что-то новое во мне. Будто была я здесь уже, стояла вот также на палубе странного подводного и летучего Эхалиона. Видела всех этих сосредоточенных и одновременно радостных людей. И слышала будто вздох огромного корабля.
Но то, что слоулины строят живые корабли, для меня теперь не было новостью. Здесь есть каюта-аквариум с удивительной слоулинской светящейся водой-воздухом. От этого аквариума тянутся сосуды по всему кораблю. Древний улхатон, огромный крылатый спрут, заключен в этом аквариуме, распластав часть своих щупалец и ведя корабль. А слоулин, понимающий речь древнего существа, передаёт улхатону просьбы-команды.
Выйдя на поверхность воды, улхатон раскинет свои мощные крылья и поднимет корабль в воздух. Древнее существо вместо двигателя дирижаблю. А если потребуется уйти на глубину, то баллон будет спущен, и улхатон утянет корабль на дно...
Память услужливо открывала двери, запертые столько времени. Я удивлённо заглядывала в её закоулки, шла по длинным коридорам, где меня не было так долго. Круг девятый. "Пока не случится единственно верное, до тех пор не произойдёт следующее за ним...". Эти слова Харзиена звучали сейчас во мне, объясняя многое. Путь Асниету, хранительницы флейты, заставлял меня следовать к свой цели. Круг за кругом...
— Вам надо переодеться, — чьи-то слова заставили вздрогнуть.
Маленькое существо на шести ножках висело перед моими глазами.
— Вижу, что я вам не очень приятен или не знаком, — церемонно зашевелило оно лапками, — но вы большие существа, великие и могущественные в своём великом, так беспомощны в малом, что часто нуждаетесь в заботе. Трап Весклюдий, — наклонил он маленькую крабью голову и боком переместился вправо.
— Олие, — улыбнулась я, — наверное, вы правы. И если вы мне поможете, Весклюдий, я буду очень рада.
Здесь, на корабле, вполне можно было разговаривать вслух. Хоть слоулинская вода-невода ощущалась в воздухе влажностью. Но вся эта слоулинская живность вряд ли сможет обойтись совсем без своей привычной среды обитания.
— Следуйте за мной, — важно ответил трап и заковылял боком в сторону кают.
В маленькие круглые иллюминаторы было видно, что дирижабль всё ещё всплывает с глубины. Тёмная масса воды шевелилась за бортом. Рыбы подплывали и заглядывали глазом вовнутрь.
Каюта, маленькая, обтянутая лиловой кожей морских коров, которых слоулины разводили во множестве на своих подводных пастбищах, была тесной. Подвесные койки, гамаки, тянулись с обеих сторон.
— Теперь столько народу понабилось на корабль, всех нужно одеть, — трещал трап, доставая со дна сундука под ближайшим гамаком одежду и с натугой бросая её в меня, — вам достанется лишь пара юнги. Вот...
Короткие штаны до колен и туничка, узкая, обтягивающая. Всё это из необычной тянущейся ткани — инситэли. Её плетут здешние инситэли — глубоководные рыбы.
Раньше, когда Слоулия была открытым миром, эта ткань особенно ценилась на базарах богатой Ивеноги. Теперь же её днём с огнём не отыщешь.
— И это, — трап бросил мне связку нескольких предметов.
Опять этот странный легкий металл, похожий на алюминий, только чёрного цвета.
— Это на голову, — ворчал Весклюдий, нахлобучивая мне на голову лёгкую в вязи замысловатых узоров шапочку-шлем, — это на...
Он замялся. Это была юбка, набранная из металлических пластин. Я рассмеялась и надела её. Юбка была великовата, но запахнув её подальше, я закрепила крючки застежки за плетение узора.
— Готово, — сказала я.
— И ещё, — с готовностью кинул он последнюю струящуюся вещицу.
Тонкая лёгкая кольчуга. Застегнув все крючочки, я подумала, что уже наверное, всё.
— Вы же совсем босы, — протянул трап и нырнул куда-то под дальний гамак. — Вот. Зачем вам мужская грубая обувь, эти будут в самый раз.
Тонкие, похожие на мокасины, короткие кожаные сапожки.
— Весклюдий, мне не нужно чужого, — пробормотала я.
Трап легкомысленно махнул одной из конечностей.
— Это осталось от одной из подружек Осленоя, бывшего капитана корабля. Я, видите ли, храню всё, вот и пригодилось.
Сапожки были маловаты, но растягивались.
Вдруг дверь открылась. И дьюри, нагнув голову, прошёл в каюту.
— Весклюдий, будь добр, оставь нас.
Трап торопливо засеменил, поплыл, заторопился боком к выходу.
— А я тебя ищу, — проговорил дьюри.
Он подошел, снял эту смешную шапку с меня. Волосы мои рассыпались по плечам. Дьюри собрал их и отвёл назад.
Хотелось отвернуться, спрятаться, но глаза Харза не отрывались от моих, и не было сил отвести взгляд...
А дьюри улыбнулся.
— Я люблю тебя, О. И мне дела нет до того, как когда-нибудь лягут тени на твоём лице или появятся морщинки. Я вот смотрю в твои глаза, и мне дико хочется взреветь, как древний улхатон перед боем, раскинуть крылья, подняться над всеми и улететь с тобой куда-нибудь подальше отсюда, забраться на безлюдный остров и жить там... пока отмерены нам дни...
Я рассмеялась тихо и спрятала лицо, уткнувшись ему в грудь.
— Хочешь ты того или нет, я вижу всё таким, какое оно есть. Какой бы ты не стала, О, чей бы облик не приняла, я вижу тебя своей Олие. Кроме того, ты давно смотрелась в зеркало?
Он отстранил меня и теперь опять с улыбкой глядел.
— Ты давно видела свое страшное-престрашное лицо? Нет?
— Я боюсь. — Коротко ответила я, чувствуя, как сердце, судорожно дёрнувшись пару раз, укатывается в панике в пятки.
— Глупая, — прошептал он, посерьёзнев вдруг и схватив меня в охапку, — я так соскучился...
* * *
Горы окружали небольшую бухту, в которой оказался слоулийский флот, вырвавшись на поверхность. Десятки кораблей покачивались на спокойной волне в предрассветных сумерках. Душно. У некоторых кораблей открыты люки и сброшены веревочные лестницы к воде. Головы купающихся болтались рядом.
Иллюминатор в каюте Эхалиона был открыт, и запах йода и водорослей врывался внутрь.
