Вей Ши был единственным сыном отца и единственным внуком у деда. До него невестки подарили нынешнему императору Йеллоувиня четырех внучек, и появление долгожданного тигра-наследника было воспринято с ликованием.
В императорской семье наследникам всегда позволялось много. Все знали — в малую коронацию в храм войдет мальчик, а выйдет сдержанный и тонко чувствующий гармонию будущий правитель. Только вот с Вей Ши так не вышло. Отец считал, что сыграла свое кровь красной прабабки — и именно поэтому внук вышел из храма способным оборачиваться, посвященным во все семейные умения, сильным менталистом, но не избавившимся от гордыни и не познавшим смирения — и потому не способным погрузиться в медитацию и восстанавливать равновесие. Дед же решил, что слишком мало внимания уделял внуку и его воспитанию и закрывал глаза на то, как бабушка, мать и многочисленные сестры, тетушки и кузины, а также нанятые подобострастные учителя и "друзья", получавшие от дружбы толику славы и благ, уверяли Вей Ши в собственных великолепии, исключительности и непогрешимости. И поэтому даже божественные эманации не смогли исправить неправильное воспитание.
До вошествия Вей Ши на трон после малой коронации оставались еще многие десятки лет, и старшие мужчины в семье понадеялись, что он перерастет особенности характера, не свойственные Желтому дому, и научится входить в транс, необходимый для познания мира. Он до сих пор не научился, и до сих пор преследовали его вспышки гнева. После одной такой дед и принял решение сослать его под другим именем простым солдатом в глухую провинцию с одной сменой одежды и плетеной циновкой.
Ему говорили и отец, и дед, что он слишком горд — а каким должен быть еще наследник великого рода? Ему говорили, что он слишком кичится происхождением — но он видел несовершенство и простоту простолюдинов, которых боги не посчитали достойными даже капли своей крови. Только за последние три года, во время ссылки, он понял, что помимо крови есть еще мастерство и нельзя не уважать даже простых солдат, если он добились высот в своем деле. Но честь семьи и происхождение по-прежнему значили для него много.
В ссылке Вей Ши научился терпеть соседство простых солдат — в казарме либо привыкаешь, либо сходишь с ума. Научился не огрызаться на команды сержантов — армейские наказания хорошо дисциплинируют. Научился заставлять уважать себя и под чужим именем. Стал лучшим и попал в императорскую гвардию — и дед, проходя мимо, едва заметно одобрительно качал головой. Во дворце, конечно, его узнали, но Хань Ши жестко пресекал попытки как-то выделить внука из других гвардейцев или воздать ему почести. Дед, обрезавший перед ссылкой внуку возможность пользоваться родовыми умениями, поступил правильно — сейчас Вей Ши это понимал. А тогда только и оставалось что по ночам от злости метаться тигром по окрестностям казарм. Единственное, что ему оставили. И что остается ему до сих пор.
С другой стороны, если и признавал Вей Ши над собой чью-то власть, то это была власть первопредка, деда, отца и Мастера клинков. И злость, и обида на учителя за эти дни постепенно превратились в глухое упорство. Он докажет Четери, что достоин перенимать его мастерство. И его наказание выдержит с достоинством. И если надо учиться смирению... что же, он попытается, и начнет с раздражающей его навязчивой девчонки. И будет древний воин и на него смотреть с той же гордостью, что и на рыжего мага, до уровня которого Вей Ши еще учиться и учиться. И дед будет.
Вей Ши шестом подхватил с жаровни тяжелый закипевший котел, поставил его у входа, на камни двора, и, зачерпнув деревянным ковшиком кипятка, плеснул его на лавку, на которой сидел старик. И начал натирать ее щеткой. Много больных сюда приходит, и чтобы не распространялась зараза, надо каждый день все тут отмывать.
— А я тебе принесла булочку рисовую. Вы же такие в Йеллоувине едите? Я специально попросила тебе приготовить. На, возьми!
Он повернулся — девочка, слишком сильно накрашенная, увешанная золотыми украшениями, опять стояла за его спиной, — обошел ее, снова набрал в ковшик кипятка, вернулся.
— Я вот сюда положу, — не растерялась девчонка и осторожно, будто в клетку к дикому животному, положила мягкую, пропитанную маслом булочку на подсохший краешек лавки. — Смотри, я написала тут по-йеллоувиньски "для хорошего настроения, Вей Ши".
Наследник императора покосился на булочку с йеллоувиньскими иероглифами и двинулся к другой лавке, на секунду подняв глаза к небу. На запеченном тесте коряво, но узнаваемо было написано "для земляной мыши, Вей Ши".
Каролина
— Слушай, ну что же ты такой ску... — Каролинка прислонилась плечом к колонне, которая была старше ее почти на тысячелетие, и затихла на полуслове, погрузившись в любование городом. Розовый и золотой, он наливался цветом по мере того, как солнце поднималось из-за горизонта, и туман струился по его древним улицам, меж холмов и домов, и река была серебряным зеркалом, а берега и дальние зеленые дымчатые холмы — чудесной рамой этого зеркала.
— Как же красиво, — мечтательно выдохнула младшая Рудлог и поспешно начала фотографировать, пока не ушло волшебство. Завтра придет снова в это время, и послезавтра, и когда найдет ракурс, сядет рисовать. Закончила, обернулась к молчаливому странному йеллоувиньцу. — Разве есть в мире место красивее?
Голос ее дрожал от восторга. Послушник взглянул на город, и на миг, к удивлению Каролины, его высокомерное и жесткое лицо преобразилось, стало умиротворенным и мечтательным. И словно потянуло от него этим умиротворением.
Принцесса лихорадочно зарисовывала его в блокноте. Вей Ши нахмурился, глядя на нее, и она увидела, отступила, спрятав блокнот за спину — вдруг снова на нее нападет. У колонн шевельнулись два ее охранника, но йеллоувинец даже не посмотрел в их сторону.
— Не бойся меня, — проговорил он скрипуче, словно давно уже не разговаривал. — Я не хотел тебе тогда сделать больно.
— Так ты извиняешься? — обрадовалась принцесса. Молодой человек промолчал, и она махнула карандашом и сосредоточенно нанесла тень на скулу на рисунке. — Ладно, буду считать, что ты извинился, и я тебя простила.
— Я не желал сделать больно, — высокомерно подняв подбородок, продолжил послушник. — Но не надо меня фотографировать и рисовать. Я не хочу.
— Но почему? — протянула Каролина жалобно. — Я никому не покажу, честно-честно. Ты красивый, понимаешь? У тебя выразительное лицо, глубокое. И плечи. Я не могу успокоиться, пока тебя не нарисую. У меня так бывает, — пожаловалась она. — Как мания. Думаешь, мне приятно приходить надоедать тебе?
Он безразлично смотрел на нее — и она вздохнула, вырвала листок из блокнота и демонстративно порвала его. Вей Ши, не моргнув и глазом, перевел взгляд на город, и лицо его снова изменилось — он даже веки прикрыл от удовольствия.
— Красиво, — признал он, наконец. — Но есть место красивее. Это великий Пьентан в сезон Желтого ученого. Цветущий Пьентан.
— Когда-нибудь я побываю и там, — убежденно сказала Каролина, засовывая клочки бумаги в карман. — А ты где там жил?
— В центре, — буркнул Вей Ши, снова начиная орудовать щеткой.
— А твои родители сейчас там? А почему ты сюда приехал? — обрадовавшись, что ей отвечают, Каролина начала атаковать его вопросами. — А почему ты булочку не ешь? Может, тебе что-то другое принести? Ты похудел...
— Слушай, — терпеливо проговорил Вей Ши, поднимая голову, — почему ты такая настырная?
— Я не настырная, а любопытная! — отрезала Каролина.
— Ты, — сказал он грубо, — настырная, невоспитанная, не имеющая представление о личных границах девчонка. Твоим родителям надо держать тебя в строгости, иначе тебя никто не возьмет в жены.
Младшая Рудлог даже опешила.
— Это почему это не возьмет? — обиженно спросила она. — Я красивая.
Послушник выпрямился, осмотрел ее с ног до головы.
— Я бы не взял. Ты шумная, а у девы должен быть тихий и мелодичный голос. Как переливы колокольчиков на ветру. Ты вульгарно красишься и слишком много надеваешь украшений, это смотрится нелепо. Ходишь тяжело, а поступь должна быть легкой, и жесты плавные. У тебя темная кожа, а должна быть тонкой и белоснежной. Ты толстая.
Каролина задрала подбородок, хотя губы у нее дрожали.
— А что-нибудь хорошее во мне есть?
Он снова высокомерно осмотрел ее.
— У тебя очень хорошая осанка, — сказал неохотно.
— Ну хоть что-то. И совсем я не толстая, — стараясь сдерживать слезы и подавляя желание сбежать, проговорила Каролина. Ей было очень обидно. — Я фигуристая! И вообще я еще поменяюсь. Знаешь, сколько на мою руку будет претендетов? И вообще я выйду замуж за принца! Может даже за вашего, за йеллоувиньского!
Вей Ши коротко рассмеялся.
— Для нашего йеллоувиньского принца с детства воспитывают трех жен, девочка. Из лучших родов страны. Они тихи, образованы и так красивы, что цветы от стыда закрывают лепестки, когда они проходят мимо. И помимо жен у него будет еще сто наложниц. По одной от каждой провинции.
Каролина слушала открыв рот.
— Бедный принц, — с жалостью сказала она. — Так и с ума сойти можно.
— Что ты понимаешь, — презрительно откликнулся Вей Ши.
— У меня пять сестер и это иногда напоминало сумасшедший дом, — серьезно пояснила принцесса. — А если бы нас было сто, боюсь, Рудлог бы не устоял.
— Они все научены послушанию, — процедил послушник, доскабливая очередную лавку. — И знают свое предназначение. И не будут досаждать.
— Бедные, — опять вздохнула Каролина. — Вот так прожить, когда цель в жизни — не досаждать мужу. Да и вообще, наложницы — это архаизм какой-то. Я бы никогда не согласилась, чтобы у моего мужа были какие-то там наложницы. Или еще какие-то жены.
— Это потому что ты не из Йеллоувиня, — буркнул Вей Ши. — Быть наложницей императора — великая честь для самой девушки, ее семьи и провинции. Это не отношения между мужчиной и женщинами, а отношения между императором и его землями. А жены обеспечивают преданность сильных родов.
— А как же любовь? — грустно поинтересовалась младшая Рудлог, продолжая чиркать в блокноте. Послушник, только набравший в ковшик кипятка, чтобы обдать скамью, посмотрел на принцессу с откровенной насмешкой и жалостью. Но тут же опять напрягся, шагнул к ней.
— Да я не тебя рисую! — возмутилась принцесса и в доказательство потрясла блокнотом. — Я вообще тигра рисую, вот!
Послушник почему-то смотрел на ее тигра с изумлением.
— А почему красный? — спросил он, впившись в нее жестким взглядом.
— Откуда я знаю, — огрызнулась она. — Нарисовалось так.
Он поморщился, молча сунул ковшик в котел, подхватил его шестом и понес дальше, к следующим лавкам. Каролина топала следом.
— Хочешь, я помогу тебе? — предложила она с сочувствием, когда он остановился и снова начал поливать кипятком лавки. — Ты не думай, я не всегда жила во дворце. Раньше мы жили в деревне, и я помогала по дому старшей сестре. И даже козу доила, вот! А ты доил когда-нибудь?
— Нет, — буркнул Вей Ши.
— А корову?
— Я что, какой-то грязный крестьянин? — процедил послушник.
Каролина удивленно окинула взглядом его простую бедную одежду.
— А чем ты лучше крестьянина? — рассудительно заметила она. — И он, и ты, тяжело работаете, чтобы прожить. Тогда откуда в тебе столько высокомерия? Папа всегда говорил, что люди, которые зарабатывают себе на жизнь честным трудом, заслуживают уважения. Независимо от происхождения. Вот разве тебе было бы приятно, если бы я тебя презирала только потому, что ты вынужден работать, а я нет? Или потому что моя семья богатая, а ты нет? Это ведь неправильно. Главное ведь не кто ты, а какой ты.
— Твой отец — идеалист, — презрительно откликнулся он. — А ты еще слишком маленькая и глупая. В мире происхождение значит все. Сильнее кровь — ближе к богам. Простолюдин может позволить себе все, с него спроса нет. А тот, кто отмечен божественной кровью, отмечен и большой ответственностью.
— О, — догадалась Каролина, — так ты из обедневших аристократов? Но это же не значит, что надо быть таким злым. Я от тебя достойного уважения еще ничего не видела, если честно. Ты все время задираешь нос и грубишь. С тобой очень трудно общаться.
Он в раздражении повернулся к ней.
— Неужели непонятно, что я с тобой вообще не хочу общаться?
— Это-то понятно. А почему? — рассеянно спросила Каролина. Пальцы опять потянулись к блокноту, и красный карандаш из пенала сам прыгнул в руку, честное слово!
— Тебе сколько лет?
— Скоро будет тринадцать! — гордо заявила принцесса, снова рисуя тигра. На этот раз тигр прижался к земле и готовился атаковать.
На самом деле тринадцать исполнялось в августе, сразу после Ангелининого дня рождения, но зачем уточнять?
— А мне двадцать один, — сообщил Вей Ши, надраивая лавку щеткой. — Мне просто неинтересно.
— Неинтересно, — обиженно пробурчала Каролинка, пририсовывая тигру раздраженно ударяющий по боку хвост. — Зато мне интересно, вот! И вообще, храм для всех, хочу и хожу. Хочу, и стою рядом! Хочу и разговари...
— Великий праотец, это худшее из наказаний! — резко выдохнул послушник. — С тобой рядом находиться невозможно, ты, шумная, невыносимая деревенщина! Даже в казармах было спокойнее!
Каролина надулась, топнула ногой.
— Слушай, ну почему ты все время грубишь? И такой высокомерный, а сам ведь ничего из себя не представляешь! Даже дедушке помогал с таким лицом, будто тебя сейчас стошнит! А еще... еще ты на девчонку похож, вот!
И, не найдя больше слов, от избытка чувств швынула в него карандашом. Вей Ши, стоящий вполоборота, дернулся в сторону — и от резкого движения остатки кипятка из ковшика плеснули ему на рубаху.
— Мамочки, — пискнула Каролинка, мгновенно растеряв запал и прижав блокнот к груди. — Прости пожалуйста, извини, я не хотела, правда!!!
Вей Ши с шипением тянул рубаху вверх, и принцесса замерла. Спина его была покрыта розовыми длинными рубцами. Каролинка ахнула, и йеллоувинец быстро повернулся к ней лицом. Бок его покраснел, и он набросил рубаху на спину, завязав рукава на шее.
— Тебя что, кто-то избил? — всхлипнув от ужаса и жалости, спросила принцесса. — Когда я тебя впервые увидела, их не было... Мамочки! Это из-за меня, да? Тебя так наказал Четери? Как же так?
На последних словах голос ее сорвался и она горько заплакала, размазывая слезы по щекам вместе с тушью.
— Какой кошмаааар! Как же тааак? Я думала, он доообрыыый... — принцесса подскочила к Вей Ши, на скулах которого проступали красные пятна, схватила его за руку. — Слушай, пойдем со мной, а? У нас есть виталисты, они тебя вылечат. А еще у меня деньги есть! Я тебе дам и ты сможешь вернуться в Йеллоувинь, к семье! Сколько хочешь дам!
— Послушай, девчонка, — процедил послушник, отнимая руку и склоняясь к ней. Глаза у него были бешеными, но голос — сдержанным, тихим. — Оставь меня, наконец, в покое. И не смей никому говорить про то, что ты увидела. Иначе я не посмотрю на них, — он кивнул в сторону охранников, — и точно тебе что-нибудь сломаю.
