Мы уснули лишь под утро. Дьюри долго смеялся, когда я описывала, как моя тень прыгнула страстно на него, и они слились в долгом поцелуе.
— А что, не было этого, да, не было? — смеялась и краснела я.
— Никитари долго плевался потом и ржал, несчастную пришлось заставить забыться сном, — ответил Харзиен, притянув меня к себе и поцеловав, — говорю же тебе, я вижу всё таким, какое оно есть на самом деле. Так что твоя тень выглядит довольно неприятно, ведь Силону уже около трехсот лет. Кроме того, Ники всегда прикрывает меня, и в тот раз, зная, что Сесиллу бросили в яму, к ней домой отправился он сам. Тебя там никто не ожидал увидеть, и поэтому Ники сначала был в замешательстве, а уж, когда девица прыгнула на него, он и совсем растерялся и просто усыпил её.
Я улыбнулась, представив бедного Никитари в компании со страстно распалившимся фрагом.
— Фраги неумелы в магии, они всего лишь принимают облик. Сначала этот орден занимался опытами по продлению жизни, и лишь Силон стал перенимать некоторые магические знания. Кстати, то, что ему удалось оторвать твою тень, тень дьюри и к тому же Асниету, говорит о том, что фраг становится всё сильней, но... ты смогла перетянуть свою суть от тени обратно. Ты почти стала прежней.
— Почти. Но оставим меня. С вами ланваальдцы, вот что удивило меня. Как вам удалось, Харз?
— Это заслуга полностью Милиена! — воскликнул дьюри, быстро сев в гамаке, — всё началось с его игры в их ланваальдское поло...
— А я видела! — я рассмеялась, вспомнив, здоровенные фигуры, бегающие по полю с конской головой.
— Ты, смотрю я, всё видела?! — улыбнулся Харз, покачав головой, — ничем тебя не удивишь.
Харзиен одевался. Рубашка, тонкая и белая, с длинным рукавом, аруазская, кожаные в металлических бляхах доспехи, кожаные штаны, сапоги длинные и мягкие, обтягивающие ногу чулком...
— Да уж, — хмуро проговорила я, — но лучше об этом не вспоминать, — ответила я. — Теперь у тебя есть флот, Харзиен...
— Да! И, благодаря тебе, этот флот, наконец, поднялся наверх, — он склонился и поцеловал меня.
Выпрямился и теперь смотрел на меня сверху вниз.
— Не благодаря мне, а благодаря тому, что я, наконец, добралась до Слоулии. Память говорит мне услужливо, что дважды я так и не появилась в Слоулии и осталась в Слюках с ивенгом, прожив там до своей старости.
— Да, — рассмеялся дьюри, — было и такое. — И добавил, — в Ивеноге тогда восстание закончилось кровавой бойней.
— А двух братьев дьюри казнили на костре...
— Много тогда народу погибло.
Я стояла напротив Харзиена. Солнце светило через маленький иллюминатор и едва освещало это такое родное лицо.
Такое было уже один раз. В круге восьмом. И тогда через несколько часов Эхалион сгорел в небе от попадания ядра метательной машины ивенгов. Помнился страшный крик улхатона, перекрывающий всё. Люди, горящие и выбрасывающиеся из узких окон. Жуткая боль, запах горевшей собственной плоти... и небытие, накрывающее спасительным саваном.
Но то, что сейчас открыто в памяти и понятно, исчезнет, расплывётся неясными ощущениями и предчувствиями, лишь только мы покинем пределы Слоулии. И придётся остаться один на один с настоящим, видя прошлое своё и будущее лишь до позволенного тебе предела. Удивительная страна Слоулия. Но девятый круг — последний...
— Да, есть такое, Олие, — дьюри уже взялся за ручку двери, — но... свернуть и пойти по другому пути я не могу, и ты это знаешь. Цепь событий приводит меня вот уже в который раз сюда. Однако теперь у нас есть флот! В этот раз и ланваальдцы на нашей стороне, а это впервые. Просто помни, что я люблю тебя, Олие...
— И я люблю тебя, дьюри... Ты и не знаешь, как я тебя люблю...
Боевой рев улхатонов разрезал сонную тишину утра. Борт Эхалиона дрогнул. Дрожь пробежала под ногами, словно древнее существо, очнувшись от сна, расправляло свои члены. Качнулись стены корабля. Затрещала обшивка. Это улхатон проверяет, как слушается его машина.
— Пора, О.
— Пора, Харзиен. — И еле слышно добавила, уже глядя ему в спину, — да хранят тебя силы Света...
* * *
В открытую дверь боком заглянул Весклюдий. И побежал дальше. Я заторопилась за ним.
— Эхалион говорит, что идём в Ивеногу, — тараторил трап. — Жарковато будет. Метательных трубок взято мало. К тому же, старые, испытанные в боях, аркелузы заменили на новомодные геккели... Не знаю, не знаю, к чему это приведёт?!
— К взлёту готооовсь! — прогремела команда, усиленная заклинанием.
Открылись щели по бортам дирижаблей. Огромные крылья улхатонов, одетые в броню, матово блеснули в лучах солнца. В спешке задраивались люки. Закрывались иллюминаторы. Я слышала, как вздрагивает корабль, как вздыхает в застывшей от напряженного ожидания тишине улхатон Эхалион. Мощное крыло мелькнуло чёрной тенью в круглом оконце... ещё раз... ещё... и махина лодки оторвалась от поверхности моря.
Дирижабли один за другим поднимались в небо.
На палубе десятки людей застыли в ожидании. Ивенога здесь недалеко. Лишь пересечь море. Для улхатона и дракона это считанные часы. И окружить Галазийю с моря и воздуха. К этому времени Никитари и Милиен поднимут болотников... Так сказал дьюри в те короткие минуты, когда мы были вместе.
Часть 19
* * *
С каждым взмахом крыльев улхатона, судно вздрагивало, мягко подавалось вперёд, возвращалось... Старые, вытертые многими годами службы половицы и обшивка стен скрипели.
Было очень душно. Здесь, в носовой части корабля, запах пота и особого вонючего секрета улхатона смешивался с убойной дозой ароматных масел, которыми пользовались слоулины, судя по всему так спасаясь от боевого 'духа' древнего спрута.
Огромные лопасти механических опахал, вызывали лишь небольшое движение воздуха внутри. Опахала эти крутились от потоков ветра, ударявшего в лопасти маленьких флюгеров на крыше дирижабля.
На борту корабля, как мне сообщил трап, было пятьдесят человек. Из них только десять управляло судном. Эти десять: дьюри, трое слоулинов, четверо улл, отвечавших за порядок на судне, и двое ивенгов, занимавшихся пушкой у правого борта, находились в носовой части корабля.
Если пройти по переходам, тянувшимся вдоль обоих бортов, можно попасть в хвостовую часть. Весклюдий всё время снуёт туда-сюда по кораблю, покрикивает на расползавшихся от скуки и жары воинов. Но у него приказ дьюри не пускать никого на бак — носовую часть корабля.
— Улхатоны страшно нервничают от суеты и многоголосицы, — трещит Весклюдий, и тут же кричит улле в расстегнутых на груди тяжелых доспехах, прорвавшемуся в поисках воды почти до самого командного мостика, — бочка с водой на юте по левому борту!..
Бойницы расположены по обоим бортам на уровне глаз воина. Сейчас они задраены металлическими чёрными бляхами. В центре каждой видится истёртая временем уллалийская руна, приносящая удачу в бою.
— Почему на слоулинском корабле уллалийские руны? — спрашиваю трапа, гладя рукой гладкую поверхность металла.
— Слоулины чтут всех богов народов, с которыми они находятся в дружественных отношениях. Они говорят, что 'если бог помогает одному доброму человеку, то это добрый бог, и он не откажет в помощи другому доброму человеку', — трап рад был поболтать, но находился всё время в движении и половину его слов я иногда не слышала.
За толстыми стёклами иллюминаторов бирюзовым зрачком шевелится море. Иногда виден горизонт, слепящее солнце врывается вовнутрь... Тяжёлый вздох улхатона... И перепончатое огромное крыло закрывает светило. Синие, набухшие вены-жилы просвечивают на свету.
И я оглядываюсь. Встречаю взгляд дьюри. Он смотрит на меня, остановившись и повернувшись вполоборота. Некоторое время он молчит, но вот улыбнулся:
'Скоро Ивенога. Осталось совсем немного. Посмотри вниз. Видишь остров?'
Я отворачиваюсь и, вытянув шею, смотрю вниз. Песчаный желток острова с почти разрушенным замком на нём.
'Остров Миезу. Здесь, в подвале, держали Мильку...'
Я не поверила тогда рассказам менялы и Геру. А остров Миезу и мальчишка, превращавшийся в дракона, бившийся о стены и окна, пытаясь вырваться из плена, оказывается, были правдой...
* * *
Жаркая и жестокая страна Ивенога выплывала на горизонте длинной полосой, тянущейся далеко, куда хватало глаз и обзора в маленьком иллюминаторе.
Слышны были команды дьюри дирижаблям разделиться на десятки. Часть кораблей стала снижаться. Бока ярких куполов обвисли, теряя воздух. Вот они сдулись совсем. Там, где на носу кораблей виделись изображения древних крылатых существ подводного мира, открылись люки. Щупальца улхатонов выпрастывались наружу из них, и, жадно касаясь воды, стремительно тянули свою ношу на дно.
Вскоре десятка кораблей исчезла в глубине. Они войдут в порт Галайзии под водой.
Остальные дирижабли летели в направлении берега, быстро приближаясь к нему. Пестрые купола их проплывали передо мной. Длинноногие птицы, огнедышащие драконы, лианы и огромные цветы, звезды и луна... но больше всего было изображений улхатонов. Крылатое существо с распростёртыми над водой щупальцами. Туловище огромного спрута и безглазая голова.
— Улхатоны безглазы? — тихо спросила я, чувствуя, что Весклюдий толчётся где-то возле меня.
— Им в их подводных пещерах глаза без надобности, к тому же они и так всё видят, — ответил трап.
— Третий глаз у них, значит, — улыбнулась я.
— Третий глаз? — удивлённо пробормотал Весклюдий, — а что... это многое объясняет. Только где?
— Не обращай внимания, Весклюдий, это так, мысли вслух. Природа зрения у древних существ может быть совсем иная.
— Ну да, ну да... — бормотал трап, вися в воздухе у моего плеча, и равнодушно глядя в иллюминатор на водную поверхность бесцветными глазками-точечками, — природа у них, конечно, иная, древняя, благородная... зато воняют они, как обычная яма с отбросами.
И вздрогнул. Замотал головой и даже покачнулся, ударившись о мое плечо.
'И нечего на меня орать, Э! Сколько раз я присылал к тебе своих уборщиков, так нет же, мыться, видите ли, им не пристало. А вонять так можно?!'
Эта тирада трапа стала для меня неожиданностью. Язык был странный, словно дельфиний. Но он был мне понятен!
'Ты, шестиногий, убогий трап, что ты понимаешь в боевом ритуале древних улхатонов...'
Писк, который, казалось, сейчас просверлит мне мозг, никак не походил на голос существа, рёв которого слышался при подъёме с глубины, там, в Слоулии, но он был совсем не гневный, а скорее насмешливый, а улхатон тем временем продолжал:
'... будто скверная мо, ты жужжишь над моим ухом и сплетничаешь обо мне по закоулкам! Ты ведь знаешь, что улхатон в бою свиреп и неукротим, и ему не пристало, как суетливой мо, тереть себя мочалками и натирать маслами. Удача потеряет наш след'.
'Нет, — яростно пищал и свистел на древнем улхатонском Весклюдий, — это мы все передохнем ещё до того, как войдём в порт Галазийи!'
'А-а, ты так?! Тащи, презренная шестиножка, сюда свои мочалки и мыльницы! Давай! И пускай все подождут, пока мочалки и мыльницы ползают по моим членам! Давай!'
'Весклюдий, — дьюри смотрел в нашу сторону, — отставить бардак на корабле'.
'Есть отставить бардак, — проворчал трап, досвистывая почти шёпотом улхатону: — а мочалок я тебе сразу после боя пришлю, так и знай, сам напросился...'
Трап уже сидел у меня на плече, словно искал защиты. Корабль потряхивало из стороны в сторону. Это спрут гневно ворочался в своем аквариуме. Давящая на уши тишина наступила вдруг. И в этой тишине один из слоулинов проговорил:
— Под нами порт Галазийи.
Второй, прижавшийся глазом к длинной трубке, уходившей в пол дирижабля, вторил ему:
— Эскадра под командованием Таури вошла в залив. Таури ждёт приказа.
Я, вытянув шею, смотрела вниз. В тёмной толще воды виднелись веретёнообразные туловища кораблей, застывших неподвижно в ожидании команды.
Дирижабли в небе неслись на всех парусах к городу. Открывались бойницы, расчехлялись жерла геккелей. Тупорылые их морды уже уставились вниз на улицы столицы Ивеноги. Подкатывались кривобокие тележки с ядрами. Слоулины поливали на них дымящуюся жидкость.
Внизу мелькают улицы, дома, люди, бегущие к центру города, к дворцу императора... Запрокинутые к небу их лица смотрят на нас. Ланваальдцев почти нет. Единицы их мелькают в окнах дворца.
Над дворцом Эхалион останавливается. Тяжёлый вздох улхатона протяжно слышится в напряжённой тишине на корабле.
— Вегасулой, Летузий, Барк, пора.
Это были имена илеонов, начальников эскадр. Дирижабли окружали город, спускались всё ниже. Тяжёлые якоря зарывались в землю в рост человеческий. Верёвочные лестницы бросались из открытых люков во множестве. Первые воины уже бежали к дворцу.
Но город не оказывал сопротивления. Не было даже привычных отрядов слонов. Жители радостно обнимали воинов, потрясали старыми, припрятанными и вытащенными по случаю из сараев мечами... и бежали... бежали все в одном направлении, в направлении площади.
— Ждём, — тихо говорит дьюри.
И его слышат все. Воины, напряжённо застывшие в переходах возле бойниц. Слоулины, ревниво оглядывающие свои пушки. Корабли под водой, что остались там, у входа в бухту.
А сигнала с земли всё нет. Людской муравейник внизу шевелится, копошится. То стремительно собирается в шевелящийся кокон вокруг дворца, то вдруг расползается в стороны.
— Таури, эскадру наверх, — произносит вдруг отчётливо в этой тишине Харзиен, продолжая всматриваться в происходящее под нами в отводную трубку-перископ.
— Таури, эскадру наверх, — будто эхо повторяет за ним ближайший к нему слоулин.
— Вегасулой, Летузий, Барк... Ждать команды!
Дьюри медлит, выжидает. Я слышу его сомнение. Там, во дворце могут быть Никитари, Милиен... Сотни людей собрались на площади. Он не хочет кровавого повторения бунта болотников. А дворец сейчас плотно прикрыт толпой людей. Почему они никак не могут отойти от него? Ведь сейчас, когда флот слоулинов здесь, Милиен и Никитари должны подать сигнал, что можно открыть огонь по дворцу, но этого не происходит...
Если сигнала не будет, эскадры высадятся на землю и возьмут дворец...
И сигнала всё не было.
Дирижабли медленно снижаются, пытаются оказаться ближе. Высадившиеся воины уже смешались с толпой. Но что-то их останавливает, и они замирают вместе со всеми.
— Там же дети! — чей-то возмущенный возглас проносится по кораблю.
— Араззо собрал детей во дворце!
Как такое возможно?!
Дети стояли на балконах, в дверях дворца. Маленькие плакали, тянули ручки к матерям. Старшие угрюмо молчали... За спинами детей маячили охранники и тихари. 'Защити своего императора, повторение Солнца на земле, ценою жизни своей' — слова из свода законов имперской Ивеноги.
Собственный народ отвернулся от Араззо. Армия наёмников изменила. Император, который был никому не нужен в своей стране, не имел сил покончить со своей жалкой властью. Он спрятался за спины детей.
Вот дети, на плечи и головы которых летели оплеухи и удары кулаков, нестройно затянули гимн императору, при котором всем полагалось пасть на колени. И люди принялись оглядываться назад, на соседей. И их головы испуганно вжимались в плечи — лишь бы стерв не заметил, что извечный закон нарушен, и плеть не прошлась бы по голове.
