Ири, уронив голову, обессилено прислонился к стене, не понимая, что происходит и почему... Почему... Почему... Мистраль?
Секунда. И они смотрят друг на друга, желая лишь одного — прикосновения. Понимая, что желают, и стыдясь своих чувств.
— Ты в порядке? Они не успели ничего с тобой сделать?
Господи, когда у Мистраля стал такой неуверенный дрожащий голос? Это не может быть Мистраль. Этот жалкий трясущийся человек — это не может быть... ОН
Слова, мысли, чувства — всё исчезло, закружилось, сметённое неистовым, обрушившимся на него вихрем рук, губ, прикосновений.
— ИРРРИИИИИ!!!!! — почти мучительный стон
— РАААААН! — ответное, похожее на судорожный всхлип
Слиться, исступлённо, отчаянно, в единое целое, не замечая валяющихся рядом мёртвых тел, не замечая запаха помойки, не замечая ничего вокруг.
Не отпускать!!!!!
Ни на секунду.
Не дышать.
Умереть.
Никогда не просыпаться!
Потому что....
Всё это сейчас исчезнет...
Карета, незнакомая карета... Да какая, собственно, разница?
Где... Что... Когда... Как...
Всё смешалось в одно жадное неистовое
Дыхание
Прикосновение
Боль
Любовь
Страсть
Страх
Не отпускать!!!
Не разжимать рук!!!
Ни на мгновение. Стремясь стать ближе.
Ещё ближе!!!
Сорвать кожу, которая не даёт...
Соединиться
и биться в судорожной, непрекращающейся агонии скорченных распластанных на кровати тел.
Когда и как они оказались в доме Мистраля? Когда они успели? Как?
Не разъединяя объятий ни на секунду.
Не отрывая губ.
Слова... Боль... Осознание?
Пусть всё будет потом, но не сейчас. Сейчас всё это неважно. Сейчас нет сил отказаться от самих себя. Нет сил, чтобы бороться. Нет сил, чтобы уйти.
Пылать в огне боли и наслаждения, чувствуя, что Грандин почти вбивает его в кровать. Трахает безжалостно, без всякой нежности, с рычанием, жёстко и неумолимо.
И свои собственные крики и ругательства, требующие:
— Ещё!!!.. Ещё! Сильнее!!! Да!!!..
Задохнуться, умереть. Осознать эту блаженную смерть.
Умереть и родиться вновь, ощущая единение, полное, безоговорочное, мистическое...
МЫ С ТОБОЮ СОЗДАНЫ ДРУГ ДЛЯ ДРУГА!
И снова смерть понимания, что это не может быть навсегда, что через несколько минут, как только они смогут внятно говорить, всё будет безжалостно растоптано и уничтожено ими двумя.
Но не сейчас... Сейчас пусть будут безумие и сон. Пусть будет страсть. Ещё немножечко... Как можно дольше... Молчать, не спрашивая и не задавая вопросов... Ещё... Ещё... Ещё!
Ири не знал, сколько прошло времени, точно так же, как вряд ли это представлял Мистраль. Они любили друг друга впервые до полного изнеможения. И когда сил уже не оставалось, снова бросались в бой, чтобы раз за разом умирать и рождаться заново. Как два феникса, сгорающих и восстающих из пепла, чтобы вновь сгореть в пламени друг друга.
Уже не стоны, а тихий вой навстречу этому стремительному телу. Так сладко, так глубоко, ещё сильнее. Хочется, чтобы это никогда не прекращалось.
А когда на смену безумию приходит разум, задушить его отчаянным безмолвием, позволив этим рукам скользить вдоль своего тела снова и снова, пока опять не вспыхнет ПЛАМЯ.
Словно понимая неизбежность расставания, они пытались взять на будущее как можно больше.
Когда Ири перевернул его на живот, Мистраль не возражал, позволив ему сделать всё, что желает, только бы он был с ним рядом в эту секунду.
Ближе! Ещё ближе. Любовь моя.
И когда наступило утро, а быть может новый день или вечер, они продолжали молчать. Боясь разрушить этот хрупкий миг, казалось бы, возникшего взаимопонимания.
Но невозможно молчать бесконечно. Они говорили. Говорили о пустяках: о погоде, о любых приходящих в голову бессмыслицах. Боясь задать вопрос, боясь услышать ответ.
— Ты понимаешь, что ничего не изменилось между нами? — Ар даже не ожидал, что его голос окажется таким слабым и беззвучным, но Мистраль услышал его, ведь он ждал именно этого вопроса.
— Я бы хотел, чтобы всё изменилось, малыш, ты знаешь, — отозвался он и смолк, заметив, как досадливо дёрнулась нежная смуглая щека.
Эти война искалечила их обоих, не просто искалечила — изменила до неузнаваемости. Разве можно было бы представить, что на нежном лице Ири может промелькнуть вот такое сардоническое выражение, что он вот так вот может дёрнуть щекой, словно отгоняя досадное насекомое? Разве можно было представить, что когда-нибудь Мистраль унизится до того, чтобы попросить?
Сколько раз он уже наступал на горло собственной гордости? — Мистраль сбился со счёта, потому что он устал считать. Ири Ар, обвинивший Мистраля в том, что тот вытирает об него ноги, не желал замечать, что сотворил сам, не позволяя Мистралю подняться с колен, на которых Грандин стоял перед ним, глотая унижения, прощая обиды...
Но это не могло длиться вечно.
Ири стоял у камина, вытянув руки к пламени, словно пытаясь отогреться. Удивительно домашняя и такая беззащитная поза, напоминающая о тех днях, когда он стоял точно так же, напоминая забавную нахохленную птицу, улыбаясь ему, наполняя дом солнечным светом и теплом, альтернативы для которого не существовало, а если бы и существовало, Мистраль не пожелал бы забыть или заменить. Сейчас, глядя на любовника, он снова болел, понимая, как же остро ему всего этого не хватает, словно вместе с этой погасшей улыбкой умерла часть собственной души. А может быть, она не умерла, просто там, внутри, существовали дыры, заполнить которые мог только Ар, если бы пожелал вернуться. И хочется сделать один шаг, преодолеть расстояние, стереть эту невидимую черту, заставить забыться снова. Но то, что произошло между ними, невозможно было отменить... никак. Ири не желал прощать. Ири не желал верить. Мистраль не мог простить неверия. Не мог принять. Он не нуждался в одолжениях.
Ар давно оделся, продолжая в молчании гипнотизировать камин. Время страсти миновало, пришло время для общения.
А Мистраля рвало изнутри на части в желании обнять, прижать к себе, завалить на кровать, на ковёр, неважно куда, и заняться любовью. Не позволять говорить, стереть поцелуями это невидимое, образовавшееся между ними нечто. Уговорить, умолять... может быть....
Но только унизившись до мольбы, позволив по-настоящему встать перед Аром на колени, Грандин никогда не сможет простить этого ни ему, ни себе. У любого отчаяния, у любой бездны существует предел, дно, дальше которого зайти невозможно, приходит пора сказать себе "стоп".
И он смотрел на Ири в молчании, тяжёлом, полном ожидания грозы, первые раскаты которой ещё не начали звучать в комнате, но в воздухе ощутимо пахло напряжением.
Ири красивый, как хрупкий нежный цветок, сломанный цветок. Изящные смуглые пальцы почти касаются багрового пламени, но холод, который сковал его сердце, невозможно растопить с помощью всего лишь обычного очага.
— Ты имеешь представление, почему эти люди напали на тебя? — спросил Мистраль, желая снять напряжение. Этот вопрос вертелся у него на языке с той самой секунды, как они встретились, и он отбил Ара от нападающих. Но, одновременно, он боялся задать его, потому что опасался, что ответ подтвердит его самые худшие подозрения.
Ири постоянно пропадал с герен Ланом, и, исходя из случившегося, для заинтересованных лиц поездки перестали восприниматься безобидными.
Неужели дядя пытается устранить Ири? Не предупредив Мистраля?! Нет! Это было слишком немыслимо. Больше похоже на случайность, чем на правду.
— Только предположение. Но пока это не удастся проверить, не вижу смысла бросаться громкими заявлениями, — Ири повернулся к нему. Золотистый сияющий мотылек с дрожащими крылышками. Но сколько же в его голосе и поведении непривычной зрелой взрослости... — я принял их за грабителей, но они спросили моё имя...
Он тряхнул головой.
— Очевидно, моё официальное назначение кое-кому пришлось не по душе, — он сощурился, оценивая реакцию. — Удивительно, мне казалось, уж кто-кто, но ты-то точно должен быть в курсе.
— Что?!
Сначала Мистралю показалось, что он ослышался. Заявление не то чтобы походило на удар пыльным мешком по голове, но почти. Грандин оказался не просто потрясён — откровенно впал в ступор на пару секунд.
— Тебя... назначили? Официально? Но... Это невозможно! — он почти выкрикнул эти слова, не замечая, что даёт Ири повод понасмешничать над собой таким. Заставить Мистраля потерять невозмутимость мог только Ар.
Не акцентируясь на его реакции, Ири прохладно кивнул.
— Возможно, как выяснилось. Я тоже считаю, что Лан опережает события, но... причин для отказа у меня нет. Да и вряд ли он возможен, — он вздёрнул подбородок, пронзая сердце Грандина этой новой манерой, такой непривычной, так не идущей ему. Когда он успел стать таким... чужим?
Но всё это было сущей мелочью по сравнению с услышанным.
— Ири, ты... ты ведь догадываешься, что сейчас происходит? — спросил Мистраль почти жалобно.
В свете нового заявления, причины случившегося покушения показались настолько кристально ясными и очевидными, что оставалось поражаться чужой слепоте и проклинать дядю, намеренно позабывшего поставить племянника в известность.
В том, что Рандо знал об этом назначении, Грандин не сомневался ни секунды, как и в том, что дядя не остановится в своих попытках, если только Мистраль не сумеет остановить Ара.
Ири посмотрел на него с холодным удивлением.
— Происходит то, что должно было произойти, — сказал он. — Мистраль, король лично одобрил мою кандидатуру. Лан болен, и никто не станет упрекать его за проявленное нетерпение, особенно, если это намерение связано с попыткой защитить мою жизнь.
После этих слов Грандин едва не расхохотался, начиная понимать, насколько чудовищно несведущ оказался Ири. Насколько чудовищно несведущ оказался он сам, увлёкшись своей местью и совершенно позабыв о том, чью сторону занимает Ар.
— Разве с Рандо у тебя не возникла аналогичная ситуация? — поразмыслив, выдал Ири, не особо скрывая любопытство.
— Подобной ситуации не может возникнуть! Это беспрецедентно! — процедил Грандин сквозь зубы, судорожно пытаясь обдумать информацию. — Я не могу стать во главе управления по той причине, что не достаточно компетентен, чтобы занять должность. И даже после официального назначения пройдёт не один год до того момента, как Рандо сочтёт меня достаточно подготовленным для самостоятельного плавания. Ири, мой дядя министр, меня готовили с детства, в отличие от тебя, но даже с учётом этого моё официальное назначение на должность может случиться только в случае чрезвычайных обстоятельств, например, полной неспособности дяди справляться со своими обязанностями. Автоматически это подразумевает его полную отставку. Добровольно на это никто не пойдёт. Ири, с какой луны ты свалился? Подобное положение дел существовало всегда, и король об этом прекрасно осведомлён. Сам Рандо ждал десять лет до тех пор... Дьявол, — Мистраль обхватил себя за голову, — Ири, ты уверен, что ничего не путаешь? — наконец спросил он, устремляя на юношу задумчивый и одновременно испуганный взгляд.
— Что такое, Мистраль, зависть душит? — Ар высокомерно вскинул бровь. Теперь, когда страсть прошла и схлынула, на смену ей пришли другие эмоции, самой первой из которых оказалась обида, затмившая собой всё остальное.
Ну, конечно, Мистраль! Сделай вид, что ты беспокоишься обо мне. Тебе же всегда было поперёк горла это моё назначение. Зато у меня есть возможность увидеть твоё лицо. Увы, я ожидал более бурной реакции.
— Ты ведь понимаешь, что происходит? — спросил Грандин, начиная, наконец, постигать страшный смысл того, что пытался донести до него Рандо.
Ири пожал плечами, оглядываясь по сторонам в поисках своего камзола. Нашел его валяющимся у кровати, покраснел, вспоминая события прошлой ночи, и буркнул почти резко, желая замять разговор:
— Что бы ни происходило, тебя это никак не касается. Я уже сказал — отказываться не собираюсь. Причин нет.
— На тебя вчера напали, — тихо, изо всех сил стараясь сдержать подступающее раздражение, которое медленно, но верно охватывало его из-за непробиваемого тупоумия Ара, произнёс Мистраль, — ты не считаешь это достаточной причиной?
— Я считаю это причиной, с которой разберусь сам! — Ири, кусая губы, всё же проследовал к кровати и, натянув камзол и перевязь, ощутил, что начинает злиться. — С чего это вдруг, такая забота с твоей стороны?
Нужно покинуть этот дом до того, как Мистраль сумеет снова подчинить его себе, как отрава вторгнется в сердце, чтобы убить теперь уже окончательно. О чём он думал вчера? Но разве он вчера мог думать? Ведь вчера он умер и родился вновь. Почему же после этого перерождения всё осталось по-старому. Почему не исчезла боль и почему, в тёмных похожих на бархатистую ночь глазах Мистраля кипит ярость, вместо привычной нежности.
Ничего не изменилось, Мистраль. Как бы мы ни лгали себе. Ничего не изменилось на самом деле. Мы только обманули себя. Обманули на одну ночь, полную несбыточного сна. Для того, чтобы, проснувшись, понять, что теперь стало ещё больнее.
— Потому что у меня нет никакого желания присутствовать на твоих похоронах, Ири, — не повышать голос оказалось удивительно трудно. Боже, боже, двумя-тремя словами Ар способен разрушить основу его равновесия, заставляя сцепить зубы, чтобы удержаться от резкости. — Если бы ты соизволил немного подумать, давно бы сообразил, что тебя откровенно подставляют. Лан использует тебя в своих целях.
— Лан использует меня? — Ири коротко хохотнул, скрывая истинную реакцию, не желая показывать, как сильно на самом деле уязвили его эти слова. — Ну что ж, я бы сказал, мне не впервой быть использованным, — Ар почти выплюнул эти слова. — У меня был превосходный учитель, не так ли?
Пощёчина Мистраля, совершенно не отдающего отчёта в своих действиях, заставила его замолчать.
Несколько мгновений в комнате царила потрясённая тишина. Ири не мог поверить, что Грандин ударил его. Мистраль не мог поверить, что он это сделал. Рука бездумно вылетела вперёд, совершенно неконтролируемая, собственная рука, желающая заставить Ара замолчать. Грандин даже не сразу понял, что ударил.
Из разбитой губы Ири медленно потекла струйка крови. Он провёл по ней пальцем и посмотрел, словно сомневаясь в реальности случившегося.
— Мистраль? — спросил он ошарашено, а затем глаза его сделались тёмно-синими, почти фиолетовыми.
— Ири... Прост... — Мистраль не договорил, потому что кулак Ири направился в его лицо.
Несмотря на свой невысокий рост, Ар никогда не был хилым.
Мистраль отбил, рефлекторно подставив запястье, и кулак, лишь слегка скользнув по скуле, ушёл в сторону, не причинив вреда, но заставив Грандина податься назад от той силы, с которой этот удар был нанесён.
Ири, тяжело дыша, смотрел на Мистраля, а затем, резко оттолкнув, бросился прочь из комнаты, желая как можно скорее покинуть это место.
