Но Мистраль, хотя интуитивно понимая, что усугубляет ситуацию, мгновенно схватил его за предплечье и отшвырнул назад, не позволяя уйти. Отшвырнул прежде, чем сам осмыслил, что творит. Это было выше разума, выше любого понимания, слепой животный инстинкт — не отпускать.
Ири пролетел спиной назад и упал, врезавшись в край кровати, с грохотом опрокинув кофейный столик, сметая на пол многочисленный безделушки, ухватился за покрывало в слепой попытке удержать равновесие. Резко выпрямился и остался сидеть, сверля Мистраля взглядом, полным отчаянной злобы и лишённым всяческого страха.
— Вижу, теперь у тебя появились новые методы убеждения. Да, Мистраль? — Ар расхохотался и сплюнул, демонстративно харкнув кровью на ковёр. — Что, решил избить меня, раз не удалось убедить с помощью своего члена.
— Ах, ты... шлюха!!! — Мистраль в ярости вздёрнул любовника на ноги, с трудом удержавшись от нового удара, и толкнул на кровать, ощущая себя жутко... оцепеняюще... словно в каком-то чужом, нереальном кошмаре, когда ты хочешь прекратить безумие, но не можешь, язык и тело словно не подчиняются тебе, заставляя исторгать всё более жалящие и обидные слова, — похоже, ты неплохо начал разбираться в членах. Как я понимаю, уроки Алеса и Ильта тоже пошли тебе на пользу?
Ири, зарычав, слетел с постели и ринулся на него, мечтая только об одном — стереть эту наглую, самодовольную ухмылку с мерзкого лица.
Мистраль без усилий отшвырнул его обратно, ощущая тошноту, жуткую, накатывающую волной, и усталость... Он так хотел прекратить это, видит бог.
— Ублюдок!!!!
— Заткнись, Ири! Просто заткнись и выслушай меня, хоть один раз в жизни. Лан, использует тебя...
— Да пошёл ты, мразь!!!!! — заорал Ири, от этих слов впадая в неконтролируемую истерику. Он вскочил, как если бы его подбросило пружиной и, подлетев к Грандину, принялся исступлённо избивать его кулаками, ногами, пинаясь, нанося удар за ударом, выплёскивая наружу всю накопившуюся за это время ненависть, ярость, негодование, боль. — Тварь!!! Подонок! Засунь себе в жопу свою гнилую заботу обо мне!!! Судишь о людях, треплешь о чувствах, но сам понятия не имеешь, что это такое!!!! Да меня блевать тянет от твоих рассуждений. Ты противен мне, ублюдок! Противен настолько, что я скорее сдохну, чем когда-либо приму твою помощь. Я ненавижу тебя, Грандин Мистраль!!! И клянусь богом!!! Если ещё раз встанешь на моём пути, я... уничтожу тебя! Считаешь людей мусором и грязью, но ты сам всего лишь мусор, Мистраль, жалкий, прячущийся от собственной никчемности мусор. Убожество. Твоя душонка — сточная яма пороков. Сделай милость, не прикасайся к окружающим, потому что всё, что ты делаешь, — это пачкаешь их собой!!! Ты мерзок, Мистраль. Невыносимо мерзок. Прочь с дороги!!! От тебя смердит.
И испуганный этой внезапной вспышкой, Грандин не защищался, лишь беспомощно подставлял руки, отступая к дверям, и не зная, уже просто не зная, как ЭТО остановить? Безумие? Безумие...
АБСОЛЮТНАЯ НЕНАВИСТЬ
Перехватил чужие запястья, пытаясь придержать, но от этого простого движения Ири окончательно впал в неистовство, крича и ударяя ногами, извиваясь, как взбесившийся червяк, так, что удержать стало практически невозможно, немыслимо. Разве что связать. Но Мистраль не настолько утратил рассудок и достоинство, чтобы опуститься до подобного, особенно в свете слов, что Ар обрушил на него — ранящих, обидных, чудовищных и абсолютно несправедливых.
Неужели, Ири видит и воспринимает его ....
ТАКИМ?!!!
Бессмысленная звенящая в ушах пустота. Бездна под ногами, огромный, не имеющий дна котёл, космическая дыра отчаяния, раскрывшаяся, чтобы бросить... Вниз... Ири... Ири... одумайся... что ты сейчас говоришь? Что ты такое говоришь, Ири... опомнись... ИРИ?
Понимание, затопившее рассудок, лишившее воли. До этой секунды, казалось, что они где-то там, на самом краешке себя, в глубине собственного, существующего в мире двоих "мирка неназываемого", держатся за руки, связанные тонкой красной ниточкой надежды, иллюзорной верой, что однажды... всё это... может не сейчас, но однажды, спустя время... образуется. Пройдёт. Встанет на свои места... И сны смогут осуществиться, став явью... Однажды, спустя тысячи лет веры и надежды... А сейчас эта нить стремительно обрывалась под грузом осмысления...
Всё это время... Его Ири... Малыш Ири... СЧИТАЛ ЕГО ТАКИМ?
— Отпусти!!! — Ири ругался, не понимая, как безобразно смотрится со стороны, но сейчас им обоим на это было попросту наплевать.
— Отпустить? Да бога ради. Можешь провалиться хоть в адову пасть, но сначала я заставлю тебя выслушать!!!! — Грандин орал. Не говорил, убедительно и с нажимом, а именно орал, тряся соперника, как грушу, сжимая хрупкие запястья с такой силой, что, казалось, ещё секунда, и он переломает Ару кости.
Желание избить Ири вернулось с новой силой, не просто избить — уничтожить, но вместе с тем, впервые Мистраль словно перешёл границу собственного сознания. И вот оказалось, там, в полном изнеможении, у него открылось второе дыхание, понимание, просвет, когда спасти любимого оказалось гораздо важнее всего остального. Важнее самолюбия, гордости, тщеславия, любой помойки, в которую Ар готов его окунуть... пусть окунает. Пусть подавится своим мнением, своей ненавистью, холит и лелеет обиду, сколько угодно.
Ничто не может испачкать сильнее и сделать человеку больнее, чем он способен сделать это сам. Никто не может сделать человека моральным уродом, кроме него самого.
Но на волне чужой ненависти и отвращения, на волне ярости обрушившегося чужого эго, Мистраль неожиданно оказался способен думать, говорить и дышать... или задыхаться, но не позволять Ири засунуть голову в петлю, упасть с обрыва в очевидную пропасть. И пока от Грандина зависело хоть что-то, он готов был держать Ара до последнего, протягивать руку в оскаленную ненавистью пасть, даже понимая, что её не просто откусят — медленно садистки измочалят по локоть, причинив незабываемую боль. Он вытащит его из этого дерьма, не боясь испачкаться, вытащит за шкирку, но не даст погибнуть. Бездарно, бездумно, за чужой пятак.
— Можешь думать, что угодно. Считаешь моральным уродом? Отлично, бог в помощь. Ар, смотри слюной не захлебнись, когда будешь плевать мне в лицо... Но сдохнуть по причине твоей тупости, я тебе не позволю. Не с моего попустительства, Ар.
— Не позволишь? Да кто ты такой, чтобы распоряжаться моей жизнью?! Ты не сможешь мне помешать, — Ири злобно и яростно бился, пытаясь освободиться от его хватки. Он уже не пытался бежать, но продолжал бороться, когда Грандин резко притянул его к себе, ненавидяще терзая эти непокорные губы, чтобы заставить замолчать, заткнуться...
Господи, Ар, заткнись! Не произноси того, о чём будешь сожалеть впоследствии, не произноси того, что я не смогу забыть и простить тебе...
— Что, не можешь ничего другого, можешь только трахать меня? — Ири рычал язвительно, отворачиваясь и изо всех сил стараясь сдержать собственную просыпающуюся страсть. Он мог ненавидеть, мог орать об отвращении, и умом действительно испытывать подобные чувства, но... стоило Мистралю коснуться его — и собственный мир рассыпался в прах, обрушенный приливом мощного, глубинного, идущего из самых недр чувства...
ЛЮБЛЮ... НЕНАВИЖУ... ЛЮБЛЮ ТЕБЯ БОЛЬШЕ ЖИЗНИ, МИСТРАЛЬ, И БОЛЬШЕ ЖИЗНИ НЕНАВИЖУ... Думаешь, после ЭТОГО мне страшно умереть? Смешно, Мистраль, — человек ставший смыслом моей жизни для того, чтобы понять, что ОН НИ ЧЕРТА НЕ СТОИТ, ТАКОЙ СМЫСЛ.
— Ты можешь сколько угодно воздействовать на моё тело! — закричал Ар, непроизвольно выгибаясь дугой, от пронзившей его судороги наслаждения, которой он не желал, сопротивлялся, но ничего не мог противопоставить. Грандин сводил его с ума, словно в его прикосновениях таился неведомый ключ, с лёгкостью открывающий чужие замки, заставляющий тело реагировать и дрожать. Ири не мог преодолеть эту силу. Пытался защищаться, представлять самые отвратные мерзости, но рассудок, моментально отключался, туманился, ноги подгибались, отказываясь держать, и он... Раскрывался и тянулся навстречу, жадным цветком, умирающим от жажды, расцветающим и начинающим благоухать только в этих спасительных руках, наполненных божественной, любящей влагой нежности, отказаться от которой оказывалось выше его сил, но принять и сдаться было невыносимо противно. Сладкое сумасшествие, причиняющее им обоим только боль, притяжение, которому они оба бессильны были сопротивляться.
Но сейчас, сейчас Ар не мог сдаться, не мог позволить Грандину снова увлечь себя в пучину темноты и боли. Не позволить Мистралю добиться желаемого и вывалять Ири в грязи собственной слабости.
Я не желал бороться с тобой, Мистраль, но ты сделал меня своим врагом. Люди не игрушки, Грандин, но тебе нравится делать им больно. Ты заключил на меня пари. А какая цена назначена в этот раз? Что предложил Рандо, чтобы ты остановил меня? Я лишь не понимаю, зачем? Зачем продолжаешь преследовать, даже зная, что раздавил? Неужели, не можешь успокоиться, пока я не окажусь сломленным тобой или не исчезну из жизни? Но я не проиграю тебе больше, Мистраль, потому что у меня тоже есть гордость. И я не слабак, Ран. Любовь — это не слабость. Жаль лишь, что ты этого никогда не сумеешь понять.
— Это ничего не изменит! Ничего не изменит! — заорал Ири хрипло. — Можешь порвать меня пополам и рассказать об этом всему миру в подробностях, но я не откажусь от предложения Лана, потому что ты никогда не откажешься от Рандо! И ты не имеешь права меня останавливать. Сдохни!! — Ири извернулся, ударил, получил ответный удар... А затем руки Грандина обхватили его за плечи и, почти оторвав от пола, встряхнули несколько раз.
— Что за бред ты мелешь, Ири?!!! Опомнись. Ты сам себя слышишь? Что за чушь ты несёшь? Я не пытаюсь манипулировать и играть тобой, Ири, я пытаюсь защитить тебя, идиот. Не лезь в эти игры. Они не для тебя. Не хочешь встречаться со мной, дьявол тебя побери, — я переживу это. Не можешь видеть меня — я не буду появляться в Академии. Но умоляю тебя, не связывайся с Ланом или с Рандо. Ни с кем из них. Ты не понимаешь, что происходит. Не смей лезть в это. Лан наворотил дел. Он будет отстранен от должности буквально через несколько месяцев. А прикроется он тобой!!! На тебя повесят все его грехи и долги, Ири. Тебя используют в игре, о которой ты не будешь иметь никакого понятия. Тебя казнят или посадят в лучшем случае, но вряд ли это произойдёт. Рандо не допустит, чтобы у Лана появился преемник. Двоевластие должно быть устранено, и если ты примешь этот пост, я не дам за твою жизнь ломаного гроша. Тебя уберут с дороги, Ири. Тебя уже пытаются убрать, остановить, твою мать! Должен же у тебя, в твоей дырявой тупой башке работать инстинкт самосохранения.
-Да пошёл ты, ублюдок. Пошёл ты...
Ар и сам не знал, как ему удалось вырваться и убежать. Видимо, шокированный ненавистью, полыхнувшей в его глазах, Грандин Мистраль разжал руки. А может быть, случилось что-то ещё. Что-то, что внезапно с кристальной ясностью дало им понять:
ВСЁ КОНЧЕНО
Можно дёргаться, сопротивляться, пытаться что-то предпринять, но всё кончено, как если бы слова Ири, наконец, дошли до адресата, полностью открыв для него, что они значили:
ТЫ МЕРЗОК МНЕ. ТЫ МЕРЗОК МНЕ. ТЫ МЕРЗОК МНЕ.
Заставив его бессильно разжать руки и отступить. Принимая поражение. Всё кончено. Навсегда. Бесповоротно и окончательно.
ПРЕДАТЕЛЬ.
Ири пулей вылетел из дома Мистраля, сшибая попадающихся на пути слуг. Запрыгнул в экипаж, проходящий мимо, и обессилено упал на сиденье, зажимая уши и содрогаясь рыданиями.
Ненавижу тебя, Мистраль! Господи... Почему, почему ты не можешь оставить меня в покое? Неужели тебе мало того зла, что ты уже причинил? Мало того, что сделал со мной? Есть ли здесь то, что не взято и не испохаблено тобой, что-то, что ты ещё можешь взять, чтобы искалечить окончательно? Станет ли тебе легче, если я умру?
Иногда, в плену эмоций, люди бывают удивительно слепы, не в состоянии мыслить здраво, и, воспринимая окружающих врагами, замыкаются в собственном панцире заблуждения, перестают отличать ложь от правды, отказываясь от всего, в том числе от помощи, которую не способны воспринимать иначе, чем через зеркало собственного искажённого гневом восприятия.
Глава 39
Можно сказать, что в этой абсолютно безвыходной ситуации Грандин Мистраль прошёл все круги ада, пытаясь не сдаваться до последнего.
Наступив на горло себе, собственным убеждениям, тому, что исповедовал, раз за разом продолжал бороться, не желая сдаться и проиграть, не оставляя для себя даже мысли о поражении.
Но один раз он уже отступил, а тот, кто познал вкус подобной горечи, иногда способен сделать это снова.
Ибо нет ничего бессмысленнее убийства о стену чужого непонимания.
Он не был богом, он был самым обычным человеком, испытывающим эмоции, а самый обычный человек способен однажды задать себе вопрос: Имеет ли это смысл? Спасать того, кто не желает, чтобы его спасли...
Иногда терпение заканчивается даже у богов.
Как долго может болеть сердце, истоптанное сапогами?
Грандин каждый день задавал себе этот вопрос, видя ненавистное красивое лицо напротив себя. Лицо, искажённое ненавистью, и эти синие глаза, в которых бушевали ледяные метели.
Сколько раз после их ссор и поединков он пытался затащить его в постель, готовый использовать любые приёмы, даже откровенно грязные, в надежде, что это сможет их помирить, а если не примирит — заставит Ири понять, понять, что он творит, от чего отказывается, что разрушает? — Много раз. И сколько раз его останавливал ледяной издевательский смех Ара:
— Что, Мистраль, не можешь без меня? Всё никак не успокоишься? Купи себе шампанского.
Тогда вместо страсти рождалась ещё более сильная ненависть, а в ответ звучали ещё более злые и язвительные слова, чтобы, сорвавшись с губ, наполнить сердце мстительной радостью.
Маленький, маленький Ири, по твоему лицу можно читать, как в открытой книге. Понять, какие слова попадают точно в цель, чтобы произнести их снова и увидеть эту мучительную и такую сладкую боль в твоих нежных глазах.
И произнести ещё раз и ещё:
— Я сделал из тебя отличную шлюху. Надеюсь, Иль и Алес не разочарованы моими уроками? Мои приветы!
Ради того, чтобы насладиться на мгновение промелькивающим отчаянно-затравленным выражением. Ненавижу тебя... ненавижу тебя, Ири Ар!
И по ночам выть в подушку, потому что на этой подушке уже никогда не очутится вторая, светловолосая голова. Нам никогда уже не быть вместе.
Глава 40
Выпускной вечер, знаменующий собой окончание Академии и получение верительных грамот, поражал воображение великолепием и пышностью. Коммерческий комитет в этот раз переплюнул сам себя: получив со стороны заинтересованных лиц весьма значительное финансирование торжества, не поскупился на декорации и создал зрелище, достойное присутствия высочайших особ. Что, впрочем, подразумевалось по умолчанию. Ходили слухи, что Его Величество лично прибудет на мероприятие. Всё-таки не каждый день Академия выпускает таких знаменитых учеников.
