— Ничего, все хорошо, Ваше Величество...
— Да, ну тогда возьми вот тебе, — она протянула девушке красивую заколку, из тех, что в изобилии лежали на столе, — У тебя красивые волосы.
— Благодарю, Ваше Величество... — пролепетала девчонка и взяла заколку дрожащей рукой.
— Иди, можешь быть свободна.
Девчонка исчезла мгновенно, царица была довольна. Боятся — это хорошо. Потом еще раз взглянула на себя в зеркало, с удовлетворением отметив и свежий цвет лица, и блеск синих глаз. Прекрасна. Провела пару раз щеткой по распущенным золотым волосам и отправилась на встречу с Советом. Огласить им свою волю.
На месте были все, никто не заболел, никто не отговорился. Онхельма прошла к своему креслу и села за стол. Огляделась. А несколько кресел все-таки пустуют, ну, это те, кого она... Государыня улыбнулась своим мыслям. В этот момент ее взгляд остановился на сидевшем в противоположном конце длинного, скругленного по краям стола, Мариэсе. Колдун был хмур, красив и вглядывался в нее с какой-то напряженной жаждой. Онхельма даже слегка смутилась и покраснела от удовольствия под таким пристальным мужским взглядом. Чтобы прервать этот зрительный контакт, она сказала:
— Господа советники, доложите обстановку.
Поднялся со своего места Мариэс, царица с интересом смотрела на него, ожидая доклада.
— Государыня Онхельма, Ваше Величество, Господа, — начал он поклонившись.
И тут... Тут этот... у нее не было слов...
— Совет собрался сегодня, чтобы огласить Вам свою волю. В должны немедленно предъявить Совету символы власти и доказать свое право на владение ими и страной. В противном случае Вы, Ваше Величество будете объявлены недееспособной.
Немая тишина в зале.
Недееспособной.
Недееспособной?!!!
ЕЁ?!!!
Безмолвие полное беззвучного вопля.
Изнутри, из глубины души пришло верное решение.
А потом в звенящей тишине, словно гром грянул.
— Символы власти? — негромкий голос Онхельмы, — Разумеется. Вы увидите их через несколько минут. Мне нужно спуститься за ними в хранилище.
Совет встретил ее слова в полном молчании. Царица встала, прошла по залу и вышла. Как только Онхельма оказалась за дверью, лицо ее исказила страшная судорога, кулаки сжались, и резко опустились вниз.
Все двери и окна в зале Совета разом захлопнулись, а резной потолок, украшенный расписными плафонами обрушился вниз на головы сидевших в зале людей. Она так и не ушла, стояла тут, слушая вопли, доносившиеся оттуда, и наслаждалась.
Среди престарелых советником было много колдунов. Не имея прав на символы власти, некоторые, тем не менее, обладали довольно большой силой, но самым сильным из них был Мариэс. Если бы он знал, идя на этот Совет, что так сложится, взял бы с собой накопители... Хотя, чего-то подобного следовало ожидать. Но сейчас приходилось рассчитывать только свой резерв и на свои силы.
Он удерживал давящую громаду каменного потолка, образовав под ним подобие низкого купола, пока старики пытались заклинаниями проделать дыру в перекрытии. Однако зал Совета властителей Страны морского берега был построен на совесть, с полной защитой (так во всяком случае всегда считалось) от всяческого колдовского вмешательства. Дедушкам пришлось выкладываться до полного изнеможения, пока дыра, образовавшаяся в полу, достигла такого размера, чтобы из нее можно было вывалиться на нижний этаж по одному.
Пока Мариэс держал потолок, совсем как Атлант небесный свод.
— Черт побери! — думал он про себя, напрягаясь из последних сил, — Как же вы ставили защиту?! А, развратившиеся цари Страны морского берега? Черт бы вас побрал... Пол пробить невозможно, а потолок эта тварь обрушила в один миг, как нечего делать... Прогнила наша власть, к чертям прогнила!
Но сил у него оставалось все меньше, а каменный свод с каждой секундой давил все тяжелее.
— Господи, дай мне сил удержать, пока они все выберутся...
* * *
Что же отдал этот колдун за то, чтобы видеть свою страну свободной?
Свою жизнь.
Что ж, обещанное ему исполнится. Механизм запущен.
* * *
Когда Евтихия пришла в себя от увиденного в море, странное дикое предчувствие сжало ее сердце, она, не оглядываясь, полетела в сторону 'черного берега'.
— Стой! Куда? — метнулся за ней Фаэт.
— Мне нужно... Нужно его увидеть...
— Погоди, глупая птица, я у Сафора отпрошусь и полечу с тобой!
— Не могу! Я не могу ждать...
Воздушный заметался между долгом перед начальством и джентльменскими соображениями, потом все же бросился к старейшине докладывать и отпрашиваться. Будь на его месте Нириель, тот бы не сомневался, что ему делать, но, увы, Нириель в это время выслушивал мудрые советы и наставления Морфоса.
А потом случилось это.
* * *
Темный старейшина Сафор был занят, а этот 'ветродуй' Фаэт все таскался за ним следом, пытаясь обратиться с какой-то просьбой. Наконец темный, скрипя зубами, нашел-таки время выслушать бормотание воздушного о каких-то птицах. А когда понял, о чем, вернее, о ком идет речь...
Воздушный еще никогда не видел старейшину в таком гневе, Фаэт умчался в ужасе догонять голубку, трясясь теперь, что в лучшем случае его убьют, если он ее потеряет. А Сафор понесся к Морфосу. Но только на полдороги его остановил колоссальной силы выплеск злого колдовства. Прямо во дворце. Он устремился туда.
Всех стариков удалось спасти, трое молодых, приносивших присягу вместе с Мариэсом, опустили вниз последнего.
— Теперь вы, — проговорил Мариэс.
— А как же ты?
— Я справлюсь! Вам что, охота геройствовать?
Нет, геройствовать они не были готовы.
— Но...
— Все, уходите порталом! Живо! Объедините свои силы и катитесь отсюда, — проскрежетал он.
Сафор появился, когда портал за ними уже схлопывался, а окончательно обессиленный Мариэс начал сползать на пол. Темный удержал свод, чтобы колдуна не раздавило и попытался привести человека в чувство, но тот выжег до тла свой резерв, в который вложил все, и в том числе свою жизненную силу. А, сделав то, что хотел, просто тихо умер.
Только мысль, что обломками может придавить людей, остановила Сафора от того, чтобы взорвать разрушенное перекрытие и выбросить его вверх каменным фонтаном. Чтобы выплеснуть свою злость. Он же снова опоздал! Опять злое колдовство! Когда же это кончится?!
На место злости пришла скорбь. Темный старейшина придал рухнувшему своду правильную форму, закрепив его замковым камнем в центре, и оставил человека в нем как усыпальнице. Пусть покоится здесь, пока за ним не придут. И пусть его тела не коснется тление.
* * *
Надо сказать, что военные действия вокруг Вермантиума вовсе не отменили обычной мирной жизни в других царствах. И совсем рядом продолжала процветать торговля во всех ее проявлениях.
Невдалеке от берегов Версантиума, где сейчас разыгрывались трагические события, идя под попутным ветром с очередным рейсом из восточного царства Ши-Зинг, волны Полуденного моря бороздил торговый корабль 'Ласточка'. Капитан Ли Сан Фу как раз стоял на палубе, когда на нее приземлилась белая птица. Он поразился — голубка.
Птица показалась капитану необычной, а потому он прищелкнул пальцами — и белые крылья забились пойманные тонкой и прочной ловчей сетью.
— Иди сюда красавица, — бормотал он, — Ты пополнишь мою коллекцию.
На сей раз среди его товаров был ценный груз — клетки с невиданными райскими птицами. Ли Сан Фу аккуратно выпутал испуганную птицу из сети и понес к себе в каюту, где собственно и хранил свой экзотический груз. Он уже собирался посадить в клетку белую голубку, приговаривая:
— Хоть ты и обычная голубка, а все равно кажешься необычной...
И тут услышал:
— Отпустите меня, пожалуйста!
— Что? Кто говорит? — вертел он головой во все стороны.
— Отпустите, пожалуйста! — умоляла...
Голубка!!!
Героический капитан так и сел, открыв рот, но рук не разжал! А когда пришел в себя от припадка изумления, зашептал:
— О! Говорящая птица...!!! — потом повертел голубку перед лицом, заглядывая в ее глаза-бусинки, — Ты и вправду необычная! Если, конечно я не спятил...
— Прошу, отпустите, — молила птица.
— Э, нет, милая. Ты поедешь со мной в Магрибахарт! Я знаю, кому подарю тебя! Я подарю тебя самой великой царице Астинит! Ммммм! И за это выпрошу у нее право беспошлинной торговли на год!
А после этого отправил говорящую голубку в клетку, хорошенько проверил замок и накинул сверху покрывало. Для надежности.
Евтихия была в ужасе. Она же в самой настоящей тюрьме. Утешало только то, что этот корабль плывет туда, куда ей, в общем-то, нужно — в Магрибахарт. А великая царица Астинит как раз та, кому служит ее Алексиор. Она видела ее в прошлый раз, царица показалась ей милосердной женщиной.
* * *
Еще с самого утра с севера и с востока в город начали поступать первые жертвы войны — погорельцы. Просить милости у государыни. Помощи: еду, одежду, ссуду, чтобы начинать все заново. Их сады и поля сгорели на корню, да и дома тоже. Куда им еще идти, как не ней, к матери народа?
Среди погорельцев можно было затеряться, и народ из фиордов воспользовался такой возможностью. Они с самого раннего утра пробирались в город по одному. Темнокожие парни из полусотни Шираса, разумеется, сойти за погорельцев не могли. Для большей правдоподобности "Изамбир" открыто вошел в порт. Вроде как с официальным визитом. Вроде как повелитель отправил убедиться, что государыня Онхельма добралась к себе без досадных происшествий.
Где-то в районе десяти часов утра в город въехала телега, запряженная осликом, ею правила толстуха, вся закопченная и всклокоченная, чисто трубочист. На телеге, весь перевязанный так, что одни глаза виднелись, да и то закрытые, и укрытый рогожами лежал мужчина, а рядом шла закутанная в лохмотья женщина. За ними, опираясь на костыль, хромал весь рослый парень в шапке, надвинутой почти что на нос. Толстуха смачно ругалась и причитала, погоняя несчастного осла, а женщина идущая рядом с телегой, иногда наклонялась, поправить повязки у лежавшего на телеге.
— Нильда, — раздался шепот из-под повязок, — Ну почему ты не захотела остаться?! Я же с ума схожу от беспокойства!
— Молчи! — прошипела она, оглядываясь, — Ты представляешь, что будет со мной, если с тобой что-то случится? Не представляешь? Вот и молчи!
Действительно, что будет с ней, если с ним что-то случится? Она ведь не любила его сначала, но постепенно... Постепенно он стал ей дороже жизни.
* * *
После вчерашнего ночного совещания у Джулиуса, когда все, волнуясь и крича, предлагали свои варианты, как вызволить Шираса из кутузки, на нервах были все. Потому что к единому мнению так и не пришли. Полусотня темнокожих магрибов, те, что приплыли с ним на 'Изамбире', да и команда вместе с капитаном, рвались в бой. Они были уверены, что возьмут застенок хоть в лоб, хоть с тыла. Джулиус спорил, понимая, что дело они будут иметь не только, и не столько со стражей, а с самой колдуньей! Самой кошмарной, какую ему приходилось видеть на своем веку.
— Это у вас на 'черном берегу' цари обычные люди! — говорил он.
— Что ты сказал про наших царей?! — обиделся капитан 'Изамбира'.
— Я хочу сказать, что они у вас нормальные люди! Нормальные люди! Понимаете? А у нас сплошные колдуны! И каждый со своей придурью! А последняя наша распрекрасная государыня — хуже самого черта!
Он остановился, переводя дыхание, потом покачал головой и повернулся к Голену:
— Скажи хотя бы ты им. Соваться туда в лоб бессмысленно.
Голен до этого все больше молчал, изредка вставляя реплики, но сейчас он кивнул Джулиусу и перешел на язык гостей:
— Поверьте, нам придется действовать и силой, и хитростью. И нельзя показывать сразу свои намерения.
Как раз в этот момент пришла толстуха Дениза:
— Мальчик прав! Попретесь в открытую, оглянуться не успеете, как отбросите копыта. Лучше послушайте сюда...
Они еще долго спорили, перекрикивая друг друга, совещались, выдвигая новые варианты, но хоть какое-то подобие плана появилось. Потом, вконец устав от препирательств, решили разойтись, и еще раз попробовать все утрясти утром.
Когда все наконец разошлись, Джулиус устало потер затылок, сказал:
— Все. Не могу больше тут находиться. Я пойду к морю. Спать буду на "Милашке". Не ждите меня сегодня, — вышел.
Голен сидел у стола, вперив взгляд в одну точку. Нильда подошла к нему и встала рядом. Он проговорил:
— Как странно, да, он приехал сюда из-за моря, чтобы спаси меня. А сам теперь попал в застенок, — дрожь пробежала по его телу.
Нильда, почувствовав это, прижала его голову к груди:
— Тебе больно вспоминать?
— Да, — еле слышно, выдохнул юноша, — Это страшно. Эта женщина страшная, если она до него доберется... Она же звереет... получает удовольствие...
Он замолчал, нервно сглотнув.
— Голен, — прошептала Нильда, — Иди ко мне.
— Что, — не понял он, — Я же тут, рядом с тобой...
И поднял голову, взглянув ей в глаза.
— Иди ко мне, глупый, — она запустила пальцы в его густые волосы, слегка царапнула ноготками кожу.
— Ты что... — он не поверил тому, что увидел в ее глазах.
— Иди... Иначе... нас могут убить, а мы так никогда и не узнаем друг друга.
— Ты... хочешь?
Она кивнула, поцеловала его и потянула за руку из кресла.
Внезапно они оказались лежащими на его постели, а потом уже не было ни мира вокруг, ни опасностей, прошлых и настоящих, осталась только жизнь. Настоящая и счастливая. Потом он, тихо улыбаясь, прижимал к себе уснувшую девушку, легко покачивая ее, словно ребенка, и думал, что жизнь странная штука. И что он не жалеет ни об одном горьком испытании, выпавшем на его долю. Потому что это привело его сюда, к ней. И будь у него возможность выбрать новый жизненный путь, не сомневаясь выбрал бы то же самое.
Ибо человек так устроен, он все отдаст за свое счастье.
* * *
И вот сейчас они оба своим счастьем рисковали. И только то, что они вместе, давало хоть какое-то успокоение.
* * *
Фаэт Евтихию так и не нашел. Думал, его Сафор убъет, но убивал его Нириель, пока Сафор не вмешался. Морфос все это время молчал, глядя застывшим взглядом в море, а остальные побаивались его тревожить. Потом старейшина темный просто велел всем расходиться:
— Нечего торчать тут и пялиться, дел по горло! Вон бухта в каком состоянии! А город! Все вон!
Нириель упрямо мотнул головой:
— Я пойду за ней. Я смогу найти ее.
— Иди, — сказал Сафор, — Иди.
А сам указал глазами на Морфоса, неподвижно застывшего скале, задумчивого, и прошептал одними губами:
— Найди. Обязательно.
Когда вся молодежь разбежалась, Сафор присел на скальный выступ рядом с древнейшим. Тот не отреагировал, тогда темный проговорил, высказывая тайные опасения:
— Что мы ему скажем?
Древнейший дух земли пошевелился, потом нехотя прервал свое созерцание:
— А что мы должны ему сказать?
— Ну, если... если...
— Она жива. Я чувствую.
Сафор наконец-то выдохнул с облегчением. Он знал, как дорога древнему Морфосу его девушка-птица.
