Алексиор усмехнулся. Они тут все озабоченные какие-то. Помешанные на сексе. Что, у них нет женщин, что ли?
— А если победить удастся мне? — спросил он.
— Тогда я буду твоим, — ответил Ширас и подмигнул ему.
— Станешь моим? Ляжешь под меня? — хотелось понять, что этим бандитом движет, — Ты же вроде собирался мстить за смерть брата, а хочешь стать мне мальчиком для утех?
Ширас взъярился:
— Не болтай! Убить тебя было бы слишком просто. Ты должен познать унижение. Потому что умереть от твоей руки было для моего брата унижением! А для тебя унижение — спать с мужчиной! И потом, ты и вправду очень хорош. Ты будешь сладко стонать в моих руках...
— Довольно!
Терпение Алексиора истощилось, он начал бой. Собственно, Ширас того и добивался, вывести мальчишку из себя. Тот начнет допускать ошибку за ошибкой, а он, старый опытный воин, будет играть им, как кот с мышью. Однако все вышло не совсем так, как Ширас предполагал. Мальчишка действительно допускал ошибки, но только он ни разу не смог его подловить, более того, сам допускал такие промахи, что даже стыдно становилось, Бандит, чувствуя, что может проиграть, пошел в атаку. Несколько быстрых как молния выпадов, переход... И вот, мальчишка внезапно провел незнакомый прием и обезоружил его. А после отошел в сторону, великодушно позволив поднять саблю.
Бандит был опытный воин, весьма. И все же сейчас он проигрывал. Ширас поднял оружие, встал в стойку. Оттого что победить мальчишку оказалось ему не по силам, он испытывал страшную досаду. И с досады совершил еще одну ошибку, потому что давно уже не разум говорил в его словах, но чистый кураж. Он уже и забыл, что дуэль была до первой крови, он хотел смерти, своей или его.
— Мальчик, ты что, боишься пустить мужчине кровь?
— Не боюсь, — и в ту же секунду Алексиор снова обезоружил бандита и, хрипло выдохнув, прижал саблю к его горлу, — Проси прощенья. За себя и за своего мертвого братца.
— Никогда, — проговорил бандит, — Лучше смерть. Ну же, бей...
Алексиор смотрел в его глаза, бандит готов был умереть. Внезапно он отбросил саблю и повернулся к нему спиной, проговорив:
— Я не хочу убивать тебя. Мне это не нужно. Уходи.
— Тогда я убью тебя, — выкрикнул Ширас, поднимая саблю, — Обернись, Белый кериб! Обернись! Слышишь!
Но Алексиор не стал поворачиваться, только покачал головой:
— Нет. И ты не сможешь убить меня. Уходи.
— Нет, — опустил оружие Ширас, — Отныне я твой.
Алексиор только засмеялся:
— Я не люблю мужчин.
— Долг жизни. Теперь я твой слуга.
— Я сам нищий, какой у меня может быть слуга?
Он подошел к этому странному юноше и положил ему руку на плечо:
— Тогда я стану твоим преданным другом, кериб Ароис.
На эти слова Алексиор обернулся. Ширас протягивал ему руку. Он взглянул в глаза человеку, с которым он только что дрался насмерть, и спросил:
— Друг?
— Друг.
— Согласен.
Они пожали друг другу руки, а Кемиль, до того стоявший в стороне с трепетом ожидая окончания этого поединка, наконец-то выдохнул с облегчением, и с радостным воплем приблизился к участникам благополучно завершившейся дуэли.
— Уважаемые, мы могли бы перенаправить вашу энергию с убийства друг друга на более прибыльные дела!
— Воистину, — ответил ему Ширас.
А потом, еще раз взглянув на Алексиора, со вздохом заметил:
— И все-таки ты слишком красив для мужчины, уважаемый Ароис, — и, видя, что тот снова начинает заводиться, добавил со смехом, — Шутка, уважаемый! Прости. Никто не сомневается в тебе, друг.
— Тогда к чему эти разговоры?
— О, привыкай, белый кериб, у нашего народа есть такая чудесная черта...
— Кх-кхммм... — вставил свое слово Кемиль, — Уважаемый Ширас, вы напрасно открываете этому молодому человеку все наши тайны. И тем самым даете ему оружие против нас.
— Он мой друг, а от друга у меня нет тайн, — гордо ответствовал бандит.
— Я предупреждал, — теперь Кемиль мог считать свою совесть спокойной.
— Так что там за тайны, уважаемые? — Алексиор почуял подвох и развеселился.
— Ээээ, дело в том, что мы, магрибы*, если знаем о человеке что-то, над чем можно хоть как-то посмеяться, или просто досадить ему, будем подкалывать его, и повторять до бесконечности, пока он не взбесится. И, поверь, любой из нас непременно сделает это, даже если ему будет грозить смерть.
(— магрибы*— так именуют себя жители Магрибахарта).
— Да, уважаемый Ширас? А знаете, мне очень нравится эта ваша черта.
— В таком случае, добро пожаловать в наши ряды! — Ширас широко улыбнулся.
— Спасибо. Кстати, уважаемый Ширас, говорят, вы с какой-то целью посещали жилище главного евнуха гарема самого повелителя Магрибахарта?
Бандит действительно наведывался в дом главного евнуха, этого жирного мешка с золотом. С целью ограбления, разумеется. Старый паук и не заметил бы, что его казну чуток пощипали, если бы грабителю не вздумалось прежде навестить комнату его любимой прислужницы. Подумать только, сам ни на что не способен, а такую сочную и свеженькую девочку держит при себе! Это несправедливо! Что там эта жирная кастрированная каракатица может, только облизывать?! Вот он и решил восстановить справедливость и одарить бедняжку настоящей мужской лаской. Немного. И слегка увлекся. Там его и сцапали. После чего неуловимый бандит Ширас загремел прямиком в царский зиндан.
Но нет худа без добра.
Потому что схваченный в постели прекрасной гурии вор был чист как стеклышко, кроме собственных спущенных шаровар, при нем ничего не было обнаружено. Получалось, вроде как и не вор вовсе, а просто любовник. А к неудачливым любовникам повелитель относился намного снисходительнее. Тем более что главный евнух давно уже действовал повелителю на нервы, вечно жаловался на его наложниц. Никакого, де, уважения к его сединам! К тому же, как выяснилось, захапал себе такую миленькую девочку-конфетку...
А потому, в порядке царской милости, Ширасу позволено было откупить свою свободу. Да, свобода обошлась бандиту в кругленькую сумму, но жизнь-то дороже.
В общем, история вышла занятная, и как ни старался знаменитый бандит сохранить ее в тайне, о ней все равно узнал весь Магрибахарт.
Ширас зло сверкнул глазами на Кемиля, тот только развел руками:
— Слава всегда идет впереди человека, — отвечал тюремный смотритель с ехидной улыбочкой.
Бандит скрестил руки на груди, насупился и важно произнес:
— У меня там было дело.
— А... Дело, говорите, уважаемый Ширас, а я подумал, что вы тоже собираетесь поступить евнухом к повелителю в гарем, и пришли проконсультироваться у специалиста...
Договорить Алексиор не успел, бандит с воплем:
— Зря я тебя не убил! — кинулся на него с кулаками.
Алексиор давился смехом и вяло уворачивался, а смотритель Кемиль и четверо стражников, стоявших в сторонке корчились, пытаясь не заржать в полный голос. В конце концов, видя, что Алексиор не сопротивляется, бандит угомонился и стал сам смеяться вместе со всеми:
— Ты далеко пойдешь, белый кериб! У тебя талант говорить гадости!
— Ты не поверишь, уважаемый Ширас, как много у этого юноши разных талантов! — воскликнул Кемиль Низирах, — Если воплотить в жизнь хотя бы часть его идей, мы все не просто озолотимся, мы станем советниками повелителя!
— Что ты говоришь?! Мне нравится идея стать советником, — прищурился Ширас, — О... Я тогда все припомню той жирной кастрированной каракатице! Как я буду над ним издеваться...
И тут оба, бандит и тюремный смотритель наперебой стали строить грандиозные планы обогащения и бредить будущим величием.
— Господа, вы ничего не забыли? — вмешался в их мечты Алексиор.
— Что?! — непонимающе уставились на него оба.
— А то, что зверя надо убить, прежде чем снимать с него шкуру, уважаемые. И чтобы достигнуть хоть чего-нибудь, надо много и упорно работать.
— Кемиль, где ты его откопал? Он всегда так помешан на работе?
— О, ты бы видел, как он замечательно драит отхожие места... — начал было тюремный смотритель.
— Может быть, мне припомнить, что через месяц будет ежегодная инспекционная проверка? — задумчиво покачал головой Алексиор, — Да... Интересно, вот начнут проверять дела в тюремной канцелярии...
— Я все понял, уважаемый Ароис, я буду нем как могила, — тюремный смотритель мгновенно перестал подкалывать парня, вспомнив какую огромную взятку ему пришлось заплатить в прошлый раз, да и вообще, во все прежние годы.
Ширас перевел взгляд с одного на другого и неожиданно сказал:
— Жизнь послала мне шанс стать порядочным человеком. Достойным человеком. Измениться. Шанс принес ты, Ароис. И я им воспользуюсь. А мой брат был сам во всем виноват.
Тут он поклонился и приложил руку к сердцу:
— Для меня честь быть твоим другом, юноша-чужестранец. Какие бы причины не привели тебя к нам, я уверен в одном. Таких людей как ты мало. Они у Создателя все наперечет. И твоя судьба еще не раз изменится, пока ты не займешь то место, которого достоин.
Это были странные, почти пророческие слова, от них душа Алексиора затрепетала в ответ, как струна, тронутая порывом ветра. Какое место... Чего он достоин...?
Глава 33.
Государыня Онхельма собиралась отойти ко сну. Ей приготовили ароматную ванну, принесли немного вина со специями и засахаренных фруктов. Привычка великая сила, хотя в Версантиуме свежие фрукты были круглый год, царица-то была северянкой, она предпочитала цукаты. Камеристка Мила расчесывала ее чудесные золотые волосы и укладывала их на ночь. Онхельма молча смотрела в зеркало невидящим взглядом, когда услышала:
— Государыня, Ваше Величество... Вы такая красивая, такая красивая...
— Ах, — устало махнула рукой царица, она и так знала, что красива, — Скажи что-нибудь новое.
— Государыня, простите мне мою дерзость, но так жаль, что...
— Что?
— Ну... что такая красавица теперь вынуждена будет спать одна... — Мила потупилась и покраснела от смущения, краснеть по заказу она научилась еще в детстве.
— Да... — отрешенно отвечала царица, потом вдруг опомнилась — Что?! Что за глупости ты болтаешь?
— Государыня, не гневайтесь... Но это не справедливо, чтобы такая красивая молодая женщина осталась без мужской ласки.
Онхельма повернулась к ней лицом и расхохоталась.
— Однако какие мысли у тебя в голове? Разве положено девушке знать что-то о мужских ласках?
Камеристка поняла, что немного переборщила, но царица не сердится, и присела в реверансе.
— Не положено, Ваше Величество. Простите.
— Ладно. В принципе... ты говоришь правду, Мила, но мне негоже тебя слушать.
Она подмигнула и рассмеялась пуще прежнего, а служанка осмелилась хихикнуть в ответ. Тут Онхельма перестала смеяться и сказала серьезно:
— Достань мне что-нибудь из вещей той слепой девчонки, Евтихии.
— За... Зачем?
Царица подкатила глаза. Бестолочь. И вот с такими помощниками ей делать дела?
— Затем, Мила, что слепая пропала больше недели назад. А имея ее вещь, я могу попытаться найти девочку. Все-таки будет утешение для ее несчастной матери, — лицемерно добавила она.
— Ах, государыня... вы точно святая...
— Прибереги лесть для более удобного случая. Достанешь?
— Разумеется, госпожа, — Мила смотрела серьезно и даже жестко.
Из чего Онхельма сделала вывод, что этой девице все прекрасно понятно. Что ж, значит, не такая уж и дура. Тем лучше, будет полезна — получит преференции. Царица отвернулась к зеркалу и проговорила:
— А после мы подумаем о том, что ты говорила в самом начале.
— О чем, государыня? — не поняла Мила.
Все-таки бестолочь.
— О моем одиночестве в постели, — Онхельма в зеркале смотрела ей прямо в глаза.
Камеристка ничего не ответила, только взгляд ее показывал, что тут-то она может оказать просто неоценимые услуги. А главное, будет нема как могила.
* * *
Теперь утро государыни Онхельмы начиналось с посещения больного мужа. Несколько минут наедине, немного силы, чтобы продлить ему жизнь, немного общения. В смысле, царица рассказывала безмолвному и неподвижному супругу о своих планах. Разумеется, не обо всех, ибо и стены имеют уши. Она никого не боялась, но зачем давать кому-то в руки подобное оружие? Государыня собиралась править хорошо и мирно, чтобы народ любил ее. Ей очень нравилось, как жители Версантиума приветствовали ее на улицах, может быть, это и немного по-детски, но царице хотелось популярности.
— Итак, мой дорогой муж, сегодня у твоей жены будет первый рабочий день. Пожелай мне удачи. Можешь даже поцеловать. Не можешь? Ах, как жаль...
Ей вдруг стало стыдно своего цинизма, все-таки издеваться над тем, кто не может тебе ответить, это как-то... В общем, она была сильным противником, во всяком случае, таковой себя считала, и победа над бессловесным больным не показалась ей достойной победой. Как бы даже наоборот, захотелось загладить свою вину и сделать что-нибудь благородное, или хотя бы просто доброе.
— Вильмор... Я постараюсь позаботиться о семьях... Ты понимаешь, о чем я.
Но Вильмор молчал в ответ на ее желание как-то загладить свою вину, и царице не получившей желаемого одобрения, стало немного досадно. Она посидела рядом с мужем еще пару минут молча, потом встала и вышла, а в комнату вернулись сиделки.
Царь, недвижимый, скованный оцепенением, бессловесный, тем не менее, оставался царем. И пока он жив, так и будет. Государь Вильмор был не из тех, кто отказывается от ответственности, даже на смертном одре. А потому он озаботился словами своей жены. Ибо знал кое-что, с чем ей придется столкнуться на пути к своему желанию властвовать над страной. Возможно, не все пройдет так гладко, как новая царица планирует. А это может спровоцировать очередную волну жестокостей. На что способна его юная и прекрасная как весна женушка, он уже имел возможность убедиться.
Просто все не так просто.
Когда умерла его первая жена, властительница Мелисандра, остались символы власти царского рода. Великого рода колдунов, история которых уходила корнями вглубь веков, и, поскольку там как-то отметились еще и морские драконы, история была запутанной и изобиловала тайнами.
Так вот, одной из тайн были те самые символы власти. Часть из них была утеряна, ибо предки Мелисандры вели довольно бурный образ жизни. И сейчас старый Хранитель печати, оберегал как зеницу оставшиеся два. Печать и царское кольцо. Оба эти предмета хранились в специальной раке из черного дерева, выложенной чистейшим белым серебром. И печать, и кольцо представляли собой округлые, диаметром чуть больше фаланги большого пальца то ли инкрустированные пластинки, то ли камеи, в очень простых оправах из белого металла. Нечто, вроде металлической чешуи или фрагмента черепашьего панциря. С внутренней стороны видно было, что пластинки переливаются как перламутр, а с внешней — на темно голубом фоне выпуклая белая звезда. Восемь лучей. Герб царского рода, герб Страны морского берега.
Все дело в том, что далеко не каждый мог одеть на руку царское кольцо, а только тот, кого это кольцо примет. Сам Вильмор носить кольцо царского рода не мог, никогда и не пытался, зная, что не обладает необходимыми для этого качествами. И царю оставалось только молиться, чтобы его опасная и непредсказуемая как акула жена не овладела символами власти и не сотворила со страной чего-нибудь ужасного. Что он и делал, когда услышал откуда-то изнутри голос, ответивший ему:
