Белое на голубом

Белое на голубом.

Злой колдуньей не рождаются, ею становятся. Но не сразу, а постепенно.

Как превратить обычную женщину в чудовище?

О, очень просто. Ущемите ее самолюбие, оскорбите ее гордость, отвергните ее любовные притязания и потом пожалейте ее. И тогда фурия в аду не сравнится с ней. Она будет мстить, и мстить будет жестоко. И горе тому, на кого обрушится ее гнев.

Беззаботная юность молодого человека закончится внезапно. Из-за происков коварной женщины, чью преступную любовь он посмел отвергнуть, он потеряет все. Что же останется? Только месть.

(Место действия — мир, описанный ранее в романе 'Что в имени тебе моем...'. Время действия — шестнадцать лет спустя.)

Какого цвета наша кровь

Пролог.

Вымышленная реальность.

Высокий берег. Безветренно. Ночь, бесшумно морщится море. Густой темный туман подступает все ближе к скале, он уже совсем близко. Скоро полностью укроет берег. Горизонт темен.

На вершине стоит мужчина в белом плаще, едва различимый в темноте. Смотрит на море. Из темноты к нему подходит скрытая плащом темная фигура, они недолго переговаривают, человек в темном уходит. А через несколько минут внизу отчаливает небольшое парусное судно. Легкий плеск, суденышко растворилось в тумане.

Незнакомец на скале по-прежнему один. Белый плащ колышет поднявшийся ветер. Туман поднимается все выше. Еще некоторое время человек стоит на берегу, глядя вдаль, потом внезапный взмах плаща, словно крылья огромной птицы. В следующее мгновение незнакомец исчезает, словно его никогда не было.

Часть первая.

"Иосиф прекрасный"

Глава 1.

Южный город Версантиум, столица страны Морского берега, был построен в незапамятные времена на берегах лазурной бухты, на склонах круто уходящих в гору. Ему не нужны мощные стены, с трех сторон он защищен скалистыми горами, а с четвертой — морем.

Прекрасный белоснежный город террасами спускался к теплым водам теплого моря, весь утопая в зелени. Черепичные крыши, увитые цветами ажурные аркады, виноградники, буйная зелень садов, стройные аллеи, обсаженные кипарисами, волнующиеся серебром масличные рощи. И, конечно же, знаменитые жасминные сады и голубые купола царского дворца, построенного на отвесной скале, вдающейся прямо в волны моря, и блистающего мраморной белизной на солнце.

Белесые, словно вываренные скалы, поднимающиеся из лазурных вод, белизна дворца на фоне неба, по которому бегут белые облака, гонимые ветром. Белое на голубом. Белая звезда на голубом поле, герб страны и ее знамя. Герб царского рода, символ власти.

Опасный символ, могущий принести несчастье.

* * *

В тенистой беседке дворцового сада притаились пятеро парней лет семнадцати — восемнадцати, сбежали от наставника. Антионольф, престарелый преподаватель истории и философии, прекрасно видел через увеличительное стекло, которое постоянно носил с собой на цепочке, но он был глуховат. А потому, обведя взглядом класс и найдя всех своих учеников примерно сидящими на местах, обратил взоры на море, видневшееся из окна и начал начитывать монотонным тихим голосом историю древних царств. Он увлекся, погрузившись в дебри древних кровосмесительных интриг, и пропустил момент, когда пятерка великовозрастных проказников, старшая группа, практически выпускники, незаметно, по одному покинула помещение, попутно велев младшим не показывать вида.

Побег прошел удачно, они наслаждались свободой и весело галдели, ощипывая виноградины с лозы, оплетавшей беседку. И тоже в свою очередь увлеклись. А между тем, совершая подобные побеги, следует быть особо осмотрительными.

Крепкий посох престарелого преподавателя философии внезапно обрушившийся на спины прогульщиков, можно сказать, уровнял результаты. Так что, молодые люди, потирающие ушибленные места, были водворены на урок, и даже получили дополнительное задание, младшие группы, на глазах которых развернулось все действо, блестели глазами и давились смехом. Однако они это зря. У наставника Антионольфа было прекрасное настроение, а потому и младшая группа тоже отхватила свою порцию дополнительных занятий.

На самом деле старик очень любил своих проказливых учеников, они заменяли ему семью, которой у философа никогда не было.

Наконец, ненавистные занятия по истории закончились, и парни смогли сбежать хоть ненадолго посидеть в портовую таверну. Там новая разносчица, такая красотка... Да и свежая жареная рыбка, которую она подает, тоже ужасно соблазнительна. Ее можно есть прямо с хребетиком, запивая молодым вином. Там моряки, купцы, там рассказы о дальних странах, там воздух свободы.

Пятеро друзей. Два воина Маврил и Семнорф, певец Эфрот, будущий философ Голен и царевич Алексиор, наследник. Это был последний год их обучения, потом начнется взрослая жизнь. Но пока они все в коротких синих ученических плащах. А под плащами у кого что: короткие мечи, лютня, том философии и просто сумка с принадлежностями для письма. Они уселись за стол, застеленный свежей скатеркой, и разобрали стоящие стопкой глиняные тарелки. Маврил и Семнорф провожали плотоядными взглядами сочную девчонку-разносчицу и вертели оловянные стаканы в руках. Певец Эфрот, вытащив из-под плаща лютню и подыгрывая себе, напевал веселую песенку про горячую морячку и время от времени звал девицу гнусавым голосом:

— Нильда, Нильда, посмотри на нас, Нильда, ты ползаешь как старая камбала. Нильда, мы умрем! Правда не знаю, то ли от любви, то ли с голоду?

Девчонка хихикала и фыркала:

— Не помрете! Еще пару минут, и ваша рыба будет готова. Лучше спой, Эфрот. Спой что-нибудь веселое!

Ну, как же не спеть? Веселая песня о парне, к которому девушки сами приходят в объятия, зазвучала в таверне. Слова песни были не совсем приличные, а голос у Эфрота сильный, чистый и звонкий. Очень скоро посетители стали подпевать, стуча стаканами по столам. Голен, самый молодой из них, но и самый серьезный, сморщил нос и сказал:

— Поражаюсь, и за что только все любят этого безмозглого певуна?

— Пфффф... Как за что? За сальности и скабрезности! — Алексиор ответил мгновенно, но он и сам с удовольствием подпевал лохматому певцу.

Наконец-то к их столику пожаловала Нильда-разносчица и принесла им большое блюдо жареной рыбки и кувшин вина. Маврил тут же усадил ее к себе на колени, за что и получил шлепок по рукам, а девчонку перехватил Семнорф. Однако и ему не удалось удержать верткую Нильду, а ей, если и хотелось присесть к кому-то на колени, так это был красавец Алексиор. Только Алексиор ее на колени сажать не собирался, и Нильда чмокнула Эфрота в покрытую светлым пушком щеку и убежала.

— Нильда, я теперь неделю не буду умываться! — завопил ей вслед довольный певец.

— Везет певунам, — проворчал Голен.

Алексиор только снисходительно хмыкнул.

— Ну ты и тип, Алексиор, неужели не видишь, что она к тебе неровно дышит? — Маврил давился от зависти.

— Мне это безразлично, — лениво ответил парень.

— Безразлично!? Нет, вы слышите? У тебя вообще в жилах кровь? — возмутился Семнорф.

Семнорф был крупный, мускулистый и ладный. Очень привлекательный, несмотря на здоровый нос. А женщину ему хотелось постоянно, потому понять Алексиора он никак не мог.

— Да у него, если и есть кровь, то наверняка жидкая и прозрачная, — подначивал чернявый здоровяк Маврил, тоже тот еще сатир.

— Заткнитесь, есть у меня кровь, но голубая, — заносчиво ответил Алексиор, сверкнув карими глазами, и гордо откинул назад густые золотисто-каштановые волосы.

Все пятеро рассмеялись, а Эфрот проговорил сквозь смех:

— То-то неделю назад, когда Голен тебе своей деревянной башкой нос разбил, из него текла знатная, густая, красная юшка?

— Ты это что сейчас про меня сказал, попугай сладкоголосый?! — юный философ рассердился не на шутку.

— Рыба остынет, парни, — Алексиор вмешался вовремя.

Жареная рыба точно заслуживала внимания, потому несколько минут друзья просто молчали, работая челюстями. Блюдо быстро опустело, а у философа на сытый желудок появилась тяга к беседе.

— Знаете, мне все вспоминается та история, что сегодня Антионольф рассказывал, про Иосифа, которого прозвали прекрасным. Действительно, вот кто попал в глупейшую ситуацию. Старая баба, жена его господина, пытается затащить его в постель, а когда парень честно отказался, его же осудили и бросили в застенок!

— Это про тот древний народ? Ну и странная у них культура, человеческие жертвоприношения, эти боги с головами животных... — Эфрот передернулся.

— Да, гнусная история, — проговорил Алексиор, — Гнусная и глупая.

Маврил и Семнорф в разговоре не участвовали, они в это время с помощью жестов, перемигивания и нечленораздельных звуков пытались соблазнить Нильду прийти к ним на свидание. Голен, глядя на них, подкатил глаза, Эфрот ухмылялся, бренча на лютне. И только они собрались заказать еще один кувшин легкого белого вина, как в таверну вошел офицер дворцовой стражи, а следом за ним четверка стражников.

Лютня издала странный жалобный звук и исчезла под плащом, в зале таверны воцарилось напряженное молчание. Алексиора вдруг кольнуло неприятное предчувствие.

— Царевич Алексиор, господа, — кивнул им офицер, — Царь хочет видеть вас пятерых у себя. Прошу вас следовать за мной.

Во дворец шли молча, пытаясь припомнить, что такого они успели натворить, что всех пятерых вызывают 'на ковер'. И как-то ничего особенного на ум не приходило. Ну в самом деле, ведь не за то же, что они сегодня смылись с истории? Однако дворец уже был виден, скоро все и выяснится, волнительно, конечно, молодые люди чувствовали себя немного неуютно.

* * *

Строго говоря, наследник Алексиор царевичем не был. Он был сводным братом царя, младшим.

Около одинадцати лет назад, в тот год, когда были разрушены знаменитые висячие сады Симхориса — одно из чудес света, царица Мелисандра посещала Симхорис по тайному делу. Туда уезжала — была молодой, прекрасной, полной сил женщиной, а вернулась...

Вернулась дряхлой старухой. Так сказалась на ней встреча с могущественным духом зла. Вообще-то, по возвращении домой в Версантиум, она могла вернуть себе молодость, но... Все дело в том, что посещала она Симхорис не ради праздного интереса. Когда-то давным-давно царица Морского берега Мелисандра встретила на охоте Властителя соседнего царства, Страны пустынь, Зимруда и влюбилась в него.

А надо сказать, что царица раньше всегда получала, что хотела, и хотела она сейчас его. Она предложила ему жениться на ней, но Зимруд отказался, он де уже женат. Отказ? Обидно. Но она его хотела!

Тогда царица, переступив через свою гордость, предложила ему взять ее второй женой. Властитель ответил, что не хочет делать ее несчастной, потому что не сможет полюбить никого, кроме своей жены. И снова отказал.

Впоследствии Мелисандра неоднократно думала об этом. Думала, что своим отказом Зимруд не разбил ей сердце, а только оскорбил ее гордость. Но в тот момент желание отомстить заслонило все остальные чувства, и она его прокляла. Прокляла его дом, да не просто так! Мелисандра была могущественная колдунья, уж она расстаралась, даже духа зла привлекла для этой цели. Еще и отравить пыталась его жену Нитхиль, правда, к чести Мелисандры надо сказать, узнав, что Нитхиль беременна, она отказалась от своей затеи и уехала. Но, видимо, желание творит, потому что Нитхиль, родив Зимруду дочь, почти сразу умерла. И остался он без наследника. Тогда уже волей-неволей пришлось ему брать в жены других женщин, однако проклятие работало, и в итоге все женщины Зимруда делались бесплодными.

Скрытую свою вину за смерть Нитхиль Мелисандра ощущала всегда, просто не хотела признавать. Когда же из-за ее проклятия погибли все триста жен и наложниц Зимруда, это окончательно подкосило царицу. Чувство вины за то, что она хоть и косвенно, но была виновницей гибели трехсот женщин, свело ее в могилу.

Короче говоря, вернулась она из Симхориса, совершенно без сил, даже не физических — духовных. Мелисандра так и не сменила обличье старухи. Стыдилась, не хотела показываться на глаза мужу Вильмору, не хотела, чтобы возлюбленный видел ее такой, плакала:

— Не смотри на меня, я страшная, старая, я сама себе противна. Я чудовище.

Хотела отпустить его. Молодой, красивый мужчина не должен связывать свою жизнь с таким дряхлым уродливым полутрупом.

А ведь Вильмор-то ее любил по-настоящему. И сквозь старческие морщины видел свет ее внутренней красоты. Потому что только любящий человек мог сказать то, что он сказал ей тогда:

— Глупая, я любил тебя, и буду любить, несмотря ни на что. И прощу тебе любую твою вину, что бы ты не сделала, потому что ты моя половина.

Мелисандра заплакала еще сильнее. А он возьми и скажи:

— Смотри, каков я на самом деле.

И снял с шеи амулет, приняв свой истинный вид. Оказалось, седой, в морщинах, но еще крепкий мужчина. И главное, что в глазах тепло и смешинки. Признался, что амулет этот добыл у шамана морского народа, и носил, чтобы не выглядеть рядом с молодой прекрасной женщиной стариком, ну, чтобы быть ей под стать. Он ее тогда утешил, но все-таки слишком тяжело было потрясение, и слишком мучило Мелисандру чувство вины.

Кроме того, не давало покоя, что в свое время не озаботилась наследником. Она как чувствовала, что ей недолго осталось жить, отреклась от престола в пользу Вильмора, сделала его царем. Было ему в тот момент лет семьдесят, когда он надел корону.

И еще у царя у Вильмора был сводный брат, мальчик неполных восьми лет. Царева матушка давно померла, отец долго жил один, но потом женился на старости лет на доброй молодой женщине Ириаде, она и родила ему Алексиора. Как раз в это время умер Силевкс, отец Вильмора и мальчик остался сиротой. Тогда Вильмор и Мелисандра усыновили его младшего сводного брата Алексиора, и объявили его наследником. Ириаду, вдову Силеквса тоже взяли к себе. Негоже показалось Вильмору отрывать сына от матери без особой необходимости.

Так Алексиор стал царевичем. Вместе с ним и его матерью Вильмор взял ко двору и те четыре семьи, с которыми были в дружбе Силевкс с Ириадой, чтобы их дети выросли друзьями с будущим наследником. Чтобы было потом, когда он станет царем, на кого опереться.

И вот, теперь царь вызывал их к себе.

Глава 2.

Пройдя по двору, мощенному гладкими плитами светлого розовато-серого камня, того, что привозили из Страны пустынь, процессия свернула прямо к опоясывающей дворец галерее. Это было, пожалуй, лучшее место во всем дворце. С нее открывался чудесный вид на море и скалистые горы вокруг, да еще высокая башня, на самой верхушке которой была голубятня. Алексиор поймал себя на мысли, что сейчас хотел бы малодушно сбежать на голубятню и спрятаться там, потому что чувствовал непонятное нежелание являться пред царевы очи. Хотя причин этому не было. Вильмор никогда ничем не обидел его, да и любил как сына. И вообще, бывал иногда строг, но всегда справедлив. Так откуда это дурное предчувствие?

Как бы то ни было, слегка бледные и напряженные наследник и его четверо друзей были доставлены в кабинет, где их и ждал государь.

Когда они вошли, государь Вильмор стоял у окна вполоборота, видимо до этого долго смотрел на море. Ему было уже больше восьмидесяти, но царь не выглядел развалиной. Крепкий, подтянутый, длинные седые волосы собраны в косу на затылке.

— Что ж, вид морских волн успокаивает, — вдруг подумалось Алексиору.

Все пятеро склонились перед царем и приготовились слушать, снова перебирая в памяти, за что их сейчас начнут разносить. Но то, что царь сказал, было совершенно неожиданным.

— Алексиор, наследник мой, в скором времени я собираюсь отказаться от престола.

Это прозвучало как гром среди ясного неба.

— Но почему? Что случилось? Брат... Отец?! Почему? — братом он его называл только в минуты сильнейшего волнения.

Все пятеро заволновались и зашумели.

Государь Вильмор грустно улыбнулся и ответил.

— Тише, тише, мальчики. Просто я устал, — он прошелся по кабинету, — Устал. Мне тяжело бремя власти.

Теперь они молчали. Желая услышать и понять, о чем говорит человек, которому они привыкли безгранично доверять, и который был для них, а впрочем, и для всего царства, надежней, чем каменная скала.

— Я собираюсь передать корону тебе, Алексиор.

— Нет...

Вильмор взглянул на него, слегка насмешливо выгнув бровь:

— Да, мой мальчик. Ты уже достаточно взрослый.

— Отец... брат...

— Успокойся, это произойдет не сегодня, — произнес царь и расхохотался, увидев явное облегчение на лице наследника.

— Я... я устал от одиночества, — Вильмор повернулся к столу, погладил рукой столешницу, — Моя Мелисандра покинула меня... тому будет уже скоро больше десяти лет. Видит Бог, я любил ее... но... мне одиноко без женского тепла. Я хочу дожить свой век как мой отец, чтобы рядом была добрая молодая женщина.

При этих словах он обернулся и взглянул на Алексиора.

— В скором времени я собираюсь жениться, царевич Алексиор, а через год передам власть тебе. Это, чтобы ты привык к ответственности. Этот год для того и нужен, а то я бы сделал все сегодня же.

Царевич Алексиор склонил голову, ему стало грустно. Он помнил царицу Мелисандру, помнил, что она выглядела морщинистой и старой, но словно светилась изнутри, и еще он помнил, как, с какой любовью она всегда смотрела на Вильмора. И как смотрел на нее он. Так любят раз в жизни.

— Отец... А ты... ты сможешь полюбить другую? Прости за глупый вопрос, — смешался юноша.

Но государь не обиделся, он ответил просто:

— Я нуждаюсь в женском тепле, и я дам ей то же тепло в ответ.

Казалось, что они забыли об остальных четверых, те смущенно топтались, пряча глаза. Но тут царь таки обратил на них свое внимание:

— А вы, молодые люди, отныне прекращаете свои глупые мальчишеские шалости и учитесь управлять государством. Потому что именно вы и будете ближайшими соратниками и советниками будущего царя Алексиора.

Будущие советники и соратники ошарашено взирали на государя, Голен пробормотал:

— Но мы же слишком молоды...

— Вот и отлично, дольше прослужите. И не впадайте в панику, — Вильмор все-таки рассмеялся, — За вами будет, кому присмотреть. Взять хотя бы Антионольфа, мудрый муж, многоопытный, знает, как вернуть ясность мысли в ваши заблудшие умы...

Вот теперь царь хохотал во весь голос, его намек на то, как по их спинам сегодня прошлись посохом, дошел до цели. Все 'герои' покраснели.

— Ладно, идите, а ты, Алексиор, останься.

Ошеломленные всем услышанным, друзья Алексиора поспешили покинуть кабинет царя, у них даже сил на разговоры не осталось. Так в полном молчании и ушли к себе во флигель. Государь Вильмор остался с наследником наедине.

— Присядь, Алексиор, налить тебе чего-нибудь?

После таких новостей парню хотелось выпить, но он отказался. А государь налил себе вина в кубок и отошел к окну. Алексиор терпеливо ждал.

— Знаешь, — произнес он наконец, — Я ведь уже выбрал себе невесту.

И обернулся. Увидеть, как подействует новость на наследника. Тот вздохнул, пожал плечами и сказал:

— Я всегда жалел, что ты не можешь жениться на моей матери. Тогда брат, ты стал бы мне настоящим отцом.

— Сынок, — Вильмор улыбнулся, — Поверь, я люблю тебя как собственного сына.

— Я знаю. Знаю, и я люблю тебя. Просто... Мне бы этого хотелось.

— И я об этом знаю, но жениться на вдове моего отца не могу. Ириада мне как сестра, в дочери годится, даже во внучки... Хотя я должен считать ее мачехой. Смешно, мачеха вдвое моложе меня. Да и закон это запрещает.

Он отпил немного из кубка и задумался, а потом продолжил:

— Она молода.

Алексиор понял, о ком идет речь.

— Она из наших краев? Я ее знаю?

— Нет. Нет, сынок. Она издалека, — Вильмор взглянул Алексиору в глаза.

Тот кивнул, не проявляя интереса или признаков волнения.

— Онхельма, властительница княжества Гермикшей.

Ничего особенного это наследнику не сказало. Из своих познаний по географии он понял, что царь выбрал себе невесту издалека.

— Что ж, я рад за тебя.

— Алексиор... — по тону брата тот догадался, что вот теперь-то и будет сказано самое главное, — У меня есть ее портрет. Я хочу, чтобы ты посмотрел на нее.

— А портрет не врет? — усмехнулся молодой человек, — А то ведь ты знаешь, как это бывает. Тем более что невеста из дальних краев, ее у нас никто не видел...

Над шуткой смеялись они вдвоем.

— Нет, портрет точен. Дело в том, что я видел ее лично.

А вот это уже интересно.

— И когда же? Впрочем, прости, это не мое дело.

— Давно, еще была жива Мелисандра. Мы с ней посещали знаменитый храм Создателя в Симхорисе. Она... она... — Вильмор умолк, не в силах продолжать, потом выдохнул и вымолвил, — Она хотела помолиться перед смертью.

Оба они несколько минут не произносили ни слова, вспоминая о царице Мелисандре. Потом Вильмор сказал:

— Там я ее и видел. А еще недавно, когда ездил в Фивер на коронацию юного Александра II.

— Но она же, наверное, была тогда совсем девчонкой, когда вы встретились в первый раз? — царевич словно не слышал второй половины фразы, — Теперь, должно быть, изменилась.

— Не совсем так, видишь ли, она колдунья.

Алексиор уставился на брата широко открытыми глазами.

— Не стоит удивляться, моя Мелисандра тоже была колдуньей. Могущественной, великой... — он смотрел в пространство, вспоминая свою жену, потом взглянул на парня и закончил, — Это и позволяло ей так долго сохранять молодость и красоту.

— Но тогда... Возможно и эта дама тоже старушка?

— Нет, сынок, ей сейчас около тридцати пяти. Выглядит она совсем юной девушкой. Как когда-то моя Мелисандра...

— Да... — протянул Алексиор, почувствовав при этом странное неприятие.

А Вильмор подошел к стене и повернул предмет, на который Алексиор с самого начала не обратил внимания. Это был портрет. Поясной портрет, на котором изображена юная красавица. Золотые волосы, яркие синие глаза, нежный румянец, пухлые пунцовые губы, высокая грудь виднеется в вырезе платья.

— Да. Красавица.

Но Алексиор остался равнодушен. Он мог бы любоваться этой женщиной как произведением искусства, чувств его она не затрагивала. А Вильмор следил за ним внимательно, следил за его реакцией, потом спросил:

— А ты? Ты сам не хотел бы на ней жениться? Мне-то, в общем, без разницы, найду себе другую.

Выражение лица царя несколько не соотвествовало спокойному тону, порождая некий диссонанс между звучанием слов и истинным смыслом произносимого.

— Что? — не понял Алексиор, а когда понял, ответил без тени сомнения, — Нет, государь. Не хотел бы. Ты же знаешь, у меня есть невеста. Так что, женись на этой княгине Онхельме из Гермикшей, если решил.

Вильмор, как показалось Алексиору, испытал большое облегчение от его слов, хоть и старался сохранить серьезный и непрницаемый вид. Царь покачал головой, спрашивая:

— Это ты про сестру Маврила?

Алексиор кивнул.

— Хорошо, сынок, как знаешь. А теперь иди, небось, друзья тебя заждались.

Юноша ушел, а царь остался сидеть в своем кресле. Зачем он затеял этот разговор со своим наследником? А...

Все просто. Он ведь хоть и крепок еще, и довольно привлекателен как мужчина, но уже стар, а парень юн, красив, полон сил. Не хотелось повторить ту историю из древней легенды Альбиона про короля Марка, Тристана и Изольду. А потому, если бы он понял, что красавица Онхельма понравилась его приемному сыну, отдал бы ее ему без всяких размышлений. А сам нашел другую...

Правда, эта мысль пожертвовать своими чувствами заставляла царя болезненно морщиться. И нет ничего лучше, чем убеждать себя потом философскими доводами! Мол, в конце концов, много ли ему нужно? Немного тепла, только и всего.

— Но зачем же тебе тогда жениться на молодой красавице? — ехидно спрашивал внутренний голос.

Ответа у Вильмора не было, вернее, был, но он стеснялся себе признаться. Что пленен красотой молодой колдуньи. И что на самом деле, нужно ему от жизни еще очень многое, и теперь он хотел жить для себя, оставив проблемы царства на Алексиора. Просто жить с молодой красивой женщиной и снова быть счастливым.

Потому и показал он Алексиору этот портрет.

Вильмор усмехнулся, вспомнив сестру Маврила, которую его наследник считал своей невестой. Да, у здоровяка Маврила была младшая сестра. Хрупкая девушка с замечательным, мягким характером. Черноволосая и черноглазая, улыбчивая, добрая. Но слепая. Алексиор был привязан к ней с самого детства, всегда опекал, еще тогда говорил, что они поженятся, когда вырастут.

Просто царь много раз замечал, ничего плотского в их отношениях не было, это скорее отношения брата и сестры. А ведь Алексиор молодой мужчина. А как же страсть? Как сможет прожить без страсти молодой мужчина? На одной лишь дружбе? Впрочем, наследник и не проявлял особых страстей, был даже слишком рассудительным и зрелым для своего возраста.

— Вот потому-то ты и решил передать ему власть, — сказал сам себе Вильмор и снова подошел к портрету.

Погладил пальцем красавицу на картине по нежной щечке и прошептал:

— Скоро.

Глава 3.

От царя наследник Алексиор пошел прямо к матери. Странно, казалось бы, можно вспухнуть от гордости, его через год коронуют на царство, он станет властителем богатой и просвещенной страны. Дары моря, дары плодородных земель, мощный быстроходный флот, ремесла, все придет под его руку. Но черт бы его побрал, он ощущал себя так, словно его наказали, слова Вильмора будто гнули юношу к земле. А уж известие о том, что царь собирается снова жениться...

При этой мысли Алексиора невольно пронизывала дрожь, хотя на улице был теплый летний вечер. И все-таки он не хотел рассказывать матери, о чем они с Вильмором говорили наедине. Ему просто нужно было избавиться от тревожного чувства, просто...

— Великовозрастный осел! Собрался к мамочке, чтобы она тебя по головке погладила. Пожалейте мальчика, его через год сделают царем! А он трясется от страха.

Такими речами наследник Алексиор пытался уязвить себя и, так сказать, поднять павший дух, но правда была в том, что именно так все и было. Да, он шел к маме за тем, чтобы она положила его голову к себе на колени и погладила по волосам, чтобы сказала, что он умный, сильный и красивый, и что у него все получится.

Алексиор вздохнул. Мать почему-то никогда не хотела, чтобы он становился наследником. Но и отказать Вильмору и Мелисандре тоже не могла.

— Наверняка эти бездельники уже растрезвонили всему дворцу, — пробормотал он, стараясь взять себя в руки, чтобы не тревожить мать своими дурными предчувствиями.

Ну вот, пришел. Мать о чем-то шепталась со своей подругой, матерью Голена.

— Мама, вы не заняты?

— Алексиор, сынок, чем это мы можем быть заняты, как, по-твоему?

— Не знаю, сплетнями, наверное?

В него тут же полетело веретено.

— Гадкий мальчишка!

Юноша ловко увернулся, а сам стал с озабоченным видом осматриваться и принюхиваться:

— Что-то мне подсказывает, что эти четверо уже успели побывать тут... В воздухе просто пахнет сплетнями...

Женщины рассмеялись, Антира, мать Голена встала и пошла к двери:

— Не хочу вам мешать. Пока, Алексиор, — женщина махнула рукой на прощание, — Голен просил передать, что они ждут тебя на голубятне.

— Хорошо, тетя Антира, я приду.

Женщина ушла, они остались вдвоем.

— Сынок, ты чем-то расстроен?

— А... Нет, мама, просто захотелось побыть с тобой.

Он присел на пол рядом с креслом матери, положив голову ей на колени. Ириада стала молча перебирать шелковистые пряди его длинных золотисто-каштановых волос, и юноша прикрыл глаза, отрешаясь от всего, что могло его тревожить.

— Мальчик мой, рано или поздно это должно было случиться. Не переживай, ты сможешь быть хорошим царем. Я в тебя верю, ты лучший.

Алексиор затрясся в беззвучном смехе:

— Мама, где это видано, чтобы любимый сыночек не был для мамы самым лучшим?

Мама улыбнулась и ничего не ответила, только руки ее продолжали ласково гладить сына по голове, забирая тревогу и сомнения. И ему становилось хорошо и покойно, и уже даже не страшно, что через год вся тяжесть царства может лечь на его плечи. И настроение улучшилось. Алексиор вскинул взгляд на мать и улыбнулся:

— Велишь приготовить на ужин запеченную форель?

— А ты никак собираешься ужинать дома? Алексиор, ты не заболел?

— Мама! В кои веки раз я решил посидеть вечером с тобой, и что я слышу?

Они звонко рассмеялись, потом Ириада сказала:

— Ладно, приводи всю ораву. Будет вам форель. Только не галдите как в прошлый раз.

— Мамуля, ты просто сокровище! — он чмокнул мать в щеку и умчался на голубятню в прекрасном настроении.

Ириада смотрела сыну вслед, а взгляд ее был полон озабоченности. Ее почему-то страшило будущее. Почему, кто знает, но женская интуиция никогда не врет.

* * *

Голубятня на высокой башне всегда была излюбленным местом встреч пятерых друзей, особенно, если нужно что-то важное обсудить без свидетелей. Они там собирались, а иногда и прятались, еще мальчишками. Наверх вело четыреста сорок четыре ступени, так что не каждый взрослый имел желание на эту верхотуру лезть.

Семнорф стоял у высокого узкого окна и смотрел на море, тихо насвистывая, Маврил держал в руках крупного сизого голубя и, целуя птицу в клювик, о чем-то спорил с Эфротом. Голен бормотал, уткнувшись в том новейшей истории. Он единственный из них воспринял слова государя с должной серьезностью, и даже начал пытаться 'стать на путь истинный'. Правда, попытки давались с трудом. Экономические реформы, политические... голова пухла, а мысли юного философа норовили уплыть в таверну, там сегодня будет плясать одна цыганочка...

— Не ждали?!

Вроде, давно ждали, а радостный вопль Алексиора заставил всех вздрогнуть от неожиданности.

— Тьфу! И чего так орать? Ты моего Гульку испугаешь, — Маврил любовно погладил птицу по головке.

— И что? Заикаться начнет?

— Молчал бы! Лучше скажи, зачем тебя задержал царь?

— Оставь Эфрот, это дела государственной важности, — елейно-ехидным тоном протянул Семнорф.

Алексиор подумал, что они даже не представляют, насколько государственной, и на сколько важности...

— Ну что, раз ты молчишь, может, сходим в таверну? А то Антионольф с завтрашнего дня будет за нами бдить как цербер, — спросил Голен.

— Нет, ребята, я хочу, чтобы сегодня вечером мы все поужинали у меня.

— Даааа? — протянули парни.

— Да, у нас сегодня будет запеченная форель.

— О, так бы сразу и сказал! Конечно, придем! Ладно, парни, разбредаемся, раз мы сегодня ужинаем у тети Ириады, надо привести себя в порядок, — выдал Эфрот

— О да, помыться, надушиться, подкрасить глазки, попудрить носик...

Договорить Семнорф не успел, Эфрот уже поймал его голову в сгиб локтя и норовил посильнее настучать по темечку. Остальные покатывались. Отсмеявшись, Алексиор сказал:

— Через час у меня. Там и обсудим.

Четверка дружно кивнула, расходясь.

— Маврил, Евтихия у себя? — голос наследника звучал немного странно.

Маврил обернулся и ответил, приподняв брови:

— А где еще быть моей сестре?

— Хорошо...

Алексиору необходимо было с ней переговорить.

* * *

Евтихия позвала его по имени еще до того, как он постучал в дверь, обозначая свое присутствие:

— Алексиор! Входи. Положи на стол свои лилии.

Ее лучащиеся радостью глаза, огромные черные невидящие глаза, смотрели куда-то в сторону, но каким-то образом Евтихия совершенно точно знала, где Алексиор стоит, и куда смотрит, и что собирается делать.

— Кхммм... Евтихия... — он прокашлялся, собираясь начать.

— А где ты лилии раздобыл?

— Что? А, у тети Лианы выпросил. Не перебивай...

— У тети Лианы? Выпросил? — с большой долей сомнения.

Сбила.

— А откуда ты знаешь, что это лилии?

— По запаху, — она пожала плечами.

Сбила она ему весь торжественный настрой! Парень запустил руку в волосы, взлохматил их, пытаясь вернуть себе нужное состояние. А слепая девушка понимающе улыбнулась и спросила:

— Алексиор, лучше расскажи, что такое ты сегодня узнал у царя, что сам не свой.

Тот прошелся по комнате, взял со стола и повертел в руках тот букет, который он на самом деле просто нарвал без всякого спросу. Тетя Лиана, мать Эфрота будет в ярости, когда обнаружит. Но это будет потом.

— Ты уже знаешь?

— Что Вильмор женится, а через год передаст тебе власть? Да, знаю.

— И что ты об этом думаешь?

— Ну, у тебя два пути. Или стать хорошим царем, или податься в бега уже сегодня, — она явно смеялась над ним.

— Уж лучше я стану хорошим царем, — запальчиво заявил Алексиор.

— А лилии зачем принес?

Вопрос был внезапным и снова выбил его из колеи. Он посерьезнел и выдал:

— Вильмор не против, чтобы мы поженились. Я хотел...

— Почему так поспешно?

Умела эта девочка вытягивать из него правду. Алексиор снова зашагал по комнате.

— Я видел портрет его невесты.

— И?

— Очень красивая.

— Алексиор, что тебя тревожит?

Юноша отвернулся, коротко взмахнув руками:

— Не знаю! Тревожит и все! Я хочу, чтобы мы поженились сейчас, до того, как брат... отец приведет эту новую жену!

— Алексиор, ты станешь царем. Не надо спешить с выбором. Вполне вероятно, что тебе придется заключать династический брак. Ради блага страны.

Он взорвался:

— Это случится еще только через год, если вообще случится, а я уже не властен поступать, как мне хочется! Я сказал, что женюсь на тебе, я женюсь!

Девушка тихонько засмеялась и проговорила:

— Не надо рычать как лев. Лучше покажи, что тебя напугало, иди сюда.

Она протянула к нему обе руки, Алексиор послушно вложил в них свою ладонь. Евтихия прикрыла невидящие глаза. Потом нахмурилась и прошептала:

— Колдунья с северо-запада...

* * *

Евтихия была слепой. Но не от рождения. Девочка ослепла при странных обстоятельствах, никто толком не знал, что случилось, потому что в этот момент была в саду одна. Но вместе со слепотой она обрела дар ясновидения. Точнее, могла видеть чужими глазами, кроме того, слепая Евтихия еще могла видеть будущее. И так уж вышло, что знал об этом только Алексиор, а он эту ее тайну хранил.

* * *

Девушка, улыбнулась, потом прижала руку Алексиора к щеке и поцеловала.

— Иди, тебя будут ждать.

— Я, между прочим, пришел за тобой. Хочу официально объявить, что мы осенью поженимся.

Слепая удивленно подняла брови:

— Осенью?

— Да, через месяц, на праздник урожая.

— Алексиор, иди, я никуда сейчас не пойду. И не выдумывай, сперва надо спросить у мамы, тебе прекрасно известно, что мама не выдаст меня замуж, пока мне не исполнится шестнадцать. А до этого еще полтора года ждать. И потом, можешь не торопиться, кроме тебя на меня никто не позарится, — она рассмеялась, — Тетю Ириаду поцелуй за меня.

— Ты вредная! Ты злая и вредная девчонка. И ты меня не любишь! — его притворная злость была притворной только отчасти.

— Алексиор, ай-ай-ай, без пяти минут великий царь, а ведешь себя как капризный мальчишка. Ты же знаешь, я люблю тебя больше жизни.

Он знал. Но все равно ему было досадно.

— Тогда почему не хочешь выйти за меня сейчас?

— Через год, Алексиор. Через год.

Слепая снова прижалась губами к его руке, потом нащупала цветы на столе, взяла в руки букет, приникнув к лилиям лицом, вдыхая аромат, и сказала:

— Тетя Лиана тебе всыплет. И не посмотрит, что ты будущий царь.

Алексиор ухмыльнулся.

— Иди, Алексиор.

Он подошел к ней вплотную и обнял за плечи, постоял так с минуту, а потом выпалил:

— Ты вредная.

И ушел. Девушка осталась одна. Улыбка сошла с ее лица, а невидящие глаза уставились в пространство. Не удивительно, что Алексиору было тревожно.

Потому что Евтихия заметила на Вильморе новую метку. Метки на нем были и раньше, но то были метки охранные, в них чувствовалась любящая рука его покойной жены. А новая метка была приворотная.

И еще, на праздник урожая будет совсем другая свадьба.

И еще...

Но об этом она даже Алексиору не скажет.

Евтихии нужно было крепко подумать, да и посоветоваться не мешало.

Глава 4.

Ужин прошел весело, тетя Ириада всегда рада была мальчишкам. Много смеялись, извели Алексиора подколами и насмешками, тот в шутку огрызался, что припомнит всем, как они непочтительно о нем отзывались.

— Каково это, стать матерью царя, — вертелась в голове у Ириады мысль, пока она смеялась и шутила, и волей-неволей приходил ответ, — Тяжко. Тревожно. Почему?

Она не знала. И Алексиор казался ей каким-то искусственно веселым.

В конце концов, когда запеченная форель, а также все остальные деликатесы фрукты и сладости бы доедены, она попросила Эфрота:

— Спой, милый, спой что-нибудь.

И запел он грустную песню. Голос Эфрота пел о туманном будущем, о прошедшем детстве, о мечтах, о счастье и о судьбе. Потом они все-таки удрали в таверну. И Алексиора утащили с собой. Ириада не ложилась спать, все ждала, когда ее мальчик вернется. Пришел он заполночь.

— Мама, почему ты не спишь?

— Сын мой, я слишком хорошо тебя знаю.

Алексиор многозначительно поиграл бровями.

— Так что тебе лучше сразу рассказать мне, зачем затеял этот ужин?

Он прошелся по комнате, приглаживая волосы, потом все-таки сказал:

— Я хотел привести на ужин Евтихию и объявить всем, что мы поженимся через месяц.

Мало чем можно было удивить мать, а потому она не удивилась, просто сказала:

— А она отказалась?

Алексиор кивнул, потом буркнул:

— Сказала через год.

— Что ж, — Ириада расправила складки одежды, — она права. Вообще, сынок, лучшей жены я бы для тебя и не пожелала. Девочка мудра не по годам. И мне не важно, что она слепая. Но... она права.

— Знаю, мама.

Он поцеловал мать и ушел к себе. А Ириада осталась раздумывать, что же могло случиться, что сын так заторопился?

* * *

Государь Вильмор встречался с княгиней Гермикшей дважды. Один раз тогда, еще с Мелисандрой. И в тот раз прекрасная Онхельма не произвела на него особого впечатления. Он воспринял ее так же, как и Алексиор. Да, прекрасна, но и только.

Но во вторую встречу, когда он столкнулся к ней лицом к лицу на коронации юного Александра II, он не мог отвести от нее глаз. Она случайно коснулась его, а после посмотрела в глаза — и все! Царь пропал. Он был взволнован словно юнец, и как юнец жаждал свидания. Вильмор подкараулил красавицу в коридоре (Боже, он и в бытность свою мальчишкой такого себе не позволял!), утащил в нишу, а потом, после того как целовал долго и горячо, умолял ее о встрече. И она согласилась. Согласилась! И приняла его в своих покоях ночью, наедине.

Он предложил ей руку и сердце той же ночью, когда они были близки. И красавица сказала да. В конце концов, он был хорош, хоть и не первой молодости. И он смог произвести на нее впечатление. Если уж быть честной до конца, то он ей запомнился еще с того первого раза. Понравился, она даже позавидовала Мелисандре. А сейчас, когда увидела его одного в зале, на коронации молодого царя Фивера, то попросту привязала к себе. Подумаешь, небольшой приворот, ничего особо криминального, она же не желала Вильмору зла, она собиралась стать ему хорошей женой. Так что, Онхельма приняла его предложение не только из политических или каких-либо корыстных соображений.

Что бывает с пожилым мужчиной, которого вдруг полюбит молодая женщина? Разумеется, вторая, а может и третья молодость. Мужчина делается безумно счастлив и полон желания соединиться со своей избранницей. Вот и Вильмор после долгого одиночества, обретший вновь блаженство с Онхельмой, в нетерпении считал часы, ожидая, когда красавица Онхельма окажется рядом.

Она должна приехать через месяц. Царь уже знал, что этот месяц покажется ему бесконечным.

* * *

Лунный свет заливал дорожки дворцового сада, тихо, только соловей щелкает в гуще жасминовых кустов. Евтихия сидела в беседке у самого парапета. Из этой беседки открывался дивный вид на море, но она не видела моря. Она в этот момент смотрела в себя.

Казалось бы, как смогла слепая девушка одна попасть туда, да еще ночью? Ощупью? Кто-то привел и оставил? Можно сказать и так.

На самом деле, ей нужно было встретиться с тем, частицу кого она носила в себе по странному стечению обстоятельств. Евтихия ведь не просто так тогда ослепла. Никто так и не узнал, что же случилось с ней шесть лет назад.

* * *

Шесть лет назад восьмилетняя Евтихия, так же как и сегодня, сидела в этой беседке, ей нравилось там играть. В этом месте отвесный скалистый берег, на ровной вершине которого стоял дворец, выдавался в море небольшим мысом, по краю которого был парапет из коротких беломраморных колонок, объединенных двумя мощными поясами. Получалось и достаточно безопасно, и вместе с тем почти прозрачно. В серединке мыса — белая мраморная беседка, увитая виноградом, сзади и с боков цветущий сад, а из беседки вид на море. А над беседкой небо. Белый ажурный парапет на фоне волн, белые мраморные колонны на фоне неба. Белое на голубом.

В тот день мальчишки играли в войну, и теперь тихонько подкрадывались, чтобы взять в плен вражескую армию, состоящую из старого ленивого дворцового пса и спящего на солнышке старого сторожа голубятни. Евтихия не была воительницей, она предпочитала мир. А потому, посмотрев на мальчишек с укоризной, собрала своих кукол и ушла играть в любимую беседку.

Куклы уже сидели каждая на своих местах, исполняя положенные им по этикету роли придворных, как вдруг со стороны моря неожиданно, словно ниоткуда, возник большой поморник. В клюве у него была рыба, довольно крупная переливающаяся на солнце радужная форель. Поморник сел на землю за парапетом и принялся, наступив лапой на голову рыбины, рвать клювом свою добычу.

Так странно, но Евтихии в тот миг показалось, что совершается нечто ужасное. Хотя, казалось бы, птица ест рыбу, естественный процесс, но девочка была уверена, что на ее глазах происходит именно убийство. Оглядевшись по сторонам и не найдя ничего более подходящего, она схватила самую большую куклу с длинными красными волосами, и бросилась, размахивая куклой как дубиной, отгонять здоровенную птицу. Страшновато было, поморник не хотел расставаться добычей, но ей удалось прогнать его. Видимо красные волосы несчастной куклы, подозрительно развевающиеся на ветру, напугали таки птицу. Поморник улетел.

Девочка кинулась посмотреть, а форель, разорванная пополам, уже почти не трепыхалась в агонии. Евтихия заплакала, оттого что не смогла, не успела ее спасти, взяла рыбину в руки и сквозь слезы прошептала:

— Живи, пожалуйста, живи...

Ну вот. Слова сказаны.

Ведь была это не просто какая-то рыба из моря.

Чем провинился водный дух Нириель перед старейшиной дворцовых духов темным Сафором, Евтихия так и не узнала. Но приговор гласил:

'Нириель умрет в том образе, который примет в наказание, если кто-нибудь не пожелает чтобы он жил. Но и в том случае, спастись ему можно, только если пожелавший ему жить, захочет поделиться с ним своей жизнью'.

Рыба вдруг спросила девочку, вернее, она услышала голос, говоривший в ее голове:

— Ты сможешь впустить в себя? Иначе мне не спастись.

Евтихия чуть не обмерла от страха и удивления, но потом поняла, что обращаются к ней и, пока она раздумывает, драгоценные секунды жизни этого странного существа истекают.

— Да, — ответила девочка, нисколько не сомневаясь.

Случилось непонятное, но в ту же секунду рыба стала просто мертвой рыбой, а она вдруг услышала в своей голове:

— Спасибо. Ты никогда об этом не пожалеешь. Прости, что принес тебе ущерб, однако я смогу дать кое-что взамен.

— Что? — девочка была поражена, услышав голос.

— Никому не рассказывай о нашей встрече, так будет лучше для тебя.

— Ты говоришь со мной изнутри меня? Так странно...

— Ты ведь сама позволила мне войти, — голос негромко усмехнулся, — Евтихия, я никогда не забуду о том, что ты для меня сделала, добрая маленькая девочка. Еще раз благодарю тебя, а теперь мне пора. Если захочешь меня видеть, приходи сюда и позови. Зови меня Нириель.

А потом голос умолк, и девочка почувствовала, как из нее вместе с дыханием выходит сгусток энергии. И потеряла сознание.

Вот тогда-то, впустив в себя ненадолго водного духа Нириеля, она и утратила обычное человеческое зрение. Но вместе с тем, обрела способность видеть мир закрытыми глазами. Да, он выглядел иначе, но она его видела. Кроме того, Евтихия теперь могла, прикоснувшись к другому человеку, видеть то, что видел он, да и не только видеть...

А еще ей иногда открывалось будущее.

Будущее...

Странное и пугающее будущее открылось ей, когда она смотрела на портрет княгини Гермикшей глазами Алексиора. И знала Евтихия только одно: если женится на ней, то умрет Алексиор, но раньше умрет она. А если не женится, то умрет только она. Выбор перед Евтихией вообще не стоял, Алексиора она любила больше жизни, а потому готова была умереть за него хоть десять раз. Но помимо смерти, ему грозило еще многое другое, от чего она хотела его уберечь. Насколько хватит сил.

А потому сейчас она позвала Нириеля. Ей нужен был совет. И помощь, если это возможно.

* * *

На утро государь Вильмор созвал Совет и оповестил страну, что собирается снова жениться. О том, что через год царь собирается отказаться от власти и оставить трон наследнику, Алексиор его упросил молчать, так же как своих друзей и всех, кому они успели рассказать. Пусть все останется на уровне слухов. Надеялся, что Вильмор передумает. Блажь пройдет, и они все будут нормально жить по-старому. В конце концов, много чего может за год произойти, зачем народ заранее будоражить.

Царская невеста, княгиня Онхельма из Гермикшей, прибудет через месяц. Бракосочетание состоится за день перед праздником урожая. Так было объявлено народу. Надо сказать, что подданные восприняли новость с большим воодушевлением, а когда стало известно, что будущая царица еще и молода и красива, то все обрадовались еще больше. Конечно, молодая царица будет любить балы и увеселения, а они успели соскучиться за одиннадцать лет, проведенных тихо и аскетично. Тут же вспомнилась всем царица Мелисандра, та очень любила увеселения. До последнего времени, во всяком случае. И потому дамы решили с удвоенной энергией заняться новыми туалетами, а их мужья хватались за сердце в предчувствии новых трат. Голуби тут же полетели во все концы страны, провинция потянулась в столицу. В общем, жизнь в Стране морского берега оживилась в предвкушении перемен к лучшему.

Следующие четыре недели пролетели суматошно и незаметно. Дворец готовился встретить новую владычицу и готовился со всем усердием, дабы не ударить в грязь лицом.

Наследник и его четверо друзей теперь и вовсе не могли носа высунуть. Это раньше им казалось, что они изнемогают под гнетом учебы? Ага, это им казалось раньше! Вот теперь Антионольф превратился в настоящее чудовище, впрочем, и остальные не отставали. Если и удавалось ребятам выползти на часок в таверну, то только ближе к ночи. И то, со страхом оглядываясь, не примчится ли за ними грозный цербер-наставник, чтобы утащить их обратно, грызть гранит науки.

Веселая и добрая девчонка разносчица-Нильда подшучивала над ними, притворно жалея ребят, но всегда обслуживала вне очереди, не обращая внимания на ворчание остальных посетителей. Если кто начинал возмущаться, говорила:

— У них нет времени ждать, а вам спешить некуда.

Ну, раз Нильда сказала, что им спешить некуда...

Интересно, что разный, лихой и не очень благовоспитанный народец, посещавший таверну, относился к Нильде как к счастливому талисману, приносящему удачу. Никто не смел обидеть или оскорбить девчонку, всем известно, что будет, если отвернется удача от моряка или купца, или солдата.

Увы, так и не удалось ни Маврилу, ни Семнорфу выманить ее на свидание, их она только по рукам шлепала. К Эфроту была более благосклонна, но тоже, на словах. Однажды поцеловала Голена. В шутку. Все тогда смеялись над тем, как он покраснел и смутился, а парень-то влюбился в нее по-настоящему.

Алексиор, тот вообще последнее время был сам не свой. Виду старался не показывать, но в себе никак не мог обрести душевное равновесие из-за непонятной тревоги. Каждый день заходил к Евтихии, просто посидеть рядом. Посидит, немного успокоится, хватит до завтрашнего дня. Или, как выдастся пара свободных минут, забивался на голубятню.

Евтихия нервозности не проявляла, о чем спрашивала в ту ночь Нириеля, что за совет и помощь получила, никто не узнал, но с того момента она перестала беспокоиться и просто ждала развития событий.

Незаметно прошел месяц.

Глава 5.

Утром прилетел голубь, принес весть: кортеж невесты в одном дне пути. Завтра прибудет Онхельма. Накануне дня встречи государю Вильмору не спалось, он как нетерпеливый мальчишка не находил себе места от волнения. В конце концов, встал, пошел в кабинет и долго смотрел на портрет. Вспоминал свой разговор с Алексиором, пряча улыбку, спросил себя.

— Неужели ты посмел тогда предложить мальчику жениться на ней? А? Ах да, это была проверка... Но ты же чуть умер, ожидая, что он ответит. И как бы ты потом смотрел в глаза Онхельме?

Да, конечно, он здорово в тот раз переволновался...

— А что бы было с тобой, если бы парень ответил 'да'? Ты что, вот так просто отдал бы ему женщину, которую безумно желаешь сам?

Вильмор вздохнул, пожав плечами. Смог бы отдать невесту младшему брату, которого любил как сына? Наверное? Потому что молодость создана для молодости? Может быть? Но это вряд ли.

На все это у государя Вильмора был один ответ.

Тогда он просто отказался бы от престола в тот же день. Забрал бы Онхельму и уехал подальше, жить в отцовское герцогство. Вильмор усмехнулся, представляя, как вытянулось бы лицо у Алексиора. Он почувствовал себя старым проказником.

Потом прикрыл портрет покрывалом и скомандовал себе:

— Довольно копаться в себе, пора спать! Старый идиот! Слава Богу, проверка, которую ты от большого ума тогда устроил, прошла удачно. У тебя завтра свадьба. Радуйся! Живи, сколько тебе отмерено, и радуйся.

Вильмор хлопнул себя по лбу ладонью, покинул кабинет и ушел в спальню.

* * *

Может быть, это и смешно, но Вильмору хотелось, чтобы его страна, его город и его народ пришелся по сердцу Онхельме, чтобы она чувствовала себя здесь дома. А потому желал, чтобы его невеста увидела Версантиум во всей красе, блистающим белым мрамором на фоне голубого неба. Нервный новобрачный все беспокоился, как бы не пошел дождь, весь вчерашний день было облачно. Но погода не подвела, в день приезда Онхельмы сияло яркое солнце. Гонец сообщил: едут. И все пришло в движение.

Царь уже ждал ее на крыльце, пытаясь скрыть свое нетерпение и вызывая понимающие улыбки на лицах окружающих. Алексиор вместе с друзьями, а также их семьи и остальная знать стояли в глубине, чуть поодаль, стараясь сохранять на лицах приличествующее выражение.

Дворец был построен на скалистом берегу, а к нему от города вела дорога, обсаженная двумя рядами кипарисов и апельсиновых деревьев. А перед въездом, перед стенами дворца — большая площадь. Сегодня площадь была полна народу. Видеть новую царицу хотели все.

И она оправдала ожидания.

Сначала из-за поворота появилась одинокая всадница в темно красном платье. Белый конь словно летел над дорогой, а золотые волосы наездницы летели по ветру как драгоценный плащ. Невероятно красивое зрелище, у Вильмора зашлось сердце, а площадь огласилась приветственными криками. За всадницей с золотыми волосами следовал и весь остальной кортеж, но он уже никого не интересовал, народ радостно встречал новую царицу.

Онхельма подскакала к крыльцу и спешилась, бросаясь прямо Вильмору в объятия. Тот, улыбаясь, подхватил ее на руки и закружил, а потом повел в дворцовый храм. А за ними в дворцовый храм последовала вся остальная толпа. Разумеется, все желающие не поместились, но через открытые двери им было слышно, как запел хор. Так, под дивное сладкоголосое пение царя Вильмора и обвенчали с молодой царицей Онхельмой.

— Все произошло так быстро, — сказал потом счастливый новобрачный, — Что я даже ничего не понял.

Чем и заслужил громкий смех окружающих. Да, такой веселой церемонии царского бракосочетания не помнила Страна морского берега. А потом был пир, на котором собственно и познакомил Вильмор новую жену со всеми. Онхельма удивилась, когда ей представили царевича Алексиора как сына царя, она знала, что у царицы Мелисандры детей не было, тогда Вильмор пояснил, что они с Мелисандрой усыновили его младшего сводного брата. На что царица рассмеялась тихим грудным смехом и прошептала ему на ушко:

— Ах, так вот в кого ты такой... Каким же был твой папенька, если маленький братец тебе в праправнуки годится?

Вильмору не очень понравилось это 'прапра', но он тоже рассмеялся.

А царица взглянула на приемного сына своего мужа и нашла его весьма интересным. Да что там, Алексиор ведь был красавец. Высокий, развитый не по годам, но юношески стройный, благородное лицо, небольшая шелковистая бородка. Густые золотисто-каштановые волосы вьются и волной ложатся на плечи, красивые яркие губы. По нему не зря половина городских невест сохла. И, несомненно, во внешности царевича самыми привлекающими внимание были глаза, большие лучистые карие глаза, словно светящиеся изнутри. Но не было в этих глазах той страстности, что свойственна юности, наоборот, его взгляд поражал спокойствием и внутренней силой.

— Молод, но отнюдь не зелен. Крепкий орешек, — подумалось тогда царице.

Алексиору же она... как бы это выразить поточнее ... Он в первый момент, как увидел ее, будто обжегся. Обжегся о красоту этой женщины, полной силы и жизни. Но сказать, что она ему понравилась... нет. Нет. За своего брата Алексиор был рад и счастлив, и понадеялся, что теперь тот уж точно оставит эту глупую затею отречься от престола. При такой-то царице! Онхельме очень подошло быть царицей, Версантиум знал ее всего один день, а уже был от нее в восторге.

Маврил, Семнорф и Ефрот, можно сказать, пали жертвой ее красоты мгновенно. Они всю брачную церемонию не сводили с царицы восхищенных глаз, а во время официального представления являли собой типично щенячью преданность, чем и заслужили ее благосклонную улыбку. Потом шептались:

— Да ради такой красоты и такой жизненной силы, как у нашей новой государыни из могилы можно подняться! Нашему царю только завидовать можно.

— Стало быть, из нас четверых один лишь я сохранил верность Нильде? — шутливо спросил Голен.

На него взглянули вполглаза и снова подняли на смех.

Алексиор в этой беседе не участвовал, он провел все время рядом с матерью. Почему-то не хотел показывать новой жене Вильмора ни близких отношений с друзьями, ни своего интереса к Евтихии. Он бы даже не смог объяснить, откуда это стремление отгородиться, защитить свой мир, потому что Онхельма враждебности не проявляла, наоборот.

Ириада улыбалась, переводя взгляд с Вильмора на его жену, и думала.

И думала она, что слишком уж полна жизни эта молодая красавица, чтобы согревать старость мужчины. Ириада и сама вышла замуж за Силевкса, когда ему было примерно столько же, сколько и Вильмору теперь. И Силевкс подарил ей сына и счастливую жизнь, правда, недолгую. Но Онхельма ведь совсем другая, она яркая, как фейерверк. Сможет ли фейерверк стать обычной свечкой? Захочет ли?

Евтихия, на которую мало кто обращал внимание, а новая царица лишь скользнула взглядом, все это время наблюдала, прикрыв глаза. И да, женщина с золотыми волосами была действительно такой, как казалась. Почти. Потому что видела слепая ясновидящая и то, что дремало в душе новой царицы до поры до времени.

Однако и Евтихия хорошо подготовилась.

* * *

Не только люди наблюдают за жизнью людей. На царской свадьбе присутствовал и весь цвет местных духов во главе с Сафором темным. И водный Нириель, конечно же. У Сафора было определенное мнение относительно того, что духам совершенно незачем интересоваться жизнью людей. Люди могут приходить и уходить, умирать и рождаться, дворцы могут быть стерты с лица земли и возведены вновь, моря высохнуть. Духов это не касается, у них своя жизнь.

Что далеко ходить? Достаточно вспомнить, что случилось с духами Симхорисского дворца. Чего им не хватало, спрашивается, зачем было лезть в человеческие дела? И во что все вылилось? Горгора и Кариса лишили силы и сослали. А Иссилион, сам хранитель священного источника!? Привел жену из дочерей человеческих и стал жить как человек! А та история с глупыми мальчишками, со светлым и темным, что перессорились из-за дочери царя и чуть не уничтожили весь город? Идиоты!

Вот потому темный Сафор и слышать не желал о том, чтобы принимать хоть какое-то участие в людской жизни. А теперь, по милости Нириеля ему придется в это вникать. Чтобы тот не вздумал влезть в какую-нибудь авантюру и не втянул остальных. В общем-то, Нириель и был тогда наказан по причине своего несогласия с взглядами старейшины. На самом деле Сафор не собирался убивать неугомонного глупца, он просто хотел проучить его. Хотел, чтобы Нириель отказался от своих дурацких идей и извинился. Но где там, тот предпочел сдохнуть! И пусть бы сдох! Но надо же было, чтобы его спасла девчонка! А теперь у него перед этой слепой долг жизни. Все, пробили круговую защиту, нет больше права на полное невмешательство! Повязан один, повязаны все. Сафор был мрачнее тучи, а делать нечего, в какой-то мере он сам виноват в том, что тогда произошло. Но Нириеля он тогда сразу предупредил:

— Чтоб ты не смел вмешиваться в дела людей!

— Я не могу отказать ей в помощи. Долг...

— Знаю я про твой долг! Можешь помогать только ей лично! Лично! Понял?

— А если она попросит за кого-то? Я ведь не могу отказать исполнить ее просьбу.

— А ты и не отказывай, но помогай только в том, что касается ее лично! — Сафор был зол и непреклонен.

Нириель тоже был зол. Позиция невмешательства, которой придерживался старейшина, ему была противна, но не подчиниться он не мог. Однако злость остыла, а в голове родилось несколько интересных мыслей.

* * *

Молодость полна идей, она стремится к движению, приветствуя перемены, какие бы испытания они не принесли, старость же наоборот, желает покоя и пытается замереть на достигнутом. Но только движение и есть жизнь.

Глава 6.

На следующий день был веселый праздник урожая, на улицах Версантиума плясали разряженные горожане, на всех площадях стояли столы, вино лилось рекой. Царь с молодой царицей почтили праздник своим присутствием, и даже станцевали на главной площади вместе с народом. Обратно во дворец восхищенная толпа доставила их на руках. Онхельма заливалась смехом, Вильмор смотрел на нее и улыбался. Да, он не ошибся, молодая женщина принесла новую жизнь в этот старый город. Но думал он при этом о Мелисандре и вспоминал дни, когда они были вместе.

Первый месяц супружеской жизни прошел замечательно, царь с молодой женой почти не вылезали из спальни, Совет, на который были сброшены дела государства, из зала заседаний, а наследник с будущими соратниками из-под опеки наставника.

В итоге, в царстве царил мир и относительный порядок, государыня Онхельма радовала глаз своей цветущей красотой, да и Вильмор тоже словно помолодел, даже, кажется, седых волос поубавилось. Он заметил это, глядясь утром в зеркало.

— Дорогая, мне кажется, что в моей косе появились новые темные пряди. Это у меня не от любви в глазах темнеет? Нет?

Она слезла с кровати, подошла к нему сзади и, обняв, произнесла:

— Не кажется, милый. Я ведь все-таки колдунья.

— Прости, я как-то об этом забыл. Кстати... Тебе не хотелось бы иметь свою лабораторию?

Глаза у Онхельмы загорелись от предвкушения.

— Лабораторию?

— Да, у моей Мелисандры была лаборатория, теперь ты можешь пользоваться ею.

— Покажи! Хочу, конечно же.

Вильмор был рад, что угодил молодой жене, а потому после завтрака они отправились в то крыло, где располагались личные покои прежней царицы. Известной на весь мир Властительницы Страны морского берега, могущественной колдуньи. В этом крыле были две малые гостиные, кабинет и лаборатория, состоявшая из нескольких залов, начиненных самым различным оборудованием. Ибо интересы покойной были весьма разнообразны, и ее научные эксперименты могли бы сделать честь многим просвещенным университетам.

Со дня смерти царицы эти покои были закрыты, однако ни пыли, ни запустения не наблюдалось. Все было так, словно хозяйка только что вышла и скоро вернется. Вильмор, отпирая дверь, произнес:

— Мелисандра, любовь моя, мы пришли.

'Моя любовь Мелисандра' немного царапнула по нервам Онхельмы, но она восприняла это в шутку. В кабинете висел большой портрет с изображенной на нем молодой цветущей красавицы в лазурном платье.

— Она любила лазурный цвет, — взгляд Вильмора был прикован к женщине на полотне, он говорил сам с собой, забыв о том, что Онхельма рядом.

Потом приблизился к портрету, коснулся его рукой, а после поцеловал пальцы. Словно целовал эту женщину, и женщина на портрете с любовью смотрела на него. Онхельма внезапно почувствовала себя лишней. Это было досадно, она сделала вид, что ей неинтересно происходящее, прошла вглубь комнаты, остановилась у книжного шкафа, разглядывая корешки и дожидаясь, когда же наконец муж обратит на нее внимание. Дождалась, но настроение было подпорчено.

— Дорогая, пойдем, я покажу тебе лабораторию.

Ей захотелось кое-что проверить.

— Вильмор, милый, я хочу сделать в этих комнатах ремонт и убрать отсюда портрет твоей первой жены.

— Нет, — ответ был твердым и мгновенным, — Здесь все останется так же, как и было при ней.

У Онхельмы был неприятный шок. А Вильмор, очевидно желая сгладить впечатление от отказа, подошел к ней и, нежно поцеловав, произнес:

— Но ты можешь добавить сюда что угодно свое, — как расшалившейся школьнице, мол, знай свое место.

Лучше бы он ничего этого не говорил. Лучше бы он вовсе не вспоминал про лабораторию! Лучше бы! Потому что Онхельма поняла, что вечно будет второй после его любимой Мелисандры.

'Мелисандра, любовь моя!'

Она ведь знала, что приворот может вызвать страсть. Плотское желание. Но не любовь. На что надеялась?! Страсть может дать временную власть над человеком, но если в его сердце уже есть истинная любовь, его никак не получить с помощью приворота. И значит, она всегда будет второй. Второго сорта. В душе Онхельмы зашевелилось забытое чувство черной обиды. Просто, она уже однажды была 'второго сорта'.

Это вернуло Онхельму в те времена, когда она была обычной, не слишком красивой белобрысой девчонкой, тощей и мосластой. Дочкой дворецкого в замке князя Гермикшей Беовульфа. Ну, это имя у него было такое звучное, а сам-то князь был старым сморчком. Годам к шестнадцати Онхельма стала немного округляться и уже без неприязни могла смотреть на себя в зеркало, а уж когда появились первые намеки на грудь... И надо же было ей тогда попасться на глаза одному из гостей князя.

Влюбилась она в него по глупости, чего ж удивляться, ей было тогда шестнадцать, а он так красиво ухаживал. Разве она могла устоять... В итоге, когда тот получил что хотел, оказалось, что у него невеста, и от своей невесты он никогда не откажется, ну а она, Онхельма, может рассчитывать только на встречи украдкой. И то вряд ли, потому что ему не хочется обижать свою будущую жену. Шестнадцатилетняя Онхельма в один день повзрослела, узнав горечь предательства. Тогда-то и поклялась себе, что больше никогда не будет второго сорта. Из замка она исчезла в тот же день.

Потом было много разного, о чем ей никогда не хотелось вспоминать. Чего стоило заставить сердце ничего не чувствовать, и долгие годы напряженной учебы, пока она не превратилась в могущественную колдунью? А между делом Онхельма, как только овладела немного колдовским искусством, сменила внешность. А после пошла по трупам мужчин. Это, конечно, образное выражение. Просто сначала вышла замуж за старого ростовщика. Его руками разорила того... своего обидчика. А потом еще несколько раз вдовела, и всякий раз покойный муж поднимал ее все выше по общественной лестнице.

К двадцати трем годам красавица баронесса Онхельма фон Троттт вышла замуж за старикашку Беовульфа, князя Гермикшей. Князь был счастлив, как мальчишка, и пускал слюни на молодую жену. И умер через три месяца. От счастья, видимо. Но она к этому руку не прикладывала, тот сам себя любовными подвигами уморил. Но теперь Онхельма чувствовала себя свободной, она достигла независимого положения, она была желанна, богата и прекрасна. Да и замуж ей выходить не было никакой нужды. А Вильмор Онхельме понравился, видимо, была у нее какая-то странная тяга к мужчинам постарше, а может, просто влюбилась.

И вот сейчас это ощущение собственной второсортности снова настигло ее. Когда она думала, что наконец-то нашла свое счастье. Сам того не ведая, Вильмор нанес ей страшное оскорбление. Да он ее желал, страстно желал, горел в ее объятиях ночами, но он ее не любил. Не любил. Разницу она знала. Теперь. И бороться за что-то, доказывать, что она достойна любви, у Онхельмы не было ни малейшего желания. Пусть ее любят такой, как она есть, а ежели не любят, тем хуже! А за оскорбление она страшно отомстит. Никто не смеет безнаказанно попирать гордость великой колдуньи!

Все это пронеслось в голове молодой женщины, мелькнув тенью на ее прекрасном лице, но она взяла себя в руки и улыбнулась:

— Благодарю тебя, мой супруг. Я так и сделаю.

— Тебе понравилось? — он поцеловал ее в лоб.

— Да, понравилось.

— Я рад.

И отошел. Она смотрела ему вслед, и хорошо, что Вильмор не видел ее глаз.

Его счастливый брак умер в тот день.

Разумеется, Онхельма не подала виду, улыбалась, была ласкова и горяча в постели как прежде, но теперь она думала лишь о мести.

Впрочем, оставался еще один шанс.

Глава 7.

На следующий день Онхельма уединилась в кабинете Мелисандры, обдумывая план дальнейших действий, поглядывая при этом на портрет прежней хозяйки, словно советуясь.

— Помнится, этот старый осел, — теперь она не стеснялась награждать мужа заслуженными эпитетами, — Что-то говорил тогда, что собирается через год передать власть этому сопляку. Его наследнику Алексиору. Ну-ну...

Она успокоилась, уже не хотелось рвать и метать, как вчера, и вообще, месть такое блюдо, которое следует подавать холодным. Онхельма прищурилась. Маловнятные речи мужчин, охваченных любовным дурманом, ей приходилось слышать не раз. Княгиня Гермикшей прекрасно знала, чего эти речи стоят. Все мужчины управляемы, их так легко повернуть в нужную сторону, даже не стоит обращать внимания на тот бред, что они несут. Уж ей-то, даме, похоронившей пятерых мужей, не надо было этого рассказывать. Просто... когда она за Вильмора выходила замуж, хотелось побыть обычной женщиной. Не хотелось плести интриги, хитрить... Но обстоятельства, обстоятельства...

И все-таки у Вильмора оставался еще некий шанс.

Онхельма хотела детей. И тут она могла уесть покойную жену своего мужа, это было единственное, в чем Мелисандра не могла с ней тягаться.

Строго говоря, Онхельма как колдунья, скорее была талантливым самородком. Училась колдовству по книгам и на собственном опыте, потому что талант у нее несомненно был. И сила большая. Но все-таки, как ни крути, с Мелисандрой она бы не смогла сравниться. Та была не просто опытнее или сильнее, у Мелисандры был особый дар — дар видеть суть вещей. Этим даром Онхельма не обладала. Зато она обладала здоровой женской злостью и была упорна, мстительна и хитра. Кроме того, комплексы неполноценности, мучившие ее с молодости, хоть она и старалась их изжить, делали Онхельму просто болезненно самолюбивой.

Онхельма криво усмехнулась:

— Все-таки есть у тебя недостатки, "святая" Мелисандра? А? "Любовь моя", — добавила она издевательски.

Потом откинулась на спинку кресла и посетовала на судьбу, глядя в глаза женщине на портрете:

— И надо же, стоит мужчине хоть как-то задеть мое сердце, так он обязательно что-нибудь изгадит!

Мысли приняли позитивное направление. Если сначала она собиралась отговорить Вильмора от дурацкой затеи оставить трон мальчишке Алексиору, то теперь Онхельма изменила мнение. Зачем поддерживать молодость старику, который ее не любит? В конце концов, он же старше Беовульфа! А тот в ее постели всего три месяца протянул. Ну, хотела она продлить Вильмору жизнь, даже готова была принять его желание уйти от власти и жить только для себя, так это от женской глупости. Так это если бы он ее любил!

И вообще, хватит с нее стариков, пора бы уже обратить внимание на молодых!

— Наследничек-то наш, весьма милый мальчик. Да и его друзья тоже. Правда, почему-то наследничек все волком смотрит, но это дело поправимое. Хоть кто-то из них ведь сможет наградить нас ребенком, если Вильмор оплошает? Только все это надо сделать раньше, чем закончится год. Тогда можно будет и вопросы наследования пересмотреть... А пока дитя вырастет, мы побудем регентшей. Уж народ-то Версантиума нас любит, вот мы и останемся с теми, кто нас любит!

А может... женить на себе мальчишку?

От обилия возможностей у царицы даже настроение улучшилось.

* * *

Вильмор в это время пребывал в счастливом убеждении, что смог жене угодить. А еще ему было приятно услышать, что царица пожелала ближе познакомиться с его родней:

— Дорогой, мы совсем ни с кем не видимся. Давай позовем кого-нибудь к нам? — она ластилась, и Вильмор растаял.

— Ну, давай я брата приглашу к нам на ужин.

— Брата? А... Ты имел в виду Алексиора, наследника? Конечно-конечно!

Интересно, Вильмор о том, что творится в мыслях его жены, даже не подозревал. Просто удивительно, как мужья все всегда узнают последними. Будь он немного повнимательнее, всего происшедшего впоследствии можно было избежать. Просто...

Живя с Мелисандрой, Вильмор привык к тому, что той не надо ничего объяснять, она понимала его с полувзгляда. Привык доверять.

В общем, днем встретил в галерее Алексиора, спешившего с занятий, и гордо сообщил ему:

— Онхельма приглашала тебя на ужин.

— Кхммм... — пытался промямлить царевич, судорожно обдумывая, как бы вежливо отказаться.

— Знаешь, ей так понравилось в лаборатории Мелисандры, целыми днями там сидит, — Вильмор явно ушел в мечтания, потом вынырнул, — А вечером приходи.

— Хорошо, — выхода не было.

* * *

Вечером была изысканная кухня и непринужденная беседа. Вильмор посматривал сквозь лукавый прищур глаз на свою красавицу жену и думал, что та непосредственна как девчонка. А красавица супруга государя шутила и смеялась, не жалея своего обаяния, чтобы растопить напряженность царевича Алексиора. Под конец и вовсе сказала со смехом:

— Братец, или вернее сынок! О, да, так будет вернее, сынок, ты вообще умеешь смеяться? — при этом она лукаво подмигнула Вильмору и толкнула его локтем.

Вильмор притворно рассердился, сделав грозное лицо, но не выдержал и прыснул со смеху.

Алексиор, глядя на них, криво усмехнулся. Не показалось ему естественным веселье царицы. Впрочем, спрашивая себя, так и не смог бы сказать, что его настораживает. Не верил он этой золотоволосой и синеглазой юной красавице, которая выглядит гораздо моложе своих лет, не верил, и все. Хотя его друзья в один голос твердили, как молодая царица добра и прекрасна. Маврил и Семнорф тихо млели, а Эфрот втайне сочинял ей стихи. Голен был более сдержан в выражении чувств, но и тот был впечатлен царицей. Остальные придворные тоже были от нее в восторге, а горожане, те вовсе начинали выкрикивать:

— Виват! Виват царице! — стоило только ей выехать верхом на прогулку, радуя глаз красотой, золотом волос и юношеским задором.

Ириада своего мнения о царице не высказывала, но, похоже, и ее покорила живость характера молодой женщины. А Евтихия только непонятно улыбалась на все опасения, которыми Алексиор с ней делился, и старалась его отвлечь. Он не мог не признать, что это ей всегда с успехом удавалось.

Однако размышления пришлось прервать, и, поскольку царь выглядел вполне счастливым, Алексиор посчитал, раз царь счастлив, то его личные впечатления ничего не значат, тем более, что большой брат всем своим видом показывал: надо бы порадовать молодую царицу. Тогда, подавив, вздох царевич откинулся в кресле и улыбнулся ей приветливой улыбкой.

Вот чего Онхельма никак не ожидала, так это того, что улыбка мальчишки выбьет ее из равновесия. Она уставилась на него с открытым ртом, потрясенная его красотой и внутренним светом. Вильмор взглянул на брата, взглянул на нее и рассмеялся:

— Ты так редко улыбаешься в последнее время сынок, что у Онхельмы от удивления пропал дар речи.

Это помогло. Помогло ей зять себя в руки, она тряхнула головой, стараясь избавиться от наваждения, и проговорила:

— Надеюсь, теперь Алексиор будет у нас частым гостем? — смотрела она при этом на мужа.

Потому что посмотреть в лицо молодому мужчине, одна улыбка которого способна была лишить ее самообладания, Онхельма сейчас не могла. Не сейчас, сейчас потрясение было слишком велико.

— Конечно, дорогая, ведь так? — Вильмор повернулся к брату.

Тому ничего не оставалось, как выразить признательность и уверить хозяйку, что отныне он будет у них частым гостем.

— Влип, — думал при этом Алексиор.

Онхельма немного неуверенно улыбнулась обоим и стала очень сосредоточенно угощать мужчин сладким, глядя при этом только в тарелки. А в голове судорожно крутились мысли. Неужели это она не смеет поднять на мальчишку глаз? Женщина, про которую можно было сказать когда-то, что она поедает мужчин на ужин? Вильмор приобнял ее, спросив:

— Ты устала, дорогая?

Тут она поняла, что прикрыться усталостью будет лучшим выходом из положения, и, вскинув на супруга глаза, прошептала с застенчивой улыбкой:

— Чуть-чуть, в лаборатории было много интересного. Столько впечатлений...

Алексиор немедленно воспользовался представившимся моментом и поспешил откланяться.

Супруги остались вдвоем.

— Девочка моя, ты в порядке?

Вильмор выглядел всерьез взволнованным, в глазах была неподдельная забота и нежность, Онхельма смягчилась и даже устыдилась. У нее вдруг мелькнула мысль, что муж не так уж плох, а вся эта ее затея в корне неправильная, что лучше будет... Неожиданно для себя она произнесла:

— Вильмор, давай заведем ребенка.

— Что? — тот воззрился на нее, словно не понял, потом покачал головой, — Нет, милая, зачем? Наследник у меня есть.

— Вильмор, неужели тебе не хочется своего ребенка? — Онхельма была поражена, но еще держалась.

— Ты знаешь, нет. Я уже стар, да и моя Мелисандра...

Всё! Дальше Онхельма уже ничего не слышала из того, что тот говорил, у нее просто помутилось в голове от злости. Проклятие! 'Моя Мелисандра'! Она что, теперь по гроб жизни должна будет выслушивать, как этот старый идиот поет дифирамбы своей мертвой жене?! Пошел он ко всем чертям!!! Пошел он!!!

А царь так и не понял, что практически подписал себе смертный приговор. Удивительно, как многомудрые мужи, успешно управляющие государствами, бывают слепы в элементарных вопросах.

— Пойдем спать, — устало прервала Онхельма царевы рассуждения.

— Что ж, как скажешь, милая.

— Я бы хотела сегодня побыть одна.

Конечно, он бы предпочел заняться любовью, но раз так... Вильмор еще немного потоптался, он был слегка расстроен и удивлен поведением молодой жены, но списал это на женские прихоти и недомогания, и пошел спать к себе.

Онхельма же, оставшись одна, вспоминала царевича Алексиора. Муж для нее был теперь все равно что мертв. Просто вопрос времени. А юноша вызывал доселе неиспытанные чувства, она даже себе не могла бы объяснить: ей и хотелось его безумно, и было страшно приблизиться. Онхельма решила действовать крайне осторожно, чтобы не выдать себя раньше времени и не спугнуть парня. Она будет приручать его потихоньку, пока он не влюбится в нее и не потеряет голову. Только сейчас царица поняла, что впервые влюбилась по-настоящему.

Глава 8.

Вильмор много думал ночью, все-таки понял, что Онхельма обиделась. И пришел к выводу, что был неправ. Утром, еще до завтрака явился к жене. Та уже встала, но еще не оделась, сидела у зеркала в пеньюаре, при виде мужа она особой радости не испытала. Но, тем не менее, встретила приветливо. Зачем заранее оповещать жертву о своих намерениях? Испугается, начнет метаться. Зачем? Если, конечно, это не входит в комплект удовольствия.

Царь помялся, стараясь не смотреть ей в глаза, потом начал:

— Онхельма...

Ей захотелось подкатить глаза и запустить в него щеткой.

— Да, милый.

— Вчера... ээээ... Когда ты говорила о ребенке...

Онхельма скрипнула зубами.

— Да.

— Так вот... Я... Знаешь, прости, я не подумал... Вернее, думал только о себе. И совсем забыл, что ты молодая женщина... И тебе хочется иметь детей...

Тут она повернулась к нему лицом.

— И?

— Ну, я подумал, раз ты хочешь... То мы можем попытаться... Если хочешь...

— То есть, ты пожалел меня и готов помочь? Да, дорогой?

— Ну...

Как она удержалась, чтобы не бросить в него тем смертельным плетением, которое автоматически возникло на ее руке, когда этот несчастный только начал мямлить что-то про ребенка. То есть, теперь он готов снизойти и подарить ей ребенка из жалости?! Онхельма не удержалась и громко расхохоталась, запрокинув голову.

— Дорогая, я рассмешил тебя?

— Да, милый, рассмешил, — она уже взяла себя в руки, — И что ты предлагаешь?

— Ну... Мы могли бы начать прямо сейчас... — он топтался на месте и смотрел в угол, краснея, как мальчик.

— Боже, помоги мне не убить его сейчас... — думала Онхельма, но в ответ улыбнулась и сказала вслух, — Ну, раз ты готов помочь мне...

И протянула к нему руки.

Вильмор тут же с готовностью принял приглашение, облегченно вздохнул и, подхватив ее на руки, понес в постель, шепча по дороге на ушко:

— Я так соскучился!

Онхельма просто закрыла глаза. Просто, чтобы не испепелить его взглядом, или случайно не пришибить смертельным заклинанием. Рано, пусть поживет еще. Вильмор пока еще был ей нужен.

* * *

Через два часа она сидела в кабинете Мелисандры. И заперлась, чтобы не беспокоили. Онхельма так и не вошла в лабораторию, ни разу. Царицу переполняла ненависть, и ей было противно. Она ничего не тронет здесь до поры до времени, а потом просто сравняет это крыло с землей, чтобы больше никто не напоминал ей о Мелисандре! Потом, когда исполнит то, что задумала. Онхельма взглянула на портрет, поигрывая голубыми молниями на кончиках пальцев, очень хотелось уничтожить здесь все прямо сейчас, но торопиться не стоит. Всему свое время.

Жалость. Жалость, черт побери!

Онхельма считала себя оскорбленной и жестоко, а главное незаслуженно обиженной. Честно говоря, она не могла понять, за что? Почему? Чем, спрашивается она хуже других женщин? Почему ее нельзя любить? Ведь она была такой же женщиной, как все! Обычной! И ей хотелось любви и поклонения. Другое дело, что она, подобно многим, искала желаемое не в том месте, точнее, выбирала не тех мужчин. А когда сталкивалась с очередной неудачей, не пыталась сделать выводы и набраться мудрости, а старалась отомстить.

Мелисандра на портрете ничего не могла ей ответить, а если бы и могла, просто рассказала бы свою историю. И попыталась объяснить, что месть рано или поздно погубит мстителя. А сердце Вильмора ей и так уже принадлежит, мужчины ведь как дети, их надо просто приласкать. Просто он уже стар, и во многом раб привычек, дай ему немного времени — и все.

Только ничего этого Онхельма не желала понимать. Она уже приняла решение.

Как превратить обычную женщину в чудовище?

О, очень просто. Ущемите ее самолюбие, оскорбите ее гордость, отвергните ее любовные притязания и потом пожалейте ее. И тогда фурия в аду не сравнится с ней. Она будет мстить, и мстить будет жестоко.

Правда, есть одно но. Чтобы взрастить из женщины чудовище, надо, чтобы это чудовище было в ней с самого начала, хотя бы в зачаточном состоянии. Дремало бы себе, может, не проснулось бы никогда. Потому что, если чудовища в душе нет, оскорбленная женщина поплачет от обиды, впадет в депрессию и, либо замкнется в себе, либо простит.

Так вот, монстр в душе Онхельмы жил всегда, просто ждал своего случая.

* * *

По счастью, колдунья Онхельма в отличие от колдуньи Мелисандры не видела истинной сути вещей. Очень полезный дар. Потому что Мелисандра могла определить, кто перед ней, человек или дух, внутренним взглядом различала людей, кто из них на что способен, а также могла по легкому шлейфу, буквально несколько молекул, распознавать вещества, в частности, яды.

Ничего этого нынешняя царица, супруга властителя страны морского берега, не умела. Но у той был богатый жизненный опыт. Не в пример Мелисандре, наследной принцессе Версантиума, выросшей в холе и неге, и получившей блестящее образование, образование Онхельмы было получено в жестокой школе жизни, а стало быть, и навыки в борьбе за выживание она приобрела соответствующие.

И все-таки, она не видела истинной сути вещей.

А значит, просто не видела и не ощущала духов, наблюдавших за ней с того момента, как она появилась в Версантиуме. Наблюдал за ней не только Нириель, которому было известно, что видела в своих видениях слепая Евтихия. Сам Сафор тоже бдительно следил за новой царицей. У каждого из них были свои цели, но оба сходились во мнении, что не стоило старому царю жениться на молодой красавице. А уж если женился, то не стоило с ней ссориться.

Пока она сидела в кабинете покойной Мелисандры и исходила злобой на Вильмора, попутно строя планы по соблазнению его молодого наследника, оба духа присутствовали в покоях.

— Посмеешь вмешаться, позабочусь, чтобы на сей раз, тебя не смогли спасти, — Сафор счел своим долгом предостеречь мятежного юнца.

Еще двое, сопровождавших Сафора, темный и растительный хранили молчание, но демонстрировали полную лояльность старейшине, как бы говоря Нириелю:

— Нарвешься, сам будешь виноват.

Тот ответил просто:

— Мой долг жизни подлежит исполнению. А вмешиваться в дела дворца я не намерен.

При этом он уже имел мысли, как обойти запрет. Правда, ему не удастся сделать это в одиночку.

* * *

Белесые, словно вываренные скалы, поднимающиеся из лазурных вод, Высокий берег. Эти скалы уже не помнят, сколько времени, а может, времен они стоят здесь. Сменялись царства, одно за другим, уходило море, давая место пустыне, и снова возвращалось.

Высокий берег, древний, как сама жизнь.

Дух земли, столь же древний, как и сам берег, живет в нем. Его зовут Морфос, он свободен и подчиняется одному Создателю. Он и есть эти скалы, и сросся с ними настолько, что не принимал иной облик очень много веков. Морфос не спит и не бодрствует, он хранит покой.

Вот к нему-то и собирался обратиться за помощью Нириель. Понимал, что будет непросто склонить старца на свою сторону, но надеялся, что тот послушает его. Надо только найти правильные слова.

Ускользнуть от Сафора и его приспешников было нелегким делом, но водного в воде отследить — это же надо постараться, очень постараться. Нириель вообще славился взбалмошностью характера, а потому на глазах у старейшины обернулся тюленем и, плеснув хвостом, заявил, что поплыл в северные воды.

— Ну и плыви, идиот, — проворчал Сафор, — В северные воды он собрался! Чтобы ты там хвост себе отморозил! Чтоб другие тюлени тебе ласты склеили за то, что ты к их самкам приставать будешь!

Нельзя сказать, чтобы старейшина желал ему зла, просто он волновался за молодого смутьяна, упорно не желавшего жить по правилам. Воспитывать его и воспитывать! За что ему это на старости лет?! Махнул темному и растительному и они втроем скрылись из вида.

А Нириель, оторвавшись от слежки, материализовался в воздухе, невидимый среди скал. Там, за пределами города, почти отвесный берег был изрезан глубокими фиордами. Идеальное место, чтобы спрятаться. В обычное время — тайная гавань контрабандистов, а в сезон штормов их прибежище. По каким-то непонятным причинам Морфос контрабандистам благоволил, никто из них не погиб, проводя свои суденышки в этих узких ущельях, утыканных, словно частоколом, острыми камнями. Они всегда находили там приют и защиту от непогоды.

Нириель медленно двигался вдоль фиорда, разыскивая подходящее место. Нашел. Неглубокая пещера, расположенная высоко от воды, примерно в середине, между поверхностью земли и морем. В ту пещеру он и влез.

— Морфос, прошу, услышь меня. Морфос, — шепотом позвал молодой водный.

Морфос слышал, ему просто было интересно, что за дело может быть у водного мальчишки, раз он притащился прямо сюда?

— Морфос, прошу, откликнись.

Видимо, очень нужно, вон, какой вид у мальчишки озабоченный.

— Кхмммм... — раздался голос, словно ниоткуда и одновременно отовсюду.

— Морфос, Морфос, это ты?

— Ну? — Морфор изобразил сонный голос.

— Доброго дня тебе, о древнейший, да продлятся... — начал было шептать Нириель слова приветствия.

— Можешь опустить эту часть, мальчик. Лучше скажи, почему ты так тихонько шепчешь? У меня, конечно, хороший слух, просто интересно.

Нириель понял, что хитрить и изворачиваться смысла нет, а потому просто и честно рассказал все, как есть. Морфос некоторое время молчал. Нириель даже в какой-то момент подумал, что древний ушел. Но через несколько минут раздался голос:

— Обойти запрет Сафора тебе не удастся.

Нириель напрягся.

— Но я должен ей помочь!

— Не кипятись, какие вы, молодые, все нервные, прямо договорить не дадите, — проворчал древний дух земли.

— Прости, я не хотел сердить тебя.

— Не хотел... Я знаю. Так вот, слушай...

И Морфос поведал молодому водному духу, что из его задуманного осуществить удастся без проблем, а что подвергнет опасности всех, в том числе и его. А под конец сказал:

— Решай сам. Ты ведь уже взрослый, и знаешь что такое ответственность за себя и за других. Решай. Но знай, я на твоей стороне.

Видя, как мальчишка водный завертелся на месте от радости, Морфос добавил, говоря вроде бы сам с собой:

— Вот и почему я согласился помочь? Наверное, от скуки... — под сводами пещеры раздался его тихий смех, — Пока, водный. Приходи, когда настанет время.

— Спасибо тебе, древнейший, — прошептал в ответ Нириель, понимая, что время разговора истекло.

Поддержка древнейшего много значила, очень много. И чтоб он сдох, если не уделает Сафора! Но сначала нужно позаботиться о девушке. И даже не долг жизни им двигал, а просто братские человеческие отношения. Да, можно и так сказать, что после встречи с ней, он очеловечился

Нириель отправился к Евтихии.

Глава 9.

Никто не мог понять, как слепая Евтихия может передвигаться по дворцу одна, без сопровождения. Даже Алексиор, который немного знал о ее способностях. Все-таки кругом полным-полно опасных мест, крутых лестниц, обрывистых участков. Как?

А она только улыбалась, аккуратно нащупывая дорогу палочкой, которую держала в руке. И двигалась быстро, так быстро, словно хорошо видела дорогу. В конце концов, все перестали удивляться, обнаруживая слепую то на голубятне, то в дворцовой библиотеке, а то и в беседке у самого обрыва.

Сейчас она в одиночестве сидела на голубятне, там ее и застал Нириель.

— Здравствуй, водный братец, — тихонько прошептала девушка, заметив его появление.

— Здравствуй, маленькая человеческая сестра.

По тому, как вздохнул водный, Евтихия поняла, что у него для нее не самые лучшие новости.

— Что-то не так?

— Нет, все так. Просто... Нам удастся защитить не всех.

Девушка молчала, внимательно слушая.

— Только тебя и его. Остальных придется выводить из игры. И тут многое будет от них самих зависеть. Захотят ли...

— Да, ты прав, я поняла.

Действительно, захотят ли бежать, или останутся, невзирая на опасность, будут решать они сами.

— Тогда возьми, — он протянул Евтихии небольшой медальон на простом кожаном шнурке, — Пусть не расстается с ним. Никогда. Понимаешь? Никогда.

— Понимаю, — она подняла к водному духу лицо, — Мне все равно немного страшно.

— Не бойся, смерть вам не грозит, а остальное...

— Да, остальное...

— Прости, — ее печаль расстраивала духа, но сделать больше он не мог, — Мне пора, могут хватиться.

— Да, ты иди, я посижу еще чуть-чуть, а потом вернусь.

Водный дух Нириель ушел, слепая Евтихия еще недолго сидела в задумчивости. На руку ей опустилась белая голубка, девушка перевела на нее взгляд невидящих глаз и стала ласково поглаживать атласные перышки.

Раздавшиеся со стороны лестницы шаги заставили ее вздрогнуть. Алексиор? Откуда он здесь в этот час, почему не на занятиях? Впрочем, так даже лучше.

— Привет, о, великий и мудрый будущий царь, — весело произнесла она.

— Тише ты... — парень смутился, оглянулся по сторонам, — Привет. Что ты тут делаешь? Я тебя обыскался.

— Обыскался? Интересные дела. Зачем это я тебе понадобилась так срочно?

Алексиор помялся, потом выдавил:

— Мне теперь приходится каждый день ужинать у брата...

— Хочешь сказать, у молодой царицы?

Молодой человек потупился и кивнул. Евтихия сделала вид, что не понимает:

— Милый, тебе можно только позавидовать. Я слышала, повар творит чудеса, чтобы угодить прекрасной молодой царице?

Она улыбалась, продолжая поглаживать голубку по перышкам.

— Евтихия... Посмотри на меня...

Кажется дело серьезное, собственно говоря, невидящая девушка и так все знала.

— Скажи, что тебя беспокоит.

Тот прошелся по помещению, касаясь разных предметов. Молча, словно собираясь с силами. Евтихия ждала.

Молчит. Придется помочь.

— Послушай, Алексиор, красота нашей новой царицы запала тебе в сердце?

В конце концов, он молодой мужчина, а Онхельма прекрасна, подумалось Евтихии.

— Что? Нет, конечно! — он не сомневался в том, какие чувства испытывает к жене своего приемного отца или сводного брата, как оно и было на самом деле, — Просто...

— Скажи уже, что тебя беспокоит, и мы с этим вместе разберемся, — мягко сказала девушка.

А вот сказать об этом вслух было непросто.

— Мне кажется... Она на меня смотрит не так, как должна была бы...

— Ясно. Подойди, — слепая протянула руки знакомым жестом, и Алексиор вложил в них свою ладонь.

В общем-то ничего нового она не увидела. Правда, не совсем приятно осознавать, что твои видения исполняются буквально и так скоро. Ну что ж...

— Милый, у тебя ведь на днях день рождения? — уж что-что, а сбить его с мысли Евтихия умела виртуозно.

— Да, через три дня. Мне восемнадцать исполнится.

— Стареешь, мой друг, — ядовито заметила слепая.

— На себя посмотри, карга!

— Что? Ах, я карга?!

— Карга, карга-а-а-а! — он смеялся и уворачивался от шлепков, — Мужчинам всегда еще, а вам женщинам всегда уже!

— Вот раз так, то я тебе подарок не подарю!

— Ну-ну, — примирительно забормотал парень, — Конечно же, ты никакая не карга, ты мое солнышко.

Он прижал девушку к себе и покачивал как ребенка.

— А ты мне подарок приготовила?

— Угу, — Евтихия сделал вид, что все еще злится.

— А ты мне его отдашь?

— И не подумаю.

— Нууу, не будь врединой! Нечего было говорить раньше времени, я же теперь изведусь, пока не получу свой подарок. Ты просто обязана отдать мне его сейчас!

Это была истинная правда, по части подарков Алексиор всегда вел как большой ребенок. И сейчас Евтихия на его детском нетерпении искусно сыграла.

— Ладно, — буркнула она, вытаскивая из кармана тот самый охранный медальон, что передал ей Нириель, — Кх-Кхммм...

Девушка откашлялась и начала торжественную речь:

— Многоуважаемый Алексиор, — она даже поклонилась, правда несколько комично, — Позвольте подарить Вам, как будущему мудрому и справедливому властителю Страны морского берега, в честь восемнадцатилетия...

Далее последовала пауза.

— Ну?! — не выдержал будущий многомудрый и справедливый правитель.

Евтихия улыбнулась:

— Вот этот символ власти. Герб царского рода, — С этими словами она надела ему на шею медальон на кожаном шнурке.

— Спасибо!

Алексиор взял его в руку, чтобы получше разглядеть. Медальон был круглый, чуть выпуклый с внешней стороны. Диаметром примерно как фаланга большого пальца, непонятно, то ли из металла, то ли из роговой пластины. Более всего похож был на металлическую чешую. С внутренней стороны переливался как перламутр, а с внешней — на темно голубом фоне выпуклая белая звезда. Восемь лучей. Герб царского рода, герб Страны морского берега.

— Спасибо, это нечто... Слушай, это же ужасно древняя штуковина? Так?

— Ну да, — Евтихия улыбнулась его восторгу, — На самом деле, этот старинный символ власти, герб нашей страны — не что иное, как чешуйка морского дракона. Древний артефакт.

— Да ладно?! Ух ты...

— Морские драконы вымерли очень давно, но шаманы морского народа хранят многие тайны. И послушай, Алексиор, — голос Евтихии стал серьезным, — Кроме его исторической ценности, это еще и сильнейший охранный артефакт.

— Охранный...

— Видишь ли, будущее полно опасностей, тебе нужна надежная защита.

Алексиор слушал ее внимательно.

— Он защитит от людей, от их любых действий и помыслов. Защитит твою жизнь. Конечно же, не от тех испытаний, что выпадут на твою долю по воле Божьей. Но Господь никогда не посылает нам того, чего нам не вынести, не так ли?

— Так.

— Запомни, ты не должен снимать его ни при каких обстоятельствах.

— Да, но...

— Ни при каких. И носи этот символ власти под одеждой, на теле.

Ничего не говоря, царевич расстегнул верхнюю одежду и рубашку, и спрятал медальон на груди.

— Знаешь, так странно, он словно прирос ко мне, — удивился юноша.

— Да, таково его действие. Пока он на тебе, он часть тебя, он твоя защита.

— Спасибо, мудрая моя. Знаешь, мне даже полегчало сразу, уже и мысли разные не одолевают.

— Вот видишь, — улыбнулась слепая, — А теперь иди, наверняка тебя Антионольф по всему дворцу с палкой разыскивает.

— И не говори, — заторопился царевич, — Сейчас точно отгребу. Старик меня убьет!

— Но на тебе же оберег, милый, максимум, что тебе грозит — немного пересчитают ребра, — а вот теперь она уже смеялась.

— Ты — вредина!

— Иди-иди! Царь горох!

— Что? Ах ты... Ах ты!

В это время он заметил Антионольфа с его посохом во дворе и заторопился:

— Пора бежать, а не то он мне все пути с голубятни перекроет!

Последние слова донеслись уже с лестницы. Евтихия снова осталась одна. Девушка была довольна.

— Пусть теперь приглашает его на ужин и пробует на нем свои привороты, — пробормотала она, — Господи, я успела.

Девушка встала, подошла к большому окну, выходившему на море, и долго смотрела вдаль невидящим взглядом. Голубка снова подлетела к ней, и, тихонько воркуя, уселась на плечо.

* * *

Еще в ту ночь, когда она вызвала Нириеля, просить у него совета и помощи, потому что ее испугали видения того, что может принести на их землю колдунья из Гермикшей, он обещал достать это. Артефакт надежной защиты от людской злобы или несправедливости. То, что спасет жизнь. И ведь она могла просить только для себя, запрет наложенный Сафором исключал любые возможности сделать что-либо для другого.

Потому она просила достать этот считавшийся утерянным древний символ власти правящего дома Страны морского берега для себя. Как невеста будущего царя. Потому что помолвка, пусть и неофициальная состоялась. Так сказал Нириель.

И подарить его Алексиору тоже посоветовал Нириель. Ибо над правом человека делать подарки никто не властен. Сафор не сможет это оспорить.

Но что же? Значит, сама она осталась без защиты? Нет, того, чем поделился с ней водный дух в тот день, когда она спасла его от смерти, достаточно, чтобы суметь сохранить жизнь. Жизнь. А вот остальное...

Евтихия ни на минуту не колебалась, как ей поступить, главное, что она успела защитить любимого. А ей самой было не так уж и важно, что ее ждет. Немного страшно, конечно. Слишком уж необычная судьба ей уготована, но ведь надежа есть всегда, и будущее еще сулило счастье. Призрачное, но все-таки счастье. Правда, беспокойно было за родных и близких, однако тут уже она не властна.

Слепая ясновидица подумала, если и дальше ее видения будут осуществляться в том же темпе, ждать осталось совсем недолго.

Глава 10.

Со дня праздника урожая, дня царевой свадьбы прошел месяц и три недели. А что такое замечательный теплый октябрь у теплого моря? Бабье лето. Погода изумительная, солнечно, тепло, далеко еще до зимних дождей и штормов. И будет тепло еще как минимум две недели. До середины ноября. Так сказал главный народный барометр. Старый Пайкус.

Старикашка, морская косточка, бывший пират, бывший контрабандист, бывший матрос царского флота, бывший честный торговец, а ныне честный владелец портовой таверны, выволок на солнышко свое кресло качалку, погреть старые свои косточки. Нильда вынесла ему столик с немудреной закуской, дед любил твердый соленый сыр и лепешки, даром, что зубов уже нет почти. А запивал это все красным вином.

— Дедушка Пайкус, признайся, сколько тебе лет? — лукаво спросила девчонка-разносчица.

— Нильда, красотуля, — он лихо, совсем по-пиратски, шлепнул ее по задку, — Мужику всегда столько лет, на сколько он себя чувствует.

— Кхммм? И насколько лет старый пират сегодня себя чувствует?

— Эхе-хе... Никакого уважения... — притворно подкатил глаза бывший морской разбойник, — Видела бы ты меня лет сто назад. Немедленно бы влюбилась!

— О, я нисколечко не сомневаюсь, что дамы штабелями ложились к вашим ногам! — хихикнула девчонка, — Я, вообще-то, и сейчас вас люблю.

Дед расплылся теплой улыбкой:

— Милая ты девушка, — ласково пробормотал, — Счастья тебе.

— Спасибо, дедушка Пайкус, — она налила ему вина в глиняную кружку и мелко нарезала сыр, — А скажите, долго еще будет держаться теплая погода?

Он взглянул на небо, пошамкал, а потом уверенно сказал шепотом:

— Можешь передать своим дружкам — контрабандистам, что еще две недели дождей не будет точно. А потом, — он пошевелил ладонью, словно изображая корабль в качке, — Потом пусть будут поосторожнее.

Девчонка негромко рассмеялась, чмокнула его в морщинистую щеку и умчалась.

* * *

Молодая царица снова выезжала на прогулку. Сегодня она была в голубом, цвет удивительно сочетался с ее глубокими синими глазами, а длинные распущенные волосы, плащом лежавшие на плечах, казались еще ярче и блестели на солнце, как чистое золото. Народ действительно полюбил новую царицу. Ее приветствовали на улицах, подносили маленькие подарки, осыпали комплиментами. и да, среди этой восторженной толпы она ощущала себя любимой, нужной, прекрасной, единственной.

Здесь ее любят. Здесь она может чувствовать себя счастливой.

Но не дома во дворце.

Не рядом со своим мужем.

Он исправно приходил к ней по ночам, исполнить, как она говорила про себя "долг жалости". И уж старался, исполняя его, старался... И неважно, что она сполна получала свое удовольствие, простить Вильмора уже не могла. Онхельма, кстати, успела забеременеть, причем, как оказалось, чуть ли не в первый день после свадьбы. Вот только теперь она не знала, хочет ли вообще этого ребенка. И мужу ничего еще не говорила. Просто не решила пока, что ей делать. То ли оставить дитя, то ли избавиться от него, пока не поздно.

Ее мысли занимал Алексиор. Теперь он ужинал с ними почти каждый день. Отменно вежлив, немного оттаял, но никакого мужского интереса Онхельма в нем не чувствовала. А ведь она старалась его увлечь! Специально наряжалась, иногда бросала томные взгляды. А он, черт бы его побрал, как каменный, словно ничего не замечает.

Вчера попробовала на нем тот же приворот, что безотказно сработал на Вильморе. Ничего! Более того, ей в какой-то момент почудилось, что посланный импульс вернулся назад с отдачей! Более чем странно, он ведь не колдун, да и охранного колдовства на нем не ощущалось. Может, конечно, особенности организма...

Онхельма пришла к выводу, что нужно разнообразить методы, а потому стоит сегодня подложить немного снотворного в вино Вильмору и перейти к более решительным действиям. И одеться поинтереснее, что-то возбуждающее, что легко снять. И главное, надо испробовать более сильное приворотное зелье.

* * *

В портовой таверне, чтобы отведать жареной рыбки, пятеро друзей теперь появлялись редко. А царевич и вовсе. В тот день они сидели втроем: Семнорф, Маврил и Эфрот. Шептались вполголоса, даже не цепляли шуточками Нильду. Та сначала немного удивилась, потом, принеся им вина и жареной рыбки, спросила:

— Чего такие молчаливые? Какие-то неприятности?

— Да нет... — протянул Эфрот, — Просто учеба эта изматывает.

Семнорф, он был сегодня на удивление серьезным, непроизвольно качал головой, словно поддакивая своим мыслям. Потом вдруг произнес бесцветным голосом:

— Нильда, знаешь, даже трудно сказать почему... Но не отпускает чувство тревоги. Будто надвигается какая-то катастрофа... И ничего нельзя поделать. Ни предотвратить, ни спастись... Черт...

Маврил провел рукой по волосам и добавил:

— И не только у тебя такое чувство. Не знаю...

Нильда невольно присвистнула:

— Э-э, парни? Что-то вы совсем раскисли?

— И-и-эх! — громко воскликнул Эфрот, — Все ерунда! Сейчас спою вам неприличные куплеты, сразу развеселитесь!

Эфрот запел, в зале стали раздаваться взрывы хохота, посетители оценили его скабрезную песенку. Молодые люди, его друзья, тоже усмехались, но только веселье так и не дошло до глаз.

И вдруг случилось странное.

Привлеченная звуками развеселой песенки Эфрота и хохотом, доносившимся из таверны, туда заглянула молодая царица, которой в этот день почему-то пришло в голову прогуляться в порт. Песня оборвалась внезапно, струны лютни бессмысленно дзынькнули, народ повскакал с мест, выкрикивая:

— Виват царице!

Онхельме понравилось, что ее так встречают, однако, она хотела большей сердечности. Хотела, чтобы ее приняли, как свою. Расправив складки своего лазурного платья, присела за столик рядом с друзьями:

— О чем была песня?

Эфрот чуть не сгорел со стыда, что прекрасные уши прекрасной госпожи слышали то неприличие, что он тут пел. Певец только и смог выдавить:

— Э... ээээ...

Ему на помощь пришел Маврил. Он склонился перед молодой царицей в куртуазном поклоне и произнес:

— Наш горе-поэт пел о любви.

— О любви? — Онхельма рассмеялась чарующим грудным смехом, отчего почти все присутствующие мужчины испытали дикую зависть к царю, которому досталась в жены эта волшебная красавица.

А царица, наслаждаясь произведенным эффектом, произнесла:

— Не может ли певец сочинить что-нибудь и для меня?

— Почту за честь, — пробормотал пунцовый от смущения Эфрот.

— Что-нибудь про любовь, — она подмигнула окружающим, а певец смешался окончательно.

Царица выпила стакан белого вина, что ей с поклоном поднесла Нильда, поблагодарила всех и, под дружные крики:

— Виват!— покинула таверну.

Растревоженный было произошедшим, народец в таверне вернулся к своей выпивке, обсуждая нежданный визит царицы. Подошел Голен, ему наконец удалось вырваться из цепких щупалец наставника. Что ж, ничего удивительного, парень был самым умным из четверых, с него и был самый большой спрос.

— Что тут было без меня? — спросил Голен, озираясь.

— Да... — мечтательно ответил Семнорф, — Царица наша заходила.

Он умолк на мгновение, потом продолжил:

— Словно солнце заглянуло к нам на миг и ушло.

— Песню Эфрота услышала и заглянула. Кхммм... Неприличную! — Маврил многозначительно поиграл бровями, — Эфрот теперь будет ее придворным поэтом.

Не мог не подколоть, но Эфрот ничего не ответил, он был погружен в блаженные воспоминания. Честно говоря, Голен мало что понял, кроме того, что женские чары царицы окончательно добили его друзей. Он видел красоту супруги государя, осознавал, что она ослепительна, но у Голена была своя дама сердца. И сейчас эта дама несла ему порцию горячей рыбки на подносе и кувшин вина.

— Нильда, — он не удержался и коснулся ее руки, — Спасибо.

— Пожалуйста, — она погладила его по голове, — Кушай на здоровье, философ ты наш пригожий.

— Нильда, — он схватил ее за руку, — Я... правда, пригожий? Ты всерьез так думаешь?

Она захохотала, вырывая руку, и бросила убегая:

— Не думала — не сказала бы!

— Ну всё... Философ наш поплыл, — ехидно заметил Семнорф, оценив глупую улыбку Голена, — Везет сегодня поэтам и философам!

На том и сошлись, налегая на вкусную рыбку и легкое белое вино. Нильда им еще сыра принесла, и вовсе все стало замечательно. А потом молодые люди отправились во дворец, нельзя долго отсутствовать, Антионольф тут же к царю помчится. Обратно шли молча.

Семнорф долго смотрел себе под ноги, потом внезапно проговорил:

— Я готов умереть за нее.

Кого имел в виду носатый здоровяк Семнорф, сомнений не возникло.

— Мы все готовы умереть за нее, — тихо ответил Маврил.

Эфрот только вздохнул.

Знали бы молодые люди, как именно может осуществиться их пожелание... И как скоро...

* * *

Как только четверка друзей покинула таверну, Нильда попросила, чтобы ее ненадолго подменили. Удалившись к себе, девушка-разносчица присела в раздумье. Она в первый раз видела новую царицу так близко. И не все увиденное ей понравилось.

Интересно распоряжается своими дарами природа. Потому что иным дает силу, иным разум, кому-то красоту или долголетие. А кому-то особые дары. Так вот, у Нильды тоже был особый дар, дар видеть истинную суть вещей.

Дело в том, что обычная городская девчонка Нильда была родственницей великой Мелисандры. Но о таком родстве ни та, ни другая не догадывались, ибо никогда не встречались. Просто Некефтис, отец покойной царицы, весьма любвеобильный властитель Страны морского берега, бывший еще и великим колдуном, от которого Мелисандра унаследовала свой талант и особый дар, когда-то осчастливил не одну горожанку своим вниманием. Так уж вышло, что прабабушка Нильды тоже попала в число 'избранных'. А Нильда каким-то образом унаследовала от прадеда колдуна этот особый дар — видеть истинную суть вещей, но таланта к колдовству у нее не было. Однако и этого было вполне достаточно.

И сейчас, увидев совсем рядом молодую царицу, Нильда ужаснулась. Она, царица Онхельма, была опасна, словно прекрасный цветок, листья, корни, цветы и самый аромат которого ядовиты. Нильда видела переполнявшую ее черную обиду и жажду мести, и... беременность. Царица была беременна, и ждала она мальчика.

— И кто же у нас теперь будет наследником? — подумалось девушке.

Такой женщине, как Онхельма лучше не становиться на пути. Откровенно стало страшно за Алексиора, да и за парней тоже. Невольно захотелось обсудить это все с дедом — мудрым старым контрабандистом. Пусть сводит ее к шаману морского народа, спросить совета.

Нильда знала, что непросто будет просить о встрече, морской народ живет крайне замкнуто и уединенно, однако, иногда все-таки шаманы принимают тех, кому нужна помощь.

Глава 11.

Сегодня на ужин царице Онхельме подали мясо под розмарином, сладкое вино со специями, устриц. Но главным блюдом были яблоки мандрагоры в меду. Вильмор пришел в восторг. Судя по всему, его ожидает божественная ночь, ибо его супруга была одета в облегающее платье из тончайшего шелка телесного цвета, и вся увита золотыми цепочками. Моментами казалось, что только цепочки и составляют одежду царицы. Он сгорал от нетерпения. Но Онхельма, искусно подогревая его интерес, отшучивалась и кокетничала.

Алексиор ужинал у них. Чувствовал себя ужасно. Откровенный наряд царицы просто шокировал молодого человека, он боялся лишний раз взглянуть на нее, настолько ему казалось неприличным ее одеяние. Да и видел, что его большой брат Вильмор уже давно созрел нести обольстительницу в спальню.

И тут, она угощает их обоих особым вином из серебряного кувшина. Вино из ягод, что растут на ее родине. И вкус у того вина был как сон. У Алексиора на мгновение помутилось в глазах, Онхельма стала казаться сияющей и влекущей, но стоило моргнуть — и наваждение исчезло, оставив лишь недоумение.

— Благодарю, вино изумительно, — сказал он, поставив серебряный стаканчик на стол.

Царица посмотрела на него странным взглядом, о смысле которого юноша предпочел не думать. Удивил Вильмор. Тот аккуратно поставил свой стаканчик на место, похлопал ресницами, вздохнул, а потом устроился спать прямо за столом.

— Черт побери, неловко как... — пронеслось в голове у молодого человека, вслух он сказал, — Раз государь уснул, думаю... мне стоит уйти...

— Ах нет, наш государь просто переутомился, а вино оказалось для него немного крепким. Ничего страшного, пусть спит. А мы можем поговорить.

— Ээээ... — пробормотал царевич, невольно оглядываясь по сторонам.

Прислуги не наблюдалось. Странная тишина и пустота. Пугающая. И царица странно улыбается. Еще он заметил одну странность. Раньше здесь не было этой широкой низенькой софы с подушками в изголовье. Чтобы как-то поддержать беседу, Алексиор предложил:

— Может, мне перенести государя на софу?

— Не надо, — томно промурлыкала красавица, — Он спит, не стоит его тревожить. Ему снятся чудные сны.

Она обольстительно улыбалась, протягивая ему еще один стаканчик вина. Пить не хотелось, но отказываться было неудобно.

— Благодарю, — Алексиор выпил еще стаканчик.

Онхельма не сводила с него глаз, ожидая, когда же сработает сильнейший афродизиак, которым напичкано вино. Онхельма специально сегодня постаралась, она подготовила все так, чтобы любовный напиток подействовал на любого другого как снотворное. И только Алексиор должен был запылать к ней неугасимой страстью.

И что же?

Он проглотил, поморщился, немного скосил глаза, проморгался... И всё! Поставил стакан, как ни в чем ни бывало! Ах нет, он пробормотал:

— Ваше Величество, уже поздно. Прошу меня простить, позвольте откланяться.

Царица готова была лопнуть от злости. Держать его дольше совершенно не имело смысла. Он и так уже выпил такую дозу, что целой роте солдат хватило бы, чтобы изнасиловать весь город несколько раз подряд.

— Идите, — процедила она сквозь зубы.

Молодой человек заторопился, не скрывая своей радости, что удалось так легко отделаться, и, бормоча пожелания доброй ночи, убрался из царских покоев.

Царевич Алексиор ушел, а Онхельма осталась размышлять, почему же второй раз вышла осечка. Такого не случалось никогда в ее практике. Победа уже становилась делом чести. Если раньше уязвленная страстью женщина готова была терпеливо приручать строптивого юнца, то теперь она хотела все и сразу. Всё!

И все-таки, почему не действует приворот?

Почему...

Неужели... Нет... А впрочем...

Черт бы его побрал! Конечно!

Вильмор что-то говорил, о том, что мальчишка хотел жениться. Онхельма нехорошо усмехнулась:

— Так значит, у нас есть истинная любовь? Замечательно... И пока она, кто бы она там ни была, жива, он будет предан ей. Пока она жива. Пока! Что ж, дело за небольшим. Узнать, кто она.

Онхельма рассмеялась своим мыслям. Вообще-то, не обязательно даже убивать, можно сделать все гораздо интереснее... Она ведь не какое-нибудь чудовище? Она же не станет лишать мальчика шанса доказать ей свою любовь? Тут прекрасное лицо царицы исказила гримаса. Да, Алексиору придется здорово постараться, чтобы доказать ей свою любовь! Взгляд ее упал на спящего Вильмора. Вот тот, кто ей поможет привести в исполнение ее маленькие планы мести.

— Должна же быть от тебя хоть какая-то польза? — она пристально разглядывала лицо спящего мужа, коснулась его волос рукой, — Ты, конечно, смог сделать мне ребенка, но ты опоздал, милый. Потому что я на тебя ужасно сердита. Ужасно, милый. И ты мне за это ответишь.

Потом Онхельма неожиданно легко подняла Вильмора на руки, словно тот был ребенком, и понесла на софу.

— Спи. Спи, глупый человек. Смотри свои сны, может быть, даже увидишь свою любимую Мелисандру. А может, скоро с ней встретишься? Как знать?

Сама царица ушла в свою спальню. Там она разделась догола и встала перед зеркалом, разглядывая фигуру. Фигура у нее была стройная и изящная, разумеется, когда-то она ее подправила вместе с остальной внешностью. Но даже без этого, она была бы достаточно хороша, она всегда была стройной. Беременность пока никак не проявлялась внешне, разве что груди налились. Онхельма погладила живот и произнесла, обращаясь к нерожденному младенцу:

— Что же мне с тобой делать? А? Не знаешь?

Ответом ей была тишина.

— А у меня есть несколько идей. Боюсь, не все тебе понравятся. Но это будет зависеть от обстоятельств. В любом случае, хорошо, что ты появился.

Глаза Онхельмы, которыми она смотрела на свое отражение были страшны, в них светился гнев и сдерживаемая пока еще колдовская сила. Она постояла чуть-чуть, поворачиваясь то одним, то другим боком к большому зеркалу, потом одела пеньюар и, дернув за сонетку, вызвала прислугу. Пряча глаза, появилась служанка.

— Милая, — царица улыбнулась, голос ее был чуть охрипший, словно от сна, — Наш государь заснул в малой столовой. Я сама легла спать рано, только сейчас заметила. Боюсь, мой муж простудится, его надо перенести.

Пока слуги аккуратно и бережно переносили Вильмора в спальню, царица являла собой образец заботливой и любящей жены, потом собственноручно раздела и укрыла его. И только после этого отпустила прислугу. Оставшись одна, Онхельма разделась и легла с мужем рядом. Теперь прислуга будет уверена, что царица в государе души не чает, а государь, проснувшись утром, он будет уверен, что провел с ней сказочную ночь.

* * *

Вильмор действительно провел замечательную ночь. Ему снилось, что он снова юный. Вихрастый мальчишка, сбежал от наставника на рыбалку со своим лучшим другом — сыном кухарки. Накупались до одури, наловили пескариков, обгорели на солнце...

Пробуждение было не менее приятным — рядом спала любимая жена. Он уже начал осознавать, что, пожалуй, эту женщину любит. Вильмор залюбовался ею, щеки раскраснелись, губы полуоткрыты, великолепные золотые волосы разметались по подушке. Онхельма была волшебно хороша. Правда, царь подозревал, что красота его жены в основном плод ее колдовства. Но от того она в его глазах не становилась менее желанной или прекрасной. Вильмор не зря прожил с Мелисандрой в счастливом браке, он знал, на что способны колдуньи по части приведения своей внешности в эталон совершенства.

Женщина вдруг заметалась во сне, ей явно снился кошмар, Вильмор встревожился. А она закричала, у нее даже пошла носом кровь.

— Охельма, девочка моя, проснись! Проснись! — он начал трясти ее, стараясь разбудить, Вильмору стало страшно, — Проснись! Прошу тебя!

Тяжело дыша, как загнанный зверь, и озираясь невидящими глазами Онхельма наконец смогла пробудиться. Постепенно ясность сознания вернулась к ней, она устало откинулась на подушки.

— Вильмор... Спасибо, что разбудил.

— Онхельма, милая, тебе снилось что-то плохое? — он участливо заглядывал ей в глаза и растирал ладони.

Молодая жена странно посмотрела на него, потом отмахнулась с кривой улыбкой:

— Ах... Ерунда... глупость... Чего только не приснится беременным...

Вильмор продолжал улыбаться, кивая головой еще с минуту, только потом до него дошло.

— Что?

Вид у царя был забавный: глаза вытаращены, рот открыт. Онхельма посмотрела на него и расхохоталась:

— Да, муж мой. На старости лет ты сподобился зачать ребенка.

— А как ты узнала? — пролепетал умница-царь.

Тут Онхельма просто задохнулась от хохота:

— Это великий женский секрет, мой дорогой! Уже скоро два месяца...

— Два... Так мы сразу...?

Она кивнула. Надо было видеть физиономию Вильмора, тут было и недоумение, и осознание собственной значимости, и да(!), глубокое мужское удовлетворение. В конце концов, он изобразил глупейшую улыбку и горделиво промолвил:

— Я молодец.

— Угу. Еще какой молодец, не успел жениться, как сразу обеспечил себя наследником.

— У меня уже есть наследник. Алексиор.

— Но ведь это было до того...

— Это ничего не меняет. Моим наследником будет Алексиор.

Онхельма взглянула на него прищуренными глазами и проговорила:

— Как знаешь, дорогой, как знаешь.

— Так ты согласна? — он даже развеселился от облегчения, что его слова не вызвали у жены неприятия.

— Разумеется.

Тут Вильмор на радостях полез с энтузиазмом исполнять супружеский долг. Супруга приняла его с улыбкой, но думала она о своем. Он ее, конечно, разозлил, но царица собиралась сама заняться вопросами наследования, а потому слова Вильмора уже мало что для нее значили.

Беспокоил сон, странный и страшный. Царице снилось, что она сражалась с древним морским драконом, и, если бы Вильмор ее не разбудил, она могла бы в том сне умереть... Колдунью даже передернуло.

Глава 12.

В отличие от государя, его наследник провел отвратительную ночь. Его пучило, и терзала изжога. Все-таки в том странном вине было слишком много специй. Но еще больше беспокоило странное внимание со стороны царицы. Как бы не был Алексиор простодушен (а он вовсе не был простодушен), не мог не заметить, что супруга царя испытывает к нему плотский интерес. И это было ужасно.

Потому что наносить подобную обиду своему старшему брату, ставшему для него приемным отцом, предательство. Да даже если они были посторонними людьми!

— Что же делать... Что? — не давала покоя мысль, — И ведь матери не скажешь, да никому не скажешь!

Впрочем, нет, был такой человек, которому Алексиор мог открыться без опаски. Его мудрый маленький друг, слепая ясновидящая. Стало даже легче на сердце. А потому, прямо с самого раннего утра он побежал к своей невесте.

Евтихия давно уже встала. В последнее время она вообще мало спала. Волновалась, да и успеть надо многое. У нее появилась новая подружка — белая голубка, и теперь, куда бы слепая не выходила, та обычно сидела у нее на плече. Шаги Алексиора на лестнице Евтихия услышала сразу, тем более, что она его ждала, царевичу и не надо было ничего ей объяснять.

Когда он влетел к ней в комнату, девушка отпустила пернатую подружку в окно, и спросила:

— Что, положение скверное?

— Да, уж... — протянул молодой человек.

— А ты не ходи один.

— Что?

— Ты приводи друзей с собой.

— А как...

— Очень просто, скажи царю, что хотел бы пригласить и их, Хотя бы одного из них, уже достаточно.

Царевич немного повеселел и позволил себе расслабиться. А Евтихия протянула к нему руки, ей все-таки надо было увидеть своими глазами. Может, это и принесет лишнюю боль, но лучше знать. Зажав ладонь Алексиора в своих, слепая девушка поморщилась, как от сильной боли, и прошептала:

— Два дня.

— Что ты сказала?

Она уже взяла себя в руки:

— У тебя через два дня день рождения.

— Хммм, а я и забыл...

— О, поверь, а государь Вильмор не забыл! Интересно, какой подарок он тебе приготовил? А парни? Как думаешь, у них для тебя есть подарки?

Ей снова удалось его отвлечь. Право, мужчина как ребенок, напомни ему о том, что его занимает — и он уже забыл про все остальное. Успокоенный Алексиор отправился к наставнику, а Евтихия поняла, что у нее есть еще одно неотложное дело.

* * *

Вчера ночью Нильда ходила к деду, в фиорды высокого берега. Просила, чтобы тот отвел ее к шаману морского народа. Дед скроил такое лицо, словно уксуса напился, но не отказал внучке.

Морской народ был скорее легендой, и никто не знал точно, есть ли он вообще, а если есть, то где живет. Где-то. То ли в море, то ли на островах, то ли на побережье. Чем занимается этот народ, тоже неясно. Но если проплыть среди острых скал вдоль высокого берега, можно было обнаружить маленькую бухту, а с нее уходила песчаная коса к одиноко стоящей среди морских волн скале. На этой самой скале и можно было встретиться с шаманами морского народа. Удивительно, но их было немало, потому что двух одинаковых еще никто не видел. Впрочем, их редко кто видел, вернее, они изъявляли желание кого-то видеть.

И вот, если удавалось успешно преодолеть усеянное острыми рифами мелководье, можно было попасть в эту маленькую бухту. Что интересно, никому не удавалось найти это место с моря.

— Я отвезу тебя, сказал старый контрабандист Нильде, — Но никто не знает, захотят ли с тобой говорить. И ты должна принести подношение. Что-то ценное для тебя.

— Знаю, дедушка. Подношение у меня с собой, — она показала небольшой сверток.

— Ладно, лезь в лодку. Не разбиться бы о скалы, — ворчал дед, — Ночь уже, да еще и ветер поднялся.

Нильда без разговоров полезла в лодку, надо пользоваться, пока дед добрый, а то еще передумает. Ветер действительно поднялся сильный, их швыряло на камни и заливало брызгами, но с Божьей помощью добрались.

— Гляди, — поразился старый моряк, показывая на костерок в конце песчаной косы.

Кругом ветер, волны, а маленький костер у подножия скалы горел ровно. У костра сидел кто-то, закутанный в плащ.

— Нильда, — не удержался дед, глядя на внучку с изумлением, — Похоже, тебя ждали... Иди. Я побуду здесь.

Девушка пошла по влажному песку на свет костра. Конечно, было страшно, она вся дрожала от волнения перед неизвестностью, не каждый день сталкиваешься с живой легендой. Когда подошла достаточно близко, услышала:

— Ты принесла?

— Да! — Нильда поспешно стала разворачивать принесенный подарок.

Это была ее тряпичная кукла. Детская тряпичная кукла, которую ей когда-то сшила бабушка, мамина мама. Она воспитывала девочку, потому что ее мать умерла совсем молодой — тяжелые роды. Отец Нильды, как и дед, промышлял на море, но то опасный промысел, увы, не все доживают до старости. Море забрало его еще раньше. И девочка осталась с бабушкой.

Теперь бабушка тоже была мертва. От нее Нильде достался домик и кое-какое хозяйство. Но эта кукла была ей очень дорога. Эта кукла — все, что осталось у нее от счастливого детства.

Сидевший у костра даже не повернул голову, но она услышала:

— Да, это ценный дар. Скажи, чего ты хочешь?

Чего она хочет...

Этого Нильда не знала, а потому просто рассказала, что ее тревожит.

Дед ждал девушку долго, погода успела успокоиться, утих ветер, появились звезды, потом побледнели. Небо на востоке уже посветлело, когда вернулась Нильда. Лицо у нее было совершенно непроницаемое, старый моряк даже испугался.

— Ну что, получила, что хотела? — осторожно спросил он.

— Да, — таков был ответ.

Потом она добавила:

— Нам надо вернуться.

Как ни хотелось старому узнать, что же открылось его внучке, больше спрашивать он не решился.

* * *

Евтихия выходила в город не так уж редко. Правда, чаще всего ее сопровождал брат или мать. Но сегодня она была одна. Точнее не совсем одна, на плече сидела голубка. В портовой таверне день начинался вяло. В зале сидело всего три посетителя. При виде слепой девушки один из них тут же поднялся, желая ей помочь, но девушка, смущенно улыбаясь, отказалась:

— Спасибо, не беспокойтесь, я знаю дорогу.

И уверенно пошла в сторону кухни, постукивая по полу своей палочкой. Белая птица на ее плече вертела головой, будто с любопытством оглядывала новое место.

— Что, девочка, не видала никогда таверну? — пробормотала ей Евтихия.

Если присмотреться к этой парочке, то при желании, можно было бы заподозрить, что птица что-то проворковала в ответ.

Слепая искала Нильду. И когда нашла, Нильда явно была готова к ее приходу. Потому что сказала:

— Я знаю, я все сделаю как надо.

— Спасибо, — сказала слепая ясновидящая, — Удачи тебе.

И поклонилась, словно Нильда была владычицей, а потом повернулась уходить. Тут Нильда крикнула вдогонку:

— Постой, как ее зовут?

— У нас одно имя на двоих, — ответила слепая.

Глава 13.

Сегодня подданные отметили приподнятое настроение царя, но нескромных вопросов никто задавать не решился, а Вильмор сам не распространялся, но сиял и был слегка рассеян. Хотя, Алексиору-то он при встрече сообщил, что царица в положении.

— Ох, ну может этим и объясняются странности в ее поведении, — подумал про себя Алексиор, а вслух сказал, — Поздравляю, теперь у тебя есть наследник, большой брат.

— Что вы все заладили, — возмутился Вильмор, — У меня и так был наследник! А это просто мой ребенок, мой маленький...

Уплыл в мечты.

Потом встряхнулся и продолжил:

— Это пока секрет, так что никому не говори. Послезавтра, на празднике в честь дня твоего рождения объявим.

— Хорошо, как скажешь.

— И еще, — Вильмор сделал паузу, — Еще мы объявим, что со следующего года корона переходит к тебе, мальчик мой.

— Нет, брат! Какого...

Но Вильмор обхватил его руками за плечи и встряхнул:

— Ну же, мальчик мой, не серди папу, то есть старшего брата!

Обнял и, прижав к груди, прошептал ему на ухо:

— Я так счастлив.

Что ж ты будешь делать...

— Можно я пропущу сегодня и завтра ужин? Мне подготовиться надо?

— Наверное, можно. Правда Онхельма расстроится, она привыкла к тебе. Ты ближе ей по возрасту. Иногда мне кажется, что она так и осталась девчонкой.

Алексиор, получив разрешение не являться на семейный ужин, постарался скрыться поскорее.

Когда Онхельма узнала, что царевича не будет на ужине ни сегодня, ни завтра, испытала досаду и разочарование. А еще поняла, что парень, видимо, что-то заподозрил. Жаль, пугать его ей не хотелось.

— Хорошо, дорогой. Говоришь, день рождения нашего царевича послезавтра? Надо ему достойный подарок подготовить.

— Ты бы знала, как он любит подарки!

— Да? Тем лучше!

Ей уже пришла в голову мысль о подарке. Но тут Онхельма кое-что вспомнила:

— Вильмор, ты как-то сказал, что Алексиор хотел жениться. У него что, есть невеста?

— Есть, — вздохнул царь.

— И кто она? — царица постаралась, чтобы голос звучал равнодушно.

— Ты ее знаешь. Это Евтихия.

— Кто? — не сразу поняла колдунья, — Что? Вот эта слепая девчушка? Она же...

— Вот-вот. И я тоже ему говорил, но, увы.

— Аххааа... — протянула Онхельма, — Ну что ж... Поговорю-ка я с его мамой. Надо бы подарок обсудить, чтобы не ошибиться. И вообще...

— Хорошо, милая, сходи к Ириаде. Только не переутомляйся.

Онхельма в удивлении подняла брови, с чего это Вильмор проявил озабоченность. А он обнял ее и шепнул:

— В твоем положении надо беречься.

Царица мысленно фыркнула и подкатила глаза, но ей было приятно. Даже мелькнула мысль, что Вильмор исправляется. Может, стоит пересмотреть свои взгляды...

В любом случае, сейчас она настроилась повидаться сначала с матерью своего желанного принца, а потом и со слепой Евтихией.

Царица Онхельма даже не смогла бы объяснить, что чувствует к наследнику своего мужа. Что это? Что? Непонятная нужда, жажда обладания. Даже не сексуальная, она просто не умела выразить иначе свой интерес, или определить для себя, что это за жажда. Просто любовь всегда у Онхельмы ассоциировалась с постелью. Но в таком случае получалось, что она и Вильмора любила, потому что желание он в ней вызывал, царица не могла бы никогда отрицать, что муж доставлял ей не просто удовольствие, он умел доводить ее до восхищенных криков, до экстаза. И Вильмор совершенно определенно испытывал к ней глубокую привязанность, уж это она точно знала.

Так что же? Зачем ей нужен был в постели еще и этот мальчик? Ей хотелось его чистоты, его души? Наверное...

Что рядом с ним самой стать чище? Наверное...

Так или иначе, он был ей нужен.

Ей бы осознать, что чистоту не получишь через грязь измены, но ведь никто не учил этому Онхельму, а сама она в своей жизни мало чистоты видела. Точнее, не видела совсем.

* * *

Визит царицы застал Ириаду врасплох, это было неожиданно. Женщина сначала смутилась, а потом принялась суетиться, желая оказать гостье достойный прием. Но та не за угощением пришла, и не из вежливости. Ей нужно было побольше узнать о ее сыне.

— Ириада, мы с Вильмором так любим твоего мальчика.

— Спасибо государыня, — матери было приятно.

— Через два дня у него день рождения, царь устраивает праздник, я хочу сделать Алексиору особенный подарок, — она призадумалась и повторила, — Да. Особенный. Вот, пришла посоветоваться.

— Ох, государыня Онхельма, не балуйте мальчишку! Ему и так столько чего собираются надарить... Вильмор, вот, собирается всенародно объявить, что через год передаст ему корону. Какой еще подарок после этого? Жирно ему будет!

— Даааа... — царица вида не подала, но была потрясена, — Что ж, я тогда подберу что-нибудь соответствующее такому случаю.

Онхельма ушла.

Она была потрясена и страшно разгневана. До каких же пор это будет продолжаться?! До каких пор этот старый дурак будет держать ее за дуру?! За постельную грелку?! Безмозглую постельную грелку!

А она еще собиралась простить его! Подумать только! Делать такие заявления, а ее даже не поставить в известность! Корону он мальчишке передаст, а ей ни слова?! Черт бы его побрал! Посмел бы он так вести себя со своей 'любимой Мелисандрой'?! Да никогда! Она бы быстро показала ему, что почем! Значит, что? При Мелисандре был подкаблучником, а с ней можно не считаться?! А вот черта с два!!!

Нет. Довольно. Женщина вдруг успокоилась. Не хотят воздать ей то, что положено, хорошо. Она возьмет это сама. Но только они все крупно пожалеют.

С ее руки сорвался клубок голубых гневных молний, ударился в стену. Раздался глухой гул, осыпалась каменная крошка, а в месте удара образовалась глубокая выщербина с рваными краями. Это помогло спрятать гнев, теперь надо заняться поисками 'достойного подарка'!

Онхельма остыла и даже успела все продумать, пока шла в свои покои. Пусть все идет, как идет, она просто в нужный момент перехватит инициативу. А время сейчас работает на нее. Царица ушла в ванную, вызвала служанок. Отчего бы не провести приятный день, посвященный себе любимой, заняться красотой, здоровьем, наконец? Что может быть лучше?

Ближе к вечеру к ней заглянул Вильмор, найдя жену обнаженной в ванне, царь позабыл, что у него еще дел осталась масса, что подготовка к празднику еще и наполовину не закончена. Он ослеп и оглох, а руки сами потянулись к желанной женщине.

Что ж тут сказать, Онхельма лукаво улыбнулась, а служанки удалились без напоминаний. Вот сегодня у Его Величества Вильмора действительно был волшебный вечер, плавно перетекший в волшебную ночь.

* * *

Утром царь с большим сожалением вылез из супружеской постели. Прекрасная молодая царица, розовая со сна манила его как магнитом, но дела... Да... Дела.

Дела государства превыше всего.

— Милая, ты же не будешь скучать?

— Мммм...?

— Просто я не смогу освободиться раньше позднего вечера, — пробормотал царь, целуя ее ручку.

— Ну... не знаю, — она рассмеялась, глядя, как на физиономии Вильмора расползается озабоченность, — Не буду! Я займусь подарком для Алексиора. Хочу приготовить что-то особенное.

Вильмору вдруг стало так тепло на душе, оттого что жена хочет сделать приятное его приемному сыну и наследнику, что он растрогался.

— Спасибо тебе, что стараешься сблизиться с моей семьей.

— Знал бы ты, насколько близко я собираюсь сблизиться с отдельными представителями твоей семьи, — мысленно расхохоталась колдунья, а вслух сказала, — Это ведь теперь и моя семья.

У старого царя не осталось слов, он просто потупился, скрывая слезы умиления, потом качнул головой и сказал:

— Мне пора, милая, до вечера.

— Пока, мой дорогой.

Вильмор ушел, а Онхельма, до того являвшая собой сонное создание, полное неги, тут же бодро подскочила и, отпустив служанок на весь день до вечера, полезла в свои книги. Идти в лабораторию Мелисандры не хотелось принципиально, она решила все сделать здесь же в спальне. Надо только хорошо продумать, подарок должен быть небольшим и не слишком привлекающим внимание, но надежным! Надежным для ее целей.

К вечеру подарок был готов. Давно она так напряженно не работала.

Результатом трудов Онхельмы было кольцо. Красивое мужское кольцо из белого золота с квадратным сапфиром глубокого синего цвета. Сапфир, граненый кабашоном, простая, но элегантная оправа. Идеальный подарок для мужчины. Не вызовет никаких подозрений, должен понравиться мальчишке. Тогда тот будет носить его, не снимая. Онхельма заметила, что Алексиору нравятся оттенки голубого, синего и еще белый.

— Прекрасное сочетание, прямо государственные цвета Страны морского берега, -хохотнула царица про себя.

На самом-то деле, это был обычный манок, точнее не совсем обычный, а совершенно эксклюзивный, потому что подманивать она собиралась не гусей или уток. Царица с помощью этого артефакта собиралась призывать наследника к себе, причем так, что он не поймет, откуда исходит зов, а противиться не сможет. Осталось только подобрать сам зов. Она злорадно усмехнулась, потому что имела идею на этот счет. Но это уже завтра, вот-вот вернется Вильмор, надо успеть подготовиться к его приходу.

— Хорошая жена должна встречать мужа во всеоружии своей красоты, — ехидно усмехаясь, пробормотала Онхельма и вызвала служанок.

Надо было принять ванну, подготовить великолепный ужин, украсить спальню цветами. Пусть старый дурень порадуется напоследок.

Потом Онхельме пришло в голову, что можно бы и Вильмора оставить для утех, старый муж хоть и старый, но в постельных делах мог бы дать фору молодому. Тогда у нее будет молодой любовник для души и старый муж для тела.

Тут царица громко и весело расхохоталась своим мыслям.

ПАРАДОКС! А она просто извращенка!

Именно в этот момент пришел Вильмор.

— Дорогая, чему ты смеешься? — хорошее настроение жены вызвало и у него радостную улыбку.

— Я просто рада тебя видеть. А еще я кое-что придумала... — она поманила его пальцем и что-то зашептала на ухо.

Судя по тому, как зажглись глаза царя, и он резким жестом отпустил прислугу, придумала она нечто ужасно неприличное, но ужасно соблазнительное.

Глава 14.

Настал день восемнадцатилетия наследника. Для Алексиора это утро почему-то было страшно тяжелым, хотелось, чтобы день прошел без него. Исчезнуть как-то, раствориться, спрятаться. Пусть все пройдет, а завтра он явится, когда все уже будет позади. Юноша проснулся рано, и с самого рассвета забился на голубятню, тщетно надеясь отсидеться там. Конечно, тщетно, потому что его быстро нашли по приказу царя. Пришлось идти к Вильмору в кабинет. Царь ждал его и с порога спросил:

— Алексиор, что за вид у тебя? Весь в паутине, ты что, специально так вывозился? Почему до сих пор не готов? Праздник начнется уже через пару часов. Марш принимать ванну и одеваться!

— Брат... — Алексиор повел шеей, — А можно мне не присутствовать?

— Какого...? Нельзя сынок. Это же праздник в твою честь. Твое совершеннолетие.

— А нельзя отменить праздник? Подумаешь, всего лишь день рождения...

— Мой мальчик, ты же знаешь, что праздник отменить нельзя.

Алексиор вскинул голову.

— Но мне это совершенно не нужно!

— Возможно, сынок. Но такова жизнь царя. Мы не всегда делаем то, что нужно нам лично. Что бы не случилось в твоей жизни, ты обязан держать лицо, и перед своим народом быть сильным. Ты их надежда и опора. Сегодня славный город Версантиум устраивает праздник в твою честь. Народ хочет тебя видеть, и народ узнает своего будущего правителя.

— Я не хочу. НЕ ХОЧУ быть правителем.

— Так надо сынок.

— Я не хочу.

— Это не зависит от нашего желания или нежелания. Это удел царей.

— Отец! Брат...

— Так надо, — Вильмор взглянул на подавленного молодого человека и мягко сказал, — Я знаю, что тебе тяжело и непривычно. Но та, что была Властительницей Страны морского берега, выбрала в наследники тебя. Очевидно, она видела в тебе достойного.

— Я был тогда восьмилетним мальчиком!

— А Мелисандра была великой, могущественной колдуньей, имевшей дар видеть истинную суть вещей. Видишь ли... мой мальчик, если она сочла возможным оставить на тебя свой народ, значит, ты сможешь. Не смотря ни на что.

— Хорошо, — голос Алексиора был тих, едва слышен, — Я постараюсь быть достойным.

— Иди сынок, подготовься. Сегодня днем весь Версантиум придет поздравлять тебя.

Алексиор пошел к себе, приводить себя в порядок, уверенный, что быть царем отнюдь не самая лучшая доля, а Вильмор вернулся к своим делам, посмеиваясь в усы:

— Ох, и глупая пошла молодежь...

* * *

Царица с утра была предоставлена сама себе, ибо у всех кругом сумасшедшая масса дел. Суета во дворце отлично способствовала приведению ее плана в исполнение.

Сначала надо найти слепую. Онхельма решила не рыскать по всему замку, в поисках чернявой пигалицы, которая, по словам прислуги, вечно где-то прячется, как будто не может, как все нормальные слепые, сидеть в своей каморке. Она запустила поисковый вестник. Через пару минут царица уже знала, где искать Евтихию. Та была в своей любимой беседке у самого обрыва. Онхельма еще поразилась, за каким чертом эта девчонка лазает в такие опасные места?! Да еще перед самым началом церемонии, спрашивается, как она будет добираться обратно. В спешке? Определенно, хочет укоротить себе жизнь!

Царице не хотелось, чтобы пол дворца увязалось за ней, ей надо было посмотреть на слепую вблизи, поговорить с ней. А для этого, встреча должна была быть один на один. Поэтому она просто применила отвод глаз, и спокойно прошла мимо стражи. Они смотрели на нее, но не видели, как она вышла и пошла в сад.

Прекрасного дворцового сада уже коснулась осень, листва пожелтела и стала облетать. Поделенное мраморными дорожками пространство, плотно засаженное различными растениями, напоминало лабиринт, все дороги которого вели к морю или к дворцу. Густое зеленое буйство жасминовых зарослей, совершенно не просматривалось летом, но осенью сад постепенно освобождаясь от листьев, становился прозрачным. Вот и небольшой мыс, выдающийся в море, по краю которого парапет из коротких белых мраморных колонок, объединенных двумя мраморными поясами. А на самом выступе — увитая виноградом беседка. Сочные сладкие гроздья, их никто не собирал. Это для тех, кто найдет в беседке отдых, да еще для птиц.

Да, слепая была там, сидела в беседке и смотрела на море. Онхельма хотела подойти незамеченной. Но девушка сказала, даже не оборачиваясь:

— Добрый день, государыня.

Странно, ведь царица старалась не шуметь, да и вообще, откуда девчонка узнала? Но прятаться не было смысла.

— Откуда ты знаешь, что это я? — начала она вполне дружелюбным тоном.

— Духи, госпожа. Ваш запах.

— Хммм...! — что ж, это может служить объяснением.

Онхельме надо было поговорить, узнать обо всем, что связывает эту слепую пигалицу с Алексиором.

— Красивое место, — отметила царица.

— Да, я люблю здесь бывать, отсюда открывается великолепный вид на море.

Онхельма пожала плечами: какой вид, она же слепая? А вслух спросила:

— А скажи, прости мое любопытство, ты слепая от рождения?

— Нет, я ослепла в восемь лет в результате несчастного случая.

— А... — так значит, девчонка имела представление, что за вид открывается отсюда.

Царица решила, что довольно общих фраз, пора переходить к основным вопросам.

— Ты давно знаешь царевича? — спросила она веселым тоном.

Слепая кивнула:

— Давно, сколько себя помню.

— И вы дружите с детства? Так?

— Да, — просто ответила слепая.

— У него сегодня день рождения, ты приготовила подарок? Ты собираешься идти на праздник?

— Да, Ваше Величество, но я отдала ему свой подарок еще три дня назад, — странное удовлетворение прозвучало в голосе слепой девушки, но царица не стала задумываться над этим.

Есть дела поважнее. Онхельма потеребила слегка подсохшую, но невероятно сладкую виноградину, висевшую на грозди прямо рядом с ее лицом.

— Я слышала, он хотел на тебе жениться? — осторожно, стараясь не выдать своего интереса, спросила царица.

— Кто вам сказал, Ваше Величество?

— Вильмор. Эээ... Государь.

— Государь... Ну, раз государь сказал, значит, это правда.

Тут слепая повернулась к царице лицом. Та стала с жадным любопытством ее разглядывать. И что? Что он мог в ней найти? Тощая, мелкая девчонка, лет, наверное, 15-ти от силы. Чернявая. Разве что глаза, большие черные... Но так эти глаза слепые! С какой стати такому красивому молодому мужчине, как Алексиор, хотеть на ней жениться?! Здесь что-то не так...

— Слушай, девочка, извини за нескромный вопрос, а он тебя любит?

— Да, любит. И я люблю его.

Онхельма подумала, что вероятно, Алексиор испытывает к слепой жалость и ложное чувство заботы. Только зачем? Зачем ему это надо?

— Тебе известно, что Алексиор наследник, что он станет царем?

Евтихии очень хотелось послать эту назойливую даму куда подальше, но она решила остаться вежливой, а потому просто кивнула.

— Надеюсь, ты осознаешь, что не годишься на роль царицы?

— Отчего же? — девушке стало обидно от того пренебрежения, что сквозило в голосе Онхельмы, — Красота не так уж и важна для жены царя. Гораздо важнее преданность.

— Идиотка, — фыркнула про себя царица, — Это женская красота-то не важна для мужчины?!!

Впрочем, чего удивляться, она же слепая. Алексиор почему-то считает себя обязанным на ней жениться, видимо из жалости. Подумать только, на всю жизнь связать себя с этой слепой дурнушкой! Погодите-ка... А может не из жалости? Может он считает себя обязанным, потому что спал с ней? Хмммм... Вполне может такое быть. Вряд ли слепая стала бы особенно кочевряжиться. Для нее должно быть счастьем, что кто-то мог ее захотеть...

А может... Черт побери! Наверняка она сама заманила парня в постель! А теперь он чувствует себя обязанным на ней жениться! Черт... Ну, от этого заблуждения его можно легко избавить, надо только все правильно объяснить. И тогда парнишка будет свободен.

А Вильмор уже стар, долго не протянет...

Тут губы слепой странно искривились, Онхельме даже в какой-то момент показалось, что та читает ее мысли. Почему-то стало не по себе. И словно в подтверждение она услышала тихий голос:

— Ты никогда не поймешь его и не сможешь добиться от него любви.

— Что? — не поняла Онхельма.

— Не надо потчевать его приворотными зельями, он все равно тебя не полюбит.

Онхельме вдруг стало страшно, а потом, когда поняла, что она, могучая колдунья, страшится эту ничтожную слепую чернавку, ее охватил дикий гнев.

— Да как ты смеешь?! Ты вообще знаешь, кто я?

— Знаю, — так же тихо ответила слепая, в этот момент белая голубка, сидевшая до того среди виноградных лоз, оплетающих беседку, слетела ей на руку, — Ты Онхельма, вернее Беатриса Кройфельт, колдунья и пятикратная вдова, похоронившая пятерых престарелых мужей, ныне супруга государя Вильмора. Нечестная супруга, замышляющая измену.

Онхельма шарахнулась к выходу и сдавленно вскрикнула от неожиданности. А слепая продолжала:

— Могла бы хоть выбрать кого-то другого, старику было бы не так больно. Но ты выбрала его младшего брата, которого он любит как сына. Да, я забыла, ты еще и беременна. Кстати, ребенок, которого ты носишь, мальчик.

Онхельма, слушая тихие слова слепой, произнесенные спокойным тоном, постепенно приходила в ужас, волосы зашевелились у нее на голове, она пятилась и пятилась задом от беседки.

— Кто ты?! Откуда... Откуда тебе известно?!

— Что? Что ты собираешься уморить нашего царя?

Колдунья ведь даже не сообразила, как это произошло. В нее словно вселился кто-то другой, кто действовал за нее. А она...

Просто защитная реакция. Просто девчонка слишком много знала, слепая была опасна. Она просто защищалась...

Невиданной силы сгусток энергии сорвался с ее рук и ударил в скалу, на которой стояла беседка. От мыса откололся кусок, и вместе с беседкой и частью парапета обрушился в море, похоронив Евтихию.

А Онхельма рухнула на землю в изнеможении.

Она этого не хотела, она правда не хотела... Но слепая была опасна... Она знала слишком много... Она правда не хотела... Это кто-то другой!

Все случайно вышло...

Случайно вышло... Но как хорошо вышло... Хорошо!

Что-то поселившееся в Онхельме неподдельно обрадовалось такому повороту событий. Да она могла быть злой, хитрой, мстительной, изворотливой, похоронила пятерых старых мужей и собиралась похоронить шестого. Но она еще никогда никого не убивала! Тем более так! Но как хорошо, а главное, как удачно вышло!

Сейчас надо просто успокоиться, привести себя в порядок и возвращаться. Она как раз успеет вернуться вовремя.

А кольцо-манок теперь будет звать царевича голосом Евтихии!

Извращенно. Тонко и извращенно она отомстит этой малолетней дурехе, посмевшей оскорбить ее. Пусть даже и после смерти! Бедняжка Алексиор, будет слышать голос, но никогда и ни за что не найдет свою слепую зазнобу!

Царица удовлетворенно расхохоталась, в последний раз взглянула вниз и ушла.

* * *

Волны пенились и кружились водоворотами среди камней, что насыпало на месте обрушившегося куска скалистого берега. Тело Евтихии вынесло водой и перекатывало с камня на камень, вода начала окрашиваться ее кровью. Еще немного и его совсем разобьет об острые обломки. Только белая голубка, ее подружка, все вилась рядом, как бы желая сказать: 'Здесь, здесь ее ищите. Ищите, пока не поздно'.

А было поздно, потому что все были заняты на празднике, и никто Евтихию не искал. Никто и не знал, что ей могла грозить опасность.

* * *

Но у произошедшего были свидетелями. Духи. При этом присутствовали почти все. Нириель зло взглянул на Сафора:

— Видишь теперь, ЧТО набирает силу? Видишь?! И как ты собираешься с ЭТИМ бороться?! Что, будешь продолжать не вмешиваться?

— Главное, что ты смог оплатить долг жизни, — ответил Сафор, пытаясь высокомерием прикрыть замешательство.

— Долг жизни?! Посмотри, во что это вылилось! Посмотри!

— Хорошо! Не ори! Я пойду к Морфосу. Спрошу...

Нириель дернулся и выкрикнул в сердцах:

— Раньше надо было совета у него спрашивать! Раньше!

— Замолчи!

— А то что? Убьешь меня?

Сафор не ответил, а Нириель махнул рукой и метнулся к голубке, вившейся над телом девушки. В его глазах стояли слезы.

— Проклятая судьба! Смерть всегда забирает лучшее, что у нас есть! — водный был молод, совсем юн, он еще не успел привыкнуть к потерям.

Глядя на него, Сафор мог бы сказать, что не из прихоти решил никогда не вмешиваться в дела людей, не иметь среди них привязанностей, просто не хотел больше боли. Мог бы поведать, что тоже приходилось пережить смерть и страдания тех, кто был ему дорог.

Нириель, видя, что окровавленное тело его маленькой человеческой сестрицы прибой скоро вконец размочалит о камни, простер руку и то, что от нее осталось медленно погрузилось на дно. А потом он негромко позвал:

— Пойдем, Евтихия, пойдем со мной.

Голубка прилетела на его зов, в сторону фиордов они направились вместе.

Глава 15.

Праздник шел уже несколько часов. Все действительно было очень красиво и Алексиору даже неожиданно понравилось. Оказывается, его в городе так любят...

Подарки несли все. Друзья, родственники, преподаватели и наставники (ослепительная улыбка Антионольфа, когда он расхваливал таланты царевича, просто затмевала солнце!), простые горожане, ремесленники, моряки, даже наемники и стража, даже трактирщики! Даже Нильду видел! Она была немного бледна, но улыбалась во весь рот. Робко подарила белую фарфоровую кружку, расписанную замысловатыми синими узорами. Голубыми драконами и белыми птицами.

Он успел шепнуть:

— Откуда достала?

Девчонка подмигнула и хихикнула:

— А, из страны Ши-Зинг. Товары оттуда везут сначала сушей, потом морем. Ты же знаешь, мой дед контрабандист...

В самом конце, после всех свои подарки делали царь с царицей. Вильмор произнес несколько остроумно-наставительных фраз и подарил ему корабль. Алексиор от восторга и от неожиданности на время утратил дар речи, разглядывая стоящую в порту красавицу-каравеллу под белыми парусами.

— Называть ее будешь сам, — услышал он.

— Я назову ее 'Евтихия', — он и не задумывался, как назвать свое новенькое судно, слова сами слетели.

При этих словах легкая тень набежала на прекрасное лицо государыни, а потом тень сменилась странной улыбкой. Она взяла Вильмора под руку и что-то ему шепнула на ухо.

Алексиор собирался прямо сейчас бежать в порт, но Вильмор остановил парня, возвращая его к действительности:

— Завтра. Это подождет.

Вслед за припадком эйфории к Алексиору вернулась тревога, в который раз за сегодняшний день юноша испытал беспокойство, он со вчерашнего дня не видел свою невесту. Оставалось только успокаивать себя мыслью, что его девушка не любит толчеи и шумных мероприятий. Что увидится он с ней вечером. Расскажет, сколько подарков ему надарили, а она по привычке будет смеяться над тем, что он любит подарки как маленький, а потом возьмет его руку и увидит все его глазами. Его новый корабль. Он ее непременно на нем прокатит... Завтра же!

Царевич улыбнулся своим мыслям и взглянул на брата. А его большой брат Вильмор отошел в сторонку со словами:

— А теперь подарок от царицы.

Естественно, народ радостно заволновался, приготовившись услышать, что скажет их любимая государыня. А та удивила всех. Обернулась к мужу и спросила:

— Можно мне объявить?

Вильмор прикрыл глаза и кивнул. Ярко блеснули глаза Онхельмы, когда она сказала во всеуслышание, обращаясь к толпе, наполнявшей площадь перед дворцом:

— Сегодня нашему царевичу Алексиору исполнилось 18 лет. По закону нашей страны он теперь совершеннолетний. Мой муж, государь Вильмор и я, — она слегка помедлила, — Объявляем, что ровно через год наследник Алексиор примет власть и будет коронован на царство. А потому я дарю ему символ царственной мудрости.

И одела на палец Алексиора кольцо с сапфиром.

Народ не совсем понял и слегка заволновался, тогда выступил старый царь Вильмор:

— Говорю вам сегодня, народ Версантиума, что во исполнение воли моей покойной супруги, урожденной Властительницы Страны морского берега, Мелисандры, наследником престола является наш приемный сын Алексиор. Теперь он достиг достаточной зрелости, чтобы принять царство. А этот последний год дается ему, чтобы успеть насладиться свободой, ибо дела государства ему просто не дадут вздохнуть. Зато, избавившись от короны, наслаждаться свободой буду я!

Царь ехидно взглянул на младшего брата и подмигнул, повернувшись к народу. Толпа взорвалась хохотом. Но царь не закончил:

— У меня еще одна новость.

Народ снова заволновался.

— Царица Онхельма в положении. У нас будет ребенок.

Крики восторга поднялись отовсюду:

— Виват! Виват царице! Виват государыне Онхельме!

Царице помахала толпе рукой и послала всем воздушный поцелуй. Да, народ любил ее! Она это оценила. Оценила и громко выкрикнула:

— А теперь начинается праздник! Пусть сегодня все веселятся! Пусть вино течет рекой!

Да. Народ не ошибся в своей царице, она была весела, полна жизни и здоровья, и она была прекрасна. Далеко не все смогли понять, почему государь Вильмор решил отречься от престола в пользу приемного сына Алексиора, когда его молодая жена готовится подарить ему его собственного ребенка.

Понятно, воля покойной царицы Мелисандры... Но все равно непонятно.

Не до конца понятно было и самой Онхельме. По дороге к пиршественному залу она спросила об этом Вильмора. Просто из любопытства, потому что ее планы были совершенно иные, и пожелания каких-то мертвых цариц для нее были пустой звук, как, впрочем, и пожелания старого мужа. Чистое научное любопытство.

— Вильмор, — она сделала круглые наивные глаза, — не пойми меня неправильно, я полностью поддерживаю твое решение оставить трон Алексиору, но объясни мне, чем оно вызвано. Ты ведь царь, и у тебя будет ребенок...

— Милая, — Вильмор коснулся рукой ее нежной щечки, — Видишь ли... Мелисандра была Владычицей по праву рождения. Она из древнего рода колдунов, на протяжении многих веков владевших этой страной. С незапамятных времен. И их дар передавался из поколения в поколение. А я был ее консортом. Мы поженились по любви, и прожили счастливую жизнь, правда, не слишком долгую... Всего двенадцать лет... Но именно ей принадлежала Страна морского берега. Если ей было угодно оставить на царстве меня, на то была ее воля. И если ей было угодно назвать следующим царем Алексиора, моего младшего сводного брата, как только он достигнет совершеннолетия, на то была тоже воля истинной правительницы. Вероятно, она видела в нем какой-то дар, раз сочла это возможным. У меня же никакого дара нет.

Она пыталась возразить, но Вильмор остановил ее:

— Я неплохо могу управлять государством, я знаю. Но ты не имеешь представления о всех тех тайнах, что скрывает власть над этой страной. Мне же эти тайны не подвластны, такого дара у меня нет. И передать его своему ребенку я не в силах. Потому это и будет Алексиор.

— Как скажешь, дорогой, — царица солнечно улыбалась.

Она готова была лопнуть от злости. Это же надо! Старый идиот! Дара у него нет! Зато у нее есть! И уж она-то этот дар своему ребенку сумеет передать!

Уфффф! Онхельма заметила, что стала в последнее время ужасно раздражительной. Точно беременность влияет... Кошмар... Надо радоваться жизни пока не превратилась в стельную корову, а еда еще доставляет удовольствие. Оооо, скоро еще и тошнить начнет!

А планы у Онхельмы были грандиозные. Чудесные планы! То странное чувство довольства, которое она испытала в саду, отправив на тот свет ненавистную слепую девчонку, вновь проснулось в ней. Будто кто-то новый поселился в ее душе, и этот кто-то с нетерпением ожидал наступления ночи, когда она сможет, наконец, насладиться победой.

* * *

Пир во дворце продолжался уже несколько часов. Отличное угощение, лучшие вина. Много смеха, радости, веселья. Много танцевали. Друзья Алексиора Маврил, Семнорф, Эфрот и даже Голен напропалую флиртовали с несколькими знатными девицами, приехавшими специально на праздник из провинции. А вот Алексиор сидел рядом с матерью весь вечер, почти не танцевал, что само по себе удивительно. А чего удивляться, он все высматривал Евтихию, и не мог дождаться, когда же праздник в его честь закончится. Если такова жизнь царя — то она ему уже сейчас не нравилась.

Матушки пятерых закадычных друзей сидели кружком и умиленно смотрели на взрослых сыновей. Так уж вышло, что все пятеро были вдовы. Ириаду поздравляли, она смущенно улыбалась, непонятно чему тревожась. Вроде все нормально, сынок вот он, на глазах. Только сердце материнское-то не обманешь... Фитира тоже не могла понять, куда девалась эта неугомонная девчонка Евтихия, впрочем, отсутствие дочери на пиру ее не удивляло, девушка шумных застолий не любила.

Государь Вильмор даже сам не ожидал — напился так, что говорил с трудом. Зато смеялся на радостях не переставая, пока царица не смилостивилась и не увела его укладывать спать. Алексиор собирался после ухода царственной четы посидеть еще полчаса для приличия и тоже сбежать. Он сунул руку в карман, вытащить платок, чтобы утереть вспотевший от жары лоб, и обнаружил кольцо, подаренное царицей. Он тогда снял его, чтобы получше рассмотреть игру камня, а потом механически сунул в карман — не было привычки носить кольца.

Царевич повертел в руках красивый сапфировый перстень, разглядывая с минуту, и одел на указательный палец. И тут он услышал это.

ЭТО...

Среди общего шума совершенно отчетливо услышал, что его зовут. Слов было не разобрать, но звала его Евтихия, и ему вдруг показалось, что она ждет его, чтобы... Что? Откуда это плотское желание в ее голосе...? Никогда раньше... У Алексиора закружилась голова, и стеснилось сердце.

Как зачарованный он пошел на этот зов.

Чем дальше шел, тем больше удивлялся, во-первых, почему-то приходилось преодолевать какое-то непонятное сопротивление, словно что-то мешает идти, а во-вторых, путь лежал в покои царицы! Странно... Но может, Евтихия пришла к государыне Онхельме в гости? Или просить о чем-то? Может...

Он постучался, голос изнутри ответил:

— Войдите.

Юноша вошел в небольшую гостиную, раньше ему не приходилось бывать здесь. Голос снова позвал:

— Сюда.

Его звали в следующую комнату, там была открыта дверь. Евтихия там? Алексиор пошел на зов. Стоило ему войти, смутился сразу. Потому что комната оказалась спальней. Огромная кровать под шелковым балдахином, горят свечи, женщина в полупрозрачном, просвечивающем пеньюаре стоит спиной. Золотые волосы. Царица. Черт!

— Простите, государыня, я ошибся комнатой, — забормотал молодой человек, — Простите, я сейчас уйду...

— Куда? — женщина обернулась, а дверь в комнату немедленно захлопнулась сама собой.

Алексиор остался в спальне с царицей наедине.

— Кошмар какой! — подумал юноша, испытывая неловкость и страшась поднять глаза на супругу брата.

— Алексиор, посмотри на меня.

Подняв глаза, Алексиор обнаружил, что она неожиданно оказалась совсем рядом. И что самое ужасное...

Она была под тонким шелковым халатиком голая! Да и халат тот прозрачный ничего не прикрывал, еле сходясь на талии, он открывал взгляду белую шею и красивые груди этой женщины, и что уж совсем ни в какие ворота — отрывал взгляду светлые кудряшки внизу живота и гладкие бедра!

Алексиор тут же отвел глаза и начал сбивчиво извиняться, думая только о том, как бы скорее сбежать отсюда. Царица Онхельма хрипло рассмеялась грудным смехом:

— Ты меня так боишься? Не бойся, выпей вина, у меня к тебе есть дело, — она протянула ему прозрачный бокал розового стекла, в котором странно клубилась какая-то опаловая жидкость.

Тот выпил не глядя, потом пробормотал:

— Яа-а-а не боюсь вас... Просто мне необходимо уйти. Неприлично...

— Неприлично? Ну что ты, — царица улыбнулась, взяла у него из руки бокал и спросила, — Понравилось питье?

И посмотрела выжидательно.

И что ж тут удивительного? Это она ему скормила знаменитую сыворотку страсти, вызывающую непреодолимую, животную похоть. Теперь он должен наброситься на нее, как голодный волк, забыв обо всем на свете.

Но бестолковый мальчишка и не думал заниматься с ней любовью! Все бормотал, что ему надо уйти. Какой дурачок. Явно ее боится. Что ж, придется начать первой. Она подошла вплотную и, прижавшись к нему голой грудью, впилась в губы парня поцелуем. Казалось, дело сделано, она его наконец-то получит.

А вот и нет!

Парень забился в ее руках как припадочный, отскочил, озираясь, и зашипел:

— Вы с ума сошли?! Сейчас же прекратите!! Г-где мой брат... о-отец... б-б-братт?!!! С-с-сумасшедшая! Что на вас нашло!

И все тер губы, словно поцеловал скользкую жабу.

Это стало последней каплей.

Что-то черное поднялось в душе Онхельмы, кто-то поселившийся в ней, возжелал немедленно проучить мерзавца. Как следует проучить! Чтобы знал в следующий раз, с кем имеет дело! Она уже и не контролировала то, что творила. Просто руки поднялись сами, смертельные багровые молнии возникли в ее ладонях, и она со всей яростью бросила их в Алексиора.

Подобной силы заряд мог бы снести стену и уничтожить дюжину солдат, но царевич против ожидания остался невредим, смертельное заклинание, перевернув половину вещей в комнате, отразились от него так, словно он был окружен невидимым щитом, и вернулось к Онхельме, ударив в нее всей своей разрушительной силой. Она еле успела выставить щит.

Все произошло в доли секунды. Алексиор даже не успел испугаться, он так и стоял, хлопая глазами, глядя, как корежит Онхельму, отлетевшую на пол к стене. Ее неудержимо рвало, кровь потекла из носа и ушей. И еще...

Она схватилась руками за живот и мучительно застонала от боли, глядя себе между ног. Из нее сначала потекла струйкой, а потом стала хлестать кровь. Смертельный заряд, который ей удалось отбить, убил ребенка. Онхельма зарыдала, скрючившись на полу.

Произощедшее не поддавалось пониманию. Выглядела царица ужасно, Алексиору даже стало ее жаль. Он пробормотал:

— Госпожа, может позвать лекаря...

И тут она пришла в себя. Из всех чувств в ней сейчас остался только дикий гнев. Онхельма дернула шнурок сонетки, вызывая прислугу, и подняла страшный крик. Через несколько секунд в комнату вломилась стража, перепуганная прислуга и, уж что самое для юноши кошмарное, прибежал сам Вильмор, которого разбудили вопли царицы.

От этого всего царь мгновенно протрезвел, он непонимающе уставился на открывшуюся ему абсурдную картину, на полуголую жену, на кровь, блевотину и следы борьбы в комнате. Его молодая красавица жена была в ужасном состоянии, а Алексиор, которого уж никак здесь не должно было быть, стоял напротив.

— Что... Что?

— Он зверь! Он меня избил и изнасиловал! — Онхельма продолжая рыдать, бросилась в объятия Вильмора, — Ребенок... Наш ребенок...

Вильмор сглотнул, глядя, на кровь залившую ноги жены, уставился на Алексиора, отказываясь верить своим глазам, не в силах вымолвить ни слова. Алексиор застыл без движения, нелепость и несправедливость обвинения лишили его дара речи.

Царь вздохнул, и устало произнес:

— Наследника запереть в одиночной камере до моего дальнейшего распоряжения.

Потом завернул Онхельму в плащ и, поддерживая за талию, увел из комнаты.

Алексиор воспринимал происходившее как во сне. Его заковали, потом, подталкивая алебардами, отправили в застенок и там заперли. Ждать дальнейших распоряжений государя.

Глава 16.

Вернувшись назад в таверну, Нильда никак не могла прийти в себя. Веселиться со всеми она не могла, отпросилась у Пайкуса и ушла на берег моря.

Слишком тяжело хранить некоторые тайны. Но и доверить их нельзя никому. Боже, как безжалостна бывает судьба. Почему так, почему? Слезы сами текли у нее из глаз, но девушка знала — самое неприятное еще впереди, и от нее потребуется все ее мужество, чтобы выполнить то, что она должна. Невольно задаваясь вопросом, что бы было, не пойди она в ту ночь к шаману морского народа.

Не знала бы, не коснулось бы ее все это? Нет. От судьбы не уйдешь, она настигнет тебя так или иначе, уж лучше лицом к лицу встретить все, что несет завтрашний день.

Не бывает испытаний, которых нельзя вынести.

* * *

Вильмор привел всхлипывающую Онхельму в свою спальню, собственноручно искупал ее, вытер, как ребенка и уложил в постель. Все это он проделал молча. Молча выслушал ее бессвязные жалобы, молча подождал, пока жену осмотрит лекарь. Тот долго цокал языком, осматривал и ощупывал царицу, потом изрек:

— Большая потеря крови и упадок сил. Но осложнений для здоровья нет, вместе с кровью вышло все. Ей повезло. Даст Бог, у вас еще будут дети.

Вильмор также молча кивнул и выпроводил лекаря. Видя, что измученная Онхельма уснула, царь пошел сначала к себе в кабинет. Там он размышлял некоторое время, после пошел в крыло, где была лаборатория Мелисандры, теперь лаборатория Онхельмы, мысленно поправил он себя.

И все-таки, войдя, он произнес:

— Мелисандра, любовь моя, я пришел...

Женщина на портрете смотрела на него, и Вильмору показалось, что он видит в ее глазах грусть. Он ведь пришел к ней понять, почему же она хотела, чтобы трон достался мальчику Алексиору. Потому что сегодняшний поступок брата не укладывался у него в мозгу.

— Мой брат, моя кровь, сын моего отца, чудовище? Моя кровь и плоть — чудовище? Неужели ты могла так ошибиться?

Женщина на портрете смотрела с любовью, словно говоря, что никакой ошибки не было, просто случилось нечто очень странное. Настолько странное и простое, что истина ускользает от него.

— Подумай. Подумай хорошенько, — говорили глаза женщины на портрете.

* * *

Сафор стоял за спиной царя и наблюдал. Явиться ему просто так без зова, без предупреждения он не мог. Это Властительница Мелисандра могла бы заметить его первым и поприветствовать, но Вильмор темного духа не видел, не ощущал его присутствия.

А старейшина духов города Версантиума с тоской осознавал, что новая царица впустила в их мир зло, которое поселилось в ней. И теперь это зло будет стремиться вырваться на свободу, каждый раз провоцируя ее на все более чудовищные поступки. И что царю, который сейчас пытается выяснить причины несчастья и найти истину, не под силу будет с этим злом бороться.

И ему, Сафору, тоже не под силу.

Духу вспомнилось, как в свое время царица Мелисандра воспользовалась помощью злого, чтобы наслать проклятие на мужчину, отвергнувшего ее любовь, но та была умнее несоизмеримо, та хоть не делала этого в собственном доме! Не впускала злого в себя! И все равно поплатилась.

Хорошо хоть страны это не коснулось.

Но новая-то царица также разумна, как разъяренный подраненный медведь! Ее колдовская сила слепа, и зло направляет ее к разрушению.

Их ждут тяжелые времена.

Делать-то что? Бороться как...

* * *

Просидев полночи в кабинете Мелисандры, Вильмор пришел к выводу, что не всегда все именно такое, как кажется. И чтобы хорошенько уяснить, что же произошло, ему нужно допросить Алексиора, а после еще раз, уже когда та успокоится, Онхельму. Царю все равно не спалось, он решил отправиться в застенок, поговорить с братом, просто посмотреть ему в глаза.

Арестованных содержали на нижнем этаже дворцовой крепости, точнее, в подвале. Но сам застенок был не отнюдь в земле, он был устроен прямо в толще береговых скал. Весь дворец вообще выстроили на древних белесых скалах высокого берега. Получалось так, что нижний уровень, где помещались заключенные, со стороны въезда на два этажа уходил под землю, но со стороны моря он был высоко над водой. Крохотные окошки под самым потолком пропускали немного света и позволяли услышать шум волн. А из коридора наружу вела низенькая служебная дверь, к которой вдоль почти отвесного берега шла узкая каменистая тропка.

Сейчас в дворцовом застенке других узников, кроме царевича Алексиора не было. Государь Вильмор спустился туда, взял факел у охранника и отпустил его, желая остаться с братом наедине. Алексиор не спал, он сидел, скрючившись у стены, и смотрел остановившимся взглядом в одну точку. Увидев царя, подобрался и вскочил.

— Брат...

Вильмор остановил его жестом. Потом потер лоб и спросил:

— Я хочу понять.

— Брат, я пальцем к ней не прикасался! — выкрикнул юноша.

— Я хочу понять, что произошло, — повторил царь, — Что произошло?

— Я не знаю...

— Не знаешь... Тогда отвечай мне. Как ты вообще оказался там?

— Я... Я искал Евтихию... Услышал, что она меня зовет, и пошел...

— Евтихию?

— Да, я ее с прошлого вечера не видел, беспокоился...

— А как получилось, мой юный братец, что ты искал свою невесту в спальне моей жены?

— Это может показаться абсурдным, но голос доносился именно оттуда.

— И что? Нашел свою невесту? — спросил царь.

— Нет, — буркнул Алексиор, — нашел царицу. Полуголую.

Вильмор молча кивнул. Алексиор вдруг заговорил быстро и взволнованно:

— Брат! Я как увидел государыню Онхельму в этом халате... Я хотел сразу уйти! Но она не отпустила! Дала выпить вино какое-то странное... А потом поцеловала... А когда я оттолкнул ее... Страшно рассердилась! Запустила в меня молниями... но они почему-то в нее саму попали, — тут Алексиор затряс головой, словно отгоняя видение, — Брат, так страшно было. Ей вдруг стало так плохо... И кровь... Прости, брат... Отец...

Вильмор слушал его внимательно.

— Вино, говоришь?

— Вино... в таком розовом бокале. Странное, сладкое, переливалось, как перламутр.

Вильмор больше не мог слушать, ему стало противно.

Кто бы из этих двоих, близких ему людей, не лгал ему, это было одинаково больно!

Одинаково отвратительно и больно!

Он ушел, никого не хотелось видеть.

— Брат... Отец... — позвал его Алексиор, но царь не имел больше душевных сил продолжать этот разговор.

К себе царю тоже идти не хотелось, потому он пошел пройтись по ночному саду. Решил посидеть в той беседке, что на мысе.

Ну вот... Пришел...

А беседки-то нету! Почти половина мыса ушла вместе с беседкой. Обрушился кусок скалы. Сразу вспомнились слова царевича, что Евтихии не было видно весь день. Неприятное предчувствие, что с девушкой случилась беда, возникло у Вильмора. Странно, как странно... Голос, говорит, слышал...

Вино.

Если вправду было вино, надо пойти проверить сейчас, пока еще в спальне жены никто не убирал. Не переставая думать о судьбе пропавшей девушки, это помогало отвлечься, Вильмор направился прямо в покои жены. На секунду остановился, перед тем как открыть двери спальни, зажег свечу. Страшно стало, что увиденное там может окончательно разрушить его мир.

Вошел. Разгром, перевернутые стулья и опрокинутый туалетный столик, разметанные по всей комнате посуда, фрукты и покрывала. Все это больше походило на взрыв. Вот кровь на полу, рядом рвотные массы...

Вильмор обвел взглядом комнату. Бокал из розового стекла...

Он горько усмехнулся.

Бокал из розового стекла обнаружился на полу. Целый. Царь присмотрелся, действительно остатки опаловой жидкости. Но он не спешил делать выводы, надо сперва выяснить, что там за вино такое. Может, просто вино, которое Онхельма пила перед сном, а мальчишка от страха наврал, желая отвести от себя наказание?

Он уже ни во что не верил.

Государь аккуратно взял платком розовый бокал с остатками жидкости, поднял его, завернул в салфетку и спрятал за пазуху. Он покажет это специалисту. Сейчас же. Вот и узнает.

Боже... Зачем ты позволил ему дожить до этого дня... Зачем...

* * *

Если не спит государь, кое-кому из его слуг тоже придется не спать. Вильмор велел поднять Антионольфа и послал за Кириосом, главой городских колдунов, который по совместительству преподавал естественные науки в школе при городской ратуше.

Оба явились незамедлительно и были даже не заспанные, из чего государь сделал вывод, что дурные вести уже начали распространяться по городу. Подумать только, еще и утро не наступило! Первое, что сказал царь, было:

— Все, о чем здесь будет говориться, не должно выйти за пределы этой комнаты.

Оба немедленно поклялись молчать. После чего Кириосу был передан розовый бокал с неизвестной жидкостью для исследования. Тот попросил один час на работу. Вильмор отдал распоряжение, чтобы его отвели в лабораторию жены. Когда колдун ушел, царь обратился к Антионольфу:

— Что ты можешь мне сказать?

— А... О чем? — прикинулся было престарелый философ.

Вильмор выразительно взглянул на него и сказал:

— О том, что произошло сегодня ночью в спальне моей жены.

Философ вздохнул, раздул щеки и выдавил:

— Странно, невероятно, чудовищно, нелепо.

— Это и я знаю. Что ты думаешь о наследнике, — на последнем слове голос царя сорвался на шепот.

— Думаю, что он такого сделать не мог. Точнее... Простите... Не могу выразить... Но слишком уж нехарактерно для него... Непонятно...

— Тогда, что, по-твоему, там произошло?

— Я не знаю.

Какое-то время оба молчали, потом Антионольф нерешительно произнес:

— А что говорит он сам?

Вильмор не ответил. Сказал только:

— Давай подождем, что найдет Кириос.

Они уселись ждать за рабочим столом в кабинете Вильмора. Царь и наставник наследника были ровесниками, но выглядели они в обычное время совершенно по-разному. Антионольф — на все свои восемьдесят с хвостиком, а Вильмор был еще красивый статный мужчина. И седые волосы в косе его нисколько не портили. Но сейчас они оба смотрелись стариками.

Кириос управился быстро. Пришел в кабинет, принеся с собой бокал с остатками опаловой жидкости. На вопросительный взгляд Вильмора колдун ответил:

— Сыворотка страсти. Действует убойно, вызывает непреодолимое, животное желание. Применять ее опасно, потому что результаты могут быть непредсказуемые.

— Как в этом случае? — глухо спросил царь.

Кириос поморщился, но сказал:

— Возможно.

Все. Еще. Хуже.

— Спасибо, вы мне очень помогли. Можете пока что быть свободны. Помните о молчании.

Оба поклонились, Кириос вышел, Антионольф ненадолго задержался.

— Государь, я хотел сказать...

— Говори.

— Пропала Евтихия. Девушки нигде нет со вчерашнего утра. Никто не знает, где ее искать.

— Я знаю, — ответил царь, он почему-то был твердо уверен, что искать слепую девочку придется на дне морском, но не сказал этого в слух, — Утром объявим розыски.

Антионольф ушел.

А утро почти уже настало. Царь все равно спать не собирался, а потому захватил с собой тот самый бокал и пошел дожидаться пробуждения жены. Послушать теперь ее.

Глава 17.

Онхельма проспала эту ночь тяжелым, черным сном без сновидений. Проснулась поздно, солнце было уже высоко. Приподнявшись на локтях, огляделась, темнота в спальне удивила ее. Не сразу, но заметила Вильмора в кресле у стены, тот смотрел на нее внимательно, и по всему видно, что сегодня он спать не ложился. Царица немного смутилась, а потом заметила на столике розовый бокал.

Черт! Черт! Черт!

Догадался?! Или этот щенок разболтал?! Надо было пришибить его!

Но вслух она слабым голоском произнесла:

— Вильмор, ты не спал?

— Нет, милая. Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, мне лучше.

— Ничего не болит?

— Почти.

— Лекарь смотрел тебя, сказал, что опасности для здоровья нет.

— Да... Я знаю.

Вильмор встал, прошелся по комнате, она следила за ним взглядом, надеясь, что тот не станет задавать неприятных вопросов. Вроде, молчит. Тем лучше.

Только хотела улыбнуться и попросить помочь ей встать, как царь повернулся к ней лицом и спросил:

— Ну, если ты себя достаточно хорошо чувствуешь, жена моя, ответь, что это в твоем бокале?

По его виду Онхельма поняла, что царю прекрасно известно, что в бокале. Как узнать, говорил ли он с мальчишкой... Скорее всего, говорил, иначе, почему спрашивает...

Мысль у нее родилась мгновенно, как будто кто-то внутри нее подсказал:

— Вино.

— Вино?

— Да, — она вскинула голову, — А в нем сыворотка страсти.

Говорить правду и только правду! Но не всю!

А теперь удар.

— Я пью ее каждый вечер, перед тем как лечь с тобой, муж мой.

Он обомлел.

— Зачем?

Прекрасная молодая женщина усмехнулась и ответила:

— Ты стар, муж мой... — она пожала плечами, словно это было само собой разумеющимся.

Вильмору стало очень больно.

— Но зачем? Я же не импотент... Мне казалось...

— О, ты тут не причем, просто... Чтобы пробудить в себе страсть...

— К старику, — закончил за нее царь.

Она ничего не ответила, но смотрела так, что ответ напрашивался сам собой.

Вильмору было так больно, что он задохнулся.

— Значит... Чтобы лечь со мной... Тебе приходится... — он не смог договорить.

Ему больно? Что ж поделаешь. Зато не будет задавать глупых вопросов о вчерашней ночи.

— Прости, — проговорила Онхельма, глядя в окно.

— Зачем... Зачем ты вышла за меня, если я так тебе противен... Зачем?

Он не стал слушать, что эта женщина станет говорить, он не мог слушать. Ему было очень больно в груди. Так, словно сердце сейчас разорвется. Вильмор тихо встал и вышел из спальни. А потом ушел к себе и заперся в кабинете.

Через два часа его нашли без сознания.

Царь был жив, но очень плох. Сердце не выдержало.

* * *

Лучшего развития событий для Онхельмы невозможно было представить. Она забрала больного мужа к себе в покои, окружила заботой. Пичкала его всевозможными лекарствами собственного изготовления (в основном позволявшими и дальше держать его в беспамятстве), причитала. При этом вид у нее был такой трагический, что вина гнусного насильника-царевича Алексиора теперь уже ни у кого не вызывала сомнений. А если и вызывала, то никто не решался эти сомнения озвучить.

Напрасно к ней приходили молить за друга Семнорф, Маврил, Эфрот и Голен. Напрасно в ногах у царицы валялась Ириада. Государыня Онхельма была непреклонна.

Наследник Алексиор, насильник и убийца, повинен в том, что нанес смертельное оскорбление царю и царице, в том, что погиб их будущий ребенок, и, наконец, в том, что государь Вильмор, любивший его как отец, сейчас тяжело болен и находится без сознания.

Царица Онхельма велела созвать Совет и обратилась к мудрейшим с обвинительной речью. В завершение она сказала:

— Я не прошу о наказании недостойного. Я могу быть несправедливой и пристрастной. Пусть это будет вашим и только вашим решением.

* * *

Просто удивительно, как быстро всеобщая народная любовь может смениться столь же всеобъемлющей ненавистью и презрением.

Совет вынес вердикт. 'Повинен смерти'.

Он будет повешен через три дня на дворцовой площади.

Даже не обезглавлен, нет, повешен, как собака.

Так и сообщили заключенному.

* * *

Вечером четверо его друзей подкупили стражу и проникли к Алексиору в застенок. Стражник согласился впустить их на полчаса, но не дольше. Все пятеро были молчаливы и мрачны. Наконец Алексиор спросил:

— Вы тоже думаете, что я это сделал.

— Никто из нас так не думает, — ответил Эфрот, — Не будь дураком.

— А что же вы тогда думаете?

— Что случилась какая-то чертовщина! — рявкнул Семнорф.

— А прекрасная царица лжет... — отрешенно прошептал Эфрот.

Когда до ребят дошла эта ужасная новость, никто из них в его виновность не поверил. Однако мнение каких-то мальчишек ничего не значило.

Алексиор обхватил ладонями прутья решетки, отделявшей его камеру от общего коридора, и спросил:

— Евтихия, как она... Что думает обо мне...

Маврил не выдержал, большой, сильный воин, непробиваемый Маврил заплакал:

— Нету Евтихии...

— Что? — вскрикнул царевич, — Как?

— Мы перерыли весь город, она как в воду канула. Потом в саду... — ответил Голен, сделав паузу и успокаивая дыхание, — Там... Кусок скалы откололся и ушел в море, как раз в том месте, где была ее любимая беседка.

Он не стал продолжать. Маврил договорил вместо него:

— Наверное, Евтихия была в той беседке, когда... когда она... — голос сорвался, слезы стали душить его, — Сестричка... Маленькая моя...

— Замолчи! — взорвался Алексиор, — Прекрати хоронить ее! Я ни за что не поверю, что она мертва, пока не увижу ее тела! Ни за что! Ни за что!

Он умолк на минуту, ушел в себя, никто не стал говорить ничего, понимая, парень переживает, однако, все понимали и то, что девушка, скорее всего, мертва. Но царевич вдруг выкрикнул, потрясая кулаком:

— Она обещала, что выйдет за меня! Через год, сказала... — потом задрал голову к потолку и снова с жаром заговорил, — Ты! Ты слышишь меня! Ты мне обещала, слышишь? Ты должна исполнить свое обещание!

— Хорошо, парень, хорошо, успокойся, — Голен постарался его утихомирить, — Завтра мы снова будем искать и найдем ее. Может, она куда-то забрела и заблудилась, может, не нашла дорогу домой.

— Да, — взгляд Алексиора был устремлен в никуда, он повторил, — Да. Пока я не увижу ее тела, не поверю...

— Ты и не увидишь, друг, — глухо произнес Семнорф, — Тебя послезавтра повесят.

Эфрот отвернулся, чтобы Алексиору не было видно, что он плачет.

— Да... Я все забываю об этом...

Голен прошептал, оглядываясь:

— Нам надо устроить тебе побег. Времени мало, но если контрабандисты помогут...

В это время послышались шаги стражника и Голен умолк.

— До встречи, — сказал за всех Семнорф.

Они ушли, оставив Алексиора одного.

Бежать...

Бежать — это выход. Для всех он и так уже хуже, чем мертв. Никогда его жизнь не будет прежней. Но это ничего, это не страшно...

Евтихия... Непонятная, иррациональная надежда поселилась в его сердце. Раз тела не нашли, значит, Евтихия жива.

Пусть будет жива! Господи, пусть!

Всякие мысли полезли в голову, может, потерялась, угодила к нехорошим людям, может, ее украли и продали в рабство? Или еще что-то подобное... Все может быть.

Ему надо выйти отсюда.

Алексиор знал, что найдет любимую, непременно, где бы она ни была, сколько бы времени для этого не потребовалось. Только пусть она будет жива.

Глава 18.

Когда четверка друзей ближе к ночи появилась в таверне, Нильда увидела их сразу. Она их ждала. Проклятие, как же быстро исполняется все плохое...

Девушка быстро усадила парней за самый дальний столик, тот, что в тени под лестницей. Принесла вина и закуски. Сама присела рядом.

— Чтобы не вызывать ни у кого подозрений, кто-то из вас должен пригласить меня на свидание, — шепнула она, глядя в зал.

Ребята переглянулись, Эфрот вытащил лютню и забренчал какую-то мелодию, а Семнорф, изображая соблазнительную улыбку, громко стал расточать Нильде убийственные комплименты.

— Эй, парень, как-нибудь на досуге запиши-ка мне, что ты сейчас тут бредил, — не выдержал моряк из компании, сидевшей рядом, — Умереть можно! Нильда, тресни его тряпкой по голове!

— Не мешай, сам не умеешь красиво говорить, так учись! — важно отвечал Семнорф, — Нильда, милая, ты придешь ко мне на свидание?

— Нильда, неужели тебе нравятся павлины? — не унимался моряк.

Нильда хмыкнула, взглянула на Семнорфа и выдала во всеуслышание:

— А что? По-моему он очень красиво говорит, нет?

За соседними столиками засвистели. Семнорф тут же поспешил вставить слово:

— Не слушай их, им завидно! Так ты придешь ко мне на свидание?

— А что... Приду, пожалуй...

Он вдруг оказался рядом с ней, припав на одно колено и протягивая руку:

— Ну что, пошли?

— А пошли! — расхохоталась Нильда и, крикнув, — Сегодня обойдетесь без меня! — выбежала из таверны.

Семнорф тут же взял свой плащ, шепнул парням:

— У старого причала, — и пошел к выходу вслед за ней.

В след ему неслись свист и улюлюканье, но Семнорф победно улыбался. А на душе у него скребли кошки. Как же так, еще вчера все дружно кричали: 'Царевичу слава!'

А сегодня прокляли и забыли. Никто и разбираться не стал. Недорого стоит человеческая жизнь. Невольно вспомнилась ему легенда, что когда-то рассказывал Антионольф на уроке истории. Про того юношу, Иосифа, прозванного прекрасным, которого также оклеветала жена его господина.

-Только у этого Иосифа прекрасного видимо не было хороших друзей, — Семнорф зло усмехнулся про себя, — А у нашего прекрасного Алексиора они есть!

* * *

Через короткое время вся компания собралась у старого причала. Там было темно, полно разбитых остовов лодок и всякого хлама. Черт ногу сломит. Точнее говоря, там была свалка, куда отправлялись все старые разбитые посудины, после того, как отслужили свой век. Пойти на свидание в это место никому не пришло бы голову, зато прятаться там было в самый раз.

— Нильда, надо... — Семнорф только начал, а она уже ответила.

— Ждите здесь. Я пойду к деду в фиорды. Вернусь через час. Кто со мной?

Пойти с ней вызвался Голен. Как самый красноречивый и серьезный.

Собственно, убеждать долго никого не пришлось. Она просто пришла и сказала:

— Дед. Мне нужна твоя помощь.

— Зачем?

— Помнишь, ты водил меня на днях к...

— Я понял. Что делать надо?

Тут выступил Голен:

— Уважаемый...

— Зовите меня Джулиус, молодой человек, — дед прищурился.

— Уважаемый Джулиус, нам понадобится хороший быстроходный корабль. Надо будет вывезти ночью одного человека. Подальше вывезти.

— К темнокожим в Рахсаранарт пойдет?

— Пойдет, — выдохнул Голен.

— Который час? — деловито спросил контрабандист.

— Полночь через два часа, — ответил ему один из его людей.

— Начнется отлив... Готовьте 'Милашку', — распорядился старый морской волк.

А потом обратился к Голену:

— Вам два часа хватит, чтобы вытащить его из застенка?

— А откуда вы... — хотел было спросить молодой человек, но дед только вопросительно приподнял бровь.

— Поторапливайтесь, плыть в Рахсаранарт довольно долго. Нильда, пойдешь с ними, покажешь дорогу.

— Почему вы помогаете нам? — не удержался от вопроса Голен.

— Потому что так надо, — ответ старого контрабандиста хоть ничего и не прояснил, но был весьма категоричен, — Ты еще здесь, парень?

* * *

Онхельма в последний раз проверила состояние Вильмора и с удовлетворением отметила, что дорогой старый муж благополучно пребывает в полном беспамятстве. Что ж тут удивительного, сердечный приступ в его возрасте так быстро не проходит. Его еще долго в постели придется подержать, до тех пор, пока он будет нужен. А потом... Царица улыбнулась. Ей положительно нравились советы того, кого она про себя стала называть внутренним голосом.

Сейчас ей показалось хорошей идеей сходить в застенок, взглянуть на Алексиора. Ей хотелось увидеть страх в его глазах, пусть поползает на коленях, прощения попросит. А она может и смилостивится, как знать? Она же не чудовище? Так?

Онхельма никого с собой брать не собиралась, снова применила отвод глаз и уже подходила к нижнему подземному уровню дворца, когда услышала звон стали. Колдунья мгновенно напряглась. Что это тут происходит, чет побери?!

А происходило вот что.

Нильда ждала снаружи, а четверо парней сумели отвлечь и оглушить охранника. Уже вывели из камеры Алексиора, но тут набежала стража, и завязался бой. Семнорф со всей силы толкнул ногой и вышиб старую дверь, ведущую из коридора наружу, а потом гаркнул на застывшего было Алексиора:

— Беги, придурок! Слышишь! Девчонка, тащи его отсюда!

Ей не надо было повторять дважды, Нильда схватила царевича за руку и потащила в темноту. Бежали молча, спотыкаясь на узкой опасной тропе над водой, но вскоре вышли к пляжу, а там она уже знала дорогу.

Бежать пришлось из последних сил, они опаздывали. Сзади раздавался шум, издали было видно, что во дворце какое-то движение. Алексиор чувствовал себя ужасно, ясно же, что парни попались из-за него. Что с ними теперь будет?! Что?!

В какой-то момент он остановился, развернулся и хотел побежать обратно.

— Стой! Куда ты?! Назад нельзя! — закричала Нильда и намертво вцепилась ему в плечо.

— Пусти! Он там погибнут из-за меня!

— Все правильно, — ответила девушка, — Так надо.

— Пусти! Ты не понимаешь!

— Это ты не понимаешь! — закричала она в ответ, — Так надо! Потому что отомстить за всех сможешь только ты! Но не сейчас! Пойми. Не сейчас! Для этого нужно время!

— Откуда ты знаешь?! — его трясло, и слезы катились градом.

— Я... от шамана... — Нильда тоже была в слезах, но быстро взяла себя в руки, — Нам надо торопиться! Отлив ждать не будет. Пошли.

Она снова потащила его за руку к суденышку, чьи темные паруса едва заметно покачивались в темноте.

* * *

На вершине скалы стоял мужчина в белом плаще, едва различимый в темноте. Смотрел на море. Вспоминал, как он в спешке покидал этот берег пять лет назад. Сейчас ему не нужно было спешить, сейчас он ждал. А пока ждал, мысли возвращались в прошедшее, заставляя заново переживать то, что произошло когда-то.

Конец первой части.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Часть вторая.

Другой берег.

Глава 19.

К тому моменту, когда царица добежала вниз, Алексиор был уже на пути к острову Рахсаранарт. Для этого надо было пересечь море, остров был первым на пути к другому берегу Версантийского моря, к так называемому 'черному берегу'. Свое название он получил за специфический угольно-черный оттенок пыли, которой было покрыто все в этих жарких пустынных краях. И люди, жившие там, были темнокожие, словно дубленые солнцем.

Ворвавшись вихрем в коридор застенка, царица увидела, четверых парней уже прижали к стене и повязали. Друзья Алексиора смотрели загнанно, но без страха или сожалений. Осознают свою вину. Тем лучше!

— Что здесь произошло? — Онхельма выглядела встревоженной, но говорила спокойно и с достоинством.

— Бе... бежал узник... — промямлил начальник стражи.

— Это я вижу.

Черт бы вас всех побрал!

— Этих запереть. А вы — немедленно в погоню! Немедленно! Он не должен уйти!

— Да, Ваше Величество... Стражники заперли всех четверых в камеру, где еще недавно сидел Алексиор, неуклюже потоптались, потом все-таки двинулись наружу через выбитую Семнорфом дверь.

Уроды! Черепахи! Улитки! Похоже, в последнее время все сговорились доводить ее!

— Я, — проговорила царица, обращаясь к узникам и прижав руку к груди, — Хотела поговорить с ним, хотела понять, что могло его толкнуть на подобную дикость...

Тут она всхлипнула.

— Хотела упросить государя, когда он придет в себя, помиловать его... Но что я вижу?! Что? Он бежал. Бежал, тем самым, подтверждая свою вину!

Царица театральным жестом прикрыла глаза рукой. Отвечать на ее речи не было желающих. Но ей-то было что сказать. И не только сказать.

— Я вижу тут четверых злоумышленников, помогавших преступнику скрыться. Но я слышала, как один вас кричал что-то девчонке. Кто. Была. Эта. Девчонка?

А вот теперь никто бы не назвал царицу прекрасной. То есть лицо ее было прекрасно по-прежнему, но он внушало страх. Она смотрела в глаза парней и напоминала им кобру, разглядывающую маленьких желтеньких цыплят. Голен выпалил совершенно неожиданно для себя:

— Евтихия. Девчонка, которую мы звали, была Евтихия!

Онхельма очень нехорошо усмехнулась и сказала, растягивая слова:

— Ты мне лжешь. Подумай хорошенько.

Но парни уже ухватились за эту мысль и все дружно забубнили, что звали они Евтихию, она, де, пришла и помогла вывести царевича. Она, де, хорошо передвигается в темноте. Она...

— Довольно! — рявкнула разъяренная Онхельма, — Довольно мне врать! Евтихия мертва. Или вы скажете, кто эта девчонка, или вам будет очень больно.

Никто, конечно же, не выдал Нильду.

— Тогда пытки, — царица пожала плечами и весело улыбнулась.

Собственно, ей просто нужен был предлог, чтобы со вкусом пытать мальчишек. Раньше Онхельме не приходилось ничего такого делать, но с тем новым советчиком, что поселился в ней, ей все было интересно. И чем больнее было глупым мальчишкам, тем веселее становилось царице. Ей даже понравилось, что они так хорошо умеют играть в эту игру. Если бы сдались сразу, она не получила бы такого удовольствия.

Под конец, когда измученные и окровавленные, но так и не признавшиеся ни в чем юнцы повалились на пол своей камеры, она сказала:

— Что ж, казнь все-таки состоится. Только вместо одного преступника у нас будет четыре.

* * *

На Совет это решение государыни не выносилось. Каким-то непостижимым образом царица буквально за день обрела непререкаемую абсолютную власть. Никто даже думать не смел ей возразить. Государь Вильмор лежал без чувств, наследник, сбежавший от виселицы, сгинул неизвестно где. Теперь Страна морского берега принадлежала Онхельме.

А потому в назначенный день вместо одной виселицы на дворцовой площади возвели четыре.

* * *

Темный дух Сафор, старейшина, смотрел на эти приготовления и уже ничему не удивлялся. То, что ждет их впереди, будет еще страшнее. Он ходил к Морфосу, спрашивал совета. Морфос велел ждать. Он итак уже сделал все что мог. Морфос. А он, Сафор, еще долго мучиться бездействием.

* * *

В день казни их привезли на площадь на телеге. Хотя идти-то было всего ничего. Только не все из них могли к этому времени ходить.

Нильда проплакала все эти дни, а сегодня знала, ее ожидает самое тяжелое испытание. Самое... Об этом сказал ей тогда шаман морского народа. Выбор. По старому обычаю, осужденного на казнь можно помиловать, если какая-нибудь девушка согласится взять его в мужья. Но их четверо, а она может выбрать только одного.

Кого... Господи... Кого из них выбрать...

Выбрав одного, она обречет на смерть остальных.

Пока палач оглашал длинный список их преступлений, Нильда все переводила взгляд с одного на другого.

Господи... Кого из них выбрать?!

Времени уже не осталось.

Она выкрикнула:

— Стойте! Я беру его в мужья.

Палач замолчал, повернулся в ее сторону и спросил со смехом:

— Кому тут нужен мешок костей? Девица? И которого ты берешь?

— Этого! — выкрикнула Нильда, показывая рукой на Голена.

Он стоял к ней ближе всех. Вернее не стоял, а был прислонен к столбу, потому что стоять сам не мог, у него были раздроблены голени.

— Забирай! — палач заржал, — Помогите ей забрать это сокровище.

Два дюжих помощника палача сволокли несчастного Голена вниз, к ногам Нильды, а на виселице действо продолжилось ровно с того момента, на котором прервалось. Палач спросил ехидно:

— Больше никого не хотят взять в мужья?

Желающих не оказалось. И через пять минут трое молодых ребят задергались на виселице, веселя толпу. Народ получил зрелище, правосудие свершилось.

Царица улыбалась. Ей даже почти не было жаль, что один из этих молодых глупцов избежал смерти. Все равно он почти труп. Пусть теперь его берет, кто хочет! Сытое удовлетворение помешало ей сопоставить некоторые факты, не то она быстро бы вычислила, кто была та девчонка, которую не выдали мальчишки даже под пыткой.

А потому Нильда была уверена, что благодушие государыни может в любую секунду смениться гневом. Она решила в тот же день вместе с Голеном уйти в фиорды.

Глава 20.

Все надо было делать быстро и не вызывая подозрений. Как ей удалось убраться с площади, на которой народ продолжал наслаждаться замечательным зрелищем, она помнила словно в тумане. Главное было раздобыть хоть какой-то транспорт. Голен сейчас не в том состоянии, чтобы смог уйти своими ногами.

Нильда старалась не смотреть на него, чтобы не разрыдаться. Бедный парень скорее всего больше никогда не будет ходить. Ей повезло, какой-то веселый горожанин, судя по одежде, строительный рабочий, предложил ей большую тачку с деревянными колесами.

— Мужа погрузить, — сказал.

Она не стала отвечать на его шутки, просто благодарно закивала, весельчак помог ей положить несчастного в тачку. Перед тем, как исчезнуть в толчее, Нильда обернулась и проговорила:

— Спасибо тебе добрый человек. Тачку свою найдешь в таверне у Пайкуса. Что в порту.

А потом без остановки направилась прямо к порту. По городским улицам двигаться было легче, тачку почти не трясло, Нильда видела, что Голен мучается болью. При каждом толчке он становился бледнее привидения, но переносил все молча. Он вовсе не сказал ни слова с того момента, как его спустили с виселицы и бросили к ногам девушки, согласившейся взять его в мужья. Молчал, будто был в прострации. Но когда выбрались ближе к порту, дороги стали похуже, гораздо хуже. Тачку побрасывало на ухабах, Голен только сжимал зубы и заливался мертвенной бледностью, Нильда все-таки разрыдалась. У таверны она остановилась, сказала:

— Я на минуту, Пайкуса предупредить, — и быстро зашла в зал.

Вышла сразу, старый Пайкус вслед за ней. Бывший морской разбойник двигался куда проворнее, чем обычно, окинул пронизывающим взглядом округу и пробормотал:

— Повезло тебе девочка. Никого. Поехали скорее, пока народ не вернулся.

Потом мазнул взглядом по юноше, скрюченном на дне тачки, и отвернулся. Много разного видел на своем веку старый пират, много смертей и казней, не раз сам вздергивал лихих ребятишек на рее, или рубил головы и выпускал потроха. Но они все, все заслужили свою смерть! Все до единого. А этот мальчик... эти мальчики... Старый Пайкус нахмурился и сказал, обращаясь к Нильде:

— Давай, я его покачу.

— Нет.

— Ты устала...

— Нет. Дедушка Пайкус, не будем терять времени. Ты иди вперед, выведешь лодку, а я дотолкаю тачку к воде.

— Ладно, как скажешь, — дед бодро пошел к старому причалу, где у него была в неприметном месте спрятана лодочка. Будто специально для таких случаев. Мало ли что может произойти в жизни бывшего контрабандиста.

Разбитая мостовая сменилась деревянным настилом, Нильда устала. Двигаться становилось все труднее, а когда сошли на пляж, стало совсем тяжело. Колеса увязали в песке, девчонка вконец измучилась, волосы растрепались и лезли ей в рот.

— Нильда, — Голен в первый раз подал голос, — Брось меня.

— Молчи! — в отчаянии прикрикнула она, толкая точку из последних сил, — Уже мало осталось.

— Брось меня, — парня трясло, он задыхался, — Зачем я тебе такой...

Его накрыло откатом от того бесчувствия, что владело им перед лицом неизбежной смерти. Отвращение к себе, к своей судьбе... Будь у Голена сейчас оружие, он бы, пожалуй, не сомневался, лишить ли себя жизни, или жить дальше. Какой смысл? Нет ему смысла жить дальше.

— Брось меня, — твердил он, видя, что девчонка надрывается.

— Замолчи!

Они, наконец, добрались, Пайкус помог втащить Голена в лодку, бедняга потерял сознание от боли. А потому путь до лагеря контрабандистов, укрытого в фиордах высокого берега, был проделан в молчании. По прибытии на место несколько мужчин помогли Нильде вытащить Голена на берег и занести в жилище ее деда Джулиуса, а Пайкус отправился обратно.

Через какое-то время Голен пришел в себя, огляделся, спросил:

— Мы у твоего деда?

— Да, но он еще не вернулся.

— Надеюсь, с ними все будет хорошо... — молодой человек в изнеможении откинулся на тюфяке.

Нильда возилась, разыскивая то, что можно будет пустить на тряпки для перевязки, когда услышала:

— Почему ты спасла меня? Почему не кого-нибудь другого...

Она отвернулась, делая вид, что сосредоточенно ищет что-то. Не смогла сказать ему, что в тот момент он просто оказался к ней ближе всех. Это было бы бездушно и слишком жестоко. В последнее время и так слишком много жестокости. Девушка давно видела, как он на нее смотрит, знала, что он любит ее без особой надежды на взаимность. Голен ей нравился, умный, спокойный, надежный, верный. Но он был аристократ, из ближайшего окружения царской семьи. А кто она? Простая городская девчонка, разносчица в портовой таверне. Что могло быть у них общего, кроме пары-тройки шуток, которыми они обменивались при встрече.

А теперь они равны. После сегодняшнего — оба беглецы и оба вне закона. Одинаковое положение стирает сословные различия и сближает людей. На этом и держится братство контрабандистов. Кто бы ни пришел сюда, будь то царь или последний нищий, здесь, между собой, они равны.

Голен приподнялся на локтях, хотел все-таки получить ответ на свой вопрос:

— Почему я?

— Почему? — она помедлила и вздохнула, — Потому что я... люблю тебя.

Это не было ложью, не совсем. Точнее, совсем не было ложью, она любила его, конечно, скорее, как брата. Но это не ложь.

Парень склонился и затряс головой.

— Боже, как я хотел услышать эти слова... А теперь... Зачем я тебе такой, Нильда? Разве я тебя достоин...

Боже, она сейчас расплачется... Надо собраться.

— Будешь достоин, — сурово ответила она, — Помолчи-ка, побереги силы. Потому что сейчас придет наш костоправ, займется твоими ногами. А это будет не хуже пытки, поверь.

Костоправ пришел, поворчал на Нильду, с помощью двоих дюжих ребят вправил переломанные кости. Голен перенес мучения молча, в какой-то момент просто отрубился. Костоправ, он же местный оружейник Василий, взглянул на парня напоследок и сказал:

— Танцевать он, конечно, не будет... Будет ли ходить...? Но ты не ошиблась. Из него выйдет толк.

Нильда улыбнулась своим мыслям. Из него выйдет толк, да еще какой! Но это уже мысли пророческие, которые она не собиралась озвучивать.

* * *

Дух земли Морфос, живший в скалах высокого берега, хоть и пребывал в статичном состоянии, однако успел везде.

Приютить у себя в пещерах одну необычную голубку, оберегать которую ему доверил глупый мальчишка водный. Помочь высадить хорошую, крепкую дверь в дворцовой тюрьме, проследить, чтобы парочка молодых идиотов, бегущая из застенка в темноте по узкой каменистой тропе над пропастью, не сорвалась и не разбилась о камни. Потом укрыть туманом небольшую верткую парусную посудинку, которую пижон Джулиус крикливо называл 'Милашкой', надо же было дать им спокойно уйти в открытое море, где за ними уже присмотрит Нириель. Потому что жизнь наследнику надо сохранить. Еще и лодочку того старого пирата, которого Морфос помнил еще мальчишкой прикрыть скалами, чтобы не заметили.

Теперь он успокоился на время, задел на будущее обеспечен. Осталась работа, много работы. Пусть Сафор со своими ребятишками отдувается. И пусть поторопится, как бы мальчишка, которого из петли вытащили, не помер часом.

* * *

Была уже полночь, а Нильда и не думала ложиться спать. У Голена поднялась температура, он метался в бреду. Нельзя было давать ему резко двигаться, и так ноги с трудом зафиксировали. Она послала за костоправом Василием. Пришел, даже ворчать не стал. Провел рукой по горячей щеке парня, что-то бормотавшего в беспамятстве, засопел, опустив голову.

— Он же не умрет? — тихонько спросила Нильда.

Василий вскинул на нее взгляд и вздохнул.

— Слишком долго находился без помощи лекаря, началось воспаление. Сейчас вот, кости вправляли, все обострилось, — он ненадолго замолчал, потом, видя, что Нильда совсем побледнела и упрямая складка перерезает ее лоб, продолжил, — Он молодой, сильный. Должен выжить. Только не отходи от него, не давай метаться. Будешь обтирать его водой с уксусом. Если что — зови.

Ушел.

Девушка осталась одна бороться с болезнью своего теперь уже мужа. Хотя она его мужем не считала, он свободен. То, что она сделала, был просто долг совести. Обещание, данное шаману. Вот поправится, тогда сам будет решать свою судьбу.

А парню становилось все хуже, он уже не метался в жару и не бредил, а просто тихо лежал, весь бледный и горячий как печка. Нильда еле сдерживалась, чтобы не начать плакать в голос. Василий велел обтирать его — вот она и будет его обтирать. Она не даст ему умереть сейчас! Господи, что она может... Господи...

Голен уже давно был без сознания, сначала он варился в каком-то ужасающем жарком мареве, горло наполнялось горячей лавой, кровавые и черные круги плавали перед глазами. Что-то кричал, не помнил, что. Бежал куда-то, не знал, куда. Потом, словно черту невидимую пересек. Мир вокруг стал светлый, весь небесно голубой и золотистый, сияющий... А ему так хорошо стало...

Вдруг видит... Светящиеся фигуры, трое парней спиной стоят. Хотел к ним, а они повернулись — да это же друзья его! Семнорф, Маврил и Эфрот! Закричал:

— Ребята! Погодите, я с вами!

А те в ответ только улыбнулись, Семнорф руку вытянул и говорит, но губы не шевелятся, а голос прямо в голове слышен:

— Куда это ты собрался, парень? Тебе пока с нами нельзя.

— Почему это?

— Потому что живым к нам нельзя.

— Ребята, как я без вас... Я не хочу... Не прощу себе...

— Вот дурень! — воскликнул Маврил, — Ты теперь за всех нас жить должен!

— Да-да, — Эфрот кивнул и захихикал, — Теперь будешь жить один за всех!

— Но как же...

— Нормально будешь жить. И вообще, повезло некоторым. Нильда-то тебе досталась! — Эфрот заговорщически подмигнул.

— Ребята... Постойте, а Алексиор? Его же не...

— Он тоже среди живых, — Маврил кивнул, протянул руку и коснулся Голена.

— Вот, возьми дары наши.

Двое других тоже коснулись парня своими светящимися руками, а потом повернулись и стали таять, растворяясь в небесном сиянии.

— Стойте! Ребята, как же я без вас?!

Они так и не обернулись, но до Голена донесся голос:

— Запомни, мы всегда будем с тобой рядом. А теперь возвращайся. Нельзя сюда надолго.

Постепенное возвращение в бренное тело оказалось болезненным. Голен не сразу обрел чувствительность, сначала услышал чьи-то негромкие всхлипывания, удивился, потом дошло, что его больше не треплет лихорадка, а рядом сидит Нильда, вытирает ему лоб влажной тряпкой и тихонько ругается:

— Только посмей умереть! Только посмей. Ты не знаешь, что я тобой тогда сделаю!

Ему вдруг стало смешно, просипел:

— Что сделаешь, Нильда?

Та сначала обомлела, а потом накинулась на него:

— Ах ты... Напугал меня как! Не вздумай мне жмуром прикидываться!

— Кем?

— Жмуром.

— А это чего такое?

— Покойник, — буркнула Нильда, а потом солнечно улыбнулась парню и погладила по заросшей щеке, — Живо-о-о-й.

— Живой, — кивнул Голен, — Я не умру, Нильда. Не бойся. Я теперь должен жить.

"За них за всех" — подумалось парню.

Он некоторое время молчал, а после сказал:

— Твоему деду с Алексиором удалось уйти. Он жив.

— Откуда ты...

— А... Имел тут беседу кое с кем.

Нильда не стала спрашивать, то, что она теперь видела в Голене, сказало ей о многом.

Глава 21.

Старый Джулиус со своей "Милашкой" побили все мыслимые рекорды скорости. Правда, ветер всю дорогу был попутный и волна хорошая, даже на удивление. Обычно до черного берега трое суток пути, до Рахсаранарта чуть меньше. Но так, чтобы за восемнадцать часов добраться, такого не помнил старый моряк. Не было такого.

Алексиор-наследник все это время просидел на палубе, сжавшись в комок, плакать не плакал, но вид у него был подавленный. Не ел и не спал. Видно, что тяжело переживал. Старому контрабандисту было жаль парня. Такой молодой, и столько на него свалилось... Дед не верил, что этот мальчик с чистыми глазами действительно виновен в том, что ему приписывают. Но в злобу людскую он верил. Не зря столько лет прожил на свете.

К острову пристали ближе к ночи. Высадил Джулиус юношу в пустынном месте, подальше от поселений, оставил одежду и денег, еду. Потом стал прощаться:

— Ты прости, наследник...

— Да какой я теперь наследник. Спасибо тебе, что спас меня...

Но старый контрабандист покачал головой и поклонился со словами:

— Служить тебе мой долг, наследник.

— Но...

Джулиус махнул рукой:

— Клевета, она может убивать не хуже чумы.

Наследник посмотрел в его глаза долгим взглядом, потом сказал:

— Я вернусь. И тогда...

— Я верю, — просто ответил старый морской бродяга, — Береги себя, наследник.

— Прощай.

— Нет, наследник, до свидания, — улыбнулся Джулиус, уже вскарабкавшись на борт.

Юркая "Милашка" исчезла в сгустившейся темноте, Алексиор остался один.

Совершенно один. Именно сейчас он осознал, что прежней жизни больше нет. Она миновала без следа. Вернее, оставив в душе глубокий, кровавый след.

Усталость стала брать верх, сил у Алексиора едва хватило на то, чтобы найти хоть какое-то убежище на ночь, съесть немного хлеба и вяленой рыбы, а потом забиться в щель между камнями.

Несмотря на полное физическое и душевное изнеможение, заснуть сразу не вышло. Но через какое-то время ему все же удалось забыться тяжелым сном без сновидений.

Проснулся он не с рассветом, как собирался. Солнце уже поднялось над горизонтом, когда Алексиор, щурясь, выглянул из своего ночного убежища.

Здесь все было не так, словно страна, в которой он оказался, была не на другом берегу моря, а в другом мире. Этот берег зовут 'черным'? Странно, он скорее блестящий, потому что черноватая пыль, точнее, тонкий песок, которым было покрыто все вокруг, блестел на солнце как слюда или угольная крошка, или зернь на черненом металле.

Впрочем, да. Берег черный, безжизненный и лишенный растительности. Те чахлые кустики засохшей травы, что виднелись в отделении, растительностью не назовешь. Алексиор вздохнул, вспомнив пышные зеленые сады и рощи Версантиума, одернул себя, напоминая, что сады те ему еще долго не придется увидеть. Если вообще, когда-нибудь придется.

Надо было оглядеться, решить куда двигаться и что делать. Хороший вопрос, что ему делать. Как жить? Кто он теперь?

Утро принесло яркий свет, отражавшийся от всех поверхностей, и жару. А еще с новой силой нахлынувшие душевные терзания и чувство вины. Вот так. Чувство было, а вины своей понять он не мог. И перед братом не оправдаться. Занозой в груди застрял страх за судьбу ребят, за Евтихию. Мама, что она подумала...

Надо поесть и идти дальше, не важно, куда, хоть куда-нибудь. Алексиор встряхнул свою верхнюю одежду, когда-то давно-давно, в той прошлой жизни, которая закончилась несколько дней назад, его учили, что в этих жарких, пустынных краях много скорпионов, и они вечно норовят влезть в одежду путников. Скорпион действительно вывалился из рукава, еще один — из сумки с едой. Юноша хмыкнул, глядя на перебиравшего лапками скорпиона:

— Рыбки вяленой не желаешь? Нет? Я так и думал... Ах да, ты же наверное речь мою не понимаешь? Да...

Возможность просто поговорить с кем-то, даже если тебе не скажут ни слова в ответ, даже со скорпионом, все равно роскошь, когда ты совершенно один. Парень пожевал рыбу с кусочком хлеба, выпил немного воды. Воду, кстати, надо беречь. По всему видно, что земли здесь засушливые. А люди... Какие же тут люди? Алексиор быстро собрал свои пожитки, не переставая мысленно восстанавливать в памяти все, чему его успели научить. К счастью, некоторые познания в языках стран 'черного' берега стараниями Антионольфа успели вдолбить в его пустую голову. С улыбкой вспомнил он своего старого наставника и остальных преподавателей, мысленно вознося благодарность за то, что они потратили на него столько времени и сил.

Если удастся вернуться... Если удастся вернуться с честью...

Он вернется. Должен. Ради ребят, ради Евтихии, ради себя самого.

Мама, что она подумала... Брат...

Этот день должен был стать днем его казни.

Путник тяжело вздохнул, отгоняя мрачные мысли.

Алексиор направился вглубь острова, дорога шла сначала вдоль берега, потом поворачивала между холмами и уходила все дальше к горам. Погруженный в свои размышления, он не сразу услышал конский топот. А когда услышал, прятаться было поздно, его уже заметили. Небольшой отряд всадников в просторных темных одеждах появился у поворота дороги. Они быстро переговаривались между собой. Хвала Всевышнему, их речь Алексиор понимал, правда, через слово, но все же. Ничего, он быстро восстановит познания, нужна только языковая практика, теперь-то практики общения у него будет хоть отбавляй.

— Вчера вечером мне показалось, что я видел здесь лодку.

— Из тех, что в обход таможни привозят вино, табак, ткани, благовония и всякие штучки для царского гарема?

— Из тех. Странно, куда они подевались?

— Спрятались? О! Я вижу чужестранца! Смотрите, он белый.

— Наверное, он один из них.

Пока те были заняты, он смог разглядеть их повнимательнее. Пятеро. У всех очень загорелая, темная, но не черная, кожа, тонкие, благородные черты лица, черные глаза, волос не было видно, скрыты под головными уборами, весьма напоминавшими чалму. Говор гортанный, произношение сильно отличается от того, чему его с грехом пополам научили. Алексиор представил, какой у него будет жуткий акцент, если вздумает разговаривать с местными. А разговаривать придется. Но вот, всадники подскакали, окружили его и стали громко выкрикивать свои вопросы. И вопросы становились все настойчивее:

— Где лодка?

— Где... — дальше следовало слово, значение которого Алексиор не знал.

— Товар?

В конце концов, им надоело. Один, видимо, главный, темная чалма на его голове была больше, чем у других, и на ней красовалась булавка с большим лунным камнем, выкрикнул:

— Ты кто?

Действительно, кто он теперь... А всадник не унимался, конь пританцовывал и вертелся под ним.

— Ты кто? Что, немой? Говорить не умеешь? А... Ты, наверное, раб?

Раб? Можно сказать и так. Раб обстоятельств и гол, как сокол. Нищий.

Нищий раб.

Нищий, но не раб. Он свободен.

Алексиор отрицательно покачал головой и развел руками.

— Кериб? Аха-ха! Белый кериб... Тебя оставили те, что приплыли на той лодке?

Алексиор кивнул, правда он имел слабое представление, что означает это 'кериб'. Еще одно непонятное выражение. Всадники сгрудились и стали что-то говорить вполголоса. Потом старший снова обратился к Алексиору:

— Ты один? Еда есть? — видя некоторое замешательство чужестранца, мужчина решил все сам, — Так. Мы отведем тебя к Файзулу. Он разберется, что с тобой делать.

Всадник протянул Алексиру руку, приглашая сесть на круп лошади за ним, велел держаться. Предупредил:

— Мы поедем не слишком быстро. Старайся не свалиться.

Алексиор уселся и подобрался, дав знать, что готов. Небольшой отряд сорвался с места и пошел быстрой рысью.

— Если это не слишком быстро, — думал молодой человек, трясясь сзади и прикладывая титанические усилия, чтобы не грохнуться по дороге, — То что же у них называется быстро?

Ехать приходилось среди холмов, хорошо, что дорога довольно ровная. Интересно, куда они его везут...

— Здравствуй новая жизнь! — съязвила мысль.

Глава 22.

Привезли его в город с звучным названием Гур-Банахор.

Всю дорогу Алексиор удивлялся, как они тут живут, деревьев практически нет, трава и та растет с трудом. Пока добирались до места, им несколько раз встречались небольшие группы всадников верхом на лошадях или верблюдах, пешие путники, телеги. Народ казался необычайно спокойным. Алексиор подивился невозмутимости этих закутанных в темные ткани мужчин. Кстати, ни одной женщины им по дороге не встретилось. Он хотел было спросить, но передумал, не стоит проявлять излишнее любопытство, вдруг эта тема запретная или как-то их заденет. Не хотелось наживать проблемы на ровном месте.

Сам город возникал из этой покрытой черноватым песком пустыни внезапно. Высокие стены, за которыми виднеются плоские кровли домов. Довольно высоких домов, на кровлях зубчатые парапеты. Деревьев не видно. Видимо, дождей почти не бывает, потому что на кровлях здесь и там видны были пестрые шатры. Очевидно, местные жители много времени проводили именно на кровлях.

Въезжали они в город через большие ворота из черного дерава, окованные вороненным металлом. Снаружи ворота были усеяны острыми зубцами. Алексиор не мог не подумать о фортификации. По таким зубцам, вообще-то, при желании можно взобраться на самый верх ворот и проскользнуть в щель, из которой опускается решетка, ее он тоже успел заметить. Либо беспечно со стороны горожан, либо существуют какие-то еще секреты защиты, о который он пока что не знал. Это было интересно, не то, чтобы он собирался или планировал когда-либо брать город штурмом, просто интересно.

Однако они ехали дальше и возникали новые впечатления. Улицы неширокие, но ровные. Дома почти одинаковые, только окраской различаются, а на улицу выходит большая крепкая дверь, даже скорее, ворота. Вот двери были разные. У кого побогаче, у кого победнее. А вот окон нет. Это было очень странно для жителя Версантиума, там почти в каждом доме были лоджии с легкими аркадами, балконы, большие окна. Сады.

Эх... Где наши голубые купола, где жасминовые сады... Высокий берег, беломраморный дворец, все это белое на голубом...

А люди здесь действительно невозмутимые и спокойные, не то что шумные, говорливые версантийцы.

Однако размышления пришлось прервать. Они подъехали к какому-то дому, старший постучал в двери и позвал кого-то по имени Файзулу. Открылось маленькое зарешеченное окошечко, из него выглянул старичок в чалме, свисавшей на уши, что-то забормотал и двери открылись. Все пять всадников въехали во двор.

Вот сейчас Алексиору стал ясен секрет, почему на улицу окон нет. Все окна выходили во внутренний двор, довольно просторный, в центре небольшой фонтанчик — великая драгоценность в этих засушливых краях. И множество цветов в горшках, висящих по стенам. Этакий мирок внутри каждого дома, собственный микроклимат, маленький кусочек рая, который каждый обставляет в соответствии со своими возможностями. А глухие стены не позволяют пустыне иссушить все тут зноем. Красиво и разумно.

Встречать их вышел невысокий полный мужчина, его темные одежды колыхались при ходьбе, даже бесформенный балахон не мог скрыть огромный живот. Вид у мужчины был жизнерадостный. Да и спутники Алексиора, попав в дом, стали вести себя куда более раскованно. Жизнерадостного толстяка и звали Файзулу. Он был кем-то вроде местного представителя власти на общественных началах. Так, во всяком случае, понял Алексиор, хотя должность этого Файзулу имела вполне определенное название — смотритель над странниками. А функции его были таковы: следить, чтобы пришельцы не устраивали в городе беспорядков в первый же день появления и не оскорбляли взоры местного населения своей нищетой. Иными словами, он должен был на первых порах обеспечивать странников кровом и советом, где найти работу, а также наставлять их на путь истинный. Алексиор счел, что это весьма мудро, хоть как-то заботиться о странниках.

Этот самый Файзулу накормил их всех, а после пятеро всадников попрощались с ним и с Алексиором и уехали с чувством исполненного долга.

Господин смотритель над странниками, оставшись с новым подопечным чужестранцем, оказал ему любезность и позволил умыться и привести себя в порядок, еще и выдал темную балахонистую одежду, такую же, как у всех местных. Увидев чистого и причесанного Алексиора, облаченного в национальный костюм, был приятно поражен его красотой и благородством, с которым молодой человек держался.

— Этот кериб не из простых. Совсем не из простых. Открытый, уверенный взгляд, поставленная речь. Но затаенная боль в глазах и горестные морщинки... И больше всего этот парень смахивает на принца в бегах, — подумал повидавший тут многих странников смотритель, — Держится просто. Просто, но с достоинством. Мдааа... Хотелось бы знать, что его сюда занесло. Впрочем, не мое дело.

Вслух он сказал:

— Проходи, надо обсудить кое-что, — и показал пухлой ручкой в сторону низкого стола.

После того, как юноша с трудом уселся (стол явно был изготовлен специально под габариты хозяина), Файзулу поинтересовался его знанием языка и кредитоспособностью. Ну, говорить Алексиор мог, правда акцент у него был ужасный, но ничего, со временем притрется.

— Деньги? — толстяк показал тот самый жест, который одинаково хорошо понимают все народы.

— Деньги...

Денег у белого странника было мало, зато обнаружился на пальце дивный перстень с невероятно красивым сапфиром. Файзулу впечатлился. Он быстро просчитал в уме, что за такой камешек, если тратить с умом, можно несколько лет прилично жить, и предложил десятую часть цены, в конце концов, он же не грабитель. Однако белокожий юноша с красивыми волнистыми волосами проявил неожиданную хватку и сметливость. В итоге перстень ушел за пятую часть цены, а Файзулу проникся уверенностью, что ушлый белый мальчишка просто грабитель.

Однако расставались они вполне довольные друг другом. Жизнерадостный толстяк даже приглашал белого кериба заходить в гости. Сказал ему, что у него талант. Так торговаться — это должно быть врожденное. Под конец напутствовал:

— Кошелек береги. Воров у нас нет... Почти. Зато есть бандиты. И будь осторожен, ты слишком красив. Волосы спрячь. Из-за твоих волос... — он осекся и почему-то не стал договаривать, а перескочил на другую тему, — Я бы тебе посоветовал наняться к какому-нибудь купцу, заработаешь денег, потом сам откроешь дело.

— Спасибо, уважаемый Файзулу.

Тот склонил голову набок и улыбнулся. Но Алексиора интересовало еще кое-что:

— Уважаемый Файзулу, а что такое кериб?

— Кериб... — толстяк наморщил лоб, задумавшись, как бы разъяснить чужеземцу непереводимое понятие, потом выдал, — Это тот, кого гонит по свету несчастная любовь.

— А... — Алексиор мрачно хмыкнул.

Да уж. И гонят его так, что повесить хотят, и родину покинул, и любовь, и несчастье. Все про него.

Попрощался и вышел из уютного закрытого мирка, где обитал господин смотритель над странниками, на улицу.

* * *

Где-то с час Алексиор бродил по совершенно одинаковым улицам, пытаясь выйти к центру, или к городской стене, или хоть куда-нибудь. Будь оно все...! Однако каждый раз, поворачивая за угол и надеясь, что вот, наконец, выйдет из этого замкнутого круга, убеждался, что все по-прежнему. Эти одинаковые дома, одинаковые двери, одинаковые улицы начинали сводить его с ума. И как назло, ни одного человека навстречу!

Так что, когда ему попался первый путник, Алексиор даже воскликнул от радости, громко благодаря Создателя. Встречный остановился, поднял голову и стал его с удивлением разглядывать. Алексиору было уже все равно, что о нем подумают. Ему надо вырваться из этой западни!

— Уважаемый? — он слегка поклонился, путник поклонился в ответ, — Как мне найти рынок, чтобы купить одежду, и постоялый двор?

Видя, что путник молчит и продолжает рассматривать его, Алексиор решил, что непонятно выразился. Он потеребил свой темный балахон и, старательно выговаривая, повторил:

— Рынок? Одежда?

А мужчина все продолжал рассматривать его.

— Нет, он точно глухой, — подумал Алексиор и заорал, — Рынок где?

Тут человек наконец-то среагировал:

— Не кричи, кериб. Я тебя прекрасно слышу.

— Тогда почему...

— А! Не каждый день увидишь белого кериба.

— Послушайте, почему вы решили, что я этот... кериб?

— Пфффф! Ты самый настоящий кериб!

— Хорошо, пусть я кериб. Но как мне выйти отсюда?! Мне нужно на рынок, одежду купить. И найти кров. И работу.

Глаза у мужчины хитро блеснули.

— На базар нужно? А деньги у тебя есть? — тот же самый жест.

— Есть.

— Потому что, если нету, я мог бы...

— У меня есть деньги.

— Хорошо, дорогой! Сейчас провожу тебя на базарную площадь, а потом мы с тобой пойдем, отметим знакомство!

Отмечать с этим типом знакомство Алексиору совсем не хотелось.

— Я думал, может, вы торопитесь. Не хотелось затруднять вас.

— Что ты, что ты?! Никакого затруднения!

Просто удивительно. Оказывается, он раз десять ходил мимо этих дверей! Большие обшарпанные ворота вели во двор, а следующие из этого двора на параллельную улицу. Оттуда уже до базарной площади было рукой подать. Кто бы мог подумать...

Собственно говоря, даже сейчас, зная, куда нужно идти, Алексиор осознавал, что случись проходить здесь снова, он снова заблудится. Лабиринт какой-то...

На память пришли уроки Антионольфа. Старый наставник любил рассказывать страшилки из истории соседнего мира. Лабиринтом назывался дворец древнего царя. У этого царя еще был сын с головой быка — Минотавр, которого он и держал в Лабиринте... Хотя, может, это у его жены был сын с головой быка, потому что она изменяла тому царю с быком? Бррррр... История не давала точного ответа, одно Алексиор мог сказать с уверенностью: моральный облик этих древних был просто ужасен!

Пока юный изгнанник предавался размышлением о Лабиринтах и Минотаврах, они пришли. Базар так разительно отличался от строгих и тихих улиц города, что в первый момент Алексиор даже засмотрелся. Пестрые полотняные палатки, лотки с фруктами, зеленью, овощами. Дальше ряды с одеждой, оружейные ряды, пряности, мясо, сладости... А запахи... Запахи! Они пошли по рядам, общительный спутник Алексиора, его звали Барсех, болтал без умолку, охотно рассказывая все, что интересовало молодого человека, впервые попавшего в эту страну.

Через несколько часов блужданий, а базар тоже являл собой лабиринт, накупив всего необходимого и наторговавшись до мозолей на языке, они направились искать постоялый двор.

— Слушай, кериб Ароис...

Алексиор не назывался здесь своим именем, решил, что лучше будет ему скрыть правду о себе. Мало ли как могут распространяться вести, за его голову может быть назначена награда.

— Кериб Ароис, я знаю один хороший постоялый двор, там берут недорого, и кормежка хорошая. Хозяин мой знакомый, сделает тебе скидку, — Барсех суетливо потер руки и захихикал, блестя глазками, — Ты есть не хочешь?

Конечно, он хотел есть. Хотел есть и помыться. Потому что эта мелкая черноватая пыль, которой здесь было полно, уже успела забиться везде, где можно.

— Далеко этот твой постоялый двор?

— Нет, дорогой, на следующей улице! У них такой бозбаш подают, пальчики оближешь!

Название диковинного блюда ничего не сказало Алексиору, да он и не был привередлив в еде. Просто утолить голод, больше ему уже ничего не хотелось. И конечно же ванну! Он мечтал о ней последние два часа. Смыть эту мерзкую пыль и пот.

Бозбаш этот оказался съедобен. Они с Барсехом съели по две порции, еще отведали пирожков с фасолью и печенкой, соленого сыра и зелени, запили все каким-то сладким напитком. Под конец хозяин принес по чашечке кофе.

Дома в Версантиуме Алексиору тоже приходилось пить кофе, но там его подавали сладким, а здесь... Горечь ужасная, он чуть не выплюнул, но заставил себя проглотить. Второй глоток пошел уже лучше. А потом даже понравилось. Этот их поздний обед, плавно перешедший в ранний ужин, подошел к концу. Честно говоря, молодому человеку не терпелось уже сбежать. Что он и сделал, попрощавшись с новым знакомым с максимальной вежливостью и дипломатичностью.

Юный белокожий кериб ушел наверх в свою комнату, а Барсех, оставшийся сидеть в зале смотрел ему вслед. Глаза его, полуприкрытые веками, имели загадочное выражение, а губы чуть улыбались. Когда юноша скрылся на лестнице, к Барсеху подошел человек, который вошел в зал почти сразу после них, а потом сидел в темном углу все время и прислушивался. Между ними состоялся разговор:

— Ну что?

— Да, — Барсех кивнул и опустил ресницы.

— Я скажу Габдулу.

— Да. Только пусть приходит не раньше, чем через... — он посмотрел на прислужника, который послал двух рабов отнести лохань в комнату белого постояльца, — через полчаса. Вода должна успеть нагреться.

Оба противно захихикали. Потом человек встал и собрался уйти. Барсех негромко произнес ему вслед:

— Моя доля за него будет двойная. Запомни!

Глава 23.

Комната, доставшаяся Алексиору, была даже больше, чем он ожидал за те деньги, что она стоила. У одной стены кровать с пологом, у окна стол и два стула, шкаф. В углу стояла резная ширма, отделяя часть комнаты, получалось нечто вроде гардеробной. Пока он изучал шкаф, думая про себя, как бы лучше разместить в шкафу свои сегодняшние покупки, два раба принесли большую лохань, Алексиор показал жестом, чтобы ее поставили за ширмой.

Потом рабы стали носить ведрами горячую воду и наполнять ванну, молодой человек уложил и развесил все свои вещи и не мог дождаться, когда же они, наконец, закончат, чтобы погрузиться в горячую воду и немного расслабиться. Его вымотал день плотного общения с местными жителями. Слишком много впечатлений для одного дня. Учитывая все произошедшее с ним за последнее время, понятно простое человеческое желание забыть обо всем хоть на полчаса.

Ну вот. Миг блаженства, кажется, настал. Рабы принесли еще два ведра, одно с горячей, другое с холодной водой, молча поклонились и ушли. Алексиор запер дверь на ключ, разделся и влез в горячую воду. Хорошо... Ванна была довольно большая, он даже смог в ней уместиться, погрузившись в воду по шею и откинув голову на подголовник. Прикрыл глаза... И незаметно задремал.

Ключ в замке беззвучно повернулся, очевидно, этот замок прекрасно отпирался как изнутри, так и снаружи. А еще и его, и дверные петли часто и хорошо смазывали, потому что дверь отворилась совершенно бесшумно, и в комнату скользнуло пять человек. Люди в темных одеждах были вооружены, они рассыпались по комнате мгновенно.

Алексиор скорее почувствовал неладное, чем услышал, и открыл глаза. Мозг отказывался принимать то, что он видел. Что ж за невезение такое тотальное! Он снова прикрыл глаза на секунду, понимая, что от этого бандиты из его комнаты не исчезнут. Но это дало время собраться с силами. Открывая глаза, молодой человек был готов.

— Чему обязан? — голос Алексиора был совершенно спокоен, словно не его кровное, последнее (!) имущество сейчас запихивали в мешок грабители, а прямо перед ним, отодвинув в сторону ширму, не стоял внушительный мужик с обнаженной саблей.

— Что? — мужчина, стоявший рядом и интересом разглядывавший его, рассмеялся и повернулся к своим, — А он не трус! Ты совсем не боишься, кериб?

— Нет, — процедил Алексиор.

— Нет? — тон был насмешливый, — Ты не боишься пятерых вооруженных мужчин, несмотря на то, что сидишь против нас голый в ванне?

Алексиор промолчал, но взгляд его был тверд и спокоен. А чего переживать? Убьют, так убьют. Но вожака бандитов явно понесло, в его глазах зажегся интерес.

— Слушай, белый кериб, у тебя такие красивые волосы, длинные как у женщин с севера, — мечтательно произнес мужчина и протянул руку, словно желая коснуться его мокрых волос.

Алексиор отдернул голову, пряча волосы за спину, но голос его был по-прежнему спокоен:

— И что такого в моих волосах? Там, откуда я родом, многие носят длинные волосы.

— А то, красивый белый юноша, что таких волос у нас не бывает.

Вожак бандитов послал ему странный взгляд, таким обычно Семнорф награждал понравившихся ему красоток, Алексиор внутренне содрогнулся. Потом мужчина снял головной убор, закрывавший половину лица, открывая взгляду красивое, очень смуглое лицо с отпечатком жестокости. А волосы у него действительно были совсем короткие и курчавые. Алексиор пожал плечами и сказал:

— Ты мужчина, зачем тебе длинные волосы?

Мужчина расхохотался:

— А тебе, белый мальчик? — короткий грудной смех, — Зови меня Габдул,

Он подошел к ванне, в которой сидел парень и уставился на его тело в воде.

— А дело в том, что у наших женщин такие же короткие волосы, — произнес он как-то отрешенно.

Положение Алексиора становилось просто ужасным. Он уже понял, что означает этот огонек во взгляде вожака бандитов. Подтверждение его догадки не заставило себя ждать.

— Ты красивый, у тебя гладкое молодое тело, белое, лишенное растительности, — бандит жадно оглядывал юношу похотливым взглядом, — И волосы... Волосы, как у прекрасных наложниц с севера...

Мужчина начал обходить его по кругу, скользя кончиком пальца по краю ванны.

— Встань, я хочу видеть тебя.

— Лучше смерть, — подумалось Алексиору, он и не подумал встать.

Вожак скривил губы:

— Мой мальчик, не надо сопротивляться мне. Будешь послушным, я буду ласков с тобой. А если нет, поверь, я могу быть очень жестоким.

Говоря это, он отошел и дал знак своим людям, чтобы вытащили юношу из ванны. Четыре бандита тут же подошли, похабно скалясь, и стали вытаскивать его из ванны. Алексиор яростно отбивался, надо сказать, отбивался весьма успешно. Бандиты потихоньку рассвирепели, а потому вожак, которого звали Габдул, крикнул своим людям, чтобы не смели применять оружие или как-то калечить красивого мальчишку. Услышав это, Алексиор разозлился. Наверное, от злости ему и удалось разбросать этих четверых, одним движением выскользнуть из ванны и обернуться простыней. Все это он проделал очень быстро, да еще смог дотянуться до своего пояса и вытащить кинжал.

— Мальчик, не глупи. Не зли меня, иначе пожалеешь, — Габдул качнул головой, его рот исказила нехорошая усмешка.

— Катись ко всем чертям! — даже с тем ужасным акцентом, что был у Алексиора, это все же прозвучало внушительно.

Вожак он снова дал знак своим:

— Я хотел быть ласковым, хотел тебя для себя. Но ты вынуждаешь меня. Теперь тебя ничего не спасет, строптивость должна быть наказана. Ты, малыш, пойдешь по кругу. Но первым буду я! Держите его.

Завязалась ожесточенная драка, постепенно бандиты вошли в раж, стараясь скрутить парня, забыли в пылу борьбы, что применять оружие не велено, и уже старались достать его кинжалами и саблями, да и сам вожак, забыв про всякое самообладание, не отставал от других. Но почему-то выходило так, что ни разу полуголого белого юноши не коснулось их оружие. Словно он заговоренный! Зато Алексиору удалось нанести им несколько ран. А под конец, когда Габдул совсем потерял голову и схватил юношу как медведь, думая смять его грубой силой, тот извернулся и ловко вонзил ему кинжал в солнечное сплетение.

Дальше секунды для Алексиора словно растянулись на несколько минут. Габдул, согнувшись от удара, застыл, кровь потекла из раны в груди и из угла красивого капризного рта, изогнувшегося от боли. Глаза его сначала посмотрели на юношу, которого он считал уже своей добычей, удивленно и обиженно, а потом закрылись. Он захрипел и упал, захлебываясь кровью. Драка тут же прекратилась. Четверка бандитов пораженно уставилась на Алексиора, с минуту они так и стояли друг против друга, а потом бандиты убрались из комнаты, прихватив украденные деньги и вещи. А убегая, подняли страшный крик:

— Убили! Убили! Белый кериб убил Габдула! Зовите стражу!

Стража появилась почти сразу, словно за дверями ждала. Вместе со стражниками возник и хозяин постоялого двора. Старый прохвост прямо с ходу обвинил Алексиора в том, что тот строил глазки Габдулу и заманил его к себе в комнату. Причем хозяин кроил такие двусмысленные рожи, что ни у кого не возникло сомнений: белый кериб хотел соблазнить этого мужчину, для того и разделся и влез в ванну. А потом они видимо не сговорились о цене, и вот! Габдул убит!

Алексиор пытался возражать, кричал, что это абсурд. Никого он к себе не приглашал! Наоборот, в его комнату ворвались, его ограбили и чуть не убили! Он защищался! Но стража больше слушала хозяина постоялого двора.

— Почему вы мне не верите?! — вскричал Алексиор, — Почему?!

На него только неприязненно взглянули, впрочем, старший стражник снизошел до ответа:

— Ты слишком красив, у тебя волосы как у дорогой наложницы, и ты говоришь, что не соблазнял этого несчастного? Конечно, ты его соблазнял! Ты, кериб, не успел приехать в Гур-Банахор, как уже убил уважаемого человека и устроил беспорядки. Твое место в тюрьме!

Кончилось это все тем, что Алексиора, как он был в простыне, так и забрали в тюрьму, хорошо хоть в этих краях жарко даже ночью. И хорошо, что в камере, куда его бросили, кроме него никого не было. Видимо, стража все-таки не сомневалась в невиновности юноши, потому что ни о каком наказании за убийство речи не было. Но и отпускать на волю его никто не собирался.

Алексиор огляделся. Камера небольшая, земляной пол, тощий матрац у стены, табуретка. Стены были старые, обшарпанные, но по всему видно, что толстые и прочные. Но тут зато была дверь с маленьким окошечком. Не хотелось сидеть на всеобщем обозрении за решеткой, как диковинному зверю. Черт... Он же почти голый... Простыня это не одежда. Парень провел рукой по груди, стирая пыль, прилипшую к влажному телу. Наткнулся на медальон, висевший на шее, и уставился на него пораженный.

Черт! Черт! Черт! Как он мог забыть! Символ власти у него на шее! Еще бы имя свое на лбу написал!

А потом вдруг успокоился. Отчетливо вспоминая, что его голое тело рассматривали все кому не лень, но этого медальона никто не заметил. Всплыли в сознании слова Евтихии:

— Пока он на тебе, он часть тебя.

Хмммм... Часть его... А ведь и правда, с тех пор, как он его носит, с ним случались разные невероятные вещи, но он всегда оставался цел и невредим. Охранный артефакт. Она предвидела...

— Девочка моя, где же ты теперь...

Алексиору стало ужасно грустно от одиночества, от своего бессилия, от беспокойства за девушку, которую он любил, от неопределенности будущего. Однако он все же нашел в себе силы рассмеяться, глядя на округлый голубой медальон с белой звездой посередине:

— Счастья особого ты мне не принес, но оберегаешь просто отлично. Учитывая мою недавно обретенную способность влипать в дурацкие истории.

Оставалось только отнестись ко всему философски.

Собственно, все могло быть и хуже. Его, во всяком случае, не сделали мальчиком для утех! Правда теперь он снова в тюрьме, еще и без гроша в кармане. Хотя... у него и карманов теперь нет. Алексиор мрачно усмехнулся. Наверное, у него такая судьба — быть жертвой клеветы. Вроде, и страну сменил, и имя, а все по-прежнему.

Молодой человек бросил подозрительный взгляд в сторону матраца, не хотелось бы нахватать насекомых. Понюхал, потряс, вроде ничем гадким не пахнет. Был соблазн застелить его той простыней, что на нем, но так он останется совсем голым. Завернутый в простыню он сам себе напоминал древних латинян из рассказов Антионольфа. Боже, как давно это было, словно и не с ним. Словно приснилось, что жил в Версантиуме и был наследником.

А потом мысли потекли в другом направлении, совершенно четко определяя, что супруга Вильмора мало того, что редкостная сука, она еще и смертельно опасна. И брат остался в ее руках. Алексиор даже присел на своем ложе.

Сегодняшняя опасность, грозившая ему физическим насилием и позором, а может и смертью, каким-то образом помогла расставить все по своим местам. Он наконец смог разобраться в том, что произошло тогда в спальне Онхельмы. Она просто чудовище в прекрасном обличье. Просто чудовище. И теперь его страна беззащитна перед ней. Брат его, друзья, их семьи, все они беззащитны. Евтихия...

Алексиор погрузился себя, тяжело задумавшись. Что же делать ему теперь? Что? Пытаться выжить здесь и забыть прошлое? Никогда он ничего не забудет. Прошлое будет являться ему, обвиняя в бездействии, в том, что мог и не боролся, не отомстил. Не остановил это чудовище в образе женщины.

Вернуться?

Вернуться. Обязательно. Но чтобы отомстить, нужны силы, которых у него сейчас нет. Нужны сторонники. Нужно будет время. Пожалуй, время — это единственное, что у него теперь есть. Для начала надо просто выжить, а потом действовать.

Он прикрыл глаза. Выжить. Набрать силу. Вернуться.

Глава 24.

Морфос был в хорошем настроении. Даже не так, ему было весело. Весело!

И кто бы мог подумать, что голубка может быть такой забавной. Сначала, когда Нириель только привел ее, чтобы скрыть здесь в пещерах, она была испугана и дичилась, потом потихоньку стала высовывать носик наружу, блестя глазками-бусинками. Чистила перышки, купалась в пыли, чихала. Совсем как человек.

Очень смешно было наблюдать, как она ловит муху. В его доисторическом возрасте он уже и не помнил, когда получал такое удовольствие от общения с кем-то. Впрочем, эта необычная птичка пока не знала, что он за ней наблюдает. Пока.

Забавная-я-я-я...

Евтихия в жизни никогда не ловила мух. Это ее подруга — голубка была мастерицей добывать себе летающую и ползающую еду, но сейчас, когда они делили одну жизнь на двоих, пернатой было ужасно любопытно и смешно, как бывшая человечка справится. Справилась, но только потому, что мухе надоело, и она поддалась сама. Так девчонка ее отпустила! Еще и извинилась! Голубке оставалось только мысленно подкатывать глаза и пытаться объяснить своему теперь уже второму 'Я', что играть с едой неправильно, более того, пытаться подружиться с едой тоже не правильно. Ах... Что ей объяснять, видимо, придется становиться вегетарианкой.

Если спросить птицу, как получилось, что они теперь вдвоем, она могла бы ответить, что ей сразу понравилась эта странная девочка, которая может видеть невидящими глазами, но не может никому причинить зло. У нее было красивое имя, у слепой. Евтихия. Значит счастливая.

Голубка решила взять это имя себе. Теперь подружек звали одинаково. А за то время, что они проводили вместе, птица и девушка научились доверять друг другу. Особенно, после того как слепая спасла ее из лап одноглазого кухаркиного кота. Долг жизни. Когда принимаешь его на себя, вернуть его можно, только оказав равноценную услугу. Вообще-то дело было даже не в долге, голубке Евтихии просто было интересно с девушкой Евтихией, она и не заметила, как отдала ей свое сердце. Так что, когда настал момент выбирать, она без раздумий и сожалений поделилась с подругой своей жизнью.

Так и вышло, что жили две Евтихии в одном теле.

Однако пернатая девчонка муху отпустила, а есть-то ей хочется. Морфос незаметно вырастил несколько кустиков черники в пазухах скал, что повыше над водой. Полюбовался, а потом решил таки обозначить свое присутствие:

— Кхммм...

— Что? Кто здесь...? — запаниковала птичка и заметалась по пещере.

— Тише, тише, милая. Это всего лишь я старый Морфос, — он даже показал ей свое лицо из стены, чтобы не боялась.

Обе Евтихии обомлели, голубка на всякий случай, а вот девушка знала, кто им явился. Ей Нириель рассказывал. Она сразу же пригнула головку и зачирикала:

— Ой, простите, уважаемый Морфос, я, наверное, Вас разбудила, простите... я сейчас уйду.

— Успокойся девочка. Вернее, обе вы успокойтесь. Мне приятно, что вы здесь.

И тут в маленькой голубкиной головке произошел оживленный разговор. Птица Евтихия расправила перышки и шикнула на девчонку:

— Видишь, какой симпатичный дедушка, и совсем на нас не сердится.

— Ты хоть знаешь, кто это? — зашептала девушка Евтихия,

— Нет, но он мне нравится.

Морфос просто расхохотался так, что стены заходили ходуном:

— Вы обе мне нравитесь! Даже не знаю, которая больше!

Потом покачал головой и спросил:

— Не желаете ли спелых ягод?

— Ягод...? — обе спросили в один голос.

— Посмотрите, там снаружи вроде растет что-то.

Дважды повторять не пришлось. Голубка тут же метнулась наружу. В такие моменты они удивительным образом объединялись, становясь одной личностью. Ягоды любили обе, и никого не смутило, что сезон ягод прошел давным давно. Морфос смотрел, как она лакомится. Смешная, вся вывозилась соком, как дитя. Евтихия наелась так, что даже округлилась, все-таки у птички проскакивали вполне птичьи привычки.

— Ну что? Вкусно?

— Вкусно, спасибо.

— А чего притихла?

— А...

— Ну, говори уже.

— Я... думаю... как там Алексиор... Я вот наелась, а как он?

— Как он? Сейчас попробуем... — пробормотал древний дух земли.

Морфос потянулся к тому, другому берегу, куда уходили по дну скальные пласты. Давненько он туда не заглядывал...

Через несколько минут дух земли вернулся и проговорил:

— Нормально твой парень. Жив, здоров. В тюрьме сидит.

— Что?! — заволновалась Евтихия.

— Все с ним хорошо. Твой подарок неплохо справляется.

Голубка облегченно выдохнула:

— Спасибо.

— А знаешь ли ты, что подарила наследнику?

— Нириель сказал, что это чешуйка морского дракона. Древний артефакт. Символ власти Страны морского берега.

— А знаешь ли историю, как это произошло?

— Нет...

Морфос приподнял брови, легко вздохнул и с видимым удовольствием произнес:

— Тогда я тебе расскажу. Завтра.

Простодушная птица уже хотела было чирикнуть: 'Почему не сегодня?'

Но девица Евтихия была воспитана при дворе, она вовремя среагировала и остановила подружку.

Древнему стало смешно, так, негромко посмеиваясь, он и исчез.

— А почему не сегодня?! — птица все же высказалась.

— Имей терпение, подруга, терпение. Не забывай, что он древнейший дух земли, его нельзя торопить. Уже одно то, что он говорит с нами, великая честь.

— Ну ладно. Но я же умру от любопытства!

— Дорогуша, и как ты жила до меня?

— Ой, не знаю... Наверное, очень скучно?

И обе рассмеялись.

Еще смех не замер, как Евтихия внезапно ушла в себя, и проговорила, глядя в сторону входа:

— Господи, как я тревожусь за брата и остальных...

— Ты сделала все, что могла, ответила ей пернатая подруга.

Но все равно беспокойство мучило девушку, еще и угрызения совести, что, думая об Алексиоре, забыла остальных, а поскольку теперь и душа, и жизнь у них была одна на двоих, значит и птицу.

Удивительное из них получилось создание. Обе от такого превращения приобрели многое, и многое потеряли. Девушка умерла как человек, и навсегда утратила возможность вернуться в человеческий облик, но зато обрела зрение и способность летать. А птица потеряла покой и сон (с птичьей точки зрения), зато получила возможность говорить и лучшую в мире подругу и собеседницу.

Они еще не знали об этом, но теперь, став единым целым, обрели долгую-долгую жизнь. И еще один чудесный дар Создателя — молодость. За удивительную доброту их, и за самоотверженность.

Такую вот голубку приютил у себя старый Морфос. А ведь он тоже приобрел от этого. Приобрел себе вроде как внученьку. Существо, которое он мог любить.

* * *

Сердце каждого нуждается в любви, чтобы быть счастливым, В том, чтобы его любили, но еще больше в том, чтобы любить самому. Не важно кто ты, человек, животное или дух, пока ты жив, одно дыхание жизни теплится в тебе, данное Создателем. Одна любовь делает живыми и счастливыми всех.

Если же нет ее — богатство, красота, сила, власть, само бессмертие... любые дары бессмысленны.

* * *

Утро Алексиора началось с грохота открываемой двери. Он тут же подскочил, ожидая любых неприятностей. Однако все было проще: ему принесли еду. Не какой-нибудь стражник, а сам тюремный смотритель. Какая ему честь, однако...

Тюремный смотритель плюхнул из котелка какой-то серо-бурой кашеобразной массы в оловянную миску и поставил ее на табурет, сверху положил ломоть хлеба. А потом вытащил из кармана и положил рядом оловянную ложку.

— Ешь, кериб.

Алексиор кивнул головой в знак благодарности и собирался дождаться, когда смотритель уйдет. Но тот видимо был настроен на общение.

— Ты, говорят, здорово кинжалом владеешь?

— Всякое говорят.

Юноша взял миску и присел на табурет, всем своим видом показывая, что сейчас будет кушать, и незачем ему мешать. Правда блюдо это не вызывало у него доверия. А смотритель, судя по всему, не собирался уходить, он прислонился к стене, скрестив руки на груди, и проговорил:

— Ешь, ты такого еще не пробовал, это белая чечевица.

Алексиор поднял на него взгляд, смотритель рассмеялся, очевидно, все мысли парня в этот момент отразились на его лице. Плюнув про себя на его присутствие, Алексиор все-таки зачерпнул ложкой немного сомнительной каши и положил в рот. Ммммм...!

— А вкусно!

— Ешь, а пока будешь кушать, ответишь мне на пару вопросов.

Бедный арестант чуть не подавился. Это же надо, допрос во время еды! А они тут изрядные шутники и извращенцы. Тем временем смотритель подождал с полминуты, а потом спросил:

— Как тебя зовут?

— Ароис, — пробубнил с набитым ртом Алексиор.

— Как ты смог отбиться от пятерых вооруженных мужчин, пустить им кровь, да еще прикончить одного из них?

— Черную кровь, — зло проговорил Алексиор, бросив ложку, — Если бы вас хотели пустить по кругу, вы бы тоже проявили чудеса храбрости.

— Тут ты прав. Однако ты убил горожанина. Не простого горожанина. И теперь, кериб Ароис, если я выпущу тебя отсюда, тебя быстро прирежут его родственники. Понимаешь?

— Они бандиты. Ограбили меня, напали первыми. Я только защищался.

— Да, это так. Но до тех пор, пока они не попались...

— Ясно, справедливости не найти нигде, — молодой человек снова уткнулся в тарелку, ожидая, что теперь-то смотритель уйдет.

Не ушел.

— Послушай, Ароис, как ты собираешься жить?

Нет, покушать ему точно не дадут.

— Вы же сами сказали, уважаемый, что не выпустите меня из тюрьмы.

— Да, но я не говорил, что буду кормить тебя даром.

Алексиор даже рот приоткрыл от удивления.

— Но вы же кормите арестованных преступников?

— Вот-вот, преступников. А ты вроде как преступником не являешься. Что будем делать?

Это какой-то нелепый сон. Нелепый!

Между тем, главный тюремщик смотрел на юношу так, словно уже знал ответ. Алексиор понял это, потому спросил:

— Что вы предлагаете?

— А у тебя просто талант вести деловые разговоры!

Молодой человек криво улыбнулся.

— Значит так... Ты мне отработаешь.

— Это я уже понял. И в чем будет заключаться моя работа.

Надо было видеть, смотритель просто расцвел.

— Для начала надо вычистить отхожие места.

Естественно! Разве найдется другая работа!

— Хорошо. Но вы будете платить мне за работу.

— Ай, молодец! — тюремщик пришел в восторг, парень был сообразителен и, по всему видно, любил торговаться, — Но сперва ты поработаешь за еду, а там видно будет.

— Один день я поработаю за еду. Но завтра вы заплатите мне.

— По рукам.

Алексиор хотел было вернуться к своей еде, как смотритель спросил:

— Послушай, ты красивый, у тебя волосы...

И осекся, наткнувшись на свирепый взгляд парня.

— Не подумай ничего, я просто хотел сказать, может тебе сбрить волосы? Чтобы...

— Нет. От моей прежней жизни у меня только они и остались. Я не стану их сбривать. Из принципа.

— Хорошо, кериб, как знаешь, — на сей раз тюремный смотритель собрался уходить.

— Постойте, мне нужна одежда.

— Одежда? — тот оживился, — Значит, два дня работаешь без денег. Один за еду, другой за одежду!

— Вы просто...! Хорошо.

— Отлично, молодой человек. Мы с тобой поладим, — он уже выходил из камеры, но обернулся и сказал, — Одежду тебе сейчас принесут и покажут, что надо убирать. Кстати, жить можешь здесь, в камере. Она все равно пустует. Цени мое благородство!

И вышел. Парень еле сдержался, чтобы не запустить в дверь миской.

Упырь! Жить можешь здесь! Цени мое благородство!

Но все-таки он был доволен. Пусть падать теперь ниже некуда, зато будет, откуда подниматься. И потом, как человек, смотритель Алексиору понравился.

Глава 25.

После дня казни, который государыня Охнельма провела, словно в каком-то угаре, она проспала всю ночь и следующие сутки. Проснулась со странным ощущением пустоты в голове. Долго лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к себе. Тело было в порядке, но все равно, как-то не так ощущалось. Царица никак не могла вспомнить, что делала вчера, беспокоило чувство, чего-то несделанного. А чего?

Так и не вспомнив, Онхельма решила встать. И кстати, где Вильмор? Куда он подевался! Пытаясь сообразить, почему она одна, царица дернула шнурок сонетки, вызывая прислугу. Вошла камеристка, вид какой-то затравленный, глаза на мокром месте. Государыня даже прониклась сочувствием, однако решила разобраться с прислугой после.

— А где государь Вильмор? Он куда-то вышел?

— Ах! Ваше Величество... — служанка тихо вскрикнула, вскинула на нее взгляд полный слез и спросила, — Ваше Величество, Вы ничего не помните...?

— Нет, — не совсем уверенно сказала Онхельма, — Ничего. А что я должна помнить? И где государь?

Ее стало раздражать это блеяние.

Служанка, видя, что терпению царицы приходит конец, поведала ей все, что знала сама. По мере того, как девица рассказывала, в памяти Онхельмы восстанавливались события. Но так, словно она видела себя со стороны. Когда камеристка закончила, царица отослала ее жестом. Потому что говорить она не могла!

Оставшись одна, Онхельма еще долго сидела в постели, не в состоянии уложить все в голове. Не верилось, что это все ее рук дело, будто кто-то другой...

Кто-то другой прошелся по ее жизни.

Умер ее ребенок. Безумно жаль, хоть она его уже и не хотела, теперь он почему-то стал ей дорог.

Муж при смерти. Жалко стало мужа, не хотела она ему смерти, оказалось, что он все же был ей дорог.

Алексиор... С ним вообще не понятно... Исчез, люди считают, что сорвался со скалы и разбился, при попытке к бегству. Жаль, он был ей так нужен.

Мальчишек этих казненных жалко... Молодые же... Господи... Она сама их пытала... Девчонку эту слепую убила...

Господи... Вильмор...

Как это все произошло... Как...

Чувствовала себя царица ужасно.

А потому, оделась сама и, выбравшись из спальни в коридор, пошла к мужу. Хорошо, что идти было недалеко. Как устроила тогда Вильмора в большой гостиной рядом со своей спальней, так без ее ведома никто не решился его перемещать.

Озиралась осторожно, словно не в своих покоях была, а в лесу, полном чудовищ. Ей было неуютно и страшно смотреть в глазах людям, потому что понимала — единственное чудовище здесь она сама. Однако придворные, которые встречались царице по пути, подобострастно опускали глаза и старались держаться ближе к стенам, когда она проходила мимо.

Перед комнатой, где лежал Вильмор, стояла стража. При появлении государыни стража расступилась, пропустив ее внутрь. У постели царя был его личный лекарь, а рядом с изголовьем сидел слуга, дежуривший при больном государе. Царица нахмурилась, эта большая кровать смотрелась в гостиной совершенно неуместно. Вообще все было нелепо и неуместно...

— Как он? — Онхельма внутренне сжалась, увидев бледное, словно восковое лицо мужа.

— Ваше Величество, — лекарь поклонился, приветствуя царицу.

Онхельма отметила его хмурое лицо и насупленные брови. Старый семейный лекарь царской семьи был расстроен и подавлен. На вопрос ее ответил со вздохом:

— Государь не приходит в сознание.

— Может, попробовать другое лечение?

Лицо лекаря слегка исказилось, но он поклонился и проговорил:

— Я попробую, Ваше Величество.

Однако в наклоне головы, в выражении лица его проскользнула безнадежность.

— Перигорс, умоляю, скажите, как он? — в голосе Онхельмы прорывалось беспокойство, которое она испытывала.

Тот взглянул на царицу из-под бровей и сказал:

— Плох. У государя был разрыв сердца.

Онхельма прикусила кулак. А ведь она знала об этом, но осознала только сейчас. Лекарь поднял руку, давая знак, что не закончил:

— Но теперь состояние стабильное. Хотя, как говорится, ни туда, ни сюда... В его возрасте он должен был бы уже умереть. А раз не умер... Ухудшений нет, но и улучшений тоже нет. Дыхание слабое, но ровное. Сердцебиение тоже. Похоже, государь спит. Может быть, сном излечится. Правда, я не могу сказать, сколько этот сон продлится. И проснется ли он...

— Хорошо. Оставьте меня с ним.

Слуга и лекарь поклонились и вышли. Царица осталась с мужем одна. Она подошла к огромной постели, на которой вытянувшись лежал Вильмор, провела рукой по простыне. Коснулась сердца мужчины и влила в него свою силу. Теперь он точно не умрет. Потом села в изголовье и закрыла лицо руками. И сидела так долго, погруженная в свои мысли.

Как же хрупок мир человеческий. Как легко его разрушить. Как легко разрушить чье-то счастье, чью-то человеческую жизнь.

Как легко ей удалось разрушить его жизнь. Всего несколько слов.

Потом поднялась изнутри обида, вернулись воспоминания. Всего несколько слов, которыми он разрушил ее счастье, заставив почувствовать себя ненужной, второсортной. И снова стало просыпаться что-то внутри, просачиваясь в кровь, отравляя сердце ядом. Но она еще собой владела. Слишком сильно было раскаяние. Царица Онхельма так и просидела у постели мужа весь день, держа его руку в своих.

Она не хотела выходить к людям, не сегодня.

Не сегодня.

* * *

Понимала царица или нет, но только она впустила в себя зло. Случилось это не сейчас. Давно. Еще когда ее, шестнадцатилетнюю девочку Беатрису, соблазнил и бросил красивый и беспринципный богатый хлыщ, безжалостно растоптав ее любовь. Она тогда была не в себе, сбежала из дома, желая скрыться от всех, кто ее знал. Затеряться среди чужих, начать жить заново. Забыть. Забыть! Никого больше не любить!

Тогда-то ей и встретилась эта опрятная пожилая женщина, разглядевшая в ней пробуждающуюся силу. Приютила, пригрела и за некую плату помогла. И заплатила Беатриса, ставшая Онхельмой не деньгами, а тем, что приняла в себя дар, не передав который старая колдунья не хотела умирать, а вместе с даром и частицу зла. Но взамен того дара отдала Беатриса самое дорогое. То, что, как считала тогда, ей больше не понадобится.

Сила в ней, теперь уже Онхельме (вместе с даром ей перешло и имя), была большая. Не хватало образования, но перед смертью та женщина оставила ей свои книги. И вот с новыми способностями Онхельма пошла по жизни, которую строила теперь сама. И все у нее получалось. А зло дремало в ней до поры до времени. Ожидая своего часа, когда захочется Онхельме запретного. Того, чем она за свой дар заплатила.

Кому известно, как инициируются колдуньи? Как это происходит?

Никто точно не знает. Вероятно, этому способствуют сильные переживания, нервное потрясение, или нечто в этом роде. Просто в один прекрасный, а может, страшный день просыпается их сила. И одни почему-то становятся злыми, а другие добрыми, а некоторые так всю жизнь и балансируют на грани. На самом деле, не сила делает колдуна добрым или злым. Это таится в нем самом, в тайнах его личности. А сила просто дает возможности.

Даже впустив в себя зло, человек не становится абсолютным злом, ибо в нем всегда остается человеческое. Это дар Создателя людям. И человеческое имеет силу сопротивляться злому. Сильнее всего в человеке любовь, только она способна победить зло. Не разум, не сила духа. Потому что разум просто увести в сторону, а зло гениально и изобретательно и, поселившись в мыслях человека, легко воспользуется силой его духа в своих целях. И тогда человек становится чудовищем.

Но, даже став чудовищем, человек моментами пробуждается, испытывая раскаяние и сожаление. Всегда остается шанс искупить свою вину, пока есть время, пока жив. Просто не каждый этим шансом воспользуется.

Так и Онхельма.

Просидев весь день рядом с Вильмором, она многое передумала, все искала каких-то оправданий тому, что делала. Себя обмануть трудно, но можно убедить.

И если сначала Онхельме казались ужасными ее дела, она готова была сквозь землю провалиться, то по зрелом размышлении колдунье удалось найти виновного. И этим виновным была не она.

Во всем был виноват Алексиор.

Этот мальчишка, в которого она влюбилась. Это из-за него все закрутилось.

Да, она злилась на Вильмора, но со временем простила бы старого дурака. Он был несносен, но не безнадежен. Родила бы своего сыночка, сделала бы его наследником. А он любил бы ее, свою мамочку... Онхельма не смогла сдержать слез, так было жаль, что ребенок умер. Удивительно конечно, что в тот момент она ничего не чувствовала, будто кто-то другой жил тогда в ее душе, притупляя все чувства. Не знала Онхельма, вернее, не задумывалась, что это зло живет в ней и делает ее чудовищем.

С другой стороны, если не ее во всем случившемся вина, то ей и не за что испытывать раскаяние. Да, она действовала жестко, может быть, даже жестоко, но того требовали обстоятельства. И, в конце концов, государству только на благо пойдет небольшая чистка, которую она произвела. Время от времени надо прореживать ряды инакомыслящих, иначе они всегда будут угрозой власти.

Вильмор пусть себе спит и выздоравливает, она поддержит его своей силой, уж чего-чего, а силы-то у нее достаточно, а она займется управлением. Это у нее всегда неплохо получалось. А еще ей следует наведаться в лабораторию Мелисандры. Там и правда много нужного и интересного.

Туда она и направилась поздно вечером, покинув наконец комнату, где лежал в беспамятстве ее супруг. Пошла в то крыло, в котором располагались личные покои прежней владычицы Страны морского берега. Отперла кабинет, огляделась. Самое странное заключалось в том, что теперь Онхельме уже не хотелось ничего менять в покоях Мелисандры, Даже ее портрет Онхельма решила оставить на месте.

— Чтобы было с кем поговорить, — сказала себе Онхельма, усаживаясь в кресло, — Пожалуй, мой старый муж, прости, Мелисандра, наш старый муж, оказался прав. Даже обои менять не стану.

Она отвесила женщине на портрете шутовской поклон и рассмеялась.

— У тебя тут столько книг, надо бы почитать... У меня и сотой доли нет... Ммммм...

Она полезла в книжный шкаф, проводя пальцем по корешкам, выбрала фолиант в тисненом кожаном переплете, инкрустированном черненым серебром и какими-то странными камнями, похожими на застывший металл, сняла его с полки и вернулась за стол. Но открыть книгу никак не удавалось. Замочки-то с секретом... Онхельма повертела фолиант, внимательно присматриваясь, потом заметила в углублении на корешке неприметный шип-крючочек.

— Ну-ну, понятно, замочек на крови... Неплохое заклинание.

Она уколола палец, капелька крови впиталась в металл, зашипела, и только после этого серебряные застежки щелкнули и открылись. Царица погрузилась в чтение.

— А Мелисандра-то тоже злым колдовством баловалась... Умммм, как интересно.

Спать ей совершенно не хотелось, выспалась за прошедшие сутки.

Глава 26.

Нириель приходил с утра навещать Евтихию. Говорил обо всем, о рыбах, о птицах, о погоде, о пиратах, о чем угодно. Обо всем, только бы она не стала спрашивать, как быть дальше. Потому что он этого не знал.

Но Евтихия не стала его об этом спрашивать. Она спросила о другом.

— Нириель, я очень волнуюсь за маму и за брата, за ребят, за всех наших. Как они?

Да уж... Спросила, так спросила...

— Ты...

— Что? — ей и так было тревожно, а теперь и вовсе.

— Ты знаешь... Слушай, а твои видения, они как, по желанию приходят?

— Нет. Просто приходят и все.

Нириель пытался увильнуть от ответа, но, увы, придется рассказывать все самому.

— В общем так... Царь очень плох, без сознания. Теперь царица Онхельма заправляет всем. Ну, про то, что Алексиора с ее подачи приговорили к смертной казни, ты знаешь. Должны были повесить на дворцовой площади через три дня.

Голубка кивнула головой. Это она и видела.

— Ребята ходили к Нильде, просить договориться с контрабандистами, чтобы те помогли вызволить наследника.

И это Евтихии было известно.

— В ту ночь, когда они устроили побег твоему Алексиору, их повязала стража. Царица сама заявилась в застенок, пытала и приказала казнить.

— А Нильда...? — прошептала Евтихия.

— Нильда с Алекиором ушли, ребята прикрыли их. Дед Нильды той же ночью тайно вывез Алексиора в Рахсаранарт.

Нириель замолчал.

— Говори, не молчи.

— Вот... А ребят казнили, повесили на дворцовой площади.

— Всех? — голубка опустила голову низко-низко, голос ее был едва слышен.

— Нет. Нильда взяла одного из них в мужья. Голена.

— Слава Богу, спасла хоть одного...

— Он был очень плох... — Нириель вздохнул, — Чуть не умер. Ноги переломаны, началось заражение.

— Он жив?

— Жив. Помог Сафор. Выпросил, чтобы позволили Семнорфу, Эфроту и брату твоему передать Голену свои дары.

— Дары?

— Да. У них ведь у каждого был дар, и у Маврила, и у Семнорфа и у Голена с Эфротом. Ну, в зачаточном состоянии, но после смерти... Эххх... Не знаю, как уж там это произошло, но... В общем, теперь они передали силу свою Голену.

— Получается, что и Голен умер?

— В какой-то момент, да. Но он выжил, вернулся.

— Хорошо. Прошу, узнай, как там мама... и остальные...

Нириель только кивнул. Оба замолчали надолго. Через некоторое время водный, видя, что голубка погружена в свои мысли, попрощался и ушел.

* * *

Морфос наблюдал за обоими почти с самого начала. Хотелось утешить девочку. И как ее утешишь? Если бы билась, рыдала, все было б проще. Но голубка тихо посеменила к выходу из пещеры, на полдороги прислонилась головкой к стене и затихла, прикрыв глаза. Да уж, удар держать она умеет, подумалось древнему духу земли.

— Кхмммм... — подал он голос.

— Добрый день, уважаемый Морфос, — ответила, но голосок безжизненный.

Морфос обратил внимание на то, что сегодня птица практически в разговоре не участвовала. Но сейчас, видя, что девушка не в состоянии вести беседу, она взяла инициативу на себя.

— Рады видеть Вас дедушка. А к нам тут Нириель приходил.

— Да? — Морфос сделал вид, что удивлен, — Ягод хотите?

— Хотим! — тут же выпалила птица, девушка же прошептала, — Спасибо Вам, что заботитесь...

Дух земли посмотрел на нее внимательно, пошевелил бровями и проговорил:

— Евтихия, не надо, не вини себя. Все происходит так, как должно. А о парнях не плачь. Им добрая доля досталась, Создатель взял их к себе.

Голубка подняла голову, вслушиваясь в слова древнего духа, надежда блеснула в ее глазах.

— А мы когда-нибудь встретимся?

— Когда-нибудь все встретятся. Творец поднимет всех мертвых, и станут они снова живы.

— И когда? — теперь уже живой интерес сквозил в ее взгляде.

— Этого никто не знает.

— Что ж, если есть надежда встретиться вновь, можно подождать.

— А пока ждешь, надо подкрепиться! — птица имела гораздо меньше терпения и куда более прагматичный характер.

Морфос расхохотался и смеялся еще долго после того, как голубка вылетела из пещеры. Вернулась она минут через двадцать, сытая, округлившаяся и измазанная соком. Но уже снова довольная жизнью. Птице на сытый желудок не сиделось, она так и приплясывала, шепча девушке, чтобы та напомнила деду про обещание. Евтихия вскинула умоляющий взгляд на Морфоса и проговорила:

— Уважаемый Морфос, простите, Вы не расскажете нам ту историю? — она сделала уморительную гримаску, — А то эта любопытная птица совсем меня доконает.

— Историю? — старый хитрец сделал вид, что не помнит о чем речь.

— Про морских драконов! — выпалила птица, а потом, спохватившись, смущенно чирикнула, — Пожалуйста.

— Про морских драконов... — Морфос повел бровями и устроился поудобнее.

На самом деле, древнейший был несказанно рад, что у него появилась благодарная слушательница. Потому что старики обожают рассказывать молодежи всякие истории из своего прошлого, но обычно, стоит им открыть рот и начать: 'А вот когда я был молодым...', как эта ветреная молодежь мгновенно испаряется. Так что рассказ свой он начал издалека.

— А вы вообще знаете, как появились драконы?

Обе Евтихия не знали.

— О, ну это долгая история...

— Но мы же никуда не торопимся? — спросила девушка Евтихия, а голубка поддакнула.

— Тогда слушайте. Драконы, а я говорю не о тех мифических существах, которые олицетворяют зло и коварство, я говорю о тварях земных... — Морфос затих, погрузившись в воспоминания, потому что он еще помнил, когда появились эти существа. Он тогда был совсем молод, вот как мальчишка водный сейчас...

— Кхмммм... — подала голос птица, видя, что древнейший прикрыл глаза и принял отсутствующие выражение.

— Ах, да, о чем это я?

— О драконах, — чирикнула Евтихия.

— Вообще-то это легенда. Так вот... Жил некогда белый Змей, он был царем всех змей на нашем берегу. И был Змей великим колдуном.

— Колдуном?

— В те времена гады земные и животные царили на земле. Они были сильны и непобедимы, и могли разговаривать, потому что людей еще не было.

— Не было...

— Да, они после появились. Змей тот белый был самый большой и сильный среди гадов, очень умный, над всем, что ползает по земле, он властвовал. И был он доволен жизнью. А как не быть? Над собратьями власть имел безграничную, пища не переводилась, все богатства ему принадлежали. И вот пришла ему пора жениться. Приползали к нему многие прекрасные змейки, но не нравились они почему-то. Да и вообще, стал он уставать от вечного благополучия. Словно чего-то не хватало в жизни. Хотя чего? У него же все было.

Морфос опять умолк на какое-то время, погруженный в воспоминания. Казалось, он забыл о том, что рассказывал и собирается заснуть. Терпение закончилось даже у Евтихии, но только она хотела напомнить, как древний встрепенулся и подал голос:

— Однажды в наши края прилетела птица...

— Да! Я так и знала, что все дело в нас! — птица не утерпела и восторженно выкрикнула во все горло, потом смутилась и промямлила, — Ээээ... можете продолжать уважаемый Морфос...

— Могу? Ну спасибо. На чем я остановился?

— На птице!! — рявкнули обе.

— Мммм... Да... Дело в том, что птиц раньше в наших краях никто не видел, их просто не было. А птица была необычная, ее назвали синей птицей, потому что перышки у этой птицы были темно голубого цвета и переливались на солнце. Или птицей счастья... — он мечтательно подкатил глаза, — И вот царю всех змеев, белому Змею доложили, что в его владениях появилась новая тварь, и он пожелал увидеть эту птицу.

Голубка от любопытства приоткрыла клювик, почуяв тут подвох. Все-таки все девушки без исключения обладают безошибочным чутьем, когда дела касается любовных историй. А Морфос, видя, что Евтихия совсем успокоилась и забыла о своем горе, решил поддразнить ее:

— Ну вот, на сегодня достаточно. Продолжение будет завтра.

Потрясающее выражение было у птички: здесь вам и возмущение, и досада, и обманутое любопытство, и масса еще чего. Голубка вздохнула:

— И это все?

— На сегодня все.

— Но этого мало! Мы очень-очень хотим продолжения... — глазки у Евтихии сделались круглые и умоляющие.

— Завтра будет вам продолжение, — древнейший тихонько засмеялся и исчез.

А девушка сказала голубке:

— Знаешь, мне Алексиор рассказывал, а им на уроке наставник Антионольф рассказывал... Ну, помнишь, я говорила, что он преподавал им историю, а также легенды и мифы нашего и соседнего миров? Помнишь? Так вот, есть легенда про царицу Шахразаду, она своему мужу-царю каждую ночь сказки рассказывала. И тоже всегда останавливалась на самом интересном месте.

— И долго рассказывала? — спросила голубка.

— Тысячу и одну ночь.

— Как думаешь, дедушка Морфос знает эту легенду? — встревожено спросила птица.

Вопрос, однако, был риторический.

— О нееет! — протянули они в один голос.

* * *

Алексиор отработал одежду, которой его снабдил смотритель тюрьмы. И отработал на славу. По счастью, местные отхожие места облицовывались камнем или керамической плиткой, потому как дерево было слишком ценным, чтобы пускать его на столь низменные нужды. А камень отдраить проще. Отхожие места блестели так, что можно было смотреться в плитки пола и видеть собственное отражение. Смотритель восхищенно цокал, нахваливая своего нового работника. Алексиор выждал, пока тот закончит, а потом произнес, оттягивая рукой свой темный балахон:

— А теперь помыться и постираться нужно мне.

— О, разумеется. Ванну подать тебе в номер или изволишь помыться в общей умывальне?

Алексиор наградил его укоризненным взглядом и сказал:

— Благодарю, изволю помыться в общей умывальне. А потом хотел бы зайти к вам. У меня есть пара деловых предложений.

Ибо великое множество деловых предложений по усовершенствованию ведения хозяйства рождается в голове человека, когда он чистит нужники.

Глава 27.

Ночь, проведенная в кабинете Мелисандры, принесла государыне Онхельме много новых знаний. Важных новых знаний. Интересных. А, кроме того, дала возможность проанализировать события.

Колдунья все возвращалась мыслями к той сцене в спальне. Вспоминала, пыталась понять, почему она получила полный откат, хотя удар предназначался Алексиору. И почему не попыталась проанализировать это еще тогда. Странно, будто мозги начисто отключились...

Восстанавливая картину прошедшего, царица поняла, что все нити тянутся к Евтихии. Той слепой девчонке. Она знала слишком много. Слишком много для обычного человека, слишком много даже для колдуньи. Эта слепая знала о ней такое, чего не знала она сама! А эти ее слова? 'Ты никогда не поймешь его и не сможешь добиться от него любви. Не надо потчевать его приворотными зельями, он все равно тебя не полюбит'? Получается, защиту на нем ставила эта слепая? Знала обо всем, потому и ставила?

И знала она СЛИШКОМ много. И слишком была сильна и опасна! Хорошо, что удалось ее убрать тогда.

Но рядом с ней все время вертелась птица. Белая голубка.

Неясная догадка мелькнула в голове колдуньи. Она кинулась рыться в книгах Мелисандры, переворачивая один фолиант за другим, нагромождая их друг на друга. И наконец нашла. Нашла то, что заподозрила.

Разделение жизни.

Ритуал, позволяющий поделиться жизнью с кем-то, с человеком или животным. Вселиться или принять в себя чью-то жизнь. Сам ритуал прост, к числу запрещенных не относится, но проводится только на добровольной основе. Однако требуется для этого еще и добровольное участие духа!

Черт! Онхельме приходилось слышать, что колдуны, или просто отдельные люди могут общаться с духами, даже управлять ими. К сожалению, ей это было совершенно недоступно. А эта бледная слепая немочь, значит, могла... Досада скривила прекрасные черты лица Онхельмы.

Она вспомнила, как белая птица метнулась вслед за обрушившейся скалой, будто привязанная, да и потом все вилась вокруг тела девчонки. Вот значит как...

Царица откинулась в кресле, и взглянула на небосвод, заря уже украсила восток розовым цветом и золотыми сполохами рассветных облаков. Начинался новый день. И подумалось царице, что надо бы найти птичку, которая слишком много знает. Потому что эта птичка опасна.

С теми мыслями царица и оставила лабораторию, где провела всю ночь. Она вернулась в свои покои, навестила мужа, убедившись, что изменений в его состоянии нет, ненадолго удалила прислугу и подпитала его своей силой. Потом погладила по щеке и вздохнула. За прошедшую ночь Онхельма столько разного узнала и передумала, что ее отношение к Вильмору странным образом трансформировалось. Если раньше он был для нее мужем и, пусть старым, но все же мужчиной, желанным мужчиной. Мужчиной. Ее даже могло обидеть или наоборот, обрадовать его мнение. То теперь муж превратился в куклу. Игрушку, которой она могла играть как угодно долго, продлевая ему жизнь. Удивительно, как быстро угасли все женские чувства, что были у нее к нему, остался один научный интерес и соображения политического характера. А были ли, чувства? Может, она все себе придумала?

Увидела рядом с Мелисандрой мужчину, способного любить не за красоту, а за просто так, невзирая ни на что. И захотела его себе. Захотела и взяла. А взяв, поняла, что ничего особенного в нем нет. Вот и будет он у нее живым, но спящим. Вроде как есть, а вроде и не мешает. Жаль, конечно, в постели он был хорош... Но эту проблему, подумалось царице, несложно будет решить. Она даже негромко рассмеялась. После вышла из комнаты, где лежал Вильмор, оставив его на попечении сиделок, и ушла к себе. Надо привести себя в порядок, принять ванну, поесть.

А потом она наведается в то крыло, где жили эти несчастные. Птичка, если ее предположения верны, скорее всего, будет там. Но перед тем как идти, она хотела проверить кое-что. Эх, жаль, у нее нет ничего из вещей девчонки... Придется достать. Иначе она будет искать вслепую. Да и удостовериться надо.

Прислуга ее приказания исполняла мгновенно, царица явно ощущала в них во всех привкус страха. Судя по тому, как быстро подготовили ей ванну и принесли прямо туда бодрящий чай со свежими булочками и легкие закуски, понятно, что никому не хочется испытать на себе ее неудовольствие. Онхельма усмехнулась про себя:

— Ну-ну, бойтесь, милые, — а вслух сказала девушке-камеристке, — Приготовь мне лазурное платье.

— Да, госпожа, — не поднимая глаз, проговорила прислужница.

— Ты что-то хочешь спросить? Я же вижу по твоему лицу.

— Нет-нет, государыня, я просто... Какие украшения к платью пожелаете?

— Никаких, у нас все-таки государь болен. Негоже его жене разгуливать разряженной, как древо желания в праздник урожая.

Камеристка вскинула на нее взгляд и прошептала:

— Ах, государыня, вы святая...

Онхельма подкатила глаза и подумала:

— А-то! Станешь тут святой среди вас грешных.

А камеристка подумала, что лесть, преподнесенная аккуратными порциями, отлично действует, и ей надо постараться быть полезной государыне, потому что править теперь будет она. И, судя по всему, долгие-долгие годы. Она скромно потупилась, и пошла готовить платье для царицы.

Одеваясь, Онхельма обдумывала дальнейший план действий. Сначала собиралась пойти в те флигеля, где обособленно жили семьи друзей наследника. Бывшего наследника, поправила она себя. А потом как-то пришла к мнению, что это от нее никуда не убежит, не стоит пороть горячку, а следует сперва заняться делами государства. Разумеется, страна-то теперь осталась без правителя. И пока никто не подсуетился, ей надо быстро решить этот вопрос, в смысле, взять власть в свои руки. Быстро, но без спешки.

— Вильмор... — рассуждала царица, — Оставим в покое Вильмора. Пусть себе спит. Совет???

У нее аж лицо скривилось, словно лимон съела.

— Совет этих старых маразматиков, древних соратников нашего мужа, которые еще помнили Мелисандру, когда она была девочкой! Их следует отправить на покой, все уже давно заслужили похороны с музыкой. Всех надо сменить. Впрочем... А на кой черт мне вообще этот Совет? Я прекрасно могу управлять сама. Всегда управляла. Так...

В этот момент ее отвлекла камеристка, нужно было поправить прическу. Девушка восхищалась ее прекрасными золотыми волосами, а царица снисходительно слушала, при этом продолжала размышлять про себя:

— Сейчас надо созвать Совет. Придется... И на Совете объявить, нет, разъяснить свою волю. Ну, как бы даже не волю... Но политическую и жизненную необходимость! Страна осталась без управления. Муж наш, государь, чуть не сказала 'упокой, Господь, его душу...' — Онхельма хихикнула, — О, прости, Вильмор! Но ты сейчас просто бесполезен. Так, о чем это я? Ах да. Совет передаст власть мне, как законной наследнице. Хотя, нет... Черт побери! Алексиор бежал, а эти лбы до тех пор, пока не увидят его труп, не признают его мертвым. А значит, всегда будет масса заговорщиков, желающих посадить на трон истинного наследника! Истинного! Какого черта! Он даже не сын Мелисандре! Даже не бастард!

Онхельма разозлилась. Камеристка в этот момент немного сильнее потянула ее за волосы и тут же получила небольшой разряд голубых молний, неконтролируемо слетевший с пальцев царицы. Девчонка расплакалась, вся затряслась, начала оправдываться:

— Государыня... я... я... я нечаянно...

— Успокойся, — царица уже взяла себя в руки, — Я не сержусь на тебя. Продолжай.

Та продолжила, но руки у нее тряслись, Онхельма, глядя на перепуганную камеристку, поняла одну вещь, о которой ей следует позаботиться.

— Милая, как тебя зовут?

— Ми... Мила...

— Так вот, Мила, ты же умная девочка... — голос у царицы был вкрадчивый, — Надеюсь, ты понимаешь, что не должна никому рассказывать о том, что здесь увидишь?

— Да... да, да, государыня, — девчонка поклонилась.

— Молодец.

Онхельма ей улыбнулась, а девушка подумала, что служба царице может оказаться сложнее, чем ей показалось сначала. Но это ее не остановит. Маленькая служаночка Мила хотела вырасти в большую придворную даму, выйти замуж за аристократа... Вот как государыня Онхельма. И если ей для этого придется потрудиться, она потрудится.

— Мила, как закончишь, передай, пусть найдут хранителя печати. И еще...

— Да, государыня?

— Нет ничего, пусть найдут хранителя. Я хочу видеть его, — она послала девушке улыбку, — Иди.

Действительно, пусть идея передать власть ей исходит от старейшего члена Совета.

Царица повернулась к зеркалу, оттуда на нее смотрела юная красавица с невозможно синими глазами и дивными золотыми волосами, с нежной кожей. Прекрасные руки ее задумчиво перебирали щетинки на щетке. И вдруг в этот момент Онхельме стало невыразимо жаль ту молодую женщину в зеркале. Жаль, что глупое женское счастье оказалось не для нее. Но мимолетный миг слабости прошел, она стряхнула с себя эту затаенную грусть и снова стала самой собой.

Через полчаса царице доложили, что хранитель печати ждет ее. Она велела:

— Проводите его в кабинет государя, я сейчас подойду.

Взглянула еще раз на себя в зеркало, приняла озабоченный вид и вышла.

Хранитель уже ждал ее в кабинете Вильмора, Онхельма прошла и села в царево кресло. Худой старик с пронзительными глазами поклонился.

— Государыня Онхельма, — остался ждать, что она скажет.

— Мой муж, сохрани его Создатель, болен. Как нам быть? Скажите, Омнигус, как управляется страна в подобной ситуации?

— Ваше Величество, в подобной ситуации, когда правитель не может сам осуществлять управление, власть передается наследнику, буде он совершеннолетний, или регенту.

— Ну, с наследником, вы сами знаете... У нас вышла большая неприятность. Кстати, вам не известно ничего о дальнейшей судьбе наследника Алексиора? Что с ним сталось после бегства?

Старик зыркнул на царицу колючим взглядом и покачал головой.

— Нет, государыня.

— Просто... Я подумала... Возможно, его следует помиловать... В конце концов, он очень молод. Возможно, он раскаялся.

Хранитель Омнигус, если и знал что-то о судьбе наследника, на его лице это никак не отразилось, он повторил:

— Нет, Ваше Величество, мне ничего не известно.

— Ах ты, старый пройдоха! По глазам вижу, что ты что-то знаешь! Но ты же будешь упорно молчать... — промелькнуло в голове у Онхельмы, а вслух она сказала, — Нам нужен регент.

Она встала, прошлась по комнате, потом остановилась напротив хранителя печати, сцепив руки в замок, и заговорила:

— Мое горе велико. Мой муж, государь, болен и не приходит в сознание. Мой ребенок... — она сделала драматическую паузу, хранитель сглотнул, — Мой ребенок умер. Наш наследник... Я не хочу об этом говорить.

— Государыня... — начал Омнигус.

— Прошу, дослушайте меня.

Хранитель кивнул.

— Я говорю это все, потому что вижу, как бы плохо ни было мне, я не могу оставить страну беспризорной. И если вы и Совет поможете мне, я могла бы взять это на себя. Так я могу рассчитывать на вашу помощь?

Старый хранитель печати снова наградил царицу пронизывающим взглядом, молчал несколько секунд, видимо просчитывая варианты, но произнес:

— Можете, государыня Онхельма.

— Хорошо. Спасибо Омнигус. Будьте любезны, прикажите созвать Совет.

Совет собрался меньше, чем через час. На нем выступила царица, а после нее взял слово Омнигус. Убедить членов Совета оказать всяческое содействие царице — новой регентше не составило труда. Тем более что на эту должность и не претендовал никто из присутствующих. Один из членов Совета спросил:

— А что будет, когда государь Вильмор очнется?

— О, — ответила царица, — Я молю Создателя об этом! Если мой муж очнется, я с удовольствием вернусь к женским делам.

Поверили или нет, но приняли единогласно.

А потом в тронном зале было назначено торжественное объявление решения Совета народу. Собрался почти весь город. Глава Совета выступил и объявил, что на время болезни государя Вильмора власть переходит к государыне Онхельме. Народ приветствовал новую Властительницу, люди подходили к трону. Все-таки Онхельме приятно было видеть, что народ принял ее без возражений.

Но тут к трону подошли пять женщин, закутанных в глухие черные одежды и покрывала так, что даже их лиц не было видно, и поклонились. Невольный страх пронзил царицу. Женщины в черном поклонились и отошли, а она спросила камеристку Милу, стоявшую с ее веером рядом с троном:

— Кто они?

— Матери тех, казненных.

Мороз по коже...

Вот уж не думала Онхельма, что так неприятно будет ей их видеть. Что они станут для нее вечным укором. Но и разделаться с этими женщинами у нее сейчас не хватило бы духу, слишком странные и двойственные чувства она испытывала. Слова вырвались у нее спонтанно:

— Передай, чтобы они не появлялись в моем присутствии.

— Хорошо, государыня, — Мила поклонилась.

Все удовольствие от торжества пропало.

Онхельма поняла также, что никогда не сможет пойти в их жилища. Однако это сделать надо. И пусть этим займется ее камеристка.

А после торжественной церемонии, несколько омраченной этим досадным происшествием, Онхельма отправилась проведать Вильмора. Тот по-прежнему был без сознания, и только слабое редкое дыхание подтверждало, что государь жив. Отпустив ненадолго слуг и оставшись наедине с ним, царица довольно весело и остроумно пересказала недвижимому и не подававшему признаков жизни мужу все, что происходило в тронном зале. Удивительно, но теперь Вильмор стал для нее особенно интересным собеседником, очевидно, потому что не перебивал и не высказывал возражений. Правда и не поддерживал. Так она ему и сказала, погладив по груди и влив в него чуть-чуть силы. А потом добавила, склонив голову набок:

— Видишь, милый, раньше я была твоей постельной игрушкой, а теперь все наоборот. Ты. Моя игрушка, прикованная к постели. Каламбур.

Она рассмеялась, бросила последний взгляд на неподвижное восковое лицо мужа и ушла. Возможно, это было жестоко с ее стороны. Возможно. Особенно, если учесть то обстоятельство, что несчастный Вильмор на самом деле был в сознании и все понимал. По счастью Онхельма об этом не знала. А царю очень больно было слышать горькую правду о себе. Но зато он, во всяком случае, убедился в невиновности своего молодого сводного брата и наследника Алексиора, и это давало удовлетворение. Не имея сил не то, что пошевелиться, даже вздохнуть поглубже, государь Вильмор тяжело переживал, считая произошедшее с ним справедливой расплатой за недальновидность и глупость. Предпринять ничего он не мог, в его теперешнем положении он мог только горячо молиться. Не о себе, себя уже давно считал мертвым, о стране, о будущем, о наследнике, вынужденном скрываться где-то вдали. Да просить прощения у Мелисандры, что обманул ее доверие и предал любовь.

Против кровати, на которой лежал Вильмор, окруженный сиделками, стоял Сафор, темный дух, старейшина. Видя мучения человека, заключенного в безжизненном теле, он вздохнул. Потому что помочь его телу уже ничем не мог. Но мог помочь душе, разделив с ним его одиночество. Только Вильмор еще не был к этому готов.

Глава 28.

Рано утром к Евтихии приходил Нириель, рассказал, что с матерью и остальными все более или менее в порядке, чуть-чуть посидел и ушел. Просто не знал пока, как себя с ней вести. Очень угнетающе она на него действовала, хоть несчастной и не выглядела.

А голубка Евтихия, оставшись одна, все утро вышагивала по пещере в ожидании Морфоса, постепенно убеждаясь в том, что мучить слушателя, рассказывая истории маленькими порциями, просто бесчеловечно. Впрочем, какая человечность, где тут люди? Тут одни духи да птицы непонятные двухсущностные... Когда ей показалось, что она просто взорвется от нетерпения, Морфор подал знак о своем появлении покашливанием.

— Кх-кхмммм...

— Дедушка, ну наконец-то! — взвилась птица, Евтихия проявила чуть больше хороших манер, — Добрый день, уважаемый Морфос.

Плевать было птице на хорошие манеры, она выпалила:

— А когда вы расскажете продолжение?!

— Кхммм, — древнейший сделал глубокомысленное лицо, — Сначала надо поесть.

— Не хочу ягод, хочу про птицу! — начала канючить птица.

Тогда Морфос обратился к Евтихии, как наиболее разумной:

— Если не хотите ягод, будут вам зернышки. Но сначала поесть!

— Да, уважаемый, спасибо уважаемый, — покивала головкой Евтихия, и шикнула на птицу, — Пошли быстро, пока древнейший не передумал. А то не будет тебе ни обеда, ни продолжения истории!

Голубка вылетела поклевать зернышек овса, который вырос стараниями духа земли. Надо сказать, что Морфос специально вырастил кустики чуть подальше от пещеры. Пусть разомнет крылышки. Когда Евтихия вернулась, она вела себя чинно и благородно, и даже не стала с ходу задавать никаких вопросов. Неудивительно, девушка провела с птицей небольшую воспитательную беседу. Морфос подождал, подождал, потом видит, что голубка молчит, хоть и лопается от любопытства, да и начал рассказывать сам.

— На чем я вчера остановился?

— Белому Змею доложили, что в его владениях появилась новая тварь, и он пожелал увидеть эту птицу.

— Правильно, даааа...

Потом шло описание того, как змеи собирались, как готовились, как ползли, как искали... в общем, долгое и подробное. Голубка не выдержала:

— Дедушка, а они нашли эту синюю птицу?

— Нашли.

— И?

— Ну, передали ей царское повеление. А она возьми и скажи: НЕТ. И улетела. Пришлось змеям возвращаться к повелителю несолоно хлебавши.

— Да! Вот это по-нашему! — птица была в восторге.

И древний дух земли и Евтихия рассмеялись.

— А еще? — робко спросила девушка, опасаясь, что сегодня рассказов больше не будет.

Но Морфос был великодушен, он начал рассказывать дальше.

В общем, змеи приползли к царю и сообщили, что дерзкая птица отказалась подчиниться его воле. Царь был озадачен, сначала даже не рассердился, однако эта синяя птица его заинтересовала, а ее дерзость раззадорила. Он спросил змеев:

— Вы ее видели, какая она?

Хмммм, какая? Какова птица с точки зрения змеи?

— Государь, она небольшая, перья у нее темно-голубого цвета и сияют на солнце.

— А какого пола? Мужского или женского?

— Женского, государь.

— А... она красивая?

— Нам трудно судить...

Да. Теперь белому Змею хотелось увидеть ее еще больше. Он послал за синей птицей своего военноначальника с десяткой лучших воинов. Военноначальник был колдуном, а его воины быстры, могли ловить добычу в высоком прыжке. Но и от них синяя птица ускользнула в небо. Еще и дразнилась оттуда обидными словами.

На сей раз белый Змей, когда ему донесли, что птица обидно о нем отзывалась, разгневался. Это уже стало для него делом чести. Змей отпустил всех своих слуг, а после отправился к тому месту, где поселилась дерзкая птица, сам. Прежде чем приблизиться, белый Змей принял личину старой черепахи, хотел понаблюдать за ней.

Морфос наблюдал за голубкой с самого начала, и теперь, видя, что она подалась вперед, клювик открыт, а глазки горят от возбуждения, чуть не расхохотался. Однако, продолжил рассказывать дальше.

— И вот, когда белый Змей увидел эту самую синюю птицу, она показалась ему сказочно прекрасной.

— Ахххх... — в тихом восторге протянула голубка, — Змей влюбился?

— Ну, не сразу. Просто он понял, что птица должна принадлежать ему. Должна покориться.

— Пфффф... — фыркнула голубка, — Покориться, вот еще.

Змей был мудр, он понял, что силой тут действовать не стоит, лучше хитростью.

— Ну конечно! — обиженно чирикнула птица.

Значит, сидела птица на камне и чистила свои голубые перышки, и тут к ней подползла старая черепаха. Начали разговаривать о том — о сем, о погоде, об урожае, даже вроде бы подружились. А старая черепаха и говорит:

— А хочешь, я тебя прокачу.

Веселая птица рассмеялась и сказала:

— А давай!

Белый змей катал на спине синюю птицу и думал, что уже сегодня она будет принадлежать ему, а птица ни о чем не думала, она просто каталась на спине у черепахи и получала удовольствие. Однако, план в голове у царя змей созрел, осталось только привести его в исполнение.

— Посмотри в мои глаза, — сказала старая черепаха.

— Зачем, — весело хихикнула птица.

— Узнаешь много нового и интересного.

— Ну, если так...

И посмотрела птица в глаза старой черепахе, которая на ее глазах обратилась могучим белым Змеем. Хотела улететь, спастись, но не смогла. Велико было колдовство Змея, он зачаровал ее. Стала синяя птица его пленницей.

— Нечестно! — выпалила голубка.

— Это жизнь, — ответил древнейший дух земли, — В жизни не всегда все бывает по-честному.

— Верно... — ответила Евтихия.

Но птица не могла угомониться:

— Он должен ответить за свой обман! Должен поплатиться!

— О, он поплатится, поверь мне, — ответил Морфос.

— Только не говорите, уважаемый, что вы расскажете об этом завтра, — взмолилась Евтихия.

Морфос взглянул на нее, хмыкнул и проговорил:

— Вообще-то, я собирался рассказать эту историю до конца сегодня, но если...

— Мы будем вести себя хорошо! Очень-очень хорошо! Правда-правда. Только расскажите...

— Ну ладно.

Морфос поудобнее устроился в стене и продолжил.

— Птицу поселили жилище царя в подземной пещере, и охраняли день и ночь. А царь змеев, великий белый Змей объявил своему народу, что нашел-таки себе жену. Его женой станет синяя птица. Подданные его выбор не одобряли, никак не могли понять, чем их дочери плохи, что царь выбрал какую-то непонятную пернатую. Потом решили, что все дело в новизне, перебесится и успокоится. И женится на нормальной змеиной деве.

— А синяя птица, она что? Вышла замуж за белого Змея?

— Да.

— Как грустно...

— Да. Вот именно. Царь-то на ней женился, но только птица стала совсем грустна и чахла в подземной пещере среди несметных сокровищ, которыми он ее окружил. И чем грустнее становилась птица, тем больнее было царю. Потому что царь в нее без памяти влюбился.

— А птица?

— А птица, как ни странно, тоже полюбила царя змеев. Ведь царь был могуч и прекрасен. И он был добр к ней, готов исполнить любые желания. Но только она не хотела ничего. Ничего, кроме неба и свободы.

Голубка вздохнула, уйдя в себя. Что и говорить положение тупиковое. Морфос едва заметно улыбнулся и стал рассказывать дальше.

Когда царь Змей увидел, что его синяя птица совсем зачахла, он спросил в сердцах:

— Почему ты чахнешь?! Я же делаю все, чтобы ты была счастлива?!

— Для счастья мне нужно свободно летать. Мне нужно небо, понимаешь?

— Что такого есть в твоем небе, что ничего здесь не может заменить его?!

— Если бы ты хоть один раз взлетел, если бы знал радость полета, не стал бы спрашивать.

Тогда змеиный царь глубоко задумался. А почему бы не попробовать?! Белый Змей был великий колдун, он смог сделать себе крылья, правда, не с перьями, как у птиц, а кожистые. Но все равно, это были прекрасные крылья. А лапы как у черепахи он решил оставить. Пробный полет должен был состояться на следующий день.

Подданные, когда увидели своего повелителя на четырех лапах, да еще с этими сомнительными здоровенными отростками на спине, решили, что их царь вконец тронулся умом из-за глупой птицы. Видите ли, ей богатства земли не по нраву! Несчастна она! Где это видано, чтобы змеи летали?! Это против законов природы! Так ему и высказали. Но белый Змей был непреклонен. Полет состоится, и всё!

И он взлетел.

И увидел землю сверху, увидел, как она прекрасна, узнал, какое это счастье — ветер в твоих крыльях. Понял тогда Змей, что его любимая синяя птица глубоко несчастна без неба, а он несчастен, оттого что несчастна она. И если птица умрет от тоски... Ему тоже не жить. С другой стороны, он мог быть куда счастливее, летая в небе, чем, ползая по земле.

Так появился первый дракон. Великий Змей, способный летать. А его любовь к синей птице стала драконьим огнем в его сердце. Но дракону не место среди пресмыкающихся. Тогда отпустил белый Змей жену свою, синюю Птицу Счастья, на свободу, и они вдвоем улетели, оставив змеиное царство змеям.

А от них уже появились на свет остальные драконы.

Морфос закончил свой рассказ. Голубка, с минуту молчала под впечатлением, потом вздохнула и произнесла:

— Какая красивая легенда. Действительно, истинная любовь творит чудеса.

— Да, — ответствовал древнейший, — Истинная любовь сама по себе великое чудо.

— А драконы и вправду именно так и появились?

— Ха-ха-ха, — затрясся от тихого смеха дух земли, — Нет, милочка, не знаю. Создатель сотворил их, вот и появились. Просто, любви много было в их сердце, да и мудрость их была велика, и колдовством сильным владели эти могучие крылатые змеи. Вот и придумали про них такую легенду.

— А синяя Птица Счастья? Она существует?

— Не знаю, я ее не видел. Но, возможно и существует. Ну, ладно, на сегодня довольно.

— Но вы же еще придете завтра? — с надеждой спросила Евтихия.

— Приду.

— Я буду ждать.

Морфос подумал, что у него есть еще столько нерассказанных историй, что на сто жизней хватит, а может и больше. И он с удовольствием будет их рассказывать своей маленькой собеседнице, чтобы ей не было скучно.

* * *

Ночью в фиорды к контрабандистам наведался старый Пайкус. Встретиться с Джулиусом, который к тому моменту уже вернулся из рейса, с Нильдой, послушать байки, рассказать последние новости. Очень смеялся, узнав, что дед Нильды сплавал в Рахсаранарт, а на обратном пути по привычке завернул к своим старым дружкам на 'черном берегу'. Как его чуть не разбил радикулит, когда в одиночку тащил здоровенный баул с заморскими товарами.

Нильда накрыла на стол, поставила кувшин хорошего контрабандного вина.

— Вот за что я люблю нашу работу, так это за то, что вино могу пить лучше царского, — пробормотал Джулиус, — Голен, налить тебе?

— Ему совсем чуть-чуть, — вмешалась Нильда, — Чтобы температура не поднялась!

А Пайкус гнул свое:

— Жадность до добра не доводит, пора бы тебе уже это усвоить, Джулиус!

— Иди к черту! Пират несчастный!

— Полегче, полегче, я теперь честный трактирщик! И как трактирщик, кстати, присутствовал сегодня на церемонии во дворце.

И поведал все, что там видел. А также то, о чем догадался.

Голену к этому времени стало уже лучше, но он еще не пытался вставать с постели. Нильда и не позволяла, слишком ослаб парень от пыток и от болезни. Весть о том, что царица Онхельма стала властительницей до выздоровления государя Вильмора, он воспринял с усмешкой. На вопрос Пайкуса, чему он улыбается, Голен ответил просто:

— Значит, государь Вильмор никогда не поправится.

— Печально, но видимо ты прав, — ответил старый пират.

— Прости, ты не видел наших? — нерешительно спросил Голен.

— Видел, — ответил Пайкус, вспоминая женщин в черном, — Они держатся.

— Хорошо, — пробормотал юноша, — хорошо...

А что хорошо? Нильда грустно улыбнулась, уйдя мыслями в ту ночь, когда ходила к шаману морского народа, и вспоминая его слова. К сожалению, все сбывается.

Глава 29.

Остров Расхаранарт был довольно велик, от южного материка его отделял узкий пролив, такой мелкий, что в жаркое лето его можно было переходить вброд. На острове было несколько деревень и город Гур-Банахор, который, собственно, эти деревни и снабжали продовольствием. Пришло же кому-то в голову назвать город 'цветущий сад', потому что так его название переводилось.

Засушливый климат и недостаток воды — вот причины того, что земледелие здесь было тяжелым и трудоемким, несмотря на то, что черноватая пыль, покрывавшая всю землю, делала ее очень плодородной. В сезон дождей, повторявшийся здесь два раза в год, зацветая, весь остров действительно на несколько дней превращался в сад, а местное население старалось наполнить дождевой водой абсолютно все имеющиеся емкости. Но той воды ненадолго хватало, приходилось рыть глубокие колодцы. Очевидно, водоносные слои залегали слишком глубоко. Но и это было не самым неприятным, к сожалению, колодцы часто пересыхали.

Так вот, предложения Алексиора касались именно этой важной темы. Когда он озвучил смотрителю городской тюрьмы Кемилю, что умеет находить воду, скрытую в земле, и даже может научить, тот сначала не поверил. Тогда Алексиор, у которого и вправду был этот талант, при помощи рогатой ветки нашел воду прямо посреди тюремного двора, да еще и добавил:

— Залегает довольно близко, метрах в трех-четырех, и если поставить насос...

Смотритель, видя его манипуляции с рогатой палкой, сначала был в недоумении, а когда ветка встала вертикально, указывая вниз, пришел в неописуемое возбуждение. По его команде всех заключенных и стражников согнали во двор рыть колодец, и через пару часов действительно появилась вода.

Кемиль не знал, что такое насос, не знал, как это вообще получилось, но на его глазах свершилось чудо. И он понял две вещи, во-первых, что теперь он разбогатеет, и, во-вторых, что заключенных отлично можно использовать на работах! Разумеется, в воспитательных целях! Вовсе не ради его обогащения. Просто никто не должен есть свой хлеб даром.

Осознав сии великие истины, Кемиль пришел в восторг и обратился к своему необычному узнику:

— Кериб Ароис, проси у меня чего хочешь!

— Раз уж я живу тут, — Алексиор обвел жестом стены тюрьмы, — Мне бы хотелось комнату поприличнее. И еще какое-нибудь занятие для ума. Чтобы я не сдох от скуки.

— Честно говоря, я ожидал, что ты попросишь женщину, — удивленно проговорил смотритель.

— А с чего вы так решили, уважаемый?

— Ну... Ты молодой мужчина, красивый и сильный. Тебя должны очень любить женщины. Но... О, я как-то не подумал... Возможно, ты предпочитаешь...

Алексиор не дал ему договорить.

— Запомните, уважаемый, я не люблю мужчин, чтобы мы больше к этому не возвращались. А что касается женщин, у меня есть невеста, я намерен хранить ей верность.

— О... Ну если так... — смешался смотритель Кемиль от такой отповеди, — Комнату, так комнату.

— И еще, если есть какие-то дела, документы, я мог бы этим заниматься.

— Дела? Да у меня до черта нераскрытых дел!

— Вот и чудесно, уважаемый, вот и чудесно.

— Но ты научишь меня этому фокусу с водой!

— Пожалуйста.

Правда, Алексиор кое о чем умолчал. Для того чтобы искать воду, нужен талант. Но ведь талант, это на 99 частей труд. Вот пусть Кемиль и трудится, пытаясь постичь эту сотую часть. Почему рамка начинает двигаться, а почему не начинает. А сам он теперь начнет заниматься уголовными делами, которых за историю тюрьмы города Гур-Банахора скопилась целая комната. Срочными в первую очередь, а старинными, которым лет по триста, на досуге, для развлечения. Глядишь, и преступности меньше станет, и он не помрет тут от скуки, ожидая удобного момента, чтобы вернуться домой.

* * *

Кемиль Назирах, смотритель тюрьмы города Гур-Банахора, в очередной раз убедился, насколько верны были его первые впечатления.

Этот белый юноша, появившийся здесь буквально ниоткуда.

Собственно, почему ниоткуда? Он уже навел нужные справки по городу, опросил и господина Файзулу, и хозяина того постоялого двора, где мальчишку чуть... Смотритель передернулся, одновременно ухмыльнувшись, да, молодец мальчик. Однако, это детали.

Так вот, нашли его на берегу ранним утром совсем одного. Как пить дать, ночью приплыл с контрабандистами. Разумеется, контрабандисты были вне закона, но зачем их ловить, если можно выгодно сотрудничать?

Вообще, господин Кемиль Назирах обладал потрясающим деловым чутьем. С его способностями ему бы министром быть у повелителя Теврока, а не протирать штаны в этой унылой провинциальной тюрьме. И вот теперь Создатель послал ему в помощь этого юношу с белой кожей и красивыми длинными волосами.

Смотритель покачал головой, опять его понесло не в ту сторону. Главное, что юноша очень умен, имеет даже слишком хорошее образование и явно воспитан повелевать. При этом без чванства и глупого высокомерия.

Конечно же, принц. Только откуда он родом, этот принц?

И вот, после некоторого анализа всех имевшихся у него сведений о соседних царствах, смотритель городской тюрьмы пришел к выводу, что его необычный гость (все-таки он не узник) родом из Забирагана, так здесь называлась страна морского берега, или, как они сами себя называют, из Версантиума.

— Фыр-шан-тум, — проговорил про себя смотритель, — Странное название, а язык-то, язык... прямо язык сломаешь. Однако, кто же он? Аристократ? Как знать... Может, просто титулованный дворянин. Допустим, увивался вокруг дочери какого-нибудь вельможи, чем и прогневил влиятельного человека, и как результат — пришлось спешно спасаться бегством.

Тут господин Кемиль припомнил, что он что-то говорил о невесте. Определенно...

— Впрочем, — сказал себе Кемиль Назирах, — Будь он сам царь. Мне все равно. Я не собираюсь докапываться до его тайн. Этот молодой человек может быть мне полезен, а я, в свою очередь, помогу ему.

Ибо господин смотритель, прежде всего, был деловой человек, и уж если видел выгоду...

Этим собственно вот и объясняется, что после чудесного обнаружения источника питьевой воды прямо посреди тюремного двора, Алексиор поселился в его, Кемиля кабинете. Ибо это и была лучшая комната во всей тюрьме, а также получил полный доступ ко всем уголовным делам города Гур-Банахора и должность следователя. А чтобы новому господину следователю легче работалось, новую приличную одежду и мальчишку прислужника.

В общем и целом, можно сказать, что за истекшие три дня в жизни беглого наследника Алексиора наметилась некоторая стабильность, и маятник судьбы снова качнулся.

Глава 30.

В обеденном зале постоялого двора было довольно людно, несмотря на поздний час. За столами сидели и праздные мужчины, прожигающие вечер, и деловые люди, зашедшие сюда поужинать после удачных сделок, были и просто посетители, решившие остановиться здесь на ночь. Неяркий свет, возбуждающие аппетит пряные запахи еды, негромкая мелодия, которую выводила зурна* и кяманча*, приглушенный говор. Обычная обстановка.

Барсех сегодня целый день пас очередного заезжего купца из стольного города Магриха*.

(зурна* и кяманча* — музыкальные имструменты.

Магрих* — столица царства Магрибахарт на 'черном берегу')

Купец был при деньгах, да и остановился на ночь как раз в этом постоялом дворе. Разумеется, с подачи Барсеха. Напарник Барсеха как всегда сидел в углу, занятый наблюдением. Они не работали три дня после той ночи, когда, казалось бы, безобидный мальчишка, зарезал Габдула. Но нельзя же совсем забросить дела из-за одной неприятности? Габдул сам виноват. Барсех преподнес ему мальчишку на блюдечке, голенького в ванне, а тот умудрился... Да что говорить... Впятером не смогли с сопляком справиться! В общем, Барсех конечно нервничал, но работал. В конце концов, у него клиентов много, одним больше, одним меньше.

Его подопечный уже поднялся наверх, Барсех с его напарником обменялись парой слов, и напарник вышел, сообщить, кому следует, что 'птичка в гнезде'. А Барсех остался в зале, обеспечивать себе алиби. Он сидел, откинувшись на спинку диванчика в кальянной, и курил. И вдруг бедного мошенника как в ледяную воду окунули — в обеденный зал вошел человек, которого Барсех предпочел бы никогда вообще не видеть. Более того, надеялся, что и не увидит.

Двоюродный брат Габдула Ширас, еще худший бандит, чем его дохлый братец. Барсех был уверен, что тот давно уже гниет в царском зиндане славного города Магриха. Ходили слухи, что тот имел наглость попытаться ограбить главного евнуха гарема самого повелителя Магрибахарта Блистательного Теврока. Надо думать, откупился.

Барсех, видя, как Ширас расспрашивает о чем-то хозяина, понял, что наилучшим для него будет незаметно исчезнуть. Что он и сделал, юркнув в коридор, ведущий к покою уединения, а оттуда на улицу. Пробежав рысцой пару улиц, он вздохнул было свободно, однако радоваться было рано. Потому что стоило ему свернуть за угол, как он наткнулся на Шираса, который его похоже тут и ждал.

— А, Барсех, уважаемый, далеко собрался?

— Д-д-да, уважаемый Ширас, домой вот иду...

— Может быть, тебя проводить? Теперь много разного народа по улицам бродит...

— Ээээ... спасибо, не стоит утруждаться...

— Нееет, я думаю стоит. А то, не ровен час, еще прирежут где-нибудь в уголке. А?

Барсех обреченно кивнул. Ширас все равно не отстанет, к тому же, кажется, он собирается пустить ему кровь. И если не попытаться как-то убедить этого душегуба, то его, Барсеха, завтра найдут в ближайшей подворотне дохлого и холодного. Ширас подошел к нему вплотную, вытащил здоровенный кривой нож и демонстративно стал им поигрывать, бедный мошенник при виде ножа чуть не обмочился.

— Скажи-ка мне, Барсех, как случилось, что ты послал моего брата на верную смерть?

О... вот он, шанс...

— Уважаемый Ширас, — со всей серьезностью начал Барсех, — Дело в том, что там произошло нечто непонятное. Какое-то колдовство... Не иначе, как вмешался злой дух!

Ширас скорчил скептическую физиономию, а Барсех, подавшись вперед и вытаращив глаза, заторопился выкладывать свою версию событий.

— Уважаемый Ширас, этот юноша, белый кериб... Он выглядел как мальчик. Очень красивый мальчик для утех. У него была такая маленькая кудрявая бородка, но мне даже показалось, что приклеенная, потому что кожа нежная и белая, как у женщины! И волосы! Волосы! У него были волосы, как у северных наложниц! Такие ухоженные, блестящие...

Барсех развел руками и умолк, словно волосы и есть корень зла, а он не в состоянии описать их губительную силу, при этом, не забывая внимательно приглядываться к бандиту, проверяя, поверил ли тот. Вроде поверил... Так-так, закрепить результат...

— Подумайте сами, точно без колдовства не обошлось! Как иначе мог этот сосунок убить вашего брата и ранить его людей?

— Не обошлось без колдовства, говоришь?

Дело в том, что Ширас уже успел повидаться с людьми из банды покойного двоюродного братца, и они говорили о Барсехе много разного, но ничего хорошего. Ширас не слишком поверил их россказням, и потому решил все проверить сам.

— И где теперь этот мальчишка?

— В тюрьме, — с готовностью ответил Барсех, — Найди его, и убей мерзавца, посмевшего поднять руку на твоего брата!

— В тюрьме, говоришь?

— Да, уважаемый, — мошенник уже надеялся, что опасность миновала.

— Ага... Значит, по твоим словам получается, что этот белый кериб, мальчишка, которого ты продал, смог повести себя как мужчина?

— Ну... Возможно...

— Значит, он заслужил смерть мужчины. В честном бою.

— Ээээ... дааа...

— А какую смерть заслужил ты?

— Я?!

— Ты, уважаемый.

— Но я не виноват!

— Значит, попадешь в рай, прямо к гуриям, — проговорил Ширас, резко выбросив вперед руку.

Барсех даже вскрикнуть не успел, нож вонзился ему в горло. Только кровь забулькала. Бандит вытащил нож, не спеша вытер, толкнул ногой тело мошенника и сплюнул. Потом так же не спеша огляделся, прислушался и на удивление быстро исчез. Так что, проходившие по этой улице через пару минут стражники наткнулись на еще теплый труп Барсеха. И вокруг никого.

А на завтра дело об убийстве горожанина Барсеха Мекериша первым ляжет на стол нового следователя городской тюрьмы господина Ароиса.

Глава 31.

Рано утром новый следователь городской тюрьмы Гур-Банахора господин Ароис проследовал из своей спальни, бывшего кабинета тюремного смотрителя Кемиля, в свой новый кабинет, бывшую тюремную канцелярию. А где же помещался теперь кабинет смотрителя? О, он был в процессе строительства.

В центре тюремного двора рядом с новым колодцем спешно возводилось нечто вроде солидного павильона, имеющего отдельный выход на улицу. В котором теперь и должен был господин смотритель принимать посетителей, желающих заняться поисками воды на личных участках. А пока павильон строился, Кемиль Назирах организовал масштабную рекламную компанию, приводя желающих своими глазами увидеть чудо, сотворенной белым керибом — новый колодец, полный воды.

Обычно сдержанные и скептически настроенные горожане быстро теряли спокойствие при виде воды, оказавшейся столь легко доступной. И к полудню в тюремный двор они уже валили толпой. Согласитесь, когда тут выбрать время смотрителю, чтобы сидеть в кабинете? Он должен был быть с народом, отвечать на вопросы, подогревать интерес, интриговать, говорить многообещающими загадками. Короче, продвигать свой новый бизнес-проект. А делами тюрьмы в это самое время прекрасно займется новый следователь.

Собственно, именно уголовными делами кериб Ароис (он же Алексиор) и занимался. Увидев одним из первых дело об убийстве горожанина Барсеха, господин следователь откинулся в кресле и присвистнул. Вообще-то, он тогда еще заподозрил, что прилипчивый 'друг' чужестранцев не зря привел его тогда в именно этот постоялый двор, где его ограбили и едва не убили. Значит, Барсех имел связи с преступным миром. А то, что его нашли вот так, зарезанным посреди улицы, больше всего похоже на обычную расправу между подельниками. У Алексиора мелькнула догадка, хотя, какие догадки, это и так ясно, что с ним за убийство того бандита Габдула тоже постараются поквитаться. Знал бы он, как быстро это произойдет.

* * *

Ширас следил за передвижениями людей у ворот тюрьмы уже давно. С самого раннего утра. Он изменил свою внешность, наклеил бороду и брови и притворился землевладельцем с черного берега, тоже желающим у себя на участке найти воду. Однако изображал сомнения и недоверие, а потому расспрашивал всех и обо всем. И только удостоверившись, что белый кериб, которого теперь почти все знали если не лично, то понаслышке уж точно, находится в здании тюрьмы. Осталось только войти, незаметно подобраться и...

И вот тут странная честь бандита начинала возмущаться. Непонятная история о том, что белый юноша, которого застали голым в ванне, смог изранить пятерых вооруженных бандитов, а его брата, который не был бестолковым неженкой, и вовсе заколоть, не давала ему покоя. Потому что двоюродный братец Шираса Габдул был силен как бык, и оружием владел не хуже самого Шираса. И победить его в открытом бою было совсем не просто. Значит что? Этот белый юноша непобедимый воин? Или это и вправду колдовство?

А вот это надо бы проверить! Но воины не наносят ударов из-за угла, это удел бесславных наемных убийц. Воины дорожат своей честью, и слава для них — лучшая награда. Потому Ширас решил найти белого кериба и предложить ему честный поединок.

Это оказалось не сложно.

Всего лишь войти, поговорить пару минут с Кемилем, принять его деловое предложение. Без возражений выложить названную сумму и попросить вызвать того самого героя быстро распространившейся легенды — господина Ароиса, которого тут успели окрестить искателем воды. Дабы лично познакомиться.

Алексиор пришел.

Ширас впился в него взглядом. Он видел перед собой очень молодого человека, скорее юношу. Темная одежда, обычная в этих краях. Но вот голова не покрыта. Волосы... Густые золотисто каштановые волосы волнами ложились на плечи и доставали до лопаток, волосы были изумительны и сразу привлекали внимание. И нежная белая кожа. Румянец, совсем как у девушки. Мальчик действительно очень красив. Он мог понять Габдула.

— Но, черт побери, сказал он себе, — В глазах мальчишки нет даже намека на то сладострастие, что сулит взгляд мальчика для утех. Это твердый взгляд уверенного в себе мужчины. Как мог Габдул так ошибиться? Непонятно... Возможно, обнаженное тело мальчишки помутило ему разум?

Видя, что заезжий землевладелец его бесцеремонно разглядывает, Алексиор решил подать голос:

— Уважаемый, чем могу быть полезен?

Ширас продолжал разглядывать юношу. Хмммм, ну и акцент у него... Точно с того, другого берега...

— Простите, уважаемый, если вам ничего не нужно, я с вашего позволения вернусь к делам, — терпение господина следователя истощилось.

— Не спешите. Вы тот, кого зовут Ароис?

— Вы угадали, — этот человек начал раздражать Алексиора.

— Отлично, белый кериб, я вызываю тебя на поединок. За убийство моего двоюродного брата.

Ширас избавился от маскировки и предстал перед смотрителем Кемилем тем, кем и являлся — бандитом и матерым убийцей. Однако мало знать о человеке все, или почти все, надо его еще поймать на месте преступления. А раз не пойман, то и не вор.

— Уважаемый Ширас, чрезвычайно рад видеть столь знаменитого бандита в стенах моей тюрьмы, — счел своим долгом вмешаться смотритель тюрьмы Кемиль, которому совсем не понравилась мысль, что источник его будущего благосостояния может быть сейчас без всякой жалости убит.

— Ха-ха-ха... А вы шутник уважаемый Кемиль, — бандит оценил его своеобразный юмор.

— Господин Ароис наш новый следователь. Он должностное лицо и не может принимать подобные вызовы.

— Да? Он что, не мужчина? — деланно удивился Ширас.

Алексиору все это вдруг смертельно надоело, он сказал:

— Назначьте время и место, уважаемый, и я с вами встречусь. А сейчас, прошу извинить, мне надо доделать дела, — кивнул всем и вышел.

— Ээээ... — протянул Кемиль.

— Хороооошшш, — не мог не восхититься Ширас.

— Я готов заплатить вам... — неожиданно для себя выдал Кемиль.

— Не бойся, я не убью его. Бой будет до первой крови. Он мне самому нравится.

— Да? Ну, раз так... — смотритель немного успокоился, — Итак, уважаемый Ширас, ваши условия?

— Сегодня в четыре. За стенами города, за первым поворотом дороги. Бой будет на саблях. Как я уже сказал, до первой крови. Я не хочу его калечить, он слишком красив.

— Он не любит мужчин, — заметил тюремный смотритель.

— Тем приятнее будет победа, — сказал бандит и вышел.

Кемиль долго смотрел ему вслед, потом пошел к Алексиору в канцелярию. Тот как ни в чем не бывало, сидел, зарывшись в дела, Кемиль поразился спокойствию парня.

— Поединок назначен на четыре часа по полудни. За стенами города. Оружие сабли.

Белый кериб просто кивнул. Кемиль не выдержал:

— Послушай, Ароис, мне кажется, тебе лучше поскорее скрыться. Я дам тебе денег, у меня есть надежный канал, я переправлю тебя...

Алексиор вскинул на него глаза и сказал, не дав тому договорить:

— Благодарю. Благодарю за нежданную помощь и дружеское участие. Но... Я буду драться. Больше я не стану бегать. Никогда.

Кемиль Низирах покачал головой и ушел, размышляя о том, что же оставил в том краю, откуда ему пришлось бежать, этот странный юноша с белой кожей и стальным характером.

Глава 32.

К четырем часам Алексиор в сопровождении Кемиля и четверки стражников был на месте. Он хотел идти один, но тюремный смотритель, зная людскую подлость, его одного не отпустил. Ширас уже ждал его там. И был один.

Противники быстро разобрали оружие, которое принес Кемиль Назриах, и заняли позиции. Перед боем Ширас обратился к белому юноше:

— Я не убью тебя, даже не покалечу. Ты слишком красив. Но если мне удастся победить тебя, ты будешь моим.

Алексиор усмехнулся. Они тут все озабоченные какие-то. Помешанные на сексе. Что, у них нет женщин, что ли?

— А если победить удастся мне? — спросил он.

— Тогда я буду твоим, — ответил Ширас и подмигнул ему.

— Станешь моим? Ляжешь под меня? — хотелось понять, что этим бандитом движет, — Ты же вроде собирался мстить за смерть брата, а хочешь стать мне мальчиком для утех?

Ширас взъярился:

— Не болтай! Убить тебя было бы слишком просто. Ты должен познать унижение. Потому что умереть от твоей руки было для моего брата унижением! А для тебя унижение — спать с мужчиной! И потом, ты и вправду очень хорош. Ты будешь сладко стонать в моих руках...

— Довольно!

Терпение Алексиора истощилось, он начал бой. Собственно, Ширас того и добивался, вывести мальчишку из себя. Тот начнет допускать ошибку за ошибкой, а он, старый опытный воин, будет играть им, как кот с мышью. Однако все вышло не совсем так, как Ширас предполагал. Мальчишка действительно допускал ошибки, но только он ни разу не смог его подловить, более того, сам допускал такие промахи, что даже стыдно становилось, Бандит, чувствуя, что может проиграть, пошел в атаку. Несколько быстрых как молния выпадов, переход... И вот, мальчишка внезапно провел незнакомый прием и обезоружил его. А после отошел в сторону, великодушно позволив поднять саблю.

Бандит был опытный воин, весьма. И все же сейчас он проигрывал. Ширас поднял оружие, встал в стойку. Оттого что победить мальчишку оказалось ему не по силам, он испытывал страшную досаду. И с досады совершил еще одну ошибку, потому что давно уже не разум говорил в его словах, но чистый кураж. Он уже и забыл, что дуэль была до первой крови, он хотел смерти, своей или его.

— Мальчик, ты что, боишься пустить мужчине кровь?

— Не боюсь, — и в ту же секунду Алексиор снова обезоружил бандита и, хрипло выдохнув, прижал саблю к его горлу, — Проси прощенья. За себя и за своего мертвого братца.

— Никогда, — проговорил бандит, — Лучше смерть. Ну же, бей...

Алексиор смотрел в его глаза, бандит готов был умереть. Внезапно он отбросил саблю и повернулся к нему спиной, проговорив:

— Я не хочу убивать тебя. Мне это не нужно. Уходи.

— Тогда я убью тебя, — выкрикнул Ширас, поднимая саблю, — Обернись, Белый кериб! Обернись! Слышишь!

Но Алексиор не стал поворачиваться, только покачал головой:

— Нет. И ты не сможешь убить меня. Уходи.

— Нет, — опустил оружие Ширас, — Отныне я твой.

Алексиор только засмеялся:

— Я не люблю мужчин.

— Долг жизни. Теперь я твой слуга.

— Я сам нищий, какой у меня может быть слуга?

Он подошел к этому странному юноше и положил ему руку на плечо:

— Тогда я стану твоим преданным другом, кериб Ароис.

На эти слова Алексиор обернулся. Ширас протягивал ему руку. Он взглянул в глаза человеку, с которым он только что дрался насмерть, и спросил:

— Друг?

— Друг.

— Согласен.

Они пожали друг другу руки, а Кемиль, до того стоявший в стороне с трепетом ожидая окончания этого поединка, наконец-то выдохнул с облегчением, и с радостным воплем приблизился к участникам благополучно завершившейся дуэли.

— Уважаемые, мы могли бы перенаправить вашу энергию с убийства друг друга на более прибыльные дела!

— Воистину, — ответил ему Ширас.

А потом, еще раз взглянув на Алексиора, со вздохом заметил:

— И все-таки ты слишком красив для мужчины, уважаемый Ароис, — и, видя, что тот снова начинает заводиться, добавил со смехом, — Шутка, уважаемый! Прости. Никто не сомневается в тебе, друг.

— Тогда к чему эти разговоры?

— О, привыкай, белый кериб, у нашего народа есть такая чудесная черта...

— Кх-кхммм... — вставил свое слово Кемиль, — Уважаемый Ширас, вы напрасно открываете этому молодому человеку все наши тайны. И тем самым даете ему оружие против нас.

— Он мой друг, а от друга у меня нет тайн, — гордо ответствовал бандит.

— Я предупреждал, — теперь Кемиль мог считать свою совесть спокойной.

— Так что там за тайны, уважаемые? — Алексиор почуял подвох и развеселился.

— Ээээ, дело в том, что мы, магрибы*, если знаем о человеке что-то, над чем можно хоть как-то посмеяться, или просто досадить ему, будем подкалывать его, и повторять до бесконечности, пока он не взбесится. И, поверь, любой из нас непременно сделает это, даже если ему будет грозить смерть.

(— магрибы*— так именуют себя жители Магрибахарта).

— Да, уважаемый Ширас? А знаете, мне очень нравится эта ваша черта.

— В таком случае, добро пожаловать в наши ряды! — Ширас широко улыбнулся.

— Спасибо. Кстати, уважаемый Ширас, говорят, вы с какой-то целью посещали жилище главного евнуха гарема самого повелителя Магрибахарта?

Бандит действительно наведывался в дом главного евнуха, этого жирного мешка с золотом. С целью ограбления, разумеется. Старый паук и не заметил бы, что его казну чуток пощипали, если бы грабителю не вздумалось прежде навестить комнату его любимой прислужницы. Подумать только, сам ни на что не способен, а такую сочную и свеженькую девочку держит при себе! Это несправедливо! Что там эта жирная кастрированная каракатица может, только облизывать?! Вот он и решил восстановить справедливость и одарить бедняжку настоящей мужской лаской. Немного. И слегка увлекся. Там его и сцапали. После чего неуловимый бандит Ширас загремел прямиком в царский зиндан.

Но нет худа без добра.

Потому что схваченный в постели прекрасной гурии вор был чист как стеклышко, кроме собственных спущенных шаровар, при нем ничего не было обнаружено. Получалось, вроде как и не вор вовсе, а просто любовник. А к неудачливым любовникам повелитель относился намного снисходительнее. Тем более что главный евнух давно уже действовал повелителю на нервы, вечно жаловался на его наложниц. Никакого, де, уважения к его сединам! К тому же, как выяснилось, захапал себе такую миленькую девочку-конфетку...

А потому, в порядке царской милости, Ширасу позволено было откупить свою свободу. Да, свобода обошлась бандиту в кругленькую сумму, но жизнь-то дороже.

В общем, история вышла занятная, и как ни старался знаменитый бандит сохранить ее в тайне, о ней все равно узнал весь Магрибахарт.

Ширас зло сверкнул глазами на Кемиля, тот только развел руками:

— Слава всегда идет впереди человека, — отвечал тюремный смотритель с ехидной улыбочкой.

Бандит скрестил руки на груди, насупился и важно произнес:

— У меня там было дело.

— А... Дело, говорите, уважаемый Ширас, а я подумал, что вы тоже собираетесь поступить евнухом к повелителю в гарем, и пришли проконсультироваться у специалиста...

Договорить Алексиор не успел, бандит с воплем:

— Зря я тебя не убил! — кинулся на него с кулаками.

Алексиор давился смехом и вяло уворачивался, а смотритель Кемиль и четверо стражников, стоявших в сторонке корчились, пытаясь не заржать в полный голос. В конце концов, видя, что Алексиор не сопротивляется, бандит угомонился и стал сам смеяться вместе со всеми:

— Ты далеко пойдешь, белый кериб! У тебя талант говорить гадости!

— Ты не поверишь, уважаемый Ширас, как много у этого юноши разных талантов! — воскликнул Кемиль Низирах, — Если воплотить в жизнь хотя бы часть его идей, мы все не просто озолотимся, мы станем советниками повелителя!

— Что ты говоришь?! Мне нравится идея стать советником, — прищурился Ширас, — О... Я тогда все припомню той жирной кастрированной каракатице! Как я буду над ним издеваться...

И тут оба, бандит и тюремный смотритель наперебой стали строить грандиозные планы обогащения и бредить будущим величием.

— Господа, вы ничего не забыли? — вмешался в их мечты Алексиор.

— Что?! — непонимающе уставились на него оба.

— А то, что зверя надо убить, прежде чем снимать с него шкуру, уважаемые. И чтобы достигнуть хоть чего-нибудь, надо много и упорно работать.

— Кемиль, где ты его откопал? Он всегда так помешан на работе?

— О, ты бы видел, как он замечательно драит отхожие места... — начал было тюремный смотритель.

— Может быть, мне припомнить, что через месяц будет ежегодная инспекционная проверка? — задумчиво покачал головой Алексиор, — Да... Интересно, вот начнут проверять дела в тюремной канцелярии...

— Я все понял, уважаемый Ароис, я буду нем как могила, — тюремный смотритель мгновенно перестал подкалывать парня, вспомнив какую огромную взятку ему пришлось заплатить в прошлый раз, да и вообще, во все прежние годы.

Ширас перевел взгляд с одного на другого и неожиданно сказал:

— Жизнь послала мне шанс стать порядочным человеком. Достойным человеком. Измениться. Шанс принес ты, Ароис. И я им воспользуюсь. А мой брат был сам во всем виноват.

Тут он поклонился и приложил руку к сердцу:

— Для меня честь быть твоим другом, юноша-чужестранец. Какие бы причины не привели тебя к нам, я уверен в одном. Таких людей как ты мало. Они у Создателя все наперечет. И твоя судьба еще не раз изменится, пока ты не займешь то место, которого достоин.

Это были странные, почти пророческие слова, от них душа Алексиора затрепетала в ответ, как струна, тронутая порывом ветра. Какое место... Чего он достоин...?

Глава 33.

Государыня Онхельма собиралась отойти ко сну. Ей приготовили ароматную ванну, принесли немного вина со специями и засахаренных фруктов. Привычка великая сила, хотя в Версантиуме свежие фрукты были круглый год, царица-то была северянкой, она предпочитала цукаты. Камеристка Мила расчесывала ее чудесные золотые волосы и укладывала их на ночь. Онхельма молча смотрела в зеркало невидящим взглядом, когда услышала:

— Государыня, Ваше Величество... Вы такая красивая, такая красивая...

— Ах, — устало махнула рукой царица, она и так знала, что красива, — Скажи что-нибудь новое.

— Государыня, простите мне мою дерзость, но так жаль, что...

— Что?

— Ну... что такая красавица теперь вынуждена будет спать одна... — Мила потупилась и покраснела от смущения, краснеть по заказу она научилась еще в детстве.

— Да... — отрешенно отвечала царица, потом вдруг опомнилась — Что?! Что за глупости ты болтаешь?

— Государыня, не гневайтесь... Но это не справедливо, чтобы такая красивая молодая женщина осталась без мужской ласки.

Онхельма повернулась к ней лицом и расхохоталась.

— Однако какие мысли у тебя в голове? Разве положено девушке знать что-то о мужских ласках?

Камеристка поняла, что немного переборщила, но царица не сердится, и присела в реверансе.

— Не положено, Ваше Величество. Простите.

— Ладно. В принципе... ты говоришь правду, Мила, но мне негоже тебя слушать.

Она подмигнула и рассмеялась пуще прежнего, а служанка осмелилась хихикнуть в ответ. Тут Онхельма перестала смеяться и сказала серьезно:

— Достань мне что-нибудь из вещей той слепой девчонки, Евтихии.

— За... Зачем?

Царица подкатила глаза. Бестолочь. И вот с такими помощниками ей делать дела?

— Затем, Мила, что слепая пропала больше недели назад. А имея ее вещь, я могу попытаться найти девочку. Все-таки будет утешение для ее несчастной матери, — лицемерно добавила она.

— Ах, государыня... вы точно святая...

— Прибереги лесть для более удобного случая. Достанешь?

— Разумеется, госпожа, — Мила смотрела серьезно и даже жестко.

Из чего Онхельма сделала вывод, что этой девице все прекрасно понятно. Что ж, значит, не такая уж и дура. Тем лучше, будет полезна — получит преференции. Царица отвернулась к зеркалу и проговорила:

— А после мы подумаем о том, что ты говорила в самом начале.

— О чем, государыня? — не поняла Мила.

Все-таки бестолочь.

— О моем одиночестве в постели, — Онхельма в зеркале смотрела ей прямо в глаза.

Камеристка ничего не ответила, только взгляд ее показывал, что тут-то она может оказать просто неоценимые услуги. А главное, будет нема как могила.

* * *

Теперь утро государыни Онхельмы начиналось с посещения больного мужа. Несколько минут наедине, немного силы, чтобы продлить ему жизнь, немного общения. В смысле, царица рассказывала безмолвному и неподвижному супругу о своих планах. Разумеется, не обо всех, ибо и стены имеют уши. Она никого не боялась, но зачем давать кому-то в руки подобное оружие? Государыня собиралась править хорошо и мирно, чтобы народ любил ее. Ей очень нравилось, как жители Версантиума приветствовали ее на улицах, может быть, это и немного по-детски, но царице хотелось популярности.

— Итак, мой дорогой муж, сегодня у твоей жены будет первый рабочий день. Пожелай мне удачи. Можешь даже поцеловать. Не можешь? Ах, как жаль...

Ей вдруг стало стыдно своего цинизма, все-таки издеваться над тем, кто не может тебе ответить, это как-то... В общем, она была сильным противником, во всяком случае, таковой себя считала, и победа над бессловесным больным не показалась ей достойной победой. Как бы даже наоборот, захотелось загладить свою вину и сделать что-нибудь благородное, или хотя бы просто доброе.

— Вильмор... Я постараюсь позаботиться о семьях... Ты понимаешь, о чем я.

Но Вильмор молчал в ответ на ее желание как-то загладить свою вину, и царице не получившей желаемого одобрения, стало немного досадно. Она посидела рядом с мужем еще пару минут молча, потом встала и вышла, а в комнату вернулись сиделки.

Царь, недвижимый, скованный оцепенением, бессловесный, тем не менее, оставался царем. И пока он жив, так и будет. Государь Вильмор был не из тех, кто отказывается от ответственности, даже на смертном одре. А потому он озаботился словами своей жены. Ибо знал кое-что, с чем ей придется столкнуться на пути к своему желанию властвовать над страной. Возможно, не все пройдет так гладко, как новая царица планирует. А это может спровоцировать очередную волну жестокостей. На что способна его юная и прекрасная как весна женушка, он уже имел возможность убедиться.

Просто все не так просто.

Когда умерла его первая жена, властительница Мелисандра, остались символы власти царского рода. Великого рода колдунов, история которых уходила корнями вглубь веков, и, поскольку там как-то отметились еще и морские драконы, история была запутанной и изобиловала тайнами.

Так вот, одной из тайн были те самые символы власти. Часть из них была утеряна, ибо предки Мелисандры вели довольно бурный образ жизни. И сейчас старый Хранитель печати, оберегал как зеницу оставшиеся два. Печать и царское кольцо. Оба эти предмета хранились в специальной раке из черного дерева, выложенной чистейшим белым серебром. И печать, и кольцо представляли собой округлые, диаметром чуть больше фаланги большого пальца то ли инкрустированные пластинки, то ли камеи, в очень простых оправах из белого металла. Нечто, вроде металлической чешуи или фрагмента черепашьего панциря. С внутренней стороны видно было, что пластинки переливаются как перламутр, а с внешней — на темно голубом фоне выпуклая белая звезда. Восемь лучей. Герб царского рода, герб Страны морского берега.

Все дело в том, что далеко не каждый мог одеть на руку царское кольцо, а только тот, кого это кольцо примет. Сам Вильмор носить кольцо царского рода не мог, никогда и не пытался, зная, что не обладает необходимыми для этого качествами. И царю оставалось только молиться, чтобы его опасная и непредсказуемая как акула жена не овладела символами власти и не сотворила со страной чего-нибудь ужасного. Что он и делал, когда услышал откуда-то изнутри голос, ответивший ему:

— Не бойся, человек.

И вот как после этого не бояться? Когда начинаешь голоса слышать. Но Вильмору наоборот стало тепло на душе, оттого что в том пустом одиночестве, куда он был погружен, обозначилось чье-то присутствие. Он успокоился и действительно заснул по настоящему, впервые с тех пор, как отказало его сердце. Во сне ему увиделось детство, кормилица, мама... По щеке Государя скользнула слеза, но сиделки даже не заметили, они были заняты разговором.

Темный дух Сафор, который часто приходил проведать царя, с неудовольствием покачал головой. Эти не заметят, даже если больного вынести из комнаты на их глазах.

Сегодня он в первый раз говорил с Вильмором. И тот не испугался.

Глава 34.

Как и предполагал Вильмор, первый рабочий день государыни принес ей несколько сюрпризов. Когда она явилась в кабинет своего мужа, имея совершенно определенное желание поработать во славу теперь уже своей страны, ее ждал у входа хранитель царской печати Омнигус.

— Государыня, — старик согнулся в поклоне.

Онхельма ответила легким кивком, про себя подумала:

— Не переломись, дедуля.

И прошла в кабинет. Только царица уселась в кресло, старый хранитель подступил к столу, церемонно поклонился еще раз и произнес:

— Ваша Величество, по обычаю я должен прежде всего представить Вам символы власти.

— Так в чем проблема, уважаемый? Принесите мне их, и будем считать этот вопрос исчерпанным. У нас и без того масса дел.

— Ээээ... Простите, Ваша Величество, это не так просто. Вам придется проследовать со мной туда, где они хранятся.

Онхельма слегка разозлилась, но не стала показывать свое недовольство, просто сказала:

— Ведите.

Однако нечто, дремавшее в глубине ее души, это ее второе, внутреннее 'я', заворочалось, и подняло голову с интересом, всплывая на поверхность, словно гигантский спрут из морских глубин.

Хранитель снова поклонился и вытащил ключ. А после подошел к стене и нажал на... Онхельма даже не заметила, куда он нажал, надо бы потом узнать поподробнее. Каменная кладка расступилась, и взору открылась простая деревянная дверь без всяких украшений. Это было странно, потому что стены кабинета, как и почти все во дворце, были выложены из мрамора, украшенного резьбой, Пилястры с капителями, резные фризы, фрески. Все удивительно красиво и богато. А эта простая дверь выглядела так, словно она намного древнее всего, что здесь есть. Гораздо древнее.

Омнигус отпер дверь своим ключом и жестом пригласил Онхельму войти. За дверью было помещение, слабо освещенное непонятно откуда проникающим мягким светом. Еще одна дверь. Около нее закрепленная на стене металлическая рука, держащая факел. Хранитель взял факел, зажег и отпер следующую дверь. За дверью был наклонный коридор, пол которого уходил вниз по кривой против часовой стрелки. Они пошли дальше, Онхельма заметила, что двигаться трудно, будто идешь, преодолевая незримую преграду. На пути несколько раз им попадались факелы на стенах, проходя мимо, Омнигус зажигал их. Чем ниже они спускались, тем становилось холоднее. Под конец дыхание вырывалось белым паром, Онхельма поежилась.

— Прошу прощения, государыня, здесь не жарко, — произнес хранитель, — Но мы уже пришли.

Они действительно пришли. Очередная дверь, отпертая ключом. Маленькое пустое помещение. Омнигус зажег факел. В центре на каменном пьедестале стоял ящичек из черного дерева, выложенный серебром.

— Это здесь, Ваше Величество.

Он открыл ящичек, благоговейно протянул руки и вытащил содержимое. В небольшой черной бархатной шкатулке на подушке лежало два предмета. Печать и кольцо. То, что скрывалось внутри колдуньи, при виде простецких, но явно древних безделушек, почему-то испытало тревогу и затаилось. Онхельма хмыкнула:

— Белая звезда на голубом поле, как оригинально. В точности как герб.

Омнигус был серьезен:

— Это и есть древние символы власти царей нашей страны. И главная ее тайна.

— Это всего лишь кольцо и печать. Не более.

Хранитель только стрельнул в нее пронзительным взглядом и произнес:

— Попробуйте надеть кольцо, Ваше Величество.

Царица подкатила глаза и, пожав плечами, взяла с подушечки кольцо из белого металла, с оправленным в него круглым медальоном. Как ей показалось, из голубой эмали. С восьмиконечной белой звездой в центре. Осмотрела его со всех сторон и надела на указательный палец правой руки. Кольцо было великовато и болталось на пальце.

— Покажите, — строго сказал старик.

Онхельма собиралась было возмутиться, что он посмел так, без всякого почтения обратиться к царице, но внутренний советчик, уже взявший над ней власть, велел молчать и слушать. А хранитель в этот момент затряс головой и воскликнул:

— Плохо! Очень плохо... Ладно... Возьмите печать.

Она еле смолчала, но взяла печать.

— И что?

— Поставьте оттиск вот... хотя бы вот здесь.

Он вытащил листочек бумаги из кармана, похоже, какие-то его записи. Онхельма фыркнула и приложила к листу печать.

— Вот!

На листе не осталось следов. Хранитель всплеснул руками и забормотал:

— Плохо! Плохо... Ужасно...

— Послушайте, вы, — ей так и хотелось обозвать его старым ослом, — Если печать не макнуть в чернила, то никаких следов и не будет! Неужели не ясно?!

Тот мученически сморщился, потом выдавил:

— Я должен объяснить... показать... Дайте мне кольцо.

Онхельму все это стало просто бесить, и к черту того, кто сидит внутри! Но она в очередной раз смирилась, сдернула с пальца кольцо и протянула старому хранителю. Тот взял его, надел на палец. И Онхельма поразилась. Оправа кольца исчезла, а голубой медальон со звездой казалось, просто приклеен к руке.

— Что это еще за фокус?

— Ваше Величество, чтобы владеть нашей страной, нужен особый дар. И не один. У меня один из даров есть, но проявляется он не в полной мере. Видите, кольцо принимает меня, но не до конца.

— А до конца, это как?

— Оно должно стать невидимым, стать частью того, кто имеет право им владеть.

Онхельма кивнула. Ситуация все больше и больше выводила ее из себя.

— А печать?

— Печать меня вовсе не принимает, — предвосхищая ее вопрос, сказал, — в руках того, кого принимает этот символ власти, он оставляет оттиск. Белую звезду на голубом поле.

— Понятно. Ваши символы власти меня не принимают. И что из того? Я все равно царица.

— Да, Ваше Величество, вы царица... Но нам срочно, в ближайшее время, необходим наследник, владеющий всеми дарами, либо пара наследников, каждый из которых владеет хотя бы одним даром. Иначе...

— Что иначе? Что?! Это всего лишь побрякушки! — Онхельма вышла из себя, а то, что контролировало ее изнутри, жадно желало услышать ответ.

Хранитель прищурился, глядя на нее так, словно гнев этой женщины его совершенно не трогал:

— Ваше Величество, вы никогда не обращали внимания на то, что цари Версантиума ходят по городу без охраны? И границы наши не охраняются? А стража наша? Армия? Небольшие отряды, символические, ради статуса. Да, у нас есть застенок. Но, Ваше Величество, узники в застенке появились впервые за последние пятьдесят лет, и то...

О том, что казненные были, скорее всего, не были виновны, старый хранитель не стал говорить, но Онхельма поняла, именно так он и подумал.

— И что из того? — недоверчиво спросила царица, ее внутреннее Я приготовилось услышать главную тайну этой страны.

Омнигус вздохнул.

— Сила этих символов власти охраняет страну, охраняет ее народ, ее царей. Дает нам возможность пользоваться плодородием земель и морскими богатствами. Понимаете?

— Чушь какая-то... Скажите на милость, и как другие народы обходятся без ваших символов власти?

— Символы власти указывают на того, кто достоин быть властителем.

— Ты хочешь сказать, что я не могу быть царицей, раз эти побрякушки 'не принимают', как ты говоришь, меня?

— Вы сами это сказали, Ваше Величество.

— И нам следует найти подходящих людей для этой цели? Так?

— Да. В Версантиуме многие имеют дар. Вы будете исполнять обязанности царицы, пока наследник или наследники не смогут принять власть, но надо как можно скорее обратиться ко всем...

— Довольно, — она вскинула руку, — Проводи меня обратно.

Обратный путь прошел в полном молчании. Когда хранитель Омнигус запер последнюю дверь, вернув на место мраморную кладку, царица устало улыбнулась и сказала:

— На сегодня довольно. Я хотела бы остаться одна.

Омнигус поклонился и пошел к выходу. Внезапно решение проблемы пришло к колдунье из глубины сознания. Лицо царицы сначала осветилось, а потом его исказила злобная гримаса, и когда хранитель печати был уже в дверях, в его спину врезалось смертельное заклинание. Старик беспомощно взмахнул руками, схватился за сердце и рухнул на пол, закатив в агонии глаза. Онхельма чуть двинула рукой, дверь за ним закрылась, отделяя ее от того, что будет происходить в коридоре. Тут она вспомнила про стражу, стоявшую у дверей, нехорошо усмехнулась и щелкнула пальцами. Резной каменный карниз над головами людей, склонившихся к упавшему хранителю, обрушился, придавив всех троих.

— Очень хорошо, — подумалось Онхельме, — Отлично проделано. Казалось бы, бесполезные архитектурные излишества, а и от них может быть польза.

Она откинулась в кресле.

Опять это ощущение второсортности. Второсортности!

Проклятая страна. Проклятая! Не желает принимать ее? Она мрачно расхохоталась. Ничего, об этом уже никто не узнает. Мертвые не умеют разговаривать. Пусть себе их драгоценные символы власти полежат в хранилище. Она и без них прекрасно обойдется.

* * *

— Зря ты так думаешь, женщина с золотыми волосами, — подумал темный дух Сафор, на глазах которого и произошла вся сцена, — Зря...

Глава 35.

В коридоре за стенами царского кабинета слышалась возня, вскрики и какой-то навязчивый шум. Онхельма скривилась, не дадут спокойно поразмыслить. Потом беготня стихла, в двери царского кабинета стали деликатно стучаться. Царица приняла невозмутимо-серьезный вид, встала и открыла дверь. Один из советников.

— Государыня, Ваше Величество, хранитель Омнигус... он скончался... Сердечный приступ. Еще и карниз отвалился и придавил его вместе со стражей. Нужен срочный ремонт...

— Ах, какое несчастье! — Онхельма была сама озабоченность и сочувствие, — Он недавно вышел от меня и был в полном порядке... До этого мы с ним ходили... в общем, принимать символы власти, а после он сказался уставшим, и я его отпустила. Все-таки наш хранитель в почтенном возрасте... Что вы говорите... Какое горе...

— Да, Ваше Величество, увы... Другого хранителя у нас нет. Его нужно найти среди жителей страны. Дар...

Она не дала советнику договорить. И снова внутренний советчик подсказал ей верный ход:

— Принесите мне ключ, я сама позабочусь о сохранности символов моей власти.

Тот замялся, но не решился возразить.

— Да, Ваше Величество...

Онхельма взяла ключ, поблагодарила советника кивком и велела:

— Сегодня объявляется торжественное прощание с нашим Хранителем печати. Прошу, передайте мою волю. А заседание Совета переносится на... послезавтра. Все, идите. Нет, постойте. Пусть в дворцовом храме отслужат молебен за здоровье нашего государя Вильмора. Дай Бог, чтобы наш государь скорее поправился.

— Будет исполнено, государыня Онхельма, — советник мялся, не решаясь уйти.

Царица взглянула на то, как поблескивает в отраженном свете лысина советника, окруженная кустиками седых волос, и очередное озарение снизошло на нее изнутри.

— Ах, я бы сейчас выпила глоточек вина, столько волнений... Не хотите выпить со мной?

— Почту за честь, Ваше Величество.

Государыня Онхельма улыбнулась, поражаясь тому, насколько верны и своевременны подсказки, которые приходят из глубины сознания. Ключ у нас, теперь этот старикан передаст остальным ее распоряжение. А дальше... Дальше, чтобы он не болтал лишнего, куда дел ключ, его пора отправить на отдых. Вечный отдых.

Она налила им обоим по бокалу красного вина со специями из серебряного кувшина, стоявшего на резном столике. Незаметно уронила в его бокал несколько крупиц того темного порошка, что носила в перстне. Для разных подобных случаев. А потом чокнулась с ним и выпила за здоровье государя Вильмора.

Советник ушел, исполненный уверенности, что ослепительно прекрасная молодая царица просто кладезь мудрости, и полна заботы о народе. И им несказанно повезло, что государь Вильмор на ней женился. Правда, голова немного кружилась, но это верно оттого, что вино слишком крепкое. А может от красоты царицы...

Онхельма долго смотрела на ключ, потом подбросила его в руке и опустила в карман, решив припрятать до лучших времен.

* * *

Сегодня Нильда снова выводила Голена на воздух, подышать. Василий специально для него соорудил кресло на колесиках и велел выносить на солнышко, потому что раны заживали медленно, и еще долго ему запрещалось даже пытаться вставать. Парень побледнел и осунулся, и разом как-то повзрослел. Теперь юный философ выглядел не на свои семнадцать, а на двадцать семь.

Чувствовал он себя в этом кресле ужасно, особенно, когда молодые здоровые парни-контрабандисты, перешучивались с Нильдой, катившей его вдоль всего их маленького поселения. Голен болезненно ощущал на себе жалостливые взгляды, и готов был провалиться сквозь землю от ненависти к себе и унижения. Какой он ей муж?! Какой из него муж?! Калека! Бесполезный, бездарный балласт! Не будь его, она могла бы быть счастливой, выйти замуж за молодого, здорового мужчину, за одного из этих парней хотя бы. А не возиться с ним, с безногим...

Но Голен терпел. Ради погибших товарищей, которым обещал жить за всех, ради того добра, что сделала для него Нильда. Он должен. Должен им. Должен стать достоин, так она сказала. И он пытался, когда никто не видел, он пытался. Тренировал руки, силу мышц пресса и спины, раз не ходят ноги, значит надо возместить это как-то по-другому. Было тяжело, он выматывался до изнеможения, а Нильда, когда видела, что опять вспотел, тут же кидалась смотреть, нет ли у него жара. Ворчала на него, обтирая потный лоб. Гладила по волосам. Он млел под ее руками, млел от счастья и умирал от горечи. А когда она его мыла, это было для него тайное действо, полное затаенной горечи и блаженства, Голен закрывал глаза, представляя себя здоровым, представляя, что она его жена по-настоящему.

И вот ради того, чтобы однажды назвать ее женой по-настоящему, он напрягался из последних сил.

Прогулка подошла к концу, Нильда прикатила его 'царское кресло', как в шутку назвал эту конструкцию Василий, в дом, пересадила в широкое удобное дедовское кресло, а сама ушла в кухню готовить. Голен напрягся. На столе недалеко от него стоял стакан с водой. Недалеко, но, тем не менее, он не мог сам дотянуться. Ему хотелось пить, а звать Нильду по каждому поводу не хотелось, он и так слишком долго был беспомощным. Он тянулся, прикладывая все силы, напрягался, и вдруг...

Вдруг он вместе с креслом влетел в стол, а стакан каким-то образом влетел ему в руку. Он и сам не понял, как это случилось, сидя с полупустым стаканом в руке весь облитый. Колдовство какое-то... Не понял, но радостно рассмеялся. Впервые с того дня, в который праздновали восемнадцатилетие Алексиора.

— Дары...! Дары...! — все твердил он, захлебываясь смехом, когда перепуганная Нильда примчалась из кухни.

Та посмотрела удивленно на смеющегося Голена и только глаза подкатила. А потом отвесила ему подзатыльник и хотела уйти на кухню, но парень не дал, схватил за руку и прижал ее ладонь к щеке. Нильда притворно рассердилась:

— Ну-ка, быстро перестал баловаться! А то Василия позову!

Голен примирительно поднял руки вверх, в знак того, что не имеет желания лишний раз встречаться с этим коновалом, как он его за глаза и называл. Девушка грозно свела брови, изо всех сил стараясь сдержать улыбку, и вышла из комнаты, а на душе у нее стало легко и весело.

Легко, потому что парень теперь действительно пошел на поправку.

Глава 36.

Странная смертность стала наблюдаться в последнее время среди членов Совета Страны морского берега. То сердечный приступ, то опять сердечный приступ. Царица даже высказывала озабоченность, рекомендовала старейшинам не переутомляться, и вообще, следить за своим здоровьем. Да и освободившиеся должности надо кем-то замещать, желательно, молодыми, здоровыми и полными сил советниками. А то так они рискуют в один прекрасный день вовсе остаться без Совета. Кто же будет помогать царице принимать верные решения?

Было решено наметить в стране кампанию по отбору достойных кандидатов из числа, скажем так, мужчин не старше сорока. Приятной наружности. Этим государыня Совет и озадачила, а сама потихоньку, как она выразилась, начала обживаться в рабочем кабинете.

Итак, Совет занялся поиском молодых да мудрых, царица — наведением порядка в кабинете мужа, а граждане — ожиданием перемен.

Потому что слишком тихо было во дворце, подозрительно тихо.

И пока все это происходило, голубка Евтихия жила себе в своей пещере в фиордах высокого берега, а государыня Онхельма с завидным упорством искала ее везде, особенно после того, как камеристка Мила ухитрилась добыть ленту для волос, принадлежавшую слепой девчонке. Это было не совсем просто, пришлось переспать с одним из стражников за эту ленточку. Но зато царица была ею довольна, да и подозрений никаких. А ночь, проведенную в объятиях молодого мужчины, можно было считать дополнительным бонусом.

Государыня наградила верную служанку щедро, преданных слуг следует ценить, их у нее не так уж много. Онхельма улыбнулась камеристке и отпустила взмахом руки, та ушла довольная, прижимая к груди ларчик с восточными благовониями, который стоил целое состояние, если продать его. Но Мила не собиралась ничего продавать, она собиралась сохранить подарок как талисман, чтобы за ним последовали другие. А в том, другие подарки последуют, камеристка не сомневалась, потому что царице еще понадобится ее помощь.

Девушка-прислужница ушла, а Онхельма осталась сидеть в кресле, разглядывая ленту, которую держала в руке.

— Ну-с, птичка... — пробормотала она, — Давай, покажись-ка мамочке...

* * *

Тот ритуал, что Онхельма собиралась проводить, был описан в одной из книг, доставшихся ей в наследство от старой колдуньи, от которой она получила имя, силу, дар и чуточку зла в придачу. Вообще-то, с помощью этого ритуала можно было найти живого человека по его вещи. А девчонка, строго говоря, была мертвой, но Онхельма кое-что придумала. К тому же, она была уверена, что слепая не совсем мертва.

Действительно. Ритуал позволил убедиться, что не мертва. Однако мерзкая стрелка так безостановочно вертелась во все стороны, пытаясь выяснить направление поиска, что скоро царице ясно. Так она ее не найдет.

Прибравшись в будуаре и скрыв следы колдовства, она вызвала камеристку.

— Мила, скажи, ты не видела там... Ну, там, где живут эти...

— Семьи казненных?

— Да. Ты не видела там белую голубку?

Мила удивленно приподняла брови:

— Ваше Величество, здесь везде полно голубей! К тому же они живут недалеко от дворцовой голубятни. А молодые... ну, эти... они вечно торчали там, на верхотуре, и гоняли голубей. Только белых я не видела.

— А ты присмотрись внимательно, увидишь, тут же ко мне. Поняла?

— Поняла, Ваше Величество. Сразу сказать вам.

— Хорошо, милая, а теперь иди.

Не нравилось это все Онхельме. Совершенно не нравилось. Искать ее, эту хитрую слепую дрянь, все равно, что искать иголку в стоге сена. А найти надо.

Она бы еще долго раздумывала, как быть, но тут на помощь царице пришел внутренний советчик. Зачем искать иголку? Когда можно просто весь стог уничтожить?!

Просто уничтожить всех голубей. Белых, сизых, бурых, пестрых. Всех. Для верности. И незачем мучиться и сомневаться: угадала, не угадала!

У царицы Онхельмы враз улучшилось настроение. Она пошла проведать мужа, вечерний обход уже превратился в своего рода семейный ритуал. Отпустив ненадолго сиделок, она присела рядом, поболтать о том, о сем.

— Знаешь, Вильмор, а ты оказался прав, — она подмигнула, глядя в неподвижное восковое лицо мужа, — Насчет даров.

И тихонько хихикнула, как проказливая девчонка.

— Но мне это нисколько не помешает, — она погладила несчастного по груди, привычно влив немного силы, и сказала, — Пока. Спи, дорогой.

Потом она ушла.

А ведь Онхельмна догадывалась, что, продлевая ему жизнь, просто продлевает его страдания. Потому что к жизни Вильмор больше не вернется. Куда человечнее было бы дать ему умереть. Но. Он нужен был ей живой. Пока. Пока она не почувствует себя на троне настолько уверенно, что перестанет в нем нуждаться.

Впрочем, в качестве игрушки, просто чтобы проверить на нем свою силу и власть, неживой, но и не мертвый муж тоже неплохо выглядел. Так что, с какой стороны ни посмотри, а душе бедняги Вильмора еще долго не видать покоя и отдохновения.

О том, что собирается приказать убить всех голубей в Версантиуме, Онхельма мужу не сказала. Зачем? Ее могут услышать. Она отдаст приказание завтра. Да.

И пусть всем будет объявлено, что это жертва.

За здоровье государя Вильмора.

Глава 37.

Евтихия ожидала появления Морфоса, мечтательно насвистывала балладу о любви, сочиненную знаменитым поэтом древности. Та история, рассказанная духом земли, произвела на голубку неизгладимое впечатление, посеяв в душе ростки надежды, что со временем все наладится и будущее еще принесет ей счастье. Она даже стала прибираться в пещере, выметая хвостиком пыль и каменную крошку. Правда птица не совсем понимала, зачем это нужно девушке, но возражать не стала. Вообще, они постепенно становились одним целым, воспринимая прошлый опыт и убеждения друг друга. Вероятно, оттого что были во многом схожи.

А когда покашливая появился дух земли, показав свое лицо из скалы, она радостно зачирикала:

— Добрый день, уважаемый Морфос, добрый день, дедушка!

— Кушать будем?

— Будем!

— Ягоды или зернышки?

— Ягоды... и зернышки!

— Вы уж определитесь, милые, — Морфос затрясся от смеха, но вырастил и то, и другое, — Тогда вперед! А потом сказку...

Но последнюю фразу он вслух не произнес.

Через минут пятнадцать сытая голубка вернулась, вертя головкой и блестя глазками-бусинками. Она пританцовывала на месте и покряхтывала, не решаясь напомнить древнему духу о том, что обещанные легенды пора бы уже начать рассказывать, потому что любопытство просто раздирает ее, но Морфос сжалился сам.

— Ну, милая, о чем мы сегодня будем слушать?

— Ммммм... О драконах!

— Так понравились?

— Да... — она мечтательно подкатила глазки.

— Ну, выбирайте, какую вам легенду: веселую, грустную, или поучительную.

— Пожалуй, лучше сначала поучительную, — сказала девушка.

— А про любовь нету? — чирикнула птица.

— Они все про любовь, — ответил древний дух земли.

— Ну, тогда пусть будет поучительная, — согласилась птица.

— Так вот, слушай Евтихия. Эта история будет о том, как властители Страны морского берега обрели символы власти. Вернее, как вообще появилась Страна морского берега.

— О... так это про нашу историю? Мне Алексиор рассказывал...

— Этого девочка Алексиор не мог тебе рассказать, об этом теперь, кроме непосредственных участников, помню только я, да еще может быть Сафор.

— Ух ты... — птица даже присвистнула, — Дедушка, вы такой... и так много чего знаете...

— Кх-кх-кхммм... — прочистил горло древнейший и смущенно заулыбался.

Ибо искреннее восхищение приятно всем, даже тем, кто помнит, как над землей впервые взошли луна и солнце.

— Значит так. История эта про синего морского дракона, — Морфос повел бровями, — Раньше они населяли моря и океаны, и были царями всего, что живет в воде, но со временем враги, пользуясь их природной добротой и благородством, стали истреблять их, и теперь уже много веков морских драконов никто не видел.

Древнейший вздохнул.

— Когда появились первые люди... Они охотились на морских драконов. Да и вообще, охотились на драконов.

— На драконов? Охотились... — была потрясена Евтихия, — Но зачем? Как? Разве их мясо можно есть?

— Нет, их мясо есть нельзя. А охотились в основном для самоутверждения, ради славы. Ну, представь, огромное крылатое чудище, зубастое, дышащее огнем, и его побеждает герой. Обычный человек. Любой мужчина мечтает стать героем.

— Я слышала, что драконы уносили скот, похищали принцесс, потом требовали выкупа, а рыцари, освобождая прекрасных дам, сражались с драконами, и побеждали этих злобных чудищ.

— Нет, милая, никогда драконы не нападали на людей первыми, никогда. В их сердце слишком много любви, она и порождает тот драконий огонь. Любой дракон превыше всего ценит жизнь других существ. И только доведенные до крайности, они иногда предпринимали эти акции протеста. В надежде как-то договориться с людьми о ненападении. Но люди безжалостны.

— То, что вы говорите, ужасно, — поникла голубка.

— Да, ужасно. К тому же кровь дракона и его шкура, особенно чешуя, пригодны для создания мощных артефактов. Потому тех драконов, которых не убили чванливые рыцари ради славы, потихоньку добили колдуны, чтобы растащить на артефакты. А ведь и тут можно было договориться... Однако люди бывают жадны и безжалостны.

— Все это очень печально слышать, и если эта история поучительная, то какова же печальная? — пробормотала Евтихия.

Морфос покряхтел, морщась, потом лицо в скале разгладилось и осветилось улыбкой:

— Так вот. Я ведь сказал, что история про любовь, не так ли?

— Ага... — голубка затихла в предвкушении.

— Жил в те времена простой рыбак по имени Силевкс.

— Ой, так звали отца Алексиора! — воскликнула Евтихия.

— Да, это очень древнее имя. Да... А Силевкс этот был красивый молодой парень, сильный, добрый, справедливый и умный. Парень был беден, но доволен жизнью и всегда готов поделиться с любым путником всем своим добром. Из имущества у него была всего только лодка да сеть, да еще маленькая хижина. Здесь в скалах, у самых фиордов. Родители его уже состарились, он один выходил в море, но того улова, что приносил Силевкс, им с лихвой хватало. А подальше от моря, вглубь, там, где зеленые луга, жила семья Борегарса. Тот был богат, имел обширные земли и много работников, его семья занималась скотоводством и земледелием. И было у него три сына и одна дочь Нириам. Нириам была красавицей, — Мрофос вздохнул, вспоминая высокую краснощекую жгучую красотку с копной вьющихся каштановых волос, — Она веселая была, всегда смеялась...

Голубка устроилась поудобнее, истории про любовь надо слушать внимательно, чтобы ничего-ничего не упустить.

— Надо сказать, — продолжал Морфос, — Что в те времена людей на свете было мало. Не то, что теперь. Во всей округе жило всего несколько семейств. Вот... Пришла пора выдавать Нириам замуж, Борегарс объявил всем, что лучшему из лучших достанется его красавица дочь, а вместе с ней и половина всех его богатств.

— А почему половина его богатств достанется дочери, а как же сыновья? Разве не старший сын должен стать наследником?

— Вот в этом все и дело. Сыновья у Борегарса были слабы, жадны, ленивы и жестоки. А он хотел, чтобы его достояние перешло в руки сильного человека, способного сберечь и приумножить, а не разорить. И тогда Борегарс назначил соревнования. Пришли молодые мужчины со всех концов, и многие из них издалека. Всего тридцать человек. Три дня длились соревнования, а на четвертый день прекрасная Нириам должна была выбрать победителя, лучшего среди трех самых лучших. Один, Маврос, был великий охотник и стрелок из лука. Второй, Кессор, был воин, лучше всех владевший мечом. А третий Силевкс, он был умнее всех, и не было ему равных в решении разных загадок и головоломок. Сила у всех троих была равная, только способности разные.

Прекрасная Нириам выбрала Силевкса.

Потому что он был добр, а еще, потому что она с первого взгляда в него влюбилась, и отчаянно хотела, чтобы рыбак, как его презрительно именовали ее братья, выиграл. А он давно смотрел на нее влюбленными глазами, как он мог проиграть? Не мог. Потому и стал лучшим из лучших. Мужем Нириам.

Конечно, те двое проигравших не успокоились. Возмущались, за что этому голоштанному такая удача?! Богатство, да еще и девушка! Обвиняли его в корысти. Тогда Силевкс просто отказался от того богатства, что давал Борегарс за своей дочкой, и ушел вместе с Нириам жить в свою хижину на берегу. И жили они счастливо.

Чтобы быть счастливым ведь совсем немного нужно.

А когда зять от своей доли наследства отказался, сыновья затребовали ее себе, но Борегарс возьми и скажи:

— Докажите сперва, что достойны. Лежите в шатре, только пьете и жрете, как бесполезные жирные коты, Сделайте что-нибудь, прославьте себя.

Прославить себя? Долго им пришлось думать над этим, если бы не те двое отвергнутых женихов, возможно, так ничего и не пришло бы в их ленивые головы. А те двое завидовали Силевксу, следили за ним постоянно, но напасть не решались. И вот, однажды, наблюдая за домом рыбака, заметили с другой стороны скалистого берега отдыхающего морского дракона. Вдвоем идти на него им показалось страшно, они позвали братьев Нириам, договорившись, что потом все поделят честно поровну. Разумеется, каждый при этом думал обмануть остальных.

— Что за ужасные люди, — возмутилась Евтихия.

— Обычные, — мягко проговорил древнейший.

И все-таки, не показались они обычными ни птице, ни девушке.

Эти пятеро устроили засаду на морского дракона, и напали внезапно, отрезав ему путь в открытое море. Изранили всего, вытащили и бросили на берегу умирать, а сами побежали к Борегарсу, чтобы предъявить ему мертвого дракона как доказательство своей доблести и великой силы.

И умер бы дракон, если бы случайно не проплывал на лодке мимо Силевкс, заметивший, как уходили те пятеро. Он пришел в ужас при виде того, что сотворили с морским владыкой жестокосердые люди. Знал рыбак, что дракон никогда не стал бы сражаться с людьми, применять против них свою силу. Однако дракон умирал, а времени оставалось совсем мало. И откуда только взялась в рыбаке такая сила нечеловеческая... Привязал он дракона за хвост к лодке и налег на весла, трудно было неимоверно, но вытащил его на воду, а в воде дракон немного пришел в себя.

— Не бойся, морской властелин, я не причиню тебе зла, — крикнул Силевкс, — Я хочу спрятать тебя от убийц. Если можешь, помоги мне немного.

Дракон не ответил ничего, но из последних сил подгребал плавниками, помогая рыбаку. Тот спрятал его в фиордах, а сам быстро вернулся домой и все рассказал своей жене Нириам. Вместе они и решили сделать они вид, что абсолютно ничего про того самого дракона им неизвестно.

Привели сыновья и их сообщники Борегарса на берег, предъявить доказательства своего геройства — труп дракона, и застали на берегу только разворошенный песок да следы драконьей крови на нем. Голубой крови.

— Голубой?

— Голубой, — кивнул Морфос, — Ибо голубая была кровь у морского дракона.

— Как странно, — проговорила Евтихия, — Люди употребляют это понятие как имя нарицательное. Говоря 'голубая кровь', имеют в виду, что редкая, аристократическая...

— Она и вправду редкая, — засмеялся Морфос, — Но самая, что ни на есть, настоящая.

— Чудны дела Создателя...

— Да, чудны и непостижимы. Дальше рассказывать?

— КОНЕЧНО! — воскликнула голубка, вытаращивая глазки.

И вот, прибежали на берег, а там все залито голубой драконьей кровью. А дракона-то и нет. Обидно! Тем более что Борегарс поднял их всех на смех. Тогда-то и пришла в голову одному из отвергнутых женихов мысль:

— А надо у рыбака Силевкса спросить, он должен был видеть!

Сказано сделано. Спросили, да только Силевкс сказал, что понятия не имеет ни о каких драконах, а они, наверное, сами разлили по берегу голубой краски, и теперь выдумывают. Да, смеялась Нириам, смеялся его словам Борегарс. Да только не смеялись те пятеро. Затаили они злобу на рыбака.

Поскольку пятеро охотников на дракона яростно доказывали, что дракон был, порешили на том, что просто они его не добили. А пока туда-сюда бегали, дракон в море ушел. Что ж, обидно, но...

Разошлись все по своим домам, а Силевкс с Нириам только дождались темноты — сразу кинулись к раненому дракону в фиорд. Нириам была врачевательница, знала травы, могла заговаривать кровь. Помогла она морскому дракону, а Силевкс принес для него пищи. Пробыли они у раненого всю ночь, а к утру дракон набрался сил и раны его затянулись настолько, что он смог отплыть самостоятельно к скале, что отделяется от скалистого берега тонкой песчаной косой. На этом месте он остановился и вдруг обратился к Силевксу и Нириам на человеческом языке:

— Спасибо вам, добрые люди, что не дали умереть последнему из морских драконов, живущему в этом море. За то я просил Создателя дать мне право наделить вас тем, что сам имею. Силой великой, колдовством добрым, мудростью, сердцем горячим, способностью видеть истинную суть вещей и помышления, талантом создавать прекрасное, властью царской. А любовь в вас и так есть.

Он велел им собрать чешуйки, что отвалились от его шкуры в тех местах, где были раны, и беречь их, как вечные символы, хранящие в себе его дары и силу. А сам навсегда ушел в море. И с тех пор никто его больше не видел.

Силевкс и Нириам простились с драконом, собрали чешуйки, как он велел. Их было семь, округлых чешуек. Все одинаковые, с внутренней стороны перламутровые, снаружи голубые, а в центре выпуклая белая восьмиконечная звезда. Они и сами-то не заметили, а между тем, дары морского дракона распределилась в них почти равномерно, и стали Силевкс и Нириам первыми Властителями этой страны, которую и назвали Страна морского берега.

Морфос закончил рассказ, голубка молчала некоторое время, а потом мечтательно проговорила:

— Наверное, дракон был очень красивый...

— Да, красивый.

— Интересно, а как его звали?

— Его звали Астерион, — задумчиво проговорил древнейший, — Звездный. Потому что чешуя у него была со звездочками.

— Астерион, как красиво... А у него была своя Птица Счастья?

— Ха-ха-ха... Не знаю милая, я с тех пор дракона больше не видел.

Морфос не солгал, просто не стал говорить Евтихии, но кое-что о морском драконе по имени Астерион ему было известно.

Голубка вздохнула и покачала головкой:

— Честно говоря, я боялась, что те пятеро злодеев могут причинить Силевксу и Нириам вред. Думала, они будут мстить...

— Ты верно подумала, девочка. Они и мстили, и старались причинить вред, и даже убить пытались. Но ты же знаешь, что символы власти — это еще и охранные артефакты. Никто не причинит вред тому, кто ими владеет.

— Ах, да! Я же... Боже мой... Так неужели это все это правда, эта древняя легенда?

Морфос шевельнул бровями:

— Подумай сама.

А ведь действительно. Она сама подарила Алексиору древний артефакт, символ власти, да и на гербе у них белая звезда на голубом поле...

— Значит, тот, у кого есть эти символы власти — царь?

— Нет, милая, тот, кто имеет в душе дары, переданные драконом первым царям, и кого символы власти принимают.

— А как узнать, кого принимают?

— О, чешуйка дракона станет частью того, кого принимает.

— Значит, Алексиор достоин?!

— Ха-ха-ха, о чем бы мы не говорили, всегда разговор переходит на твоего любимого?

Евтихия смутилась.

— Да, твой любимый достоин. Но его даров недостаточно, ему нужна жена, обладающая тем, чего ему самому не хватает. Такая как ты.

— Как я... Но я же... птица... — поникла голубка.

— Так ведь и он не царь, — хмыкнул древнейший дух земли и стал прощаться, — До завтра, милая.

— До завтра, — механически ответила Евтихия, слишком много она сегодня узнала, все это требовалось осмыслить.

Глава 38.

Оказывается, голубей в дивном беломраморном городе Версантиуме было ужасно много. Они всегда жили здесь, эти веселые бойкие птицы. Были неотъемлемой частью города, как голубые купола, как жасминовые сады, как белесые скалы вокруг гавани, как...

Были...

За один день по приказу государыни Онхельмы истребили почти всех голубей и во дворце, и в городе. Совсем немного тех, что еще оставались и нашли спасение в скалах, решили добить на следующий день, потому что уже стемнело и люди валились с ног от усталости.

Народ был поражен, однако народ безмолвствовал. Потому что царица делала это ради великой цели.

Жизнями птиц заплатить за здоровье государя.

Такой обычай, сказала царица, есть у нее на родине.

Все тушки голубей свозили на площадь перед дворцом, пред ясные очи государыни Онхельмы. А ночью заполыхали костры. Костры, на которых сожгли всех убитых птиц. Запах паленого мяса и перьев въедался всюду, не давая дышать, не давая забыться, не давая забыть.

Жертва.

Дым покрыл город, некоторым старожилам даже стало казаться, что от этого дыма беломраморные стены дворца почернели, и теперь уже никогда не будут такими как прежде, чистыми и белыми, как облака на фоне неба.

Не будет больше белого на голубом.

Безмолвствовал народ Версантиума. И затаился.

Испытывая суеверный ужас перед своей прекрасной золотоволосой и синеглазой юной царицей.

* * *

Видели все это и духи. Молча смотрел Сафор на то, как люди исполняют нелепую волю, продиктованную абсолютным злом.

— Это ведь только начало? — спросил один из тех двоих, всегда сопровождавших старейшину темного, молодой растительный Иакус, — Завтра она может захотеть, и эти безмозглые вырубят и сожгут все сады... и рощи... и вообще... убьют тут все живое... А мы будем просто смотреть?

У молодого духа растений текли слезы. Сафор молчал. Как ни странно, его поддержал вечный бунтарь Нириель водный:

— Мы не просто смотрим. Поверь. Старейшина уже сделал все, чтобы у этой страны не перевелись наследники, достойные принять символы власти. Правда, чтобы бороться со злом нужно время. И еще...

— Довольно, водный, — Сафор наконец заговорил, — Ты и так сказал слишком много. Иакус прав, я заслужил эти упреки.

Потом он взглянул из-под бровей на все свое воинство и сказал, поднимая руку:

— Нириель пойдет к Морфосу, просить принять птиц в фиорды. Там она их не достанет. Иакус... ты вылечишь сады и рощи от ожогов, остальные очистят от копоти стены дворца. И дома. И скалы. И воздух! Чтобы все сверкало кругом... как раньше!

Пришла пора действовать.

* * *

Не странно ли, что у старейшины Сафора, Сафора, почти равного по возрасту самому Морфосу, в подчинении мальчишка водный? Юнец, мира толком не видавший. Странно, конечно. Напрашивается вопрос: море тут с незапамятных времен, и что же, духа водного так и не было?

Как же не было. Был тут водный до Нириеля. Древний Далион. Да только они с Сафором в свое время глупо поссорились. Просто...

Сафор стоял на том месте, где когда-то была хижина.

Теперь уже ничего не напоминает о том, что раньше тут звенел смех. Счастливый смех мужчины и женщины. Старейшина темный опустился на поросший травой край невысокого обрыва, глядя на море. Здесь жили Далион и Талия. Брови темного сошлись на переносице, он вспоминал.

Вспоминал девушку с длинными серебристыми волосами, похожими на лунный свет. Они влюбились в нее оба. Только этот пронырливый водный увел ее у него из-под носа. Сафор тогда обиделся смертельно. Ушел, порвал с водным навсегда. Думал, нет у него больше друга.

Правда он и сам не сказал бы почему, но иногда приходил посмотреть издали на их счастье. Далион ведь отказался от своей бессмертной сущности. Стал человеком. Хотел прожить с Талией обычную человеческую жизнь, наверное, устал от бесконечной жизни без тепла.

Смотрел темный. Смотрел, как они носятся по берегу, хохочут, играют со своим младенцем, смотрел и злился. Может, и завидовал. Завидовал, конечно.

А только пришел однажды...

Нет хижины, сожгли, а рядом трупы. Кругом разлита давящая тяжесть злого колдовства. Ребеночка маленькое тельце заколотое. Далиона, судя по всему, долго пытали, все тело в ранах и ожогах. А Талия... Сафор никогда не мог вспоминать об этом без слез. Ее насиловали прямо на глазах у Далиона, а потом, натешившись, отрезали все что могли.

Что же хотели от них, зачем? Власть? Золото со дна моря? Неужели думали, что дух, ставший человеком, может иметь какие-то сокровища? Его сокровища — его женщина и ребенок, лежали рядом с ним убитые. Не найдя того, что хотели, бросили всех, сочтя мертвыми. Но у Далиона видимо оставались еще какие-то силы, чтобы дотянуться до своей возлюбленной и взять ее за руку.

Сафор прикрыл глаза, вытер слезы. Если бы он был рядом тогда... Если бы не строил из себя обиженного... Если бы...

Если бы...

С тех пор он закрыл свое сердце. Не хотел больше с людьми знаться. Не хотел видеть, слышать, иметь с ними что-либо общее. Но, видимо, пришла пора отпустить прошлое.

Темный перенесся в фиорды. Прошел узкой песчаной косой к одинокой скале, высившейся в море, присел на камень. Однажды он уже ходил сюда, думал, никогда больше к нему не обращаться, но вот, пришел снова. Потому что теперь самое время.

Рядом с темным духом опустился на песок некто, закутанный в плащ.

— Ты хотел видеть меня, старейшина темный?

— Да, глава морского народа. Нужна помощь.

— Ты знаешь.

— Я отдам тебе свои воспоминания, — слезы навернулись снова на глаза Сафора.

— Горький дар... великий дар...

Через некоторое время они расстались. Фигура в плаще удалилась по берегу и исчезла за скалой. Сафор смотрел ему вслед, и потихоньку на его губах стала появляться улыбка. Потому что темный сейчас понял о том, кто носит этот плащ, нечто важное. А еще, потому что одиночеству каждого рано или поздно приходит конец.

* * *

Жуткая вонь паленых перьев от сожженных птиц еще ночью загнала царицу в ее покои и заставила запереться на все замки. Однако запах гари незаметно развеялся к утру. Воздух стал свеж и прозрачен, никакой копоти, и стены дворца белели на фоне голубого неба, словно ничего вчера и происходило. Только на дворцовой площади оставались еще следы кострищ. Но и те будут убраны, выметены и вымыты. Все чисто.

Онхельму же всю ночь мучили кошмары, а проснувшись она долго не могла понять, чем это так отвратительно воняет. Парочка духов, ответственных за наведение порядка во дворце, мрачно усмехнулась и отправилась дальше заниматься своими делами. Может, то была мальчишеская выходка, но месть, хоть и мелкая, все равно удалась.

Царица спрашивала у всех и поражалась, как это они не чувствуют эту жуткую вонь, от которой у нее голова раскалывается. Прислуга непонимающе пожимала плечами, мол, ничем таким не пахнет, но если государыне угодно, можно опрыскать весь дворец благовониями... А глаза у всех так и норовят ускользнуть в сторону.

На повеление продолжить вчерашнее и уничтожить оставшихся голубей, было, опять-таки отводя глаза, доложено:

— Ни единого голубя нигде, Ваше Величество.

— Как это, нигде? — нехорошо усмехнулась царица, — Они что, испарились?

— Ээээ... Нет, государыня. Голуби, скорее всего, укрылись в фиордах.

— Вот и отправляйтесь за ними в фиорды!

— Д-да... Ваше Величество... Но...

Онхельма так взглянула на говорившего, что тот осекся и предпочел поскорее покинуть кабинет. Колдунья была сейчас не в лучшей форме, ее преследовала отвратительная вонь паленых перьев, головная боль и ощущение того, что ее просто провели. Решив залить досаду стаканчиком вина, она прошла к столику, на котором стоял кувшин ее любимого вина со специями и засахаренные фрукты на тарелке.

Налила себе, отпила глоточек, потом повернулась лицом к той стене, за которой, она знала, находится дверь в тайное хранилище, и задумалась. В такие моменты государыня ощущала себя несчастной. Столько всего навалилось, такие потрясения! И символы власти эти ее не принимают, еще и запах этот достал до мозга костей. Отравляет существование...

В конце концов, она же обычная женщина! Ей тоже хочется быть слабой, чтобы о ней заботились, на руках носили. А вместо этого? Одна борьба за существование. Не на кого положиться. Царица вздохнула. Стало так жалко себя... Так жалко... Отпила еще глоточек.

И вдруг совершенно отчетливо почувствовала, что узорный мраморный пол под ней качнулся. А потом на нем появилась трещина.

Конец второй части.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Часть третья.

Личный секретарь.

Глава 39.

Остров Расхаранарт не был жемчужиной в короне Властителя Магрибахарта, он был ее скорпионьим углом. Скорпионий — не потому что был опасным или представлял какую-то угрозу, нет, просто, по столичным меркам остров был глухой деревней, где из приличной живности водились одни лишь скорпионы. Куда и веяния моды, и новые законы доползали с опозданием в десять лет.

Страна Магрибахарт была самой могущественной, богатой и просвещенной на 'черном' берегу по эту сторону моря, а Расхаранарт вроде и отрезанный ломоть, но вроде и ее северная провинция. Однако его Величество повелитель Теврок Блистательный никогда не обделял ни одного уголка своей страны (даже скорпионьего) благосклонным вниманием, и непременно посещал Расхаранарт хотя бы раз год. К его посещению весь остров вылизывали до блеска и раскрашивали яркими красками, старательно лезли вон из кожи те несколько дней, что повелитель проводил в Гур-Банахоре. А после дарили ему самую красивую девушку, которых у царя и без того было великое множество, и два сундука с золотом и драгоценными камнями (которых тоже было столько, что царь потерял им счет). Потом повелитель уезжал, и можно было расслабиться еще на год.

Приближалось время очередного царского посещения, и народ Расхаранарта судорожно копил золото и драгоценные каменья, а девицы и их семьи готовы были передраться за право именоваться самой красивой девой года, дабы попасть в гарем повелителя.

Официально богатой и просвещенной страной Магрибахарт правил Его Величество повелитель Теврок Блистательный. Но на самом деле, вся власть принадлежала его мудрой матушке, царице Астинит, которая и управляла государством Магрибахарт, пока ее великовозрастный сынок предавался неге и развлечениям в своем гареме, где было полно прекрасных как сон наложниц из разных стран всего мира на любой вкус.

В общем-то, такое положение дел всех устраивало. И повелителя, жившего в свое удовольствие, и матушку, которой никто не мешал заниматься тем, что она умела делать лучше всего, и главное, народ, который даже умудрялся благоденствовать под мудрым правлением и железной рукой этой великой женщины.

Благо для страны, если народ и власть довольны друг другом.

Однако матушка повелителя, мудрая царица Астинит все-таки не всем была довольна. Ее сын, повелитель Теврок, до сих пор не выбрал себе жену и не обзавелся наследником. Конечно, жить ради наслаждений замечательно, но и о будущем задумываться не мешало бы.

Кстати, о будущем. Царица Астинит имела дар видеть истинную суть вещей, к тому же была пророчицей. Очевидно, и на этом берегу отметились морские драконы. Но что же удивляться, мир тесен, а люди находятся в постоянном общении друг с другом. Ибо прабабушку великой царицы Астинит в свое время похитили пираты и продали в гарем тогдашнего повелителя, который в нее влюбился и сделал своей царицей. А родом она была как раз таки из Забирагана, то есть, из Версантиума.

Время от времени царицу посещали пророческие видения. Или сны.

И вот приснился ей однажды сон, который не могла разгадать ни она сама, ни ее придворные.

* * *

А привиделось во сне мудрой царице Астинит, матушке повелителя Теврока Блистательного, что на месте привычный ее глазу пустыни к северо-западу от Магриха, там еще была такая каменистая низина, появилось озеро с кристально чистой водой. Мудрая царица поразилась во сне, откуда здесь может вода, здесь на много архасов* кругом нет ни одного колодца?

(Архас* — мера длины, приметно равная 1,5 километра).

В этом сне она была совсем одна и почему-то видела себя молодой. Знала, что у нее взрослый сын, но ощущала себя совсем юной девушкой, совсем как в те времена, когда она выходила замуж. Пожелала царица подойти к воде. Подошла, склонилась, глядя в прозрачные воды озера, и вдруг навстречу ей из глубины открылись глаза. Голубые глаза, глубокий черный зрачок, окаймленный светящейся белой восьмиконечной звездой. Мелькнула голубая чешуя с белыми звездами...

Морской дракон!

Царица Астинит во сне замерла, не в силах шелохнуться, страх сковал ее, но дракон поднялся к поверхности, посмотрел на нее и снова скрылся в водах озера.

Проснулась она в глубоком раздумье. Легенду о том, что в Полуденном* море раньше жил морской дракон, она слышала еще в детстве от своей прабабки, которая была родом из Забиргана, Версантиума, как прабабка говорила. Но не в озере же! Да и не было никогда в этих землях никаких озер.

(Полуденное* море — так называли жители Магрибахарта внутреннее море, отделяющее их земли от земель Страны морского берега).

С другой стороны, обилие воды во сне было хорошим знаком. Но дракон? Сон вроде бы не сулил никаких опасностей, но, определенно, указывал на какие-то перемены.

Знаете ли, если вы живете в полном достатке, покое и наслаждениях, то перемены в этом случае редко несут в себе что-либо хорошее. Инстинктом матери царица Астинит поняла, что, вероятнее всего, перемены могут коснуться ее сына, ибо она уже стара. Царица на самом деле была еще красивой женщиной, даже скорее не столько красивой, сколько величественной, просто любила повторять, что она уже одной ногой в могиле. А дороже сына для нее никого не было. Потому решила везде сопровождать его и лично заботиться о судьбе и безопасности своего мальчика. Если бы она знала, какого рода перемены ему грозят, знала бы, что предпринять, как его защитить в случае чего, а так ей оставалось только уповать на милость Создателя.

И между делом приглашать всех толкователей снов и прочих мудрецов, в надежде все-таки разгадать смысл того, что ей в том сне приснилось.

* * *

Сафор смотрел на спящего государя. Странно, но после того, как он услышал тот голос, произнесший:

— Не бойся, человек, — Вильмор стал спокоен.

Раньше его состояние можно было назвать полузабытьем, наполненным постоянной тревогой и болью, а теперь тревога ушла, осталось только ожидание, когда же закончится это его заточение в полумертвом теле и он сможет уйти на свободу. Туда, где ждут его умершие друзья, родители, Мелисандра. Его Мелисандра. Он так хотел рассказать ей все, повиниться, покаяться, чтобы она его простила. Вильмор надеялся, что простит. И еще теперь он иногда погружался в сон. Впрочем, внешне это все равно невозможно было определить, потому что и царь по-прежнему выглядел как восковая кукла и оставался недвижим.

Но темный дух смог определить, когда Вильмор проснулся. Сегодня он собирался заговорить с ним снова.

— Здравствуй, человек.

— Кто? Кто это? — мысленно вопросил царь.

— Тот, с кем ты можешь говорить.

— Но... Я не могу говорить... Я даже глаз открыть не могу, не то, что говорить.

— Не можешь говорить? Но я тебя слышу, человек.

— Слышишь...?

— Да.

— А... Ты в моем сознании... Понятно. Порождение умирающего мозга... галлюцинации...

— Нет человек, никаких галлюцинаций. Мы говорим с тобой.

— Но кто ты?

Темный дух некоторое время раздумывал, но потом решился:

— Я дух.

— Что? — Вильмор был потрясен.

— Не что, а кто. Дух. Чтоб ты знал, мы, духи, живем рядом с вами, просто вы нас не видите. Мелисандра, кстати, могла видеть. И другие, у кого есть дар видеть истинную суть вещей.

— Мелисандра, — Вильмор повторил имя своей первой жены с нежностью, а потом словно спохватившись, — Надеюсь, моя безжалостная супруга Онхельма вас не видит?

Сафор усмехнулся:

— Как ты в свое время заметил, у нее нет дара. Ни одного.

— И слава Богу, — пробормотал в мыслях царь.

— Но, тем не менее, она представляет огромную опасность для всех.

— Господи... Я так виноват.

— Не вини себя, человек. Просто настало время перемен. А они далеко не всегда проходят безболезненно.

— Но столько страданий...

— Поверь, это только начало. Она еще принесет много горя для Страны морского берега.

— Мне нет прощенья. Это я привел эту колдунью сюда. Гибель ждет мою страну... И у нас теперь нет наследников, которые могли бы принять символы власти.

— Э, нет, человек. Тут ты ошибаешься. Мы... В общем, есть четыре наследника. Их удалось сохранить. Правда... — тут дух будто запнулся, — У нас есть четыре наследника. И ее власть продлится только до того момента, как они будут готовы.

— Правда...? — из-под плотно прикрытых век Вильмора по мертвенно бледным щекам скатились две слезинки.

Он испытал невероятное облегчение, царю уже не хватило сил, проявлять любопытство и пытаться выведать, кто это 'мы', и кто те наследники, он только смог спросить:

— Ты ведь придешь еще?

— Да, — услышал Вильмор в ответ и погрузился в забытье.

* * *

Подготовка к ежегодному посещению Расхаранарта (сиречь, Скорпионьего угла) Его Величеством повелителем Тевроком Блистательным шла полным ходом. До означенного момента оставалось около трех недель.

Смотритель тюрьмы Расхаранарта весь извелся. Разумеется, они привели в порядок все дела, точнее, новый следователь Ароис привел, а то, что он не успел сделать, успеет за оставшиеся три недели. С его-то бешеной работоспособностью!

Поштукатурили, побелили и покрасили все стены и потолки. Тюрьма теперь сверкала чистотой. Они даже заключенных привели в божеский вид, даже кормить стали лучше!

Но! Кемиль Назирах просто умирал от беспокойства. Какую взятку захочет инспектор, когда увидит их маленький 'водный' бизнес?! Это ведь как подать информацию вышестоящему начальству! Могут наградить, а могут же и посадить...

Этот белый кериб, Ароис, только смеялся над его страхами. Да еще и этот Ширас... Обосновался неподалеку, в двух кварталах от тюрьмы и каждый день наведывался проверить, как у них идут дела. На удивление, они с Ароисом нашли общий язык, и теперь подтрунивали над Кемилем вдвоем.

Однажды, когда они вдоволь поиграли на нервах несчастного смотрителя своими шуточками, Алексиор сказал:

— Зря вы волнуетесь, уважаемый Кемиль, инспектору мы под видом оказания уважения предложим бесплатно найти воду, там, где он пожелает, а потом намекнем, что он имеет возможность первым доложить об этом новом деле Его Величеству. Поверьте, инспектор будет более чем доволен.

— Да?

— Кемиль, он дело говорит, — подтвердил Ширас.

А Алексиор хитро прищурившись продолжил:

— Но взятку все равно давать придется...

— За что? — не понял смотритель, — У нас же все в таком порядке, что даже противно становится! Еще и воду ему найдем бесплатно?! А это неплохие деньги!

— А взятку давать придется за то, уважаемый Кемиль, — Алексиор назидательно поднял указательный палец, — Чтобы вас представили повелителю.

Тут он выразительно поиграл бровями:

— Первый шаг на пути к тому, чтобы стать советником...

— Ооооо... — мечтательно застонал тюремный смотритель.

А бывший бандит Ширас расхохотался и ткнул Кемиля в бок локтем:

— Уважаемый будущий советник, замолвите и за меня словечко перед повелителем?

Кемиль смерил его взглядом с ног до головы и важно произнес:

— Это мы еще на ваше поведение посмотрим.

Вид у него в тот момент был такой важный, что все трое не удержались от смеха. Кемиль и Ширас еще смеялись, а на лице белого юноши отразилась озабоченность и тайная печаль. Ширас заметил первым.

— Ароис, тебя что-то заботит?

— Нет, ничего, — он уже взял себя в руки.

Просто он был здесь в изоляции, а там, далеко, осталась его страна, его семья, друзья... Его любимая девушка пропала как раз перед побегом сюда. А он ничего не знал об их судьбе. И узнать нет никакой возможности, во всяком случае, в ближайшее время. Это неведение давило на него страшной тяжестью, побуждало действовать. Но действовать он не мог. Пока не мог.

Потому он собрался, изобразил улыбку и обратился к Кемилю с вопросом:

— Вы подготовили помещение, где будете принимать господина инспектора? Не в этом же павильоне?

— Да, действительно... Придется срочно строить новый.

— Думаю, можно просто купить тот дом, что рядом с тюрьмой. Там, кажется, есть фонтан во дворе...

Семена упали на плодородную почву. Господин смотритель тут же оценил мудрость совета и умчался покупать пустующий дом. Ширас остался, он прошелся по тюремной канцелярии, посмотрел в окно, потом вдруг произнес:

— Ароис, я знаю, у тебя есть свои тайны.

Алексиор хотел возразить, но бывший бандит поднял руку в знак того, что он не договорил, и продолжил:

— Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Когда соберешься мстить.

— Откуда...

— О, поверь, я просто немного разбираюсь в людях.

— Спасибо, друг. Возможно, мне действительно когда-нибудь понадобится помощь.

Ширас поклонился и вышел. Алексиор долго смотрел в стену напротив. Мстить. Да. Только для этого надо как минимум вернуться.

Глава 40.

Старый Пайкус уже неделю выбирал время, чтобы тайком сплавать в фиорды. У него масса новостей накопилась, да и проведать Нильду хотелось. Сколько бы он не ворчал, как бы не скрывал свои чувства, а только эту девочку он любил больше всего на свете. Молодая, бурная жизнь прошла мимо, словно и не бывало. Множество женщин вертелось вокруг лихого морского волка, одни любили его, других любил он, но семьи он так и не завел. Удивительное дело, даже ни одного бастарда Бог не дал за всю его беспутную жизнь. А сиротка Нильда заменила старому пирату семью, и была ему и дочкой, и внучкой, и радостью. Он мечтал выдать ее замуж за славного парня, конечно, этому славному парню еще предстояло доказать, что он достоин взять в жены такое сокровище. И уж поверьте, Пайкус был бы строгим и требовательным судьей... Но жизнь распорядилась иначе. Впрочем, этот мальчик, Голен, ему нравился. Жаль только, что перенек теперь калека.

Этим вечером Пайкус оставил таверну под присмотром поварихи и ее сыновей, а сам потихоньку направился в старой пристани. Вообще-то, двигаться надо было быстро и незаметно. Потому что с того дня, как царица Онхельма приказала уничтожить всех голубей в столице и ее окрестностях, по ее приказу отряды стражи патрулировали город по ночам. Государыня до сих пор не могла прийти в себя с досады, что наследник сбежал от виселицы, а ее замысел одним махом избавиться от всех этих бестолковых птиц не удался.

Хотя, конечно, убить миллионы несчастных птичек, потому что ты не можешь отыскать среди них одну, был чудовищным. Так ведь и родился он в голове царицы не без помощи того злобного чудовища, что поселилось в ее душе. Казалось бы, молодая прекрасная женщина, любимая всеми, живи, наслаждайся жизнью, радуй других, народи детишек и будь счастлива. Ан нет... Где поселилось зло, там счастью не место.

Пайкус мало что знал про государыню Онхельму, однако в людях он прекрасно разбирался. Ибо не будь он экспертом в этом щекотливом деле, его пиратская карьера закончилась бы очень быстро. А так, старый пройдоха умудрился прожить почти 120 лет, подвизаться везде, где можно и нельзя, да еще и сохранить завидное здоровье. Сам он лично полагал, что секрет его здоровья кроется в правильном питании и жизни на свежем воздухе (под правильным питанием дед подразумевал свою винно-сырную диету). Впрочем, эти вещи к делу не относящиеся.

То, что прекрасная молодая царица опасна и непредсказуема, он понял быстро. Ибо, как говорится, рыбак рыбака... И еще понял, что отныне свободе в стране конец, а скоро и вовсе, за неудачно сказанное слово можно будет угодить в застенок. Помнил Пайкус рассказы о тех временах, когда правил дед царицы Мелисандры, Сардион, который под конец жизни тронулся умом. О, тот напоследок чудил! Все казалось в последние годы царю, что его хотят отравить, на самом же деле, просто хронический колит был у старика. В те годы застенок никогда не пустовал, за его расстройство желудка столько народу ответило... Было бы смешно, если бы не так грустно. Слава Создателю, это продлилось недолго! А сын Сардиона Некефтис не склонен был к насилию, тот наоборот, обожал по ночам кутить в тавернах и шляться по бабам. Веселый был государь, и живот его не беспокоил, упокой Господь его душу. Да и властительница Мелисандра любила появляться в городе, повеселиться и поплясать вместе со своим народом, а какие праздники она устраивала, какие турниры! Супруг ее, Вильмор, его ведь очень любили в народе, за то, что был весел, прост и доступен, и заботился обо всех, не разделяя своих людей на богатых и бедных.

А царица Онхельма начала хорошо. Хорошо. Да только недолго это 'хорошо' продлилось. Она еще себя покажет, уверен был старый пират, перевидевший в жизни многое, потому как зло, таящееся в душе, не скроешь за приветливой улыбкой и ласковыми речами. Можно долго обманывать одного человека, можно какое-то время обманывать многих. Но нельзя обмануть весь народ.

Рассуждая про себя на философские темы Пайкус, завернувшись в темный плащ, шел к старой пристани. Несколько раз останавливался, убедиться, нет ли за ним хвоста. Вроде чисто, подумал он и нырнул в самую гущу нагромождения остовов различных плавсредств, которые в былые времена бороздили волны Версантийского моря, а теперь честно заработали свое место на этом корабельном кладбище. И затаился.

И совершенно правильно поступил. Потому что хвост за ним был. Еще какой! Целый отряд городской стражи из пяти человек!

— Боже мой, — подумал Пайкус, — Если они так следят за честным старым торговцем, то что ожидает настоящих злоумышленников? Ну и времена настают...

Он просидел с полчаса, наблюдая из укрытия, как отряд стражи пытается отыскать его в этих лабиринтах. А ведь днем его бы непременно нашли, надо действовать осторожнее. Наконец, стражники ушли, дед выждал еще минут десять, и только потом направился туда, где прятал свою лодку. Бесшумно работая веслами, он вскоре добрался до узкого, усеянного острыми камнями устья одного из фиордов.

* * *

Джулиус давно уже ждал появления Пайкуса. Уж очень хотелось узнать последние городские новости, потому как даже в фиорды донес ветер дым и кошмарную горелую вонь от тех костров, на которых жгли несчастных убитых птиц. А на следующий день рано утром в фиорды было просто нашествие голубей, внезапно появившихся с моря. Чудеса, да и только. Своих людей отправлять в город он не решался, да и за старого друга тревожился. Но о последних событиях информацию получить как-то надо.

Когда от дозорных пришла весть, что лодка Пайкуса вошла в устье, он, честно говоря, вздохнул с облегчением. Только сейчас поняв, насколько сильно беспокоился за старого пирата. Джулиус встречал Пайкуса на пристани. Естественно, встреча прошла не без взаимного обмена колкостями и подначками, но оба были сердечно рады видеть друг друга. Нильда выбежала встречать Пайкуса, бросилась на шею, расцеловала.

— Дедушка Пайкус, дорогой, как же я соскучилась! Как там у вас, успеваете без меня? Как повариха наша, справляется? Вы взяли кого-нибудь помогать ей? — она тараторила не уставая, глядя на старого пирата лучистыми глазами, в которых плескалось веселое лукавство.

Дед смутился, пытаясь за шутками скрыть внезапно выступившие слезы.

— А что ей сделается, поварихе-то? Успевает и готовить, и всем тумаков раздавать. Ага. А вместо тебя троих шустрых парнишек взяли, да, но те почему-то с трудом управляются. Ой, а твои поклонники в печали! Каждый вечер только и слышу: 'Ах, где наша Нильда, и зачем она нас покинула? Кто теперь будет нам удачу предсказывать?!'

Они рассмеялись. Джулиус счел своим долгом заметить:

— Что я слышу? Какие еще поклонники?

— Дед! Дедушка Пайкус шутит!

* * *

Голен в своем кресле был в дверях и, молча улыбаясь, наблюдал эту картину. С того дня, когда впервые проявились его новые способности, он трудился не переставая, чтобы научиться владеть этим даром. И кое-чего добился. Теперь Нильде уже не нужно было катить его в том кресле, к которому он был пока что прикован. Теперь он вместе с креслом мог усилием воли двигаться в любом направлении сам. Правда, это отнимало много сил, но с каждым днем удавалось все лучше.

А еще у него открылись и другие способности. Оказывается, он мог создавать разные предметы, правда, это не выходило по заказу. Выяснилось все случайно. Нильда...

Ах, Нильда... Нильда была его музой, его недостижимой мечтой. Она неизменно была рядом с ним, неизменно ворчала на него и подтрунивала, но смотрела с любовью. Правда, не совсем так, как Голену хотелось, он понимал, что ее отношение к нему скорее дружеское или сестринское. Но и никому из тех парней, что вертелись вокруг, она не подавала ни малейшей надежды на взаимность, а потому Голен все же надеялся, что когда-нибудь эта ее дружба перерастет во что-то большее, и он станет для нее единственным любимым.

Ну вот, Нильда, как всегда ворча, убиралась на столе, на котором он развел ужасный беспорядок, учась левитировать различные предметы. Впрочем, следы его усиленных занятий были разбросаны по всей комнате, Голен просто не успел убраться до ее появления. А теперь прятал улыбку, слушая, как она его распекает. И вдруг ему захотелось чем-то ее порадовать, чем-то необычным...

И тогда у него в ладонях сам собой возник невиданный цветок. Большой, карминно-красный, удивительный, благоухание от него разлилось по всей комнате. Нильда почувствовала изумительный аромат и обернулась.

— Что это? — удивленно прошептала девушка, уставившись на Голена.

Голен сидел смущенный от неожиданности и красный, не хуже того цветка, что держал в ладонях.

— Это тебе, — робко пробормотал он и сглотнул от волнения.

— Мне? — Нильда была потрясена.

Голен протянул ей цветок, который и сам не знал, каким образом создал. Девушка качнула головой, не веря своим глазам.

— Тебе, — он уже набрался храбрости, и даже посмел добавить, — Он такой же красивый, как и ты.

Девушка протянула руку как завороженная, взяла это благоухающее чудо и вдохнула аромат.

— Мне, — прошептпла она, широко раскрыв глаза, — Спасибо.

— Нильда...

Он не знал, что будет говорить дальше, а она не была готова слушать то, что он может сказать, потому просто весело чмокнула его в щеку и убежала.

— Спасибо, — донеслось до парня со двора.

— Спасибо, — прошептал Голен, глупо улыбаясь.

Он приложил руку к той щеке, куда его поцеловала девушка, и прикрыл глаза. Некоторое время вообще никаких мыслей не было в его голове, одно блаженство. Но потом ему подумалось, что подарки творят чудеса, а женщины, как он слышал, любят подарки, и ему захотелось завалить подарками ту единственную женщину, которая теперь имела для него значение.

А еще он вспомнил Алексиора, тот ведь тоже обожал подарки. Боже, как давно это было...

Сегодня цветок украшал волосы Нильды. И хотя она еще не смотрела на него так, как ему бы этого хотелось, Голен был счастлив видеть, как сияют ее глаза.

* * *

Пайкус, сразу обратил внимание на необычный цветок, и когда первые приветствия и объятия закончились, произнес:

— Нильда, красотуля, дай-ка я на тебя взгляну, что это за чудо у тебя в волосах? — он коснулся рукой цветка, недоумевая, из какой страны можно было привезти его сюда, и как созранить свежим, чтобы не засох.

— Это Голен, — гордо ответила Нильда, сверкнув глазами.

Старому пирату оставалось только присвистнуть, да подумать про себя:

— Ого! А паренек-то непрост! Да он же сильнейший колдун. И ведь пока только пробует свои силы. А красоту-то какую создал... Ох, неисповедимы пути Господни...

Додумывать дальше Пайкус не посмел, боясь спугнуть неясную надежду, забрезжившую у него от этих мыслей.

— Ну, девочка, веди меня в дом. Есть так хочется, что желудок к спине прилип!

— Тебе вечно есть хочется, старый крокодил, — беззлобно пошутил Джулиус, заметив странный взгляд, которым Пайкус смотрел на Голена.

Джулиус и сам давно понял, что юноша необычный. Совсем необычный. Его надо как зеницу ока беречь. Нильду и его. Уж он-то позаботится о них с Божьей помощью, он их убережет, чего бы это не стоило.

* * *

За столом в этот раз было весело, отменная стряпня Нильды, отменное вино, соленые шуточки старых друзей. Однако ужин был съеден, Джулиус предложил Пайкусу выкурить по трубочке, для лучшего, так сказать, пищеварения. Начался серьезный разговор.

— Что случилось несколько дней назад? Что такое жгли в городе? — спросил Джулиус.

Пайкус взглянул из-под бровей на людей, сидевших за столом, затянулся и сказал:

— В двух словах не расскажешь.

* * *

Ее прекрасное Величество государыня Онхельма сидела перед зеркалом, устремив невидящий взор куда-то в угол, а камеристка Мила расчесывала ей волосы на ночь. Мила что-то восторженно говорила, привычно нахваливая пышную золотую гриву, венчавшую прелестную головку царицы, та не слушала. Та размышляла.

Онхельму беспокоил один странный момент. Хотя, почему один, таких моментов было немало. Сначала эти проклятые голуби, никак не желавшие стать убитыми. А значит, что слепая мерзавка до сих пор жива и где-то прячется. И до нее не добраться. Пока. Онхельма поерзала в кресле.

Потом эти странные фокусы с запахами, которые только она одна и чувствует, то ли над ней издеваются, то ли у нее действительно что-то с обонянием. У нее! Черт побери! У нее, у той, что может готовить любые яды и лекарства! Издевательство.

Были еще внезапно появляющиеся в разных местах дворца трещины. В полу, в стенах, в потолках. И опять видела их только она. Эти бездарные идиоты, ее подданные не видели ничего необычного и только разводили руками. Она чувствовала себя не в своей тарелке и не могла понять почему. И госпоже Онхельме совсем не нравилось это состояние.

Подданные, кстати, действовали на нервы, притаились как мыши, молчком, улыбаясь, ей казалось, стоит отвернуться, они начинают шушукаться, а оборачиваться или пытаться как-то поймать сплетников на факте, было бы совсем уж ниже ее достоинства.

Царице пришло в голову, что надо просто отвлечься, потому что в последнее время в ее жизни не было ничего веселого и интересного. Онхельма взглянула на себя в зеркало, взглянула пристально. Пока эта бестолочь укладывает ей волосы и трещит не переставая, царица трезво оценивала то, что видела в зеркале. Очень красивая, юная женщина. Очень красивая и соблазнительная.

И почему же такая женщина вот уже сколько времени спит одна?

Действительно, почему?

— Мила, — прервала царица поток восхвалений.

— Да, государыня.

— Помнишь тот наш разговор. Когда ты обещала быть мне полезной, — и выразительно взглянула служанке в глаза.

Онхельма не хотела озвучивать вслух то, что ей нужен мужчина, надеялась на сообразительность девицы. И она не ошиблась, Мила поняла ее с полуслова. Она сосредоточенно посмотрела на свою хозяйку и кивнула.

— Да, Ваше Величество.

— У тебя есть что-нибудь на примете?

Мила поняла, что сейчас настает ее звездный час. Она будет полезна царице, и будет посвящена в ее тайны. Это может быть очень прибыльно и очень опасно. Ерунда, она будет предельно осторожной и все выгорит.

— Да, государыня, — она кивнула для убедительности.

— Тогда доставь мне это к полуночи.

— Будет исполнено, государыня, — служанка низко поклонилась, скрывая торжествующую улыбку.

— Мила, — проговорила Онхельма, оценивающе ее оглядывая, — Если...

— Нет нужды, государыня, — она провела пальцем по горлу, показывая, что скорее умрет, чем предаст ее.

— Ладно, иди. И помни, что ты мне обещала.

Мила, пятясь и кланяясь, вышла из комнаты в коридор, а оттуда понеслась со всех ног к себе. Ей еще предстояло подобрать верного человека, достаточно молодого и красивого, чтобы он смог произвести впечатление на царицу. Вообще-то, у Милы был довольно красивый и молодой двоюродный брат, неженатый. Служил в дворцовой страже. О нем она и подумала в первую очередь, чтобы, так сказать, прибыль не уходила из семьи. Если дело выгорит, ее положение упрочится, да и брата удастся как-то продвинуть по карьерной лестнице. Сейчас Мила была полна самых радужных надежд.

А государыня Онхельма налила себе немного вина в бокал, и потом снова уселась перед зеркалом, глядя прищуренными глазами на свое отражение. Она знала, кого бы не привела сегодня ночью к ней служанка, кто бы не был этот мужчина, он не доживет до утра. Потом она усмехнулась своим мыслям, изящно пожала плечами и чокнулась со своим отражением:

— Что поделаешь, такова жизнь.

Да, такова жизнь, кто-то должен заплатить за ее удовольствие, так считал ее внутренний советчик.

* * *

Пайкус возвращался обратно уже заполночь. Нильду, внученьку свою повидал, с Джулиусом они наговорились вдоволь, самым бессердечным образом вышучивая всех и вся, вина попили контрабандного, лучшего. На душе у старого пирата было светло и радостно.

Он уже выбрался из устья фиорда, прошел извилистым проливчиком между острыми рифами и выходил на большую воду, как вдруг увидел вдалеке несколько лодок береговой стражи.

Выследили.

Черт бы его побрал, он привел сюда хвост.

Старый пират, аккуратно сложил весла. Времени на размышление у него было немного. Можно вернуться в фиорды, он успеет. А ночью стража не пройдет между рифами, их разобьет о камни.

Но. Они же вернутся днем. Они будут приходить вновь и вновь, перекрывать входы и выходы, они не успокоятся, пока не выкурят оттуда живущий в фиордах народец и не перебьют всех, как тех несчастных голубей.

Нет. Назад нельзя. Только вперед. Нельзя, чтобы ищейки этой злобной женщины, не знающей жалости, добрались до его друзей, до Нильды и до того мальчика, Голена. Только вперед. И будь что будет.

Старый Пайкус пожалел, что силы у него не те, но время поджимало, он налег на весла и рванулся в сторону от устья фиорда. Там в двух милях было нагромождение камней у самого берега, туда он и увел устремившиеся за ним лодки береговой стражи.

В хитрой лодочке у Пайкуса имелось много чего на всякий случай, в том числе и складная мачточка с небольшим парусом. Понимая, что на одних веслах он далеко не уйдет, он решил потратить еще несколько секунд и установить мачту, а потом, поймав ветер, и хохоча, как морской черт, с удвоенной силой налег на весла.

— Вот так вам! Салаги! Рыбий корм! Пайкус вас научит, что такое кораблевождение! — орал он, продолжая грести и глядя, как лодки начали было отставать.

Как оказалось, в береговой страже имели понятие о том, что такое кораблевождение, и тоже паруса поставили. Гряды камней у скалистого берега приближались, но преследователи приближались еще быстрее. Старый пират не надеялся уйти, он надеялся увести их от фиордов, а это ему почти удалось. Но, судя по всему, его нагонят. Не удивительно, в страже служат молодые, здоровые ребятки и всем им хочется выслужиться. Ну пусть выслуживаются.

Однако это значит, что его потащат в застенок. К этой чертовой колдунье, которая обожает пытки. Не то, чтобы он боялся, что не выдержит пыток, и они развяжут ему язык. Нет. Просто он уже стар для подобных развлечений. Да и обидно было бы прожить такую веселую жизнь, чтобы потом сгинуть на дыбе или на плахе.

— Пайкус, дружище, тебе всю жизнь улыбалась удача, а сегодня, страрый пират, кажется, тебя в последний раз возьмут на абордаж, — сказал он себе, — Хмммм... И кому же ты отдашь свою саблю?

— О, никому, — ответил он сам себе.

Потом оставил весла и смотрел, как приближаются к нему лодки береговой стражи. Когда они подошли почти вплотную, старик вынул нож из голенища и, язвительно улыбаясь (ни дать ни взять, веселый Роджер), на глазах у взбешенного офицера перерезал себе глотку.

Он сделал, что хотел, попытался защитить своих, тех, кого оставил в фиордах. Дальше пусть их хранит Создатель, а ему давно пора в ад, там его уже заждались дружки, те, что сгинули давным-давно. Лихие ребятки, с которыми он плавал под черным флагом много лет назад, когда еще был совсем молод.

Лодки столкнулись бортами, офицер плюнул с досады, что беглый преступник, которого они наконец сумели выследить, все-таки ушел от погони. Не живым, так мертвым. Досадно, однако, надо было срочно уходить, потому что вокруг поднялось сильное волнение. Он скомандовал втащить труп преступника в лодку, и грести что есть силы в море, иначе всех разобьет о камни. Там разберутся, кто он, что делал, и за каким чертом здесь оказался. В конце концов, трупы тоже могут кое-что рассказать.

* * *

Поднимая большие волны, Нириель не хотел гибели этих людей, он просто хотел, чтобы они ушли. Лодочка Пайкуса разбилась об острые прибрежные валуны, водный дух скрыл под водой обломки, а потом помчался к Морфосу, поставить его в известность. Без его помощи ничего не выйдет.

Оттуда понесся к старейшине Сафору, предупредить, что в городе скоро начнется новая волна репрессий.

Глава 41.

Мужчину, с головой закутанного в плотный темный плащ, Мила привела в спальню царицы через четверть часа после полуночи. А до того она оповестила госпожу, что требуемый "товар" имеется в наличии, надо только обеспечить безопасную транспортировку.

— Хмммм... — задумалась на несколько секунд царица, — Позови ко мне начальника дворцовой стражи.

Офицер, вызванный камеристкой по личному приказанию царицы, явился немедленно. Он был взволнован предстоящей встречей, потому как, что греха таить, был тайно влюблен в прекрасную государыню. Но и насторожен, ибо имел некоторые недостатки по службе, а кто их не имеет? Вот он и переживал, а не донос ли на него настрочил кто-нибудь из недоброжелателей, чающих занять его место. Что Ее Величество непредсказуема и может быстро отправить человека на плаху, знала уже вся Страна морского берега. Так что начальник дворцовой стражи, войдя в апартаменты царицы, млел от тайной любви и трясся от тайного страха. Все это вместе составляло занятный коктейль чувств, отражавшихся на его физиономии.

— Конрад, подойдите. То, что я собираюсь вам сказать, зарытая информация.

Царица сидела в полутемной комнате, вид у нее был таинственный, а голос тем более. И все это вместе было ужасно интимно. Офицер приблизился, у него от волнения даже задрожали и вспотели руки.

— Государыня, — он склонился в поклоне.

— Конрад, удвойте охрану у постели моего мужа. У меня есть подозрение, что злоумышленники попытаются убить государя.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — снова поклон.

— Хорошо, я надеюсь на вас, — она благосклонно кивнула, — Да, Конрад, и можете снять охрану у моих дверей. Сегодня все силы должны быть направлены на то, чтобы уберечь моего супруга от внезапного покушения.

— Но...

Тот хотел возразить, что она останется без охраны, однако царица перебила офицера.

— Обо мне можете не беспокоиться. Я защищена и своей силой, и символами власти.

— Да, конечно, будет исполнено.

Онхельма насмешливо улыбалась, глядя, как начальник дворцовой стражи Конрад раскланивается с серьезным лицом и удаляется. Стражу у ее дверей сняли. А через полчаса Мила привела ей мужчину. Первого мужчину за несколько месяцев.

* * *

Ее тайный любовник старался, очень страрался, чтобы понравиться госпоже. Проявлял чудеса воображения и неутомимость настоящего жеребца. И он был неплох. Определенно, неплох.

Однако царица не была неопытной девчонкой, она сама была экспертом в постельных делах, и столько раз спала с различными мужчинами из-за выгоды, или просто ради банальных денег, что не заметить в его глазах затаенного корыстного интереса просто не могла. Что ж, он потрудился на славу. А теперь он хочет свою награду. О, он ее получит. Нечто поселившееся в глубине души Онхельмы подсказало ей, что делать.

До утра было еще далеко. Онхельма погладила молодого, крепкого, довольно приятного на вид мужчину по щеке и прошептала:

— Ты был чудесным.

Глаза парня самодовольно блеснули, он склонил голову набок и улыбнулся.

— Ради вас, прекрасная госпожа...

— Тшшш. Не надо имен, — она прижала пальчик к его губам, — Я хочу наградить тебя.

— Нет-нет... Госпожа... — пытался отнекиваться ночной любовник, но глаза его тут же зажглись алчным огоньком, стоило ему услышать о награде.

Царица покачала головой, протянула руку и взяла с тумбочки, что рядом с кроватью туго наполненный кожаный мешочек.

— Это тебе.

Взял без дальнейших разговоров. Онхельма в нем нисколько не сомневалась, а сейчас получила подтверждение. Она кивнула своим мыслям и спросила:

— Не подаришь ли и ты мне что-нибудь на память?

Чуть не расхохоталась от недоумения на лице парня.

— Какую-нибудь безделушку. Ничего не значащую, дешевую безделушку?

Любовничек выдохнул с облегчением и вытащил из кармана маленькую фигурку кошки на цветном шелковом шнурке, брелочек.

— Благорю, милый, а теперь иди.

Онхельма взяла его за плечи, пристально посмотрела в глаза и произнесла:

— Сейчас ты пойдешь на голубятню, — она улыбнулась, — А оттуда уже к себе.

Он так и не понял, зачем на голубятню, но тут же согласился.

Любовник ушел, минут через десять заглянула Мила.

— Государыня, ну как, Вы довольны? — шепотом поинтересовалась она.

— Да, милая, все было замечательно. Ты молодец.

Мила покраснела от удовольствия, а царица продолжила:

— Завтра получишь подарок. А сейчас можешь идти спать. И не буди меня рано, я хочу поспать подольше.

Обрадованная девица поклонилась, скрывая двусмысленную улыбку, и исчезла за дверью, царица подошла к кровати, села. Взглянула на фигурку кошки, брелок, подаренный ночным любовником, лежащий на тумбочке, потом протянула руку и одним движением смела его на пол.

В этот момент молодой мужчина, что провел ночь в ее постели, запнулся на верхних ступянях лестницы, ведущей на голубятню, и со всей этой высоты рухнул в колодец между маршами. Лестница была высокая, 444 ступени, мужчина разбился насмерть.

Государыня подошла к окну, открыла его, подставив лицо ночному ветерку, и невольно подумала, что обидно и оскорбительно покупать продажную любовь.

И вспомнился ей Алексиор. Он был с ней честен. Остался верен своей возлюбленной, а ее отверг, не побоявшись ничего, даже казни. Уж лучше пусть тебя честно отвергают, чем...

Онхельме стало больно. Показалось, что ее никто и никогда просто так не любил. Только за деньги, или по привороту. А о том, что Вильмор любил ее, царица даже и не вспомнила.

Однако ей время от времени будет нужен мужчина, в конце концов, она ведь молодая женщина, у нее есть нормальные потребности. Физиология, раз уж любовь ей недоступна. Значит, у нее будут тайные любовники на одну ночь. Царица усмехнулась, разумеется, никто не станет их предупреждать о том, что за эту ночь они заплатят своей жизнью. Боль и обида нашли свой выход.

Закралась мысль, вдруг какой-нибудь из тайных любовников сможет ее полюбить? Мысль вертелась в голове, Онхельма пробовала ее на вкус и... Нет.

Может быть, кто-то и полюбит ее, да только она никого полюбить не сможет. Потому что, стоило ей лишь подумать о такой возможности, перед мысленным взором вставал Алексиор. И другим его заменить не удавалось.

Онхельма зло расхохоталась.

— Тем хуже для вас, проклятые мужчины! Тем хуже для вас!

Потом захлопнула окно, предварительно выкинув в него фигурку кошки на шнурочке. Чтобы больше ничего не напоминало ей о том мужчине, что был сегодня в ее постели.

* * *

Когда Сафор в этот раз просил шамана морского народа о помощи, он вообще-то собирался сделать подарок одному человеку. Одному хорошему человеку, пострадавшему от своей доверчивости и доброты душевной.

Вильмору.

Видя его страдания и понимая, что злая колдунья, его жена, не отпустит несчастного, а будет держать его в этом полутрупном состоянии еще Бог знает сколько лет, Сафор решил освободить царя. Каковы бы не были грехи и ошибки Вильмора, они были совершены не со зла, да и наказан он более чем сурово. Так, во всяком случае, считал старейшина духов темный Сафор.

А к шаману он ходил за помощью, потому что тот выполняет просьбы живых. И людей, и духов. Это его обязанность, данная ему Создателем за право принимать человеческий облик. Молиться за других и просить, чтобы исполнялись их желания.

Тот, кого называют шаманом морского народа, не человек. Но он и не дух, и не животное. Он просто застрял в этом мире в ожидании, когда исполнится его судьба. А пока он исполняет чужие просьбы и желания.

Но исполняет не для всех. Лишь для тех, кто сможет прийти к нему, а чтобы встретиться с ним, надо иметь чистое сердце. Лишь тем, у кого чисто на сердце, он ответит на вопросы, которые нельзя задать больше никому. И еще он может помочь другим стать счастливыми.

Тот, кого называют шаманом морского народа имеет тысячи личин, и люди, видящие его всегда разным, считают, что шаманов много. Но на самом деле он один.

И он несчастен, потому что одинок.

Его болезненное одиночество Сафор заметил еще когда приходил к нему в первый раз, просить за тех мальчиков казненных. И понял, для того, кто может делать счастливыми других, другие в свою очередь могут постараться и предпринять кое-что в ответ, чтобы сделать счастливым его. Сафор даже знал, каким образом, он ведь тоже как бы не в огороде пертушку выращивает, все-таки могущественный дух, темная сущность по Имени Сумрак.

Правда, это будет не просто и не скоро. Но это будет такая многоходовая, такая закрученная комбинация... Темному даже приятно на душе стало. Приятно делать для других что-то хорошее, так и жить веселее. Жаль, что он не понял этого раньше.

А сейчас, подарок для Вильмора.

В комнате, где на огромной кровати лежал государь, этой ночью было народу вдвое больше, чем обычно. А вот спали они, кто где придется, совершенно как обычно. Однако для планов Сафора это обстоятельство не имело значения. Он встал перед ложем и позвал:

— Человек.

Вильмор спал, хоть по его внешнему виду восковой куклы и не было заметно.

— Человек, проснись.

— А...? Что? Кто... кто зовет меня? — мысленно пробормотал царь, спросонья не сразу поняв, что вдруг услышал в своей голове

— Это я.

— Ах... здравствуй! Я рад, что ты пришел. Спасибо, что не забыл обо мне.

— Человек, у меня для тебя сюрприз. Знаешь, кто пришел со мной?

— Кто? — царь оживился.

И тут перед его мысленным взором предстала светящаяся фигура женщины, закутанной в покрывало. Такой любовью повеяло на Вильмора от этой фигуры...

— Мелисандра... Мелисандра, любовь моя... Неужели это ты? — затрепетал царь.

Светлая женская фигура приблизилась, подняла руки и сняла с головы светящийся покров.

— Да, Вильмор, это я.

Она улыбалась, юная, прекрасная, а Вильмор заплакал.

— Прости меня, любимая, прости... Я предал тебя. Прости, Мелисандра...

— Молчи, глупый. Ты давным-давно прощен. Да и в чем была твоя вина? — светящаяся рука коснулась волос царя, — Бедный ты мой...

— Мелисандра... — слезы радости текли из глаз Вильмора, не переставая.

— Я пришла за тобой. Срок твоих мучений закончился. Если хочешь...

— Да. Да. Да. Да. Да. Хочу. Хочу.

— Тогда дай мне руку.

Он не знал, как дать руку, он ведь неподвижен, как колода, но ему ничего и не пришлось делать. Сама собой отделилась от его недвижимого тела светящаяся рука. Его рука. И потянулась к Мелисандре. А вслед за рукой встал и он сам, встал и сделал несколько шагов, не сразу поняв, как это произошло. Он может двигаться, он живой, он снова молодой?! Вильмор обернулся, взгляд его упал на кровать, там лежал тот, кем он был раньше. Старый, измученный, неживой. Мумия.

— Пойдем? — спросила юная Мелисандра, светясь улыбкой.

— Пойдем, — ответил ей юный, светящийся как и она, Вильмор.

Сафор стоял в стороне. Уже второй раз он наблюдал это, как уходят в иной мир души. В лучший мир. И да будут они счастливы в том, лучшем мире. Эти двое подошли к нему попрощаться перед тем, как раствориться в сиянии, а уходя Мелисандра вдруг сказала:

— А знаешь, кто пришел к тебе?

— Кто? — опешил Сафор.

Она тихонько засмеялась и исчезла в лучах, утянув за собой Вильмора, а из темноты вместо них стали проявляться другие светящиеся фигуры. Мужчина, женщина и маленький ребенок.

— Сафор, — позвал мужчина, протянув ему сияющую руку.

— Да...Д-д-а-алион...???

Мужчина с женщиной переглянулись и негромко засмеялись, а маленький мальчик, смешно перебирая толстенькими светящимися ножками, подбежал к темному и обнял его за ноги:

— Дадя Сафор, здравствуй!

Сафор был потрясен до глубины души. Он опустился на колени, благоговейно прикоснулся к ребенку и проговорил:

— Далион, Талия... Господи... Как я счастлив вас видеть...

— А меня, дядя Сафор? — спросил малыш.

— А тебя больше всех, — ответил темный, не в силах сдержать слез, — Как тебя зовут, малыш?

— Кейран.

— Кейран... — прошептал, темный.

— Почему ты плачешь, дядя Сафор? — спросил малыш.

— Потому что я виноват перед вами. Если бы я был рядом...

— Сафор, перестань корить себя, — сказала женщина, подойдя к нему вплотную, — Видишь, у нас все хорошо.

И улыбнулась темному духу.

— Талия... Далион... Но как вы...

Далион подошел, встал рядом со своей женой, обняв ее.

— Это подарок. Он сказал, что воспоминания твои были слишком горьки, и просил, чтобы разрешили подарить тебе новые.

Новые воспоминания... Да, помнить об этой встрече он будет всю свою жизнь.

— Сафор, нам пора, — слова Талии напомнили духу, что время их ограничено.

— Мы еще встретимся?

— Все может быть, — ответил Далион, протянув ему руку на прощание, — Все может статься.

И они растворились в лучах света. Сафор, долго не мог двинуться, все стоял и смотрел в пространство. Да, подарок был... Темный глубоко вздохнул полной грудью. Подарок был...

* * *

Для него будет сделан еще один подарок. На этот раз уже по просьбе Вильмора, котрому он помог обрести свободу. Только темный об этом пока не должен был знать.

* * *

Царице не спалось. Видимо недобрые дела не приносят полноценного удовлетворения. Почему-то. Она решила навестить Вильмора, поговорить. Странное дело, полуметрвый муж был единственным, с кем она могла поделиться.

Войдя в комнату, где по ее мнению должны были денно и нощно неусыпно бдить у постели царя сиделки и стража, она обнаружила сонное царство. Государыня взбесилась от злости, поняв, что, скорее всего, они так и раньше всегда дрыхли по ночам, вместо того, что хранить покой больного. Но шуметь она не стала, еще успеет, сначала больной.

А больной... Онхельма хотела подпитать его своей силой, как она делала обычно, посмотрела и поняла, что Вильмор мертв.

Мертв.

Она испытала чувство потери и страшную досаду. За это ответят все. Все.

Стул, брошенный ею, с грохотом полетел в дверь, сонное царство мгновенно проснулось и заметалось в ужасе. Раздался топот ног прислуги, бегущей на шум.

Царица обратилась к начальнику стражи, примчавшемуся вместе с остальными:

— Конрад, не предупреждала ли я тебя о том, что на государя готовится покушение?

Начальник стражи затрясся, быстро взглянув на постель, где лежало тело государя Вильмора.

— Не я ли просила удвоить бдительность?

Несчастному Конраду ответить было нечего, у него от ужасного предположения отнялся язык.

— И что я вижу? Захожу ночью, проверить состояние моего мужа, и что я вижу!? Государь мертв, а все спят! Все спят. А злоумышленники совершили свое черное дело.

Голос царицы был негромким, но звучал оглушительно. Оглушительно и жутко.

— Это измена.

Прибежал лекарь царский семьи, осмотрел государя и подтвердил смерть.

Государыня повторила:

— Государь мертв, и это измена!

Никто, даже царский лекарь, который был уверен, что смерть произошла от естественных причин, не посмел возразить. То мнение, что возможно, государь просто умер от болезни и старости, придворные держали при себе. Царица обвела взглядом тех, кто был ночью у постели царя, и вынесла приговор:

— Этих в застенок. Завтра повесить на дворцовой площади. Начальника стражи Конрада, допустившего измену, обезглавить.

Гробовая тишина стояла в комнате, когда забирали приговоренных. Все притихли, каждый трепетал за свою жизнь. Когда несчастных увели, государыня Онхельма отдала приказание вызвать бальзамировщиков и готовить государя к погребению. А после ушла к себе.

Что она почувствовала, узнав, что муж умер?

Что?

Что обрела свободу, или что лишилась близкого человека? Ей не хотелось об этом думать, было просто больно и тоскливо. Онхельма неожиданно для себя заплакала.

Даже у злой колдуньи обыкновенное женское сердце.

* * *

Но у злой колдуньи помимо женского сердца был замечательный советчик, живший в ее душе, он подсказал ей, что сидеть здесь и плакать — самое глупое, что она могла придумать. Плакать? Если можно пойти в застенок и получить удовольствие от пыток, которым она подвергнет этих недоумков?

Да, удовольствие было неплохим, но недолгим. Потому что пыток не выдержал никто, очень скоро все признались в измене и даже назвали истинных виновников, покушавшихся на жизнь царя, в надежде, что за это их помилуют. Клеветали на соседей, родственников, друзей. Умоляли!

Ха-ха... Какие глупцы!

Да, совсем не чета тем казненным мальчишкам, друзьям Алексиора. Из них не сломался ни один. Вот когда она насладилась от души. А эти? Эти... Язык не поворачивается придумать им достойное название. Онхельма бросила кнут и коротко приказала:

— Завтра в четыре часа дня всех казнить.

— Будет исполнено, государыня.

Кто бы сомневался, кто бы посмел ей перечить? Но когда Онхельма собралась уходить, к ней обратился старший смены:

— Государыня, Ваше Величество, там береговая стража взяла контрабандиста...

Он не успел закончить, царица резко спросила:

— Где?

— Ээээ... видите ли, они привезли его труп.

— Труп? — прекрасное лицо царицы скривилось.

— Да, труп. Он успел покончить с собой.

— Что ж. Пусть завтра с утра повесят его на самом видном месте рыночной площади, что все видели. И табличку на грудь, чтобы знали, любого, кто связан с контрабандистами, ждет то же самое. Это все?

— Да, государыня, Ваше Величество...

Царица ушла к себе.

Вот теперь она может уснуть. Спокойно уснуть и спать до полудня.

* * *

На следующий день камеристка Мила, совершавшая утренний туалет царицы, выглядела заплаканной. На вопрос с подтекстом, не умер ли у нее кто-нибудь из близких, камеристка, глядя в прищуренные глаза государыни, ответила, что у нее никто не умирал.

— Ну вот и прекрасно, — многозначительно заметила царица Онхальма, и протянула ей тяжелый мешочек, полный золота.

Мила поняла, что служить госпоже еще труднее, чем она думала. Но это прибыльно, очень прибыльно.

Казнь прошла совершенно не интересно, Онхельме было откровенно скучно. Потому она, вспомнив о вчерашнем своем приказе повесить труп контрабандиста на базарной площади, решила на него взглянуть. Интересно же увидеть одного их тех, кто столь долгое время считался неуловимым.

Честно говоря, она была поражена. Старик! И вот этого древнего, сухонького дедушку ловила столько времени вся береговая стража?!? Но потом старик показался ей странно знакомым, и одновременно в ее мозгу проскользнула какая-то асоциация с виселицей.

Черт! Она вспомнила, где видела этого милого старичка! В портовой таверне, в тот день. А потом мысли выстроились в цепочку, и ей стала понятна ассоциация, которая у нее возникла с виселицей:

— Портовая таверна... девчонка-разносчица... девчонка-разносчица и друзья наследника... — царица невольно вздрогнула, вспомнив, как видела их сидящими в таверне за одним столом, — Девчонка... Девчонка! Алексиор!

У государыни Онхельмы вдруг возникла совершенно иррациональная догадка, что девчонка-разносчица из портовой таверны, девчонка, которая вытащила из петли одного из друзей Алексиора, этого мальчишку — Голена, взяв его в мужья, и та девчонка, чье имя эти молодые идиоты не назвали даже под пыткой, одно и то же лицо. Она и есть та, что помогла наследнику Алексиору бежать из застенка, пока четверо его друзей задержали стражу!

Онхельма нехорошо усмехнулась. Потому что мысль, возникшая у нее, конечно требовала подтверждения, но если это подтвердится... Если!

Девчонка, как там ее звали? Кажется Нина... или Нильна... Черт с ней! Она может привести ее прямиком к наследнику!

— Надо немедленно проверить, — сказала себе Онхельма.

Она отправилась в ту портовую таверну, чтобы убедиться. Так и есть. Той разносчицы уже давно след простыл. Так и есть!

Но мысль работала дальше, и царица вдруг поняла, словно из глубины души кто-то подсказал, что искать ту девчонку, которая может привести ее к Алексиору следует в фиордах у контрабандистов. И надо же, как удачно, и голуби, и девчонка, все там, будто специально собрались.

У Онхельмы сразу улучшилось настроение.

Глава 42.

В Расхаранарте все напоминало растревоженный муравейник, в который кто-то щедрый и добросердечный плеснул кипятку. Еще бы! Уже третий день, как на остров все прибывало и прибывало ненасытное и въедливое войско чиновников повелителя. Инспекция шла полным ходом, а взятки, оседавшие в бездонных карманах неподкупных ревнителей порядка во всех сферах государственной жизни, позволяли островитянам в очередной раз пережить это нашествие.

Ибо, порядка в Расхаранарте как не было, так и не будет.

Все сказанное не должно порочить население острова в глазах читателей, они были обычные люди, просто так уж повелось: если есть инспектор, значит, есть и недостатки, которые он найдет, или придумает. Жить-то надо всем. И все об этом знают.

Завтра был особый день, ожидалось прибытие в Гур-Банахор самого Властителя Магрибахарта Его Величества повелителя Теврока Блистательного и его матушки, царицы Астинит. Гарем свой в такие поездки повелитель не брал, ну, разве что походный состав — несколько наложниц, потому как островитяне тщательно готовились к посещению, и те два-три дня, что он проводил в Гур-Банахоре, были украшены присутствием массы прекрасных дев, одну из которых (лучшую) ему и вовсе приносили в дар. И если девица угодит, у повелителя будет хорошее настроение.

А когда у него будет хорошее настроение... Это все равно не будет иметь никакого значения, ибо всем абсолютно заправляет его матушка, царица Астинит. Но если повелителю будет приятно, то жителям Расхаранарта тоже будет приятно. И это хорошо.

А у царицы Астинит были свои развлечения, в основном интеллектуальные.

* * *

В нынешнее свое посещение городской тюрьмы Гур-Банахора тюремный инспектор был в шоке. У него даже не было слов выразить то, что видели его глаза. А этот отвратительный порядок и возмутительная чистота! Но лопнуть от гнева ему никто не дал.

Замечательное предложение, касающееся поисков воды на его земле, причем бесплатно (!) возымело волшебное действие, а щедрая взятка, преподнесенная Кемилем Назирахом за то, что его имя будет упомянуто в присутствии повелителя, и вовсе вернула инспектору улыбчивое настроение. Не говоря уже о том, что в его распоряжение был предоставлен комфортабельный домик с фонтаном во внутреннем дворике. И все это в двух шагах от тюрьмы.

К вечеру они с Кемилем были просто друзьями, он даже благосклонно выслушал нового тюремного следователя Ароиса, сделавшего доклад по статистике раскрытия преступлений. А на ужин для услаждения взоров инспектора были приглашены музыканты и танцовщицы, которых раздобыл Ширас.

Короче говоря, господа Кемиль и Ширас за этот день неплохо продвинулись на пути к тому, чтобы стать советниками повелителя.

* * *

Надо сказать, что план Алексиора сработал даже лучше, чем он рассчитывал. Ибо, когда до повелителя Теврока Блистательного (и в большей степени до его матушки) дошли слухи о том, что начальник тюрьмы Гур-Банахора с помощью нового следователя, господина Ароиса, организовал добычу воды в немыслимых для жителей пустынь количествах, Его Величество похвалил предприимчивого начальника Гур-Банахорской тюрьмы. А царица Астинит, узнав об этом, пожелала лично увидеть людей, владеющих столь ценными умениями. На следующий день Кемиль Назирах, Ароис, а вместе с ними за компанию и Ширас, о котором иснпектор тюрем Магрибахарта также отзывался наилучшим образом, были приглашены предстать пред ясные очи повелителя.

Или, если быть точнее, пред ясные очи матушки повелителя — царицы Астинит.

* * *

Ширас был взволнован менее остальных. Во-первых, потому что при его прошлой профессии излишняя волнительность могла испортить дело, а во-вторых, ему уже приходилось представать пред ясные очи повелителя. И, поскольку повелитель проявил к нему неслыханную (если быть откровенными до конца, то очень хорошо оплаченную) милость, повелитель Ширасу нравился как человек.

А вот Кемиль Назирах просто трясся от нервности и все переживал, правильно ли он оделся, правильно ли он ходит, как себя вести при виде повелителя, и т.д. и т.п.

— Ты столько нервничаешь из-за манер и одежды, и так хочешь понравиться повелителю, уважаемый Кемиль, что у меня создается впечатление, а не собираешься ли ты поступить в гарем? — ехидство так сочилось из речей Шираса.

— Кем, неужели евнухом? — наигранно ужаснулся Алексиор, поддерживая его.

За то время, что пришлось провести в обществе этих двоих, он в совершенстве освоил науку подначивания, свойственную всем магрибам.

— Нет, уважаемый Ароис, я думаю, наложницей, — добавил яду бывший бандит.

Кемиль укоризненно посмотрел на обоих и высказал, разглаживая складки на своем праздничном одеянии:

— Вам все равно не удастся испортить мне настроение, так что можете продолжать в том же духе, мне безразлично.

Ширас вздохнул:

— Но попытаться стоило.

Алексиор добавил:

— Прости, Кемиль, мы и сами несем чушь от волнения.

— Пустое, — ответил Кемиль, потом снова погрузился в изучение себя в зеркале и спросил, — Как, по-вашему, я не слишком пестро выгляжу?

Друзья схватились за животы от хохота. Кемиль смотрел на них, смотрел, да и выдал:

— Пошли уже во дворец, а то еще заболеете, столько смеяться вредно, вдруг икота нападет в самый неподхождящий момент, или, не приведи Господь, газы...

Так они, наконец, выбрались из дома и направились во дворец наместника Расхаранарта, который на время посещения занимал Властитель Магрибахарта Его Величество повелитель Теврок Блистательный и его матушка, царица Астинит. Алексиор был серьезен и собран, изнутри грызло какое-то странное предчувствие, что от этого посещения его жизнь может снова круто измениться. А перемен, он по собственному опыту знал это, стоит ожидать только в худшую сторону. И все-таки он всеми фибрами души стремился туда, надеясь, может быть, удастся узнать что-нибудь о тех, кого оставил за морем в Версантиуме.

Алексиору еще не приходилось бывать во дворцах Магрибахарта, только в домах, но предсталение, как должен выглядеть дворец в местных условиях, у него имелось. Он ведь и сам вырос во дворце. Юноша мрачно усмехнулся, вспоминая, что при иных обстоятельствах, меньше чем через полгода он занял трон Страны морского берега. Трон...

— Брат... отец... — прошептал он про себя, — Как ты...? Как мама, ребята, Евтихия...?

Ему не нужна была власть, не нужен был трон. Ничего этого он не хотел тогда, не хотел и сейчас. Узнать бы, как они там...

Дворец не разочаровал. Он был невелик, но весьма удачно спланирован, так что изнутри казался куда больше, чем снаружи, и был воздушным и таким... неожиданно уютным. Повелитель принимал всех жителей Гур-Банахора, которым дозволено явиться, в светлом просторном зале, двери которого выходили во внутренний двор. Зал был неярко, но со вкусом декорирован, и из открытых дверей и окон ветерок приносил дивные ароматы цветущих растений.

Надо сказать, что внутренний двор мог считаться шедевром и был гордостью наместника. Воркуг прямоугольного вытянутого бассейна, по краям которого журчали невысокие фонтаны, шли мраморные обходные дорожки, а за ними — дивный розарий. Благоухание, разлитое в воздухе, проникало в самую душу, заставляя человека забыть о горестях жизни и напоминая о райском саде. По периметру внутреннего дворика была обходная галерея с прекрасной резной аркадой, настоящее мраморное кружево. Там и дожидались своей очереди посетители.

И оставалось загадкой, каким образом здесь ухитрялись избавиться от неизменной черноватой пыли, которая покрывала в Магрибахарте все и вся.

Алексиору, дворец понравился, он чем-то напомнил ему дом.

Не обращая внимания на окружающих, он погрузился в свои мысли, и вынырнул из них только когда их троих, Кемиля, его и Шираса вызвали в зал приемов. Дыхание застыло в груди у Алексиора, сердце на миг замерло, а потом бешено забилось от волнения. Они вошли.

К трону, на котром восседал повелитель Теврок Блистательный, вела красная ковровая дорожка.

— Совсем как дома, — снова подумалось Алексиору, и эта мысль погасила волнение.

Он смог успокиться и осторожно вглядеться в человека, сидящего на троне. Молодой мужчина, лет двадцати пяти, красивый. Темные глаза, породистое овальное лицо, точеный нос с небольшой горбинкой, яркие, красиво вырезанные губы. Прекрасной формы руки, покоившиеся на подлокотниках, были изнеженными, но сильными. Смуглая кожа светлее, чем у окружающийх. Несмотря на скучающий вид, презрительного высокомерия в нем не наблюдалось.

Это был просто молодой мужчина, очень красивый молодой мужчина, которому в настоящий момент приходится выполнять несколько обременительные обязанности. Глядя на повелителя Магрибахарта, Алексиор усмехнулся про себя, отметив, что видимо, не он один не хотел власти.

Рядом с троном, на котором восседал повелитель, Алексиор заметил странное сооружение, большой шелковый шатер с сетчатой передней стенкой, которого по замыслу зодчего здесь явно не должно было быть. Продолжая про себя удивляться, он вместе с остальными приблизился к трону и склонился в глубоком почтительном поклоне.

Его Величество Теврок Великолепный благосклонно выслушал сбивчивые приветственные речи тюремного смотрителя Кемиля Назираха, о котором столь похвально отзывался инспектор, снисходительно кивнул на привествия старого знакомца Шираса, даже шутливо поинтересовался, не случалось тому вновь заглядывать в чужие гаремы. Ширас был готов встретить царственные подначки, он не подкачал, ответ его был полон тонкого остроумия и туманных намеков. Повелитель даже изволил слегка улыбнуться.

Очередь дошла и до Алексиора. Его Величество Теврок Великолепный проявил к нему определенный интерес. Он внимательно слушал доклад белого юноши, кивал, если что-то было непонятно, переспрашивал. При этом, не отрываясь, смотрел на его волосы, убранные в косу. Однако ни словом не обмолвился. Алексиор был ему за это несказанно благодарен.

В тот момент, когда повелитель милостиво отпустил эту троицу, из шелкового шатра, стоявшего рядом с троном, раздался голос:

— Тот, кто умеет добывать воду, пусть подойдет ко мне.

Голос был женский, хорошо поставленный и приятный, однако в нем слышалась сталь, как у человека, привыкшего к беспрекословному подчинению.

— Да, матушка, — ответил повелитель, и жестом велел проводить Алексиора за шелковые занавеси.

Ширасу и же и Кемилю пришлось удалиться, ибо время их посещения истекло. Но они остались снаружи, подождать своего белого друга. Надо сказать, неожиданный интерес царицы Астинит смутил их и даже навел не тревожные мысли.

* * *

Алексиор, войдя в шелковый шатер дивного цвета лазурного неба, увидел перед собой высокую женщину, сидящую на таком же, как у повелителя, троне. По обеим сторонам от трона стояли два евнуха с опахалами. Женщина была закутана в богатое многослойное покрывало, оставлявшее открытыми лишь глаза, подведенные черной краской. Судя по царственной осанке и неуловимой властности, он понял, что стоит перед царицей Астинит, матерью царя. Той женщиной, которая управляет всем Магрибахартом.

Алексиор низко поклонился и прижал руку к сердцу:

— Приветствую Вас, великая царица Астинит.

Та чуть склонила голову и сделала евнуху, стоящему слева от нее знак подойти. Потом оперлась на его руку, встала и спустилась к Алексиору. Обошла его кругом. Все это без единого слова. Он слегка занервничал и смутился, а глаза предпочел опустить, чтобы не оскорбить ненароком царственную особу.

— Кто ты? — услышал он и поднял голову.

— Меня зовут Ароис, Ваше Величество, я новый тюремный следователь Гур-Банахора, — и снова склонился.

— Я знаю, что ты новый тюремный следователь, — царица с интересом прищурилась, — Я спросила, кто ты?

Алексиор понял, что отмолчаться ему не удастся, но раскрывать всех своих тайн не собирался:

— Ваше Величество, я странник, нашедший приют в Гур-Банахоре, люди здесь зовут меня белый кериб.

— Белый кериб? — хмыкнула царица, продолжая обходить его по кругу, — Это я и так поняла. Судя по твоим волосам, ты из Забиргана? Говори.

— Да, — нехотя ответил Алексиор.

Царица кивнула.

— Моя прабабка была из Забиргана.

Видя, как юноша поднял взгляд, в котором зажегся интерес, царица продолжила:

— У моей прабабки тоже были дивные светлые волосы. От нее мне достались кое-какие способности. Увы, не достались волосы.

Она вздохнула. Потом встала прямо перед ним и спросила с нажимом:

— Так кто ты?

— Я никто, — ответил Алексиор, глядя ей в глаза.

Царица Астинит негромко велела евнухам исчезнуть, а сама протянула руку, почти касаясь его груди.

— И все же, то, что ты носишь на груди, белый кериб...

Он схватился за грудь, желая скрыть символ власти, медальон, подаренный Евтихией, хранивший его среди всех бед. Царица убрала руку, но повторила вопрос:

— Кто ты?

— Я никто, просто странник, — все так же ответил ей Алексиор.

Он качнула головой, усмехнувшись:

— Хорошо, белый кериб Ароис, я уважаю твое желание остаться неузнанным.

— Благодярю, Ваше Величество, — Алексиор низко поклонился.

Царица вернулась на трон, юноша думал, что его сейчас отпустят, и вздохнул с облегчением, но это было еще не все. Далеко не все.

— Ароис, я расскажу тебе один свой сон. Мне нужно знать твое мнение.

— Да, Ваше Величество, — ему не терпелось уйти, но и послушать царицу тоже хотелось.

Эта необычная женщина показалась Алексиору очень интересным собеседником, в ней чувствовалась великая внутренняя сила, прозорливый ум, образование и тонкий юмор. Поистине, великая царица.

Восхищение юноши не укрылось от многоопытной женщины, но в нем не было ничего плотского, ни единой пошлой мысли. А уж она-то умела видеть истинную суть вещей! Царица поняла, что перед ней принц Версантиума, вероятнее всего, наследник.

До царского дома Магрибахарта, естественно, докатились новости жизни заморских соседей. И странная история о ужасных обвинениях и несостоявшейся казни наследника в том числе. Однако, сплетни сплетнями, а у царицы были свои глаза. И то, что она видела внутренним взором, не вязалось с тем, что ей говорили.

— Слушай, белый юноша. Мне снилось, что на месте пустыни к северо-западу от Магриха, появилось озеро с кристально чистой водой. Я подошла к воде... И вдруг навстречу мне из глубины открылись глаза. Голубые глаза с глубокими черными зрачками, окаймленными светящимися белыми восьмиконечными звездами.

Алексиор уже понял, но ждал, чтобы царица Астинит закончила свой рассказ.

— Из воды навстречу мне поднялся морской дракон. Он смотрел в мои глаза, а после снова опустился на дно озера, — она молчала с минуту, потом спросила, — Что ты об этом скажешь?

— Ваше Величество, великая царица Астинит, ваш сон может исполниться почти буквально. Потому что, скорее всего, в этой пустыне есть подземные воды. Я могу найти их для Вас, и тогда там действительно появится озеро.

— А тот дракон, которого я видела во сне, указывал на твое появление, мальчик, — подумала царица.

Вслух же она сказала:

— Я желаю, чтобы ты остался при мне. Ты станешь моим личным секретарем.

— О... — выдохнул Алексиор, — Но чем я...

Она не дала договорить:

— Не благодари меня, не утомляй мои уши. Ты слишком умен, чтобы сидеть в тюремной канцелярии этого скорпионьего угла, — она махнула рукой, имея в виду остров Расхаранарт, — А мне нужен такой человек рядом, честный и благородный. Который может мыслить нестандартно, и вместе с тем, не убелен сединами от старости, и не страдает от многочисленных болезней. Я навела о тебе справки, юноша, еще до того, как приехала сюда, а теперь еще больше укрепилась в своем решении.

Алексиор молча поклонился, едва не коснувшись рукой пола. Царица не стала говорить, что хотела бы видеть таким же своего сына, но, увы, сыну абсолютно безразличны дела государства, и лишь женщины имеют для него значение. А с этим юношей ей было интересно беседовать. И потом, помимо гибкого ума, в нем было нечто, весьма редко встречающееся в наше время, несгибаемый внутренний стержень и душевная чистота.

Царица, наблюдая, как молодой человек достойно, без лести и подобострастия воспринял неожиданное назначение, лишний раз подумала, что, оставив этого загадочного юношу при себе, она сможет уберечь его от несчастий. А что несчастья его преследуют с завидным постоянством, это она тоже поняла, потому как помимо дара видеть истинную суть вещей, имела еще и дар пророческий.

В общем, сама того не замечая, царица вознамерилась позаботиться о нем и, в какой-то мере, заметить ему мать.

— Ваше Величество, я пойду за своими вещами, а после сразу же... — начал было Алексиор.

— Нет, Ароис, ты останешься здесь. Твои вещи принесут.

Он понял, что маятник его судьбы качнулся снова.

— Могу я хотя бы попрощаться с друзьями?

— Разумеется.

— Благодарю.

Алексиор собрался уходить, когда царица Астинит проговорила:

— Ты имел в виду местного новоявленного коммерческого гения, смотрителя тюрьмы Кемиля Назираха и этого бывшего бандита Шираса, прославившегося тем, что наследил в гареме нашего главного евнуха? — глаза царицы Астинит искрились смехом.

— Да, ваше Величество, — Алексиорс с трудом сдержался, пытаясь сохранить серьезное лицо.

— Кемиля я тоже желаю перевести в Магрих, на повышение. Грех пропадать такому таланту в глуши. А Ширасу ничего не мешает поехать в столицу вместе с вами. Думаю, и ему можно найти работу? Ты так не считаешь?

Царица-мать говорила все это с каменным лицом, но он понял, что та веселится.

— О, госпожа, Ваше Величество... — забормотал Алексиор, расплываясь в улыбке.

— Иди, мальчик. Обрадуй своих друзей, — а потом строго добавила, — И сразу же обратно!

— Слушаюсь, госпожа! — донеслось уже снаружи.

Царица улыбнулась, глядя вслед мальчишке, и позвала евнухов, чтобы вернуться в свои покои. Ей хотелось побеседовать с ним еще, а заодно узнать, как он познакомился этими двумя столь разными людьми. И вообще, узнать о нем побольше.

* * *

Итак, новый поворот судьбы.

Алексиор вместе со свитой царицы Астинит отправится в Магрих, его друзья, Кемиль Низарах и Ширас, отправятся вслед за ним. Кажется, Алексиор боялся даже думать на эту тему, дела начинают налаживаться. Возможно, в столице ему удастся узнать о том, что творится дома? Он будет дальше от дома, и вместе с тем ближе. Парадокс.

Но все равно в его сердце поселилась надежда.

Глава 43.

Царица Онхельма заперлась в свем кабинете, чтобы хорошенько все обдумать. И чем больше она размышляла о связи девчонки из таверны, сбежавшего наследника и слепой, упорно не желавшей становиться окончательно мертвой, тем меньше ей это нравилось. Первоначальное удовлетворение от своих догадок относительно того, что можно одним махом накрыть всех, сменилось откровенным недоумением.

Почему до сих пор в фиорды не посланы карательные отряды? Как она могла упустить этот момент? Он словно выпал у нее из памяти. Так не должно было быть... Не должно. Завтра же поставить вопрос перед Советом. И допросить береговую стражу, какого черта голуби, укрывшиеся в фиордах еще живы!

Она откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

Хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо? Делай это сам. Так она и поступит. Она сама возглавит эту операцию. Во всяком случае, будет знать все из первых рук.

Завтра. Сейчас спать.

Она поймала себя на мысли, что собирается пойти к Вильмору.

К Вильмору. Поговорить.

Но Вильмора уже нет. Его будут бальзамировать еще два дня, а после он займет свое место в царском склепе. Онхельме внезапно захотелось еще раз его увидеть, пока он еще во дворце. Пусть он мертв, но он пока еще здесь. Она спустилась вниз, в помещения ледника, туда, где было тело ее последнего мужа. Велела выйти всем, кто там находился.

Так странно, она уже похоронила пятерых, но только с ним ей было почему-то тяжела расстаться. Постояла немного рядом, взяла его холодную, мертвую руку. Его руки были теплыми, они обнимали и ласкали ее, дарили нежность, пробуждали страсть. Онхельма стала задыхаться. Если она дольше останется — разрыдается, начнет биться в истерике, крича, что сожалеет, что не хотела...

Государыня быстро вышла и захлопнула за собой дверь. Прислонилась спиной и прикрыла глаза. Ей нужно было успокоиться, и как всегда, на помощь пришел внутренний советчик, который сказал ей, что она молода, красива, и весь мир у ее ног. А муж все равно был стар, одной ногой в могиле. Так какая разница, чуть раньше или чуть позже?

На самом деле, все происходящее к лучшему. А ей нужно просто немного развеяться. В обществе какого-нибудь приятного молодого человека, намекнул внутренний голос. Что ж, в этом был определенный резон, горячая ночь — это как раз то, что ей сейчас нужно, чтобы выбросить свю эту чушь из головы!

Она вернулась к себе и вызвала камеристку Милу, чтобы та подготовила ее ко сну. Пока та возилась, переодевая ее, царица проговорила, глядя на свое отражение:

— Мила, мне нужет тот товар.

Камеистка на миг оцепенела, затем судорожно сглотнула.

— Что с тобой, ты что, больна?

— Нет, государыня, — голос девицы был еле слышен.

— Ты поняла, о чем я?

Та кивнула.

— Тогда доставишь мне это к полуночи.

Мила похолодела, ей вспомнился разбившийся насмерть прошлый 'счастливец', побывавший ночью в постели царицы. Она еще тогда поняла, что смерть его не была случайностью. А теперь, ей придется отправить на верную смерть другого, ничего не подозревающего мужчину? Он мысленно содрогнулась.

— Что с тобой Мила? Ты странно себя ведешь.

— Ничего Ваше Величество, со мной все в порядке. Я сделаю... доставлю товар...

— Вот и отлично. А теперь иди. Оставь меня.

Мила вышла, чувствуя себя между молотом и наковальней. С одной стороны, она до жути боялась царицу, с другой... Как бы ей не хотелось денег и царских милостей, послать на смерть ни в чем не повинного человека — это было слишком даже для нее. Она забилась в свою каморку и разрыдалась. Но потом все же переступила через себя и пошла исполнять волю своей госпожи.

Найти желающего вкусить райских наслаждений в объятиях прекраснейшей из цариц оказалось просто. Да вот привести его в спальню к госпоже, как ягненка на бойню, оказалось для камеристки совсем не так просто.

У государыни Онхельмы сегодня будет ночь страсти, а ее верная служанка будет мучиться совестью, понимая, что служить царице может быть, даже выше ее сил.

* * *

Государыня с утра была полна сил. Она уже не рефлексировала по поводу продажной любви, это стало своеобразным развлечением. Когда знаешь, чем все закончится, играть даже веселее.

Она приказала созвать Совет, и первым вопросом, с которым царица обратилась у мудрым старейшинам было:

— Что такое, вообще, контрабандисты?

Ей попытались объяснить, что это лица, провозящие товары в обход таможни. За что удостоились царственного раздражения.

— Я прекрасно знаю, что значит это слово. Ответьте мне, какого... Почему они до сих пор сидят в своих фиордах, а вы ничего не предпринимаете по этому поводу?

— Ваше Величество, Государыня Онхельма, фиорды неприступны.

— Что? Избывьте меня от этого жалкого лепета. Если фиорды неприступны, как сами контрабандисты туда попадают?

— Но Ваше Величество, фиорды принадлежат контрабандистам с незапамятных времен...

— Что я слышу? Так этот нарыв на теле царства с незапамятных времен, и никто из властителей Страны морского берега даже не думал от него избывиться?!

Звенящая тишина была ей ответом. Царица продолжила:

— Хорошо, теперь я понимаю, почему не предпринимались попытки их оттуда выкурить. Очевидно, такое положение всех устраивало, — она обвела взглядом зал, — Но это не устраивает меня! Сегодня же снараядить флот и взять эти чертовы фиорды!

Потом она чуть подалась вперед и прищурилась:

— И уничтожить всех голубей.

От негромкого голоса царицы повеяло таким ужасом, что Совет, бормоча что-то нечленораздельное, тут же полным составом кинулся исполнять волю государыни. А она, скрывая смех, смотрела, как старики толпятся в дверях, стараясь убраться как можно быстрее.

* * *

Прекрасно, когда приказания исполняются быстро и беспрекословно.

Не прошло и двух часов, как государыня Онхельма уже стояла на палубе замечательного парусника с красивым названием 'Евтихия'. Это было извращенно приятно, оставить кораблю то название, что дал ему наследник Алексиор. Учитывая то, что его невесту Евтихию она убила собственноручно, а теперь еще и голубку отправит туда же, куда отправила слепую. Определенно, это было приятно.

Однако корабли подошли к той части высокого скалистого берега, где начинались фиорды. Место действительно выглядело неприступным. Большому кораблю не подойти — острые камни на мелководье. А лодкам? Лодкам тоже сложно — сильное волнение разобьет лодки об острые камни.

— Видите, государыня? Берег в этих местах неприступен.

Она взглянула на капитана 'Евтихии', осмелившегося озвучить ей очевидное.

— В таком случае именно вам и будет предоставлена честь доказать, что проникнуть в фиорды все-таки возможно. Потому что ваши контрабандисты туда каким-то образом проникают.

Капитан не счел возможным спорить с царицей, имевшей желание послать его людей на верную гибель. Он просто поклонился и прошипел:

— Слушаюсь, Ваше Величество.

В общем-то, все прошло вполне предсказуемо. Лодки разбило в щепы, люди почти все погибли. Тех, кому удалось спастись, подобрали остальные корабли.

Она бы может и успокоилась, но как раз в этот момент откуда-то из глубины фиордов поднялась в воздух стая голубей. Вот они, ненавистные птицы, видны как на ладони, и при этом совершенно недосягаемы. Онхельме вдруг безумно захотелось стереть здесь все с лица земли.

— Капитан, — скомандовала она, — Дайте залп по этим...

Она не стала даже договаривать, а вскричала:

— Сейчас же!

Залп по берегу из корабельныз пушек дали.

Но никто не мог предположить, что от этого произойдет. Случившееся скорее напоминало чудо. Потому что чугунные ядра, выпущенные с кораблей, словно столкнулись с невидимой стеной и, отразившись от нее, полетели обратно. И да, они нашли свои цели. Четыре корабля получило разной степени тяжести повреждения и пробоины, одно судно пошло ко дну. Только корабль с названием 'Евтихия' остался невредим. К тому же поднялись страшные волны. Так что, с трудом подобрав людей, оказавшихся за бортом, эскадра вынуждена была вернуться порт. Онхельму охватило бешенство, ей показалось, что проклятые голуби, продолжавшие носиться в небе над фиордами, над ней насмехаются. Царица была страшна в этот момент. Куда страшнее шторма. Но она сдержалась, смогла взять себя в руки. И уже спокойным голосом проговорила:

— Что ж, надо будет подождать хорошей погоды. А до тех пор попытаться взять их с берега.

Взгляд, которым она проводила голубиную стаю перед тем, как уйти в каюту, сулил смерть любому, кто посмеет ее ослушаться.

* * *

Братство контрабандистов, счастливо пережившее эту попытку вторжения, решило собрать ночью совет, а вспугнутые шумом птицы, наконец, успокоились и вернулись к своим обычным птичиьм занятиям.

К своим обычным занятиям вернулись и духи, не без участия которых тут происходили разные события.

Нириель в силу своей юности и полудетского задора еще испытывал некоторое возбуждение от своего первого морского сражения. Правда, оно скоро сошло на нет, когда молодой водный понял, сколько народу погибло здесь из-за простой прихоти злобной колдуньи. Но древнейший дух земли Морфос если что и испытывал, то только отвращение. Отвращение к людской глупости и злобе.

Кто бы ни посмел покуситься на тех, кому он дал приют, он не пройдет сюда.

Никогда.

Убедившись, что у людей все в порядке, Морфос решил проведать свою голубку.

С голубкой, кстати, творилось что-то странное. Еще с самого начала, когда в фиорды пожаловали птицы из Версантиума, он даже обрадовался. Девочке будет не так скучно. Опять же, там молоденькие голуби, они непременно станут за птичкой ухаживать.

Все так и было, к ней постоянно наведывались пернатые ухажеры, только голубка Евтихия на них вообще не реагировала. Она даже не вылетала лишний раз из пещеры. А на предложение Морфоса поиграть со своими пернатыми сверсниками, отвечала просто:

— Не знаю... Я не могу. Просто... Я не чувствую себя... такой как они. Я не знаю...

Странно.

А может и не странно. Возможно, две личности, два сознания, живущие в одном теле, удивительным образом переплелись и срослись в одно целое? И теперь это были уже не девушка и птица, а девушка-птица.

Просто девушка-птица. Девушка-птица по имени Евтихия.

Собеседница Морфоса — веселая, забавная, живая, непосредственная, иногда немного грустная девушка-птица.

* * *

Сегодня царица Онхельма проиграла сражение. Но это вовсе не означало, что она прекратит войну. Просто надо взять временный перерыв, сказал ей внутренний советчик, и хорошенько все обдумать. Не бывает неприступных крепостей, Онхельма была в этом уверена.

Но все-таки, почему же с незапамятных времен существовало это странное братство контрабандистов, обитающее в фиордах? И почему цари Страны морского берега не боролись с ним, столь явно стоящим вне закона? А вне закона ли? Возможно, их присуствие в этих местах насущная необходимость? А для чего? Что они там охраняют?

Много вопросов. Слишком много.

Онхельме бы озадачиться этим, но... У царицы не было ни одного из тех даров, что давали бы ей право властвовать над этим краем, зато у колдуньи, вдохновленной злом, что жило внутри нее, были свои далекоидущие планы.

Однако наши далекоидущие планы далеко не всегда претворяются в жизнь именно так, как мы планировали.

Глава 44.

Весь вечер царица была настолько мрачна и занята своими мыслями, что даже не обратила внимания на то, что ее служанка молчалива против обыкновения и старательно прячет глаза. Перед внутренним взором Онхельмы по-прежнему стояла картина спонтанно случившегося морского боя, когда ядра, посланные с кораблей по ее приказу, вместо того, чтобы обрушиться на скалы, отразились, словно от невидимой стены и разбили ее же корабли. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, это вовсе не обычное природное явление. Это, черт побери, непонятная сила!

Что. Это. Такое?

Колдовство?

В таком случае, этот колдун равен ей по силе. А может, даже...

— Нет, черт побери! — в сердцах вскрикнула она.

— Что, государыня, простите, я сделал что-то не так? — залепетала испуганная Мила.

— Ничего, все в порядке, продолжай, — Онхельма даже не взглянула на нее.

Она сейчас была занята поисками возможных решений. Проклятая страна! Неужели так трудно покориться и признать ее своей законной правительницей, и дать ей возможность проявить свою доброту? Почему надо сопротивляться на каждом шагу?! Почему она должна постоянно преодолевать все новые и новые препятствия?! А?!

Царица готова была вызвериться на свое отражение в зеркале, как вдруг это самое отражение, в глаза которому она смотрела, и подсказало ей, что делать. Потому что из зеркала на нее смотрел внутренний советчик. И он сказал, что изводить себя нервотрепкой пустое занятие, что нужно просто накопить побольше артефактов. Вложить в них резерв. Чем больше резерв, тем больше, соответственно, ее сила. Как это сделать? Так у Мелисандры в библиотеке она своими глазами видела разные хорошие книжки. Там все и написано. И заняться этим надо завтра на свежую голову. А сейчас надо спать.

Это был хороший совет, так она и поступила.

Все-таки, это счастье для Страны морского берега, что колдунья не видела истинной сути вещей. А может, и не счастье.

Будь у нее этот дар видеть истинную суть вещей, она бы видела, что противостояли ей в том бою не люди, а силы природы, которыми управляли духи, сущности которых теми силами владели. Возможно, это несколько охладило бы ее пыл и направило на более мирные цели. А могло быть и наоборот, увидев подобные возможности, злая колдунья могла возжелать управлять духами, попыталась бы их себе подчинить? Кто знает, что пришло бы в голову замечательному советчику — духу зла, сидящему в ее душе?

* * *

Ночью в доме у Джулиуса состоялся совет. В небольшую комнату набилось довольно много народу, но никто не шумел, Люди говорили спокойно, выслушивая друг друга. Потому что не так уж важно, за кем останется последнее слово, важно принять правильное решение. Не дать злой колдунье уничтожить их дом.

Каждый знал свою роль и место, которое ему надлежит занять. Василий займется проверкой всего имеющегося арсенала. Остальные — на посты, максимально усилить маскировку. Всем вооружиться. Оружейник кивнул, соглашаясь с указанием старшины. Они переглянулись, обоих огорчало то обстоятельство, что арсенал был, скажем прямо, небогат. Никогда еще фиордам не приходилось держать оборону. Никогда раньше...

Женщинам, детям и раненым было строго приказано не покидать убежища. Женщины возражали в самых решительных выражениях. Они будут рядом со своими мужьями и братьями. Поднялся шум, все-таки женщины внесли сумятицу в порядок собрания.

И тут слово взял Голен, сидевший до того момента молча. Раньше он всегда присутствовал на собраниях, но не высказывался, считая, что Джулиус прекрасно управляется со своим народом сам. Но это совсем другой момент, сейчас он уже не мог не вмешаться:

— Я согласен с тем, что женщины должны остаться в безопасности, — громко заявил он.

Нильда повернулась к нему, зло прищурив глаза, и уже хотела ругаться, но Голен поднял руку, призывая к тишине.

— Кто-то должен постоянно готовить еду, пополнять запасы вооружения, заботиться о тех, кого могут ранить в бою, заботиться о детях. Вас мало, — он оглядел всех присутствующих женщин, — А работы много. Каждая пара рук будет на счету. Поймите же, кормить и обеспечивать войско — это тоже часть войны. Крепкий тыл — один из залогов успеха.

— Крепкий тыл! Сказал бы еще крепкая задница! — вызверилась Нильда, не собиралась она отсиживаться в пещерах, как крыса.

— А ты помолчи, женщина. Тебе не мешало бы научиться вежливо разговаривать со своим мужем, — невозмутимо ответил Голен, наградив ее странно веселым взглядом.

Нильда аж задохнулась от возмущения, зато все контрабандисты, набившиеся в комнату, просто покатились со смеху.

— Ты... ты... — силилась высказаться она и не находила слов.

На что Голен совершенно спокойно и ласково ответил:

— Твой муж. Сама выбирала.

— Ай молодец, парень, вот это по-нашему! — выкрикнул дед Джулиус и хлопнул парня по плечу, — Слушайся его девочка, он дело говорит.

— Так я могу продолжать? — невинно спросил Голен, будто не он сейчас устроил здесь представление.

Кстати, сделал он это сознательно, смех перебил общий тревожный настрой и позволил взглянуть на ситуацию по-новому. И хотя Нильда еще не успокоилась, даже она вынуждена была признать, что говорит этот восемнадцатилетний юноша весьма и весьма мудрые вещи. Пусть он еще не воевал сам, но получил очень хорошее образование, а главное, его учили управлять. И судя по всему, он был способным учеником. Антионольф мог бы им сейчас гордиться.

Голен указал на слабые места в обороне, предложил немного пересмотреть позиции и уделить больше внимания подходам с суши. Потому что именно оттуда ожидал следующего удара. Кроме того, им нужно иметь сведения о том, что происходит в городе. Значит, нужна разведка. И пути нужны новые, по морю теперь лучше не ходить, там будет днем и ночью дежурить береговая стража.

Как выяснилось, тайные тропы и тайные гавани имелись. Да и люди, готовые идти в разведку тоже. Голен призывал всех быть предельно осторожными, и максимально исключить риск, не ввязываться ни в какие сомнительные приключения.

Что ж, все сказанное им было верно и принято без возражений. Однако, когда он высказал пожелание лично проверить все посты и участвовать в боях, Джулиус воспротивился.

— Тебя как раз и нужно прятать как самое дорогое сокровище. Тебя и вот ее, — он указал на Нильду, — Кроме того, ты даже ходить не можешь. Куда тебе в бой?!

— Дедушка! — возмущенно воскликнула Нильда.

А Голен ответил:

— Для того, чтобы передвигаться, мне не нужно ходить. Если вы это имеете в виду.

И одновременно оторвался и завис в метре от пола вместе с креслом, на котором сидел. Несмотря на то, что в комнате было много народу, вокруг него мгновенно образовалось свободное пространство.

— Это мы и так знаем, — не хотел соглашаться дед Нильды, старшина братства контрабандистов.

— А то, что я обладаю силой, — просто и даже как-то обыденно сказал Голен, — Достаточно большой силой, чтобы противостоять колдунье.

— И что ты можешь, кроме того, как создавать цветы?

— Я могу сражаться, — ответил юный колдун.

Голос его был ровным и спокойным, но каменное выражение, застывшее на лице, все-таки выдавало обиду.

Джулиус пожалел о том, что сейчас сказал, желая во что бы то ни стало спрятать мальчишку колдуна в убежище и уберечь его от опасности. Потому что этим он задел Голена. Старый контрабандист знал (откуда он знал об этом — тайна), что далеко не каждый, наделенный колдовским даром способен как раз таки создавать цветы, или вообще, что-то живое. Колдуны, обычные колдуны, могут менять свойства материи в той или иной степени, в зависимости от уровня силы. Но создавать нечто живое — особый дар доброго колдовства. Потому что это один из чрезвычайно редких даров.

Из тех, что дают право на владение символами власти Страны морского берега.

— Хорошо, сынок. Прости, я не хотел тебя обидеть.

— Да ладно, — невесело усмехнулся Голен, — Я понимаю, что калека. Но обещаю не быть никому обузой.

— Ничего ты, сынок, не понимаешь, — вздохнул дед и продолжил командным тоном, — Хорошо, я сам проведу тебя по всем постам. Но! Четыре человека постоянно будут рядом с тобой.

Тот пытался было возразить, но Джулиус уже отдал приказ людям:

— Не отходить от него ни на шаг. Не спускать глаз. Головой за него отвечаете!

На этом собрание, в общем-то, и закончилось, люди стали расходиться, и скоро дом Джулиуса опустел. Нильда подошла к Голену, продолжавшему сидеть у стола и задумчиво теребить ткань своих штанов. Встала рядом. Он поднял на нее взгляд.

— Муж? — спросила Нильда, чуть насмешливо приподняв одну бровь.

— Сама выбирала, — немного неуверенно улыбнулся Голен.

— А ты этого хочешь? — теперь она уже приподняла обе брови, лицо обрело непонятное выражение.

Голен сглотнул и прикрыл глаза.

— Очень, — голос его был тих, едва слышен, — Я мечтал о тебе...

— Му-у-у-ужжж... — протянула она, словно пробуя это слово на вкус.

— А ты этого хочешь? — теперь жадный взгляд парня был прикован к ней.

Нильда прошлась по комнате, внимательно оглядывая все углы, так, будто искала что-то. Голен не выдержал:

— Прошу, ответь. Не надо меня мучить.

Она повернулась и, наградив его убийственно кокетливым взглядом, проговорила:

— Не знаю... Я подумаю.

И собиралась выбежать из комнаты. Но не тут-то было. Голен на своем кресле теперь уже передвигался куда быстрее. Он просто загородил ей выход.

— Нильда, — он смотрел ей в глаза, — Не мучь меня. Ответь.

Она покраснела и смешалась, стараясь отвести взгляд.

— Прости, я понял, — Голен отвернулся и отодвинулся в сторону, освобождая ей выход, — Прости. Я не стану больше тебе...

— Ничего ты не понял! — вскричала она, поворачивая его к себе, — Ты... ты...

— Я... — он решился взять ее за руку.

Она молчала, глядя в его глаза, но руки не отнимала. И выглядела сейчас совсем беззащитной. Парень почувствовал, как сердце выросло в его груди, оттого что понял: не безразличен он ей.

— Я... могу надеяться?

Нильда неловко кивнула. Голен вдруг притянул ее в объятия и усадил на колени. Девушка, обычно такая бойкая, сначала даже растерялась и притихла. А он, воспользовавшись ее молчанием, шептал, легко прикасаясь к ее руке губами:

— Мы поженимся, как положено, в храме. Я бы очень хотел познакомить тебя с мамой. Увидишь, она очень добрая и хорошая. И ты ей обязательно понравишься...

Но тут она пришла в себя:

— Эй? Парень? Ты даже не ухаживал за мной! А уже хочешь жениться?

— Ага! А ты хочешь, чтобы я ухаживал?

— Конечно, хочу!

— Нет проблем, дорогая. Серенады тебя устроят? Цветы? Прогулки под луной? Стихи?

— Серенады? — она хихикнула, — Кошачьи концерты, ты хотел сказать?

— Но-но, полечге, милая! У меня замечательный голос. Может, не такой красивый, как был у Эфрота, но зато очень громкий. И мое дивное пение может быть даже в городе будет слышно. Я подозреваю, здесь в фиордах должна быть прекрасная акустика.

Он тут же получил легкий шлепок по затылку и возмущенный вопль:

— Нечего говорить всякие ругательные слова! Какая еще акустика?

Но оба уже хохотали в голос. Вытирая слезы, выступившие от смеха, Голен спросил:

— Так это все-таки да?

Девчонка вырвалась, убежала и, встав подальше, выдала:

— Ты сам напросился! — и удрала.

А он откинулся в кресле и закрыл глаза, улыбаясь во весь рот.

Она хочет, чтобы он за ней ухаживал? Хитрюга! О, она получит такие ухаживания...!!!

* * *

Онхельме не спалось. С вечера она заснула, но проснулась среди ночи — и все. Ушел сон. Тогда колдунья решила не тратить времени даром, а пошла в кабинет Мелисандры и засела за книги. К рассвету у нее уже были готовы первые артефакты — накопители, кристаллы, заряженные силой. И еще она нашла в книгах несколько ритуалов, с помощью которых можно было, пользуясь жизненной силой других, пополнять свою силу или накопители. Это, конечно, запретный ритуал, но кого и когда подобные запреты останавливали?

Очень довольная, она направилась к себе, собираясь с утра заняться зачисткой фиордов с берега, но у самого входа в покои царицу встретили трое членов Совета. По их похоронным физиономиям Онхельма поняла, что случилось что-то неприятное.

— В чем дело?

— Государыня, — пролепетал один из них, — Случилось страшное...

— Говорите! Нечего тянуть.

— Государыня... Град выпал на полях... И выпадет еще... Такие черные тучи... Весь урожай погибнет...

Онхельме показалось, что у нее сейчас одновременно разболятся все зубы и даже волосы. Вечно что-то должно мешать ее планам!

Но это было бедствие. Бедствие для страны. А она царица. И эти люди пришли к ней. За помощью. Она видела, что напуганы старики всерьез.

Она царица. И как бы то ни было, это ее страна и ее народ. Это ее обязанность.

Они нуждаются в помощи, они ее получат. А фиорды, в конце концов, могут подождать.

— Транспорт. Быстро! Мы спасем все, что сможем спасти.

Как кстати оказались ее артефакты!

* * *

Больше двух недель государыня Онхельма металась по всей стране, борясь со стихией. И, в общем-то, неплохо справилась. Правда, спасти удалось далеко не весь урожай, но они смогут дотянуть до следующего. Кроме того, царица отдала приказ открыть хранилища и районам, особо пострадавшим от стихии, выделить продовольствие.

Подобных мер не приходилось принимать никому из властителей Страны морского берега. Во всяком случае, никто из старожилов не помнил. Государыня Онхельма этим заслужила благодарную преданность от своего народа. И заслужила справедливо. Ее везде встречали приветственными криками и пожеланиями счастья и долголетия. Как героиню. А то, что она молода и прекрасна, в глазах народа только прибавляло ей популярности.

Да. Однако такие бедствия никогда и не приходили на землю, охранявшуюся символами власти. Желая или не желая того, прекрасная царица, узурпировав право властвовать, разрушила защитный механизм. И чего ждать в будущем, не предсказал бы никто.

Но она об этом не знала.

Она в этот момент просто упивалась любовью народа. Забыв на время о контрабандистах, голубях и прочих счетах и обидах.

Впрочем, новые беды не заставили себя ждать.

Глава 45.

Пока над Страной морского берега бушевала стихия, жители фиордов пользовались временной передышкой, чтобы хоть как-то укрепить свои позиции. Раньше им не приходилось отражать атаки или избегать вторжения, фиорды охранялись самой природой. Этого было достаточно.

Раньше. Но не теперь.

Джулиус, как и обещал, лично провел Голена по всем постам и узловым точкам обороны, тот действительно смог внести много полезных предложений. В основном они касались использования естественных укреплений высокого берега и создания дополнительных препятствий и ловушек.

Вот когда молодой философ с благодарностью вспоминал уроки истории и фортификации! Несомненную пользу от образования признали даже грубоватые и насмешливые контрабандисты, сначала смотревшие на городского юношу вполглаза. Конечно, непривычно видеть, как кто-то, сидя в кресле, движется по воздуху, да еще и командует, но скоро его вид на постах стал настолько привычен, что уже воспринимался как нечто естественное.

Две недели передышки дали неплохие результаты. Но все же, глядя на позиции, Голен понимал, что полноценного штурма им не выдержать. Об этом он и сказал однажды вечером старшине Джулиусу, когда они остались в комнате вдвоем. Разговор начался с того, что Голен предложил перевезти женщин и детей в безопасное место.

— Мне кажется, — говорил он негромко, — Что наша царица не отступится, пока не зальет тут все кровью.

— Мрачная перспектива, не так ли? — невесело пошутил Джулиус.

— Тогда почему вы не хотите отправить женщин в безопасное место? Мы же не удержим фиорды.

Джулиус посмотрел на него из-под бровей, потом некоторое молчал, уставившись взглядом на скрещенные пальцы. Юноша ждал.

— Потому что, — старшина контрабандистов наконец ответил, — Это и есть самое безопасное место.

— Но...

— Не спеши, мальчик. Ты не все знаешь.

Голен дернул шеей и развел руками, говоря:

— Так скажите мне, чего я не знаю!

— Дело в том... — Джулиус осекся, — Нам лучше выйти. Я должен показать тебе еще кое-что.

Нильда уже улеглась спать, их разговор мог разбудить ее. Дед этого не хотел. Он встал и позвал жестом Голена. Вместе они вышли из дома и свернули за угол, Джулиус сделал ему знак молчать и притаиться, а сам зашептал:

— Тссс. Постой, надо проверить, чтобы эта девчонка не увязалась.

Они подождали минут пять, потом двинулись в глубину фиордов, туда, где узкий пролив между скалами выходил к побережью.

Нильда с легкой усмешкой посмотрела им вслед:

— Мужчины. Вечно у них какие-то тайны. Как будто я не знаю, куда он его поведет.

Она с улыбкой подкатила глаза и вернулась в свою спальню.

* * *

По странной прихоти природы, дожди и непогода обходили это место. Это вообще было странное место. С одной стороны высокий скалистый берег, с другой целые гряды скал, стоящих почти параллельно. И множество камней, торчащих из воды. Казалось, проплыть здесь совершенно невозможно — разобьет о скалы. Однако в устье пролива была привязана лодка, значит, кто-то здесь все-таки умудрялся плавать. Туда и привел Голена Джулиус.

— Зачем мы здесь? — спросил юноша, оглядываясь, — И почему здесь нет поста?

Старик ответил не сразу.

— Видишь ли, отвечая на тот твой вопрос, скажу, что фиорды охраняют сами себя. И потому, оставаясь здесь, мы в безопасности.

— Не понимаю.

— Просто... проникнуть сюда можно только другу. Никто, настроенный враждебно не войдет в эти проливы.

— Тогда зачем...

— Но нам нужно выходить отсюда. Пропитание, одежда, лекарства. И прочее. Мы же можем сидеть здесь в заточении. Вот потому мы и защищаем все подходы.

— Но здесь-то как раз нет никакой защиты! — не выдержал Голен.

— Это особое место. Его невозможно найти с моря. Никому. Да и из фиордов не многим доступен этот путь.

— И куда ведет этот путь?

— Ты слышал о шамане морского народа?

Голен поежился.

— Слышал, кое-что. Говорят, попасть к нему чрезвычайно трудно.

Джулиус молча указал на утыканную острыми камнями узкую воду между скалистым берегом и грядами скал, стоящих параллельно. Вспененные волны кружились между камнями и, откровенно говоря, отбивали начисто всякую охоту в тот пролив соваться.

— Это то, о чем я думаю? — спросил Голен.

— Да. То, что я теперь скажу тебе, есть великая тайна. Только тем, кто живет здесь, известен этот путь. Так было испокон веков, — дед виновато развел руками, — Я не знаю, почему так вышло. Как ты понимаешь, мы тут вовсе не наделены какими-то исключительными добродетелями, да и вообще, далеки от совершенства. Но так уж вышло.

Голен хмыкнул, а потом и вовсе рассмеялся. Джулиус продолжил:

— Это своего рода негласный договор. Мы здесь в безопасности, потому что храним это место. Понимаешь? Мы храним его — оно хранит нас.

Парень довольно долго молчал, потом спросил, словно слышал из всего сказанного только начало:

— Так он существует?

— Существует.

— И можно к нему пойти?

— Только если он захочет принять просителя.

Юноша, сидящий в кресле, с какой-то жаждой смотрел некоторое время в сторону пролива, а после отвернулся и сказал:

— Спасибо, что посвятили меня в эту тайну.

— Ты не хотел бы...? — Джулиус не договорил.

— Нет, — резко ответил Голен, — Не сейчас. Не сейчас.

Люди еще пару минут побыли в этом таинственном месте, а после ушли той же дорогой, что и пришли. И два старых знакомца, два духа из жителей скалистого берега, присутствовавшие при этом, остались одни. Сафор темный завис в воздухе перед скалой, а рядом изволил показать лицо древнейший Морфос. Сафор смотрел вслед исчезающими за поворотом смертными и неодобрительно покачивал головой. Морфос удивленно приподнял брови, как бы спрашивая:

— В чем дело?

— Не люблю людей, — негромко проговорил темный.

— Это ты-то не любишь? А скажи мне на милость, что ты отдал шаману ради того, чтобы выжил этот парнишка?

Старейшина темный бросил на древнего духа земли недовольный взгляд, но ничего не ответил. Он был не из тех, кто станет разбалтывать свои секреты. Просто Морфос знал, что Сафор тогда отдал за то, чтобы Голен смог выжить и принять дар от своих товарищей, единственное место, которое называл своим домом.

Ну, дом, это конечно было бы громко сказано, просто одинокая скала посреди воды. А в скале глубокая расселина, в которой темно даже днем. Там он иногда укрывал свое одиночество. Поскольку скала была частью высокого берега, кому, как не Морфосу это в первую очередь стало известно. И тогда, ради покойного правителя Вильмора он ходил просить. Так что темный, хоть и не сознается, но очень трепетно относится к людям. Просто его сердцу нужно время, чтобы оттаять. Но больше провоцировать темного он не стал.

— Ты хотел видеть его?

— Нет, — замялся Сафор, — Я просто... Я просто так пришел. Прогуляться.

Морфос снова изобразил удивление, мол, не пытайтесь мне тут сказки рассказывать. На самом деле темный приглядывал за парнишкой-колдуном. Оберегал. Древнейший расплылся в улыбке от своих мыслей.

— Не любишь людей, говоришь, ну-ну... — подумал он.

— А ты, древнейший? Ты здесь по делу, или как? — спросил Сафор с явной подковыркой.

— Я... — древнейший заерзал каменным лицом в стене, — Я... вообще-то здесь у себя дома.

— А... Ну да, ну да. Ладно. Приятно было увидеться, — Сафор церемонно откланялся и испарился.

На самом деле Морфос был здесь по делу. И вообще, все, кто приходил в это место, всегда приходили по делу. А дело у них было одно — попасть к шаману морского народа. Так вот, убедившись, что никто за ним не подсматривает, древнейший отделился от скалы и принял облик, близкий к человеческому. Сначала он плавно двигался над водой, а подойдя к песчаной косе, сошел на берег.

Уфффф... Он уже и не помнил, когда в последний раз ногами ходил...

Навстречу ему из-за скалы появилась фигура в плаще. Они молча поклонились друг другу. Шаман произнес:

— Что угодно древнейшему?

Ахххх... Что угодно древнейшему...

Древнейшему угодно...

Морфоса беспокоила Евтихия. Это конечно хорошо, что его маленькая внучка-голубка любит послушать его истории, но она же молодая! Не важно, птица или девушка, она молоденькая! Что ж ей так и придется сидеть с ним в пещере? Древнему духу было очевидно, что с птицами ей неинтересно, а с людьми... этот путь закрыт. Разве только с ним, со стариком-духом общаться да с Нириелем, что приходит ее навещать. Часто приходит, почти каждый день. Рассказывает смешные истории, старается развеселить. А у самого на душе кошки скребут.

Не то это все, не то.

Даже Нириелю понятно, что это все НЕ ТО.

Она же молоденькая девушка, хоть и птица. А девушкам нужна любовь.

Вот и решил старец пойти к тому, кого это может заинтересовать.

— Мне хотелось бы спросить кое о чем.

— Прости, древнейший, но ты должен что-то дать взамен.

— О, — древнейший потер ладонью лицо и промолвил, — Я дам тебе информацию.

А после он очень тихо что-то зашептал на ухо тому, кого называют шаманом морского народа. Тот вздрогнул, потом вскинул голову, из глубокой темноты капюшона на духа земли тревожно сверкнули странные, нечеловеческие глаза, а после он снова опустил голову и застыл неподвижно. Сказав то, что намеревался, Морфос попрощался и ушел. А шаман морского народа так и остался сидеть на песке, ничего не замечая вокруг. Услышанное ошеломило его, лишая сил, дыхания, пробуждая неслыханную, почти умершую надежду.

* * *

Далеко, на том берегу Полуденного моря тоже была ночь. Мирно спал дворец Его Величества повелителя Теврока Блистательного. Впрочем, кому положено было бодрствовать, те всенепременно бодрствовали. Бодрствовала кухня, стража, министры (те, у которых незаконченные дела или просто бессонница), евнухи, сторожившие гарем повелителя и многие другие.

Сам повелитель блаженно почивал в объятиях двух любимых наложниц. Его царственная матушка собиралась лечь спать, а перед сном размышляла, пока служанки разминали и умащивали благовониями ее еще молодое и стройное тело, чтобы подготовить его сну. При этом она переговаривалась через плотный полог, отделявший ее спальню от кабинета, со своим личным секретарем, делая на сегодня последние пометки.

Она была в восторге от мальчика. Впрочем, мальчиком-то его можно было назвать чисто условно. Да, ее новый личный секретарь был очень молод, но потрясающе работоспособен и умен. А главное, что больше всего подкупало царицу, он был начисто лишен того, что ей не нравилось в мужчинах — скрытого пренебрежения к женщинам. И опять же, целомудрие, это тоже крайне редкое качество.

В общем, она не могла нарадоваться, что приобрела в свое распоряжение этого белого кериба Ароиса. Правда, до поисков воды в окрестностях Магриха руки пока так и не дошли, но это никуда не убежит. Об этом она подумает завтра или послезавтра. А сегодня царица думала о том, что надо бы юношу поощрить, может быть, даже подарить ему наложницу. Отдав последние распоряжения, царица отпустила всех и легла спать.

Алексиор отправился к себе. Пора бы тоже спать уже, да только ему в последнее время плохо спалось. Вероятно все из-за перемены мест. Хотя царский дворец в Магрихе, несомненно, райское место, дворец наместника в Гур-Банахоре с ним и рядом не стоял, но для юноши милее всего был родной дом, оставшийся в далеком Версантиуме.

Еще он все это время ждал вестей от Шираса, которого просил найти какие-нибудь сведения о своих близких. Он не стал открывать бывшему бандиту всей правды о себе, просто просил узнать...

Но Ширас понял сам, без слов принял желание друга сохранить какие-то личные тайны и обещал разузнать все, что сможет о судьбе четырех юношей и одной девушки, тех, что из страны за морем. И еще об их семьях. И вообще, о том, что происходит в той стране за Полуденным морем. Как они там...

Юноша был глубоко погружен в свои мысли, прогуливаясь на террасе, как вдруг тишину спящего дворца прорезал пронзительный женский крик. Тревожно забилось сердце от странного предчувствия, Алексиор тут же со всех ног кинулся в покои царицы, откуда доносился топот ног и шум.

Кричала действительно царица Астинит. Алексиор примчался так быстро, как только мог, узнать, в чем дело, что могло испугать его госпожу, какая опасность. Когда он влетел в комнату, царица уже сидела на низенькой табуретке перед открытым окном и даже вполне владела собой. Пережитое волнение выдавал только блеск глаз да хриплый голос.

— Железная женщина, — подумалось Алексиору.

Она взглянула на него, потом негромко произнесла:

— Ты не спишь, мой личный секретарь?

— Нет, госпожа... — смешался Алексиор, он только сейчас заметил, что царица не одета.

Можно сказать, совсем неодета. Потому что спала государыня в одной легкой полупрозрачной юбке, прикрывавшей ее бедра, да еще в многочисленных золотых украшениях. Он скользнул взглядом по ее коротким курчавым волосам, неосознанно отметив, что так она похожа скорее на юношу, если не смотреть на прекрасной формы бюст, который не испортили ни материнство, ни годы. Но гораздо больше его в этот момент волновало, что же заставило испугаться эту совсем не пугливую женщину. А царица оценила его уважительный, чисто человеческий интерес и проявленную заботу.

— Подойди, мой личный секретарь, я обопрусь на твою руку.

Это было даже как-то за пределами доверия. Алексиору оставалось только порадоваться, что царица Астинит сама себе госпожа и ни перед кем не отчитывается. Он ведь не евнух, он мужчина. Но, раз ему доверяют, это дорогого стоит.

— Да, госпожа, — он быстро подошел и помог ей встать.

Невольно ему пришли на память наряды Онхельмы. Просто удивительно, даже в полностью закрытых платьях та умудрялась выглядеть почти голой. А эта женщина казалась полностью одетой в своей наготе. Видимо, дело не нарядах, а в женщинах.

Царица попросила передать ей легкое покрывало, закуталась в него, зябко поежившись, хотя в спальне было тепло, даже жарко, и уселась на софу, а своему личному секретарю указала на место у ее ног.

— Прости, что не даю покоя даже ночью.

— Что вы, госпожа...

Она махнула рукой, прекращая его бормотание.

— Ароис... Мне приснился кошмар. Я хочу рассказать тебе, может... ты сможешь помочь понять.

— Я слушаю, Ваше величество, — Алексиор стал серьезен.

Приснилось царице Астинит вот что.

Будто в ее курятник, в котором было полным-полно разных цыпляток и курочек, забралась ядовитая змея. Большая белая королевская кобра, только вместо капюшона у нее были дивные длинные золотые волосы. А глаза у змеи были подобны сверкающим сапфирам. Она вползла в курятник и свернулась там, словно хозяйка. Царица Астинит хотела прогнать ее, хотела защитить своих питомцев, но змея только презрительно глянула на нее своими сапфировыми глазами, и зашипела, вздыбив свои кольца. Золотые волосы взметнулись, Астинит испугалась до ужаса.

А потом эта змея схватила в пасть единственного в курятнике петушка, самого любимого, ее черного петушка. Царица Астинит от страха не смела приблизиться, она поняла, что не может тягаться со змеей, и во сне горько-горько заплакала, видя торжество в холодных глазах белой кобры. Змея уже собралась проглотить свою добычу, как тут, словно ниоткуда появился морской дракон, покрытый чешуей голубого цвета с белыми звездочками. Дракон приблизился к змее, посмотрел в глаза, заворожив своим взглядом, та покорно выпустила из пасти петушка и уползла вслед за драконом, который удалился так же внезапно, как и пришел.

Рассказав свой сон, царица еще некоторое время сидела в прострации глядя в пространство, а потом спросила у Алексиора:

— Скажи мне, белый кериб, ты можешь растолковать, что я видела? И почему я уже второй раз вижу во сне дракона?

— Я знаю, кто эта змея, догадываюсь, — он потупился, — И догадываюсь, что за петушка она хотела съесть.

Потом умолк на какое-то время.

— Не молчи, говори.

Алексиор тяжело вздохнул и в свою очередь спросил:

— Ваше Величество, нет ли у вас вестей о том, что происходит в Стране морского берега?

— Хммм. Есть, конечно.

— Тогда скажите... Государь Вильмор...

— К сожалению скончался некоторое время назад. Теперь страной правит его вдова, царица Онхельма.

— А... Вот как... — горько прошептал юноша.

Но потом сделал над собой усилие и спокойным ровным голосом высказал все свои соображения:

— Белая кобра, которую вы видели — царица Онхельма. Раз она теперь вдова, стало быть скоро выйдет на охоту за новым мужем. И, вероятнее всего...

— Мой сын!?? — воскликнула в сердцах царица Астинит, — Ты это имеешь в виду?! Что она может положить глаз на моего сына?

— Возможно, — уклончиво ответил Алексиор, — Она очень красива. И, без сомнения, сильная колдунья... Но самое ужасное состоит в том, что эта женщина может быть просто чудовищем.

— Мой сын... — прошептала царица, — А дракон?! Что означает в моем сне дракон?

— Я не знаю, госпожа, — мягко ответил Алексиор.

— Но ты мне поможешь? — вдруг с жаром спросила царица.

Он даже удивился, чем он сможет помочь.

— Да, конечно, все, что смогу, я для Вас сделаю.

— Спасибо, — она на какое-то время ушла в себя.

А потом, словно очнувшись сказала:

— Иди спать, Ароис. И спасибо тебе.

Юноша поклонился, коснувшись рукой пола, и вышел, а царица осмысливала то видение, что только что ей было. И касалось то видение как раз таки ее личного секретаря. И надо сказать, что видение было странно.

Глава 46.

Государыня Онхельма, властительница Страны морского берега в честь успешно завершившейся всеобщей борьбы с непогодой решила устроить праздник. Естественно, тут же вести об этом распространились по городу. Народ, правда, посетовал, что нет голубей и не отправить почту в провинции, но время до назначенного празднования оставалось, а значит надо просто послать нарочных к местной знати.

В конце концов, это было первое празднество, которое царица давала после долгого времени. Все готовились с большим воодушевлением, хотя и несколько побаивались свою прекрасную властительницу, помятуя о том, как скоро может смениться ее милость на гнев. Но сейчас никто бы и не подумал, что эта юная, яркая, веселая и дивно прекрасная женщина могла собственноручно пытать кого-то и перебить в городе всех птичек. Видимо две недели проливных дождей с градом просто смыли из памяти народа эти моменты. Столица наряжалась, провинция старалась не отстать. И все отмечали непонятное оживление и веселость.

К празднику приурочено было представление четырех новых членов Совета, избранных согласно указанию царицы Онхельмы из мужчин не старше сорока лет, крепких и здоровых, а главное, приятной наружности. Государыня осталась довольна, все четверо были достойны внимания, а один даже понравился ей больше всех. Это был сильный колдун из западной провинции по имени Мариэс, аристократ. Высокий жгучий брюнет с яркими зелеными глазами. К нему стоило бы присмотреться.

Пока этот Мариэс произносил слова посвящения в должность, Онхельма пристально его рассматривала и раздумывала. Вообще-то, она могла бы сделать этого колдуна консортом. Да, может быть... Но.

Проклятое но! Стоило ей подумать всерьез о ком-нибудь из мужчин, как услужливая память тут же подсовывала ей Алексиора. И черт бы его побрал! Они все почему-то не выдерживали с ним сравнения! Какого черта?! Какого?!

В общем, представление и присяга состоялись, потом был пир, народ веселился и выкрикивал 'Виват!' своей царице, а у государыни Онхельмы, хоть она и улыбалась всем и каждому, было испорчено настроение. Нужно было чем-то себя вознаградить.

При других обстоятельствах она бы взяла в свою постель этого Мариэса, но, увы, он для этого был слишком ценен, и убить его наутро было бы нецелесообразно. Значит, переспит она с ним не теперь. Теперь ей требуется любовник на одну ночь. Ну что ж, для этих целей у нее есть камеристка Мила.

Мила, личная служанка Онхельмы, уже почти час сидела в своей комнате на грани истерики. Во время вечернего туалета царица приказала ей найти 'товар'. Она не посмела возразить или воспротивиться, а только молча поклонилась и вышла. Но по дороге не могла сдержать судорожных рыданий, все-таки это не так-то просто обмануть человека и отправить его на верную смерть. Дважды она уже сделала это, но теперь у Милы просто душа переворачивалась, ей хотелось зарыться головой в подушку и не слышать, не видеть никого и ничего.

Но царица ждет. А она не любит ждать. А уж как она умеет расправляться с теми, кто ей не угодил, Мила прекрасно помнила. А потому пришлось ей победить свою совесть и пойти искать мужчину на ночь для государыни Онжельмы. Счастливца-смертника.

* * *

Государыня Онхельма дожидалась в своей спальне ночного посетителя. Кем бы он ни был, ей было безразлично. Пусть будет силен и горяч. Остальное не важно, все равно он не доживет до утра. Но в глубине души у женщины, даже у злой колдуньи, живет сентиментальная девушка, мечтающая о настоящих чувствах, ее невозможно истребить. Иногда она вырывается на поверхность, принося с собой грусть.

Сейчас царица сидела против зеркала, грустно перебирая драгоценности в шкатулке. Подцепила пальчиком сапфировое колье, и цвет камней из ожерелья вдруг напомнил ей об одном кольце. Как она могла об этом забыть?! Кольцо, что она подарила Алексиору на день восемнадцатилетия! Ах-ха!

Онхельма хрипло расхохоталась от неожиданной радости. Кольцо! Достаточно просто позвать его, и он приползет к ней! Сам! Придет сам! Как она могла забыть?!

Так что, когда открылась дверь, и в ее освещенную скупым светом ароматной свечи опочивальню вошел таинственный ночной посетитель, царица была уже в самом замечательном настроении. Ночь прошла как один час, под утро счастливый любовник покинул ее постель и по устоявшейся уже традиции отправился на голубятню. А там такие крутые ступени...

Утром у Милы была истерика, она просто не смогла выполнять свои обязанности при госпоже и сказалась больной. Явилась только к вечеру, бледная, с заплаканными глазами. Онхельма подозрительно взглянула на нее, но ничего не сказала, мало ли от чего может расплакаться девушка? Не стоит придавать подобным вещам слишком большого значения.

* * *

А на том берегу Полуденного моря, беспокойно вертелся всю ночь смотритель над странниками города Гур-Банахора. Когда на остров Расхаранарт сошел рассвет, освещая покрытые поблескивающей черноватой пылью холмы, грустный господин Файзулу уже сидел в своем внутреннем дворике у фонтана. Во сне ему снилось, что его зовет к себе юная прекрасная дева. Дева пела ему о своей любви, а он млел от счастья.

В итоге, пробудившись понял, что никакой девы с ее неземной любовью нет. Чувствовал себя господин Файзулу от этого глубоко обделенным. Его мучила тоска. И лишь чудесный сапфир в кольце на его пальце, которое он механически поглаживал, приносил некоторое утешение.

А к завтраку его посетил Ширас. Честно говоря, Файзулу был удивлен. И посещением и самой целью посещения. Нельзя сказать, что визит бывшего бандита был так уж ему неприятен, нет. Ширас, несмотря на свое прошлое, был уважаемым горожанином, да и та история, с евнухом, хоть и вызывала многочисленные пересуды и насмешки, только прибавила ему авторитета в глазах магрибов.

Так вот, спрашивал Ширас странные вещи. Не появлялись ли в окрестностях Гур-Банахора в последнее время странники из-за моря, точнее из Забиргана. На вопрос смотрителя над странниками:

— Зачем уважаемому Ширасу какие-то странники?

Тот погладил бороду и загадочно посмеиваясь проговорил:

— Да так, хотел купить у них кое-что.

— Нет, — ответил Файзулу, — В последний раз странник оттуда у нас был больше полугода назад. Даже, пожалуй, уже скоро будет год. Юноша с длинными волосами, такой красивый. Ароис, белый кериб. Но я не видел его с того дня, как отправил в город.

Ширас на слова о белом керибе никак не отреагировал, незачем было выдавать больше информации, чем это требуется для дела. Зато отметил про себя бледность господина Файзулу и несколько удрученный вид.

— Уважаемый Файзулу, вы не больны? Что выглядите неважно. Может быть съели что-то неподходящее?

Файзулу сдержанно усмехнулся.

— Благодарю, уважаемый, но со мной все в порядке, просто не выспался.

— Не дают спать наложницы? — невинно поинтересовался Ширас, зная, что этот толстенький человечек хоть и имеет гарем для приличия, но услугами его не почти пользуется по причине весьма прозаической. Ожирение.

Смотритель над странниками в долгу не остался:

— Нет, уважаемый Ширас, мои наложницы знают как себя вести. А кстати, как поживают ваши наложницы?

Подкол достиг своей цели, потому что доблестный воин и великолепный мужчина Ширас до сих пор не обзавелся собственным гаремом. Раньше образ жизни не способствовал, а теперь просто не успел. Но отсутствие гарема в некотором роде нонсенс. Статус состоявшегося мужчины обязательно включал в себя эту приятную деталь.

Ширас слегка надулся, но ответил вполне достойно:

— Спасибо за заботу, уважаемый. Я как раз собираюсь сплавать на тот берег в Забирган, чтобы приобрести себе пару прекрасных наложниц с длинными светлыми волосами.

При этом он изобразил жестом, будто гладит эти самые волосы, а у Файзулу при мысли о длинных светлых волосах неконтролируемо потекли слюни. Ожирение хоть и не позволяло совершать эротические подвиги, но мечтать-то оно не мешало! А потом он потер руки и случайно коснулся сапфира в кольце. И сразу нахлынули воспоминания о том, как юная дева звала его в ночи. Сердце маленького толстяка затрепетало и заныло. Файзулу вздохнул и неожиданно для себя попросил:

— Уважаемый Ширас, не могли бы вы взять меня с собой?

— Тоже хотите купить наложницу?

На самом деле эта мысль сплавать за море и самому все узнать пришла Ширасу внезапно, пока он разговаривал со смотрителем за странниками. И мысль была удачная, поездка туда и обратно займет не больше недели, да еще пару дней на месте. Зато он получит самую достоверную информацию.

— Нет, — неожиданно смешался Файзулу, — Мне просто хотелось...

— Разумеется, уважаемый. Буду рад доставить вам удовольствие.

— Спасибо, — оживился толстенький человечек, — А когда вы собираетесь отплыть?

— Да... Не знаю, как найду подходящее судно. Может завтра, а может, и сегодня. Но я дам вам знать, — в конце концов, вдвоем им действительно будет веселее.

Файзулу расплылся в улыбке, а Ширас подумал, что надо бы с этим колобком держать ухо востро. Не сболтнуть бы чего лишнего.

Подходящее суденышко нашлось в тот же день. Небольшая купеческая шхуна, идущяя домой на восток в страну Ши-Зинг. За определенную мзду капитан согласился сделать крюк и зайти в порт Версантиума. Отплывать капитан Ли Сан Фу собирался вместе с отливом, так что времени на сборы оставалось немного. Ширас послал мальчишку-посыльного предупредить господина Файзулу, что отплытие состоится сегодня.

До наступления темноты все желающие занять место на борту 'Ласточки', так именовалась шхуна капитана Ли Сан Фу, были уже на месте.

— Уважаемый Файзулу, — негромко обратился к одинокому попутчику бывший бандит, — Вы рискнули отправиться в плавание налегке? Без прислуги, без теплой постели, без повара, без кальяна?

Толстячок замялся, потом вскинул голову и гордо ответил:

— Знаете что, уважаемый Ширас, не только бандиты способны обходиться без теплой постели.

— О, я не сомневался, уважаемый.

Вежливый полупоклон бывшего бандита ни о каком почтении не говорил, скорее наоборот, потому что глаза его хитро поблескивали. Но смторитель над странниками города Гур-Банахора тоже был не лыком шит.

— Уважаемый Ширас, пока нет сильной качки, — его пухлая ручка указала на море за бортом, — Я предлагаю вам сыграть парочку партий в шахматы. На деньги.

Ширас оживился, сейчас он обдерет этого наивного человека, вздумавшего сыграть с ним на деньги.

— Разумеется, уважаемый. Белыми или черными?

— Черными, уважаемый. Я ведь предложил первым.

— О нет, это я предложил первым...

Так они довольно долго препирались, потом просто подошел капитан Ли Сан Фу и вытянул им жребий. Черные достались Файзулу. Ширас, изобразив акулью улыбку, двинул вперед королевскую пешку. Файзулу, улыбаясь не менее сладко, выскочил через строй пешек конем.

Через час игры произошли две вещи. Ширас остался без драгоценного перстня, украшавшего его безымянный палец, и почти без денег, а Файзулу наконец-то настигла морская болезнь. Засим игру и пришлось остановить. Бывший бандит был потрясен коварством маленького, пухлого и совершенно безобидного на вид человечка, но выводы делать он умел. В общем и целом, путешествие обещало быть не скучным.

Погода стояла отличная. Ширас, до того времени никогда не ходивший на 'тот берег', наслаждался красотами и дышал соленым воздухом Полуденного моря. Даже Файзулу находил плавание приятным, потому как вскорости перестал мучиться морской болезнью, точнее, после того, как капитан дал ему хлебнуть некоего специального напитка, от которого наступает факельное шествие по глотке и полное просветление мозгов одновременно. Теперь о той деве, что звала его своей любовью, Файзулу вспоминал только когда оставался один (а это случалось крайне редко), но в эти моменты тоска была такой острой, что просто разрывала его сердце на части.

Надо сказать, что за три дня плавания было дано много шахматных сражений, ибо и капитан, и даже его команда, проявили повышенное внимание к интересной игре. В итоге, Ширас восстановил свои финансы и даже отыграл перстень, проигранный им Файзулу. Но отыграл он его уже у капитана Ли Сан Фу, который тоже оказался любителем той высокоинтеллектуальной игры, что на его родине называлась игрой в 'Сто забот'.

К тому моменту, когда шхуна 'Ласточка' ошвартовалась в порту Версантиума, с каптаном они расставались уже наилучшими приятелями. Тепло распрощавшись с капитаном Ли Сан Фу, Ширас и Файзулу сошли на берег.

Однако в порту Версантиума их дороги разошлись. Ширас собирался начать свое расследование прямо отсюда. Потому как логично было бы предположить, раз белый кериб прибыл в Расхаранарт морем, значит, отплыл он откуда-то отсюда. И кто-нибудь из разношерстного портового народа наверняка мог его видеть, или хотя бы что-то знать. Подсказать, в каком направлении искать.

А Файзулу влекло неясное чувство, како-то зов, которому он не мог противиться. Это было одновременно и сладко, и тревожно, и рождало странное предчувствие, что здесь его ожидает встреча с судьбой.

Как бы то ни было, они дружески попрощались и, пожелав друг другу удачи, разошлись каждый в свою сторону. Файзулу направился в город, его почуму-то тянуло туда как магнитом, а Ширас остался осмотреться в порту.

Глава 47.

Впервые оказавшись в Версантиуме, любой путник потеряет голову от его красоты. Высокие белые скалы, голубые волны моря с белыми барашками пены, белые чайки над водой, белые облака на лазурном небе. Прекрасный белый город на склонах вокруг бухты в зеленой оправе рощ и садов. Дивной красоты молочно белого мрамора дворец, увенчанный множеством голубых куполов. Его прозрачные, словно кружевные мраморные колонады. Жасминные сады, дивный запах наполняет воздух сладостью.

Словно ожившая прекрасная сказка. Белое на голубом.

Ширас был пленен еще до того, как ступил на берег.

Его поразили и люди, населявшие это место. Шумные говорливые, пестро одетые. Простоволосые. И длинные волосы очень у многих, почти у всех. Некоторые мужчины носили их распущщенными, но в основном собранными в хвост или в косу, а женщины... Женщины позволяли всему миру любоваться этой струящейся шелковой красотой. Бедный Ширас даже растерялся, на его родине женщина никогда открыто не появлялась на людях. Тем более вот так легко одетая и простоволосая! Ее бы мгновенно похитили! Да он первый похитил бы любую из этих соблазнительниц, весело смеявшихся прямо на глазах у всех...

Он попал в другой мир. Несмотря на свою, скажем так, не слишком поэтичную профессию бандита, Ширас был неплохо образован и любил поэзию. Невольно всплыли из памяти когда-то слышанные стихи иномирного поэта, который наверняка видел прекрасный город Версантиум, может во сне, а может и наяву:

* * *

Молчу, томлюсь, и отступают стены —

Вот океан весь в клочьях белой пены,

Закатным солнцем залитый гранит,

И город с голубыми куполами,

С цветущими жасминными садами,

Мы дрались там... Ах, да! я был убит'.

(Из сонета Николая Гумилева)

Действительно, это совершенно другой мир. Теперь он понимал, каково было Ароису, когда он впервые оказался на 'черном берегу'. Однако любоваться красотами города у него еще буде время, подумал Ширас и решил заняться тем, зачем сюда приехал.

Оказалось, что в порту одна единственная таверна. Туда он и направился.

В таверне было просторно, светло и чисто, но обстановка простая, и люди, сидевшие за столиками, хоть и были по-разному одеты, держались просто и свободно. Тут подавали свежую жареную рыбу и белое вино, а румяные еще плоские хлебцы из белой муки, соленый сыр и зелень. Ширас набрал себе всего побольше, потому что от прогулки в порту у него разгулялся аппетит.

Удовлетворив свой первый голод, он стал приглядываться к посетителям. Судя по всему, здесь в основном моряки, купцы и солдаты, но есть и обычные горожане. Их быструю речь Ширас понимал не слишком хорошо, приходилось напрягаться вслушиваясь. Потом, решив, что тратить время впустую глупо, стал подсаживаться то к одному столику, то к другому столику и задавал вопросы, называя имена Семнорфа, Голена, Эфрота, Маврила и его сестры Евтихии. Не знает ли кто-нибудь что-то о судьбе этих людей?

Ширас был поражен тем, что люди, услышав, о чем идет речь, мгновенно утрачивали всю приветливость и замыкались, ограничиваясь односложными ответами 'нет' и 'не слышали'. Возможно, в его исполнении фразы эти звучали несколько коряво, потому что даже до примитивного владения языком Ширасу было далеко, но бывший бандит не мог не заметить настороженности, с которой на него начали оглядываться.

— Тут определенно что-то не так, — рассуждал он про себя, — Слишком уж странно все реагируют. И что такого может быть связано с теми, о ком просил узнать Ароис?

Пока он, задаваясь этим вопросом, задумчиво оглядывал зал таверны, к его столику подошел юноша разносчик. Он протер столик тряпкой, собрав крошки, и, словно невзначай, обронил фразу:

— Вас хотят видеть, — одновременно показывая глазами на коридорчик, ведущий в сторону выхода во внутренний двор.

Ширас разобрав из этого всего только взгляд, показавший направление, в котором следует смотреть (все-таки профессиональные качества бывшего бандита были универсальны, почти), взглянул туда, куда ему советовали.

О... Там стояла рослая девица в белой вышитой рубашке, открывавшей стройную шею и верхний краешек сочного бюста, и темно-синей юбке до шиколоток. Аккуратные ножки в черных туфельках нетерпеливо притопывали. Девица показалась Ширасу сказочно прекрасной. Ее янтарные глаза манили как звезды, а светло-каштановые волосы с яркой рыжиной добили беднягу окончательно. Девица быстро пробежалась глазами по залу, а потом сделала жест рукой, подзывая его. И Ширас как загипнотизированный пошел к ней. Сейчас он бы не заметил никакой опасности, даже если бы шел по горящим углям или по битому стеклу босиком.

Прекрасная дева скрылась за дверью, Ширас вышел вслед за ней. А дальше он уже ничего не помнил, потому как получил знатный удар по затылку, смягченный плотным слоем шерстяной ткани, которой была замотана скалка. И сделано это было не из боязни причинить подозрительному типу телесные повреждения, а исключительно во избежание лишнего шума.

Пришел он в себя в каком-то подвале, привязанный к кровати и с кляпом во рту. Рядом сидел дюжий парень, кулачищи которого очень внушительно смотрелись, сложенные на коленях.

— Мама, — подал голос парень, увидев, что Ширас открыл глаза, — Он очнулся.

— Иду, — послышалось снаружи, и в каморку вплыла пожилая дородная женщина в белом переднике с тряпкой в руке.

Откровенно говоря, Ширас напрягся, ему вовсе не нравилось то беспомощное положение, в котором он оказался. И где, спрашивается, была его дурацкая башка, когда он пялился на ту красотку? При воспоминании о красотке с темно-рыжими волосами бывший бандит испытал сожаление. Но долго предаваться сожалениям ему не дали.

— Кто ты и почему задаешь эти вопросы? — голос у женщины негромкий, но требовательный.

Ширас показал глазами на кляп. Получив возможность говорить, сказал:

— Развяжите меня.

— Ага! Щас. Пока я не узнаю, за каким чертом ты интересовался Голеном, тебя не только не развяжут, ты вообще отсюда не выйдешь! — толстуха была настроена весьма серьезно.

Ширас смачно выругался на родном языке.

— А, так ты с 'черного берега'? Какого черта тебе здесь надо?

— Меня попросил узнать о них друг! — выкрикнул Ширас, коверкая слова и начиная терять терпение.

— Не кричи, не то, снова получишь скалкой по кумполу, — спокойно произнесла женщина.

Что такое 'скалка' и что такое 'кумпол' бывший бандит не знал, но по тону понял, что это реальная угроза. А потому сказал уже спокойным тоном:

— Я приехал узнать. Друг просил.

— Что за друг? — прищурилась толстуха, — Ну-ка, расскажи, как выглядит твой друг?

С трудом подбирая слова, Ширас описал Алексиора. Толстуха с парнем переглянулись, потом она спросила:

— Почему ты это для него сделал?

— Долг жизни, — ответил Ширас.

Те двое переглянулись снова, потом женщина осторожно начала:

— Тот твой друг, о котором ты говоришь, он на 'черном берегу'?

Ширас уже догадался, что с Ароисом тут связаны какие-то тайны, и на всякий случай решил не распространяться на его счет.

— Я не могу сказать.

Как ни странно, женщина одобрительно кивнула, потом тихо спросила:

— Но он жив? Здоров? Не так ли?

Ширас кивнул.

— Слава Богу, — неожиданно воскликнула она, — Слава Богу! Тимотэ, развяжи его.

Потом обратилась к связанному Ширасу:

— Эй, тебя сейчас развяжут. Не вздумай делать глупостей, понял?

Тот всем своим видом показал, что понял, хотя и был зол. Однако то, что эти люди опасаются чего-то, и это прямо связано с его белым другом, было очевидно. Его развязали, парень показал на голову Шираса и, поморщившись, проговорил:

— Ты уж извини, пришлось.

Ширас поднял руки в примирительном жесте, а парень занес в каморку столик с едой и два стула. Вслед за ним вернулась и толстуха.

— Садись, поешь с нами. Как тебя зовут?

Поняв, что его больше не подозревают черти в чем, Ширас назвал себя и сел за столик покушать. Потому что от стресса разыгрывается аппетит, и кстати, наступило время ужина. Да и угостить человека хлебом-солью во всех мирах считается знаком доброжелательности, пока не будет доказано иное.

Так, за ужином, он и узнал все.

Что после побега наследника, его четверых друзей схватила стража. Что по приказу царицы Онхельмы их пытали и казнили. Повесили. Но повесили троих. Одного, Голена, спасла Нильда, разносчица из их таверны. Она взяла его в мужья прямо с эшафота. А потом ушла вместе с ним в фиорды к контрабандистам.

Что государь Вильмор умер, а вместо него теперь у них государыня Онхельма. А ей отправить человека на виселицу ничего не стоит. И что она, царица Онхельма, осаждает фиорды. Но контрабандисты держатся. А Голен стал одним из их вожаков.

Про сестру Маврила Евтихию, о которой спрашивал Ширас, ничего неизвестно, она пропала, и с тех пор о ней никто не слышал.

А семьи, то есть матери их, живы и здоровы.

Еще странную вещь поведали Ширасу, будто царица Онхельма велела истребить всех голубей в городе, но малая часть их укрылась в скалах высокого берега. Так она не успокоилась, все хочет добраться и туда, чтобы уничтожить несчастных птиц.

Ну вот, казалось бы, все и узнал.

Полная женщина была поварихой в той таверне, и звали ее Дениза. Она вдруг сказала, глядя в глаза тому парню, Тимотэ:

— Надо бы дать знать госпоже Ириаде. Но это опасно, черт побери...

— Я сделаю, мама.

— Будь осторожен, сынок, — тревожно проговорила толстуха, глядя вслед уходящему сыну.

Потом повернулась к Ширасу и тихо сказала:

— Тимотэ приведет мать твоего друга. Расскажешь ей... а потом тебе лучше сразу покинуть Версантиум. Потому что вчера ты слишком много внимания привлек своими расспросами. Если попадешь в застенок к нашей царице, вряд ли выйдешь оттуда живым.

Ширас кивнул, соглашаясь. Но у него были и свои вопросы.

Он хотел знать, кто та девушка, что выманила его из зала.

— А, это моя дочь. Фелида.

Ширас поинтересовался, не замужем ли она.

— Эй! А тебе-то что, чужестранец?

Он повторил свой вопрос, на что ему сердито ответили, что не его это дело! Более того, толстуха разворчалась:

— Знаю я вас! С того берега! Похитите девушку — и в гарем запрете, наложницей! Рабыней бесправной. Не по-человески это.

Особо на это возразить Ширасу было нечего, потому что все правда. Но ведь они живут по-другому, иначе живут. У них другие обычаи, в конце концов. И женщинам у них не так уж плохо живется, их холят и лелеят, берегут, особенно, таких красавиц с длинными волосами и белой кожей!

Именно это он и высказал. На что получил ответ:

— Запри вольную птицу в клетку и спроси у нее, как ей живется.

Ширас не мог не признать, что слишком разные их страны и обычаи, но девушка запала ему в сердце, и он не собирался отказываться от нее так просто.

— Но я смогу ее еще увидеть?

Толстуха прищурилась.

— Что, так понравилась? — и смерила его взглядом.

Мужчина ей показался достойным внимания, он не был юным, но то, что называют 'в самом расцвете сил', неглуп, силен и недурен собой. И, судя по всему, порядочный человек, хотя и бандитской наружности. А то, что он 'темнокожий', как называли здесь всех жителей с другого берега, так это не самый большой недостаток.

— Будешь себя правильно вести, дам тебе с ней встретиться. Но в присутствии братьев! И без глупостей!

Ширас расхохотался. Он знаменитый у себя на родине бандит. В другое время просто свернул бы шею толстухе, перевернул бы тут все вврех дном, нашел девчонку, украл бы, а потом ушел — и дело с концом. Но он сидел напротив этой женщины, Денизы, и готов был принять ее условия. Слишком уж женщины тут, в Забиргане необычные, свободные. И это ему почему-то нравилось.

Вскоре вернулся Тимотэ, сын Денизы. С ним пришла закутанная в черный плащ женщина.

— Госпожа Ириада, — Дениза поклонилась и пригласила ее сесть, — Этот человек вам кое-что расскажет.

А потом их с Ширасом оставили одних. Женщина откинула капюшон и на мужчину взглянули карие глаза, такие же, как у Ароиса. Он прошептала срывающимся голосом:

— У вас есть вести о...

Он рассказал матери своего друга все, что знал. Женщина слушала молча, лишь слезы лились из ее глаз. Под конец она улыбнулась, и произнесла:

— Спасибо добрый человек. Передай... что ему возвращаться сюда опасно. Пусть даже не думает об этом. А у нас все хорошо. Все хорошо...

А потом тихонько добавила:

— Теперь и умереть не страшно.

Мужчина молча поклонился, а женщина вновь закуталась в свой плащ и пошла к двери, но вдруг обернулась:

— Прости, странник. Я бы наградила тебя, но боюсь, что это наведет на тебя подозрения...

Ширас сделал отрицательный жест, проговрив:

— Долг чести, — и коснулся рукой сердца.

— Да благословит тебя Создатель, — прошептала женщина в черном и скрылась.

В комнату вернулся Тимотэ, а с ним еще два шкафообразных парня.

— Слушай, — скривился он, — Мать разрешила тебе увидеться с Фелидой. Но только в нашем присутствии! И без глупостей.

Бывший бандит спрятал усмешку в усы и согласился.

О! Он был более чем доволен. С девушкой ему удалось перекинуться лишь парой слов, но по тому, как она смущалась и краснела под его жарким взглядом, он понял, что не оставил ее равнодушной. А потому на прощание сказал:

— Я скоро вернусь. Дождись меня.

Девушка ничего не ответила, только смотрела ему в глаза, словно завороженная. Тяжело оказалось оторваться от нее и уйти, потому что больше всего Ширасу хотелось схватить девчонку в охапку и утащить с собой. Но он решил играть по правилам. В конце концов, чем долше караулишь добычу, тем она желаннее.

Утром Ширас уже был далеко в море. Он уплыл вместе с купеческим кораблем из Фивера, шедшим к 'черному берегу'. И весьма своевременно. Потому что утром в таверну наведалась дворцовая стража, разыскивая того темнокожего, что интересовался вчера друзьями сбежавшего наследника.

* * *

Совсем не так удачно сложилось все у Файзулу.

Отправившись в город, он некоторое время бесцельно бродил, влекомый неясным чувством, будто его ведут куда-то, а потом как бы случайно оказался на площади перед дворцом. Файзулу показалось, что его зовут туда, внутрь. И он вошел. А потом так же, повинуясь зову, двинулся дальше.

Государыня Онхельма принимала сегодня просителей в зале приемов. Вдруг из толпы, ожидающей своей очереди, вышел маленький темнокожий толстяк и, прижав руки к сердцу, словно в каком-то полусне напрвился прямо к трону. С удивлением следя за ним, Онхельма заметила на его пальце кольцо с сапфиром. То самое!

Черт побери! Что это значит?!

Она сделала милостивое лицо и спросила человечка, взиравшего на нее в восхищенной прострации:

— Кто ты и чего хочешь?

— Дева, прекрасная дева, — бормотал Файзулу, не в силах произнести что-либо, более членораздельное.

Онхельма была страшно, просто смертельно разочарована и зла. Такой план сорвался! Но она не подала виду, а просто сказала советнику, сидевшему за столиком рядом с возвышением, на котором стоял трон, чтобы он продолжал без нее. А сама поманила за собой Файзулу и вышла. Тот как был в восторженной прострации, так поплелся вслед за царицей. Приведя будущую жертву в свои покои, царица ласково улыбнулась и пригласила несчастного присесть. Даже налила ему вина. А потом стала распрашивать, откуда он.

Ах, из Расхаранарта... Сегодня приехал? А... А это кольцо с сапфиром у него откуда?

Ничего не подозревавший Файзулу выложил все что знал, в его глазах эта дивно прерасная царица казалась ангелом, он готов был умереть у ее ног.

Он и умер. Только прежде рассказал, что приехал сюда с человеком, который интересовался странниками из Забиргана. Но, к сожалению, где его попутчик Файзулу не знал, они расстались в порту.

Умертвить его царице Онхельме ничего не стоило, просто немного сжать пальцы — и этот человек задохнулся, выпучив глаза. Она вызвала Милу, велела ей незаметно избавиться от трупа, а сама ушла в спальню, размышлять.

— Значит, наш маленький Алексиор жив. Что ж, отлично. Плохо, что этот дохлый дурачок больше ничего не знал.

Она решила найти того, с кем он вместе приехал. Возможно, тот будет знать больше.

Все это всколыхнуло в Онхельме массу чувств. И вылилось в то, что царица вновь стала корить себя в забывчивости. Как она могла забыть о своих планах взять фиорды с берега? Наваждение какое-то, почти месяц прошел!

— А впрочем, все происходящее к лучшему. Теперь они наверняка расслабились и не ждут нападения.

Царица рассмеялась. Надо отдать приказ готовиться к штурму фиордов с суши. Но пусть это делается тайно и быстро, наверняка у мерзавцев контрабандистов есть шпионы в городе.

Онхельма решила принять ванну перед ужином. Когда она вернулась в гостиную, в ее покоях уже царил образцовый порядок, никаких трупов, все чисто и благоухает розовой водой.

— Мила! — недовольно выкрикнула царица, — Ты же знаешь, я терпеть не могу розовую воду!

Да, царица с некоторых пор не выносила этот запах. С тех самых, когда ее начала преследовать вонь паленых перев от этих проклятых голубей. Тогда весь дворец провонял розовым маслом на километр вокруг. И все равно Онхельма чувствовала гарь сквозь приторно сладкий и пряный аромат роз.

Прибежала бледная как смерть камеристка и начала оправдываться:

— Простите, Ваше Величество, я...

— Замолчи. Приготовь мне лучше ванну.

— Да, Ваше Величество...

— И на ночь. Товар.

Онхельму странным образом завела смерть этого человечка, ей захотелось острых удовольствий. Хотя... может быть это то, живущее в ней внутреннее... Может, это оно выказывало свои вкусы? Колдунья не стала анализировать, отчего начинают меняться ее постельные пристрастия, внутренний советчик уже сказал, что ей понравится. И она этому советчику верила, как не верить, он же никогда еще не ошибался!

Мила застыла с открытым ртом в оцепенении, она силилась что-то сказать, ни слова не выходило, только легкий хрип. Но царица даже не обратила внимания на то, что ее камеристка, в ужасе, она уже углубилась в одну из своих книг, из тех, что держала при себе постоянно, а камеристке коротко приказала:

— Иди. Не стой столбом.

* * *

Онхельма устроила сегодня официальный ужин в малой гостиной. На ужине у царицы присутствовали новые члены Совета и кое-кто из старых. Это был жест доверия и расположения, но она преследовала и другие цели. Ей хотелось поближе присмотреться к новым людям. Что ж, ужин прошел примерно так, как она и ожидала. Дружное славословие, заверение в своей преданности. Правда в зеленых глазах красавца Мариэса иногда вспыхивало нечто непонятное, но она не стала углубляться в изучение его тайн сейчас. Достаточно того, что этот колдун согласен сотрудничать без возражений.

Потому что именно ему она и собиралась поручить подготовку к решающему штурму фиордов. На страрых членов Совета расчитывать не приходилось. Они тряслись каждый раз, стоило ей заговорить о фиордах. Трусливые скоты, лепечут что-то о какой-то мифической защите! А этот молод, неглуп, амбициозен, силен, решителен, и главное, не заражен всеобщими предрассудками. Да и остальных троих она нашла вполне приемлемыми, правда, не столь привлекательными.

С привлекательности мысли перескочили на постельные развлечения, Онхельме подумалось, что можно бы и разнообразить игры, добавить в них немного... нового.

Размышляя о 'новом' царица вдруг невпопад хищно усмехнулась посреди разговора, чем вызвала некоторое смущение у выступавшего с тостом старика, он решил, что сказал что-то не то. Но ее доброжелательная улыбка скрасила неловкий момент. В остальном ужин прошел достаточно продуктивно.

А ночью она получила свое удовольствие. И впервые попробовала кровь на вкус. У нее дивный цвет, у крови. Онхельме заметила, что кровь может казаться разной, то пурпурной, как закатное море, если вскрыть вену, то празднично — ярко алой, когда рвется на волю из перерезаной артерии, то черноватой, похожей на деготь, когда свернется и начнет засыхать. Сегодня ей удалось увидеть почти все оттенки. Правда 'счастливчик' не выжил, но это уже мелочи.

Ее несчастная служанка, на долю которой приходилась организация приятного досуга царицы и уборка следов после ее развлечений, давно уже вышла за пределы своих душевных возможностей. Она теперь не чувствовала своего тела, своей души, жила механически. И больше всего страшилась оставаться наедине с собой.

Онхельма могла бы и заметить состояние девчонки, она и заметила, но решила, что дело просто в каком-то парне, который разбил ей сердце, а потому по доброте душевной предложила камеристке в подарок любовное зелье. Приворожить предмет своего интереса, так она ей сказала.

Служанка вымученно улыбнулась и со словами благодарности взяла, думая при этом, что ей бы больше пригодилось зелье забвения. Но потом решила воспользоваться советом, Мила все-таки была достаточно практичной девушкой. Вдруг это поможет справиться с тем ужасным чувством вины, что терзает ее постоянно, стоит только остаться одной?

* * *

Утром государыня узнала, что попутчик ее вчерашнего заморского гостя исчез, словно сквозь землю провалился. Она не показала вида, но это взбесило ее окончательно. Если бы могла, она убила бы черномазого толстяка еще раз. У него ведь наверняка была ниточка к Алексиору. И так бездарно все испортить!

Однако злость нашла выход. Царицей овладела жажда действия.

Она велела немедленно вызвать к ней Мариэса и о чем-то недолго разговаривала с ним за закрытыми дверями. От нее советник направился прямо в казармы, а царица приказала седлать коней и выдвигаться в сторону дороги, ведущей на север. А город оставила, как она выразилась с улыбкой:

— На старую гвардию.

При этом осмотрела всех стариков-советников, которые под внимательным царским оком невольно поежились, и добавила:

— Я доверяю вам как самой себе.

Старики раскланялись, вздыхая с облегчением, стыдно было признать, но находиться рядом с этой юной красавицей им было просто по-человечески страшно.

Как красив был ее кортеж. А она сама...

Золотые волосы горят огнем на солнце, платье цвета запекшейся крови оттеняет молочную кожу, синие глаза светятся изнутри... Народ снова любил свою царицу.

Вслед за государыней Онхельмой и сопровождавшей ее четверкой новых советников выступили вооруженные отряды. Мариэс ехал рядом со своей повелительницей хмурый и чем-то недовольный, однако, когда светлый взор царицы обращался на него, выражение колдуна менялось.

— Куда направляется государыня? — интересовались горожане.

— Инспектировать северные провинции, — был единственный ответ.

— И надолго?

— Может быть, месяц, а может два, — многозначительно покачивая головой, отвечали престарелые советники.

— А это, часом, не будущего ли нового консорта мы видим рядом с государыней?

Чопорно поднятые брови и пожатие плечами.

— Они были бы красивой парой, — мечтательно и томно произносили горожанки.

— Угу, — думали мужчины, — Он хотя бы из наших краев.

Однако в предположениях не было и доли истины.

Ибо Государыня Онхельма может, и впустила бы знойного зеленоглазого красавца в постель, но делить место на троне не собиралась ни с кем. Да и Мариэс, наследник вассального княжества Сэтанги, что в западной части Страны морского берега, имел совершенно другие планы, а, находясь в данный момент рядом с царицей, преследовал свои тайные цели.

Поход на север действительно предполагал инспекцию провинций, однако у царицы имелся еще и другой план, осуществлять который она собиралась не теперь.

Глава 48.

Прошла неделя, как Ширас вернулся из своего путешествия. Первое, что он сделал вернувшись, разумеется, после того как смыл с себя соль и пот, это направился к своему другу Ароису, рассказать, о чем узнал.

Разговор начался с взаимных приветствий, потом Ширас сообщил, что сплавал на тот берег моря и внезапно признался:

— Ты знаешь, я даже не подозревал, как прекрасна страна на том берегу. А какие там женщины... Я вернусь туда. Непременно.

— Кхммм... — не смог удержаться Алексиор, — Из этого я могу сделать вывод, что тебе там кое-кто приглянулся?

— Э... мои личные дела к делу не относятся, — уклончиво ответил Ширас и приступил к тому, что выяснил в Версантиуме.

Правит страной царица Онхельма, говорят, что она необычайно хороша собой и необычайно быстра на расправу. Алексиору оставалось только невесело хмыкнуть, уж он-то знал, насколько эта дама быстра на расправу.

По тому, как сгорбились плечи его друга, когда тот услышал, что государь Вильмор мертв, троих его друзей повесили, а четвертого, ставшего калекой, чудом спасла девчонка— разносчица из портовой таверны, Ширас понял все.

Но вести от матери немного ободрили несчастного беглеца, от них у юноши стало тепло на душе, и даже сквозь наворачивающиеся слезы Алексиор смог бледно улыбнуться. Но он не хотел показывать Ширасу своих слез. Мужчинам не должно плакать. Слез не будет.

— Спасибо, — с чувством проговорил Алексиор, пожимая Ширасу руку, — Спасибо, что ради меня ты пустился в такое далекое путешествие. Я твой должник.

— Эй, уважаемый, я еще не закончил! — воскликнул бывший бандит, — И потом, это я у тебя в долгу!

А потом добавил:

— Если бы не ты, я не встретил бы ту девушку с красными волосами.

Его другу оставалось только порадоваться, что хоть кому-то из них двоих повезло. Ширас же, вернув себе прежнее бесстрастное выражение, рассказал остальное.

Алексиор был неприятно поражен, когда услышал, что царица истребила всех голубей в городе, а теперь штурмует фиорды. Но нисколько этому не удивился. А вот что Голен стал одним из предводителей контрабандистов, вызвало у него улыбку. Голен всегда был лучшим и самым способным из них.

Из них. Но троих из них уже нет. А оставшиеся двое...

Подумать только, всего лишь через какой-то месяц с небольшим он должен был стать царем Страны морского берега. Бред. Пустой бред.

Но у него оставался еще один вопрос:

— Евтихия?

Ширас покачал головой. В этот миг Алексиору стало страшно, вдруг он сейчас скажет, что девушка мертва, он даже закрыл глаза. Но Ширас сказал:

— Исчезла. Пропала без вести.

Алексиор заметил, что не дышал все это время, только теперь, когда выдохнул от облегчения. Пропала без вести — это не так страшно. Он ее все равно найдет.

И пусть на это уйдут годы, да пусть хоть вся жизнь.

* * *

Ее Величество великая царица Астинит уже довольно долго наблюдала за своим личным секретарем. В последнее время он постоянно был подавлен. Впрочем, юноша и раньше не фонтанировал весельем, но с того дня, как она рассказала ему свой кошмарный сон, стал как-то хмур и неразговорчив. Нет, работал он даже больше прежнего, но...

Она ведь была матерью, она видела, как потух свет в глазах этого мальчика. И лишь иногда в них вспыхивал какой-то горестный огонь. Ей хотелось сделать мальчика счастливее. А что может сделать счастливее жизнь мужчины? На примере своего сына (да и покойного мужа) царица Астинит могла сказать — женщины. Добрая царица уже присмотрела ему в подарок красивую наложницу, из тех девушек, что были у нее в услужении. Осталось только выбрать удачный момент. И ей показалось, что такой момент скоро настанет.

— Ароис, — позвала она, отвлекая своего личного секретаря от бумаг, в которые он зарылся с головой.

— Да, госпожа?

— Скажи, когда у тебя день рождения?

Парень замялся, но потом ровным голосом сказал:

— Через один месяц и три дня.

— Угу, — царица кивнула своим мыслям, — Помнится, ты говорил, что можешь найти воду в той пустыне, что к западу от Магриха?

Алексиор тут же встал и произнес:

— Да, если моей госпоже угодно.

Она оглядела его. Повзрослел за этот месяц, немного раздался в плечах. Красив. А волосы... Умереть от зависти. Госпожа Астинит легко вздохнула.

— Ароис, передай, чтобы готовили мою повозку. Поедем, я покажу тебе это место.

— Да, Ваше Величество.

Юноша поклонился и вышел передать распоряжение царицы, а она смотрела вслед, испытывая какое-то странное чувство. А может быть предчувствие...

* * *

Через пару часов они уже были на том месте в окрестностях Магриха, где царица Астинит видела во сне озеро. Там действительно каменистая пустыня делала неглубокую впадину, чем-то напоминающую округлый бассейн.

Но, увы, к вящему сожаленю, воды в этих местах не оказалось.

Всю дорогу обратно царица молчала. Ей было отчего-то грустно, немного досадно и обидно. Словно не сбылась мечта. Алексиор же чувствовал себя виноватым. Хотя, казалось бы, в чем его вина? Но тягостное ощущение не отпускало до того самого момента, когда они подъехали к стенам дворца. Возвращались они другой дорогой, не той, что выехали. Алексиор раньше никогда не проезжал через эти старые ворота, потому все внимание было приковано к тому, что видели сейчас его глаза.

Магрихский дворец на самом деле огромная, очень древняя крепость, вокруг которой выстроен город, и когда-то раньше он был окружен широким рвом. Хотя теперь в окрестностях города везде каменистая пустыня, покрытая блестящей черноватой пылью, видимо раньше в этих местах была вода, много воды. Потому что остались пересохшие русла рек, следы водоемов, каналы и рвы. Иногда в пустыне среди мелких камешков и песка находят ракушки или окаменелые скелеты рыб, или растений.

Следы крепостного рва хорошо сохранились. Вокруг всего дворца была выстроена еще одна внешняя стена, и пространство между стенами, не занятое никакими строениями, просматривалось с высоких дворцовых башен. Там росли редкие деревья, пальмы.

В какой-то момент, глядя на эти пальмы среди камней, у Алексиора промелькнула странная догадка, наитие, предчувствие чего-то великого.

— Государыня, велите остановить кортеж.

— Зачем, Ароис?

— Мне... мне надо посмотреть... мне кажется...

Он не договорил, но ему показалось, вернее, он почувствовал, что здесь есть вода. И действительно, там была вода, да еще и у самой поверхности! Потому что только пробили верхний пласт, как высоко в вохдух ударил фонтан воды. Это было настоящее чудо.

Все словно сошли с ума и бросились прямо под струи, бьющие из-под земли. Смеялась царица, промокшая до нитки, смеялись ее евнухи и стража, смеялись слуги. А Алексиор стоял посреди этого веселья, подставив руки под воду, и тихо улыбался. Ему было удивительно приятно, что смог порадовать эту женщину, чем-то похожую на его мать, оставшуюся далеко-далеко за морем.

Наконец общая эйфория немного схлынула, царица Астинит вспомнила, что она не босоногая девчонка, а великая правительница, и вернулась в свою вызолоченную повозку, дабы не смущать подданных видом своих промокших покрывал.

— Ароис, — позвала она, — Подойди. Садись сюда.

— Благодарю Ваше Величество, но я вам все запачкаю...

— Глупости! Иди сюда, мой личный секретарь.

— Он как был, мокрый и весь в грязных разводьях втиснулся в на противоложное сидение, стараясь следить как можно меньше.

— Ну вот, моя госпожа, теперь вы будете видеть озро прямо из своих окон, — улыбнулся он.

— Ты доставил мне сегодня великую радость, мальчик. Я хочу тебя наградить. Я собиралась это сделать на твой день рождения, но пусть это случится сегодня. Подарок.

Алексиор удивленно вскинулся при словах 'день рождения', 'подарок'. Боже, как давно это в его жизни в последний раз было. А ведь когда-то он обожал подарки.

* * *

В фиордах потихоньку нарастало напряжение, потому что ждать нападения каждый день слишком тяжело для нормальной человеческой психики. Однако весть о том, что государыня Онхельма отправилась в глубь страны на север, была отрадной. Это означало, что теперь какое-то время можно безбоязненно выходить в море. Чем все контрабандное братство и занялось. Кроме тех, кто вынужден был находиться на посту.

Это напоминало затишье перед бурей.

* * *

Морфос с утра незаметно наблюдал за голубкой. Она стала в последнее время какой-то неспокойной, а иногда вообще уходила в себя, отвечала невпопад. Он даже мог поклясться, что слышал, как пернатая тихонько плачет.

— Евтихия, девочка моя, — позвал древнейший дух земли.

— Да, дедушка, — откликнулась она, но взгляд как был прикован к горизонту, так от него и не отрывался.

Морфос устало выдохнул.

— Девочка, ты мне в последнее время не нравишься.

— Ой, простите, я, наверное, чумазая, простите...

— Не говори ерунды! Я совсем не об этом!

— Тогда о чем...

— Уффф... — сердито просипел дух, — О том, что творится в твоей голове! Ты о чем-то постоянно думаешь. Вот о чем я.

Голубка посеменила из угла в угол.

— Я... Если я вас раздражаю...

— Милая, — Морфос страдальчески сморщился, — Что беспокоит тебя? Скажи.

Евтихия несколько раз приоткрывала клювик, но каждый раз останавливалась. Потом все-таки решилась.

— Скоро год будет, как я не видела Алексиора. Нириель сказал, что с 'черного берега' был человек, который его видел. Узнать бы, как он...

— Уффф... Так бы и сказала.

Морфос потянулся к скальным пластам, тянувшимся аж до самого Расхаранарта, он помнил, где видел юношу в последний раз. Однако его там не было. Древнему пришлось напрячься и 'обежать' весь остров — ничего.

— Знаешь, — озадаченно проговорил он, — Его там нет.

— Да, Нириель говорил, будто тот чужеземец рассказывал тете Ириаде, что Алексиор живет в столице того царства. Во дворце. Он теперь личный секретарь царицы.

Последние слова были произнесены совсем уж тихим голосом.

Морфосу стало понятно.

— Вообще-то, пока эта колдунья уехала на север, ты могла бы слетать туда. Посмотрела на своего Алексиора, а потом вернулась обратно. Ты ведь не успокоишься... А, девочка?

Она не думала об этом, но мысль слетать и взглянуть хоть одним глазком на любимого, показалась такой заманчивой...

— Но я еще никогда так далеко не летала...

— Ничего, мы с тобой воздушного отправим, полетишь на крыльях ветра. Да еще пусть твой Нириель с той пойдет. А то мало ли.

Вот теперь это была прежняя птичка! Как будто даже перышки встопорщились, глазки горят, движения быстрые.

— Ой, дедушка... Я полечу!

— Ну-ну, милая, будет шуметь, — ворчливо пробасил дух земли, пряча улыбку, — Пойду мальчишек позову, чтобы с тобой пошли.

В его почтенном возрасте почти всех местных духов Морфос с полным правом мог именовать мальчишками, а уж тем более, совсем молодых водного Нириеля и воздушного Фаэта.

* * *

Затишье, царившее в закрытом мирке контрабандистов, неожиданно было нарушено в то же утро. Во время завтрака, когда Джулиус, Нильда и Голен сидели за столом с набитыми ртами, к ним ввалилось все женское население фиордов. Джулиус нахмурил брови и обвел взглядом воинственно настроенных женщин. Нильда отложила ложку, а Голен, сглотнув от неожиданности довольно крупный, почти непрожеванный кусок, закашлялся.

— В чем дело, красавицы? — строго хмуря брови, вопросил старшина Джулиус, уже предвидя разборку, которая может потянуться не один час.

— Все дело в ней, — вытянув руку в сторону Нильды, сказала молодая красотка Арница.

Она в прошлом году овдовела, но пока еще не удостоила выбором ни одного из местных парней.

— Во мне? — Нильда поднялась из-за стола, руки так и потянулись уткнуться в боки, — А что со мной не так?

— А то! — выпалила Арница.

Но, поскольку ее словарный запас под влиянием волнения свелся к минимуму, слово взяла одна из достойных матерей семейства, старожилка фиордов Лимерия:

— Нильда, пойми нас. Пока твой красавчик, — она показала глазами на Голена, — Выращивал для тебя цветы и лианы на старых разбитых лодках, все было хорошо. Мы не возражали.

— Еще бы вы возражали! Помнится, вы были в восторге! — Нильда была настроена по-боевому, все это представление ей не нравилось, тем более что она не понимала пока, с какой целью оно устроено.

— Помолчи, Нильда, и послушай.

Нильда скрестила руки на груди и изобразила гробовое молчание.

— Так вот, пока были только цветы, все было в порядке. Более того, пока твой... муж... читал тебе стихи наших и разных там... иномирных поэтов, мы тоже не возражали. Но когда он начал читать стихи собственного сочинения! Да еще и петь! Да еще и по ночам!! Да еще и так громко!!!

Пока произносились эти речи, Голен сидел с открытым ртом, не зная, то ли ему сейчас упасть под стол от хохота, то ли вместе с креслом испариться под их испепеляющими взглядами. Тут все женщины дружно возмущенно засопели и уставились на них с Нильдой.

Джулиус понял, что пара как-то брать ситуацию под конроль.

— В чем, собственно, ваши претензии? — с каменным лицом спросил старшина, — В том, что он поет слишком громко?

— А в том! Пусть уже эта вертихвостка говорит ему 'Да'! Мы же не железные! Мы тут все помрем от зависти... — неожиданно выпалила Арница, а потом, ткнув пальцем в сторону Нильды, добавила — Будешь еще носом крутить, да перебирать харчами, вот соблазню твоего парня, да на себе женю!

— ЧТО?!!! — Нильда мгновенно разошлась, — Соблазнит она моего мужа!? Да я тебе все волосенки повыдергаю!

— Вот и бери своего мужа! Пока мы добрые!

Это могло послужить сигналом к началу боевых действий. Нильда уже собралась высказать женщинам все, что она о них думает, а потом попросить не совать нос в чужую семейную жизнь!

— Кх-кхммм! — вмешался Джулиус, — Девушки, дамы! Успокойтесь! Я вас услышал. Отныне всем мужчинам будут вменены в обязанность красивые ухаживания. Ээээ... цветы, нет... с цветами не знаю, как выйдет, простите. Но стихи и песни — это да! Желательно собственного сочинения. Потерпите немного, вот вернутся ваши мужчины из рейсов — и все вам будет! А теперь идите, милые, идите.

— Мы не хотим по приказу! Мы хотим добровольно! От души!

— Хорошо, — скрипнул зубами Джулиус, — Будет вам и добровольно, и от души.

Кое-как успокоенные женщины покинули жилище Джулиуса. Тот укоризненно уставился на Нильду, а потом, подкатив глаза, воздел руки к небу. Нильда фыркнула и отвернулась.

— Все, я больше не могу! Ты и так уже всех мужиков подвела под монастырь!— рявкнул дед, шмякнул тряпкой по столу и вышел, изображая притворную злость.

Когда дед вышел, Голен с Нильдой переглянулись и... захохотали.

— А как я за тебя выйду? — проговорила сквозь смех Нильда, — Я же танцевать не умею, еще опозорюсь на свадьбе...

— Я покажу тебе! — смеясь, воскликнул парень, — Меня учили танцевать, правда-правда!

— А как мы будем танцевать? Вместе с креслом?

— Нет.

Тут он отделился от кресла, поднялся в воздух и завис совсем невысоко от пола.

— Нильда, подойди, дай руку, — проговорил Голен.

Вот так он вовсе не выглядел ущербным или покалеченным. Так он выглядел могучим молодым колдуном, великим. Нильда, трепеща от волнения, подошла к нему вплотную и взяла протянутую руку. И тут же оказалась в воздухе, прижатая к нему.

— Ой! Ты не уронишь меня? — ей стало немного страшно.

Голен покачал головой и улыбнулся. Не уронит. Никогда.

А потом они стали двигаться и подниматься все выше, пока не покинули пределов скальных расселин и взлетели над ними.

— Ну вот, следи, что я делаю, и повторяй за мной, — прошептал ей Голен, а сам стал медленно кружить ее в танце.

Через несколько минут они уже весело смеялись, носясь над скалами не хуже голубей и чаек. Пожалуй, именно в тот момент девушка поняла, что ее сердце навеки принадлежит этому парню. И какие бы еще испытания не послала судьба, она пройдет их рядом с ним, вместе.

Тогда это и случилось. Две вещи почти одноременно.

Нильда вдруг заметила, как на севере, перед дальним холмом замерцало какое-то неясное серое марево.

— Стой, Голен, смотри туда, — вскрикнула она.

— Что? Где... Я ничего не вижу.

Голен всматривался, но он не видел того, что могла увидеть Нильда, имевшая дар видеть испинную суть вещей. Потому он и не видел формировавшегося там мощного портала. Но вскоре контуры прорыва в пространстве обозначились резче, и оттуда стали появляться люди: сначала Онхельма, потом Мариэс и остальные колдуны, а после и вооруженные отряды.

— Вниз! Скорее! Держись крепче! — проорал Голен, и рванулся назад в фиорды.

Ему надо было успеть предупредить всех, отправить Нильду в безопасное место и вернуться.

— Я никуда не уйду! Я останусь с тобой, — кричала девушка.

Но он просто быстро поцеловал ее и умчался назад, пока Джулиус орал 'общий сбор' и 'на позиции', а народ спешно готовился к обороне.

И никто из людей не заметил, как из расселины среди скал выпорхнула одинокая белая голубка и полетела на юг.

Только древнейший дух земли Морфос провожал взглядом Евтихию. Он отправил с девочкой двух духов: воздушного Фаэта и водного Нириэля. С помощью Фаэта голубка сможет добраться до 'черного берега' и вернуться за несколько дней. А Нириель присмотрит там за своей пернатой сестричкой.

Хотя, в свете последних событий, они оба пригодились бы и здесь. Но ничего, справятся своими силами. Древнейший сдержанно хмыкнул и потянулся вдоль берега, искать темного Сафора. Нашел его в окрестностях города. Темный старейшина явился тут же, а с ним и остальная команда его духов.

Морфос наблюдал, как разворачивает колдунья свое войско, и думал, что эта настырная дамочка начинает его раздражать.

Глава 49.

Онхельме пришлось здорово выложиться, создавая этот портал. Хорошо, что она тогда еще сделала накопители, а полученной энергии от жизненной силы ее последнего любовника хватило их зарядить. Она пробовала этот ритуал в первый раз, но он оказался таким действенным, впрочем, все ритуалы, замешанные на крови очень и очень действенные. Колдунья даже сожалела, что так бездарно убила того темнокожего толстячка. Могла же столько накопителей зарядить!

Но и четверо колдунов из ее сопровождения неплохо постаралась. Особенно отличился Мариэс. Силен, ничего не скажешь. Только молчит все время, было бы проще понять, что у него в голове, если бы он побольше разговаривал. А то моментами она ловила на себе его странный взгляд, какой-то оценивающий. И мужским интересом там не пахло, разве что чуть-чуть.

Как бы то ни было, а провести через портал армию, пусть даже небольшую — это была демонстрация недюжинной силы.

Когда последний солдат ступил на поросшее короткой травой скальное плоскогорье, портал схлопнулся. В нем больше не было нужды. Три вооруженных отряда было у Онхельмы по пятьдесят человек. Еще выдвигаясь в этот поход, она думала, что цари Страны морского берега вовсе с головой не дружат. Подумать только! Жалкая горстка! И это почти половина армии! Да у нее в Гермикшей личной охраны было вдвое больше! Нет, положительно, вернется из этой экспедиции и наберет нормальное войско, а еще лучше, пригласит наемников, желательно из родных мест.

А пока, раз она полководец, ей следовало обратиться к своему воинству с речью:

— Видите эти скальные ращелины?

Видели, конечно, но особого энтузиазма лезть в них ни у кого не было.

— Преступники прячутся там, внутри. Очистить царство от этой заразы следовало давным-давно, но, очевидно, у моих предшественников до этого не доходили руки, — она обвела свое небольшое войско взглядом, — Но мои руки до них доберутся. И каждый займет полагающееся ему место на виселице.

О, про место на вилелице, и как легко можно занять это самое место, всем было хорошо известно, потому солдаты подобрались и вытянулись в струнку.

— То, что мы делаем, делается ради блага государства! Ради его процветания. Запомните это! Мы будем сражаться за правое дело! И победители получат награду! А теперь — Вперед!

Три отряда рассыпались цепью и двинулись в сторону обрывистого высокого берега. Пока можно было двигаться по ровному участку, заросшему травой, все было относительно просто. Но чем ближе они подходили к краю, тем казалось, дальше он отодвигался.

Выяснилось, что это только издали подходы к берегу выглядели ровными, на самом деле они были изрезаны глубокими параллельными краю трещинами. Иногда солдатам казалось, что трещины возникают прямо на глазах. Они могли поклясться, что еще минуту назад ничего подобного здесь не было! Чертовщина какая-то...

Древние материковые пласты скального берега расходились с такой легкостью, будто это были меха гармошки. Лишь неясный, наслышный ухом, но ощущавшийся где-то в районе солнечного сплетения гул...

Все это вызывало невольный страх.

Продвигатьвся вперед становилось все труднее. Онхельма, оставшаяся на прежней позиции, с небольшого возвышения видела, что творится внизу. Видел и Мариэс, и остальные трое. Но все пока что молчали, предпочитая не высказываться, пока не выяснятся причины происходящего.

Естественно, движение вперед сильно замедлилось. Появились и первые жертвы. Несколько человек сорвалось в открывающиеся чуть ли не под ногами глубокие пропасти. Тут уже солдатам приходилось прежде всего думать о собственной безопасности, а это заставляет напрячься и действовать осмотрительно. И все-таки, преодолевая препятствия, отряд медленно, но продвигался.

Гораздо сложнее стало, когда из глубоких трещин, уходящих чуть ли не дна моря, потому что иногда оттуда теперь слышался какой-то неясный плеск, будто волны бьются внизу в кромешной тьме, стал подниматься густой серый сумрак. Непонятно, то ли туман, то ли... Такого тумана они никогда не видели. Он был какой-то плотный, осязаемый. Как живой.

А вокруг яркий солнечный день! И только в этих скалах все накрыто темной пеленой. Людей потихоньку стал охватывать ужас. Потому что и так не видно ни зги, да еще и скалы под ногами разъезжаются. Из сумрака то и дело стали слышаться крики, и стоны.

— У них очень сильный колдун, — негромко констатировал Мариэс, — Возможно, что и не один. Такой силы... Я даже не представляю, кто мог бы ею обладать.

Онхельма взглянула на него, захотелось заткнуть этому красавцу глотку, но он был прав. Она промолчала и отвернулась.

— Я даже не знаю, — продолжил Мариэс, — Возможно... Наследник...?

— Наследник мертв! — прошипела сквозь зубы Онхельма, — А с колдуном мы справимся.

Мариэс ничего не ответил, просто странно на нее посмотрел. Остальные трое держались немного поотдаль и сделали вид, что вовсе ничего не слышали. Если бы хоть кто-то из них мог видеть истинную суть вещей, но увы. Этим даром не обладали новые советники, ни сама Онхельма. И все-таки, колдун Мариэс обладал одним из даров, дающих теоретическое право претендовать на корону. Он обладал силой, а насчет колдовства, пока еще не определилась его позиция. Он не был ни злым, ни добрым. Он выбирал. И анализировал, а также много разных древних запыленных докуметов изучал в закрытых библиотеках. И теперь у него возникла одна догадка. От которой трепет предвкушения прошелся по его позвоночнику.

А между тем, отряды так и не смогли добраться до края обрыва, не то, что начать спуск. К тому же, с самого края того серого марева, с узкой полосы у кромки берега стали доноситься звуки боя. Их не было видно, но по звукам Онхельма поняла, что там засела первая шеренга обороны контрабандистов.

— Значит мерзавцы, скрывающиеся в этих скалах высунули свои головы? — проговорила царица.

— Хммм, неудивительно. Их авангард под прикрытием того тумана, что наслал колдун, засел в засаде, но основные силы должны скрываться дальше внизу, — нахмурившись заметил Мариэс.

— Основные силы? Вот и отлично, — Онхельма была в бешенстве, очевидно, оттого ее слова и прозвучали так весело, — Заодно посмотрим, так ли силен этот мифический колдун.

Она подняла руки и чуть прикрыла глаза. А потом усилием воли послала туда, вниз, внутрь, через головы своих людей колоссальную волну пламени. Адский огонь, клубящийся и рычащий, словно дикий зверь рванулся поверх сумрака, разворачиваясь вширь и перекатываясь через край высокого берега прямо в фиорды. Хищная победная улыбка засияла на лице колдуньи, когда до нее донеслись жуткие крики людей и птиц, сжигаемых заживо. И пусть это стоило ей чудовищного напряжения, победа оправдает любые жертвы!

Но тут случилось странное. Вал ярко-оранжевого пламени, накрывший весь край высокого берега, стал подниматься и сворачиваться. Пламя, словно столкнувшись с непреодолимой преградой, отступало и гасло, а из-за края скалы наверх поднялась фигура.

Вот он, колдун! Вот!

Но выглядел он странно. Колдун сидел в кресле, лица его было не разглядеть, однако поднятые руки держали невидимый щит, отталкивая стену пламени, забирая его силу и палящую мощь. А остатки пламени гасли, поглощенные сумраком, словно проглоченные.

В какой-то момент Онхельме стало жутко. Этот колдун... он сидел в кресле, словно... словно...

— Отходим! — крикнула она, — Забирайте людей! Живо! Уходим порталом!

У нее еще хватило сил открыть портал обратно в то место, откуда они вышли. Можно было и во дворец, но ни за что на свете ей не хотелось возвращаться теперь. Ей следовало хорошенько осмыслить, как могло случиться, что она проморгала такой силы колдуна у себя под боком.

И выработать стратегию.

Бороться с ним ей еще придется, Но его сила не меньше чем ее, чтобы не сказать больше. И пока он сидит в своих фиордах...

И пусть сидит там, черт бы его побрал! Пусть сидит и носа не высовывает!

Онхельма поняла простую вещь, пока этот, неизвестно кто, сидит в своей норе в фиордах, он не представляет угрозы для ее власти. Значит, надо просто сделать так, чтобы он не вылазил оттуда. Никогда!

Черт! Ей придется забыть о попытках взять фиорды.

Птицы... гадские, подлые птицы! Ничего, найдет способ извести их издали.

Но птицы — это теперь было самое малое, что ее волновало.

КТО этот колдун?! И какого черта сейчас вдруг всплывают подозрения, а не наследник ли он? Где этот наследник?! Где Алексиор?

Вот что предстояло узнать в первую очередь. И найти его! И еще...

Слишком уж проницателен этот Мариэс. Безошибочно подметил с первого раза то, чему она не придала значения! Пожалуй, его нужно будет держать поближе к себе и не спускать с него глаз. Опасен, даже слишком.

Колдунье пришлось прервать размышления, потому что ее изрядно потрепанное воинство нуждалось в отдыхе. Много раненых, убитых. Теперь царица должна была еще выкладываться для того, чтобы лечить раненых. К вечеру, наконец, можно было вздохнуть спокойно и оценить потери. А потери оказались неожиданно велики.

За ужином никто не касался сегодняшнего проигранного сражения, словно они не сговариваясь объявили это запретной темой. Онхельма была за это благодарна своим советникам, и еще раз убедилась в том, что Мариэс, который явно диктовал политику поведения в этой четверке, слишком умен, а остальные трое достаточно дальновидны, чтобы с первого взгляда оценить ситуацию.

Да, вот тебе и новые молодые советники, пожалуй, со старыми ей было куда комфортнее. Надо решать, что с ними делать.

А пока Онхельма милостиво улыбалась всем четверым.

* * *

Контрабандисты сегодня праздновали первую победу. Хотя, на празднование это было мало похоже. Много пострадавших, обожженных. Если бы не Голен...

Когда колдунья Онхельма уходила порталом, она не оглядывалась. Потому что иначе увидела бы, как завалился назад обессиленный мальчишка колдун и рухнул вместе со своим креслом со всей высоты вниз. Повезло еще, что Нильда, которую он отправил сидеть дома, как положено послушной жене, устроила деду страшный разнос и со скандалом прорвалась туда, откуда слышались шум и крики. А как увидела в небе этого сумасшедшего, что останавливал пламя руками, первое, что ей пришло в голову, растянуть парус, чтобы поймать его, если вдруг сорвется.

— Скорее! Скорее! Разворачивай! Натягивай! Лови!!! — потому что еле успели.

Замешкайся они еще чуть-чуть — и было бы от великого колдуна мокрое место. Так она ему и высказала, как только убедилась, что он цел, невредим и пришел в себя. Голен слабо улыбнулся через силу:

— Ты снова спасла меня. Это уже система... Прости... — он вытянулся на кровати, куда его положили, чтобы привести в чувство.

— Ты! Ты... Ты больше никогда не будешь оставлять меня дома одну! А если бы я опоздала?! Что тогда?! — теперь она могла уже и покричать, и поплакать.

— Прости. Больше не буду. Не злись.

Нильда разрыдалась, прижавшись к его груди.

— Так ты меня вдовой сделаешь раньше, чем мы поженимся, — всхлипывала она.

— Вы, между прочим, можете пожениться хоть завтра. Надо только священника из города привезти, — вмешался дед Нильды.

— А он согласится? — спросил Голен.

Джулиус хитро прищурился и проговорил:

— У нас везде есть свои люди. И среди священников тоже.

— Ну... если так... Нильда, ты как? Согласна? — с трепетом ожидая ответа, смотрел на заплаканную девушку Голен.

Она вытерла слезы, шмыгнула носом, потупилась и кивнула.

— Да!!! — выкрикнул молодой колдун, прижав ее к себе крепко-крепко.

— И посмей только запирать меня дома!

— Согласен! — со смехом отвечал ей счастливый жених.

— Кстати, Голен, — старшина контрабандистов вдруг стал предельно серьезен, — Ты должен научиться владеть своим даром. Сила у тебя огромная, но ты пока не умеешь распределять ее правильно. Вон, опустошил зараз весь резерв, чуть не угробился. Надо беречься, мальчик мой. Баречься, слышишь.

— Хорошо, вы правы, дедушка.

— Эй, как ты меня назвал?

— Хммм, — Голен состроил непростое лицо, — Как муж вашей внучки.

Джулиус только руками развел и рассмеялся, а потом добавил:

— Ну вот, наши женщины, наконец-то, успокоятся, потому что кое-чье громкое пение по ночам прекратится, — он многозначительно поиграл бровями, — А со временем, надеюсь, забудут о том, что им нужны эти дурацкие ухаживания. И тогда мы, мужчины, вздохнем свободно! И... по правде говоря, мне всегда хотелось опустить что-нибудь тяжелое на твою голову, как только ты затягивал очередную кошачую серенаду под нашими окнами.

— Дедушка! — возмущенно прикрикнула на деда Нильда.

А Голен ехидно промолвил:

— Дедушка, вы зря думаете, что серенады поются только до свадьбы. При желании это можно делать и после...

Но старый контрабандист тоже в долгу не остался:

— А ты, внучек, лежи, лежи. Сил набирайся перед свадьбой. Сам понимаешь, что за мегеру в жены берешь, с ней совладать непросто будет, ох непросто...

Дед поцокал языком и тут же поспешил скрыться из комнаты, потому как разъяренная Нильда, вооруженная полотенцем, была не готова признать, что таки да, она -мегера.

* * *

Уже два дня, как в комнатах у Алексиора поселилась эта девушка, Батшис. Подарок. Как он был ошарашен, когда царица Астинит с улыбкой презентовала ему эту...

Подарок.

— Ароис, мой личный секретарь, за твою верную службу дарю тебе наложницу.

Из соседней комнаты два евнуха вывели закутанную в покрывало девушку. Он ожидал чего угодно, но только не этого.

— Ароис, что же ты? Забирай свой подарок, — голос у царицы был ровный как всегда, но она явно потешалась его смущением.

А ему ничего не оставалось, как поблагодарить и принять... подарок.

— Да, и можешь отправляться к себе. Ты мне сегодня уже не понадобишься.

Алексиор поклонился, а после ушел, невольно оглядываясь по дороге на двух евнухов и дувушку, идущих вслед за ним.

Покои, отведенные Алексиору, были на половине царицы Астинит и состояли из трех больших комнат, спальни и комнаты для прислуги, которая, кстати, до этого времени пустовала. Потому что он услуг евнуха-прислужника он отказался. Еще была терраса и ванная с мраморным бассейном. На самом деле, очень удобные и просторные покои, словно для почетного гостя, а не для обычного служащего — личного секретаря.

В первый момент он был в растерянности, куда поселить этот 'подарок' царицы. Ну, двух евнухов, прилагавшихся к подарку понятно — в комнату для прислуги. Но ее?

Но этот вопрос решился сам собой.

Когда маленькая процессия пришла в его апартаменты, Алексиор вежливо пригласил девушку располагаться, а сам ушел в спальню. Точнее, скрылся в спальне, чтобы как-то обдумать, как теперь жить. И заодно ведь надо было помыться, до сих пор ведь не переоделся. Он быстро скинул одежду и ушел в ванную.

Так вот, выйдя из ванной, одетый лишь в полотенце, замотанное на бердрах, Алексиор увидел в своей спальне девушку. Она уже была без своих покрывал, в одной полупрозрачной юбке, сидящей низко на бедрах и в украшениях. Девушка была молода, стройна и очень хороша.

Любые слова застряли у Алексиора в глотке, он как зачарованный смотрел на ее обнаженную грудь и плоский живот. Эта девушка, Батшис, поклонилась с улыбкой и шагнула ему навстречу.

— Привествую тебя, мой господин.

Неожиданно она оказалась совсем рядом. Он чувствовал аромат ее благовоний, солнечный свет, проникавший снаружи, подсвечивал коротенькие курчавые волосы девушки золотистым ореолом и золотил кожу. От легкого дыхания чуть заметно колыхались небольшие крепкие конусообразные груди. Девушка была прекрасна. И желанна. И знала об этом.

Внезапный прилив дикого желания овладел им. Наложница снова мягко улыбнулась и легко прикоснулась изящной ладонью к его груди. Он думал, сердце сейчас выскочит, а полотенце, натянувшееся на бедрах, просто разорвется. Губы девушки призывно дрогнули, чуть приоткрывшись, но не навязчиво, не пошло, а как-то несмело.

— Пусть, пусть это случится, — стучала кровь, — Пусть!

Но стоило ему коснуться ее рукой, словно ушат холодной воды обрушилась на него неожиданная мысль: если он возьмет сейчас эту девушку, то никогда не найдет Евтихию.

И эта мысль мгновенно отрезвила Алексиора.

Мысль была странная, пришедшая вдруг ниоткуда, но он в нее почему-то сразу и безоговорочно поверил.

Потерять надежду найти любимую оказалось куда страшнее, чем отказаться от красавицы, что ждала сейчас его объятий. Алексиор встряхнулся и отошел к окну. Девушка удивленно смотрела ему вслед.

— Господин не доволен мной? Простите, скажите, что...

— Ничего, все хорошо, Батшис. Я доволен тобой, — он уже овладел собой, — Эта комната отныне будет твоей. Располагайся.

Алексиор взял чистую одежду и вышел, оставив наложницу недоумевать, что же с ним не так. Он и сам недоумевал. Но, видимо, он не такой как все. Необычный мужчина. Странный. Неправильный. Не такой, как все.

Евнухов он отправил помочь Батшис устроиться на новом месте, а заодно перенести его одежду в дальнюю гостиную. Там он решил оборудовать свою комнату, оставалась еще некоторая проблема с ванной. Но и ее можно решить. В конце концов, на террасе был маленький бассейн с проточной водой.

И вот, прошло уже два дня, как его подарок — наложница Батшис жила в его покоях. Они почти не пересекались, Алексиор старался избегать излишних встреч, а когда сталкивался с ней, бывал отменно вежлив и корректен.

Сегодня царица Астинит изволила восседать в открытом шелковом шатре на террасе среди цветов. Алексиор находился рядом и разбирал ее корреспонденцию, когда она вдруг поинтересовалась, как ему понравился подарок. Юноша вскинул на нее взгляд. Ведь знает же все и обо всем, не может быть, чтобы ей не докладывали. Что ж.

— Благодарю, Ваше Величество. Батшис очень красивая девушка.

— Тогда, — она помедлила, — почему же ты...?

По лицу Алексиора царица поняла, что этой темы не стоит касаться. Она была необычайно умна и проницательна.

— Тогда почему же ты не сказал, что тебе нужна еще одна ванная, мой личный секретарь?

Алексиор улыбнулся, он испытывал огромную благодарность этой женщине за ее деликатность.

— Я не посмел. Вы итак слишком щедры ко мне, госпожа, — с поклоном произнес он.

— Глупости. Я отправлю мастеров, и уже сегодня вечером у тебя будет возможность нормально искупаться.

— Благодарю, от всей души благодарю.

Царица Астинит только усмехнулась в ответ и чуть склонила голову, кивнув ему почти как равному.

В этот момент он краем глаза заметил белую голубку, сидевшую на перилах ограждения. Сердце отчего-то заныло в его груди, голубка напомнила ему о прошлом. О доме, о друзьях. О Евтихии. Но птица вспорхнула, белые крылья затрепетали на фоне голубого неба, пронзив воспоминанием, и она улетела. Белая на голубом.

Белое на голубом... Дом...

— Что с тобой, Ароис? — услышал он озабоченный голос царицы.

— Ничего, ничего, — ответил юноша, — Просто... Ничего.

Глава 50.

Вечером, когда царица Астинит, наконец отпустила своего личного секретаря, прочитав напоследок нотацию, что не следует бояться озвучить ей свои пожелания, особенно, если это касается личного комфорта, Алексиор сбежал из дома в гости к Кемилю Назираху.

Просто удивительно, как положительно на нем сказалось повышение и перевод в столицу. Кемиль неожиданно сделался такой важный и лощеный.. Что просто не мог не вызвать этим массу подначек со стороны Шираса. Алексиор мог видеть его реже, но донимал его своими замечаниями не меньше.

Вот и сейчас, когда он пришел, Ширас уже сидел у Кемиля за кальяном.

— О, уважаемый личный секретарь царицы, избавьте меня от речей этого умалишенного! — воскликнул Кемиль.

На что уютно устроившийся на диване бывший бандит ответил, подняв глаза к небу:

— Я не умалишенный, я влюбленный. всего лишь.

— Не вижу разницы, — тут же ответил Кемиль.

Алексиор решил, что нужно как-то его отвлечь:

— И как продвигаются дела у помощника советника по вопросам импорта? А как дела в конторе?

— Спасибо, уважаемый, хорошо.

— А кстати, на кого оставили контору, уважаемый Кемиль? — спросил Ширас с явной подковыркой.

Алексиор это понял:

— Я чего то не знаю? — обратился он к Кемилю.

Тот помялся, потом выдавил:

— На Тиграна.

— О! Но он же заключенный?

— И что? Это нисколько не отражается на его деловых качествах! А в тюрьму он попал примерно так же, как и наш уважаемый Ширас.

— Даааа? — протянул Ширас, — И как же?

— Ээээ... Ну из-за женщины... он... ээээ... он обещал одной престарелой вдове жениться, а сам взял ее приданное и скрылся. Вернее, попытался скрыться. Но у некоторых вдов длинные руки.

Все трое долго давились с хохоту. Потом Кемиль произнес, обращаясь к Алексиору:

— Тебя давно не было, Ароис.

— Пффф, два дня всего лишь.

— Но вполне достаточно, чтобы этот ужасный человек мне плешь проел своими рассказами о красотах страны на том берегу, а главное, о женщинах, которые там живут.

— Кемиль, ты себе не представляешь, они такие... — Ширас явно загрезил о рыжеволосой красотке, потому что глаза у него сделались томные и мечтательные.

— Не знаю, мне наши женщины больше нравятся.

И тут в голове у Алексиора мгновенно просветлело. Он даже внезапно обрадовался, что кажется нашел, как решить проблему с подарком царицы.

— Кх-кхммм, — прокашлялся он, — Мне на днях царица Астинит сделала царский подарок.

— Мы сейчас умрем от зависти, — вяло пробормотал Ширас.

— Наложницу, — со значением произнес Алексиор и обвел взглядом друзей.

Глаза Ширас блеснули было, но потом снова ушли в мечтательную негу, он уже нашел свою гурию, другой ему не хотелось, во всяком случае, пока. А вот Кемиль весь подобрался и засветился от любопытства.

— Она красивая?

— Очень, — Алексиору показалось, что у Кемиля сейчас слюни закапают.

— Но она мне ни к чему, — продолжил Алексиор, состроив задумчивое лицо.

— О чем ты говоришь! Как может быть женщина ни к чему? — возмутился Кемиль, — У тебя наверное не кровь, а вода!

— Все нормально с моей кровью, просто она голубая, — в тон ответил Алексиор.

— Друг мой, что бы ты не говорил, а кровь у тебя обычная красная, — улыбнулся Ширас.

— Разумеется она красная, так что там с девушкой? — проявил настойчивость Кемиль.

Алексиор скользнул по нему взглядом. Кажется рыбка клюет.

— Разве что выдать ее замуж? — проговорил он, словно размышляя вслух, — Вот только за кого? Это ведь подарок царицы, редкая красавица... Надо бы найти ей достойного жениха. Но только где его взять...?

— Я! Меня! Ээээ, я хочу сказать, что его есть где взять!

— Но ты же ее еще не видел? — Алексиор сделал вид, что удивился.

— Так сделай так, чтобы я увидел ее! — Кемиль тут же взмолился, уморительно сложив руки, — Друг!

Ширас все это время тщетно боролся с душившим его смехом, под конец не выдержал и заржал в голос:

— И это я умалишенный? Я хотя бы видел женщину, на которой хочу жениться!

— Умолкни, злобное чудовище! — разъярился Кемиль, — Ты мне сейчас все сглазишь!

Тут уж не выдержал Алексиор. Как же здорово иметь друзей, они и развеселят и помогут в трудную минуту. Когда они наконец смогли говорить, он доверительно сказал Кемилю:

— Приходи завтра ко мне, я устрою ужин. Там ее и увидишь.

Кемиль застыл, с благодарностью глядя на своего белого друга, и только спросил:

— Как ее зовут?

— Батшис.

— Батшис...

А Ширас вдруг сказал, обращаясь к Алексиору:

— Ароис, ты столько доброго принес в нашу бесцельную жизнь. Белый кериб, как это у тебя получается? Мне кажется, что мы даже стали лучше. Вот Кемиль, например, то собирался завести гарем, просто для порядка, а теперь хочет жениться, потому что влюбился в девушку, которую даже еще не видел. Да и я готов ехать за своей красавицей за море. Ты приносишь людям счастье.

На его слова белый кериб отреагировал совсем не так, как казалось, должен был. Он внезапно побледнел и дернулся, как от удара. А когда заговорил, голос его был сухим и безжизненным:

— К сожалению, это не так. И ты не хуже моего знаешь, Ширас.

— Оставь. В том, что случилось, нет твоей вины. Это просто жизнь. У тебя еще будет шанс все исправить. если это то, чего ты хочешь.

— Это единственное, чего я хочу, — ответил юноша.

А чего он хотел на самом деле? Все исправить? Да, все исправить. Но еще... Он хотел тихого человеческого счастья. И себе и другим. Но, к сожалению, между ним и его счастьем столько непреодолимых препятствий.

Возвращался домой он поздно, царский подарок, прекрасная Батшис давно спала, ему открыл один из ее заспанных евнухов. Кстати, нововведение. С тех пор, как в его покоях поселилась эта дева, евнухи все время запирали двери! Укладываясь спать, Алексиор думал про себя:

— Кем я только не был в последнее время? Только свахой еще не был. Но теперь уже и это! Что там еще припасет для меня жизнь?

Знал бы он... никогда не поверил бы...

Иногда остается только подивиться странному юмору судьбы.

* * *

Лишь ночью Онхельма смогла более или менее разложить по полочкам своего сознания все, случившееся за сегодняшний день. Случилось многое.

Оказалось, что у нее, в ее же Совете вполне может назреть оппозиция. И она создала эту проблему собственными руками. И ведь не прихлопнешь. Этот Мариэс достаточно силен, чтобы не только оказать сопротивление, но и победить ее... если что...

Черт! Этого только не хватало!

Но больше всего ей не понравилось, что поползли слухи о наследнике, якобы скрывающемся в фиордах. Да еще и масса народа этого колдуна видела!

Впрочем, это даже хорошо, теперь она знает об опасности, а кто предупрежден, тот вооружен. Нужно просто сыграть на опережение.

Потому что она еще не до конца поняла, что там в душонке у Мариэса, князя Сэтанги творится. Хочет ли он власти для себя лично, или будет с маниакальным упорством отстаивать права "истинного" наследника. Этого только не хватало!

Вот и обозначились первостепенные задачи.

Первая — узнать, что за колдун прячется в фиордах и по возможности устранить его. Онхельма усмехнулась, теперь она понимала, что пытаться брать фиорды в лоб было глупо, но, как оказалось, не бесполезно. Теперь действовать придется хитростью.

А вторая — во что бы то ни стало найти ЕГО, Алексиора.

При мысли о нем женщина невольно затихла, погрузившись в воспоминания. Так странно, чем он затронул ее сердце, что до сих пор любого мужчину она сравнивает с ним? Юностью? Красотой? Чистотой? Недосягаемостью? Этого она не знала. И что испытывала к нему не знала. Иногда ей страстно хотелось его уничтожить, а иногда наоборот, прожить рядом с ним всю жизнь. И чтобы он любил ее.

Грустные мысли следовало отбросить. Наследника Алексиора нужно найти.

И предъявить его народу живого, либо мертвого. Потому что нет лучшего "флага" для развязывания гражданской войны, чем таинственный "истинный" наследник, у которого непременно найдутся сторонники, желающие за счет "великих и справедливых целей" поправить свои дела и удовлетворить личную жажду власти. И понеслась.

Однако где его искать? Как? И что самое обидное, ее внутренний советчик почему-то молчал. А ей в голову, как назло, ничего не приходило.

И тут она даже присела от неожиданности и хлопнула себя рукой по лбу. А потом какое-то время качала головой в недоумении. Да что такое с ней творится? Как получается, что она забывает элементарные вещи? Неужели, оттого что стареет?

Пфффф! Ей всего только 36 лет. Нет, дело в другом, слишком много нервотрепки! Все зло от нервов. Впрочем, это сейчас неважно.

Вещи! Ей просто нужна какая-нибудь вещь, принадлежавшая Алексиору. Тогда она сможет его найти.

Поняв, что ей все равно не заснуть, она велела запрячь ее любимца — белого коня, и с малой свитой в пять человек галопом помчалась в город. Бросив все на своих советников.

* * *

На следующий день ближе к ночи царица была уже во дворце. Правда, стоило это ей негнущихся ног и отбитого зада. Наскоро поужинав, решила сначала принять ванну, смыть пот, и, не рассчитав сил, просто уснула в теплой воде. Ее камеристка несколько раз заходила посмотреть, как там госпожа, добавляла горячей воды, потом, убедившись, что та во сне не соскользнет в воду и не захлебнется, ушла к себе, оставив в спальне расстеленную постель.

Онхельма проспала почти три часа, а потом проснулась, словно ее толкнул кто-то. И вовремя, потому что вода остыла. Ей не сразу удалось определиться во времени, но потом она поняла, что уже около полуночи.

— Мила! — крикнула царица, предполагая, что та не должна была еще уйти к себе.

Но девушка не отвечала, Онхельме не терпелось сделать все сейчас же, потому она встала и пошла искать свою камеристку. Она обнаружилась в своей комнате, бледная, дрожащая с блуждающим взором.

— Что с тобой? — резко спросила царица.

— Ничего, Ваше Величество, — глухо прошептала та, поправляя растрепанные волосы.

— Если ничего, тогда приведи себя в порядок и отправляйся в тот флигель, где живут эти... — Онхельма так и смогла выговорить.

— Кто? — не поняла девушка.

— Матери — рявкнула Онхельма, — И принеси что-нибудь из вещей наследника. И поживее, я буду ждать в спальне.

Та только кивнула понурившись, и вышла в ночь. Колдунья вернулась в свои покои. Мила появилась минут через сорок, еще более бледная и сообщила, что вещей наследника нет.

— Как это нет? — не поверила Онхельма.

— Его мать, госпожа Ириада, сказала, что все вещи наследника сожгла.

— Врет.

— Но она так сказала...

— Прикажи вызвать ее ко мне! Я сама поговорю с ней.

Девушка вышла, и снаружи до Онхельмы донеслись голоса. За Ириадой отправили стражу, именем царицы привести ее немедленно. После камеристка вернулась.

— Все исполнено, госпожа.

— Хорошо, — резко ответила царица.

— Я могу быть свободна?

— Да. Но будь готова. Ты можешь мне еще понадобиться сегодня. Ближе к утру.

— Да, ваше Величество.

Лицо Милы как-то странно искривилось, будто судорога прошла, но она кивнула и боком вышла из спальни царицы.

Ожидая, когда приведут Ириаду, Онхельма взяла одну из тех редких запретных книг, которыми разжилась в кабинете Мелисандры. Книга была удивительно ценная, но ритуалы, описанные в древнем манускрипте, даже в ней вызывали ужас. Ритуалы крови. Она наткнулась на один из них. Очень, очень интересный. Вот оно, поняла Онхельма. Воистину подсказки от внутреннего советчика бесценны! Ее второе, темное и жестокое 'Я' зашевелилось в предвкушении.

Тем временем стража привела мать Алексиора Ириаду. Она не выглядела испуганной, но явно настороженной. Стражу Онхельма отпустила на всю ночь, заперла дверь и обошла гостью кругом. Ириада стояла в центре комнаты молча. С того момента, как ее привели, женщина не издала ни звука.

— Ну, здравствуй, Ириада, мать бывшего наследника, — язвительно произнесла Онхельма.

— И тебе не болеть, царица, — ответила та.

— Что скажешь нового?

— Я не слежу за новостями, государыня.

— Как думаешь, твой сын жив?

Ириада посмотрела на нее и ничего не ответила.

— Так значит, не следишь за новостями? Где вещи твоего сына? Отвечай.

Женщина слегка улыбнулась и ответила:

— Сгорели.

— Ты лжешь.

— Нет. Зачем мне лгать? Это твоя привычка, обманывать всех.

— У тебя слишком длинный язык, Ириада. Я ведь могу его и укоротить.

— Да, ты много чего можешь. Но ты не можешь главного.

— И чего же я не могу? — нехорошо усмехнулась колдунья.

— Догадайся сама, — был ей ответ.

— Ладно, — Онхельма прошлась по спальне, собирая разные предметы с какой-то целью, — Так ты не скажешь мне, жив твой сын или нет?

— Нет.

— Значит, он жив.

— Думай, что хочешь. От меня ты ничего не узнаешь.

— А вот тут ты ошибаешься, мать бывшего наследника. Ты сейчас мне сама все расскажешь.

— Я тебе ни слова не скажу.

— Зачем мне твои слова? Они мне вовсе не нужны. Все расскажет твоя кровь, — с этими словами Онхельма неожиданно схватила женщину за руку.

Ириада побледнела и хотела вырваться. Но хватка колдуньи была крепкой, а потом она наложила на несчастную мать заклинание, сделавшее ту немой и недвижимой, как статуя. Царица Онхельма спокойно, не спеша, разложила собранное на маленьком столике для фруктов. Потом еще раз сверилась с книгой и пошла в кабинет Мелисандры. С порога обернулась и сказала Ириаде:

— Постой здесь, я скоро вернусь.

Ириада все видела, слышала и понимала, но шевельнуться не могла. А разложенные на столике вещи не оставляли сомнений в том, что колдунья затеяла. Несчастная пришла в ужас, но изменить что-либо была не в силах. Вскоре Онхельма вернулась, неся в руках длинный сверток.

— Ты не скучала без меня? Нет? Я так и знала.

С этими словами она развернула сверток, оказавшийся картой. Очень подробной картой с указанием всех известных земель. Потом она усадила Ириаду в кресло.

— Думаю, здесь тебе будет удобнее, — сказала колдунья с улыбкой.

А потом собственно начался ритуал.

Глава 51.

Колдунья отошла и занялась последними приготовлениями. Ириада видела, как она отодвинула мебель, освободив место вокруг нее, расстелила на полу карту, замкнула круг на полу, возилась довольно долго (круг вышел большой), как чертила знаки. Слышала стук чаши, позвякивание небольшого кинжала, шелест шелковой веревки. Ничего не оставалось, только молиться, чтобы Создатель дал силы это перенести.

Онхельма сознательно все делала медленно, этим можно деморализовать жертву и добиться признания, так сказать "без жертв". Потому что... Потому что она еще не потеряла совершенно иррациональную надежду, что ей удастся заполучить ЕГО. А если мужчина когда-нибудь узнает, что она сделала с его матерью — он не простит. Никогда не простит.

Однако время вышло.

Она подошла к женщине, неподвижно сидящей в кресле. присела перед ней и сказала:

— Ириада, поверь, мне вовсе не хочется делать с тобой это. Сейчас у тебя будет возможность говорить, — тут она слегка усмехнулась, — Но не пытайся кричать, звать на помощь. Тебя никто не услышит.

И коснулась губ своей пленницы.

— Скажи мне, Ириада, где твой сын. Ты ведь знаешь. Если бы не знала, не стала бы так упираться.

Ириада мрачно улыбнулась и покачала головой:

— Ты так ничего и не поняла Онхельма. Я ничего тебе не скажу. Ничего. Делай что хочешь. Хоть режь меня на куски.

— Почему? Неужели ты не боишься умереть? — колдунье важно было это услышать, понять.

— Потому что я люблю своего сына. Но ты все равно смысла этих слов не знаешь. Делай, что задумала.

— Что ж. Ты сама выбрала.

Вообще-то, для ритуала достаточно было взять немного крови. Из запястья, или из любого другого места. Но Ириада выбесила Онхельму.

Своим этим самодовольным замечанием. Да! Она не знает, что такое любовь. Но кто виноват в этом?! Кто?! Никто? Тем хуже.

Колдунья взяла чашу и кинжал и встала за спиной женщины, опустив руки по обе стороны кресла. Так она стояла примерно с минуту. Пусть помучается неизвестностью, пусть боится! Потом внезапно оттянула за волосы голову несчастной назад, полоснула кинжалом по горлу и подставила чашу под струю, брызнувшую из глубокой раны. Чаша быстро наполнилась яркой кровью, но Онхельма не убирала ее, кровь пузырилась, переливалась через край и текла на пол, ей на руки. Онхельме было хорошо. Приятно, что эта женщина больше никогда не сможет ее оскорбить.

Потом она подошла к карте, вылила немного крови в центр и стала творить заклинание поиска по крови. Если где есть родная кровь, то она ее найдет. И чем ближе родство, тем больше крови к этому месту устремится. С последними словами заклинания карта словно вспыхнула, а кровь засветилась голубым и потекла. Несколько тонких-тонких ниточек в разные концы Страны морского берега, а довольно широкая лента, извиваясь пробежала через Полуденное море, через остров Расхаранарт, через пролив на "черный берег" в город Магрих. И свернулась там крупной каплей.

— Покажи, — велела колдунья.

Карта стала видоизменяться, словно живая. Город Магрих вдруг разросся, показывая себя как в увеличительном стекле, а капля крови вновь поползла и остановилась во дворце Властителя Магрибахарта.

— Хммм, так вот ты где, Алексиор... — Онхельма прищурилась, — Что ж, вполне предсказуемо. Надеюсь, ты не ждешь меня в гости?

Она отбросила чашу и кинжал, вытерла руки. Потом щелкнула пальцами, исчез с пола круг вместе с нарисованными символами. Оставалось сделать хорошую уборку и незаметно избавиться от трупа. Для этого у нее есть Мила.

Царица отошла к столику у стены, налила себе немного вина и замерла, не отпив ни глотка. Так прошло несколько минут, и Онхельма постепенно стала осознавать, что же она сделала. Она ведь не собиралась убивать мать Алексиора. Но... Как будто... Как будто кто-то решил за нее. Решил будто бы кто-то, а расхлебывать все это теперь предстоит ей.

Она прошла по комнате, обходя пятна на полу, устало опустилась на кровать. Что и говорить, выглядело все ужасно. Кровь кругом. От этого надо избавиться, и надо сделать так, чтобы не осталось никаких улик. А если и возникнут подозрения, пусть они падут на кого-то. Кого? Она подумает над этим позже. И что делать с Алексиором, когда она до него доберется, она тоже придумает потом.

Это было достаточно забавно. Своим преступлениям царица Онхельма всегда старалась найти достойное оправдание, и придумать, как замаскировать их под благовидными предлогами. Чтобы выглядеть правой, хотя бы в своих глазах. А со своими глазами она всегда умела договориться.

Сейчас нужно было вызвать верную прислугу. Онхельма дернула сонетку и стала дожидаться, когда появится камеристка. Но время шло, а девчонка все не появлялась, и колдунья не выдержала, быстрым шагом пошла к ней. Уже в коридоре сообразила, что надо бы использовать отвод глаз.

Комната камеристки была закрыта на ключ.

— Какого черта? — подумала Онхельма, — Неужели у нее любовник? Это было бы некстати.

Колдунья прошептала заклинание, отпирающее замки, и осторожно заглянула в приоткрытую дверь. А потом резко вошла.

Черт! Черт! Черт!!!

Эта бестолочь, ее камеристка, повесилась на потолочном карнизе!

Нашла же время повеситься, гадина! Нашла время!

Но потом из глубины сознания всплыла мысль, что вот оно, верное решение. Нашлось само собой, и все удачно сложилось. Очень удачно! Правда ей придется немного поработать своими руками. Ну, это издержки. Как в старые времена, когда она была просто Беатрисой Кройфельд.

Онхельма закрыла дверь и вернулась к себе. Потом она подхватила тело Ириады, завернула его в покрывало и оттащила в комнату Милы. По дороге ей встретилось несколько человек, но отвод глаз по-прежнему работал, никто не заметил ни царицу, измазанную в крови, ни труп. В комнате у камеристки колдунья устроила мертвое тело Ириады на маленьком вытертом диванчике, а снова потом метнулась к себе. Нужно было создать правдоподобный антураж. Ей пришлось еще пару раз сбегать к себе и обратно, но в результате в комнате у камеристки Милы теперь все выглядело так, будто именно здесь был проведен кровавый ритуал, а потом самоубийство. Осталось только вернуться к себе, довершить наведение чистоты. А потом последнее.

Царица выждала, когда настанет утро, открыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Как и следовало ожидать. Она спустилась на этаж ниже.

— Государыня, Ваше Величество, Вы кого-то искали? — только что сменившийся старший смены ночной стражи возник перед ней.

Красив.

— Я? Я искала свою камеристку. Просто, вечером ко мне в гости приходила госпожа Ириада, я отправила Милу проводить ее. А теперь вот беспокоюсь, потому что камеристка так с тех пор и не появилась. А она мне нужна...

О, какой обольстительно беспомощной она выглядела ,какой невинностью светились невозможно синие глаза.

— Государыня, если вам угодно, я схожу за ней?

— Да, — прекрасная государыня улыбнулась своему солдату, — Я буду очень благодарна.

Мужчина был молод и немного влюблен в свою царицу. Как может не влюбиться мужчина в такую красавицу? Особенно, если она будет смотреть на него такими глазами.

Колдунья подошла к нему вплотную и, глядя в глаза, проговорила:

— Ты пойдешь туда и сделаешь все как надо.

Стражник поморгал, потом как-то осоловело повернулся и пошел к лестнице, ведущей на этаж, где помещались комнаты прислуги. Царица вернулась к себе, а через короткое время к ней прибежало несколько престарелых членов ее Совета с новостями, что в комнате ее камеристки был обнаружен труп зверски убитой мачехи покойного государя Вильмора, госпожи Ириады, и сама камеристка Мила, подвешенная к потолочному карнизу. Руки повешенной были в крови, рядом валялся кинжал и чаша, вокруг все окровавленное. Комиссия пришла к выводу, что несчастная, осознав глубину своего преступления, повесилась.

Более того, сцена, обнаруженная там, вызвала определенные подозрения, послали за Кириосом, главой городских колдунов. Тот констатировал, что камеристкой было применено злое колдовство! Ритуал крови!

— Боже мой... — царица в волнении приложила к груди руку, — А я доверяла ей свою жизнь...

Но это были еще не все новости.

— А старший смены ночной стражи, который и обнаружил все это безобразие, от увиденного почувствовал себя дурно, поскользнулся и упал с лестницы. В результате у нас еще один труп.

— О, непременно нужно разобраться во всем этом! Я так на вас надеюсь! — чуть ли не со слезами в голосе проговорила царица.

При этом она сказала себе, что надо бы разнообразить методы, а то все лестница да лестница. Пусть уже теперь как-то иначе умирают. Но, в общем и целом, эту проблему решили.

Теперь надо подумать о том, как попасть на 'черный берег'. Матушку Алексиора она от большого ума зарезала, и у нее больше нет крови, по которой можно было бы найти верткого мальчишку, если ему вздумается вдруг снова сменить место жительства. Значит, следовало поторапливаться.

Плыть туда Онхельма собиралась лично. Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, делай это сам. Советники еще не успели покинуть ее гостиную, она обратилась к ним со словами:

— Я хочу нанести дружественный визит нашим заморским соседям. В Магрибахарт. Нам нужно налаживать связи со странами "черного берега", это сулит большие выгоды. Распорядитесь подготовить судно. Да, и пусть это будет "Евтихия".

Ей почему-то доставляло извращенное удовольствие пользоваться именно этим кораблем.

* * *

Как и предполагалось, Алексиор устроил дружеский ужин, на который пригласил Кемиля. Еще с утра он предупредил свою прекрасную наложницу (мысленно он предпочитал называть ее гостьей), что они ожидают в гости друга.

— Мы, господин?

— Да, Батшис. Ты на этом ужине будешь хозяйкой. И твоя задача встречать гостя.

— Но господин, никто не должен видеть моего лица кроме тебя. Я же принадлежу тебе.

— Батшис, — повел шеей Алексиор, — Видишь ли, я ведь чужестранец.

Красавица кивнула, то, что он чужестранец и без слов очевидно. Он, конечно, нравился ей как мужчина, ибо был молод и очень красив, но... Батшис своим дамским чутьем была просто уверена, что что-то с ним не так. Хотя и не понятно, что именно. Одно слово, чужестранец.

А Алексиор, пользуясь ее молчанием, продолжал:

— Обычаи моей страны другие. У нас женщины не прячут лицо и не скрываются от всех на женской половине. И раз ты принадлежишь мне, а я хотел бы считать тебя своей гостьей, а не рабыней, то пусть все будет по обычаям моей родины.

— Ну... ладно, господин... Если ты этого хочешь...

— Да, — обрадовался Алексиор, — Хочу. Значит так, Батшис. к нам в гости придет мой друг. Он, кстати, очень интересный мужчина. И состоятельный. И да! Он, между прочим, не женат и у него нет гарема.

Батшис слегка прищурилась, а потом задала вопрос:

— Господин, а твой друг тоже чужестранец?

— О, нет! Он магриб. Батшис, он помощник советника повелителя по вопросам импорта.

— Да? — легкое раздумье отразилось на красивом личике.

— И зови меня Ароис. Мы ведь договорились, что все будет по обычаям моей родины.

— Ароис... Хорошо, господин. Как мне одеться?

— О, как пожелаешь. Хотя, думаю, лучше прикрыть грудь, а то мой друг рискует умереть от восторга!

Алексиор расхохотался, а вместе с ним и Батшис. Потом она откинула голову чуть набок и сказала:

— Знаешь, Ароис, а мне нравятся обычаи твоей родины. Они дают женщине гораздо больше свободы. Скажи, твой друг... он хорош собой?

Срочно пытаясь сообразить, хорош ли собой Кемиль Назирах, Алексиор наморщился. Сложно сказать, хорош ли он с точки зрения женщины.

— Батшис, мой друг не красавец, но он очень интересный человек. Не старый.

— Скажи мне честно, господин, зачем ты это все затеял?

— Честно? Ну... — замялся он, — Честно, я хочу выдать тебя за него замуж.

— Вот как? Что ж быть женой лучше, чем наложницей. А если я ему не понравлюсь?

— О, поверь, ты ему ужасно понравишься!

— Но я же не нравлюсь тебе, Ароис, — проговорила она, — Ты не пожелал меня.

— Нет. Все не совсем так. Все не так. Ты понравилась мне. Очень. Просто... есть причины, по которым я не могу...

Она протянула руку и коснулась его ладони, участливо глядя в глаза:

— Это из-за женщины, да?

— Да... — прошептал Алексиор, — Но я не хочу об этом говорить.

— Хорошо. А что если твой друг мне не понравится?

— Я не стану тебя неволить. Захочешь, выйдешь за него, а нет, так не судьба.

Невольница, подарок царицы, странно взглянула на мужчину и произнесла:

— Спасибо тебе.

— За что?

— Ты хочешь позаботиться обо мне. Так, будто я твоя сестра.

— Если хочешь, можешь считать себя моей сестрой, Батшис. Мне так будет намного проще.

На этом утренний разговор был окончен. Алексиор ушел исполнять свои обязанности при царице, а Батшис осталась за хозяйку в его покоях. Надо сказать, новая роль ей понравилась. Зато подняли страшные вопли ее евнухи. Вот они абсолютно ничем не были довольны! Но, раз уж она теперь хозяйка, Батшис смогла усмирить этих двух "разъяренных драконов", и к вечернему приему все было подготовлено по высшему разряду. Правда, когда явился Алексиор, оба евнуха были надуты на него как мыши на крупу, но это мелочи, которые были не в состоянии испортить общую картину праздника.

О, надо ли говорить, что Кемиль был сражен красотой девушки с первого взгляда. По его внешнему виду, Алексиор понял, что тот не один час проторчал перед зеркалом, прежде чем пришел сюда. Его друг был разодет, причесан и благоухал, как сандаловый сад. А кроме того, он догадался принести хозяйке приема подарок! Ширас подсказал.

Прекрасная Батшис, принимая из рук гостя дивный букет, сделанный из драгоценных камней в утонченной золотой оправе, благосклонно улыбнулась. И весь остальной вечер прошел для помощника советника по вопросам импорта в каком-то розовом тумане, сквозь который он видел лишь дивные очи, черные, как ночь.

Когда внезапно и тяжело влюбленный наконец удалился, Алексиор с легкой опаской спросил девушку:

— Ну, как он тебе?

Она взглянула на него серьезно, потом состроила лукавую гримаску и кивнула. У Алексиора отлегло от сердца. Но Батшис тут же добавила:

— Ароис, не продавай ему меня задешево. У него должно быть много денег!

— Как это продавать?! Я хочу выдать тебя замуж!

— О, ты ничего не понимаешь! — она игриво вскинула брови, — Это обычаи нашей страны. За невесту надо платить выкуп. На эти деньги и покупается приданное девушки!.

— А, ну если так... тогда мне все понятно! О, он дешево не отделается, — Алексиор затрясся от смеха, представляя, как вытянется лицо у Кемиля, когда он узнает, какого размера будет выкуп. А как развеселится Ширас!

Ему даже постные рожи евнухов, не испытывавших радости оттого что, возможно, придется из дворца переехать в дом к этому новоявленному хозяину Кемилю Назираху, не смогли испортить настроения. Вполне довольный Алексиор уже собирался лечь спать, потому что уже было поздно, когда за ним пришел евнух царицы Астинит и передал, что царица хочет его видеть немедленно.

Стало тревожно. Что могло случиться, что его зовут среди ночи? Он быстро собрался и пошел вслед за евнухом.

Глава 52.

Царица Астинит на сей раз была закутана в полосатое покрывало так, что только глаза виднелись. И смотрели эти глаза в одну точку. Она даже не сразу отреагировала, когда в комнате появился Алексиор, хотя взгляд ее долго блуждал по нему. Юноше пришлось предупредительно кашлянуть. Наконец, она оживилась.

— Ты пришел.

— Да, моя госпожа. Что-нибудь случилось?

Она искоса взглянула на него и, отвернувшись к окну, проговорила:

— Ароис, налей мне шербета. И себе тоже.

Ничего пока не понимая, кроме того, что царица чем-то расстроена, он налил сладкий напиток в два высоких бокала синего стекла и подошел к ней. Женщина снова странно взглянула на него и взяла бокал.

— Сядь рядом со мной, Ароис. Мне нужно кое-что тебе рассказать.

Начало уже не сулило ничего хорошего. Алексиор присел на низенький стульчик рядом с ее креслом. Астинит разглядывала жидкость в бокале, молчание затянулось. Потом она сказала:

— Видишь ли, мой личный секретарь... Я обладаю некими дарами, той же природы, что и дары, дающие право обладать символами власти в твоей стране.

Он слегка удивился. А Астинит тем временем продолжала говорить:

— Да, я ведь рассказывала тебе, что моя прабабка из ваших краев. Так вот... Ароис... Я буду называть тебя так, хотя теперь мне известно твое настоящее имя.

А вот это заствило его напрячься.

— Ароис, я имею дар видеть истинную суть вещей, — она взглянула прямо в его глаза.

— Как моя приемная мать Мелисандра... — прошептал Алексиор.

— Да. А еще у меня бывают пророческие видения и сны. Мой мальчик, сегодня мне было такое явственное видение во сне... Ужасное видение.

Она даже передернулась.

— Это касается тебя, мой личный секретарь. Слушай меня, и собери все свое мужество.

— Что еще случилось?! — сердце его сжалось от страха, — Что Вы видели, государыня?

— Я видела... Помнишь, тот сон, что я рассказывала тебе. Про белую змею? Ты тогда сказал, что знаешь эту женщину. Так вот, я видела, как эта женщина с золотыми волосами... Нет, я не могу говорить! — воскликнула царица Астинит, — у меня язык не поворачивается!

— Госпожа, прошу Вас, вы сказали, что сон обо мне?

— О тебе, мальчик, — грустно отвечала царица, — Но не совсем. Так вот, эта женщина с золотыми волосами в моем видении проводила страшный ритуал. Из тех, что считаются запрещенным злым колдовством. Ритуал поиска по крови. Угадай, кого она искала?

— Меня, — прошептал Алексиор.

— Да, она искала наследника. А знаешь, чью кровь для этого использовала?

Алексиор молчал. Одна ужаснее другой догадки теснились в его уме.

— Эта женщина использовала кровь твоей матери. Убила ее.

Он сполз на пол, зажав рот рукой, чтобы не закричать и не забиться в конвульсиях от горя. Его била дрожь. Астинит с болью смотрела на несчастного.

— Она отняла у тебя все, эта женщина. А теперь собирается приехать сюда, чтобы забрать то, что еще осталось. Жизнь.

Его жизнь? Его жизнь еще чего-то стоит? Алексиору удалось победить свое горе, он даже смог отвечать царице и голос его не дрогнул.

— Так пусть уж это, наконец, случится. Я больше не стану убегать. Слишком много дорогих мне людей погибло из-за меня, — он встал, поклонился, — Госпожа, Ваше Величество, у меня есть одна просьба. Это касается Вашего подарка, Батшис. Я хочу выдать ее замуж за моего друга. Вы его знаете, это Кемиль Назирах. Он просил у меня ее руки, и девушка согласна.

— Ты просишь за других?

— Для себя мне нечего желать, — мрачно ответил Алексиор.

— Ты даже не хочешь бороться с этой женщиной и отомстить?

— Бороться... Я бы хотел бороться. Но у меня нет колдовской силы, нет власти, да и дара никакого нет. Разве что.. кроме дара находить воду, — он покачал головой, — Не знаю, за что выбрала меня Мелисандра.

— Не знаешь? Это не означает, что дара у тебя нет. Видишь ли, юноша. Знак, что ты носишь на груди, дает тебе право призвать того, кто эти знаки когда-то дал твоему народу.

— ???

— Ты об этом не знал? — Астинит усмехнулась, — Тот, кого по праву принимает ваш знак власти, может призвать ЕГО своей кровью. И получить помощь. Это тоже один из даров. Просто мало кто об этом слышал.

— И он... морской дракон... придет ко мне?

— Если символ власти тебя принимает — да.

— Я смогу бороться с этой колдуньей?

— И даже более того, — загадочно ответила Астинит.

— Тогда я сделаю это, госпожа.

Глаза царицы блеснули, она вся подобралась и вдруг спросила:

— Ты же поможешь мне, когда я буду в этом нуждаться?

— Госпожа моя, моя жизнь принадлежит Вам. Клянусь. Я сделаю все, что от меня потребуется.

— Спасибо, — неожиданно царица Астинит встала и низко-низко склонилась перед ним.

Алексиор был потрясен всем услышанным и раздавлен. Но царица знала, времени предаваться скорби у него нет. Она рассказала ему не все из того, что открылось ей в видении. То, что она утаила, касалось ее сына, ее любимого мальчика Теврока. И да, ей будет просто необходима помощь этого юноши. А потому она взяла все в свои руки.

— Ароис, надо спешить. Тебе необходимо как можно скорее попасть на берег моря. Я дам тебе лучших моих коней, быстрых как ветер. Возьми кого-нибудь из тех, кому доверяешь, и скачи теперь же, понимаешь? Иди! Скорее. Иди!

До ближайшего выходя к морю было три с половиной часа пути в повозке. Но верхом, да на быстрых конях, что дала царица они с Ширасом домчались за час с небольшим. Немного времени потеряли, пока пришлось будить Шираса и объяснять ему, зачем куда-то ехать среди ночи. В самый темный предрассветный час они на взмыленных конях прискакали на берег.

— Ширас. Я не знаю, как что пойдет. Не знаю, правильно ли я собираюсь делать, что делаю... Будь рядом, но держись не слишком близко, чтобы не зацепило, если что-то пойдет не так.

Ширас только фыркнул:

— Не трать слова, делай уже! А я займусь лошадьми.

А сам взял под уздцы этих прекрасных животных и повел их в сторону.

Алексиор остался один. Он и правда не знал, что делает, просто действовал по наитию. Сдвинул чуть в сторону свой медальон — чешуйку морского дракона, разрезал на груди кожу, а когда выступили первые капли крови, прижал к ранке медальон.

Сначала вроде ничего не произошло, но потом белая звезда на голубом фоне вдруг засветилась и погасла. А юнощу охватил внутренний трепет, будто сильный порыв ветра коснулся его.

* * *

Они оба оказались в том тайном месте одновременно. Призыв.

Морфос и Сафор стали свидетелями события, случившегося впервые за очень много лет. Главу морского народа некто призвал по праву крови.

— Он должен будет явиться? — проговорил темный дух, вглядываясь в предрассветную темноту ночи.

— Он уже явился, — ответил древнейший дух земли.

— Не думал, что такое когда-нибудь может произойти.

— Морфос бросил на него взгляд из-под бровей:

— Ну, отчего же? Все бывает в этом мире, — у древнейшего заметно улучшилось настроение.

— Послушай, Морфос, ты был в курсе с самого начала?

Тот загадочно взглянул на темного. Сафор вдруг резко выдохнул, почему-то заморгал и отвернулся. Морфос тихонько усмехнулся в усы:

— Становишься сентиментальным, темный.

— Я? — темный махнул рукой, — Лучше скажи, как твоя голубка?

— Плохо. Вернулась два дня назад. Сама не своя. Все это время сидит на скале. Молчит. Спросил в чем дело, знаешь, что она ответила?

— Что?

Дух земли протяжно вздохнул.

— Понимаешь, она видела его. Он мужчина... молодой, красивый, сильный. И вокруг него красивые женщины. А она... она — птица. Которая и с птицами-то жить не может, потому что душа у нее теперь совсем человеческая стала. Что может быть у них теперь общего? Кому, говорит, я такая нужна? Кто меня полюбит? Кто захочет моей любви? Ээээ... — протянул Морфос.

— Договаривай уже, — не выдержал темный Сафор.

— Ты подумай сам. Кому нужна больше жизни птица по имени Евтихия? Птица по имени 'счастливая'? — древнейший сделал выразительную паузу, — Птица счастья? А? понимаешь?

— Послушай, Морфос, это ведь то, о чем я думаю? Нириель с ним?

Дух земли насупил брови и важно кивнул. Сафор долго не мог прийти в себя от этой новости. Потом все-таки спросил:

— И как давно ты знаешь про нее?

— Ну, я подозревал... Но да. С самого начала.

— Ах ты...

— Я попрошу больше почтительности.

Сафор низко поклонился.

— Прости, — а потом с воодушевлением зашептал, почему-то оглядываясь, — Морфос, ты представляешь, если дело выгорит...?!

Древнейший смотрел вдаль. Да... Он знал... Он уже видел такое в своей жизни. Однажды.

* * *

Алексиор ждал уже несколько минут, но ничего не происходило. Он стал терять надежду и уже хотел позвать Шираса, который деликатно ушел за ближайшую скалу, чтобы не мешать, когда прямо из воды на берег вышел некто, высокая фигура, закутанная в плащ.

— Ты звал меня?

— Я... — у Алексиора от волнения зашевелились волосы на голове, — Да. Звал.

— Чего ты хочешь?

— Наверное, помощи. Я не знаю. Может быть, ты знаешь, что мне нужно.

— Ты должен дать мне что-то. Таковы правила.

— Возьми, что хочешь. Хоть мою жизнь.

Быстрый взгляд из-под капюшона. Блеск нечеловеческих глаз. Удивительно похожих... Алексиор даже задохнулся от догадки.

— Что хочу? — голос прервался, будто говоривший сам испытывал волнение, — Я хочу сделать тебе подарок.

При слове 'подарок' Алексиор не смог удержаться от невольного смеха.

— Ты смеешься?

— Извини, но я просто всегда обожал подарки.

— Тогда тебе понравится мой подарок. Ты обретешь всю мою силу и бесконечно долгую жизнь. Но за это ты позволишь мне стать с тобой одним целым. Примешь мою сущность.

— Звучит зловеще. Так что же я должен дать тебе?

— Ничего. Ты просто должен будешь разделить жизнь со мной.

— Жизнь? Как это сделать?

— Это будет не сложно.

— Хорошо.

Человек повернулся, взмах полы плаща и у самой кромки прибоя на берегу загорелся небольшой костер, он сел у огня и пригласил жестом Алексиора. Когда тот опустился на песок рядом с ним, достал из складок плаща странный кинжал, похоже костяной. Сделал надрез на ладони Алексиора, потом на своей. Алексиор поразился, кровь, выступившая у этого неизвестного, была голубого цвета.

Человек в плаще соединил их руки, смешав кровь, Алексиора заполнило странное чувство, будто в него вливается нечто великое, гораздо большее, чем он мог себе представить.

— Кто ты...? — прошептал он.

— Ты скоро все узнаешь. Согласен ли ты впустить меня в себя?

— Согласен, — слова Алексиора прозвучали как клятва.

— Да будет так.

И в тот миг неизвестный в плаще пронзил тем же кинжалом свое сердце.

* * *

Что это было???

Что это было?!!!

Что он принял в себя, КОГО?!!!

Потому что в тот же миг, как неизвестный умер, Алексиор отключился. А когда пришел в себя... Когда пришел в себя он был огромным морским чудовищем! Драконом!

Малейшее движение хвоста и его отбросило в воду, а потом новое непривычное тело стало метаться, пытаясь хоть как-то свыкнуться с новым сознанием. Сколько это продолжалось? Несколько часов, минут, а может, секунд? Алексиор так и смог понять, а потом он опять потерял себя. Когда очнулся, над ним склонился испуганный Ширас, пытаясь вытащить его из воды и привести в чувство.

Он снова был человеком. Но только его волосы теперь были белого цвета. А карие глаза стали темно голубыми с белой восьмилучевой звездой вокруг глубокого черного зрачка.

И кровь, все еще сочившаяся из его ладони теперь была голубого цвета.

Конец третьей части.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Часть четвертая.

Голубое на белом.

Глава 53.

— Ароис! Слава Создателю! Наконец-то очнулся! — голос Шираса дрожал от волнения, — Как же ты меня напугал...

Он тащил безвольное тело Алексиора на берег, а тот никак не мог понять кто же он теперь. Человек? Чудовище? Морской дракон? Как теперь ему называть себя? Как звали того, чью сущность он принял в себя?

— Астерион, его звали Астерион, — еле слышным шелестом пронеслось на края сознания, — Но Имя твое было и будет Алексиор.

— Ароис, очнись уже, — тормошил его Ширас, Нам надо возвращаться.

— Ширас, ты...

— Не видел ли я ничего странного, друг мой?

Боясь услышать правду, Алексиор кивнул.

— Возможно, и видел. Но не важно, что я видел. Важно, что ты вернулся. А что поседел немного да глаза свои, теперь уже голубые, не можешь собрать в кучку, так это, друг мой вовсе не от страха, это от изумления.

Алексиор не смог удержаться от смеха. О, замечательные, столь уместные в любое время подначки магрибов! А потом показал свою кровоточащую ладонь:

— А это?

— Что? Подумашь! Ты ведь всегда утверждал, что у тебя голубая кровь.

— Ширас, как я благодарен судьбе, что она свела меня с тобой, — проговорил Алексиор, оглядываясь в поисках одежды, — Слушай, и долго я... Ну, долго...?

— Нет, не больше пары минут.

— Ты видел?

— Шум услышал. А как выглянул, — тут бывший бандит выпучил глаза и состроил жуткую гримасу, возбужденно жестикулируя, — Вижу, тот незнакомец просто исчез, а ты, друг мой, здорово подрос, задергался и покрылся чешуей. А потом вся эта гигантская туша, то есть прости, все твое великолепное драконье тело ухнуло в воду, только хвост здоровенный взметнулся.

Белые волосы укрыли лицо. Значит, не показалось. Он и впрямь морское чудовище. Ширас продолжал:

— Устроил тут бурлящие волны... Я чуть не описался от страха. Но теперь вроде, все в порядке. Ты снова человек, белый кериб. И теперь уж точно белый, — Ширас коснулся его белых волос, — Одевай вот мою рубаху, прости, штаны дать не могу. Ну ничего, рубаха длинная. В плащ завернешься, как-нибудь до дома доберемся. Пора. Светает.

Да. Надо возвращаться к жизни. Довольно валяться в прострации. Если уж принял жертву незнакомца и впустил в себя ту великую, неизвестную сущность, надо сделать так, чтобы эта жертва не стала напрасной.

Он еще не знал об этом, но теперь он, человеческий юноша по имени Алексиор — властелин морского народа по своей новой сути. И хранитель Страны морского берега по обещанию. Теперь он шаман морского народа.

И тем не менее, он — человек.

* * *

Очень давно, много лет назад морской дракон по имени Астерион, последний из драконов, населявших Полуденное море, в благодарность за свое спасение дал рыбаку Силевксу и его жене Нириам символы власти. Дары, частицу себя. Но мало кто знал, что тогда же ясновидящая Нириам предсказала дракону его судьбу.

Но кто же такие драконы? Просто огромные, чудовищные ящеры, населявшие когда-то в древности всю воду и сушу? Не совсем. Потому что ящеров было великое множество, а драконов — считанные единицы. И родиться дракон может от кого угодно, но только...

Все очень непросто только...

А предсказала тогда Нириам Астериону, что его судьба — человеческая женщина. Но для этого он должен стать человеком, и тогда человеческая женщина полюбит его и станет для него птицей счастья.

Найти свою любовь, свою птицу счастья — недостижимая мечта для любого дракона. Ради этого он вытерпит что угодно. Смертельный подвиг, непосильный труд станут для него посильными и желанными. Для Астериона это была обязанность молиться за других и просить, чтобы исполнялись их желания. За право принимать человеческий облик, данное ему. Это вменил дракону Создатель в ответ на горячие его мольбы.

Но годы шли, складываясь в тысячелетия, и ни одна из человеческих женщин не полюбила его. Он уже почти утратил надежду. А тут узнать такое... Понял дракон, что, даже принимая человеческий облик, он никогда не станет человеком по-настоящему. Только если человек примет его, сделав частью себя. И тогда Астерион просто убил себя, отдав свою сущность человеку. За надежду на любовь. За птицу счастья.

Однако о том древнем предсказании знал дракон Астерион, знал древнейший дух земли Морфос, всегда обитавший в скалах высокого берега, да еще знал случайно оказавшийся в тот момент поблизости темный дух Сафор. Но ничего этого не было известно юноше Алексиору.

А юноша Алексиор возвращался назад в Магрих и умирал в душе, оттого что теперь он чудовище. Он, больше жизни желавший найти свою любимую девушку, пропавшую без вести, теперь страшился, что Евтихия, узнав о том, кем он является, может отвернуться от него. Но, кроме размышлений о личном счастье, у Алексиора были еще долги перед теми, кто отдал за него свои жизни, и обязанности перед родной страной. Да и царица Астинит нуждалась в нем. Потому он заставил умолкнуть свое полное тревоги сердце и жить дальше ради других.

* * *

Однако юность не может без любви, без любви она просто зачахнет.

* * *

На рассвете два запыленных всадника въехали в Магрих и, вихрем пронесшись по улицам города, прискакали во дворец. По приказу царицы их немедленно пропустили внутрь. Но прежде чем являться к царице, следовало привести себя в порядок и отмыть черную пыль. Ширас отправился в покои для гостей, а Алексиор к себе.

Но по дороге к его покоям его ждала сама великая царица Астинит. Она так и не ложилась спать и вышла, лишь только ей сообщили, что ее личный секретарь вернулся. Увидев в конце коридора закутанного в плащ Алексиора, она всплеснула руками и быстрым шагом пошла навстречу.

— Ты вернулся! Как все прошло, Ароис?! — голос дрожал от нетерпения.

Алексиор молча поклонился, а потом откинул капюшон, скрывавший его голову и верхнюю половину лица. Царица вскрикнула от неожиданности и и схватилась рукой за сердце.

Белые как снег волосы, голубые глаза с белой звездой вокруг зрачка...

— Владыка, — низко склонилась она перед своим личным секретарем, — Приветствую тебя.

Алексиор не желал ничего подобного, упаси Боже! Он поспешил поддержать ее, говоря:

— Ваше Величество, я все тот же ваш личный секретарь Ароис. А Вы беспокоились обо мне. Поди, не спали. Вот, я вижу, уже морщинки вокруг глаз...

— Где? — немедленно засуетилась царица.

Даже самая мудрая и сильная духом женщина всего лишь женщина. И ни одна из женщин не хочет преждевременно заработать морщины.

Алексиор улыбнулся.

— Ароис, ты меня провел, — теперь они улыбались оба.

— Госпожа, у меня есть просьба.

— Все что пожелаешь.

— Прошу корабль.

— Корабль?

— Да. Я хочу, чтобы мой друг Ширас немедленно отплыл в Версантиум. Надо позаботиться о безопасности последнего из моих друзей, оставшегося в живых.

— Конечно, — царица кивнула и хлопнула в ладоши, обращаясь к одному из своих евнухов, — Исполнять!

— Спасибо.

— А ты?

— А мне следует хоть немного поспать, привести себя в порядок и приступать к своим обязанностям.

Царица покачала головой и милостиво отпустила Алексиора спать, а сама отправилась в кабинет. Из окна она взглянула на небольшой пруд, образовавшийся в том месте, где ее белый кериб нашел воду, прижала ладонь ко лбу и тихонько заплакала. Потом утерла слезы, подняла глаза к небу с глубокой материнской благодарностью, потому что теперь ее сын, ее Теврок, в безопасности. А за этого несчастного мальчика царица будет молиться до конца своих дней.

* * *

Пока в порту Версантиума спешно готовили к отплытию прекрасный парусный корабль 'Евтихия', государыня Онхельма, сосредоточенная и собранная раздавала последние указания. И все они касались вопросов государственной безопасности.

Подумать только, сколько разных угроз этой самой безопасности таилось в одних только фиордах! Их следовало наводнить шпионами, а также и порт, и город, и дворец!

Где взять столько шпионов?

Такой вопрос чуть не поставил царицу в тупик. Однако она прошлась пару раз по своему кабинету, и ценная мысль возникла. Каждый, кто предоставит информацию о подозрительных лицах, получит вознаградение.

Откуда брать средства?

Из имущества подозреваемых.

Они могут оказаться честными горожанами, жертвами ошибки?

Так не надо допускать ошибки!

Совет страны еще никогда не получал подобных распряжений. В итоге, с вечерним отливом государыня Онхельма покинула Версантиум и отправилась с дружественным визитом на тот берег в Магрибахарт, оставив советников утирать потные от мысленного перенапряжения лысины и удивляться, как внезапно меняется настроение у их царицы, и насколько (об этом никто не смел выразиться вслух) лишены элементарной логики ее поступки.

* * *

В самих фиордах жизнь тоже не была мирной и спокойной. Всеобщая взбудораженность докатилась и сюда. Последнее распоряжение царицы насчет вознаградения доносчикам сулило очень мало хорошего. Оставалось только усилить бдительность и контроль внешним периметром.

Свадьба Голена и Нильды так пока еще и не состоялась. Сначала потому что юный колдун слишком долго проболел. Перенапряжение не прошло для него даром, да и падение тоже. Он сильно ушиб спину. А потом... Потом вернулась царица, и завертелось все это сумасшествие в городе. Люди боялись лишний раз нос из дому высунуть, не то что сплавать в фиорды.

— Такого, как творится сейчас, я не помню за всю свою жизнь, — говорил Джулиус, воздевая руки к небу, — Во что эта женщина превратила страну!? Все друг друга ненавидят и боятся!

* * *

Когда Алексиор ранним утром постучался в двери своих покоев, евнух, уже изначально недовольный тем, что его подняли в такую рань, возмущенно ворчал. А увидев на пороге непонятного, беловолосого и голубоглазого мужчину, поднял страшный шум и загородил собой двери, отказываясь пускать в покои госпожи Батшис какого-то проходимца. На его вопли прибежал второй, они вдвоем стали наскакивать на Алексиора как два боевых петуха, но тут из спальни вышла сама Батщис. Сначала она с удивлением наблюдала эту картину, а потом воскликнула:

— Ароис! Что с тобой? В каком ты виде? Тебе плохо?! — она метнулась к нему, заглядывая в глаза, потом повернулась к своим евнухам и ледяным тоном приказала, — Приготовьте господину ванну. И позаботьтесь о еде и одежде. И если когда-нибудь впредь повторится нечто подобное...

Договаривать ей не пришлось, потому что оба ее прислужника испарились. Она повернулась к Алексиору, и потянула его присесть.

— Батшис, ты даже не усомнилась, что это я?

Она пожала точеным плечиком, склонила голову и ответила:

— Господин, ты хотел, чтобы я считала тебя братом. Ты заботился обо мне. Как же мне не позаботиться о тебе, когда тебе плохо?

— Но...

— А то, что ты сейчас выглядишь немного иначе... Во-первых, ты всегда и выглядел, и вел себя иначе, не так как другие, а во-вторых, твое доброе сердце от этого не изменилось. Даже стало еще больше.

— Батшис, — он был озадачен, — Ты можешь это чувствовать?

— Господин... Ароис, я эмпат. Это в моей семье свойственно всем женщинам, — она улыбнулась, — И твои эмоции прекрасно ощущаю.

— И я не кажусь тебе теперь каким-то...

Девушка не дала ему договорить:

— Купаться, есть, спать! Все разговоры потом.

Оставалось только подчиниться.

К полудню Алексиор уже был на ногах. Трех часов сна ему хватило, чтобы восстановить силы, а дальше он должен был действовать и как можно скорее. Прежде чем пойти к царице, он хотел переговорить с Ширасом.

Ширас тоже не спал долго, и появился у Алексиора сам. Увидев в его гостиной прекрасную Батшис, в первый момент пораженно вытаращил глаза, но когда Алексиор представил ее как свою почетную гостью и невесту их общего друга Кемиля Назираха, сразу перестал изображать скульптуру, а рассыпался в цветистых комплиментах и заверениях глубокого почтения.

Алексиор наблюдал эту картину не без ехидства. А Батшис была сама любезность и невозмутимость. После того, как Ширас выразил тысячу сожалений, что пришел без подарка для столь прекрасной госпожи, тем более, невесты его друга, Батшис их покинула, дабы не отвлекать своим видом мужчин от неотложных дел.

— Вот это да... — прошептал Ширас ей вслед.

— Завидуешь Кемилю? — невинно поинтересовался Алексиор.

Ширас неожиданно серьезно взглянул на него и сказал:

— Нет. Потому что моя красноволосая красавица не менее хороша. Я просто рад за нашего пронырливого помощника советника по вопросам импорта.

— Кстати об импорте. Ширас, я просил у царицы Астинит корабль. И хочу, чтобы ты набрал преданных людей и как можно скорее отбыл в Версантиум. Прошу тебя, позаботься о безопасности Голена. Он единственный из моих друзей детства остался в живых. Привези его сюда, если сможешь. Его и Нильду, ту девушку, что спасла его от виселицы. Сдалаешь это для меня, друг мой?

Ширас сосредоточенно кивнул.

— Конечно. Что-нибудь еще?

— Еще... Женись на той красноволосой красавице, что пленила твое сердце. И сделай это побыстрее, как бы кто не увел ее у тебя из-под носа, — протянул Алексиор.

— Увел у меня из-под носа?! — возмущенно сверкнули глаза бывшего бандита, — Этому ни бывать!

— Не кипи, друг, я просто пошутил.

Ширас еще с минуту изображал готовый взорваться вулкан, но потом расхохотался:

— А ты стал самый настоящий магриб! Даром, что белый. Скажи, Ароис, кем ты был у себя на родине? Я раньше не спрашивал, но теперь хотелось бы узнать. Если не секрет.

— У себя на родине я был беглым преступником.

— А до того, как ты стал беглым преступником?

— А до того, — Алексиор вздохнул, — Я был наследником престола.

— Что-то в этом роде я и подозревал. Что ж, друг. Я пошел исполнять, — он помедлил, а потом церемонно и одновременно шутливо раскланялся, — Вашу высочайшую волю, Ваше Высочество.

И тут же убрался за дверь, видя, что его друг закипает.

Глава 54.

Пока происходили все эти события в столице Страны морского берега, инспекция в ее северных провинциях продолжалась. Четыре новых советника со всем нерастраченным пылом занялись изучением состояния дел на местах. И, в общем и целом, каких-то особых нарушений или злоупотреблений не обнаружили. Разве что за последний год. То есть за то время, что государыня Онхельма была у власти.

Но помимо этого участились жалобы с границ царства. А поскольку до северной границы было почти что рукой подать, Мариэс, неофициально признанный лидером в этой четверке советников, принял решение съездить и проверить лично. И, как выяснилось, вовремя.

Границы царства никогда не охранялись.

Так было с самого первого дня. С того дня, как рыбак Силевкс стал первым царем. В этом не было нужды. Ибо внешние враги, не посягали на царство. Возможно, они и имели подобные намерения, но так уж получалось, что все проблемы решались мирным путем. Не зря же цари этой страны выбирались лишь среди достойных носить символы власти. И этим самым границы охранялись лучше, чем многочисленными пограничными гарнизонами.

Но теперь защита пала, а страна оказалась в руках женщины, мало того, что не имевшей на это никакого права, да еще и одержимой злом, что жило внутри нее. И зло постоянно толкало царицу на немыслимые, просто чудовищные поступки.

В общем, приехав в пограничные селения, члены Совета были неприятно поражены тем, что в последнее время участились набеги орков и степных кочевников. И банды сначала просто курсировали вдоль границ, а потом осмелели и стали по мелочи грабить поля, угонять скот. А буквально вчера совершили вооруженный налет и угнали в рабство нескольких девушек.

Вдруг осознать, что они оказались полностью беззащитными перед внешними вторжениями.

Это было крайне неприятно. Это требовало немедленного решения. И это только на севере! А ведь у них еще есть границы на западе и на востоке! И подступы с моря!

Кое-как организовав на местах отряды для охраны границ из местных же крестьян под руководством одного из офицеров, все-таки имевшейся в стране символической приграничной стражи, все четверо советников помчались в столицу.

* * *

Несмотря на поднявшийся в первый день шторм, плавание государыни Онхельмы к берегам Магрибахарта прошло удачно. Если исключить такие моменты, как постоянная качка, отсуствие привычного комфорта и борьба с морской болезнью. На рассвете четвертого дня вдали показался 'черный берег'.

Все это время Онхельма потратила на размышления и борьбу с самой собой. С одной стороны, ей хотелось немедленно пришибить мальчишку Алексиора за то, что он доставил ей столько хлопот, с другой... с другой ей хотелось приручить. По-прежнему хотелось. Хоть она и осознавала, что такое вряд ли возможно, но, как известно надежда умирает последней, а глупая надежда не умирает вообще. А с третьей стороны, возможно, ей удастся с ним договориться, в конце концов, он мог повзрослеть умом, стать практичнее, а скитания по свету должны были научить его ценить благополучие. При этом царица как-то упускала из своих рассуждений тот момент, что именно она лишила его и благополучия, и вообще, всего, что молодой человек имел. И даже того, что тот надеялся иметь.

В любом случае, она понимала, главное — это не спугнуть мальчишку сразу. Не дать ему сбежать. А потому ее дружественный визит в Магрибахарт с целью наладить межгосударственные отношения должен быть обставлен со всей помпезностью, какую удастся изобразить.

* * *

С другой стороны царица Астинит, которую преследовали постоянные видения, во всех подробностях освещавшие предстоявший приезд 'белой змеи' в ее 'курятник', провела эти три дня ужасно нервозно. Под конец она уже не могла понять, пророческие ли ли это откровения, или порождение встревоженного материнского инстинкта. Все эти три дня Алексиор был рядом с ней и, как мог, отвлекал и успокаивал, когда она порывалась пойти к сыну и умолять его держаться подальше от этой ужасной женщины.

Наконец, рано утром четвертого дня царица не выдержала. Алексиора рядом не оказалось, удержать ее было некому, она направилась прямиком в покои повелителя Теврока Блистательного. Его Величество изволил почивать, ибо он вообще никогда не вставал раньше полудня. И почивал он не один.

— Мама? — удивленно спросил повелитель Теврок, прикрывая простыней чресла и одновременно показывая жестом наложнице, чтобы та испарилась, — Ты?

Царица-мать никогда раньше не появлялась в его спальне. И вообще не вмешивалась в его жизнь, позволяя ему заниматься чем угодно. Он и занимался. Чем угодно, только не делами государства. Потому как мудрая матушка всегда знала, как поступить в той или иной ситуации. Так зачем же ему было напрягаться и тратить время на всякую ерунду? Когда это время можно с пользой провести в своем гареме?

Астинит прошла вглубь большой, красиво обставленной комнаты и присела на низкий диван, заваленный подушками. Ее царственный сын тем временм соизволил одеться.

— Мама, ты здорова? С тобой все в порядке?

Царица бросила на него странный взгляд, смысл которого был ему не понятен.

— Спасибо, сынок, со здоровьем у меня все в порядке.

— Тогда что привело тебя сюда в столь ранний час? — не удержался от не совсем вежливого вопроса озадаченный Теврок. Запахивая халат, он уселся напротив и взял с подноса персик.

— Сынок, мне было видение.

— Мммм... — ответствовал повелитель, жуя сочный персик и стараясь, чтобы сок не потек по подбородку.

Царица-мать подкатила глаза. Ему уже двадцать пять лет — и такой инфантилизм. Его вообще, что-нибудь кроме еды и траха интересует? На самом деле, матушка была не права, она слишком требовательно оценивала своего сына. Иные матери преувеливают достоинства своих детей, а царица Астинит была наоборот, была склонна их преуменьшать. Это притом, что она любила сына больше жизни. Вероятно, дело в том, что чрезмерный ум и аналитические способности могут вызывать в женщине излишний скептицизм.

Повелитель Теврок был прекрасно образованный и утонченный молодой человек, Совсем не глупый, совсем. Но... Он просто видел, что мать прекрасно себя чувствует, управляя страной, и не хотел лишать ее этого, столь приятного для нее занятия. К тому же, честно говоря, он совсем не стремился к власти, повелителя больше влекла созерцательная жизнь поэта или философа.

— Теврок, постарайся быть немного серьезнее, — поморщившись, попросила царица.

— Мама, я серьезен, как никогда, — красивые брови повелителя изобразили нечто среднее между удивлением и легким возмущением.

— Мне было видение, сын мой, что к нам в Магрих с визитом приехала царица Забиргана.

— Даааа? — а это уже было интересно.

— Да. Она прибудет сегодня. Я видела это. И я бы хотела принять ее сама. Пусть этот визит тебя не побеспокоит.

— Царица Забиргана? Мммм... Государыня Онхельма... Это та, что не так давно овдовела?

— Да — сквозь зубы процедила Астинит.

— Говорят, она изумительно красива? И у нее дивные золотые волосы?

— Да — сказала она с досадой.

— И синие глаза?

Астинит послала сыну тяжелый взгляд, и устало произнесла:

— Да, это она.

— Мама, тебе не стоит беспокоиться. Я встречу ее сам.

— Но Теврок! Я бы этого не хотела.

— Глупости, тебе незачем утруждаться, я сказал, что встречу ее сам.

— Но сын...

— Я, кажется, уже достаточно взрослый, чтобы самому решать, что я буду делать и когда? — голос повелителя был негромким, но в нем хорошо слышались стальные нотки.

Царица Астинит была не в силах больше сдерживаться. Она встала, кивнула сыну и ушла. Это было полное поражение. Ее сын впервые заупрямился. Впервые отказался подчиниться. И она ничего не могла поделать.

Придя к себе, Астинит разрыдалась, так что подошедший к этому времени Алексиор пришел в ужас, при виде заплаканной царицы, утиравшей распухший нос.

— Что случилось, моя госпожа?

— Ах, Ароис! Мой сын! Он сам лезет в эту ловушку. Понимаешь? Сам! И меня слушать не желает!

— Ничего удивительного, он же мужчина. А мы, мужчины, сами решаем свою судьбу, — примирительно ответил Алексиор, наливая ей в стакан шербет.

— Ароис... — царица снова собралась заплакать.

— Ну, полно Вам, не плачьте, госпожа. Когда настанет подходящий момент, мы вмешаемся.

— Ароис...

— Не плачьте. Все будет хорошо, — жестко повторил он, глядя куда-то вдаль.

И царица, привыкшая сама решать все проблемы, вдруг поверила и успокоилась, поняв, что иногда, чтобы обрести силу, нужно стать слабой и зависимой.

Алексиор же был погружен в мрачную задумчивость.

Ему предстоит встретиться с Онхельмой. Чего он ожидал от этой встречи?

Трудно было разобраться в своих чувствах. Ненавидел ее? Боялся?

Не боялся и не ненавидел. Презирал? Она была для него... как одержимое бешенством неразумное животное. Наверное. Да, скорее всего, он испытывал к ней презрение и какую-то брезгливую жалость.

Месть.

Желал ли уничтожить ее, стереть с лица земли, поквитаться за смерть близких?

Трудно было разобраться.

Он хотел справедливости. Но не представлял себе, как станет бороться с этой женщиной. Как вообще, бороться с женщиной? Он что, будет ее убивать? Его даже передернуло от отвращения.

Одни вопросы.

Нет. Никого убивать ему не хотелось. Ему всегда претила мысль об убийстве.

Вот так, когда месть оказалась близка, Алексиор понимал, что сама мысль об этом ему противна. Но попранная справедливость должна была восторжествовать!

И хотя бы ради того, чтобы справедливость восторжествовала, он обязан действовать.

Из размышлений его вывела царица.

— Ароис, тот корабль, что ты хотел отправить, он отплыл?

Алексиор очнулся.

— Да. Этой ночью.

Ширас сделал все по-военному быстро. В конце концов, он в свое время пользовался определенным уважением в бандитском мире. Да и сейчас своего авторитета не утратил. И когда он, образно выражаясь, бросил клич, его услышали во всем Магрибахарте и даже в соседних царствах. В тот же день появились первые добровольцы, а потом еще два дня лихие рубаки — солдаты удачи все шли и шли. Так что, выбирал Ширас лучших из лучших. А вчера вместе с ночным отливом он во главе полусотни тертых проверенных ребят на хорошо оснащенном военном корабле 'Изамбир' отплыл в Версантиум.

Одно дело было сделано, вернее, даже не дело. Задел. Но Алексиор был уверен, что на Шираса можно положиться. Оставалась еще Батшис. Однако это тоже должно было наладиться буквально сегодня вечером.

Алексиор испытывал внутреннюю неуспокоенность, пока на позаботится о тех, кто хоть как-то от него зависит.

А потом... Потом его ждет эта проклятая встреча с Онхельмой.

Глава 55.

Примерно к полудню, после довольно длительного плавания вдоль "черного берега" Евтихия" вошла в гавань главного портового города Магрибахарта Перкиссы. "Черный берег" не был таким скалистым и усеянным острыми камнями тот, на котором стоял Версантиум, однако принять столь крупное судно можно было далеко не в каждой гавани. Все дело в песчаных отмелях на мелководье.

Надо сказать, что предупрежденный маменькой о приезде "прекрасной вдовы" повелитель Теврок Блистательный уже отправил вперед массу народа для организации живописного охотничьего лагеря в окрестностях Магриха, и сам выехал ей навстречу. Правда, особой растительности в тех местах, что повелитель выбрал для лагеря, не наблюдалось, но там водились львы. А львиная охота — это несомненно то, что должно произвести на даму впечатление, тем более, что молодой государь собирался блистать отвагой лично.

Его Величество рассуждал так: встречать даму в порту — пожалуй, слишком явно показать свое нетерпение, а устроить встречу где-то на полдороги — самый лучший выход. Как бы, он просто охотился, а тут вот... внезапная встреча! Должно было выйти очень удачно и романтично. Так во всяком случае рассуждал молодой повелитель Магрибахарта.

Это могло бы показаться странным, но Его Величество Теврок Блистательный испытывал самое настоящее зудящее нетерпение! Ему ужасно хотелось увидеть эту знаменитую красавицу. К тому же, внезапно осознав, что он до сих пор не женат, а вдова, кроме всего прочего, является царицей соседнего царства (это тоже значительно добавило ей привлекательности), он решил совместить приятное для себя с полезным для государства.

Опять же, матушка была так явно против этой женщины, что буквально подтолкнула сына сделать все наоборот. Теврок, как и любой подозрительный мужчина (а в случае, когда мама бывает против понравившейся женщины, каждый мужчина становится весьма подозрительным), насторожился. Ибо будущие свекрови изначально терпеть не могут потенциальных невесток, это у них происходит на каком-то подсознательном уровне. А потому он увидел в словах царицы Астинит простую женскую ревность.

Встреча большого и красивого парусного судна из заморского Забиргана вызвала в порту Перкиссы массовое скопление зевак и государственных служащих. Откровенное восхищение вельмож Магрихского двора из эскорта сопровождения, высланного повелителем для встречи высокой иностранной гостьи, и простых горожан, никогда раньше не видавших вблизи заморскую царицу, а тем более, столь прекрасную царицу, заметно улучшило настроение государыни Онхельмы. Она принимала почести с благородным достоинством и благожелательной полуулыбкой.

Одно было слегка досаждающим — церемонии и приветствия, пожалуй, слишком затянулись.

Но все-таки во второй половине дня громадный караван добровольных сопровождающих, стихийно выросший вокруг пышного кортежа прекрасной золотоволосой царицы, выдвинулся в сторону стольного Магриха. Разумеется, его движение умело корректировалось посыльными, которых повелитель Теврок Блистательный высылал каждый час.

* * *

Несмотря на напряженность, витавшую в воздухе, сегодняшний вечер Алексиор должен был провести во дворце. У него были неоконченные дела. И хотя царица Астинит всей душой рвалась к сыну, она не смогла отказать ему в просьбе.

Сегодня Алексиор отдавал замуж свою... как бы это... названную близкую родственницу, прекрасную Батшис. Когда в первый же день, как она согласилась выйти замуж за его друга Кемиля Назираха, Алексиор спросил у нее, не желает ли она пышную свадьбу? Батшис взглянула на него мудрым и грустным взглядом и ответила:

— Ароис, господин мой, брат, если тебе угодно. У меня уже была когда-то пышная свадьба, — она замолчала, слегка сморщив, красивое личико, — И родственники, и муж...

— Ты замужем? — ужаснулся Алексиор.

— Нет. Я вдова.

Это было неожиданно.

— Я ведь из соседних с Магрибахартом земель, продолжала она, — Из земель, где живут свободные племена. И... Они всегда враждуют между собой. А вооруженный налет на вражеское племя — это такая обычная вещь в моем мире.

— Прости. Я не знал.

— Ничего, брат. Ты хотел сделать мне приятное. Я благодарна, поверь. Но теперь я уже не хочу ни пышной свадьбы, ни шумных торжеств. Мне по душе скромное семейное торжество и тихое, незаметная жизнь.

— Что ж, могу только сказать, что моему другу повезло.

Она неожиданно звонко рассмеялась, лукаво подмигнув:

— А это мы еще посмотрим!

Со вчерашнего дня оба ее евнуха с похоронными лицами собирали вещи госпожи, при случае награждая Алексиора обиженными взглядами. Подумать только! Им придется теперь покинуть дворец и жить где-то у черта на куличиках! Их стенания могли бы разжалобить даже камень, но, похоже, у белого кериба сердце тверже камня.

Алексиор на это только загадочно улыбался.

Царица Астинит проявила милость и богато одарила невесту, обласкала, при этом шепнула на ушко:

— Видишь, девочка моя, как удачно все вышло. Даже лучше, чем я рассчитывала.

Батшис была согласна с царицей. Ей повезло. Белый юноша, отказавшись от ее тела, тем самым принял ее душу и стал ей другом. А что стоит мимолетный интерес в постели по сравнению с настоящей дружбой!?

Счастливый жених, не чуявший ног и слегка заикавшийся от волнения, прибыл вовремя. В покоях Алексиора священник провел скромную церемонию бракосочетания, потом был ужин. За ужином Кемиль бледнел, потел и задыхался от нетерпения. Но молча ждал, когда его молодая жена закончит трапезу, опасаясь насмешек со стороны Алексиора, который и так поглядывал на него подозрительно весело.

А весело ему было, оттого что Кемиль еще не встречался с евнухами прекрасной Батшис. О, он многого ожидал от этой встречи!

Наконец Батшис смилостивилась и признала, что она насытилась и готова проследовать за своим мужем и господином в его дом. Вот тут-то эти двое, воплощенное возмущение и снобизм, без слов показали Кемилю все, что они думают о каких-то безродных выскочках из провинции. Они! Взращенные во дворце, при самой царице Астинит!

Однако Кемиля этим было не пронять. Он одарил евнухов тем самым взглядом, которым он усмирял у себя в тюрьме Гур-Банахора расходившихся заключенных, и спросил у Батшис:

— Любимая, ты уверена, что нам нужны эти бесполезные создания?

Батшис даже не успела ничего ответить, как эти двое кинулись кланяться Алексиору и умолять:

— О, многоуважаемый белый кериб! Скажи этому благородному и достопочтенному вельможе, что госпожа просто не сможет без нас обойтись!

— О, добрый и милосердный...

— ХА-ХА-ХА!!!

Кемиль покатился с хохоту, а Алексиор и Батшис вторили ему. Потом он строго помотрел на теперь уже своих евнухов и поднял одну бровь. Евнухи тут же наперегонки кинулись исполнять невысказанную волю нового господина, думая при этом, что вот это господин так господин! Не то что белый кериб.

* * *

Проводив Батшис и Кемиля вместе с их евнухами, Алексиор пошел к царице. Было около полуночи. Она разумееется не спала и выглядела изможденной от волнения.

— Моя госпожа, может быть, мы выедем прямо сейчас?

Столько невысказанной благодарности таилось во взгляде матери, что Алексиор невольно задохнулся от боли, вспомнив свою мать. Убитую Онхельмой. Пришлось сцепить зубы и приказать себе не думать об этом, иначе слезы сейчас польются из его глаз. Не время сейчас плакать, время действовать.

На сборы царицы ушло почти два часа, и выехали они уже глубокой ночью. Астинит настояла, чтобы он ехал в ее повозке, жестким взглядом приказав своим евнухам убраться, пока не вызвали ее гнев. Рядом со своим личным секретарем ей было спокойнее. В силу своей природной способности видеть истинную суть вещей, она видела скрытую в нем великую драконью сущность, хоть сам он дракона в себе практически не ощущал.

Иногда юноше казалось, что все случившееся в ту ночь на берегу не более чем сон. Но стоило взглянуть в зеркало и увидеть в нем свои нечеловеческие глаза, как действительность напоминала о себе. И белые волосы, которые раньше вились крупными волнами, теперь ложились густыми гладкими прядями вокруг лица. Был еще один момент, несколько озадачивавший Алексиора. Исчезла растительность с лица. И это тоже было странным, он носил маленькую кудрявую бородку чуть ли не с пятнадцати лет. Она как-то выросла сама по краю челюсти и была такая аккуратненькая, мягкая и золотистая, что у него рука не поднималась ее сбрить. Ему было жаль бородки, хотя к его теперешней внешности она бы едва ли подошла.

— Господи, — сказал он мысленно сам себе, — О чем только ты думаешь! О какой ерунде!

Царица, утомленная волнениями последних дней заснула, а ему сон не шел. Оставалось только предаваться размышления дальше. Алексиору вспомнились слова Батшис, сказанные на прощание:

— Ароис, ты смеешься, но сердце твое полно боли. Но под всем этим я вижу глубоко скрытую надежду. И страх потери и разочарования. И снова надежду. Так, будто эти чувства и эмоции принадлежат двум разным людям. Заботься о себе, мой благородный друг, не позволяй боли затушить твою надежду. И пусть у тебя все будет хорошо.

— Ты говоришь, будто прощаешься, Батшис, — ответил ей тогда Алексиор, пораженный тем, как она сумела ощутить в нем того, кого он сам не ощущает.

— Нет, я не прощаюсь. Но жизнь меняется, и мы уже не будем прежними, — Батшис прикоснулась рукой к его щеке, потом поцеловала пальцы, сжала их в кулак и прижала к груди, — До свидания, мой брат, белый кериб.

А что он чувствовал в себе сам? В глубине души? За всеми своими душевными терзаниями? Заветное? Что?

Заветное...

Найти девушку, которая... которая может быть не захочет его принять таким, какой он теперь. Господи, пусть она захочет. Пожалуйста, пусть примет его. Она — единственное, что он хотел для себя в этой жизни.

А на самом дне, где-то на краю сознания тлела неизбывная тоска и неистребимая нужда найти птицу счастья. Птицу? Почему? У него не было ответа.

* * *

Как медленно ни полз кортеж царицы Онхельмы, вызывая ее глухое раздражение и желание выместить злобу на ком-нибудь из этих, замотанных в свои темные балахоны местных магрибах, он все-таки к ночи дополз до цели назначения.

Вообще-то государыня была в бешенстве, что эти уроды бестолковые весь день водили ее по пустыне, а теперь, вместо того, чтобы оказаться, наконец, уже во дворце, ее привозят в проклятый охотничий лагерь! Однако она мило улыбалась, пряча гнев на дне прекрасных синих глаз. Впрочем, было одно положительное обстоятельство — в лагере находился сам повелитель Магрибахарта Его Величество Теврок Блистательный. Это хоть как-то примирило Онхельму с тем, что поездка во дворец откладывается. И потом, она слышала, что этот Теврок молод и хорош собой. И неженат. А она как раз вдова. Онхельма, осознав ход своих мыслей, расхохоталась, сказав себе:

— Ну вот, ты же хотела для разнообразия выйти замуж за молодого мужчину. К тому же он царь, что само по себе неплохо! Надо присмотреться к этому Тевроку Блистательному. Нет, серьезно? Блистательный? — она снова прыснула в кулак от смеха, — Блистательный? Никак не меньше? Ну-ну, посмотрим.

Наконец встреча двух глав государств состоялась в неформальной обстановке. Государыню Онхельму пригласили в пышный разноцветный шатер, в котором ее за накрытым столом ожидал повелитель Магрибахарта собственной персоной. После взаимных приветствий и представлений началась изысканная трапеза.

— А он ничего, — была первая мысль царицы, — Милый мальчик, забавный.

Она была сама благопристойность и любезность.

А Его Величество Теврок Блистательный, весь день просидевший как на иголках от нетерпения, принял теперь вид слегка скучающего гедониста.

— Мммммммммм... — млело от невероятной красоты гостьи сердце повелителя, пока его ленивый голос произносил, — Счастлив видеть тебя в моем скромном шатре, прекрасная царица Онхельма. Надеюсь, ты простишь мне мой походный вид? Я, знаешь ли, охочусь тут на львов. Мои егеря как раз загнали двух зверей и завтра рано утром предстоит охота. Хочу пригласить тебя, если позволишь.

Что ж, она еще никогда не была на львиной охоте.

— Благодарю, Ваше Величество, я непременно приму участие.

— В таком случае, — сверкнул он глазами, прижав руку к груди и несколько выходя из образа пресыщенного и ленивого сердцееда, — Первого льва я убью в твою честь, прекраснейшая.

Онхельме оставалось только сохранять серьезную мину, что бы не расхохотаться во весь голос. Да к нему даже приворот применять не придется! Дурачок сам в капкан лезет. Она витиевато поблагодарила за честь, бросая при этом на него интригующие взгляды, а потом, сославшись на усталось, выразила желание отправиться спать.

Шатер, который для нее подготовили, был большой, красивый и совершенно сказочный, а изнутри скорее напоминал музей антиквариата вперемежку со спальней какой-нибудь гурии из гарема. Безмолвные полуодетые прислужницы, золотая ванна...

Нет, все это выглядело очень неплохо, гаремная роскошь ей понравилось. Правда, мысль о женщинах из гарема Онхельме не понравилась. Но эти проблемы можно устранять по мере возникновения. А вот что делать с повелителем? Государыня пришла к выводу, что такие вещи следует решать на свежую голову, и она подумает об этом завтра. Вот пойдет завтра на охоту, а заодно и подумает. А сейчас лучше всего хорошенько выспаться.

Удивительно, но за время своего общения с Тевроком Онхельма ни разу не вспомнила про Алексиора.

* * *

Ночью положено спать. Тем, кто не ждет нападения. Но для тех, чиь планы давно созрели, а руки тянутся к оружию — ночь самое лучшее время для действий.

Тот налет на деревню был пробным. И показал, что Страна морского берега — просто открытый огород. Заходи, куда хочешь, бери, что хочешь. О, а взять там есть что! Степные орки с северо-востока, кочевники, даже с далекого востока, из страны Ши-Зинг. Пираты с моря.

Подтянулись к границам царства банды и вооруженные отряды. Грабить, завоевывать. А как не завоевать, если страна беззащитна?

Все выжидали, не объявится ли хоть какое войско? А когда вместо войска появилась кучка деревенских увальней, кое как вооруженных тем оружием, которым они и владеть-то необучены, решили — ПОРА.

И началось вторжение.

* * *

Мариэс с тремя остальными советниками только к утру следующего дня успели доскакать до Версантиума, одеревенев от бешеной скачки не хуже повешенных. Пришлось поддерживать лошадей собственной силой, изрядно растрачивая свой резерв. Потому до Совета они так и не добрались, а вместо этого, не отвечая на расспросы, повалились спать.

А с границ между тем начали поступать тревожные вестники. То с одной, то с другой стороны, сообщая о новых нападениях.

Глава 56.

Великая царица Астинит вместе со своим сопровождением прибыла в охотничий лагерь к утру. Повелителя будить не стали. Уж как-нибудь его матушка смогла без него найти себе достойное жилище. Когда, наконец расположились, она никуда не отпустила Алексиора из своего шатра. Велела емуспать здесь же, в той части, что предназначена для приема гостей. На его смущенное бормотание:

— Но госпожа, могут...

— Что могут? — приподняла бровь царица, — Могут пойти обо мне слухи? Ха-ха... Пусть попробуют. Было бы очень забавно. Мой личный секретарь останется со мной!

— Хорошо, госпожа, — Алексиор смирился.

— Ароис, посмотри на меня.

Он поднял голову.

— Я не знаю, когда смогу проснуться после сегодняшней нервной ночи. Не хочу, мой мальчик, чтобы ты подвергался излишней опасности. Ты отсюда выйдешь только вместе со мной. Ароис, я боюсь за своего сына, но за тебя я тоже боюсь.

Он тихо засмеялся и покачал головой:

— Простите, но Вы сумасшедшая мать, Ваше Величество. Просто до сумасшествия заботливая. Вам надо было родить не меньше дюжины детей, рожать их каждый год, чтобы у Вас всегда был малыш, которого надо носить на руках.

Астинит грустно улыбнулась:

— Увы, мой супруг умер, когда Теврок был совсем маленьким.

— Но, госпожа, почему вы не вышли замуж снова?

Царица пожала плечами:

— Не знаю. Да и об этом поздно говорить. Я уже давно одной ногой в могиле.

— Что? Да Вам же... Сколько? Сорок два? Сорок три?

— Мне сорок четыре.

— О даааа! — протянул Алексиор, — Глубокая старость! Просто немощь!

— Замолчи, негодный! — фыркнула царица, но ее уже разбирал смех.

— Скажите честно, почему вы не вышли замуж снова?

— Пфффф! Кто посмеет на мне жениться?!

Да, действительно, следовало обладать большим мужеством, чтобы предложить этой великой женщине руку и сердце. Или невероятной самонаденностью.

— А если бы нашелся такой человек?

— Ну... если бы... — задумчиво проговорила царица, — Не знаю.

На самом деле ей вдруг так захотелось детей... Держать их на руках... Она ведь и в самом деле, еще молодая женщина.

* * *

Когда повелитель проснулся, ему тут же сообщили, что его драгоценная матушка, великая царица Астинит ночью прибыла в лагерь. Повелитель чертыхнулся, этого только не хватало! Хотя она всегда сопровождала его в поездках, именно сечас он вдруг начал тяготиться материнской опекой. Откровенно говоря, он ожидал, что матушка заявится к нему с утра пораньше, но время шло, царица-мать не появлялась, и он вздохнул спокойнее. Может и ничего страшного, не придется с мамой ссориться? У него еще с прошлого раза остался неприятный осадок.

Однако планы повелителя нисколько не изменились. Царица Астинит пусть остается в своем шатре, если ей угодно, а у него дела с государыней Онхельмой. С женщиной, на которую он положил свой мужской глаз. И именно сейчас этот глаз слегка скосился в сторону, чтобы взглянуть, как она гарцует на своем великолепном белом жеребце. Хороша... Она станет украшением его гарема. Главным сокровищем.

Хотя... Тут Теврок Блистательный незаметно поскреб в затылке. Ведь царица-то из-за моря, а там у них, в Забиргане, гаремов нет. Могут быть неприятности... Но Его Величество был достаточно храбрый и оптимистично настроенный мужчина, он пришел к выводу, что проблемы следует решать по мере поступления. Сейчас он собирался поразить золотоволосую красавицу своей доблестью и отвагой.

А государыня Онхельма ехала по пустыне, покрытой черноватым поблескивающим песком и в который раз радовалась, что она колдунья, и вполне может легким заклинанием сделать так, что эта мерзкая черная пыль к ней не пристанет. Потому что все кругом были будто припорошены ею.

— Понятно, почему они всегда в темной одежде, — сказала она себе.

Однако охота началась. Вдалеке раздался гневный рык потревоженного зверя — царя пустынных гор.

* * *

Ее словно что-то толкнуло во сне. Царица Астинит внезапно проснулась. Сердце колотилось как бешеное.

— Ароис! Ароис!

— Да, я здесь, — он тут же вошел на половину царицы.

— Ароис, — она задыхалась, — Ароис... Мой сын в опасности...

— Что случилось? Что Вы видели?

— Не знаю... Не знаю... Я просто чувствую...

— Собирайтесь, надо срочно выезжать вслед за ними. Охота уже началась.

В рекордно короткий срок вышколенные евнухи одели свою госпожу и подготовили ей коня. Царица изволила ехать верхом. Алексиор ехал рядом. Вскоре они увидели, нет, даже еще раньше услышали. Львиный рев, леденящий душу, утробный рык.

Не произнеся ни слова, оба пришпорили коней и рванулись вперед, значительно опередив сопровождение. Алексиор подскакал раньше, он спешился и бросился в самую гущу, подозревая, что происходит нечто, из ряда вон выходящее.

И действительно.

События, как это иногда бывает на охоте, развивались стремительно, и совсем не по тому сценарию, который имел в виду повелитель. В узком проходе между скалами лев отрезал его от остальных и теперь, рыча, наступал на него. Повелитель оказался пешим, с одним только копьем, его конь умчался и метался в панике, закрыв остальным доступ в ущелье.

Огромный разъяренный хищник скалил пасть с жуткими клыками, темно-бурая гладкая шерсть стояла дыбом, черная грива в крови. Мощные лапы скребут когтями по камню, тяжелый хвост с черной кисточкой яростно бьет по бокам, ходящим, словно кузнечные мехи. Но страшнее всего был этот утробный рык, отдававшийся животным ужасом где-то в загривке и солнечном сплетении.

Однако надо отдать повелителю должное, Теврок Блистательный не посрамил себя трусостью. Он стоял, сжимая в руках копье, следя за зверем цепким сосредоточенным взглядом.

Все это Алексиор увидел в один миг, а в другой он услышал крик царицы Астинит, еще один женский крик, и одновременно засек прыжок зверя, смявший мужчину, посмевшего угрожать ему копьем.

А дальше было то, что он не контролировал. Каким-то образом он вдруг оказался перед повелителем, а лев убежал, поджав хвост.

Когда опасность миновала, он повернулся к повелителю, протягивая ему руку, чтобы помочь встать. Однако разные неприятности отнюдь не закончились. Потому что овелитель Теврок взглянул на него затуманенным восхищенным взором, и прошептал:

— Кто ты... О, прекрасная дева с дивными белыми волосами?

Как раз в этот момент в проходе между скалами показалась Онхельма, а сразу следом за ней царица Астинит.

Все разинули рты от удивления, Алексиор утратил дар речи и пришел в священный ужас, постепенно сменившийся справедливым гневом. Подумать только! Неужели это безумие никогда не кончится?! В этой проклятой стране его вечно кто-нибудь будет принимать за женщину!

А Теврок продолжал интимно шептать:

— Кто ты, дева с ясными голубыми очами, похитившая мое сердце?

Тут Алексиора прорвало, и он стальным голосом проскрежетал:

— Я. МУЖЧИНА, — а потом отвернулся от незадачливого влюбленного и оказался лицом к лицу с Онхельмой, стоявшей метрах в десяти и видевшей своими глазами всю картину.

Она уставлась на него, начисто забыв о Тевроке, который только сейчас начал осознавать, до какой степени он облажался. Потому что до него донесся негромкий смех матушки, ее апплодисметны и веселая реплика:

— Изумительная шутка, Ваше Величество!

Да уж... Шутка удалась.

Онхельма не сводила глаз с беловолосого и голубоглазого юноши, удивительно похожего на... на... на НЕГО... Она уже протянула руку, желая коснуться его... Но...

В этот момент прямо перед ней открылся портал, и из него, заслоняя юношу с белыми волосами, вышел Мариэс. Выглядел он заросшим и усталым.

— Ваше Величество, извольте следовать за мной. Совет вызывает вас немедленно.

— Что такое...? — не могла понять Онхельма, — Зачем... Как они смеют?

— Я прошу немедленно следовать за мной, — твердо повторил колдун, видно было, что ему нелегко удерживать портал.

— Черт побери, Мариэс, объясните, в чем дело?! — взревела Онхельма.

— Вторжение! Со всех сторон! С суши, с моря! — выкрикнул он, взмахнув руками, — Война! Черт побери, поторопитесь, Ваше Величество!

— Иду, — резко ответила Онхельма и шагнула вслед за ним в портал, но взгляд ее был прикован к тому юноше с белыми волосами, удивительно похожему на...

Она ушла, но словно оставила с ним половину себя.

Пока все это происходило, весьма довольная царица Астинит, незаметно удалилась, утянув за собой Алексиора, а повелитель предавался тяжелым раздумьям, как могло случиться, что он умудрился влюбиться в мужчину. И что теперь с этим делать? Кошмар... Над ним будет смеяться весь гарем... Если они узнают. Если.

Кажется, его никто не видел, кроме того парня с белыми волосами, заморской царицы и матушки. Ну, с царицей проблем не будет, он даже поразился, насколько быстро забыл о ней, у нее у самой проблем выше крыши. Юноша этот тоже не станет болтать лишнего, не в его интересах.

Остается только договориться с матушкой.

О... Это будет непросто. Она наверняка захочет что-то взамен.

Тут повелитель Теврок неожиданно пришел к выводу, что, пожалуй, ему стоит повзрослеть, и наконец самому заняться делами государства.

С того момента, как испуганный конь сбросил его, прошло не больше нескольких минут, однако они круто изменили повелителя, заставив другими глазами взглянуть на жизнь. Даже не страх перед смертью, казавшейся неизбежной, нет, просто осознание бесполезности собственного существования. Стыд. Да, если хотите, стыд.

* * *

В своем шатре царица Астинит наконец дала волю чувствам. Сначала она долго и вкусом хохотала, Алексиор только вздыхал и укоризненно смотрел на нее. Потом, когда смеховая истерика пошла на спад, смогла выдавить сквозь слезы:

— О, поверь, я никогда ему этого не забуду! 'Кто ты, о, прекрасная дева?' — передразнила она, — Это будет ему дорого стоить!

— Не делайте этого, прошу. Хотя бы из уважения ко мне, — тихо сказал Алексиор.

Она мгновенно стала серьезной и внезапно встала перед своим личным секретарем на колени.

— Что вы...

— Моя благодарность тебе не знает границ. Никогда я не смогу за нее расплатиться. Никогда, владыка.

— Встаньте сейчас же, вас увидят, — он тут же поднял ее, озираясь по сторонам.

— Прости, ты не хочешь об этом говорить... Прости.

— Не то, чтобы не хочу. Я сам не понимаю, что произошло. Как я вдруг оказался там?

Астинит глянула на него и деликатно попыталась объяснить то, что она видела в нем своим даром распознавать истинную суть вещей:

— Как? Это просто то, что есть в тебе теперь, — она коснулась его белых волос, — Ты ведь понимаешь, о чем я? Это вторая сущность, великая, могущественная.

— Не знаю. Я не ощущаю в себе никого.

— Совсем?

Он поморщился:

— Иногда чувствую далекие отголоски переживаний. Или мечты. Какую-то нужду.

— Он ведь дракон, — прошептала царица, заглядывая в его необычные глаза, — И он отдал тебе себя, когда ты просил его о помощи. Думаешь, каждый из тех, кто имеет право носить ваши символы власти, мог призвать дракона своей кровью?

Этого Алексиор не знал, о вообще ничего такого о символах власти Страны морского берега не знал, он просто был беззаботным царевичем... Когда-то.

— Чтобы ты знал, Ароис. Призывать его своей кровью пытались многие, да только явился он только к тебе. Почему? Не знаешь?

И этого юноша не знал. Он развел руками и спросил:

— Может быть, потому что я самый безнадежный и бестолковый среди всех?

Царице оставалось только рассмеяться, а Алексиор спросил:

— Так значит, это дракон... — однимигубами прошептал он.

— Да, — ответила она, подтверждая.

Конечно, это надо было еще переварить, и он с этим разберется. Но потом. И наедине с собой.

— А скажите-ка, госпожа, у какой царицы имеется в личных секретарях морской дракон? — проговорил он, вопросительно подняв бровь.

Оценив сказанное, царица Астинит сперва застыла от изумления, а после выдала интересную мысль:

— Вот потому, мой личный секретарь, я не вышла замуж снова. Кто посмеет жениться на женщине, у которой в личных секретарях ходит дракон?

Однако время шуток истекло. Снаружи доносился шум голосов и беготня. Алексиор сказал:

— Моя госпожа, мне нужно ехать.

— Туда? Я понимаю. Что ж... Счастья тебе, мой мальчик. И я надеюсь, мы еще встретимся.

На глаза женщины навернулись слезы, она вдруг обняла его крепко-крепко, а потом толкнула в сторону выхода из шатра.

— Иди!

Через секунду это уже снова была несгибаемая, властная великая царица, стальным голосом раздавашая указания своим евнухам, которые мгновенно возникли в шатре словно ниоткуда. Багаж Алексиору собрали за десять минут. А от себя царица материнским сердцем добавила несколько милых мелочей и солидный мешочек, набитый золотом. Дракон там он или не дракон, рассуждала она, а на первое время пригодится.

* * *

А шум в лагере стоял знатный. Еще бы! Внезапно исчезла государыня Онхельма. И никто, кроме самого повелителя Теврока Блистательного, его матушки, царицы Астинит и ее личного секретаря не видел, что произошло. Делегация Страны морского берега требовала разъяснений.

Не то, чтобы они сомневались, что государыня Онхельма могла уйти порталом назад в Версантиум, но, как утвержал офицер ее личной стражи, там был еще один свидетель. Лев. Так вот, офицер считал, что лев мог бы многое рассказать о последних минутах пребывания государыни Онхельмы на гостеприимной земле Магрибахарта.

Эти вежливые дипломатические намеки и препирательства могли затянуться надолго, но тут у Его Величества Теврока Блистательного возникла гениальная мысль призвать на помощь сильнейшего колдуна Магрибахарта. Это, конечно заняло определенное время, но старец-отшельник на зов молодого повелителя явился. Хотя царицу Астинит всю жизнь игнорировал (видимо сказывался присущий старому колдуну некий мужской шовинизм, что само по себе неудивительно, ведь Магрибахартом всегда правили только мужчины).

Явился колдун порталом. По просьбе своего царя он наглядно продемонстрировал всем ретроспективную реконструкцию событий, имевших место во время охоты, правда, повелитель просил его убрать звук. Как вы понимаете, по личным причинам. А потом он через кристалл показал, как царица Онхельма в сопровождении Мариэса входила во дворец в Версантиуме.

— Я надеюсь, теперь вопрос исчерпан? — обратился к заморской делегации повелитель.

А колдун от себя лично добавил, что мог бы доставить означенную делегацию прямо к кораблю на побережье. Ибо, как он сказал:

— У вас в стране война. Каждый, умеющий сражаться, будет на счету.

Осталось только поблагодарить за гостеприимство и воспользоваться любезно оказанной услугой. Все собрались по-военному быстро и через час были на корабле, готовые выходить в плавание.

Алексиор стоял на палубе 'Евтихии' впервые. Подумать только, это ведь был когда-то его корабль... Подарок на день восемнадцатилетия. И имя, что он дал ему сохранили. 'Евтихия'...

Удивительно, что за извращенная, злая и больная фантазия у этой жещины. Уничтожить его, убить безжалостно его друзей, его мать, Вильмора. В исчезновении Евтихии он теперь тоже подозревал Онхельму, и только какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что девушка жива. Да и дракон, которого он почти не чувствовал внутри, подтверждал это. И после всего этого...

Он вспомнил, каким взглядом на него смотрела Онхельма, с какой странной жаждой, будто он необходим ей как воздух. Алексиора передернуло от овтращения.

Не хотелось больше в этой мерзости копаться.

Просто надо вернуться домой, потому что там война и его народ в опасности. И как сказал тот колдун, каждый, умеющий сражаться, будет на счету. Конечно, новой встречи с Онхельмой не избежать, им еще предстоит схлестнуться, но не об этом ему хотелось сейчас думать.

Сейчас 'Евтихия' под всеми парусами набирала ход, направляясь к родному берегу. Может быть, это станет его первым шагом на пути к Евтихии? Алексиор почувствовал тянущую тоску внутри и понял, что принадлежит она именно дракону.

И кстати, раз уж они вместе, пора им наконец поговорить.

Глава 57.

Из портала Мариэс вывел Онхельму в маленькую комнатку, куда было натащено отовсюду разных накопителей.

— Мариэс, может, все-таки расскажете мне нормально, что происходит?!

— Сейчас сами увидите, Ваше Величество, — мрачно ответил он и повел ее на дворцовую галерею, с которой открывался широкий вид на море.

Да... Весь горизонт был засорен разнообразными парусными посудинами. К берегу они не подходили. Пока. Но сам вид пиратской флотилии оказывал психологическое давление.

— У нас сильный флот. Но в основном торговый. Да, 'торговцы' имеют на вооружении пушки и экипажи достаточно опытны, чтобы оказать сопротивление пиратам, — отрывисто и резко говорил он, — Но одиночным кораблям. Никогда еще подобная опасность не грозила Версантиуму с моря! Никогда...

Он замолчал, сжав кулаки и тяжело дыша. Онхельма взглянула на советника, оценив его напряженное и подавленное состояние, и проговорила:

— С этим мы справимся. Нужно всего лишь больше накопителей. Велите срочно собрать все крупные драгоценные камни. Что еще?

— Еще? — воскликнул он, — Орки на севере и востоке, кочевники, отряды даже из далекого Ши-Зинга появились.

— Как далеко они проникли вглубь страны?

Сейчас Онхельма не выглядела слабой женщиной или безвольной, или, упаси Боже, испуганной дурой. Сейчас это была собранная, уверенная в себе воительница. Мариэс даже поразился перемене.

— Пока только в несколько приграничных деревнях, — ответил он.

— Хорошо. Мы и с этим справимся своими силами. Накопители, Мариэс. Мы займемся этим днем, а ночью...

Лицо ее исказила злорадная ухмылка, от которой Мариэсу захотелось поежиться.

— Но у нас не хватит никаких резервов, наполнить столько накопителей в такой короткий срок! — воскликнул он.

— Преступники, осужденные на казнь.

— Но где их взять?!

Тут она воззрилась на него как на слабоумного и прошлась по галерее. А потом встала напротив и начала отчитывать, как мальчишку.

— Помнится, когда я уезжала, я оставила распоряжения Совету? Они что, не выполнены? Я вас спрашиваю?

Какое-то наваждение. От зловещего огня ее синих глаз Мариэса бросило в дрожь, но мужчина поборол невольный страх усилием воли и ответил:

— Меня на Совете не было, когда вы отдавали распоряжения. Разумнее будет спросить у тех, кому вы непосредственно приказывали.

— Вы забываетесь, Мариэс, — прищурилась она.

Но тут колдун неожиданно оказался слишком близко и, взглянув ей в глаза, проговорил:

— Никак нет, моя государыня.

А потом развернулся и ушел.

— Куда? Я вас не отпускала.

— Исполнять ваши распоряжения, Ваше Величество, — ответил он, не оборачиваясь.

— Наглец, — проворчала царица.

Однако он произвел на нее впечатление. Ей всегда нравились грубоватые, сильные мужчины.

Преступников, арестованных за время отсутствия царицы, оказалось трое. Мариэс доставил ей поднос с самыми крупными драгоценными камнями, какие удалось найти, и попросил позволения уйти. На удивленный вопрос царицы коротко ответил:

— Заряжать накопители.

— А чем я, по-вашему, тут собираюсь заниматься? Могли бы помочь.

— Простите, не хочу вам мешать, кроме того, у меня есть свои возможности, — проговорил он, одарив ее хмурым взглядом.

Она отпустила его жестом, и долго смотрела вслед. Пожалуй, к этому Мариэсу стоит приглядеться. Она даже слегка улыбнулась.

Потом, оставшись одна, невольно вспомнила того юношу с белыми, как только что выпавший снег, волосами. Его странные голубые глаза со звездой вокруг зрачка. Он был удивительно похож на Алексиора. Но вместе с тем, он не Алексиор. Она каким-то образом почувствовала.

А еще поразилась тому, как могло случиться, что она, оказавшись в этом чертовом Магрибахарте, начисто забыла обо всем. Это же надо... Подумывала даже выйти замуж за того мальчишку Теврока. У него же полный гарем наложниц! Тут Онхельма прыснула в кулак, вспомнив, как повелитель объяснялся в любви тому беловолосому красавцу. Да...

И все-таки.

Более чем странно. Она ведь ехала в эту страну с вполне определенной целью — найти наследника и захватить его. А в итоге... В итоге — одни бабские глупости и бесполезная трата времени. Да еще сердце щемит, жалая еще хоть раз увидеть того юношу, дотронуться до белых волос, заглянуть в его какие-то нечеловеческие глаза. Увидеть его тело, касаться его, ощутить...

— Довольно! Не теперь! — приказала она себе и занялась накопителями.

К вечеру все они были полны, правда, это стоило жизни всем троим заключенным. Чуть позже появился и Мариэс. Неизвестно, как ему удалось, но он принес почти столько заполненных накопителей, сколько было у нее. Онхельме оставалось только подивиться и благосклонно взглянуть на него.

Ну что ж. К ночи они готовы.

— Каковы будут наши действия? — спросил колдун.

— Ну... Как по-вашему, что эффектнее всего выгляди ночью?

— Огонь.

— Вот мы и применим огонь.

Он уже видел как-то раз, как она применяет огонь.

— Откуда начнем?

— С северных границ. Там нас точно не ждут.

Колдун ничего не ответил, подхватил свой кожаный мешок, набитый накопителями, и открыл портал.

* * *

Алексиор так и не ушел с палубы, просто присел в уголке, за свернутыми канатами. Там его не было видно никому, юноше почему-то хотелось на всякий случай спрятаться, предстоящий разговор основательно напрягал его. Все-таки то, что ты не сам-один живешь в своем теле, а делишь его с гостем, было тяжело принять.

— Астерион, — негромко обратился он вглубь своего сознания.

И почувствовал даже не ответ, но внимание с другой стороны.

— Мне нужно поговорить с тобой.

Неохотное и какое-то несмелое движение внутри его сознания, потом молчаливое согласие.

— Если ты не станешь мне отвечать, разговора не выйдет, — сказал Алексиор.

— Хорошо, — пришло из глубины.

— У меня есть вопросы.

— Задавай.

— И ты честно ответишь?

Мимолетное ощущение страдания и неуверенности.

— Да, отвечу.

— Это был ты, тогда, со львом?

— Да. Ты же просил помощи.

— И теперь ты будешь вот каждый раз кидаться мне на помощь?

— Нет, только когда ты действительно будешь в этом нуждаться.

Что ж это логично. Это даже...

— Скажи, почему я не чувствовал тебя раньше? Почти?

— Я не хотел мешать тебе своим присутствием.

— Столько жертв с твоей стороны. Зачем? Тебе ведь все-таки что-то от меня нужно?

— Только чтобы ты принял меня и сделал частью себя.

Всего лишь. Однако...

— Тогда нам следует побольше общаться. Согласись, трудно сделать частью себя незнакомца.

— Хорошо. Просто... Я боялся вызвать у тебя отторжение.

— Ладно, тогда давай знакомиться, — сказал Алексиор, — Я человек, меня зовут Алексиор и мне скоро исполнится девятнадцать лет.

— А я морской дракон, меня зовут Астерион, и я не знаю, сколько мне лет. Наверное, очень-очень много. Потому что я помню те времена, когда людей на берегах этого моря еще не было.

— Угу, — протянул Алексиор, — И все-таки, ты обещал отвечать честно. Скажи, зачем сам морской дракон, древний и могучий, как я не знаю что, пожелал стать частью такого ничтожного неудачника как я?

Будто тяжелый вздох пришел из глубины сознания.

— Ты представляешь себе, что такое одиночество?

Алексиор кивнул своим мыслям, да он знал, что такое одиночество.

— Но почему такой неудачник как я? Кругом полно достойных.

На это последовало подобие легкой улыбки.

— Позволь мне самому судить, кто чего достоин.

— Ладно, но ты все-таки не ответил, древний, ничего, что я так тебя зову? Почему человек и почему я?

Была попытка скрыться или уйти от ответа, потом досада и неуверенность, а потом говоривший словно решился:

— Я смогу найти свою любовь, только если стану человеком.

— Что? А я тут причем? — выпалил Алексиор, — Хотя, знаешь, я тоже ищу свою любимую. Тут мы с тобой похожи.

— Вот видишь, — пришло странное облегчение из глубины сознания.

А у Алексиора проскользнуло убеждение, что он что-то упускает, какую-то важную мысль, догадку. Но это было мимолетно. Он вернулся к разговору:

— Послушай, древний, одного из нас завут Алексиор, другого Астерион... Может, придумаем себе какое-то одно новое имя? Все равно я теперь не похож на себя прежнего. Вон, даже Онхельма не узнала.

— Я не хотел навязывать тебе подобные мысли, но если ты хочешь... Мне было бы приятно. А эта колдунья не узнала тебя, потому что не видит дальше своего носа. И кстати, как тебе имя Алексостерион?

— Что?! Алексостерион?! Да ни в жизнь! Язык сломаешь, — захохотал Алексиор, — И долго ты думал, древний, пока придумал это?

— Не хочешь и не надо, — фыркнули изнутри.

— Ладно-ладно, не обижайся. А что если мы будем... Астерилисиор?

— Сам носи такое имя!

— Да, ты прав, надо хорошенько подумать, — весело признался парень.

Пожалуй, дружба началась.

В этот момент он ощутил странное. Какой-то призыв. И сам не понял ничего, как вдруг оказался на песчаной отмели за большой одинокой скалой.

— Что? Что это? — поразился юноша ощупывая неизвестно откуда взявшийся длинный и широкий белый плащ.

— Прости, не успел сказать. Ты ведь теперь шаман морского народа.

Алексиор просто онемел.

— И когда к тебе придет достойный, ты должен будешь выслушать его. И рассудить.

— О... Как я буду судить... Я же сам ничего не знаю. Да и молод я судить других. И глуп.

— Я помогу. Во-первых, добирается сюда только человек с чистым сердцем. А во-вторых, он должен дать тебе что-то. Вот по тому, что тебе отдадут в дар за исполнение своего желания, ты и будешь судить о душе того, кто к тебе приходит.

— Но как я буду исполнять их желания? Ты подумал? Я же просто человек!

— Алексиор, ты будешь просто молиться, а исполнит желание Создатель. Это ведь возможно для тебя? Это же не трудно? А потом ты вернешься туда, где был до этого. На корабль.

— Да, — успокоился Алексиор.

— А сейчас накинь капюшон, никто не должен видеть твоего лица, и зажги костер. Человек уже ступил на песок.

— Зажги костер! А как?!

— Просто подумай об этом.

В общем, все оказалось не так уж сложно. Вскоре из-за скалы показался проситель. В нем Алексиор узнал того колдуна, что приходил порталом за Онхельмой.

* * *

Корабль Шираса 'Изамбир' имел замечательные скоростные качества, царица выделила ему один самых лучших и быстроходных. Он незаметно подошел к высоким берегам Версантиума и затаился за скалами. Каково же было изумление Шираса, когда он увидел целую флотилию разномастных парусников, скопившихся в море напротив входа в портовую гавань. Крайне неприятный сюрприз. Сердце сразу сжалось тревогой, его рыжеволосая красавица там, в порту. Известное дело, что может произойти, если город захватят пираты.

Но переть на рожон тоже не имело смысла, он решил дождаться ночи и только потом пытаться проникнуть в город. А пока посовещался с капитаном и тот приказал сменить все паруса на темные. И не спускать глаз с флотилии пиратских кораблей.

Непрерывное бдительное наблюдение за разномастными кораблями, засевшими вокруг портовой гавани как хищные птицы, принесло свои плоды. Удалось выяснить, что не все они имеют тяжелое вооружение, таких, мощных и напичканых пушками, как 'Изамбир' было не больше десяти. Остальные в основном мелкие пиратские суденышки, которые следовали за большими кораблями, как стая шакалов за тигром. Но все они были одинаково опасны, потому что головорезы, плававшие на этих кораблях, всегда славились бешеной отвагой и жестокостью, терять им нечего, по ним и так веревка плачет. Вынужденное бездействие жилы вытягивало из Шираса, но он терпеливо ждал темноты.

Однако пока с корабля велось наблюдение за пиратами, без должного внимания не остались и они сами. Давным-давно, еще только гордый 'Изамбир' появился на горизонте, об этом уже было доложено в штаб Джулиусу. Естественно, за ними тут же выставили слежку, уж очень странно они смотрелись, прячась среди скал. Как тут не заподозрить самое худшее?

В общем, как на борту 'Изамбира' вдруг появились полуголые пооруженные до зубов головорезы, ни капитан, ни команда заметить не успели. Их просто взяли очень быстро и ловко, практически без сопротивления. Было убийственно досадно, можно сказать, оскорбительно досадно.

Ширас готов был рвать и метать, оттого что проявил такое преступное легкомыслие. И что удивительно — никакого корабля, с которого бы появиться эти лихие ребятки, поблизости не наблюдалось. На палубу поднялся пожилой мужчина в потертой кожаной одежде и выцветшим цветным платком на голове, перед которым все расступились.

— Капитан, — понял Ширас, пытаясь освоботься.

Сталь тут же прижалась плотнее к его горлу. Джулиус, а это был именно он, внимательно оглядел корабль и захваченную команду, и произнес:

— Темнокожие. С 'черного берега', — потом смачно сплюнул, и добавил уже на языке магрибов, — Что, и вы пришли сюда по наши души? Грабить?! Стервятники. Но не видать вам нашего города Версантиума как своих ушей.

— Эй, ты говоришь по-нашему?

— Как видишь, — отвечал Джулиус.

— Послушай, мы пришли помочь! Мы будем сражаться на вашей стороне.

Джулиус хмыкнул:

— Складно поешь, что, не хочется в петлю?

— Не смей оскорблять меня, старик! — вскипел бывший бандит, он неожиданно извернулся, смог вырваться и, тыча в него пальцем, выкрикнул, — Я здесь, потому что меня послал мой друг! Помочь! Я должен был найти тут одного человека и вывезти отсюда в безопасное место!

Вид безоружного мужчины, нисколько не боявшегося направленных на него клинков, произвел на Джулиуса определенное впечатление. Ширас стоял, гневно сверкая глазами, и ждал ответа.

— И как зовут того человека, которого ты должен был вывезти в безопасное место? — спросил он прищурившись.

— Мой друг сказал, его зовут Голен.

— Голен... — задумчиво наморщил лицо старый Джулиус, — А зачем твоему другу этот Голен? Что ему от него нужно?

— Он сказал, что это единственный оставшийся в живых из его друзей детства.

Старого контрабандиста пробрало неожиданной дрожью.

— Как... зовут того твоего друга?

— Ароис, -последовал ответ,— Но я не думаю, что это его настоящее имя.

— Очень молодой, высокий, красивый, волосы...

Ширас кивнул:

— Да, это он.

Джулиус внезапно опустил голову и подбоченился, а потом приказал, махнув рукой:

— Этого не трогать.

И зычным голосом заорал:

— Голен, тут к тебе пришли!

Каково же было удивление Шираса, когда на борт 'Изамбира' плавно вплыло по воздуху кресло, в котором сидел молодой парень, и зависло над палубой. Ничего себе... Колдун!

Парень переводил взгляд с Джулиуса на чужестранца:

— Ко мне?

Поборов невольное изумление, Ширас выступил вперед и, приложив руку к сердцу, обратился к тому, что умел летать по воздуху прямо в кресле:

— Да, мой друг сказал, чтобы я вывез тебя и твою девушку отсюда в Магрибахарт. Там вы будете в безопасности. Переведи, — обратился он к старику.

Когда старый Джулиус перевел, один из его людей, молодой парнишка, вдруг выступил вперед, снимая с головы широкий платок, закрывавший пол лица, и сказал:

— Прости, но никуда мы с тобой не поедем! Видишь, у нас тут война?! Враги кругом!

— Нильда! — рявкнул дед, — Как ты посмела лезть сюда?! Непослушная девчонка! А ты куда смотришь?! Еще муж называешься!

Общий комизм ситуации не мог не вызвать громовой хохот со всех сторон. Однако дед злился всерьез. Он продолжал отчитывать Нильду и распекать Голена. На что юный головорез, оказавшийся на самом деле девчонкой сделал невинное лицо и просто ответил:

— Дедушка, об этом мы дома поговорим.

Ширас ничего толком не понял, кроме того, что парень неожиданно оказался девкой, да еще и пререкался с капитаном. А девица вдруг ни с того ни с сего разъярилась:

— И вообще, где обещанный тобой священник?!!! Когда наконец мы с ним, — она указала пальцем на парня, давившегося от смеха в своем кресле, — Поженимся? Нас так поубивают раньше!

Тут Ширас решил вмешаться и обратился к старику:

— Уважаемый, если мы выяснили, что не враги друг другу, не могли мы уже продолжить нашу беседу в мирной обстановке? Кроме того, мне нужно срочно попасть в город, и сделать это тайно.

— Зачем? — насторожился Джулиус.

Ширас замялся, но потом все же высказал:

— Мне нужно найти девушку. Она дочь поварихи из той таверны, что в порту.

— Э?! Так ты и есть тот чужестранец-магриб, что принес тогда вести о...

— Да, это я.

— Так бы сразу и сказал!

Старый Джулиус развернулся и приказал своим людям:

— Отпустить всех, это свои.

А потом, обращаясь к Ширасу и его людям:

— Добро пожаловать в фиорды, уважаемые!

Команда 'Изамбира', да и отряд Шираса, с откровенным напряжением наблюдавшая до этого за развитием событий, наконец, слегка расслабилась. Как оказалось, цель их путешествия сама нашла их, однако это не упрощало общую задачу. Потому пиратская флотилия вокруг города выглядела зловеще, и ничего хорошего не предвещала. Корабль отвели в относительно безопасное место, в бухточку, где волнение не ощущалось так сильно, и оставили ждать на рейде. А Шираса вместе с его полусотней бойцов пригласили проследовать за ними в фиорды.

Откровенно говоря, у ребят Ширас, да и у него самого слегка глаза повылазили от нервного напряжения, пока они по пенящемся и крутящимся волнам проникали в эти узкие проливы, утыканные острыми камнями, как акулья пасть. Доблестный бандит не раз уже начинал молиться за свою не совсем праведную душу, думая, что их сейчас в щепы разобьет об острые скалы, но устье фиордов они миновали на удивление легко и без неприятных происшествий. Видя его изумление, Джулиус сказал:

— В эти проливы может войти только друг. Понимаешь, о чем я?

Ширас кивнул. Однако, сколько загадок таит в себе высокий берег Забиргана. Но сейчас, когда они более или менее выяснили, кто есть кто, его волновала собственная проблема, очень волновала.

— Я бы хотел поскорее попасть в город, — сказал он.

Джулиус бросил на мужчину взгляд из-под бровей и пробурчал:

— Потерпи, чужестранец, ты же понимаешь, надо дождаться темноты. За нами и так постоянно как коршуны охотятся ребятки из береговой стражи. Да еще шпионов развелось... — он непечатно выругался, — Опасно. Понимаешь?

Ширас понимал. Но чем дальше, тем больше почему-то беспокоился за свою красноволосую красотку.

— Вот разместим твоих ребят, пристроим к делу, — продолжал Джулиус, — А там посмотрим. Тебя как зовут, кстати?

— Зови меня Ширас, уважаемый. А как твое имя?

— Я Джулиус, — важно ответствовал старый контрабандист.

— Что-то подсказывает мне, уважаемый, что ты неплохо знаком с ремеслом пирата? — заметил, прищурившись, бывший бандит.

Старый контрабандист хмыкнул:

— А мне кажется, уважаемый, что ты тоже имеешь отношение к нашему ремеслу?

Оба расхохотались. Известное дело, Рыбак рыбака, контрабандист — бандита...

Глава 58.

На самом деле, решение не идти на 'Изамбире' прямым ходом в порт Версантиума, было самым верным. Это стало ясно с наступлением темноты.

Ширас, который уже давно изводился от нетерпения, вместе с Джулиусом и еще несколькими парнями отправился тайной тропой вдоль берега в город. Оборону фиордов оставили на юного колдуна, который уже вполне уверенно 'держался в седле', как он выразился сам. Голен за время, прошедшее с последней атаки, полностью восстановился, к тому же он теперь много экспериментировал с водой, пока она не стала ему полностью послушна, так что теперь он при случае мог бы сдержать удар колдуньи, не растрачивая своего резерва.

Они были уже где-то на полпути к городу, когда началось ЭТО.

С берега поднялась волна пламени и, стелясь над водой, направилась в сторону стоявших на рейде пиратских кораблей. Первыми запылали мелкие суденышки, стоявшие ближе всего к берегу. Их было множество, и как ни странно, они, приняв на себя огненный вал, задержали пламя на какое-то время, дав остальным возможность уйти в море, за пределы досягаемости.

— Колдунья, — сплюнул сквозь зубы Джулиус, однако он не мог не признать, что пиратов, как реальную угрозу с моря, надо было разогнать.

Получалось, что сейчас они некоторым образом сражались на одной стороне. Однако, по непонятной причине, ему было безумно жаль людей, горевших заживо на этих суденышках, потому что колдовской огонь нельзя потушить обычной водой. И они, прыгая в воду в поисках спасения, продолжали гореть и там. Они же не успели принести никакого вреда. Да, возможно, у них были планы напасть на город. Но за те преступления, что еще не совершены, а может, и не будут совершены, обречь их всех на ужасную смерть...

— Наверное, все дело в жестокости, — подумал старый контрабандист, а потом прикрикнул на остальных, что застыв, вглядывались в картину пожара, — Чего встали, вперед!

И они двинулись дальше в полном молчании, еще быстрее, чем раньше. А Джулиус по дороге не мог отделаться от мыслей про того мужчину, что явился среди бела дня к нему в фиорды с просьбой отвести его к шаману морского народа. Среди бела обычно просители не приходят. Ночью. Они приходят ночью, прячась в темноте.

Но, раз уж фиорды пропустили его, Джулиус не мог отказать. Он отвез его к скале, и да, шаман ждал его. Значит...

А черт его знает, что это значит...

* * *

Несколько переходов порталом — и от вражеских отрядов, вторгшихся на территорию Страны морского берега, остались лишь паленые кости. Разумеется, вместе с этими людьми сгорели и лошади, и окрестные поля, и сады, и вся живность. А кое-где и местные жители. Потому что Онхельма не желала тратить время на то, чтобы отделять 'зерно от плевел'. И отряды, вставшие на постой в приграничных деревнях, были уничтожены вместе с деревнями.

Мариэс был в ужасе. Когда он выразил свое возмущение, что они уничтожили своих же людей, Онхельма только фыркнула:

— Ерунда, народятся новые. Зато теперь эти орочьи отродья и прочая шушера к нам больше не посмеют соваться.

— Боже мой, — подумалось колдуну, — Мы уничтожили гораздо больше своих людей, чем могли бы эти захватчики! Такой ущерб...

К тому же он заметил, в одной из деревень играли свадьбу. Не важно, что это был орк! Захватчик он или нет, а местная девушка пожелала выйти за него замуж! А они сожгли и их, и всю деревню! А потом эта кошмарная сцена с горящими кораблями. Когда люди продолжали заживо гореть в воде. Их крики до сих пор стояли у него в ушах.

А ведь эта женщина, царица, явно испытывала наслаждение! Его уверенность в том, что он собирался сделать, только окрепла.

Когда все закончилось, царица Онхельма пожелала отправиться к себе, милостиво отпустив Мариэса спать. Спать! Да как можно спать после такого?! Он отправился прямо к одному из старейших советников, надо было созвать Совет прямо с утра. И пригласить на него государыню.

* * *

До старого причала в порту команда Джулиуса добралась без приключений, да и береговая стража в этот момент была занята, вылавливала тех, кому все-таки удалось спастись с тех пиратских суденышек, и прямым ходом отправляла в застенок.

Добравшись до старого причала, команда разделилась, чтобы не привлекать внимания. Дальше лучше по одному. Ширас, двигаясь быстро и незаметно, пробрался к таверне и вошел в нее со двора. Он запомнил этот второй выход еще с прошлого раза. Но входить в зал не стал. Притаился за дверью и заглянул через щелку внутрь. Народу было немного, среди тех, кто там сидел Ширас безошибочно смог определить двоих стражников, остальные казались просто посетителями.

Он узнал того, кто работал сегодня разносчиком, это был Тимотэ, сын кухарки. Подождав, пока тот подойдет близко к двери, Ширас его шепотом окликнул. Тот даже не дернулся, но через секунду взглянул в сторону двери. Потом незаметно огляделся и сделал знак, ждать его на улице. Ширас вышел.

Несколько минут спустя из двери, выходящей во двор появился Тимотэ. Вопросительно уставился на него:

— Чего тебе, чужестранец?

— Я хочу видеть твою сестру.

Тимотэ хмыкнул и присвистнул.

— Да что ты?

— Тимотэ... — видимо в голосе Шираса, а может, в его глазах появилось нечто такое...

Дюжий парень рассмеялся:

— Ладно, сейчас скажу матери. Жди здесь.

Ожидание далось мужчине нелегко, но кухарка Дениза появилась довольно быстро. Она взглянула на него подбоченившись:

— Чего приперся?

— Хочу жениться твоей дочери, на Фелиде, — выдал несколько угрожающе Ширас, уже понимая, что тетка будет всячески упираться, а потому отступать он был не намерен.

— Да? — она прищурила один глаз.

— Да. Я готов жениться даже в вашем храме, — тетка молчала, а он замер в ожидании ответа.

— А как же твой гарем?

— Нет у меня гарема! — в сердцах выкрикнул Ширас.

— Не ори, — выдала Дениза, — Не на базаре. Поклянись.

— Клянусь чем угодно! Нет у меня гарема, — ответил Ширас.

— Ладно, — она еще раз просканировала его подозрительным взглядом, потом позвала, — Фелида, выходи! Твой черномазый явился.

Из коридорчика появилась прекраснейшая в мире девушка, яркие волосы которой, казалось, светились в темноте. Так, во всяком случае, этот момент всегда потом вспоминался Ширасу. Шагнула ему навстречу и, глядя в его глаза, прошептала:

— Ты вернулся. Не солгал...

Он взял ее руки в свои и только собрался ответить, как во двор таверны стали вбегать стражники.

Ширас среагировал мгновенно. Толкнул девушку за спину, одновременно выхватывая саблю, и шепнул Денизе:

— У старого причала меня будут ждать, уходите с ними. Уходите быстро! Поняла!

Денизе не надо было повторять дважды, она схватила Фелиду, которая все порывалась метнуться к Ширасу, юркнула куда-то между мелких дворовых построек, крича во все горло:

— Тимоте, уходим!

А сам Ширас в это время ожесточенно рубился со стражниками, которых становилось все больше и больше. И, в конце концов, они его взяли, но, слава Богу, он дал время женщинам спастись. Узнав в нем того самого чужестранца, за которым велела следить государыня, стража тут же отправила его в одиночную камеру в застенке. Надо сказать, это была честь, потому что застенок был переполнен.

Ночью старая кухарка портовой таверны Дениза вместе с Фелидой и Тимотэ были уже в фиордах. Фелида крепилась, но слезы текли у нее из глаз от страха за судьбу чужестранца, который каким-то образом успел врасти в ее сердце. Дениза смотрела на это, смотрела, а потом со вздохом сказала:

— Не плачь, дочка. Мы его вытащим. Раз уж этот черномазый так тебе дорог. Ну, будут у меня черномазенькие внучатки... Э-хе-хе... Что ж поделаешь.

Фелида улыбнулась сквозь слезы, а у старухи созрел план. Она помяла пухлой рукой щеку, прикидывая, все ли верно придумала, а потом пошла к Джулиусу.

* * *

Когда проситель, тот колдун, ушел, Алексиор еще долго стоял в расселине, прижавшись спиной к скале. Не хотелось открывать глаза.

— Что мне теперь делать с тем, что я узнал?

Вопрос был к собственной совести, но ответил на него голос из глубины сознания. Голос Астериона.

— Это как тайна исповеди. Ты должен помолиться и забыть об этом. Потому что дальше воля Создателя.

— Но как?! Как?! Тебе хорошо говорить! Ты дракон! А я же человек, как я смогу все забыть и просто жить дальше?! Это ведь касается моей страны! Моей!

В ответ пришла грустная усмешка.

— В эту страну я вложил часть своей души. Думаешь, мне безразлично? И столько лет выслушивал просителей просто от нечего делать?

— Прости. Прости. Мне просто тяжело справиться...

— Это ничего, это пройдет. Ты сможешь принять верное решение.

— Ну хоть подскажи! Как мне его принять?

— Вспомни, что он отдал, чем готов пожертвовать?

— Да... Да... Хорошо. Я, кажется, понял.

Алексиор несколько раз глубоко вздохнул, потом открыл глаза и... Нет. Это даже не облеклось в слова, это было нечто неизреченное, но имевшее смысл. Такое, что может услышать только Создатель.

Из глубины души пришло одобрение и странная фраза:

— Никогда не думал, что это так закончится.

— Что закончится?

— Ничего, нам пора обратно на корабль.

В следующее мгновение они были уже на палубе 'Евтихии'. Будто ничего и не было. Однако же произошедшее изменило Алексиора навсегда. Вот так, решать чью-то судьбу, решать кто чего достоин...

Маятник его судьбы качнулся в очередной раз.

Он стал кем-то, кого не существовало раньше. Теперь уже не был ни царевичем Алексиорм, ни изгнанником Ароисом, он сам еще не знал, кто он и что он. Но у этого нового 'Я' были серьезные обязанности, а впереди лежал совсем непростой жизненный путь. И будущее, которое хоть и казалось столь же 'привлекательным', как морская бездна, но все же таило в себе надежду.

До берегов родного Версантиума оставалось плыть сутки с небольшим, если не изменится попутный ветер.

* * *

Эта мысль пришла Евтихии еще ночью, она еле дотерпела до утра, а рано-рано на рассвете отправилась на поиски.

— Нириель, — в этот раз она даже вылетела из того ущелья, в котором упорно сидела почти весь год, — Нириель!

— Чего, пернатая сестричка, — молодой водный дух вынырнул на зов голубки.

— Нириель, — она уселась на острую вершинку обломка скалы, вокруг которой пенились волны, и вид у нее был довольно загадочный, — Какой сегодня день?

— Евтихия, неужели голуби интересуются календарями? — водный изобразил лукавое удивление.

На самом деле он был рад, что она перестала тоскливо тялиться в одну точку на горизонте и решила как-то начать жить заново.

— Некоторые интересуются, — с нажимом проговорила девушка-птица, — Так ты мне скажешь? Или спросить у Фаэта?

— У этого воздушного? Пфффф!

— Я здесь, — раздался веселый голос воздушного.

Водный Нириель аж перевернулся в волнах:

— Тебя никто не звал! Проваливай, давай!

— Даааа, — протянул молодой дух воздуха, — А мне казалось, я слышал свое имя?

Дух воздуха Фаэт успел подружиться голубкой, с подопечной Морфоса. Вообще-то, сначала он просто выполнял распоряжение древнейшего из чистого уважения и субординации, но общаться с ней было так интересно, что он и не заметил, как втянулся. Птиц Фаэт знал очень хорошо, естественно, он ведь был ветром в их крыльях, а вот людей... А тем более, девушек... Можно даже сказать, что воздушный дух испытывал к девушке-птице легкую влюбленность, и не прочь был произвести на нее впечатление. Даже завязать отношения, если она захочет...

А Нириель, который ощущал себя ее старшим братом, не желал, чтобы этот 'ветреник' вертелся около его сестры. Нечего девочке мозги пудрить! Тем более, что у нее уже есть жених.

Это он и высказывал воздушному, а Евтихия, на глазах которой вся сцена и происходила, только головой покачала, потом выдала со смехом:

— Вы прямо как мальчишки. Кто дальше плюнет. Кто-нибудь мне скажет, какой сегодня день?

Оба духа насупились и ответили ей одновременно.

— И все-таки, зачем тебе? — спросил Фаэт.

— Хочу сделать своему жениху подарок, — мечтательно ответила девушка-птица.

— Какой еще подарок?

— На день рождения. Алексиору через неделю исполнится 19 лет.

— Ээээ... Ууу... эээ!... Да... — промямлил Нириель.

Он-то знал много чего про ее жениха, но клятву давал Морфосу, что ни словом не обмолвится, пока подходящий момент не настанет. А когда он настанет? Этого молодой водный не знал.

— Простите, у меня дела, — внезапно засуетился он и рванул к древнейшему духу земли посоветоваться.

— Чего это с ним? — удивилась голубка.

Воздушный посмотрел водному вслед, пожал плечами и предложил:

— Ну что? Полетаем?

— А давай! Полетаем!

Только страшен был вид, открывшийся взору Евтихии, когда увидела усеянное обгорелыми останками суденышек море перед лазурной бухтой. Когда-то лазурной, сейчас она была скорее грязно-серой.

Глава 59.

Вчерашняя ночь принесла Онхельме удовлетворение, даже какое-то странное чувство сытости, что ли. Как человек она бы никогда не смогла определить что это за ощущение, но так ведь оно принадлежало и не человеку вовсе, то чувство насыщения испытало ее второе, скрытое глубоко внутри 'Я', нечеловеческое. Насытилось зло, которое она в себе носила. От этого на царицу снизошло временное умиротворение, потому что насытить зло навсегда невозможно. А значит, скоро возникнут новые идеи, но пока можно немного расслабиться и переваривать. С удовольствием.

Новая служанка одевала ее, когда явился старейший из ее советников.

— Старейший из оставшихся советников, — мрачно пошутила про себя царица, одарив его приветливой улыбкой, и спросила, — В чем дело?

— Государыня Онхельма, Ваше Величество, — он замялся и вытер потную лысину, — Совет собрался и хочет видеть Вас.

— Хорошо, идите, я буду через полчаса, — и отпустила его.

Она и сама собиралась созвать Совет, это будет очень кстати. Надо решить наконец вопросы обороны. А то, что ж теперь, ей вечно, что ли метаться в мыле по границам, да выжигать нарушителей как клопов? Делать нечего! Надо перевести сюда гвардию из Гермикшей, Гунтер, ее любезный полковник, будет рад. Пожалуй, его можно будет пустить и в постель...

Но этого мало, надо набрать еще наемников. Вот Гунтер этим и займется. А у нее будут более приятные дела.

Настроение у Онхельмы было настолько благодушным, что она даже негромко запела. Новая служанка, которую царица взяла на смену Миле, боялась прекрасную царицу как огня. Она не смела на нее даже глаза поднять, а когда вдруг услышала хрипловатое пение, чуть не упала в обморок от страха.

— Что с тобой, милая? — с улыбкой осведомилась царица, видя, что девчонка дрожит.

— Ничего, все хорошо, Ваше Величество...

— Да, ну тогда возьми вот тебе, — она протянула девушке красивую заколку, из тех, что в изобилии лежали на столе, — У тебя красивые волосы.

— Благодарю, Ваше Величество... — пролепетала девчонка и взяла заколку дрожащей рукой.

— Иди, можешь быть свободна.

Девчонка исчезла мгновенно, царица была довольна. Боятся — это хорошо. Потом еще раз взглянула на себя в зеркало, с удовлетворением отметив и свежий цвет лица, и блеск синих глаз. Прекрасна. Провела пару раз щеткой по распущенным золотым волосам и отправилась на встречу с Советом. Огласить им свою волю.

На месте были все, никто не заболел, никто не отговорился. Онхельма прошла к своему креслу и села за стол. Огляделась. А несколько кресел все-таки пустуют, ну, это те, кого она... Государыня улыбнулась своим мыслям. В этот момент ее взгляд остановился на сидевшем в противоположном конце длинного, скругленного по краям стола, Мариэсе. Колдун был хмур, красив и вглядывался в нее с какой-то напряженной жаждой. Онхельма даже слегка смутилась и покраснела от удовольствия под таким пристальным мужским взглядом. Чтобы прервать этот зрительный контакт, она сказала:

— Господа советники, доложите обстановку.

Поднялся со своего места Мариэс, царица с интересом смотрела на него, ожидая доклада.

— Государыня Онхельма, Ваше Величество, Господа, — начал он поклонившись.

И тут... Тут этот... у нее не было слов...

— Совет собрался сегодня, чтобы огласить Вам свою волю. В должны немедленно предъявить Совету символы власти и доказать свое право на владение ими и страной. В противном случае Вы, Ваше Величество будете объявлены недееспособной.

Немая тишина в зале.

Недееспособной.

Недееспособной?!!!

ЕЁ?!!!

Безмолвие полное беззвучного вопля.

Изнутри, из глубины души пришло верное решение.

А потом в звенящей тишине, словно гром грянул.

— Символы власти? — негромкий голос Онхельмы, — Разумеется. Вы увидите их через несколько минут. Мне нужно спуститься за ними в хранилище.

Совет встретил ее слова в полном молчании. Царица встала, прошла по залу и вышла. Как только Онхельма оказалась за дверью, лицо ее исказила страшная судорога, кулаки сжались, и резко опустились вниз.

Все двери и окна в зале Совета разом захлопнулись, а резной потолок, украшенный расписными плафонами обрушился вниз на головы сидевших в зале людей. Она так и не ушла, стояла тут, слушая вопли, доносившиеся оттуда, и наслаждалась.

Среди престарелых советником было много колдунов. Не имея прав на символы власти, некоторые, тем не менее, обладали довольно большой силой, но самым сильным из них был Мариэс. Если бы он знал, идя на этот Совет, что так сложится, взял бы с собой накопители... Хотя, чего-то подобного следовало ожидать. Но сейчас приходилось рассчитывать только свой резерв и на свои силы.

Он удерживал давящую громаду каменного потолка, образовав под ним подобие низкого купола, пока старики пытались заклинаниями проделать дыру в перекрытии. Однако зал Совета властителей Страны морского берега был построен на совесть, с полной защитой (так во всяком случае всегда считалось) от всяческого колдовского вмешательства. Дедушкам пришлось выкладываться до полного изнеможения, пока дыра, образовавшаяся в полу, достигла такого размера, чтобы из нее можно было вывалиться на нижний этаж по одному.

Пока Мариэс держал потолок, совсем как Атлант небесный свод.

— Черт побери! — думал он про себя, напрягаясь из последних сил, — Как же вы ставили защиту?! А, развратившиеся цари Страны морского берега? Черт бы вас побрал... Пол пробить невозможно, а потолок эта тварь обрушила в один миг, как нечего делать... Прогнила наша власть, к чертям прогнила!

Но сил у него оставалось все меньше, а каменный свод с каждой секундой давил все тяжелее.

— Господи, дай мне сил удержать, пока они все выберутся...

* * *

Что же отдал этот колдун за то, чтобы видеть свою страну свободной?

Свою жизнь.

Что ж, обещанное ему исполнится. Механизм запущен.

* * *

Когда Евтихия пришла в себя от увиденного в море, странное дикое предчувствие сжало ее сердце, она, не оглядываясь, полетела в сторону 'черного берега'.

— Стой! Куда? — метнулся за ней Фаэт.

— Мне нужно... Нужно его увидеть...

— Погоди, глупая птица, я у Сафора отпрошусь и полечу с тобой!

— Не могу! Я не могу ждать...

Воздушный заметался между долгом перед начальством и джентльменскими соображениями, потом все же бросился к старейшине докладывать и отпрашиваться. Будь на его месте Нириель, тот бы не сомневался, что ему делать, но, увы, Нириель в это время выслушивал мудрые советы и наставления Морфоса.

А потом случилось это.

* * *

Темный старейшина Сафор был занят, а этот 'ветродуй' Фаэт все таскался за ним следом, пытаясь обратиться с какой-то просьбой. Наконец темный, скрипя зубами, нашел-таки время выслушать бормотание воздушного о каких-то птицах. А когда понял, о чем, вернее, о ком идет речь...

Воздушный еще никогда не видел старейшину в таком гневе, Фаэт умчался в ужасе догонять голубку, трясясь теперь, что в лучшем случае его убьют, если он ее потеряет. А Сафор понесся к Морфосу. Но только на полдороги его остановил колоссальной силы выплеск злого колдовства. Прямо во дворце. Он устремился туда.

Всех стариков удалось спасти, трое молодых, приносивших присягу вместе с Мариэсом, опустили вниз последнего.

— Теперь вы, — проговорил Мариэс.

— А как же ты?

— Я справлюсь! Вам что, охота геройствовать?

Нет, геройствовать они не были готовы.

— Но...

— Все, уходите порталом! Живо! Объедините свои силы и катитесь отсюда, — проскрежетал он.

Сафор появился, когда портал за ними уже схлопывался, а окончательно обессиленный Мариэс начал сползать на пол. Темный удержал свод, чтобы колдуна не раздавило и попытался привести человека в чувство, но тот выжег до тла свой резерв, в который вложил все, и в том числе свою жизненную силу. А, сделав то, что хотел, просто тихо умер.

Только мысль, что обломками может придавить людей, остановила Сафора от того, чтобы взорвать разрушенное перекрытие и выбросить его вверх каменным фонтаном. Чтобы выплеснуть свою злость. Он же снова опоздал! Опять злое колдовство! Когда же это кончится?!

На место злости пришла скорбь. Темный старейшина придал рухнувшему своду правильную форму, закрепив его замковым камнем в центре, и оставил человека в нем как усыпальнице. Пусть покоится здесь, пока за ним не придут. И пусть его тела не коснется тление.

* * *

Надо сказать, что военные действия вокруг Вермантиума вовсе не отменили обычной мирной жизни в других царствах. И совсем рядом продолжала процветать торговля во всех ее проявлениях.

Невдалеке от берегов Версантиума, где сейчас разыгрывались трагические события, идя под попутным ветром с очередным рейсом из восточного царства Ши-Зинг, волны Полуденного моря бороздил торговый корабль 'Ласточка'. Капитан Ли Сан Фу как раз стоял на палубе, когда на нее приземлилась белая птица. Он поразился — голубка.

Птица показалась капитану необычной, а потому он прищелкнул пальцами — и белые крылья забились пойманные тонкой и прочной ловчей сетью.

— Иди сюда красавица, — бормотал он, — Ты пополнишь мою коллекцию.

На сей раз среди его товаров был ценный груз — клетки с невиданными райскими птицами. Ли Сан Фу аккуратно выпутал испуганную птицу из сети и понес к себе в каюту, где собственно и хранил свой экзотический груз. Он уже собирался посадить в клетку белую голубку, приговаривая:

— Хоть ты и обычная голубка, а все равно кажешься необычной...

И тут услышал:

— Отпустите меня, пожалуйста!

— Что? Кто говорит? — вертел он головой во все стороны.

— Отпустите, пожалуйста! — умоляла...

Голубка!!!

Героический капитан так и сел, открыв рот, но рук не разжал! А когда пришел в себя от припадка изумления, зашептал:

— О! Говорящая птица...!!! — потом повертел голубку перед лицом, заглядывая в ее глаза-бусинки, — Ты и вправду необычная! Если, конечно я не спятил...

— Прошу, отпустите, — молила птица.

— Э, нет, милая. Ты поедешь со мной в Магрибахарт! Я знаю, кому подарю тебя! Я подарю тебя самой великой царице Астинит! Ммммм! И за это выпрошу у нее право беспошлинной торговли на год!

А после этого отправил говорящую голубку в клетку, хорошенько проверил замок и накинул сверху покрывало. Для надежности.

Евтихия была в ужасе. Она же в самой настоящей тюрьме. Утешало только то, что этот корабль плывет туда, куда ей, в общем-то, нужно — в Магрибахарт. А великая царица Астинит как раз та, кому служит ее Алексиор. Она видела ее в прошлый раз, царица показалась ей милосердной женщиной.

* * *

Еще с самого утра с севера и с востока в город начали поступать первые жертвы войны — погорельцы. Просить милости у государыни. Помощи: еду, одежду, ссуду, чтобы начинать все заново. Их сады и поля сгорели на корню, да и дома тоже. Куда им еще идти, как не ней, к матери народа?

Среди погорельцев можно было затеряться, и народ из фиордов воспользовался такой возможностью. Они с самого раннего утра пробирались в город по одному. Темнокожие парни из полусотни Шираса, разумеется, сойти за погорельцев не могли. Для большей правдоподобности "Изамбир" открыто вошел в порт. Вроде как с официальным визитом. Вроде как повелитель отправил убедиться, что государыня Онхельма добралась к себе без досадных происшествий.

Где-то в районе десяти часов утра в город въехала телега, запряженная осликом, ею правила толстуха, вся закопченная и всклокоченная, чисто трубочист. На телеге, весь перевязанный так, что одни глаза виднелись, да и то закрытые, и укрытый рогожами лежал мужчина, а рядом шла закутанная в лохмотья женщина. За ними, опираясь на костыль, хромал весь рослый парень в шапке, надвинутой почти что на нос. Толстуха смачно ругалась и причитала, погоняя несчастного осла, а женщина идущая рядом с телегой, иногда наклонялась, поправить повязки у лежавшего на телеге.

— Нильда, — раздался шепот из-под повязок, — Ну почему ты не захотела остаться?! Я же с ума схожу от беспокойства!

— Молчи! — прошипела она, оглядываясь, — Ты представляешь, что будет со мной, если с тобой что-то случится? Не представляешь? Вот и молчи!

Действительно, что будет с ней, если с ним что-то случится? Она ведь не любила его сначала, но постепенно... Постепенно он стал ей дороже жизни.

* * *

После вчерашнего ночного совещания у Джулиуса, когда все, волнуясь и крича, предлагали свои варианты, как вызволить Шираса из кутузки, на нервах были все. Потому что к единому мнению так и не пришли. Полусотня темнокожих магрибов, те, что приплыли с ним на 'Изамбире', да и команда вместе с капитаном, рвались в бой. Они были уверены, что возьмут застенок хоть в лоб, хоть с тыла. Джулиус спорил, понимая, что дело они будут иметь не только, и не столько со стражей, а с самой колдуньей! Самой кошмарной, какую ему приходилось видеть на своем веку.

— Это у вас на 'черном берегу' цари обычные люди! — говорил он.

— Что ты сказал про наших царей?! — обиделся капитан 'Изамбира'.

— Я хочу сказать, что они у вас нормальные люди! Нормальные люди! Понимаете? А у нас сплошные колдуны! И каждый со своей придурью! А последняя наша распрекрасная государыня — хуже самого черта!

Он остановился, переводя дыхание, потом покачал головой и повернулся к Голену:

— Скажи хотя бы ты им. Соваться туда в лоб бессмысленно.

Голен до этого все больше молчал, изредка вставляя реплики, но сейчас он кивнул Джулиусу и перешел на язык гостей:

— Поверьте, нам придется действовать и силой, и хитростью. И нельзя показывать сразу свои намерения.

Как раз в этот момент пришла толстуха Дениза:

— Мальчик прав! Попретесь в открытую, оглянуться не успеете, как отбросите копыта. Лучше послушайте сюда...

Они еще долго спорили, перекрикивая друг друга, совещались, выдвигая новые варианты, но хоть какое-то подобие плана появилось. Потом, вконец устав от препирательств, решили разойтись, и еще раз попробовать все утрясти утром.

Когда все наконец разошлись, Джулиус устало потер затылок, сказал:

— Все. Не могу больше тут находиться. Я пойду к морю. Спать буду на "Милашке". Не ждите меня сегодня, — вышел.

Голен сидел у стола, вперив взгляд в одну точку. Нильда подошла к нему и встала рядом. Он проговорил:

— Как странно, да, он приехал сюда из-за моря, чтобы спаси меня. А сам теперь попал в застенок, — дрожь пробежала по его телу.

Нильда, почувствовав это, прижала его голову к груди:

— Тебе больно вспоминать?

— Да, — еле слышно, выдохнул юноша, — Это страшно. Эта женщина страшная, если она до него доберется... Она же звереет... получает удовольствие...

Он замолчал, нервно сглотнув.

— Голен, — прошептала Нильда, — Иди ко мне.

— Что, — не понял он, — Я же тут, рядом с тобой...

И поднял голову, взглянув ей в глаза.

— Иди ко мне, глупый, — она запустила пальцы в его густые волосы, слегка царапнула ноготками кожу.

— Ты что... — он не поверил тому, что увидел в ее глазах.

— Иди... Иначе... нас могут убить, а мы так никогда и не узнаем друг друга.

— Ты... хочешь?

Она кивнула, поцеловала его и потянула за руку из кресла.

Внезапно они оказались лежащими на его постели, а потом уже не было ни мира вокруг, ни опасностей, прошлых и настоящих, осталась только жизнь. Настоящая и счастливая. Потом он, тихо улыбаясь, прижимал к себе уснувшую девушку, легко покачивая ее, словно ребенка, и думал, что жизнь странная штука. И что он не жалеет ни об одном горьком испытании, выпавшем на его долю. Потому что это привело его сюда, к ней. И будь у него возможность выбрать новый жизненный путь, не сомневаясь выбрал бы то же самое.

Ибо человек так устроен, он все отдаст за свое счастье.

* * *

И вот сейчас они оба своим счастьем рисковали. И только то, что они вместе, давало хоть какое-то успокоение.

* * *

Фаэт Евтихию так и не нашел. Думал, его Сафор убъет, но убивал его Нириель, пока Сафор не вмешался. Морфос все это время молчал, глядя застывшим взглядом в море, а остальные побаивались его тревожить. Потом старейшина темный просто велел всем расходиться:

— Нечего торчать тут и пялиться, дел по горло! Вон бухта в каком состоянии! А город! Все вон!

Нириель упрямо мотнул головой:

— Я пойду за ней. Я смогу найти ее.

— Иди, — сказал Сафор, — Иди.

А сам указал глазами на Морфоса, неподвижно застывшего скале, задумчивого, и прошептал одними губами:

— Найди. Обязательно.

Когда вся молодежь разбежалась, Сафор присел на скальный выступ рядом с древнейшим. Тот не отреагировал, тогда темный проговорил, высказывая тайные опасения:

— Что мы ему скажем?

Древнейший дух земли пошевелился, потом нехотя прервал свое созерцание:

— А что мы должны ему сказать?

— Ну, если... если...

— Она жива. Я чувствую.

Сафор наконец-то выдохнул с облегчением. Он знал, как дорога древнему Морфосу его девушка-птица.

— И все-таки. Он придет...

— А ее здесь нет. Забавно, да? — Морфос неожиданно улыбнулся.

Видя, что древний спокоен за свою пернатую внучку, он успокоился и сам. Зато немедленно всплыли другие вопросы. И первый был связан с тем, как бороться со злой колдуньей.

— Эта женщина погубит себя сама, — загадочно ответил Морфос и исчез.

Глава 60.

Выбравшись из заваленного зала Совета, восемь старых советников, быстро сообразили, что надо исчезать, пока карающая рука их государыни не настигла их снова. Но ведь они жили в этом дворце уже очень много лет и знали все его укромные уголки. Надо было незаметно прокрасться в коридор, ведущий в кухню, оттуда был ход, который спускался наружу к самой воде.

Этот ход был самый древний, его проделали во времена первых царей. Тогда дворец не был таким большим и величественным, а Их древние Величества в те времена еще сами выходили в море ловить рыбу. Дверь, ведущая в этот подземный ход, была замаскирована под дверцей кладовки для тряпок и веников в туалете прислуги. Пришлось прятаться, пока на крики царицы мимо бежали по коридору стражники и прислуга.

А потом, выждав момент и благославляя Бога, что их царица не знает всех секретов дворца, восьмерка советников с великими предосторожностями нырнула в потайной ход. Им давно никто не пользовался, факелов не было, пришлось зажигать светящиеся сферы, 'светляки'.

Все подземные ходы Версантийского дворца спускались параллельными витками больших спиралей, уходящими вниз, в толщу скал высокого берега. Старейший из советников в молодости занимался во дворце ремонтными работами. Он знал все об устройстве этих ходов, и потому был уверен, что ходы нигде не пересекаются. Значит, тут они могли себя чувствовать в относительной безопасности. Однако долго в подземном ходе не посидишь. Холодно. Да и еда нужна. Но до темноты все равно выходить опасно.

Когда все восемь почтенных, убеленных сединами советников сидели в кромешной тьме, нахохлившись и дрожа от холода, как-то сама собой завязалась беседа.

— Помнится, Омнигус спускался с ней в хранилище?

— Да. Но он в тот же день благополучно скончался, чуть ли не на пороге ее кабинета. Каринизом придавило тогда его и двоих стражников.

— А ключ от хранилища у кого был?

— В последний раз я его видел у Варгиуса.

— Но Варгиус умер в тот же день, вскоре после того, как только покинул кабинет царицы. И ключа у него не оказалось. Кто-нибудь видел ключ потом?

— Ключ у нее. Это точно, — заключил советник по налоговым вопросам, молчавший до сих пор.

Тут все примолкли надолго. Потом раздался голос:

— Нам нужно добраться до хранилища.

— И как ты себе это представляешь?

— Этот ход идет параллельно тому, что спускается в хранилище, — выдал старейший из них, — Если...

— Да, — ему просто не дали договорить, — Всего лишь пробить скалы высокого берега! Всего-то! Сколько лет мы будем рыть тут эту кротовую нору? Пять? Десять?

— Потише, господа, откуда столько сарказма? — проскрежетал он, — Между прочим, я слышал...

Ради важности разговора снова зажгли 'светляков', а старейший продолжил:

— В фиордах есть очень сильный колдун. Если вы понимаете, о чем я.

Все поняли, что надо ждать темноты, а потом пробираться в фиорды.

* * *

Настраивать портал, когда времени оставалось считанные секунды, никто бы не успел, соединенными усилиями им удалось кое-как слепить нестабильную воронку, которая выбросила их где-то поблизости от северо-восточной границы.

Пусто. Выгоревшие деревни, покрытые пеплом поля. Когда-то давно, всего пару дней назад здесь жили люди, цвели сады...

Никто из троих не произнес ни слова, все были подавлены. Еще неизвестно, что делать, однако ясно было одно. Так они этого не оставят. И пусть они и не проявили особого геройства там, в зале, но жертва Мариэса не будет напрасной.

* * *

Ночь прошла без сна. Ширас сидел на полу своей камеры, привалившись к стене спиной, и сходил с ума от неизвестности. Удалось ли Денизе уйти и увести Фелиду в безопасное место? Не случилось ли с ней чего-нибудь?

Оиссс!!! Он убьет любого, кто посмеет причинить хоть малейший вред его женщине!

Но черт бы его побрал! Он же сидит здесь! В этой проклятой клетке!

А вокруг в переполненных камерах сидели люди. Где-то спали вповалку, где-то ругались, но в основном разностные узники сидели молча, с ужасом ожидая своей участи. Потому что в последнее время из этого застенка можно было выйти только на плаху.

В этот момент из верхнего коридора раздались шаги стражи и звякание ключей.

Кого-то сейчас заберут на допрос.

Но ничего подобного не произошло. Шаги по коридору отдалились и все снова смолкло. Ширас внутренне напрягся, ожидая, что вызовут именно его, он ведь изрядно успел засветиться, когда оказал сопротивление при аресте. И сейчас почувствовал легкую досаду и какое-то опустошение. Лучше бы уж все случилось сразу. Нет сил сидеть здесь в неведении и ждать неизвестно чего.

Ширас невольно вспомнил зиндан повелителя Магрибахарта и покачал головой. Молодость и глупость. Глупость и нахальство.

(зиндан* — разновидность тюрьмы в Магрибахарте, зарытый в землю по горлышко огромный кувшин, закрытый сверху решеткой)

Он был воином, дерзким бандитом. И не раз рисковал своей головой за куда меньшее. Но тогда ему было совершенно нечего терять, и судьба хранила его во всех его бестолковых и бессмысленных выходках. А сейчас...

Именно сейчас ему вовсе не хотелось умирать.

А между тем, шум и топот ног снаружи усилился, но, как понял бывший бандит, это было связано с какими-то внешними причинами, и к заключенным в застенке не имело никакого отношения. Неприятное откладывается, но может, это и к лучшему.

* * *

Когда непонятный невероятной силы припадок бешенства прошел, царица, все еще тяжело дыша, уставилась на свои руки. Как? Она никак не ожидала, что одного только ее пожелания раздавить мерзкий Совет как тараканов будет достаточно, и их раздавит в буквальном смысле этого слова. А главное, она совершенно не контролировала то, что произошло. Как будто кто-то другой, куда более могущественный и древний, чем она, разгневался и наказал людишек, посмевших усомниться в ее власти.

Но это было хорошо. Это было просто...

Неужели все умерли?

Она снова сжала кулаки и постаралась успокоить дыхание. А заодно прислушалась. Изнутри слышался шум и голоса. Похоже, все-таки не все погибли.

Надо же, не сдохли! Придется вылавливать этих крыс. Нельзя допустить , чтобы они ушли живыми.

Онхельма крикнула стражу, на ее зов прибежал офицер, и по тому, как он испуганно отшатнулся, поняла, что пугает его. И улыбнулась. а на лице офицера еще больше разлилось выражение плохо скрываемого ужаса.

— Плевать, — подумала царица, — Боятся — это хорошо.

Несколько команд, отданных резким голосом, и офицер помчался, выкрикивая на ходу распоряжения. Теперь из преступных советников не уйдет никто. Все будут схвачены.

А у нее найдется дело поважнее.

Государыня Онхельма быстрым шагом направилась в кабинет. По дороге ей попадались люди, шарахавшиеся в стороны, стоило им ее заметить. Царица мрачно усмехнулась. У двери в кабинет остановилась и обвела взглядом пространство. Пусто. Хорошо. Она вошла внутрь и заперла за собой дверь.

Ключ. Ключ хранился в одном из потаенных карманов, которые она носила прикрепленными к поясу прямо на тело. И всегда прятала отводом глаз. Никто не должен был знать, что она носит его при себе. Никто не должен был вообще знать, где он.

Пришлось задрать все юбки, пока добралась до ключа. Онхельма внезапно почувствовала какое-то нервное изнеможение и присела в кресло, держась рукой за голову. Кружится голова... Кружится...

Почему ее так странно кидает в крайности? Ей самой было непонятно. Откуда вдруг это приходит... эти внезапные приступы злобы и жестокости, после которых она не может понять... не может собрать свою личность воедино. Откуда...

Момент душевной слабости прошел, из глубины сознания пришла уверенность, что она все сделала правильно. Они заслужили. Они все заслужили!

Осталось совсем чуть-чуть. Уничтожить эти проклятые символы власти. Дверь была где-то на этой стене...

Но сколько ни искала Онхельма, ни потайного механизма, ни артефакта, делавшего дверь видимой, вокруг не наблюдалось. Она хорошо помнила, что Омнигус, когда водил ее в хранилище, то ли сделал какой-то пасс руками, то ли коснулся чего-то. Она тогда смотрела на него со спины и не видела, что именно хранитель печати делал. Хотела спросить потом. Но потом ей стало не до этого.

А напрасно! Напрасно!

Она присела на пол напротив стены, где должна была быть дверь, уставившись на нее пристальным взглядом, словно от этого кладка на стене сама собой разойдется, как в прошлый раз. Но ничего подобного не происходило, и царицу стала охватывать знакомая злость, заволакивая разум мраком. А потом вдруг пришло просто решение. Стену надо разрушить! Как же все просто, и как она сразу не догадалась?!

В стену напротив полетел заряд голубых молний. И ничего. Колдунья была удивлена, удар был такой силы, что должен был пробить кладку насквозь. Еще раз. И опять ничего. И опять! Это уже начинало выводить ее из себя.

Колдунья встала в полный рост, сконцентрировалась, закрыв глаза, а потом, подняв обе руки, с силой запустила в стену большой искрящий багровый шар. И тут, как какое-то дежа вю на ее глазах шар отразился от невидимого препятствия и полетел обратно к ней, грозя размазать и испепелить на месте. Блок выставить она успела, и даже отпрыгнуть в сторону, но шар, отразившись от блока, выставленного ею, рассыпался на множество мелких багровых комьев, и ее все-таки зацепило. Онхельма потеряла сознание.

Из стены появилось лицо Морфоса, исказилось презрительной усмешкой. Он покачал головой, поджав губы, и снова исчез в толще камней.

Через какое-то время колдунья очнулась. Все руки в крови, что потекла из носа, ушей и даже глаз. Уши болят страшно. Хотела вытереть лицо и поняла, что левая рука не действует, и лопнули барабанные перепонки.

Проклятая страна. С ее проклятыми символами власти. Все хотят ее уморить... Все равно доберется до них. Так или иначе.

Ей нужно прийти в себя... Нужно...

Сейчас. Сейчас, она соберется. Сейчас.

Но она все еще ощущала слабость. Вина! Надо выпить немного вина!

А потом пришла спасительная мысль от внутреннего советчика, что выпить ей нужно не вина. Онхельма сразу почувствовала возбуждение. Даааа...

Ей нужно... Ей нужно позвать прислугу.

На зов царицы в кабинет явилась новая камеристка, принесла поднос с ее любимыми засахаренными фруктами. Девушка, увидев окровавленное лицо царицы, обмерла и застыла на пороге. Онхельма поняла, что та сейчас в ступоре, а потому, строго посмотрев ей в глаза, велела:

— Заходи. Закрой дверь. Поднос поставь там, — и указала на столик у стены в дальнем углу.

Потом, глядя, как девушка с остекленевшими глазами идет, куда ей велено, Колдунья тихо встала, взяла с письменного стола небольшой кинжал, которым ее покойный Вильмор разрезал бумагу, и неслышно подошла сзади. Девушка поставила поднос, повернулась, продолжая смотреть куда-то вглубь себя. Царица стояла прямо перед ней и странно улыбалась. А потом быстро полоснула ножом по ее тонкой шейке. Хлынула кровь.

Гораздо лучше Онхельме стало сразу. А когда набрала в небольшой серебряный кубок немного крови несчастной и выпила, вовсе почувствовала себя сильной и здоровой как никогда.

— Прости, девочка, пришлось принести тебя в жертву, — колдунья посмотрела она на нее с циничной жалостью, — Но невинная кровь лучше всего помогает восстановить силы. А мне силы нужны.

На сей раз, она не задумывалась, что делать с трупом. У нее целых одиннадцать государственных преступников. Убийство девушки можно повесить на любого из них.

Из коридора в двери поскреблись. Царица оглядела себя в зеркало, висевшее на стене. Прикрыла отводом глаз труп камеристки, свою окровавленную одежду, поправила волосы и вышла наружу, заперев дверь на замок. Перед ней стоял офицер дворцовой стражи, вид у него был бледный и испуганный. Царице вдруг захотелось захохотать во все горло, ей пришла в голову мысль, что гонцов, приносящих плохие вести, можно и казнить при желании. Так, кажется, поступают в некоторых царствах? Вслух она спросила:

— Доложите. Удалось поймать преступников, злоумышлявших против законной власти?

— Нет, Ваше Величество... Им удалось скрыться.

— Ищите. Если не найдете к утру...

— Есть! Я понял, Ваше Величество! Позвольте исполнять?

Она отпустила его взмахом руки и уже собиралась уходить, как к ней приблизился дворцовый распорядитель — сенешаль.

— В чем дело?

— Ээээ... Простите, Ваше Величество. Там беженцы... Погорельцы из приграничных деревень... Они просят помощи...

Онхельма подкатила глаза. Но она не могла отказать в помощи своему народу. Тем более, что лишились своих домов эти люди по ее вине. Она ведь их царица.

— Открыть кладовые. Обеспечьте этих несчастных всем необходимым. Стойте! Я иду с вами. Я сама займусь этим. Там найдется место, где можно было бы принять просителей? Если подходящего места нет — подготовьте!

Сенешаль, вытер пот, выступивший у него от нервности, и ушел исполнять волю царицы. А государыня быстро сходила к себе, переоделась и спустилась на нижний этаж, туда, где были дворцовые кладовые. Занималась этим царица до самой ночи. Все получили помощь, еду, одежду, одеяла, медикаменты и прочее и прочее.

Проникнув в город вместе с остальными беженцами, лазутчики из фиордов приняли решение остаться среди них. Так было намного безопаснее, они вроде бы были на виду в толпе оборванцев на площади перед дворцом, но менее заметны, чем если бы стали пробираться по улицам в поисках убежища. Зато им поневоле пришлось столкнуться с милосердием государыни, решившей проявить заботу о народе. Нильде и Дениза удалось прошмыгнуть перед государыней незамеченными, Голен нервами изошел, лежа в своей телеге, пока ждал, когда они вернутся. Вынужденное бездействие убивало его, но оно же давало время на размышление.

Нильда была удивлена, эта женщина, которая только недавно поливала огнем мирные деревни, теперь лечила раненых, не чуралась увечных, больных. Это было так странно, что просто в голове не укладывалось, словно два разных человека. Так она и сказала Голену. Тот и сам был задумчив, пытаясь разгадать загадку по имени Онхельма.

Возможности подкупить стражу, чтобы вызволить Шираса так и не представилось, все дворцовое воинство носилось как угорелое, разыскивая каких-то преступников. На вопрос Денизы, притворившейся просто досужей сплетницей:

— А бежал-то кто?

Последовал ответ:

— Советники.

Расспрашивать подробнее она не решилась, чтобы не вызывать подозрений. Однако это означало, что разыскивают не Шираса, ибо он еще не удостоился чести быть советником государыни Онхельмы. Уже как-то легче.

* * *

Зашедшее днем в порт судно 'Изамбир' под флагом Магрибахарта, задержала береговая стража. На все требования и вопросы, почему их не пускают, был ответ:

— Ничего особенного, но на берег никого не пустят, пока не будет распоряжения государыни. А она сегодня занята. Завтра, все завтра.

Можно было просто лопнуть от злости. Но лучше было набраться терпения и дождаться завтрашнего дня.

* * *

Под покровом темноты из подземного хода под дворцом, ведущего к самой воде, плещущей у подножия скал высокого берега, вынырнуло восемь фигур. Они, воровато оглядываясь, сначала какое-то время двигались вдоль полосы прибоя, а потом свернули на потайную тропу, ведущую в фиорды. До места они добрались только к полуночи, еле живые от усталости.

В стане контрабандистов в фиордах осталось совсем немного народа, в основном женщины и малый отряд, выделенный на случай внезапного нападения. Вылазка в город не планировалась длительной, максимум день, от силы два. Потому и решились настолько ослабить свою оборону. И, разумеется, они с нетерпением ждали вестей из города, но только не таких!

Совет уничтожен, оставшихся в живых разыскивает стража. И если поймают, участь их будет незавидна. Но это не самое страшное. Самое страшное, что... Теперь советники уже говорили об этом открыто. Царица на самом деле узурпировала трон, не имея права на владение символами власти. И что она попросту злая колдунья.

Необходимо попасть в хранилище. Добраться до символов власти, чтобы выявить достойных, наделенных даром владеть ими, тех, кто сможет управлять страной. Потому сейчас все стремительно погружается в хаос!

А ключ, скорее всего ц царицы. Понятно, что она его не отдаст добровольно, скорее город с землей сравняет!

Нужен колдун, тот, что скрывается в фиордах. Открыть ход в хранилище из другого потайного хода, который идет параллельно.

Понятно. нужен Голен. А он еще утром ушел в город. На вопрос:

— А как же заключенные, что о них слышно?

Ответ был:

— Содержатся в застенке, и что царица с ними будет делать пока неизвестно, но что живыми не отпустит, это точно.

— Можно ли бежать?

— Можно. Бежал же наследник Алексиор. Но это стоило жизни организаторам побега. К тому же, сейчас не лучшее время для побега. Стража бегает как наскипидаренная, все злые, как черти. Да еще беженцев кругом полно.

Кому идти, вести восьмерых советников к Голену, решили быстро. Фелида и так сидела как на иголках, ее с трудом удалось уговорить остаться, она рвалась ехать вместе с Голеном и Нильдой, освобождать своего ненаглядного "черномазого". Еле Дениза убедила, что старуха меньше внимания привлекать будет, чем молодая. А уж теперь...

Теперь ее удержать в стане никакие доводы не могли. Тем более, что идти-то особо некому. И надо было выходить сейчас же, чтобы вернуться в город, пока еще ночь на дворе. Все надели темные плащи, специально повытаскивали из старья лохмотья, и ушли вслед за Фелидой в ночь. Ох и намучились бедные старики, девчонка-то бежала быстро, страх на милого подгонял...

К городу вышли той же тропой, что и пришли, а дальше Фелида повела их расселинами в скалах к портовым закоулкам, а оттуда задними дворами и огородами выбрались почти до центра города. Особенно страшно было пробираться к дворцовой площади. Потому что там наряды стражи обход делали каждый час. Выдохнули с облегчением, когда удалось смешаться с массой беженцев, заночевавших прямо на площади.

Чтобы не вызывать подозрений, двигаясь такой толпой, Фелида хотела идти искать Голена одна. Старики пытались спорить, что девушку одну не пустят, и тут нарвались на рассерженную портовую кухарку, которая то злости их всех чуть не придушила. Однако, узнав в чем дело, сориентировалась быстро.

Один из стариков незаметно занял место Голена, старейший, который утверждал, что знает все потайные ходы дворца как свои пять пальцев, пошел с Голеном, остальные притулись под телегой, спрятавшись от стражи.

Советника мучили ужасные подозрения, что он где-то видел этого юношу. Правда, старик не мог припомнить, чтобы в стране был колдун такой силы, да еще такой молодой. Еще казалось удивительным, что он не слышал шагов, будто юноша парил по воздуху.

Когда они со всеми возможными предосторожностями добрались до места и влезли в потайной ход, Голен зажег яркий "светляк", советник наконец-то смог нормально увидеть его лицо. И замер с открытым ртом, а потом потрясенно пробормотал:

— Голен..? Голен Таргийский? Ты живой? Не... не может быть...

Голен мрачно усмехнулся и качнул головой:

— Может, Ваше светлость. Ведите, времени мало.

Потом они то двигались, то не двигались, советник считал шаги, возвращался, простукивал стены, прислушивался пытался уловить движение воздуха и разность температур. Наконец он сказал:

— Здесь. попробуй аккуратно раздвинуть пласты, чтобы ничего не обрушить... — и нерешительно указал трясущейся от волнения рукой на стену.

— Здесь... — почесал в затылке Голен, потом опустился на пол, чтобы ничего не отвлекало.

Он никогда еще такого не делал, и сейчас не хотел тратить лишние силы на концентрацию.

— Что ты...

Голен разглядывал стену, обдумывая, как бы сделать получше, что он еще сам не знал, как будет делать. А у старого советника вдруг всплыла перед глазами сцена казни друзей наследника Алексиора. Он вспомнил этого окровавленного, измученного мальчика, который полулежал, прислоненный к столбу виселицы. вспомнил, что тот не мог самостоятельно стоять. Старику стало тошно. Ни он, ни остальные члены Совета тогда ни слова не возразили, не посмели заступиться за ребят...

Он прокашлялся и спросил:

— Что у тебя с ногами, сынок?

— А, это... Последствие близкого общения с нашей государыней.

— Прости меня, сынок, — старик прижал пальцы к глазам, скрывая слезы.

Молодой колдун не ответил, он в это время сосредоточенно водил руками по поверхности, потом прижался к стене...

А потом камень под его руками стал расходиться, будто тесто, открывая в толще скалы довольно большое отверстие, которое парень растягивал и углублял все дальше и дальше.

* * *

Алексиор странно себя чувствовал, сердце будто клещами сжимали, оно трепетало от тревоги и стремилось вырваться из груди, лететь куда-то. С драконом они почти не разговаривали, но он ощущал его беспокойство даже острее, чем свое собственное.

Началось это с ним с того момента, как на горизонте увидел паруса далекого корабля, направлявшегося в сторону "черного берега".

* * *

Господин Ли Сан Фу, капитан "Ласточки", в последнее время все больше безвылазно сидел в своей каюте. И что самое подозрительное, никого туда не впускал! А если любопытствующие старались пол разными предлогами проникнуть, наталкивались на яростное сопротивление. И потому попытки по-хорошему выяснить, чем он там занят, вынужденно прекратились. Но не тот народ был у него в команде, чтобы бросить дело на полпути.

Капитан что-то явно скрывает... О... Это так подозрительно... Тем более, что из его каюты доносится женский голос...

Потому они вытягивали шеи всякий раз, пытаясь увидеть через дверь, кого ж там скрывает. А когда не вышло, решили хоть послушать. Ну интересно же.

Так вот, боцман и старпом притаились за стенкой каюты и затихли, приложив к переборке стакан. Слушать решили по очереди, кому больше повезет что-то услышать, должен будет пересказать остальным. Первая очередь была старпома. Он приник ухом к донышку стакана и застыл, вытаращив глаза.

Потому что приятный женский голос рассказывал:

— Жил некогда белый Змей, он был царем всех змей на нашем берегу. И был Змей великим колдуном...

Забыв обо всем, старпом слушал сказку, пока ему не напомнили, что он тут вообще-то не один. Теперь народу стало ясно, почему капитан постоянно торчит в своей каюте. Женщина.

Неясно было только одно — где он эту женщину прячет?

* * *

Ночь не принесла покоя и отдохновения царице, государыня Онхельма смотрела из окна на свой город. На город, упорно не желавший принять ее, упорно отказывавший ей в ее законном праве — праве властвовать. А ведь она хотела быть доброй государыней, она собиралась принести им мир и процветание. Но они сами не захотели. Глупцы.

* * *

Уже примерно двадцать минут Ширас слышал за стеной какие-то странные звуки, будто скребется кто-то. Ему даже казалось, что оттуда слышатся голоса. От волнения он даже вспотел. Больше всего это походило на подкоп. Ширас стал насвистывать и постарался усесться так, чтобы перекрыть собой подозрительный кусок стены. Не дай Бог, не привлек бы этот шум чье-то внимание.

Шум между тем становился все явственнее. А потом Ширас вдруг завалился назад, так и не успев ничего понять, но тут же извернулся — увидеть, с какой напастью имеет дело.

На него потрясенно уставились лохматый Голен и какой-то лысый старикашка, на которых он свалился. Первым отмер Голен:

— Говорите, знаете как свои пять пальцев, Ваша светлость?

Старик что-то забормотал, разводя руками, а снаружи-то их заметили и стали кричать. не долго думая, Голен скомандовал:

— Уходим!

Они полезли обратно, молодой колдун полз последним, заделывая ход. Тело скалы под его руками принимало первоначальный вид, и никто бы не подумал, что когда-то это могло выглядеть иначе.

Через некоторое время они вылезли снова в тот потайной ход, откуда начали свою попытку влезть в хранилище. Ширас, который до этого молчал, как пришибленный, все-таки не каждый день видишь работу настоящего великого колдуна собственными глазами, теперь обрел дар речи. И уж сколько вопросов из него полезло одновременно... Но почти все они сводились к Фелиде. Когда наконец можно было вставить слово, Голен вкратце обрисовал общую картину и сказал, что Фелида среди беженцев.

После недолгого совещания, решили пока уходить, а поисками входа в хранилище заняться завтра ночью, потому что неизвестно, куда они в следующий раз вылезут среди бела дня. Пристыженный советник крякнул и попытался объяснить эту неудачу ремонтными работами во дворце. На что Голен ехидно заметил:

— Да, кое-что поштукатурили и заодно передвинули подземный ход.

Возразить на это было нечего.

Надо было спешить, больше они не останавливались, пока не добрались до своих. Но тут их встретила вся в слезах Дениза.

Оказалось, один из стражников, что постоянно обходили площадь, был среди тех, кто арестовывал Шираса. Он заметил яркие рыжие волосы Фелиды и стал присматриваться. А потом узнал в ней ту девушку из таверны. Поднял тревогу, мол, найдена опасная преступница. Сбежались остальные стражники.

Кончилось это тем, что Фелиду схватили и отправили в застенок. Старые советники сидели под телегой и молчали, трясясь от презрения к себе, от страха и унижения, осознавая собственное ничтожество и радуясь, что стражники отвлеклась на девушку, а про них забыли.

Услышав, что тут побывала стража, Голен похолодел и бросился было искать Нильду, но девушка сама вышла из-за телеги, за которой пряталась, обхватила его за шею, заплакала. Они сползли на пол, обнимая друг друга. Господи, оба живы. Пока живы. Но когда прошел первый порыв, он вспомнил о Ширасе и обернулся.

И без того темное лицо маргиба было мрачно и полно страдания. Он стоял неподвижно, вперив взгляд в землю, и прижимал руку к сердцу. Потом словно очнулся.

— Я пойду во дворец. Пусть возьмет меня вместо нее, — проговорил он, обращаясь к Голену.

Тот посмотрел на него, и, видя его решимость пожертвовать жизнью ради девушки, понял, что тот так и сделает. Но только его жертва будет бессмысленной.

— Нет, — спокойно сказал Голен, — Она возьмет тебя, но не отпустит ее. Наоборот, зная, что она тебе дорога, станет пытать ее на твоих глазах, а потом убьет вас обоих.

— А что мне делать! — заорал Ширас.

— Тихо ты, — набросилась на него Дениза, — Совсем спятил?!

— Что мне делать... Как спасти ее? Как спасти себя от позора...

— Прежде всего, успокойся. Во дворец к царице пойдешь вместе с командой 'Изамбира', на прием. Среди своих не так заметен будешь. А там уже как пойдет. Лицо бы тебе прикрыть. Эх... Жаль, я же ни одного заклинания не знаю... Но ничего. Придумаем что-нибудь, — вздохнул Голен, — А сейчас надо разойтись и изображать спящих, пока всех не сцапали.

Совет оказался верный, на них и так стража походя косилась, зачем давать лишний повод устроить ту новый обыск.

Ширасу посоветовали пробираться к порту и найти там свой корабль. А лучше всего попасть на борт. Для него это наилучший выход, так у него были цели, был какой-то план, он бы сошел с ума, если бы сидел там в бездействии.

* * *

За день поднять на ноги северную провинцию было непросто, но, как оказалось, возможно. После того, как три члена Совета страны под присягой рассказали о том, что творит царица в столице, наместник срочно созвал все местное дворянство. Общим голосованием было принято решение разослать вестников в другие провинции, а потом выбрать делегатов и выдвигаться в Версантиум.

Глава 61.

Евтихия всегда просыпалась рано, а став птицей — тем более. Пусть клетка, в которой приходилось сидеть, и была прикрыта плотным покрывалом, якобы для того, чтобы птица спала, спать ей не хотелось совершенно. Она проделала клювом дырочку в ткани и пыталась выглянуть наружу.

Взгляд, как на зло, утыкался в постель капитана, этого Ли Сан Фу. Евтихия подкатила глаза, вспоминая, что ей пришлось накануне увидеть. Если бы могла, сгорела бы от стыда. Потому что этот тип раздевался при ней нисколько не стесняясь, и вообще... странные вещи делал, которых благородным девушкам до свадьбы видеть неположено. Потом она вздохнула, а чего ее стесняться, она же птица, кому придет в голову стесняться птицу?

Сам капитан Ли Сан Фу храпел, подергиваясь во сне и причмокивая, ему явно снилось что-то энергичное. Вчера ей пришлось до глубокой ночи рассказывать этому человеку сказки. Хорошо еще, за прошедший год Морфос порассказал ей великое множество разных историй.

Девушка и голубка уже давно не разговаривали друг с другом, потому теперь мыслили одинаково. Но это был исключительный случай, практически форсмажор.

— Что скажешь? — спросила девушка Евтихия голубку Евтихию.

— Пуффффф.... — сказала птица, — Ты помнишь про эту... Шахразаду?

Хмык получился совместный.

— Ладно, пусть везет нас в подарок царице. Главное — попасть во дворец и найти Алексиора.

— Ты лучше думай, что мы ему будем сегодня рассказывать.

— Про любовь? — неуверенно проговорила девушка.

— Ох уж нет! После этого он ведет себя как-то неадекватно. Лучше какую-нибудь жуткую кровавую историю. А вообще, надо бы спросить его, скоро ли доберемся до места.

До места им оставался всего один день, даже и того меньше. На самом деле, "черный берег" уже показался вдали, Просто Евтихия об этом еще не знала.

Утро на корабле вступало в свои права, и мирный сон капитана Ли Сан Фу был нарушен достаточно необычным и бесстыдным образом. В окошке каюты появилась сначала одна всклокоченная голова, а следом за ней другая. Головы уставились цепким взглядом внутрь каюты, внимательно сканируя все ее небольшое пространство на предмет наличия женского общества.

Видимо, осмотр их не удовлетворил, потому что незапертое оконце отворилось, а в помещение проникло маленькое зеркальце на специально приспособленной для этого длинной ручке половника, который любопытствующие позаимствовали на камбузе. Они тихонько шептались и так увлеченно исследовали те закоулки каюты, которые было не увидать из окошка, что не заметили главного — капитан проснулся. И уже с минуту наблюдает за ними.

Если бы не соображения конспирации, Евтихия просто умерла бы от хохота.

А Ли Сан Фу, видя, что его святая святых, его личная каюта, таким наглым образом просматривается, решил преподать команде урок. В это мгновение раздался его громовой голос, более всего похожий на рык разъяренного тигра. Два матроса, застигнутые на месте преступления сочли за благо просто беззвучно исчезнуть, потеряв при этом и зеркало и половник.

Но капитан не был настроен на всепрощение. Он вооружился половником и отправился на палубу, раздавать наказания. Однако, стоило ему резко открыть дверь, чтобы пойти на мостик, как в нее завалилось еще несколько человек из его чрезвычайно любознательной команды.

О! Да... Наказание началось прямо здесь. И половник очень даже пригодился! А потом все с воодушевлением драили палубу. А на камбузе и вовсе был назначен день страшного суда. Да!

Закончив с этим приятным занятием, капитан поспешил обратно к себе в каюту. Там его ожидало еще более приятное занятие. Вчера птичка закончила рассказывать свою историю на самом интересном месте. И он ужасно хотел узнать, как пройдет у Змея тот эксперимент с полетами.

Евтихия уже поняла, что ей легче будет дать этому любителю любовных историй то, чего ему хочется, чем объяснять, почему ей не хочется. Хорошо еще, что он не требовал интимных подробностей!

Дослушав сказку до конца, Ли Сан Фу вздохнул, мечтательно подкатив глаза, а потом промолвил:

— Ахххх... Мы почти на месте. Сегодня к вечеру будем в Магрихе.

Евтихия тут же оживилась, однако дальнейшие слова Ли Сан Фу ей совершенно не понравились.

— Я даже не знаю, смогу ли с тобой расстаться, дивная птичка.

— Ээээ... как это? — обомлела девушка, — А подарок царице?

— Я подумал, что ты мне нужна самому.

— Постойте, постойте! А беспошлинная торговля на целый год? А?! Это же такие деньги! Вы представляете, от чего отказываетесь?!

Тот лукаво улыбнулся и погрозил птице пальцем:

— О, это пока еще шкура неубитого медведя. Царица может ведь и отказать. А ты, моя сказочная птица — реальная. Пожалуй, оставлю-ка я тебе себе.

И с этими словами он вышел, а Евтихии пришлось постепенно осознавать размер свалившейся на ее голову катастрофы.

— Что скажешь? — спросила птица.

— Кошмар! — ответила девушка.

— Есть у меня одна идея, — проговорила голубка.

Дальнейшее совещание происходило в полном молчании.

* * *

Ширасу вчера удалось таки пробраться на борт своего "Изамбира". Правда, пришлось дворами и какими-то задворками уходить от стражи. Его несколько раз чуть не схватили, а под конец едва не отправили на корм рыбам свои же. Засекли, когда забирался вверх по якорной цепи. Слава Богу, шум не стали поднимать, только чуть-чуть крови пустили. Извинялись потом, конечно. Но радость от встречи перекрыла все неприятные моменты.

И капитан, и команды, и его отряд, все тискали Шираса и норовили по-братски хлопнуть по плечу. Не шуточное дело, сам из застенка спасся!

Рассказ о том, как на самом деле произошло его спасение, вызвал полное невольного уважения и недоумения молчание. Никто и подумать не мог, что тот худенький молодой юноша, калека, передвигавшийся в кресле... Вот тут-то до них и дошло...

— А как он в своем кресле по воздуху передвигался? — зашумели они, — Кресло, что артефакт?

— Нет, — ответил Ширас, — Это называется левитация. Просто тот юноша очень сильный колдун.

— Теперь я понимаю, что имел в виду старый пират Джулиус, когда сказал, что у них все цари колдуны. Этот Голен царского рода?

— Насколько мне известно, нет, — Ответил Ширас и перевел разговор на другую, более важную для него тему.

Обсуждение было недолгим.

В очередной раз осведомившись у офицера береговой стражи, допущены ли они на берег и получив наконец долгожданное разрешение, капитан 'Изамбира' в сопровождении старшего помощника, а так же пятидесяти гвардейцев, присланных повелителем Магрибахарта удостовериться, что государыня Онхельма добралась до своей столицы без происшествий (легенду о заботливом повелителе пришлось выдумывать по ходу пьессы), ступили на причал в порту Версантиума.

В другое время их появление привлекло бы энное количество любопытствующих, ибо смотрелись гости из Магрибахарта просто потрясающе. Все как один стройные, крепкие и по-своему красивые (пусть и темнокожие), мужчины, воины, а их необычные одежды и головные уборы лишь довершали образ. Да, если бы не тревожные события последних дней, их появление вызвало бы фурор.

Впереди шел капитан, рядом чуть сзади старпом, а следом на шаг сзади пять шеренг по десять воинов в каждой. Благо главная улица Версантиума, шедшая от самого порта до дворцовой площади, была достаточно широка. Ширас, закрыв головным убором пол лица, шел в последней шеренге. Представители повелителя Магрибахарта — это был некий официальный статус, к ним соответственно и отношение было соответственное. Немного любопытства, немного изумления, немного уважения.

Пока все шло хорошо. Правда Ширас страшно переживал и волновался за Фелиду. В застенке полно отвратных типов, он готов был собственноручно разорвать каждого, кто посмеет ее обидеть, а обидеть там ее мог каждый.

* * *

Государыня Онхельма пробудилась поздно, у нее с ночи болела голова. Утро не принесло облегчения. Новая служанка, такая же испуганная, как и предыдущая, принесла ей освежающее питье и приготовила ванну.

Полежать в горячей воде было приятно, голова стала постепенно отпускать, и колдунья уже в состоянии была выслушать доклад сенешаля о делах во дворце.

— Ваше Величество, прибыла делегация из Магрибахарта. Тамошний государь прислал справиться о вашем состоянии.

Этот мальчишка Теврок?

— Хорошо, — Онхельма слегка улыбнулась, — Очень мило с его стороны. Я приму их сразу после завтрака.

Ей неожиданнос стало приятно. Приятно, что о ней позаботились.

* * *

С утра в Версантиум стали прибывать первые делегаты от северной и восточной провинций. К полудню должны были явиться делегаты из западных областей и вассальный княжеств Таргаса, Морин, Сэтанги а также от герцогства Атагер. Родового герцогства покойного государя Вильмора и бывшего наследника Алексиора.

Почти вся Страна пришла в движение. Но царица об этом пока еще не ведала. Она позавтракала и собиралась принимать гостей из заморского Магрибахарта.

* * *

В застенке Фелида была единственной девушкой, и потому ее посадили в отдельную камеру. По странной иронии судьбы, в ту самую, в которой еще вчера сидел Ширас. Его внезапное исчезновение было настолько нелепым и таинственным, что оповещать об этом государыню вчерашняя смена стражи просто не посмела, справедливо полагая, что за проявленную халатность сами же и займут эти "козырные апартаменты".

А вообще, за всю историю славной Страны морского берега в застенке Версантийского дворца Фелида была первой и единственной заключенной женщиной. Можно было даже гордиться, если бы все не было так глупо и печально. Видимо, солдаты прониклись к ней жалостью, понятно же, что схватили девушку безвинно.

Стража сохраняла полную лояльность царице, хотя им бы стоило задуматься, что вообще творится в последнее время. Но непонятно откуда берущийся страх сделал их бездумными исполнителями злой воли полубезумной государыни. Что уж теперь греха таить, все понимали, что их прекрасная как юная нимфа царица наполовину безумна.

И все-таки, что-то человеческое в людях осталось. Девушку берегли. А разный сброд, сидевший в камерах напротив, старался не болтать лишнего, чтобы не смущать бедняжку. Сама она сидела, прижавшись к стенке, испуганная, молчаливая и бледная, почти незаметная в своей серой одежде. И только яркие рыжие волосы выдавали ее присутствие.

Между тем, дела во дворце шли согласно расписанию.

После завтрака царица принимала у себя посланцев повелителя Магрибахарта Теврока Блистательного. Разумеется, не всю эту вооруженную толпу. Аудиенции удостоился только капитан.

Он был отменно галантен, преподнес государыне подарки (хорошо, что Ширас на всякий случай запасся!), потом вежливо осведомился о здоровье, о ситуации в целом и о войне в частности. Порадовался, что война для нее закончилась полной победой. Государыня Онхельма пребывала в благодушном настроении, отвечала благосклонно и милостиво улыбалась.

Однако постепенно выяснилось, что у капитана "Изамбира" есть и другие, интересующие его вопросы. Менее глобального и более личного характера. Оказывается, во время вечернего обхода стража случайно (он это особо подчеркнул), арестовала невесту одного из его матросов.

— Невесту?

— Да, Ваше Величество, это дочка кухарки из портовой таверны.

— И когда ваш матрос успел обзавестись тут невестой? — подозрительно спросила царица.

— В прошлый приезд, Ваше Величество. Девушка ничего плохого не совершала, Ваше Величество, — поклонился капитан "Изамбира", прижав руку к груди, — Мы очень надеемся на Вашу доброту и милосердие.

Неясная догадка вдруг забрезжила у Онхельмы, постепенно оформившись в понимание истинной цели этого визита. Беспокоились не о ней. Беспокоились о какой-то дочке кухарки! Онхельму накрыло отвратительным чувством досады.

— Хорошо, я лично проверю, что там произошло. Вам сообщат. Можете быть свободны, — она отпустила его резким взмахом руки.

Если бы не звучало в этом зале имени повелителя Теврока, этот капитан был бы уже в застенке. Просто сейчас ей не хотелось сориться с заморским соседом.

Из зала приемов царица отправилась прямо в застенок. Ей почему-то хотелось увидеть своими глазами девушку, ради которой снаряжались корабли и отправлялись за море. Онхельме было по-женски завидно и ужасно обидно, что ради нее ничего подобного не делалось. Давящая злоба потихоньку поднималась в ней, вызывая непреодолимое желание расправиться с той кухаркиной дочкой. Правда она еще не решила, как будет ее убивать, долго или медленно.

Но по какому-то странному женскому капризу ей хотелось повидать девчонку тайно. Отвод глаз — и колдунья прошла мимо стражи, которая смотрела на нее в упор, однако в упор не видела.

Давненько не была она в застенке. Здесь было заперто слишком много народу. Отталкивающе пахло потом, страхом и нечистотами. Но царице этот запах казался прекрасным. Она шла по проходу между камерами и внимательно вглядывалась в людей, жавшихся под ее пристальным взглядом друг к другу. Но девушки не видела. Зато с удивлением отметила, что одна из камер пустует.

Однако Фелида была тут. Она спала, забившись в угол.

Царица стояла перед решеткой, отделявшей пустую камеру от прохода и смотрела внутрь. Никого. Пусто. Это было странно. Где же та девица?

Прямо перед царицей стоял Сафор и смотрел ей в глаза. Это укрыл девушку своей Сущностью — непроглядным сумраком, сделав ее совершенно невидимой. Он сделал это по собственной инициативе и был горд, что на сей раз успел вовремя. Темный старейшина прекрасно осознавал, что втянулся в дела людей, что называется, по самые уши. Но теперь он был рад этому. Главное, что успел.

Сафор в последнее время внимательно наблюдал за тем, что делает Морфос, и понял, что у того есть какой-то план. Отношения с морским драконом у древнейшего были более доверительные, и древний дух земли явно помогал тому. Тогда Сафор решил подыграть старому хитрецу, просто потому что ему самому этого хотелось. Хотелось видеть кого-то счастливым.

Хотя бы потому, что и его жизнь от этого стала намного интереснее.

В общем, заметив, как Морфос вчера специально отвел в сторону тот подкоп, что делал тот юный колдун, чтобы освободить из застенка темнокожего мужчину, Сафор под влиянием нежданно нахлынувшей сентиментальности решил спасти и его девушку. И теперь, глядя колдунье прямо в глаза, он испытывал глубокое удовлетворение. Впервые за много лет Сафор чувствовал себя живым по-настоящему. Словно не было неисчислимой череды пустых, унылых, одиноких лет за спиной. Как будто даже стал моложе.

Колдунья еще раз прошлась по проходу, напоминая гиену, высматривающую добычу, а потом быстро вышла.

* * *

Прошло уже полчаса как капитан "Изамбира" вернулся на площадь к своей команде. Новость, которую он принес, была вроде бы и неплохая, но вынужденное ожидание... Ширас держался внешне спокойно, но словно горел изнутри. Видя, что с ним творится, его попросту отправили с глаз долой. Пусть Голен и Джулиус за ним присматривают.

Дворцовая площадь к этому времени уже очистилась от беженцев. Большая часть из них стала возвращаться в свои деревни, но кто-то еще оставался в городе, разместившись на окраинных улочках, чтобы не мешать движению и не привлекать излишнего внимания. Конечно же, лазутчики из фиордов с Джулиусом во главе тоже остались в городе, попрятались кто куда, а вместе с ними и советники. Джулиус организовал некое подобие штаба встаром полуразваленном портовом складе.

А перед Версантийским дворцом сейчас были парни из команды Шираса, да еще стали собираться делегаты из провинции. И те и другие с некоторым подозрение поглядывали друг на друга и старались держаться кучно, но в разных концах площади. Делегаты из провинции прибывали, заполняя площадь, ситуация потихоньку становилась напряженной. Там же сконцентрировалась основная масса городской стражи, подозрительно поглядывавшая и на тех, и на других.

В этой всеобщей суматохе почти никто не заметил, что в порт вошла "Евтихия".

Большой красивый корабль, сверкая громадой бедых парусов, неспешно подошел к берегу и ошвартовался. К удивлению команды и отставшего эскорта царицы, вынужденного догонять свою государыню, их на берегу встретил всего только один таможенный чиновник и несколько зевак из тех, кто целыми днями торчит на причале просто от безделья. Совсем не так встречал Версантиум вернувшихся из плавания моряков. Где шумная толпа, где морячки, мальчишки? Где береговая стража?

На вопрос, куда все подевались, и что вообще творится в стране, таможенник, подкатывая глаза, стал в самых ярких красках расписывать кошмары прошедших дней. Офицер личной охраны государыни, услышав последние вести, заволновался и вся нервно жестикулирующая толпа, включая команду 'Евтихии' вместе с ее капитаном, направилась прямиком во дворец.

Для Алексиора, сошедшего на берег среди остальных, первые шаги по родной земле казались крайне тяжелыми. Он так мечтал об этом моменте, но сейчас каждый шаг приближал его к тому, с чем он предпочел бы не встречаться. А сердце его тянулось в фиорды, изнутри сознания, словно что-то нашептывало, что там его ждут. Там его счастье. Но прежде он должен был сделать то, зачем приехал.

* * *

Так и не найдя в застенке девушку, Онхельма с досады решила, что произошло недоразумение, и отправила посыльного к гостям из Магрибахарта, передать, что никакой девушки в темнице нет. Честно говоря, капитан 'Изамбира' даже не знал, как он сможет сказать это Ширасу, но выхода не было.

А на площади тем временем собрались почти все делегаты от провинций.

Когда подтянулись основные представители, решено было отправить во дворец парламентариев с пожеланием, чтобы государыня Онхельма вышла к народу.

— К народу? — с недоумением переспросила она сенешаля.

Тот только кивнул и раскланялся, предпочитая молчать. Кто знает, чем может обернуться не вовремя сказанное слово?

— Хорошо. Скажите, что я выйду к ним.

Глава 62.

По дороге к дворцу стали попадаться люди, по большей части беженцы и погорельцы, но были и горожане. Многих из них Алексиор знал, столько раз с ними здоровался. Когда-то. Но в длинном белом плаще с капюшоном, полностью скрывавшим верхнюю часть лица, он прошел неузнанным между согражданами.

И только один человек безошибочно узнал его в толпе. Из переулка на шум выглянула девчонка в оборванном коричневом плаще, измазанная сажей. Она сначала замерла при виде его как вкопанная, а потом вдруг подбежала, схватила за руку и потащила за собой. Он попытался освободиться, но та прижала палец к губам и шикнула, оглянувшись по сторонам:

— Не шуми, Алексиор!

— Нильда... — он был потрясен, — Как ты...?

— Узнала? — она провела руками по его плечам, словно желая удостовериться, что он ей не привиделся, — Я тебя вижу. Вижу твою суть, — потом взглянула внимательнее и добавила, — И вторую твою суть тоже.

Тут она тихо рассмеялась и одновременно заплакала, потом махнула рукой:

— Не обращай внимания, это от радости... Пошли, там Голен, Ширас. Там наши!

Наши! Господи, каково было услышать это слово... Нильда что-то шептала, таща его за руку в сторону старых сараев. А потом была встреча с Голеном, непрошенные слезы, братские объятия.

— Твои ноги, — горестно прошептал Алексиор.

— Твои глаза... волосы, — в тон ему ответил друг.

В сарай вихрем влетел Ширас, сжал Алексиора в объятиях.

— Брат!

— Спасибо, что вытащил Голена, — проговорил ему на ухо Алексиор.

— Э! О чем ты говоришь, Ароис! Это он, этот многоуважаемый колдун вытащил меня из вашей кутузки, — потом его лицо мгновенно помрачнело, — А сейчас мне надо вытащить оттуда мою драгоценную красноволосую женщину!

Ширас вскинул руки в жесте, выражавшем крайнее нетерпение.

В этот момент к ним подошел один из его полусотни и что-то зашептал на ухо. Шираса словно подменили, он взорвался болезненным криком, а потом кинулся со всех ног в сторону дворца.

— Что случилось? — успел спросить Голен у человека, принесшего весть.

— Царица сказала, что ее нет в застенке. И она не знает, где девушка.

Алексиор напрягся, а потом шагнул за ними вслед. Голен взглянул на своего друга и догадался, что тот собирается сделать.

— Эта женщина не успокоится, пока не получит меня, — глухо пробормотал Алексиор.

Друг хотел было возразить, но вдруг понял — слова бессмысленны. Именно для этого Алексиор вернулся, потому что иначе ее не остановить.

— Мы пойдем с тобой, — только и сказал он.

Они немного отстали от Шираса, бегом побежавшего отбивать свою женщину силой. Отстали, потому что многие хотели пойти. Мало ли, что произойдет там, на площади перед дворцом, а по закону фиордов, своих в беде не бросают.

* * *

Только выйдя на крыльцо, царица Онхельма поняла, почему ей все это казалось подозрительным и вызывало внутреннее неприятие.

Недобитые советники. Все тут, кроме Мариэса. Еще и наместники из провинции, и дворянство. Хорошо еще, их не слишком много! Она скрипнула зубами, но приветствовала 'свой народ'.

И тут прозвучали слова:

— Царица должна предъявить народу символы власти.

Ей кровь ударила в голову, так захотелось спалить всех синим пламенем, но нельзя же спалить весь 'свой народ'. Онхельма указала пальцем на своих советников и прямо обвинила их в государственной измене и подстрекательстве к бунту. А к 'народу своему' обратилась с пылкой речью, смысл которой сводился к тому, что заговорщики пытаются очернить ее и незаконно захватить власть.

И речь была убедительной. Ее прекрасные глаза сверкали праведным гневом. Слова, шедшие из глубины души, подсказанные ей внутренним советчиком, были такой смесью лжи и полуправды, что умы людей невольно поколебались, теряясь в сомнениях.

Но в этот момент на площадь влетел разъяренный Ширас с саблей наголо.

Своим внезапным появлением он сбил настрой. Паутина лжи, которой Онхельма опутывала толпу, распалась.

Со всех сторон разом раздались крики, звон оружия. Онхельма отдала приказ арестовать всех, кто посмел сюда явиться. Стража окружила царицу кольцом, завязался бой, и дворцовая площадь окрасилась первой кровью. Ширас со своей полусотней рубился с объединенным отрядом личной охраны царицы, а отряды стражи песнили делегатов из провинции. Вот уже появились и первые арестованные.

И тут Онхельма увидела его.

Белый плащ откинут на плечи, белые волосы струятся по плечам, нечеловеческие голубые глаза смотрят на нее. Царица не поверила своим глазам. ОН?! Откуда...

Он пробирался между двигавшимися в схватке вооруженными людьми так, словно они были статичными фигурами, ни один клинок не коснулся его. А, пройдя между стражами, закрывавшими собой царицу, просто сказал:

— Отпустите народ, государыня. Я тот, кто вам нужен.

После повернулся лицом к площади негромко признес:

— Довольно.

И, как ни странно, его тихий голос был услышан. Бой прекратился. А Онхельма, смотревшая на него как завороженная, наконец, смогла взять себя в руки и ушла внутрь, уводя Алексиора за собой. Она не могла поверить тому, что ОН, этот юноша, поразивший ее, пришел к ней. Пришел сам. У нее слегка кружилась голова.

Алексиор шел за женщиной молча.

Она лишила его всего. Отняла все, что было ему дорого. Уничтожила. А теперь могла бы отправить его на эшафот и, наконец, казнить.

Но она его не узнала. Но, даже не узнав, все равно продолжала его желать. И это вызывало в нем гадливую жалость. Он был готов скорее умереть, чем испачкать руки ее кровью.

Кровью...

— Кровью, — пришла мысль от дракона, — Напои ее своей кровью.

Онхельма что-то говорила, он почти не слушал.

Ужин? Пусть будет ужин. Не важно, что вечер еще не наступил.

Алексиор узнал покои, которые отвела ему гостеприимная государыня. Это была ее спальня. Не желает ли перед ужином принять ванну? Хорошо, он примет ванну.

Когда одетый Алексиор вышел из ванной, Онхельма уже ждала его. В спальне мягкий полумрак. Плотные шторы задернуты. Накрытый стол. Свечи. Его чуть не вырвало.

Но он вежливо поблагодарил женщину и сел за стол напротив. Онхельма изучала его, незаметно поглядывая из под ресниц.

— Как тебя зовут? — голос чуть подрагивает от волнения.

— Ароис.

Снова недолгое молчание.

— Кто ты, юноша? И почему ты кажешься мне знакомым?

— Кровь, — напомнил дракон.

Алексиор посмотрел женщине в глаза и спросил:

— Ты хочешь знать обо мне все?

О да! Она хотела! Она его хотела! Но его загадка не давала ей покоя.

— Ты ведь любишь кровь. Моя кровь расскажет тебе все, что ты хотела знать.

С этими словами он закрыл глаза и откинулся на спинку стула.

Онхельма не могла поверить. Идеальный любовник для идеального наслаждения. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Раздались шаги, легкий звон металла. Потом чуть охрипший голос Онхельмы произнес:

— Я хочу из шеи.

Не открывая глаз, Алексиор кивнул, мысль о том, что она будет к нему прикасаться, заставила его внутренне содрогнуться. Но если дракон внутри него настаивал на крови, очевидно, он знал, о чем говорил. Ему пришлось встать, потом к его шее прижались губы... Не вырываться... Не вырываться...

Укусила. Надо вытерпеть!

Это продолжалось всего пару секунд.

— Кто ты...? — в ужасе пролепетала колдунья отшатнувшись.

— Ты знаешь, кто я, — ответил он, — Сама скажи.

— Алексиор... Наследник...

Потом Онхельму буквально оторвало от него и бросило на пол. А потом с ней стало твориться что-то ужасное.

Глубая кровь дракона растекалась по ее губам, заставляя женщину корчиться в судорогах. Его кровь — тот страшный яд, разъедавщий ее душу изнутри, вызывая в памяти все отвратительные преступления и страшное раскаяние, стыд, страх перед неотвратимым наказанием. Кровь дракона стала очистительным огнем, уничтожившим зло, скрывавшееся в ней.

Но вместе со злом выгорал и колдовской дар, полученный ею когда-то, а с ним и красота. От золотых волос остались жалкие пегие сосульки, глаза выцвели в блеклый серый цвет, кожа сделась землистого оттенка.

Но страшнее всего была терзавшая ее жуткая душевная боль. Теперь Алексиору действительно стало жаль ее, и в этот момент дракон занял его место.

— Что ты отдала за свой дар, Беатриса? — спросил он у несчастной.

— Свою любовь, — всхлипывая, прошептала она, а из-под прикрытых век безостановочно текли слезы.

— Если хочешь, возьми ее обратно и отдай мне ключ.

Получить назад то запретное, чего ей хотелось больше жизни?!

Ему не пришлось объяснять, что за ключ он имел в виду, женщина закивала, сама вытащила его и с готовностью отдала. А после благодарно улыбнулась сквозь слезы, вытянулась на полу и затихла.

Дракон отступил, а Алексиор понял, что эта женщина, царица Онхельма, которую на самом деле звали Беатрисой, мертва.

Так странно и страшно закончилось ее правление, начавшееся с любовного приворота и закончившегося хаосом и кровопролитием.

Наследнику оставалось открыть хранилище, взять оттуда символы власти и показать их народу.

Впрочем, еще очень много чего оставалось, но дракон отказывался ждать. Как только царское кольцо и печать были переданы советникам, он сорвался в фиорды.

Алексиор ощущал бешеное нетерпение дракона, но все еще не мог понять.

— Астерион, что ты хочешь найти там?

— Там она! Понимаешь, она! ОНА!

И тут внутренний трепет передался Алексиору:

— Евтихия...?

— Евтихия! Голубка! Она птица, голубка! Ты понимаешь?

Он не понимал, но почему-то поверил.

Много голубей было в фиордах.

Но, увы, не было среди них Евтихии.

* * *

Голубка Евтихия в это время направлялась на корабле Ли Сан Фу далеко на восток.

У них, у девушки и у птицы, созрел тогда чудесный план. И все было бы хорошо...

Но дело в том, что капитан 'Ласточки' был опытный птицелов. Когда он вышел, чтобы проследить за тем, как его судно проходит по усыпанному мелями песчаному мелководью черного берега, две заговорщицы решили притвориться мертвой. Справедливо полагая, что, увидев мертвую птицу, тот откроет клетку, а окно каюты открыто — и...

Провести Ли Сан Фу не удалось. То есть, он, конечно, заохал и засуетился, когда увидел, что птичка лежит на спинке, безвольно раскинув крылья, скрюченными лапками кверху, и бросился открывать клетку. Только сперва он закрыл окно! Евтихии удалось вылететь из клетки, но полеты ее по каюте недолго продолжались, ловкий и пронырливый Ли Сан Фу быстро изловил голубку.

— А ты хитрая? Да? — хиыкнул он, — Но я гораздо хитрее.

Говоря это, он вытащил из ящика своего стола тонкую стальную цепочку с крохотными кандалами на конце, и защелкнул стальные браслеты на тонких лапках птицы.

— Моя дивная голубка, ты далеко не первая птица, которая пыталась упорхнуть от меня. И никому еще это не удавалось! Поверь.

С этими словами он пристегнул цепочку к клетке изнутри.

— Прости, но придется ограничить твою свободу. Но ты сама в этом виновата.

Евтихия молчала. Она решила игнорировать мерзкого рабовладельца. Тот только посмеялся и сказал:

— Я скоро вернусь, веди себя хорошо и делай глупостей.

И действительно, он скоро вернулся, очевидно, ехеть в Магрих передумал, а сбыл товар тут же на месте. И в тот же день они отплыли обратно.

В далекую страну Ши-Зинг.

Ни Нириелю, который метался от одного берега до другого, ни Фаэту, пытавшемуся хоть как-то искупить свою вину, так и не удалось найти ее.

Глава 63.

Господи... Как тяжело, когда твоя сокровенная надежда на счастье так безжалостно рушится... Упасть, не успев взлететь...

Алексиор, или это был Астерион? Они уже сами не знали, кто из них кто. Мужчина в белом плаще одиноко сидел на скале, глядя в море. Так прошла ночь.

Утром он вернулся. У него есть обязанности. Люди ждут. Не важно, что у него на душе, никто не сделает это за него.

После того, как внезапно скончалась государыня Онхельма, весть о смерти которой народ встречал криками радости (да простит их Создатель, но людям трудно было сдержать свои истинные чувства), немедленно было вскрыто древнее хранилище и по слову Алексиора рака, в которой содежались реликвии — царское кольцо и печать, впервые была извлечена и представлена на всеобщее обозрение.

Вчера он продемонстрировал Совету, даже нет, не Совету, а всем, кто в этот момент находился на площади, что символы власти принимают его. А Нильда, Голен и Джулиус подтвердили под присягой, что он и есть истинный наследник Алексиор, покинувший страну год назад. Изменившуюся внешность, потому что очень многие помнили наследника, приписали тяжелым испытаниям, выпавшим на его долю. В конце концов, всего год прошел с того дня его восемнадцатиления, когда перед всей страной государь Вильмор объявил, что передает ему власть и корону. Он был тогда полным жизни красивым юношей, его золотисто-каштановые волосы вились крупными кольцами, а карие глаза лучились весельем. Алексиор и теперь был прекрасен, но больше не было в нем живости, вселенская тоска поселилась в нечеловеческих голубых глазах, словно за этот год он постарел на тысячи лет, волосы стали белыми как снег, а кожа приобрела голубоватый оттенок бледности.

Народ принял его как царя.

Ему придется принять на себя ответственность за царство.

Через три дня ему должно исполниться девятнадцать. Коронация состоится в день его рождения. Кто бы мог подумать...

Однако, помимо общих забот о том, как восстановить разрушенное, были еще дела, которые Алексиор хотел сделать немедленно.

Во-первых. Он собирался устроить свадьбу Голена и Шираса. Если нет надежды на счастье у него, так пусть хоть другие...

Разумеется, первое, что сделал вчера его темнокожий друг, как только объявили о смерти царицы Онхельмы, это вместе со своими людьми помчался разыскивать Фелиду. И, обнаружив свою красноволосую красавицу в застенке, уже больше не выпустил из объятий. Правда, будущая теща, грозная кухарка Дениза не позволила ему ничего лишнего, но просто держать любимую, просто знать, что она рядом, уже было счастьем.

То, что стоило нам трудов и страданий, несоизмеримо выше ценится. Так что Ширас считал минуты до того момента, когда священник назовет их мужем и женой и он с полным правом (а главное, с каким удовольствтием!) пошлет к чертям свою крикливую тещу.

Сюрприз преподнесла Нильда. На предложение Голена, которое он сделал ей официально перед всем народом, девушка ответила отказом.

— Почему?! — не мог понять Голен.

Ему было больно и обидно.

— Ты же согласилась выйти за меня! Почему теперь отказываешь?! Или ты притворялась, что любишь... — Он потемнел лицом и отвернулся, — Прости. Это было жестоко.

— Ты ничего не понимаешь! Я согласилась выйти за Голена из фиордов! А теперь ты Голен — князь Таргаса. А я простая разносчица из портовой таверны. Мы больше не равны.

— К чертям!!! — заорал Голен, — Если тебе это так противно, я сейчас же отрекусь от этого княжества! Если дело только в этом. Ответь, черт бы тебя побрал!

Алексиор некоторое время наблюдал, как они препираются и орут друг на друга, а потом подозвал к себе Джулиуса.

— Встань на одно колено, — велел он старшине контрабандистов.

То удивился, но приказ выполнил. Алексиор же обратился к контрабандистам, которых тут было много:

— Вы признаете этого человека старшим над вами?

Те согласно зашумели, потому что Джулиус давно уже пользовался непререкаемым авторитетом.

— Тогда, властью, данной мне священными символами нашей страны, объявляю фиорды вольным княжеством. Отныне так оно и будет именоваться. А тебя, Джулиус, старый пират, нарекаю князем вольно княжества Фиорды, — он опустил саблю сначала на одно его плечо, потом на другое, — А внучку твою, Нильду, нарекаю наследницей.

Весь народ затих в молчании. Над площадью могла муха пролететь — ее бы услышали. Алексиор оглядел всех, потом обратился к девушке, так и оставшейся стоять с открытым ртом.

— Ну что, теперь вопрос исчерпан, и вы равны?

Она несколько секунд смотрела на него, потом беспомощно сморщилась и заплакала, уткнувшись в грудь Голену. Он гладил ее по спине, успокаивая:

— Ну что ты, дуреха...

— Я думала... Думала... тебе не стоит на мне жениться... — всхлипывала она, — Ты теперь князь... Как ты меня назвал?!! Сам придурок!

Голен так радостно и громко расхохотался, что даже не стал уворачиваться, когда она стукнула его по голове. А отсмеявшись спросил, целуя ее в мокрый нос:

— Теперь пойдешь за меня?

Та кивнула.

— А вот за то, что выдумывала всякие глупости и пререкалась, и заставила меня понервничать — за все это... Я буду жениться, сидя в кресле! А то еще ноги могут подкоситься от счастья!

Вся толпа, радостно гудя, направилась в храм, венчать счастливые пары. А потом накрыли столы прямо на дворцовой площади.

Хорошо, если будущее правление нового царя начинается с чьего-то счастья.

Люди благодарили Алексиора, желали ему долгих лет жизни и много всего, что можно пожелать царю и человеку. Он улыбался. Еще не так давно, эти же люди, не все, конечно, но очень многие, с готовностью признали его преступником и отправили на эшафот. Но он не держал на них зла. Какие ни на есть, они его люди. Это его обязанность о них заботиться. Вспомнились слова большого брата Вильмора:

— Такова жизнь царя. Мы не всегда делаем то, что нужно нам лично. Что бы не случилось в твоей жизни, ты обязан держать лицо, и перед своим народом быть сильным. Ты их надежда и опора.

Незаметно уйдя с этого свадебного пира, Алексиор вызвал к себе сенешаля. Ему нужно было позаботиться о погребении. И Мариэся, и царицы. Они тоже были его людьми, его долг позаботиться и о них. Государыню Онхельму тихо похоронили в царском склепе, положив ее рядом с Вильмором. Кто-то мог бы возразить. Но ведь она была его женой, она была их царицей, и пусть она была злой колдуньей и привела страну на грань, ей все равно положено место в этом склепе.

А Мариэса похоронили прямо на дворцовой площади и поставили стеллу. Чтобы помнили.

Это было второе неотложное дело, которое Алексиор хотел сделать прежде, чем станет царем.

Третье же было самым главным.

Символы власти, которыми и выбирается достойный правитель, не должны храниться в подвале, в недосягаемом месте. Потому что так ими может завладеть недостойный. И случай с Онхельмой только подтвердил это. Символы были даны народу, и они должны принадлежать народу. И право свое на царство цари должны доказывать перед всеми, а не в темном подземелье.

Но дракон хотел сделать еще кое-что. Новый дар. Навечно.

Кровь. Его голубая кровь на белом мраморе. В камне навечно.

Пятно на белой стене дворца вышло округлым, ровным, примерно локоть в диаметре. Голубая кровь на удивление быстро впиталась и застыла, покрывшись матовой корочкой с тусклым металлическим блеском. А через какое-то время, и вовсе стало напоминать впаянный в камень металлический щит. Его было видно со всех концов дворцовой площади.

Голубое на белом.

Сделав то, что хотел, Алексиор попросил Голена прикоснуться к этому странному щиту. Случилось именно то, что и предполагал дракон. Щит засветится ярким голубым светом. А вслед за Голеном к щиту приложила ладошку Нильда — тоже яркое голубое сияние. Достойны.

Их он и объявил первыми после себя наследниками.

Отныне народу Версантиума несложно будет определить, кто достоин стать следующим из их царей.

Конец четвертой части.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Часть пятая.

Белое на голубом.

Глава 64.

Коронация Алексиора, нового Властителя Страны морского берега состоялась день в день. Именно так, как хотел государь Вильмор.

Видели церемонию духи, живущие в этих местах. Но смотрели издали, не приближаясь.

— Он стал таким... — не смог выговорить свою мысль старейшина, темный Сафор.

Потом обратился к Морфосу:

— Ты с ним говорил?

— Нет.

— Мне не нравится, как он выглядит, — не мог успокоиться Сафор, — Боюсь, он что-то замышляет.

Морфор взглянул на темного из-под бровей, отвернулся. Потом проворчал:

— Не думаю, чтобы он натворил что-то непотребное.

— Я не об этом. Ты онимаешь, о чем я.

Да, Морфос понимал. Накануне коронации Алексиор ушел в дворцовый сад. Сказал, хочет побыть один. А сам пошел к любимой беседке Евтихии. Вернее, к тому месту, где раньше была ее любимая беседка. Долго стоял там и смтрел на море.

— Он же ничего с собой не сделает? — нерешительно пробормотал Нириель.

— Молчи! Не болтай глупости!— зашикали на него оба, и Морфос, и Сафор.

Молодой водный не ответил, слишком уж взволнованные лица были у обоих древних.

* * *

После дня коронации Алексиор примерно с месяц пожил во дворце, а потом, оставив управление царством на Голена, внезапно исчез. Несколько месяцев его никто не видел.

Доходили разные слухи. Говорили, что в землях страны пустынь видели молодого мужчину с белыми волосами и нечеловеческими голубыми глазами, также говорили, что он направлялся в земли орков, а оттуда к горной стране, туда, где раньше обитали драконы.

Потом он неожиданно вернулся.

Но стал совсем замкнутым, уходил каждый день к тому месту, где раньше была любимая беседка Евтихии, и подолгу сидел там. Один.

Он понял в первый же день, что именно здесь погибла его Евтихия. Просто никак не хотел с этим смириться. А дракон просто устал. Он так верил, что в фиордах его ждет счастье, разбитая надежда надломила его. Потихоньку и человек, и дракон пришли к единой мысли. Жизнь кончена, месть совершена, все потеряло смысл. Осталось передать царство тому, кто этого достоин, а самому уйти.

Только слабые отголоски надежды, слабой искоркой иногда вспыхивавшие в его сердце, не давали ему сделать это.

* * *

Великая царица Астинит с тех пор, как уехал ее личный секретарь, иногда бывала грустна. Разумеется, она слышала о том, что царица Онхельма скоропостижно скончалась, а законный наследник трона вернулся в Версантиум, и теперь страной морского берега правит царь Алексиор. Она улыбалась своим мыслям, не у каждой женщины в личных секретарях был великий царь, который к тому же еще и морской дракон.

Управлением государства Магрибахарт теперь начал заниматься ее сын, Его Величество Теврок Блистательный. Он даже делал некоторые успехи в этой области. Мать смотрела на это с умилением и снисходительно улыбалась, когда думала о его талантах. Однако он так до сих пор и не женился. Более того, стал присматриваться к молодым людям! Вот на это она смотрела уже без всякого умиления.

И, увы, царица не могла не признаться самой себе, что она отчаянно, просто ужасно скучала.

Ей уже даже пророческие сны совсем не снились!

И вот, в одну ночь...

На утро это была прежняя, решительная железная женщина. Евнухи как наскипидаренные носились по всему дворцу, выполняя ее распоряжения. Когда об этом донесли повелителю, он насторожился и решил сходить на разведку. Попытаться узнать, что у матушки на уме. Войдя в ее покои, повелитель Теврок удивленно уставился на еобранные в дорогу вещи.

— Матушка, ты собираешься куда-то ехать?

Матушка бросила на него быстрый взгляд и уклончиво ответила:

— Возможно, сын мой.

— А позволь узнать, с какой целью?

Она как-то странно посмотрела на потолок, потом на ее лице возникла мечтательная улыбка, и царица промолвила:

— Устраивать личную жизнь.

— Ээээ... Свою? — не удержался от вопроса Теврок.

— Возможно, — ответила царица.

И выражение ее лица при этом было ужасно лукавое.

* * *

Больше полугода жила Евтихия в доме Ли Сан Фу заточенная в клетке. Далекая страна Ши-Зинг, куда он ее привез, так и осталась для нее неузнанной. Потому что из клетки ее не выпускали, а окна в комнате были всегда закрыты и затянуты плотными шторами. Сначала она умоляла отпустить ее, потом пыталась отказываться от пищи. Но тогда ее стали кормить насильно. Девушка поняла, что теперь она просто рабыня, и от нее ничего не зависит, ей даже не удастся покончить с собой.

Она стала равнодушной ко всему, подавленной и давно уже не разговаривала. Однако Ли Сан Фу ничего не хотел замечать, он не оставлял ее в покое и со странной одержимостью прятал птицу словно самое дорогое сокровище. Но все-таки настал момент, когда даже ему стало ясно, что его пленница, эта дивная говорящая птица, чахнет.

Тот весенний день запомнился ему на всю жизнь.

Дом у Ли Сан Фу был довольно большой, по меркам страны Ши-Зинг. И двор был просторный. Но он неожиданно показался ему совсем маленьким, когда целый караван остановился посреди его двора. А из большой красивой повозки вышла темнокожая царственная женщина. Она прошла прямо в его кабинет, и велела немедленно отдать ему птицу.

— Ка-кааакую птицу..? — решил прикинуться Ли Сан Фу.

Женщина приподняла одну бровь, потом обернулась к одному из сопровождавших ее мужчин, которые показались капитану 'Ласточки' евнухами, взяла у него довольно большой кожаный мешок, явно с монетами, и бросила на пол.

— Ту самую птицу. Которую ты вез мне в подарок.

Внезапно осознав, кто перед ним, а заодно оценив размер мешка с деньгами, Ли Сан Фу смирился с мыслью, что с дивной говорящей птицей придется расстаться. Он вздохнул и пошел за клеткой, в которой сидела Евтихия, размышляя по дороге, золото или серебро в том мешке. Впрочем, зная великую царицу Астинит, он надеялся, что в мешке золото.

В своей повозке царица Астинит открыла клетку, достала из нее скучную, бесчувственную голубку, аккуратно сняла с ее лапок миниатюрные кандалы и тут же устроила ее в новой клетке, гораздо просторнее прежней. Запирая дверцу, Астинит поймала полный тоски укоризненный взгляд голубки, но она только улыбнулась, накрывая клетку пестрым покрывалом, и прошептала:

— Поверь, милая, это для твоей же пользы. Когда-нибудь потом спасибо мне скажешь.

Евтихия молчала. Ей было все равно.

А царица смотрела вдаль и улыбалась.

Теперь путь лежал в Версантиум.

* * *

В этот день он пришел к обрыву раньше чем обычно. Стоял, один как всегда, и смотрел вниз на острые камни, вокруг которых кружились и пенились волны.

— Довольно врать себе. Евтихия мертва. И ты это знаешь.

Дракон внутри него ответил волной неизбывной тоски.

— Ты ведь знаешь, давно уже понял, что именно здесь ее могила. Так что же держит тебя? Что держит тебя здесь? Твое царство прекрасно обойдется без тебя. Голен станет еще лучшим царем, чем ты. Зачем ты живешь? Что тебя держит? Что?

— Ничего, — ответил он себе.

— Тогда...

Он подошел к самому краю обрывавшихся отвесно в море скал. Если не жить вместе, так пусть хоть могила их будет...

А потом расправил руки, словно крылья и сорвался вниз.

Евтихия никогда не летала так быстро. Она неслась быстрее ветра, увидев его на краю обрыва и догадавшись, что он собирается прыгнуть.

Нет! Неееее... Неееет!!! Неужели она не успеет...

Прыгнул...

Она метнулась вниз, поровнялась с ним, с отчаянием выкрикивая его имя.

* * *

Высокий берег потому и назывался высоким, что он действительно высокий. Он только сорвался вниз, летя навстречу волнам, и вдруг услышал голос Евтихии. Неужели почудилось?

И тут он ее увидел. Белая голубка слетела с обрыва вниз и неслась к нему. Звала его, звала... Евтихия... голубка...

* * *

Сафор смотрел на них. Пораженно, затаив дыхание в каком-то благоговейном трепете. А потом спросил у Морфоса:

— Никогда не мог понять, зачем морскому дракону Астериону нужны были эти здоровенные как крылья плавники. А теперь понял. Это и были крылья.

Морфос ничего не ответил, он смотрел на них. На парящего в своем первом полете синего морского дракона и белую птицу, вьющуюся рядом. Когда-то очень давно... Ему уже приходилось видеть это однажды.

Просто... чтобы обрести крылья, дракону нужна была Птица Счастья.

Глава 65.

Сафор так зачарованно и смотрел им вслед, пока его взгляд случайно не упал на узкую полоску пляжа у подножия белых скал в отлалении. На обнаженную темнокожую женщину, входившую в воду. Женщина показалась ему сказочно прекрасной. Он даже пробормотал в изумлении:

— Эээээ...

Морфос заметил не совсем адекватную реакцию темного, проследил за его взглядом. А потом, поняв в чем дело, проказливо хихикнул и скрылся. Впрочем, темный про него и думать забыл. Он быстро прикинул на себя невидимость и слетел к воде, а потом незаметно ступил на пляж недалеко от того места, где купалась незнакомая красавица.

Женщина поплавала еще немного и вышла из воды. Ее худощавое тело было и юным, и зрелым одновременно. Высокие стройные ноги, изящные узкие бедра, небольшая округлая попка. Все это сейчас предстало восторженному взгляду темного духа, который беззастенчиво разглядывал женщину, с нетерпением ожидая, когда же она повернется, чтобы он мог увидеть ее грудь. Он почему-то был уверен, что столь прекрасное тело должно быть совершенно во всем.

Однако красавица не спешила. Она подняла с гальки широкое светлое покрывало и начала обтирать это свое золотящееся в лучах солнца великолепие. Покрывало скрыло от глаз часть притягательного зрелища, и Сафор едва слышно выдохнул, проявляя нетерпение. Продолжая тщательно вытирать коротенькие курчавые волосы, прекрасная незнакомка вдруг промолвила:

— Тот, кто сейчас подглядывает за мной, должен либо показаться, либо немедленно уйти.

Темный подавился и закашлялся от неожиданности. Она что, его видит?!

В первый момент даже мелькнула позорная мысль сбежать. Дама-то оказалась не простая, да и не робкого десятка. А потом, решил — какого черта? Ну видит она его, и что? И что с того, что его банально поймали на подглядывании как мальчишку? Решил проявиться, приняв тот облик, что был ему ближе всего.

Он появился седовласым, но еще совсем не старым, крепким мужчиной, красивым мужчиной средних лет. Сафор был древним, он и сам не знал, сколько ему лет, разумеется, возраст никак не отражался на самочувствии духа, но сам предпочитал себя видеть таким.

— Это всего лишь я, прекрасная незнакомка.

В этот момент женщина повернулась к нему лицом. Мужчина, представший перед ней, был хорош, просто потрясающе хорош. Но царица знала, что это не просто мужчина, это дух. К тому же большой наглец! И этот... дух, не отрываясь разлядывал жадным взглядом ее грудь!

Сафор хоть и пытался выглядить спокойным и равнодушным, на самом деле был просто сражен. У этой женщины, не такой уж молодой, кстати, женщины, был дерзкий, убийственный, великолепный бюст. Глаза темного не желали отрываться от...

— Мне кажется, собеседнику следует смотреть в глаза.

Да. Дожил. Его макают носом как мальчишку.

Что ж он сам заслужил. Но больше он даст ей взять над собой верх! Сафор скрестил руки на груди, принял скучающий вид и стал обходить ее вокруг.

— Кто ты?

Надеялся смутить? Царица и не думала смущаться, она неуловимо усмехнулась.

— Я? Гостья.

Она изящно наклонилась, положила на гальку покрывало, взяла одежду, отряхнула. Все это не спеша. Не обращая внимания на то, что бесстыжий дух просто поедает ее глазами.

Но темный уже включился в игру.

— С 'черного берега'? — с деланной ленцой осведомился он.

— Да, — она наконец облачилась в свою просторную одежду, скрывшую великолепное тело от глаз Сафора.

Темный испытал разочарование и с досады сглотнул, все еще пытаясь разглядеть дивные формы под одеждой. И тут прозвучал вопрос, поставивший его в тупик:

— Не желаете представиться, уважаемый дух?

Сафор в очередной раз чуть не подавился от неожиданности, и решил, что пора брать иницитиву в свои руки.

— Не боитесь купаться здесь одна? Прекрасная гостья с 'черного берега'? Я слышал, у вас там дамы не разгуливают без сопровождения? — ехидно протянул он, мысленно добавив про себя, — Нагишом.

Женщина рассмеялась приятным хрипловатым смехом, а потом выдала, чуть склонив голову набок:

— Боюсь ли я? Было бы интересно посмотреть на того, кто сможет меня напугать. А насчет сопровождения... Оно просто не смеет нарушать мое уединение.

Царственный взмах изящной руки в сторону. Сафор проследил направление, там, куда она показывала, действительно топтался целый табор разнообразного народа. А неподалеку от берега на волнах покачивалось судно.

— Я царица Астинит. И не родился еще тот мужчина, что сумеет меня напугать.

Сафор принял вызов. Слишком уж влекла его эта необычная женщина.

— А я темный Сафор, — он галантно, но с большим достоинством поклонился, — Старейшина духов этого города.

Дама повела бровями (она-то знала, что перед ней дух, но чтобы сам темный старейшина...) и протянула ему руку для поцелуя. Знак благосклонности? Сафор подошел к ней вплотную, прижался губами к ее точеной руке и, глядя в глаза, произнес:

— Не хотелось бы пугать столь прекрасную женщину, но возможно, мне удастся удивить тебя?

Судя по тому, как приоткрылись невесомым вздохом губы темнокожей красавицы, удивил.

— Мне нужно попасть во дворец, — проговорила она.

— Там нет сейчас царя, — ответил он, не отрывая от нее взгляда.

— Я знаю, — Астинит легко улыбнулась, — Но я же не могу... Столько дел... Этикет...

— Ты можешь остаться здесь. Со мной.

Голос у темного был завораживающий, царица неожиданно для себя покраснела и кивнула.

* * *

Все. Все эти нахальные, бесстыжие, дерзкие мальчишки, духи из его команды, торчали за скалами и пялились! Пришлось дать им понять: если они сейчас же не исчезнут, он за себя не ручается!!! Исчезли, слава Богу.

Иакус растительный шепнул водному:

— Нириель, что-то мне подсказывает, что нашего старейшину...

— Тссссс! — шикнул водный, — Смотри не спугни!

Остальные дружно сплюнули через плечо. Ну, чтобы не сглазить.

Сафор хоть и был всегда с их точки зрения букой и редкостным занудой, но его ребята считали, что старейшина заслужил, наконец, от судьбы свой подарок.

И вообще...

Все они видели первый полет морского дракона, и все они до сладких слез завидовали ему белой завистью. Так пусть же и темному духу немного повезет!

И этой женщине из далекой заморской страны, что сделала невозможное возможным. Пересекла полмира, нашла одну единственную девушку-птицу для одного конкретного человека-дракона, и, самое главное — успела в срок. Пусть и ей будет немного счастья!

Иными словами, среди духов, обитавших на высоком берегу, наблюдался прилив слезливой сентиментальности. Но продолжалось это всеобщее благостное размягчение мозга недолго. Из скалы появилось строгое лицо Морфоса, что само по себе уже вызвало потрясение. Слышали-то о древнейшем духе земли все, да не все из молодых имели счастье видеть его своими глазаи, это Нириель мог похвастать личным знакомством. Он тут же явил хорошие манеры:

— Рады приветствовать Вас уважаемый Морфос, древнейший...

Договорить ему Морфос не дал, оглядел нахмурившись толпу млодых бездельников и проскрипел:

— Вам не кажется, что старейшина заслужил хоть немного уважения?

Молодежь уклончиво поморщилась и отвела взгляды.

— Я вас спрашиваю, неужели трудно предоставить чело...духу немного уединения? Вам что, нечем заняться? Так я найду вам работу! Вы и сами видели, как тут некоторые драконы обрели долгожданное семейное счастье, стало быть надо готовить город к празднику. Живо на свои места и чтобы к завтрашнему дню все это белое на голубом сияло как никогда, черт побери! И пусть сады жасминовые цветут! Исполнять!

Надо сказать, что молодые подчиненные Сафора знали свои обязанности и тут же устремились их исполнять, однако Нириель чуть притормозил всех жестом и с коварной улыбкой обратился к древнейшему:

— О древнейший, я надеюсь, ты тоже великодушно предоставишь нашему старейшине возможность уединения?

Сначала Морфос хотел вызвериться, потому что мальчишка водный попал в точку, старый собирался подглядывать. Ну так, одним глазком. Но потом ему стало ужасно смешно, и сохранить грозную мину не удалось. Морфос прокряхтел, скрывая в усах улыбку:

— Разумеется, разумеется, — и уж совсем тихо добавил, — Наглый мальчишка.

Сафор всего этого уже не слышал, он укрыл от всех плотным сумраком себя и свою женщину. Для него настал день, котрого он ждал все эти тысячи одиноких, пустых, холодных лет.

* * *

Утро было тихое, почти безветренное, теплое. С тихим шуршанием волны накатывались на прибрежную гальку. На пляже их было двое, двое во всем мире.

Прекрасная, как статуэтка из темного дерева, женщина положила голову на его грудь и точеной рукой ерошила короткие седые волосы. Этот момент Сафору снился столько раз, но никогда в снах он не видел жнщину, только ощущение счастья, котрое она ему приносила. Ощущение полноты жизни, совершенства. Он смотрел на нее и не мог насмотреться.

Однако женщина вздохнула и отвернулась. И словно пропало солнце.

— Что с тобой, почему ты загрустила, Астинит?

— Так... ничего, — прошептала она, — Нам надо расстаться.

Что???

— Почему? — спросил он, превозмогая внезапную душевную боль, — Я чем-то обидел тебя? Прости! Я...

— Ты... — обернулась она к нему, в глазах ее стояли слезы, — Ты... дух.

— И что такого? Это же не преступление. Останься со мной.

— Нет.

— Почему?! — вскричал Сафор, — Я не понимаю!

— Сафор, Ты... вечно молодой, прекрасный, бессмертный. А я... — на ее глаза снова навернулись слезы, — А я одной ногой в могиле.

— Что?! Глупости какие!

— Сафор, мне уже 44 года. Женский век короткий... Сколько мне осталось? Год, может быть, пять лет? А потом я превращусь в старуху. А ты так и останешься молодым, ты же дух. Ты что, будешь хотеть старуху?

Она отвернулась, теребя свое покрывало. Не хотела, чтобы он видел ее слезы.

— Посмотри на меня. Астинит.

Царица подняла на него взгляд.

— Я не просто хочу тебя. Я люблю тебя. Понимаешь?

— Я тоже, но это ничего не меняет.

— Черт побери! Женщина! А если бы я был человеком? Ты бы осталась со мной?!

Женщина грустно вздохнула:

— Если бы... Но это невозможно.

Не ничего невозможного для настоящего мужчины, даже если он дух (а возможно, тем более).

— Смотри на меня. Астинит. Смотри внимательно.

Сафор встал, выпрямился. Астинит поежилась, от торжественности его лица ей даже стало холодно. И тут прозвучали слова клятвы на древнем языке духов:

— Я, Сафор темный, носящий Имя Сумрак, по доброй воле отрекаюсь от своей Сущности, чтобы прожить остаток дней человеком.

Он взглянул на притихшую Астинит и добавил:

— Чтобы прожить отведенные мне дни в любви и согласии с этой женщиной.

Астинит ведь могла видеть истинную суть вещей. Она видела. На ее глазах сошла с Сафора его Сумрачная Сущность, и остался он перед ней просто человеком. Тем самым красивым седовласым мужчиной примерно пятидесяти лет.

— Теперь останешься со мной? — прозвучал вопрос, на который она от изумления не сразу ответила.

А Сафор ждал, каждая секунда ее промедления ранила его сердце. Наконец царица поднялась, встала рядом с ним, даже обошла кругом, проводя рукой по его груди. Спросила:

— Останусь ли я с тобой? С мужчиной, который меня удивил? С мужчиной, который ради меня отказался от бессмертия? Да.

Это простое тихое "Да"... Ключики к счастью навеки...

Как он хорошо понимал теперь Далиона, который вечно носился по пляжу со своей Талией и хохотал во все горло!

Когда он отсмеялся, успокоился и поставил Астинит не землю, нежно проведя по ее коротеньким курчавым волосам, то сказал:

— Это была невеликая жертва. Мы поженимся.

Она подкатила глаза, покачала головой и, расплывшись в глупой улыбке, кивнула. Подумать только, великая царица Астинит (почти что одной ногой в могиле), а чувствует себя как зеленая девчонка... Потом, как и любая женщина на ее месте, спросила:

— А где мы будем жить?

— А где бы ты хотела?

Она осмотрелась и проговорила:

— Здесь...

Сафор снова расхохотался:

— Так ты согласна стать женой простого рыбака?

— Всегда об этом мечтала, — глубоко вдохнув свежий соленый морской воздух, ответила царица.

* * *

В связи со счастливым устройством семейной жизни старейшины произошли автоматические изменения в иерархии всех духов. И, поскольку, Сафор был уже надолго потерян для общества, назначением нового старейшины вынужденно занимался Морфос. Оглядев всю толпу нервно дышащих духов, он насупился и заявил:

— Нириель.

И, во избежание выяснений и разборок, тут же скрылся. Древнейший был тот еще интриган, но в мальчишке водном не сомневался. Морфос скрылся, а Нириель-то остался. Вот к нему с расспросами и подступили:

— Это почему это ты?

— Ребята, наша страна как называется? Страна морского берега. И ключевое слово здесь "морского", — он назидательно поднял указательный палец, — Морского, значит водного. Я ясно изъясняюсь? Надеюсь, никто из вас не претендует на берег? Нет? Потому берег — вотчина древнейшего.

Духам из теперь уже его команды оставалось только почесать в затылках.

— Если вопросов нет, я попрошу приступить к исполнению своих обязанностей, — наставительно провещал Нириель, — У нас намечается новая коронация. да не такая тихая и домашняя, какая была у Его Величества Алексиора первого. Ээээ... Это будет большой праздник, гости съедутся со всего мира...

— Погоди, погоди...

— Чего гадить? Сами знаете, Его Величество Алексиор первый отрекся от престола в пользу Голена и Нильды, и в тот же день умчался в свое родовое герцогство. Так что нас ждет масса работы!

Древнейший, незримо наблюдавший за этим выступлением, проникся гордостью за водного и исчез с тихим смехом.

* * *

А в городе царила веселая суматоха. Портовая таверна была полна народу, впрочем, в последнее время так было всегда. Одуряюще пахло свежезажаренной рыбкой и теплым хлебом. Мальчишка разносчик сновал между столами, разнося заказы. Сегодня старая бессменная кухарка (а со смерти Пайкуса и владелица таверны), толстуха Дениза, сидела в зале за отдельным столиком и потягивала белое вино. Над ней подсмеивались завсегдатаи, нагло утверждая, что она просто не уместится на одном стуле. В долгу Дениза не оставалась, у нее для каждого найдется 'доброе' слово, но это не отменяло того факта, что сия почтенная дама восседала на специальном стуле. За соседним столиком три наглеца поспорили: двойной это стул или тройной. Вообще-то, он был тройной, но какого черта?!

Она, нисколько не смущаясь, высмеяла парней и многозначительно добавила:

— Вот вернется из плавания мой красавец-зять, все зубы вам, охальникам, пересчитает.

Старожилы тут же воскликнули:

— О, только не это! Теперь она три часа не остановится! Мой Ширас то... Мой Ширас сё...

Ей просто было лень вставать, а тряпкой всех не достанешь, так что закончилось все довольно мирно. Толстуха просто рассмеялась.

Ширасу на свадьбу Алексиор подарил тогда свой корабль, 'Евтихию'. С тех пор Ширас на 'Евтихии' и жил. Вместе со своей молодой женой. Странно даже, пол жизни был жителем черной пустыни, а оказалось, что у него в крови лазурное море. Он и сам не знал об этом, но всегда желал чего-то... такого.

Зато теперь все морские дороги были перед ним открыты, а главное, его женщина была рядом. Мечта! И теперь Дениза каждый раз ждала их из плавания. Все ворчала, когда уже порадуют ее внуками, на что ей многозначительно отвечали, что производство внуков требует хотя бы минимально положенного времени.

С тех пор, как на престол взошел наследник Алексиор, жизнь в стране потихоньку вернулась в прежнее русло. И говорить теперь можно было обо всем, не опасаясь, что твои, невинные вроде бы, слова могут привести в застенок, а то и на эшафот. Древний беломраморный город Версантиум словно помолодел и очистился, сверкая на солнце, а голубое небо над лазурной бухтой стало еще ярче. Разумеется, оно было точно таким же, как и тысячи лет назад, просто настроение у людей было хорошее, а когда настроение хорошее, все вокруг кажется намного красивее.

Однако все привыкли к тому, что сам их молодой государь всегда печален. Он принес много хорошего другим, но получалось так, будто этого хорошего ему как раз и не хватило. Надо сказать, что люди вполне искренне желали ему счастья.

Тем более удивительным было видеть его в тот вечер таким...

Он вошел в собственный город через северные ворота, хотя никто не помнил, чтобы царь выходил в том направлении. Более того, выглядел царь не совсем пристойно — замотанный в какую-то старую рыболовную сеть на прямо голое тело. А на плече у него сидела белая голубка. И уж совсем удивительным было то, что юный царь Алексиор смеялся! Смеялся счастливым смехом.

Вот в таком виде он и вернулся во дворец, и с того дня его в Версантиуме больше никто не видел. Отрекся от престола и вернулся в отцовское герцогство Атагер.

А теперь все спешно готовились к коронации нового государя — Голена из Таргаса и его супруги Нильды. И гостей ожидали со свего света. Отвсюду, из вольных княжеств севера и запада, из Страны пустынь, из Фивера, из земель орков и кочевников, из далекой восточной страны Ши-Зинга, и, разумеется, из Магрибахарта.

Его Величество повелитель Теврок Блистательный должен был приехать одним из первых. У него тут было еще одно чрезвычайно важное дело. Как и любой сын, слишком долго не вылезавший из-под юбки своей матушки, и вдруг оказавшийся предоставленным самому себе, он первое время на всю катушку наслаждался свободой и отсутствием контроля с ее стороны. Но потом ему неожиданно стало скучно. К чему эпатажные выходки, если их некому оценить? Увы...

К тому же Теврок волновался (мамы слишком долго не было!), особенно, когда до него дошли провокационные слухи о том, что матушка якобы вышла замуж. Это следовало проверить лично!

Собственно, Его Величество повелитель Магрибахарта одним из первых и появился. Надо сказать, что город Версантиум ему и понравился, и не понравился. Понравились красивые люди (причем, он даже не мог определиться, кто же ему больше нравится, мужчины или женщины), а не понравилось то, насколько эти люди шумны и свободно держатся.

Но Его Величество был отменно воспитан, а потому ожидающим со дня на день торжественной коронации государю Голену и его супруге Нильде высказал исключительно сдержанное восхищение. Однако государыня Нильда своим даром видеть истинную суть вещей мгновенно проникла в тайные мысли повелителя и, разумеется, поделилась узнанным с мужем.

Во-первых, Теврок был потрясен юностью царей Версантиума. Дескать, и двадцати лет еще не исполнилось, а уже полная самостоятельность, это его слегка задело. Во-вторых, вид беременной государыни Нильды смутил его до крайности. Ибо и тут он позавидовал мальчишке Голену. Ведь у него самого ни жены, ни детей еще не было. Правда был огромный гарем, полный наложниц, но то исключительно от скуки. И детей с наложницами повелитель не хотел зачинать, к чему эти проблемы с престолонаследованием? Дети, особенно царские, должны быть рождены в законном браке.

И третье, и самое для Теврока малопонятное — матушки не было во дворце. И юные государи Версантийские только плечами пожимали на вопрос, почему та во дворце не живет. Мол, где и как жить — личное дело каждого.

В общем, отправляясь на пляж (подумать только, это же надо было так опуститься?!) с целью лично проверить, чем занята его царственная матушка, повелитель Теврок Блистательный был слегка взбешен и шокирован ситуацией. И даже был готов забрать ее домой, во избежание недоразумений, так сказать.

* * *

К тому моменту, когда любимый сын, закончив дела государственные, решил проконтролировать маму, у нее в гостях как раз были обе императрицы, супруги императора великой и просвещенной страны Ши-Зинг. С ними царица Астинит познакомилась, когда ездила вызволять Евтихию из клетки. Обе императрицы были дамы весьма и весьма просвещенные, тонкого ума женщины и сильного характера, не говоря уже о том, что они обе просто красавицы.

Так вот, чтобы не мешать царственным дамам мирно сплетничать, бывший темный дух Сафор, ныне простой рыбак и супруг царицы Астинит, отправился ловить рыбу. Если быть точнее, то он отправился учиться ловить рыбу, потому что это дело тоже требовало определенных навыков, которые темному духу от рождения не полагаются. Потому Сафор забрасывал сеть и чертыхался, а толпа его бывших подчиненных подглядывала за ним и давилась неправедным смехом. Он, конечно, об этом знал, но вниманием их не удостаивал. В конце концов, удача улыбнется упорному мужчине.

Жили ее величество Астинит со своим мужем в небольшой хижине. Возможно, со временем ей бы разонравилась эта пастораль, но пока она была абсолютно счастлива. И даже толпа ее евнухов, поселившаяся в полукилометре от хижины маленькой деревенькой, не могла испортить ей настроение.

Зато при виде всего этого безобразия испортилось настроение у Теврока.

И только он собрался высказать все, что о матушкином замужестве думает, как его взгляд упал на двух юношей, рубившихся на странных мечах. У Теврока замерло сердце. Они были удивительно похожи, как братья, и удивительно хороши. Но один, тот, что постарше, все-таки был...

Определенно, влюбляться по уши в юношей его судьба, понял он и решил, что с судьбой не стоит бороться. Может, ему вообще не стоит жениться на женщине?

Забыв, что приехал устроить разнос маме, повелитель как загипнотизированный пошел к двум юным бойцам.

— Кто ты, прекрасный юноша, пленивший мое сердце, и откуда родом? — голос его был низкий и едва заметно вибрировал от волнения.

Юноши странно переглянулись, потом тот к кому обращались ответил:

— Меня зовут МейЛин. я из страны Ши-Зинг, — и поклонился.

Юноша был невысокого роста, стройный и худощавый, очень ловкий и подвижный, темные волосы носил собранными в толстую косу, а его золотисто зеленные глаза... ммммм... а нежные, как у девушки, пухлые розовые губы... Теврок был сражен его юной свежестью и красотой наповал.

Он медленно приблизился, встал прямо перед ним, глядя мальчику в глаза:

— Твои глаза, словно зеленые звезды, в них горит огонь, твои губы, как лепестки роз... — он жадно оглядывал удивленного парня и продолжал шептать, — Будь моим возлюбленным. Ради тебя я забуду весь свой гарем...

Громкий и обидный хохот раздался из хижины, стоявшей неподалеку, и главное, хорошо знакомые аплодисменты. Из хижины вынырнула его мать, про которую Теврок уже успел забыть, а вслед за ней еще две красавицы. И все они просто умирали от смеха. Только повелитель вознамерился надуться и высказать им свою обиду, как одна из незнакомых дам произнесла сквозь смех:

— МейЛин, дочь моя, представь нас своему другу.

А другая добавила:

— ВейАн, девочка, подойди к нам, не стоит мешать разговору твоей сестры.

Через какое-то время до Теврока наконец дошло, что он опять выставил себя в самом дурацком свете. Дамы-то оказались императрицами... Однако был и положительный момент, парень оказался девушкой! Теврок не долго думал, однажды он так же облажался, а потому срочно надо было переводить все в шутку. Он встал на одно колено, протянул к своей избраннице руку и произнес:

— Прекрасная МейЛин, Я, повелитель Магрибахарта Теврок, прозванный Блистательным, прошу твоей руки и сердца.

При слове "Блистательный", брови у девушки слегка полезли на лоб, но она смогла сдержать смех. А воодушевленный Теврок продолжал:

— Надеюсь, тебя не обидел этот небольшой розыгрыш? Нет? Тогда будь моей женой!

— Женой? — насупилась девица, — Что вы там говорили насчет гарема?

Теврок понял, что его поймали на слове, а потому с улыбкой отвечал:

— То, что я и говорил.

— Ну что ж... Я подумаю.

— О, даю тебе десять минут. Думай и соглашайся! — а сам при этом думал, — Надо же, как удачно все вышло! Наверное стоит навещать матушку почаще.

Да, царица Астинит тоже считала, что вышло все ужасно удачно.

Эпилог.

Молодой герцог Алексиор, сын старого Атагер Силевкса, вернулся домой. С тех, как он уехал оттуда восьмилетним мальчиком, прошло всего одиннадцать лет, а для него целых две жизни. Зато теперь у него была третья!

Местные жители весьма обрадовались возвращению герцога, тем более, что правитель из него вышел не по годам мудрый и удачливый. Правда, за ним водились некоторые странности, подмеченные добрыми и внимательными подданными.

Во-первых, он везде и всюду появлялся с белой голубкой на плече.

Но это была не самое странное.

Поговаривали, что по ночам...

Так вот. По ночам будто бы видели, что эта самая голубка превращалась в девушку... А еще были слухи, что видели эту самую девушку, ну, в которую превращалась та голубка, верхом на морском драконе! Дракона в этих местах раньше отродясь не бывало, и потому народ, склонный делать странные выводы, простодушно решил, что появление нового герцога с этим как-то связано. В общем, народ говорил разное, и про дракона, и про молодого герцога, и про его белую птицу.

Во-вторых, жил этот самый новый герцог очень уединенно. И даже прислуги не держал! Иногда его навещали какие-то подозрительные личности, приплывали на кораблях, как правило, ночью. Благо герцогский замок стоял у самой воды.

И, в-третьих. Жил-то герцог Алексиор уединенно, жены у него не наблюдалось, но за три года непонятно откуда, у него появилось два новорожденных сына. И совсем уж шепотом поговаривали, будто бы в море видели уже не одного дракона, а целых трех, большого и еще двух маленьких.

Но то уж точно сплетни!

Хотя... Кто знает, на что способна кровь дракона, которому повезет в жизни встретить свою птицу счастья?

* * *

Так прошло еще четыре года.

А с того летнего дня, когда пятеро балбесов — старшеклассников Маврил, Семнорф, Эфрот, Голен и царевич Алексиор, удрали с урока истории, прошло всего-то пять лет.

* * *

У Сафора и Астинит в первый же год родилась замечательная девочка, маленькое счастье, чудесный дар Создателя. Рождение ребенка немедленно выявило в бывшем темном духе сумасшедшего отца, а царица, став обыкновенной женщиной, помолодела, получив, наконец, то, чего ей давно хотелось — носить дитя на руках. Ее евнухи постоянно толпились вокруг маленькой принцессы Маджиды, разумеется, пока папы Сафора рядом не было.

А девочка к трем годам стала такой хорошенькой, кожа у нее была темная как у матери, золотистая от солнца, глаза как у Сафора — серые, мягко светящиеся изнутри. И кудрявые светлые волосы. Вот тогда-то бывшие подчиненные Сафора — духи стали слетаться к его хижине как мухи на мед. Сафор плевался и орал, что вырвет наглым недодухам ноги, если они не уберутся к чертовой матери. Царица слушала грозные вопли возмущенного отца и только тихо посмеивалась. Она-то знала, чем все закончится.

* * *

Шираса тоже осчастливила жизнь, теперь вместе с ним на 'Евтихии' помимо жены, плавали дочь Алия и сын Аман. Детки вышли интересные — темнокожие, зато лохматые и рыжие, как огонь. И глазки у обоих золотистые, как у матери. Самого его теперь звали не иначе, как Ширас-мореход. А уж какие легенды о его странствиях рассказывали...

* * *

Его Величество Теврок Блистательный, посетив как-то раз тестя с тещей в их дивной стране Ши-Зинг, заявил, что больше туда ни за что не поедет, уж лучше, пусть они к ним. Ибо Закон великой и просвещенной, регулировавший в их жизни абсолютно все, ему ужасно не понравился. Кошмар какой-то, у женщины может быть несколько мужей! Зато Кемиль Назирах, который, благодаря своему коммерческому гению, пробился в первые министры при своем повелителе, весьма охотно общался с первым министром императора страны Ши-Зинг. А его молодая жена Батшис даже завела дружбу с обеими императрицами.

* * *

За эти пять лет так много чего изменилось. Да и не только в Стране морского берега. В Версантиум вернулись голуби. Первым прилетел на голубятню крупный сизарь, в котором Голен узнал любимца Маврила — Гульку. А вслед за ним стали возвращаться и остальные. Но теперь среди голубей стало становиться все больше белых.

Снова взлетали в небо стаи, теперь уже белые на голубом.

Все меняется.

Впрочем, некоторые вещи остаются неизменными. Например, все также читает уроки истории наставник Антионольф, который, казалось, законсервировался в своем неопределенном возрасте (то ли 80 лет, то ли все 200). И все так же норовят удрать с его уроков старшеклассники. А он идет жаловаться к Его Величеству властителю Голену, который и сам-то... А еще Антионольф дает частные уроки государыне Нильде. Она бы с удовольствием обучалась вместе с остальными, но семейные дела отнимают все свободное время.

Просто у Голена с Нильдой за это время народилось пять детей.

Сначала тройня — девчонки. Причем, странно так, если бы Нильда не была на все сто уверена... Дело в том, что девочки получились все разные, и самым удивительным образом походили на друзей Голена — Маврила, Семнорфа и Эфрота! А через год сходство стало просто очевидным. Так что, когда она заберемена снова, с большим подозрением поглядывала на своего мужа. Но в этот раз родились мальчишки. И оба вылитый папаша. Надо сказать, что папаша переживал, на кого в этот раз будут дети похожи, а то вдруг еще в Алексиора пойдут.

Народ быстро привык к тому, что молодой царь передвигается везде в своем старом обшарпанном кресле. И горожане решили ему на 25-летие подарить новое. Посолиднее. Но это пока секрет.

Кстати, о секретах.

С того момента, как царь Алексиор объявил Фиорды вольным княжеством, та дорога, что вела из фиордов к скале шамана, закрылась. Видимо, исполнилось чье-то заветное желание. Зато теперь эту скалу можно найти с моря. Но только не каждому это удавалось. Обычно просили либо Джулиуса, либо Шираса, а те уже передавали... не будем упоминать, (хотя все знают, кому). Да, эти годы человек дракон по-прежнему выслушивал просителей. Но это стало не то чтобы тягостно для него, нет. Просто сам теперь он счастлив, а чтобы молиться за несчастных, самому надо быть таким же.

А накануне Ширас с попутным кораблем предал Джулиусу одну просьбу. Дело в том, что Ширас забрался на своем корабле далеко на север, и там встретил кое-кого.

Ради того, кого встретил в северных водах Ширас, Алексиор в последний раз надел свой белый плащ.

* * *

Он ждал его на высоком берегу, едва различимый в темноте в своем белом плаще. Безветренная ночь, море бесшумно морщится. Густой темный туман подступает все ближе к скале, он уже совсем близко. Скоро полностью укроет берег. Из темноты вынырнул Джулиус. Алексиор взглянул на него с немым вопросом. Тот шепнул:

— Он здесь. Только не решается подойти.

Алексиор внимательным взглядом окинул Джулиуса и сжал его руку:

— Пусть придет. Я жду его.

Джулиус кивнул и ушел. Внизу ждала его верная 'Милашка'.

Алексиор еще с минуту постоял на скале, вглядываясь вдаль. Белый плащ трепал поднявшийся ветер, туман пополз все выше. Дракон в нем с легкой грустью подумал о том, сколько лет он приходил сюда. Пришла пора.

Внезапный взмах плаща, словно крылья огромной птицы, и он оказался внизу. На песок ступил проситель. А проситель был занятный. Раньше никогда не приходилось видеть драконов, которые водятся в северных водах.

— Как тебя зовут? — спросил Алексиор, он же Астерион.

— Левкопс, — глуховатым от волнения голосом ответил белый ледяной дракон.

— Хмммм... жарковато тебе здесь будет... — протянул Астерион.

— Ничего, я потерплю, — отвечал ледяной, — Ради этого... Я все вытерплю.

Они немного помолчали, потом Левкопс несмело спросил:

— Это правда, что ты... Ну, что ты нашел ее?

Алексиор кивнул. Потом оглянулся и позвал:

— Евтихия, я знаю, что ты тут, выходи.

Откуда-то из темноты скал выпорхнула белая голубка и села к нему на плечо. Левкопс застыл, затаив дыхание при виде чуда. Потом отмер и тяжело-тяжело вздохнул, прикрыв глаза. Алексиор снял с себя белый плащ и передал его ледяному. Тот надел его, накинул на голову капюшон, из-под которого сверкнули странные белые глаза с черными крапинками и светящимся синим зрачком.

— Запомни, тебе должны что-то дать. По тому, что отдают тебе, ты и поймешь... — проговорил Алексиор, — Ладно, удачи тебе.

— Спасибо, — ответил Левкопс, запахнувшись в древний белый плащ.

Шаман не исчезнет у морского народа, чтобы было к кому приходить за помощью. И людям, и духам. Это его обязанность, данная ему Создателем за право принимать человеческий облик. Молиться за других, и просить, чтобы исполнялись их желания.

— Интересно, а какого цвета кровь у ледяного? — мелькнула мысль у Алексиора, перед тем, как он обернулся красивым синим драконом с белыми звездочками на чешуйках.

Но тут на спину к нему слетела белая птица и обернулась молодой женщиной, а откуда-то сбоку вынырнули еще два мелких синих дракончика, и ему стало совсем не до размышлений на разные отвлеченные темы.

* * *

Прошло еще очень-очень много лет.

Дивно прекрасный белый город Версантиум с его голубыми куполами и жасминными садами все также стоит на высоком берегу под лазурными небесами, хотя давно уже забыли имена прежних царей. Только некоторые остались в памяти народной. И Голен Таргийский один из них. И Мариэса не забыли, к его стеле приходят молодожены, клясться друг другу в верности.

По-прежнему существует вольное княжество Фиорды, да и герцогство Атагер.

Про тех, кто живет в Фиордах, сплетничают, якобы они все пираты. Возможно.

А про герцогов Атагерских упорно ходят очень странные слухи, будто они могут превращаться в драконов. И будто кровь у них голубого цвета.

Проверяли неоднократно. Кровь обычная красная. Разве что чуть-чуть отливает голубизной...