Я стремилась добраться до кинжала, висевшего на груди. В его наличии сомневаться не приходилось — я кожей ощущала тяжесть клинка. Оставалось только добраться до него прежде, чем кузнечикообразное чудище доберется до меня.
Оно тоже не теряло времени. Для того, чтобы оправиться после падения и перетечь в прежнее положение, потребовалось не более двадцати ударов сердца, и оно снова припало к поверхности, готовясь к следующей атаке. Тонкая веревка хвоста беспорядочно извивалась среди пыли, а плоскую морду прорезала горизонтальная полоска, превратившаяся в оскаленную пасть, усеянную мелкими зубами.
На землю тягуче капнула желтая слюна.
Пальцы заплясали, но я продолжала рвать кокон, стараясь сосредоточиться только на этом. Я знала: если поддамся страху или панике — тут же окажусь в желудке этой мерзости.
В тот момент, когда рука коснулась кинжала, тварь взмыла в воздух. Не встретив на этот раз никакого сопротивления с моей стороны, она вцепилась в камень всеми лапами. Ее голова оказалась прямо над моей макушкой, а подрагивающее тело — перед лицом.
На меня дохнуло жаром, пахнущим прокисшим тестом. Теперь, когда зверь был совсем близко, я могла разглядеть складки, избороздившие его тело так, что оно казалось усеянным тысячей ртов.
Я вытянула шею, запрокидывая голову, насколько хватало сил, попутно нащупывая выпуклости на боковинах кинжала. Не хотелось бы лишиться головы за удар сердца до освобождения!
Чудище словно прочитало мои мысли. В горле у него послышалось уже знакомое мне клокотание, заставившее складку на груди мелко подергиваться, и оно плотно прижалось ко мне, вдавив в волнистую поверхность столба. Я ощутила, как по его телу прошла волна дрожи, и чешуйчатая кожа пришла в движение. Я не могла видеть, что происходит, но ясно чувствовала, как складки на его теле раздаются, выделяя что-то липкое и отвратительно пахнущее.
Больше медлить было нельзя, но и торопиться — тоже. Малейшее неверное движение — и единственный мой ключ к спасению полетит на землю.
Кинжал удобно лег в руку, и я потащила его, отчаянно борясь с массивной тушей и нехваткой воздуха в груди. Однако в том, чтобы вытянуть рукоять со спрятанным внутри лезвием, было только полдела. Приставить его к телу моего тюремщика, орудуя одной рукой, да еще и вслепую — вот, где скрывалась настоящая проблема.
Потерпев несколько неудач и едва не обронив кинжал, я, наконец, нашла выход. Не спуская глаз с чудища, я принялась раскачивать свое орудие верх и вниз, одновременно подтягивая его к себе. Дело пошло на лад; рукоять туго, но все же поддавалась.
Тем временем липкая жидкость, капающая на меня, судя по ощущениям, начала деревенеть. Это подстегнуло меня, и я сделала резкий рывок. Рукоять подскочила вверх, окунув меня в беспросветный ужас, но вовремя остановилась так, как и было надо: упираясь задней частью мне в грудь, а прорезью — в тушу чудища.
Кажется, оно почуяло что-то неладное. Маятник плоской головы качнулся надо мной, и взгляду опять предстали ряды игольчатых зубов.
— Жаль, что у тебя нет глаз, — доверительно сообщила я ему, — мне ужасно хочется их выцарапать!
Не думаю, что оно поняло мои слова. Издав глухой клекот, мой захватчик сделал выпад. Одновременно с ним я надавила на выступы рукояти.
Пальцы ушли внутрь, встретив несильное, но тугое сопротивление. Я не увидела, но почувствовала, как лезвие выскочило с легким щелчком, отдавшись скачком в ладони.
Клекот захлебнулся. Туша пришла в движение: чудовище резко отпрянуло от столба. Я вцепилась в кинжал, чтобы не упустить, и вспорола кожу, как старый пергамент.
Тонкий визг затопил уши с запозданием. Наверное, чудище не ожидало сопротивления, но было уже поздно.
В лицо прыснула бурая кровь. Зажмурившись, я почувствовала, как по мне потекли горячие струи, однако атаку не прекратила. Пусть и в полной дезориентации, я продолжала вслепую наносить удары, каждый удар сердца ожидая, как на моей шее сомкнутся острые зубы. Откуда-то взялись силы, и зародившаяся в сердце злость на себя, на Коннара, на окружающий мир, подпитывала их, заставляя бить все яростнее и яростнее.
Говорят, так ведут себя иссерки
* * *
* * *
на поле боя. Похоже, мне довелось понять, что они чувствуют.
Через некоторое время я вдруг поняла, что больше не слышу визга и не чувствую присутствия монстра рядом с собой. Несмело отведя руку, я утерла лицо тыльной стороной кисти и открыла глаза.
Сквозь бурую пелену, больно обжигающую веки, я увидела безымянное чудовище лежащим на земле. Серповидные когти все еще вздрагивали, шаря по воздуху, но вывалившийся из пасти сиреневый раздвоенный язык уже утонул в луже крови, расползающейся под телом.
— Я не знаю, что ты такое, — сказала я, обращаясь к трупу. На меня вдруг напало неудержимое желание поболтать, — но так уж вышло, что сегодня один из нас оказался более удачливым, чем другой. Надеюсь, ты не держишь на меня зла, и уже отправился в какой-нибудь ваш Небесный Чертог. Хотя, наверное, тебя туда не пустят, если ты так любишь ловить каждого встречного!
Это показалось мне до безумия смешным, и я расхохоталась, прижав к себе спасший кинжал. Смех сам вырывался из горла, и я ничего не могла поделать с разбушевавшейся истерикой.
Чуть успокоившись, я занялась освобождением. Липкая дрянь, которую я чувствовала все это время, оказалась той самой темно-серой субстанцией, что поглотила мое тело. На воздухе она быстро закостеневала и уже была похожа на твердый тутор, слегка пружинящий под пальцами.
Процесс очищения от этой мерзости затянулся. Я не очень привыкла орудовать левой рукой, и приходилось действовать медленнее, чем хотелось бы, дабы не распрощаться с драгоценным клинком. Это было несложно; навык приобрелся быстро. Гораздо труднее было справиться с зудом нетерпения и страха: я не знала, сколько еще тощих тварей бродит по округе. Второго же нападения я могла и не пережить.
Наконец последние остатки кокона спланировали на землю. Не удержавшись на столбе, я упала вслед за ними: затекшее тело плохо слушалось, и противные мелкие иголки сразу вонзились в конечности, стоило пошевелиться.
Неуклюже перевалившись на спину, я взглянула на свое временное пристанище, едва не превратившееся в могилу. Оболочка столба, такая же темно-серая, как и кокон, поистерлась в месте соприкосновения с моей спиной. В образовавшемся просвете виднелся грязно-желтый узор в виде трех параллельных, чуть закругленных линий. Стоило мне посмотреть на них, как по позвоночнику пробежала морозная дрожь. Я торопливо отвела глаза, хотя причину собственного испуга так и не поняла.
Зуд в правой руке был невыносим; казалось, что проще отрезать себе кисть, чем избавиться от него. Еле переборов это опасное желание, я внимательно осмотрела руку, пытаясь отыскать его причину. Это удалось не сразу: снаружи конечность была совершенно здоровой, если не считать покраснения и легкой припухлости; лишь приглядевшись, я заметила три крохотные дырочки у самого основания ладони, прямо над запястьем.
— Это ты мне оставил, а? — мрачно спросила я у чудовища, — чтобы запомнила тебя покрепче?
Конечно, на ответ я не надеялась, и все же замерла на несколько мгновений. Почему-то подумалось: если оно сейчас поднимет голову и заговорит со мной, то я ничуть не удивлюсь.
Эта мысль испугала меня, пожалуй, еще больше, чем схватка с чудищем.
— Успокойся, Кошка, — строго сказала я самой себе, неловко поднимаясь. Ноги дрожали, а колени ходили ходуном, — дорога в безумие отклоняется от жизненного пути сначала всего лишь на один ноготь...
Потирая ноющую руку, я заковыляла к бесчувственному северянину, повиснувшему на столбе, шепча про себя:
— Уверена, что ты еще дышишь, капитан. Такие, как ты, не умирают в глуши от когтей тощих чудищ, не сдержав своих обещаний!
* * *
Обрывки кокона осыпали меня, как черный снег, ложась вокруг ног неровным кругом. Не обращая внимания на зуд, раздирающий кожу; на панический страх, терзающий сердце, я сосредоточенно работала лезвием, шаг за шагом освобождая Коннара от мерзких объятий иссушенной серой мерзости.
Это был уже второй кинжал в нашей с наемником истории. Первым я — правда, косвенно — едва не убила бывшего капитана. Теперь же я спасаю его, пользуясь вторым. Забавно, верно?
Недаром в Алдории говорят, что на трех лицах богини судьбы Намуты застыли иронические улыбки.
Когда из-под отвратительной оболочки появилась широкая смуглая грудь северянина, я прижалась к ней и облегченно вздохнула: сердце билось, а грудная клетка еле заметно поднималась в такт слабому дыханию.
— Попробовал бы ты умереть, — саркастическим тоном сказала я наемнику, вновь берясь за клинок, — я разыскала бы тебя на полях Междумирья и расцарапала тебе лицо!
Эти слова, вырвавшиеся помимо воли, заставили меня поджать губы и прислушаться к себе. Что за нелепость? Почему я, совсем недавно проклиная наемника, теперь искренне переживаю за него?
— Потому, что он может здорово облегчить мне задачу поиска флейты! — процедила я сквозь зубы.
Надеюсь, северянин никогда не узнает об этих мыслях.
Наконец пришел миг, когда массивное тело Коннара накренилось и повалилось прямо на меня. Отбросив кинжал, я повернулась спиной и подхватила бесчувственного наемника.
— Ох-х-х!
Плечи заныли от невыносимой тяжести, а я почувствовала себя портовым грузчиком, взвалившим на себя мешок с камнями. Ноги не выдержали, и я опустилась на колени, поддерживая северянина. На то, чтобы переложить его спиной на землю, ушло еще немало усилий, и я в изнемождении уселась рядом с ним, утирая пот, градом катившийся по лицу. Кожа под ладонями почему-то показалась шершавой и неровной, но я не обратила на это внимания.
— Капитан, — слабым голосом позвала я, — очнись, капитан. Или я зря проделала эту хэллеву работу?
Коннар лежал безмолвно и неподвижно, склонив голову в черном озере волос к левому плечу.
Внутри вспыхнула дикая ярость, багряным пламенем слизнувшая здравый смысл.
Шипя от злости, я встала на колени и, размахнувшись, отвесила наемнику пощечину.
— Значит, все впустую?! Значит, мне придется тащить тебя и дальше на своих плечах?! И кто тогда из нас слабый и беспомощный?!
Его веки даже не дрогнули, и это подхлестнуло меня еще больше.
— Не прощу! — прорычала я, занося руку для следующего удара, — ничего не прощу! Сначала чуть не надругался, а теперь бросаешь в этой обители Хэлля!
Звуки от ударов разрывали звонкую тишину. Я вошла в раж и затряслась от истерического хохота, перемешанного со слезами отчаяния.
— Думаешь, я потащу тебя отсюда? Много чести! Брошу тут, и пусть эти тощие твари решают твою судьбу!
— Другого я от тебя и не ожидал.
Слабый, на грани шепота, но все же принадлежащий Коннару голос застиг меня врасплох. Я застыла с поднятой для очередной пощечины рукой, беззвучно вздрагивая от колотивших тело эмоций.
Под дрогнувшими веками северянина прорезалась быстро растущая белая полоска. Было заметно, что ему стоит немалых усилий открыть глаза.
— Неужели ты добровольно дотронулась до меня? — хрипло хмыкнул северянин, медленно садясь и яростно растирая глаза, — вот Хэлль... Все тело будто дерьмом мангора набили. Что произошло?
— По дороге расскажу, — пробормотала я, чувствуя себя абсолютно обессилевшей. Истерика отхлынула, обнажив сосущую пустоту в груди, и я бесстрастно взирала на спасенного мной наемника, — давай убираться отсюда. Можешь встать?
— Дай мне пару мгновений, — усмехнулся Коннар. Отняв ладони от лица, он тряхнул головой и часто заморгал, — глаза горят.
Он поднял взгляд на меня, щурясь и морщась, будто от сильной боли. Я невольно отвела глаза, когда его вскрик заставил меня вздрогнуть.
— Шар'ракх! Кошка, что случилось с твоим лицом?!
*глерна — мифическая птица с головой змеи, покровитель алдорских моряков. Обычно вырезается в виде плоской фигуры; если смотреть на нее сбоку, кажется, что у нее всего одна лапа и одно крыло, однако, при взгляде в анфас видно, что и того, и другого — две штуки. Отсюда и пошло выражение — "у глерны два крыла" (аналог "у монеты две стороны");
**сецалия — священное растение княжество Хайань; дерево, приносящее два раза в год крупные, размером с кулак, черные плоды, по вкусу напоминающие алычу. Почитается за способность цвести раньше, чем появятся листья; в этом усматривается торжество зарождения жизни на фоне царства мертвого зимнего снега;
* * *
дорг — хищное животное, размеров с добермана, живущее под землей. Сплошь покрыто грубой кожей; имеет шесть лап, заканчивающихся разделенными перепонками пальцами, которые помогают ему быстро прорывать подземные ходы. Дорги слепы, но имеют отличное обоняние и слух, питаясь мелкими животными, которые удается схватить с поверхности;
* * *
талан — речная рыба. В время нереста часто выбрасывается на берег и подыхает от изнеможения;
* * *
*кислый кисель — коннемарский алкогольный напиток. Приготавливается из муки, крахмала и ячменных зерен; после брожения приобретает густую желеобразную консистенцию, и его скорее едят, чем пьют;
* * *
**кракадан — матросский танец;
* * *
* * *
Гвиленна — богиня удачи в коннемарском пантеоне. Изображается в виде прекрасной рыжеволосой женщины в зеленом платье с белой голубкой на плече; считается, что если голубка Гвиленны сядет на плечо, человеку будет неизменно сопутствовать удача;
* * *
* * *
иссерки — особые отряды воинов северных племен. Перед боем они пьют отвар из дранга (одного из видов мха, растущего на болотах Севера). Этот отвар устраняет чувство страха и нейтрализует болевые ощущения, одновременно многократно усиливая боевую ярость и жажду крови;
Глава 18.
* * *
— Есть только один вариант, — я кивнула в сторону распластанного тела чудовища.
Судя по усилившейся вони, оно уже начало разлагаться.
Я поведала капитану о своих злоключениях на столбе, умолчав, правда, о странных видениях. Наемник молча поднялся и подошел к бездыханной твари.
— Неплохо ты его отделала, — донесся до меня насмешливый голос северянина, приглушенный ладонью, которой он, видимо, защищался от трупного запаха. В нем угадывались нотки одобрения, и я с удивлением почувствовала, что это мне слегка льстит. Виду я, однако, не подала, лишь пожала плечами.
— Очень уж не хотелось щеголять без головы на плечах. Так что кровавый душ — малая плата за жизнь.
Я вспомнила острые зубы чудища и поежилась.
Коннар брезгливо сплюнул и поддел носком сапога темно-бурую кучу внутренностей, вывалившихся из искромсанного в ленты брюха.
Я вытащила кинжал, спасший мне жизнь, выщелкнула лезвие и медленно поднесла его к глазам. Желание подробнее разглядеть себя боролось с глухим ужасом перед тем, что я увижу в отражении.
Кожа побурела, сморщилась и стала шершавой, как кожура орехов ларра*. Веки скукожились и плохо закрывались, обнажая алые от лопнувших сосудов глаза. Эта напасть расползалась не только по лицу — темный "воротник" сползал к ключицам, и отдельные бурые островки пионами зияли на тыльной стороне рук. Меньше всего пострадали волосы — они только покрылись темно-желтым налетом по линии лба.
