— Дядя, Вы не...
— Дослушай. Сегодня во время банкета директор произнесёт речь и предложит вам всем обменяться кубками в знак того, что вы оставляете все свои прошлые дрязги за спиной.
Грандин нахмурился. Нельзя сказать, чтобы отповедь дяди прошла для него совершенно бесследно и не вызвала бури протеста в душе. Но у него хватило благоразумия не перечить и принять это как должное, высказывая реплики, не имеющие никакого отношения к эмоциям, но показывая, что он не только продолжает внимательно слушать, но и анализирует сказанное.
— Этого нет в церемониальной части.
— Считай это маленьким экспромтом, на который я его случайно вдохновил, — Рандо зловеще улыбнулся и закончил жёстко, — в твоём кубке будет яд, и ты дашь его Ири Ару.
* * *
* * *
— Дорогие выпускники, в этот торжественный и радостный день... — мессиру Бренежу так часто приходилось произносить эту речь, что он давным-давно выучил её наизусть, поражая воображение присутствующих ораторским искусством, цветистым слогом и тщательно отрепетированными, техничными паузами.
Юные выпускники в белоснежных парадных мундирах стояли перед ним, счастливые и сияющие. Все, как один, получившие золотые шпаги, очень гордые, распираемые еле сдерживаемыми эмоциями.
Несмотря на то, что Его Величество так и не появился, и его миссию взял на себя министр Рандо, ничто не смогло омрачить или испортить торжества. Скорее наоборот, позволило расслабиться, не ощущая себя, как на плацу, что, несомненно, произошло бы, если бы королевская чета соизволила почтить выпуск высочайшим присутствием.
Но даже без короля, стоя под прицелом десятков глаз родителей, родственников и знакомых, выпускники сильно волновались. Особенно на момент принесения присяги.
И когда директор начал заключительную речь, обращённую к воспитанникам, нужно ли говорить, что всеобщее напряжение, наконец, отпустило, перестав лихорадить и позволив насладиться законной радостью.
Сегодня они закончили Академию, все сорок — человек двадцать "сияющих" и двадцать из обычного класса, но почти все с великолепными отметками и характеристиками, открывающими перспективы на блестящее будущее. Среди юношей также присутствовали и девушки, судьба которых была менее блистательна. Тем не менее, король, как человек, пекущийся о некоторой видимости равноправия, допускал для женщин не только возможность получения светского образования и должностей, но и признавал за ними те качества, которых временами не хватало мужчинам. Маркиза Сенжаль, несмотря на свою молодость, сыскала себе репутацию не только в качестве известной своими приёмами светской львицы, но, в первую очередь, в роли грамотного посла, сумевшего провернуть немало политических сделок и выгодных торговых соглашений. Мать самого Грандина являлась директором Академии художеств. В Артемии существовало немало других достойных примеров для подражания, позволяющих женщинам надеяться не только на выгодное замужество, но и пробовать свои амбиции на других ристалищах, чему король и королева не чинили препятствий, наоборот, всячески покровительствовали подобным стремлениям во всех областях.
Но сегодня лишь двое из выпускников претендовали на то, чтобы занять по-настоящему почётное место: Грандин Мистраль и Ири Ар. Они даже стояли немного впереди, но не потому, что сами желали подчеркнуть себя, а потому, что другие без слов признавали их превосходство, давая возможность в полной мере насладиться часом своего маленького заслуженного триумфа. Грандин приветливо улыбался своим родителям, видел краем глаза, как плакали мать и сёстры, бесконечно радостные за него, какую гордость испытывал отец, расправивший плечи и глядяший на сына сияющими глазами. Мистраль посмотрел на своего соперника, и лицо его слегка омрачилось.
У Ири Ара здесь не было никого. Отец не смог приехать, а больше родственников у Ири не водилось. Но казалось, что юноша нисколько не расстроен этим фактом. Глаза его смеялись, и он, как всегда, радостно светился.
Грандину было немного неуютно стоять рядом с ним. Видеть горечь спрятанную под нежной улыбкой, понимать, что Ири не омрачит чужой праздник, никогда и никому не покажет свою боль. Лишь только Мистраль, как всегда, был способен видеть, чувствовать и знать, что на самом деле испытывает сейчас его соперник и враг.
Почему только я понимаю тебя, Ири? Почему только я ненавижу тебя так сильно?
Грандин слушал напыщенную речь и украдкой смотрел на Ири Ара.
Ири в строгом белоснежном мундире казался ангелом, сошедшим с небес. Пушистые светлые волосы лежали на плечах, синие глаза, распахнутые радостно и по-детски, светились праздничным восторгом. И лишь там, на самом дне, куда не мог заглянуть никто, в синем омуте печали пряталась невыносимая, похожая на разбитое зеркало боль.
— Я так рад, — казалось, говорила вся его фигура, — я молод, и передо мной лежит весь мир.
И в то же время эти удивительно горькие складки, невыносимая гибельная обречённость.
Маленький падший ангел, я сам приблизил час твоего падения, и теперь тебе суждено умереть... от моей руки. Как это символично, Ири... И как это больно!
Грандин смотрел на мужественное, разгорячённое румянцем лицо, приоткрытые губы, к которым он однажды смог припасть, чтобы познать блаженство и смерть.
Они стояли рядом, плечом к плечу, почти соприкасаясь рукавами, и Мистралю казалось, что он слышит стук чужого сердца. Волнительный сумасшедший стук.
А потом каждому было подано вино, все замерли в ожидании торжественного тоста, но неожиданно директор предложил обменяться бокалами в знак доверия и того, что все ссоры должны остаться позади.
Мистралю показалось, что сейчас, говоря эти, слова директор имеет в виду именно его и Ири Ара.
— Знаешь, Грандин, — проговорил Ири, неуверенно улыбнувшись, и посмотрел на него впервые прямо и... удивительно светло, — в этом что-то есть, тебе не кажется?
— Не думаю, — Грандин холодно принял протянутый ему бокал.
Ири погрустнел, опуская голову, и боль в сердце Мистраля вернулась с новой силой.
— Я сожалею о случившемся, — тихо, очень тихо признался, Ири глядя в сторону. Чувствовалось, что признание даётся ему с большим трудом, но сейчас, желая вступить в пору новой жизни, он внезапно решил оставить позади, абсолютно всё... Простить. Или попытаться это сделать. — Больше всего на свете я... Но знаю, что всё повторилось бы вновь. Даже если мне придётся сожалеть об этом до конца дней. Глупо всё, — сказал он неожиданно, тряхнув головой, и, улыбнувшись, отсалютовал бокалом. — За тебя, Грандин! Какие бы недоразумения не стояли между нами ранее, я желаю их забыть, закончить сегодня. В конце концов, теперь мы расстаемся.
Мистраль перехватил его запястье, а потом с силой выбил бокал у него из рук.
— Ты... — на лицо Ири жалко было смотреть, оно выражало недоумение, потом растерянность, потом гнев.
— Я сегодня ужасно неловкий, — как ни в чём не бывало заметил Грандин, с особой выразительностью взгляда, еле уловимой интонацией, ведь за ним наблюдали десятки глаз, но надеясь на то, что Ар поймёт. Возможно, поймёт, что Мистраль не идиот, чтобы откровенно провоцировать ссору в такой момент, не имея на это веской причины.
И существовала мизерная вероятность обставить всё, как досадную случайность, если только Ири сумеет подыграть ему сейчас, не имея ни малейшего представления о том, что только что Грандин Мистраль подписал своей карьере смертный приговор.
Ири Ар несколько мгновений стоял, побледнев как простыня, а затем, выхватив свой бокал у него из рук, выплеснул содержимое Мистралю в лицо.
— Я тоже! — заявил он с непреклонной уверенностью и вскинул голову, ожидая вызова.
Грандин снял перчатку. Секунда, другая... Все потрясённо замерли, абсолютно ошарашенные, ожидая, что сейчас произойдёт.
Мистраль, если только он находится в здравом уме и твёрдой памяти, должен бросить вызов, потому что ни один уважающий себя дворянин не потерпит подобного прилюдного оскорбления, унижающего его честь, достоинство, ставящего на кон репутацию.
Ладонь Грандина осторожно коснулась щеки Ири, и большой палец нежно погладил смуглую щеку. Даже не надеясь оставить след. Разве что запомнить.
— Я... Не стану с тобой драться, Ири, — шепнул Мистраль тихо, почти беззвучно, и, повернувшись, медленно направился прочь с бесстрастным, лишённым эмоций и выражения лицом, зная, что для него теперь всё кончено. И осталось только пройти позорные метры до выхода, своего личного эшафота, пересечь порог, за которым закончится всё.
— Грандин Мистраль! — голос Ири зазвенел подобно натянутой струне.
Я хочу кричать, Ири. Я хочу кричать от боли. Я хочу закричать тебе: "Остановись! Не делай этого! Пока ещё возможно повернуть назад. Пойми!" Но вместо этого останавливаюсь и медленно поворачиваюсь к тебе лицом, чтобы получить
ПЕРЧАТКУ.
Грандин замедлил шаг. Он не хотел останавливаться, но голос Ара побуждал его к этому.
— Повернись, трус!!!! — заорал Ири. — Повернись, ничтожество, и прими мой вызов!
Мистраль остановился, чувствуя, что сердце обледенело и раскололось на куски. Механически поймал летящий в него белый кусок ткани.
— Я не знаю, почему ты это сделал, Грандин, — сдавленным от ярости голосом проговорил Ар. В глазах его стояли слёзы и фиолетовые всполохи искренней ненависти, — но клянусь богом, сегодня я убью тебя!
Грандин поворачивается и медленно идёт назад. В его глазах темнота, такая непроглядная, что заставляет Ири отступить на шаг назад. Но Ар не боится его. Он смело встречает этот взгляд.
— Тогда зачем ждать, Ири? — почти ласково говорит Мистраль. — В четыре утра, в парке у Монастыря Дев. Один на один, без свидетелей. Не струсишь?
— Хочешь устроить мне засаду, прихлебатель Рандо? — отзывается Ири и подаёт ему платок. Грандин вытирает лицо, не сводя с него глаз. И в эту секунду собравшимся кажется, что происходящее всего лишь шутка, потому что в этих взглядах, обращённых друг на друга, в их обращении, тоне нет ненависти.
Но оба знают, что их ненависть сейчас достигла апогея.
— Для того, чтобы увидеть твоё падение, мне хватит... — Грандин выразительно смотрит на свою ладонь, а затем подносит пальцы к губам, заставляя Ири вспомнить, заставляя его покраснеть и задохнуться от бешенства. Голос Мистраля падает до интимного шёпота, волнующего и страстного, — одной руки.
— Будь ты проклят!
— Тобой, Ири Ар. Я уже проклят... тобой.
Глава 41
Грандин Мистраль всегда ненавидел Ири Ара и поклялся, что однажды наступит день, когда он уничтожит своего извечного врага и соперника. С того самого первого дня их встречи, с того самого дня...
Грандин смотрел на разбегающиеся перед глазами неровные строчки. Никто не знал, что он ведёт дневник и иногда от скуки записывает свои мысли в такой вот странной форме.
Я ненавижу тебя, Ири Ар! Я убью тебя.
Перечитывая раз за разом такие знакомые, но теперь такие чужие эмоции, словно принадлежавшие другому человеку, Грандин Мистраль ощущал, как постепенно в его сердце начинает разгораться холодный гнев, и исчезают все смутные чувства, помешавшие сегодня осуществить задуманное.
Он накручивал себя снова и снова, до тех пор, пока жалости не осталось в его душе.
Ты сам так захотел, Ири, и сам выбрал эту судьбу, отвергнув меня и тот дар, который я, не задумываясь, готов был принести тебе — собственную жизнь. Что ж, достаточно честная компенсация за порушенную карьеру. По крайней мере, тебе не придётся торжествовать надо мной и увидеть то, чего ты так тщательно добивался, но никогда бы не смог осуществить — моё падение.
Ири ждал его, прислонившись спиной к стволу раскидистого дерева. Его глаза были закрыты, а мысли блуждали где-то далеко. О чём он думал в эту секунду, его прекрасный золотой ангел?
Грандин заставил себя ожесточиться и не размышлять об этом. У него хватит сил и решимости осуществить задуманное и закончить всё сейчас. Ири Ар, я ненавижу тебя, потому что ты — моя единственная слабость. Но на том пути, по которому мне предстоит пройти, чтобы вытащить себя из пропасти, куда я благополучно себя уронил ради твоих бездушных глаз, слабостей отныне не будет. И поэтому ты должен исчезнуть из моей жизни раз и навсегда.
Ар почувствовал его приближение. Открыл глаза. Под веками глубокие тени, выдающие усталость. Кажется, как и Мистраль, он не спал всю ночь. Отлично, значит, сегодня он будет рассеян и не сможет оказаться на высоте.
Он выпрямляется и медленно подходит к Мистралю.
— Зачем ты сделал это, Ран?
— Затем, что ненавижу тебя, — самодовольно и зло отвечает Грандин.
— Скажи мне, Ран, твои слова и твои чувства...
— Ничего не было, Ири. С каких пор тебя начало это волновать? — Мистраль холоден и насмешлив. Его слова и тон обжигают, словно удар плёткой.
Ири вздрагивает. Удар достиг цели. И Грандин закрепляет победу:
— Я посмеялся над тобой, Ири Ар. Я спорил на тебя и выиграл. Я не воспользовался своим призом, ты знаешь об этом, потому что такая победа ничего не значила для меня. Это было слишком легко.
— Хорошо, — Ири кивает, но мысли его далеко за пределами разума, — мы будем сражаться... до смерти.
— Сдурел, Ар? — холодно осведомляется Грандин. В душе расползается липкий страх понимания, что он сам оказался совершенно не готов к тому, на что пытался себя настроить, что так легко и естественно озвучил его противник.
Я не смогу его убить. Я не смогу. Слова, насмешки, ненависть — да всё, что угодно. Но только не смерть! Даже ради этой высшей цели. Исчезни навсегда, дьяволы тебя подери! Исчезни, но живи. И я буду жить, зная, что ты всё ещё есть, а значит, где-то там, в моей душе, рядом с болью и отчаянием всё ещё будет жива Надежда.
— Умри, Мистраль! — Ири Ар первым обнажает шпагу. Синие глаза пусты и мертвы, точно так же, как и чёрные.
Шпаги скрестились.
"Правление двух кабинетов рано или поздно приведёт страну к катастрофе. Левый министр, герен Лан, должен быть отстранён, а его преемник убран с дороги. Если ты желаешь доказать, что ты действительно готов пойти на всё ради блага своей страны, Ири Ар умрёт. Не позволяй себе проиграть, Мистраль, до того, как начнётся твоя главная битва. Я верю в тебя, мальчик мой, и очень тебя прошу — не разочаровывай меня больше, чем ты это сделал."
Звон клинков разносится в утреннем прохладном воздухе, ещё не отошедшем от ночной сырости. Одурительно пахнет травой, листвой и цветущей вишней.
Почему эта битва не приносит удовлетворения, как все предыдущие? Почему в ней нет азарта и радости? Нет желания победить?
Выпад. Где блестящие атаки и комбинации Ара? Он словно спит. Удар.
-Умри, Мистраль.
— Не сегодня, Ири. Не сегодня.
Выпад, и Ар открывается очень глупо и нелепо. Грандин сам не понимает, как его шпага пронзает плечо соперника. Раз — и всё. Выдёргивает назад, встречая сопротивление плоти, и рукав Ири мгновенно окрашивается кровью. Он проиграл.
