Снова мы сошлись уже за обеденным столом. Кроме членов семьи, с нами обедали семейный лекарь Шон Брукс, выхаживавший бывших узников, и один из его пациентов, Август Руквуд. По укоризненному взгляду лекаря в адрес пациента можно было догадаться, что тот сейчас нарушает предписанный режим.
Руквуду можно было дать лет под пятьдесят, хотя он был немногим старше Люциуса. Он был сильно истощён и заметно нездоров, но тем не менее опрятно одет и аккуратно подстрижен, наверняка заботами Нарциссы. Держался он с естественной уверенностью человека, с детства привыкшего к определённой манере поведения в обществе, которую не истребили даже четырнадцать лет Азкабана. Нижнюю часть его лица прикрывала короткая светло-русая бородка, кожа на открытой части лица была испещрена мелкими синеватыми точками, словно от взрыва пороха. Серые запавшие глаза с живым интересом оглядывали мир, а особенно нас с Драко, как новых лиц в особняке.
— Пятый курс? — прикинул он, когда нас представили ему. — И как успехи?
— Справляемся, — лаконично ответил я. Драко обрадовался возможности блеснуть и стал рассказывать о своих отличных оценках, а затем перевёл разговор на свой клуб. Руквуд слушал внимательно, с одобрением кивая в нужных местах.
— Мистер Поттер, а вы тоже состоите в этом клубе? — привлёк он меня к беседе, заметив, что я в ней не участвую.
— Состою, — подтвердил я.
— И как он вам?
— Неплохо получилось.
— Неплохо?! — возмутился Драко, оценивавший свой клуб не меньше, чем на "превосходно", и привычно попытался опустить меня, не подумав, что мы уже не в Хогвартсе. — Мистер Руквуд, не слушайте его, это же Поттер. Он ничего не понимает в клубах, он у маглов воспитывался.
Люциус с Нарциссой шокированно переглянулись. Руквуд дружелюбно-светским тоном обратился ко мне:
— Как интересно, мистер Поттер. Вы и в самом деле воспитывались у маглов?
— Это же всем известно, — встрял Драко, заставив родителей снова переглянуться.
— У нас в Азкабане было плохо с новостями, — тем же светским тоном сообщил ему Руквуд. — Мистер Поттер, было бы крайне любопытно услышать ваше мнение об этих маглах. Так сказать, из первых рук.
— Ничего особенного, провинциальные обыватели, — я слегка пожал плечами. — Считают себя пупом земли и эталоном мироздания, съедят каждого, кто не похож на них. Они там не одни такие, там весь городок такой.
— Весь городок... — Руквуд понимающе покивал. — Означает ли это, что вы недолюбливаете маглов?
— Я недолюбливаю этот слой общества — провинциальных обывателей. Они везде одинаковы, не только у маглов.
— То есть вы всё-таки считаете, что хорошие отношения с маглами возможны, — с едва уловимым разочарованием заключил он.
— Разве что на нынешних условиях, когда они не знают, с кем имеют дело. Разумные люди есть везде, но их слишком мало, а наши обыватели, увы, несовместимы с магловскими. Это как религиозные разногласия, только острее. Можно отказаться от своей религии, можно принять чужую, можно, наконец, всем стать атеистами, но с магией так не получится.
— Вы чрезвычайно интересно рассуждаете, мистер Поттер, — если разочарование Руквуд пытался скрыть, то одобрение, напротив, сделал заметным. — Но если наши разногласия с маглами непримиримы, как вы относитесь к противодействию магловской экспансии, вплоть до радикальных мер?
— Я не могу отрицать очевидные вещи и считаю, что бездействовать мы не должны, но я не сторонник радикальных мер ввиду их очевидной бесполезности, — сразу расставил я акценты. — Боюсь огорчить вас, но, по-моему, попытка решить магловскую проблему радикально была ошибкой.
Тема была щекотливая, за столом возникло ощутимое напряжение, но мы оба держались вполне корректно и дружелюбно, поэтому Люциус не спешил вмешиваться в наш диалог.
— Не могу не согласиться с вами, мистер Поттер. — Руквуд продолжал выдерживать нейтральный светский тон, словно мы говорили о погоде. На мой невысказанный вопрос он добавил: — У меня было достаточно времени на размышления. Если некая затея не удалась, в ней наверняка была допущена ошибка.
Меня удивило, как легко он признал ошибочность стратегии устрашения — но, если подумать, он не был боевиком и не участвовал в террористических акциях. Он был невыразимцем. Факт шпионажа Руквуда остался недоказанным, но если что-то такое и было, то вряд ли имело прямое отношение к террору хотя бы из-за места его работы. Его было бы не за что сажать, если бы не оговор Каркарова.
— Откровенно говоря, мистер Руквуд, — я глянул на него в упор, — от меня до сих пор полностью ускользает, как такие умные и образованные, во всех отношениях достойные маги могли допустить такую фатальную стратегическую ошибку. Возможно вы в ваших размышлениях продвинулись глубже и сумеете просветить меня на эту тему?
В глазах Руквуда вспыхнула весёлая искорка. Его позабавила форма, в которую я облёк вполне прямолинейное высказывание "хоть убей, не понимаю, как вы могли оказаться такими дураками".
— А пожалуй, сумею, — его заминка была слишком короткой для обдумывания вопроса, но достаточной для принятия решения, значит, свой ответ он уже знал. — Всё дело в войне, мистер Поттер, во второй мировой магловской войне. В магловских бомбёжках, а на континенте еще и в танках, и в газовых атаках. Всё дело в войне, из-за которой многим захотелось сквитаться с маглами за свои потери. Моя семья, например, почти вся погибла во время Лондонского Блица в сороковом году, когда немцы бомбили город каждую ночь в течение двух месяцев. Отец остался сиротой, он в это время учился в Хогвартсе, то же самое случилось и с Долоховым, его семья жила по соседству с нашей — и такими были не мы одни. Не у всех же есть земли и особняки, большинство из нас селилось среди маглов и точно так же было беззащитно перед их военными новинками. А что до маглорожденных — это те же маглы, только с палочками, только опаснее, потому что они среди нас. Случись конфликт — и они, как всегда, станут на сторону маглов.
— Как всегда? — переспросил я.
Руквуд только усмехнулся.
— Историю знать надо.
На это нечего было возразить. Даже я прошлым не увлекался, слишком много дел и проблем у меня было в настоящем, а большинству учеников достаточно было донести нахватанные вершки до положительной оценки на экзамене по истории. Но кое-что из неё было известно каждому магу.
— В хогвартских учебниках истории написано, что вторую мировую войну развязал Гриндевальд.
— Мистер Поттер, вы сами верите в это? Не может один человек развязать мировую войну, сейчас не та эпоха, когда войны начинались только потому, что кто-то кому-то по пьяни наблевал на ботфорты. Если вспомнить философские труды по роли личности в истории, наверх выплывают люди, которые наиболее эффективно воплощают в жизнь интересы значимых слоёв и группировок социума. Гегель так и вообще называл их носителями исторической необходимости. Это Гриндевальд — порождение потребности Европы того времени в войне, а не наоборот.
— Никогда не рассматривал историю под таким углом, — признался я.
— Вы думаете, почему Дамблдор тянул с нападением на Гриндевальда? Да первое время Гриндевальд был героем, образцом для подражания, нападать на него было бы концом политической репутации. И только когда война осточертела всем и стали искать виноватых, вот тогда дуэль с Гриндевальдом стала выигрышным политическим ходом. Вот тогда мир и дружба стали мечтой всей Европы, а рассуждения о всеобщей любви и всеобщем благе — очень выгодным политическим вложением.
— По-вашему, Гриндевальд не заслужил свою репутацию?
— Не настолько, как о нём говорят. Было удобно назначить его козлом отпущения, только и всего. Вы бы знали, сколько их было таких, которые "раскаялись", "осознали" и "не подумали", едва дело запахло жареным, а Гриндевальд был идеалистом и не подсуетился вовремя. И закончил, как все идеалисты. В истории такое сплошь и рядом, вспомните хотя бы Жанну Д'Арк и её участь. Определённый вклад в общую неразбериху он, разумеется, внёс, но это ничего не решало, маглы перегрызлись бы и без него. Представьте на мгновение, что волшебства не существует и маглы проживают одни на планете. Они точно так же начали бы войну, практически в те же сроки.
— Да, Гриндевальд сам это признал, — вспомнил я. — По его же словам, его вмешательство разве что чуть-чуть ускорило её.
— Вы с ним общались? — изумлённо спросил Руквуд.
— Прошлым летом мой опекун, как глава попечительского совета Британии, побывал у него в тюрьме с инспекцией, а я сопровождал его в качестве Мальчика-Который-Выжил. Думаю, дядя Люциус лучше ознакомит вас с подробностями, — я адресовал своему опекуну приглашающую улыбку, — а я могу только сказать, что теперь Гриндевальд — с гарантией не идеалист.
— Давайте в другой раз, я сейчас спешу в Министерство, — отозвался Люциус. — Основное слушание о Долохове состоится после обеда.
— Какие у него шансы? — встрепенулся Руквуд, забыв о Гриндевальде.
— Не слишком, хуже только у Лестрейнджей. Будем упирать на то, что Долохов не коренной британец и что его освобождение произведёт благоприятное впечатление на Россию.
— А оно произведёт?
— Какая разница? Главное, чтобы в Визенгамоте так считали. К счастью, Крауч сейчас озабочен улучшением международных связей Британии, поэтому шансы всё-таки есть.
Вернувшись вечером из Министерства, Люциус сообщил, что Долохова амнистировали и что его переправят сюда, как только будут оформлены документы. Бывшие узники нуждались не только в уходе и квалифицированном лечении — им было не на что жить и некуда идти. До Азкабана Руквуд снимал квартиру, Долохов жил постоянным гостем в семействе Эйвери, а Мальсиберы владели небольшим коттеджем, разрушенным при аресте. Ничем не лучше ситуация была и у остальных азкабанцев, даже Лестрейнджей, чьё поместье было разграблено, конфисковано и продано кому-то из министерских. Малфой оказался единственным, кто вызвался приютить их всех под свою ответственность, поэтому его противники поворчали и согласились. При всей своей неприязни к его прошлому они были вынуждены признать, что бесконтрольно отпускать освобождённых на улицу было бы ещё хуже.
После того как Люциус рассказал нам сегодняшние новости, я обратился к нему с просьбой кое-что обсудить. В кабинете он уселся за письменный стол, облокотился на дубовую лакированную столешницу и оперся подбородком на сцепленные в замок ладони.
— Ну что у тебя, Гарри? — устало вздохнул он, когда я пристроился в просторное кожаное кресло.
— Я ознакомился с документами, которые у вас запрашивал.
Люциус никак не отреагировал на это, только обратил на меня взгляд из-под полуопущенных век. Было видно, что сегодня у него был тяжёлый день.
— Вы устали, дядя Люциус, поэтому я коротенько. Когда вы обдумаете это, мы можем поговорить подробнее. Меня тут заинтересовали некоторые предприятия, в частности, мануфактура ездовых мётел, доля Поттеров в которой составляет сорок процентов. Мне хотелось бы сделать туда вложения, и чем скорее, тем лучше.
Глаза Люциуса заинтересованно раскрылись. Каким бы он ни был уставшим, это был бизнес.
— А чем вызвана такая срочность? — резонно полюбопытствовал он.
— Эрни и Дирк сейчас занимаются разработкой нового полётного устройства, им нужно место для испытаний опытных образцов. Поэтому мне хотелось бы финансировать эту разработку на фабрике, а их устроить туда стажёрами. Кроме того, инвестиции в производство увеличат долю Поттеров в предприятии, а мне нужен контрольный пакет или даже полный выкуп мануфактуры, чтобы беспрепятственно распоряжаться ассортиментом продукции.
— Это никак нельзя отложить хотя бы до лета?
— На самом деле у меня масса срочных планов. Невилл Лонгботтом собирается открыть торговую лавку и берёт меня в долю, на этих каникулах мы уже будем присматривать помещение в Косом. А ещё я написал мистеру Эйвери, что мне нужно заказать в Академии кое-какие исследования — за деньги, разумеется — и как только я получу его положительный ответ, мы начнём согласовывать детали.
— Гарри, — Люциус перестал подпирать подбородок руками, выпрямился и стал разглядывать меня, словно диковинную зверюшку. — Твоя предприимчивость... впечатляет. Но ты же понимаешь, что я при всём желании не могу для тебя этого сделать? У опекуна нет таких полномочий.
— Конечно, понимаю, дядя Люциус. Я не откажусь от любой помощи, но для начала, чтобы запустить все эти проекты, мне нужно только одно. Эмансипация.
— Вот как, — он заметно помрачнел. — Я не считаю, что ты не справишься, но подумай, как это будет выглядеть для широкой общественности, особенно сейчас, когда я занимаюсь освобождением наших. Мальчик-Который-Выжил спешит избавиться от опекуна, оказавшегося неблагонадёжной личностью?
— Напротив, вы можете заявить, что хотите этим уберечь своего воспитанника от возможного влияния опасной идеологии бывших приспешников Тёмного Лорда, которыми вы вынуждены заниматься, чтобы обезопасить Британию. Даже если теперь они осознали свои заблуждения и находятся под вашим присмотром, предосторожность всё равно не помешает. Если что, я могу подтвердить в прессе, что сначала сомневался в пользе эмансипации, но вы меня убедили, а Рита напишет всё, как нам нужно.
— Ну если так... — Люциус хмыкнул. — Давай вернёмся к этому разговору, скажем, завтра, а то сегодня я с ног валюсь.
— Трудное было слушание?
— Не то слово. Я столько говорил, что горло до сих пор саднит, — он сглотнул. — Дамблдоровские шавки как с цепи сорвались, Селвин на себя одеяло тянет — нашёл время и место обвинять меня в предательстве. Хорошо хоть Антонин вёл себя в точности, как ему сказали, а то с него станется и выходку отмочить. Крауч, конечно, удивил меня, он такую речь сказал про лицо Британии перед мировой общественностью, что я аж заслушался. Никогда бы не подумал, что этот нетерпимый законник может выступать заодно со мной.
— Как вообще продвигается пересмотр приговоров?
— Пока мы в плюсе, но какими усилиями... — Люциус страдальчески поморщился. — Я, наверное, лет десять жизни потерял с этим процессом. Троих отпустили — Августа, Лоренса, а теперь вот и Антонина. Джагсону скинули срок с пожизненного до пятнадцати лет, ему сидеть ещё год. Следующий на очереди — Джош Трэверс, слушание через два дня, я за эти дни постараюсь договориться о комиссии для тебя. Затем Лестрейнджи, даже и не знаю, что с ними получится, очень уж нашумела эта история с Лонгботтомами. Наверное, проще было бы, если бы Лестрейнджи их убили.
— Но сейчас Лонгботтомы пришли в себя и находятся на реабилитации. Вам сколько-нибудь поможет, что они столько лет были не в себе, потому что им поставили неверный диагноз?
— Неверный?
— Да. Это у них было не из-за Круцио, а вследствие ментального вмешательства, и они пришли в себя, когда их стали лечить в соответствии с правильным диагнозом.
— Это можно как-нибудь доказать?
— Боюсь, что нет. Невилл не покажет медицинское заключение ради того, чтобы обелить Лестрейнджей, бесполезно даже заикаться об этом. Но стоит указать, что Лонгботтомы провели столько лет в Мунго из-за медицинской ошибки.
