Грандин желает опустить шпагу, но понимает, что соперник продолжает нападать. Снова и снова, бросаясь в атаку и истекая кровью. Как глупо. Он не сможет победить. Особенно сейчас, в то мгновение, когда не желает этого делать, откровенно подставляясь под чужое лезвие, пытаясь... Дать себя убить?!
Батман и круазе. Ири даже не пытается сопротивляться... Ири... Мистраль выбивает шпагу из его рук и, сделав шаг, обнимает за плечи. Крепко, изо всех сил, как если бы всю силу чувств можно было вложить в одно простое объятие.
Ар бьётся в его захвате, выкрикивает яростные оскорбления и не даёт поцеловать себя.
— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу тебя, Грандин Мистраль!
— Малыш... Прости! — слова сказаны, но имеют ли они смысл? Грандин сжимает непокорный вырывающийся подбородок и целует мокрые горько-солёные губы, властно и нежно раздвигая их языком. Ири оседает на траву. Они оседают вместе. Ири плачет, дрожит в его руках и сдаётся, ненавидя и проклиная себя за слабость.
— Я проиграл! — отчаянно стонет он. — Будь ты проклят, Мистраль! Убей меня. Убей, но не унижай.
Грандин слизывает слёзы, льющиеся из его глаз.
— Это не ты — я проиграл, — отзывается он тихо. — Люблю тебя, Ири, слышишь меня? Я люблю тебя, и пусть всё на свете летит в бездну... Весь этот чёртов мир со всеми его дурацкими правилами. Я тебя люблю! Понимаешь? Больше жизни, Ар, потому что без тебя не хочу жить. Выбери всё, что пожелаешь, всё, что захочешь, будь кем угодно и как угодно, но со мной... Ири, прошу тебя, дай мне шанс. Один раз.
Слова сказаны. И Ар перестаёт вырываться из его рук. Он не верит.
— Я люблю тебя! — повторяет Грандин снова и снова. — Всегда любил. С первого дня нашей встречи... любил.
— Тогда почему? — почти кричит Ири. В голосе его боль и отчаяние. — Почему ты так жестоко поступил со мной? Почему? Зачем?
— Боялся признать... Не хотел признавать. Решил, смогу бороться с этим. Но я не могу. Я не думал о тебе и о твоих чувствах, потому что даже о своих оказался думать не в состоянии. Не понимал. А сейчас — что сказать... Ты для меня важнее, чем собственная жизнь... Уродски звучит... эгоистично... Да только так и есть. Я люблю тебя, малыш. Я очень тебя прошу, поверь мне.
Мистраль бинтует его плечо, разрывая свою рубаху, поднимает его на руки. Ар бледен, но кровь уже не течёт из раны.
— Прости, что причинил боль, снова заставил тебя страдать.
— На банкете ты выплеснул моё вино, — слабо отзывается Ири и получает в ответ тревожное:
— Дурачок, в бокале был яд. Я ведь предупреждал тебя не связываться с Ланом. Столько раз, Ири. Мой непокорный упрямый Ири, который всегда делает мне назло. Но теперь я никому не дам тебя в обиду. Лан, Рандо — они оставят нас в покое. Ири, молю, скажи, что тебе безразлична политика. А если нет, значит займу твою сторону. Какая разница, где служить, верно?
Ар кивает, слабо улыбаясь:
— Мне не важно. Я просто хотел... Позлить тебя... потому что ты сделал мне больно. Но я ... люблю тебя, Ран.
Иногда Счастье бывает настолько полным, что слова уже больше не нужны.
Грандин задержал дыхание и крепко прижал Ири к себе, ощущая, как стремительно стучит сердце, наполняясь долгожданным бесконечным теплом. Понимая, что вот оно и сказано — то, что было запрятано в самой глубине их сердец, то, что они так давно хотели друг другу сказать, — теперь это уже не было важно. Слова произнесены. А нужны ли они, эти слова, как отмеченный факт того, что оба постигли давным-давно? Наверное, нужны, чтобы, наконец, принять это чувство, осознав его и устав с ним бороться. "Я люблю тебя".
Ири слабо улыбался, чувствуя нежное объятие своего возлюбленного. Грандин смотрел на него сияющими глазами. Он ничего не говорил, наклонился и прикоснулся к его губам, соединяя их двоих глубоким поцелуем, по-особенному трепетным. Как предложение делал. Он и не знал, что поцелуй может быть таким. Особенным. Важным. Долгим. Наполненным смыслом.
Над ними загадочно улыбалась луна, зная, что после бесконечных войн и бурь наступило долгожданное затишье примирения. Теперь, наверное, навсегда.
— Люблю тебя, Ири.
— Люблю... тебя... Ран...
А затем глаза Ири Ара закатились, и голова медленно откинулась назад.
Мистраль смотрел и не понимал. Улыбался, впервые растерянно моргая, как это всегда делал Ар.
— Ири, — позвал он ласково, нежно проводя по губам, — что с тобой, малыш?
Голова Ири безвольно мотнулась в его руках.
— Ири, ты что, Ири?
Он испуганно лупил его по щекам, пытаясь привести в чувство, тряс, целовал в полураскрытые, ещё мягкие губы. Горькие на вкус.
Эта горечь на губах — смутная знакомая горечь... ИРИИИИИИ
— Ириииииии!!!!!
Он летел вперёд не чувствуя лёгкого веса в своих руках, кричал и звал на помощь, потому что не мог не успеть.
Собственная шпага, смазанная тёмным. Кровь Ири на ней.
Я убил его своими руками. Я убил его. Это я убил его.
Потому что кто-то отравил мою шпагу, чтобы убрать с дороги... На благо Артемии.
Люди, голоса... Всё потеряло смысл и слилось в одну непонятную полосу тумана. Какие-то слова, не имеющие смысла. Что? Где? Когда? Время и пространство утратили значение.
Он шептал его имя, держал его на руках, не желая выпустить и разжать пальцы, кричал и сыпал проклятиями, не веря словам медика, и не давал забрать Ири.
Казалось, что всё это нелепость, сон. Страшный кошмарный сон, который не может быть реальностью, но который никак не может прекратиться. Сейчас Ар улыбнётся, откроет глаза, подставит мягкие губы и наполнит весь мир вокруг своим ярким радостным сиянием.
— Иииирииииии! Ириииииииии! Не надоооо, неееееееет. Неееееееееет. Божеее! Божееее! Божееееееаааааааааа!
И сквозь туман, полный алой больной крови, бокал вина в руках и стегающий, приводящий в чувство, ледяной голос Рандо:
— Ситуация взята под контроль. Ар устранён. У тебя есть выбор. Либо ты продолжишь сходить с ума и сядешь за его убийство, либо ты возмёшься за ум и поймёшь, наконец, что это было сделано на благо страны. Что за дурацкие сантименты, Мистраль? Не ты ли говорил мне, что ненавидишь Ара и желаешь ему смерти? А теперь что с тобой? Желаешь оказаться в тюрьме? Что ж, я могу это устроить. Каков твой выбор, Грандин Мистраль? Приди в себя немедленно, Грандин Мистраль!
Хлёсткая обжигающая оплеуха со всего размаха. Безвольно мотнувшаяся голова. И собственный голос, чужой и бесцветный, лишённый эмоций и чувств:
— Я осознаю всю ответственность содеянного и готов понести наказание. Но прошу Вас, пресветлый герен, дать мне шанс доказать, что я могу быть полезен моей стране. Служить Артемии всеми силами моей души — таково моё стремление, мой долг. Благо Артемии превыше всего. Смерть господина Ара — прискорбный факт, который оставит след в моей душе, но ради того, чтобы эта смерть была не напрасной, я приложу все усилия, чтобы вознести Артемию на вершину её былого величия.
И довольный голос Рандо:
— Я всегда знал, что ты умный мальчик, Мистраль.
Ири Ар...
Почему ты ушел от меня? Сияющий, солнечный мальчик. Ты рассеивал мрак в моей душе, не давая сорваться в пучину собственной темноты. Ты заставлял меня чувствовать и любить и желать сделать этот мир лучше. Но я слаб, Ири, потому что больше не хочу осчастливить этот мир. Без тебя он стал мне не нужен.
Глава 42
Надпись на воротах Высшей Королевской Академии
"Благо Артемии — превыше всего"
Служить Артемии всеми силами души. До последней капли крови, до последнего вздоха — вот истинное стремление моего сердца.
Спустя два месяца правый министр Рандо погиб в результате несчастного случая. Как поговаривали, он был отравлен по приказу своего преемника.
Грандин Мистраль занял его пост. Его тайное правление было охарактеризовано целой серией переворотов и политических преобразований. Жестокая бескомпромиссная политика Серого кардинала привела страну к победе. Но рассвет дался нелёгкой ценой. Сотни тысяч человеческих жизней были положены во славу создания новой могучей империи.
Серый кардинал был мало известен в широких массах. Говорили, что его влияние так же велико, как и влияние короля, и что сам король пляшет под его дудку, как марионетка. А ещё поговаривали, что прожив столь долгую жизнь, Серый кардинал так никогда и не был женат.
* * *
* * *
В морозном мартовском воздухе кружились снежинки, столь редкие и невероятные для этого месяца.
Юный Паскаль с потрясённым изумлением смотрел на своего наставника, на лице которого блуждала невероятная, удивительно невозможная улыбка — столь редкое и потрясающее зрелище, что на несколько минут забыв обо всём и о том, что он должен был отдать свой бокал, он стоял и смотрел на неё. Пока товарищ не толкнул его в бок, напоминая о приличиях.
Юлиус задвигался, отвёл глаза и не сразу понял, уже возвращаясь взглядом назад.
Мистраль Грандин по-прежнему смотрел на крышу. Лучи полуденного солнца мягко серебрили седые волосы, создавая сверкающий ореол вокруг застывшего лица. Сидевший в кресле с невероятной нежной улыбкой на лице знаменитый Серый кардинал был мёртв.
Эпилог
— Тебе честное мнение, или имеет смысл подсластить пилюлю? Хм, вижу, что честное. Твоя книга безнадёжна, малыш, — Грандин Мистраль отрицательно качнул головой, давая понять, что он думает именно то, что говорит.
И с кошачьей ленивой грацией — казалось, рухни ему на голову крыша, но и тогда он не изменит этой неторопливой манере — Мистраль перегнулся через сидящего на подушке Ара, заваленного страницами, и стянул со столика хрустальный бокал с вином.
Сделал маленький глоток, выдающий в нём истинного эстета. Посмаковал во рту с блаженным вдохновлённым видом человека на грани экстаза: "О, ля-диез, си-бемоль! Не беспокойте меня", — демонстрируя очевидную разницу истинных ценностей: бездарная пьеса или вечная классика? Истина одна, и, разумеется, Грандин Мистраль её знает.
Ири, оскорблено надувшись, засопел и обиженно принялся собирать листы рукописи в папку, тоже давая понять, что он думает то, что думает. А на данный момент он думает, что Мистраль скотина. Классика? Алкаш классический!
Ран следил за ним, не скрывая влюблённости, и дразнил исключительно от переизбытка чувств.
— Душа моя, не стоит так реагировать, — в этом месте Мист безнадёжно лукавил. Разумеется, он сделал всё, чтобы Ар отреагировал именно так. — В конце концов, моё мнение не приговор. Просто слишком мрачное окончание. Ты немного выдохся под конец, это ощущается в произведении. Начал за здравие, окончание слил, а середину...
Он не договорил, потому что Ири, аккуратно запаковав и отложив рукопись в сторону, повернулся и, взяв подушку, со всего размаха приземлил её на голову Грандина:
— Сдохни!
Мистраль еле успел отставить бокал, чтобы не расплескать вино, перехватил подушку, дёрнул на себя и, сграбастав в охапку возмущённо рычащего Ара, завернул собой, огласив пространство хохотом.
— Аааааааа, — Ири дёргался и елозил, пытаясь вырваться из компактного кольца рук и ног.
— Уууууууу, — в тон ему картинно подвыл Мистраль. Чмокнул в нос, откровенно дурачась и даже не планируя становиться серьёзным. Настроение совсем не располагало.
— Ты! Ах, ты... А вот... Я тебе... я... я... — когда Грандин смотрел на него, Ири совершенно не мог думать, только краснеть, краснеть, краснеть, задыхаясь от стука собственного бухающего сердца, пытающегося побить беговые рекорды, но совершенно не справляющегося с этой задачей. — Так нечестно, Мистраль, — жалобно выдал он, чувствуя, что горит под его взглядом. Полыхают щёки, уши, и всё тело медленно наполняется огнём умопомрачительной истомы, потому что эти глаза не смотрят — они словно вливаются в него (или он в них), и соображать, думать невозможно, только гореть, гореть, ощущая древний, идущий из глубинны жар, грохот барабанов пульса.
— Очень нечестно, — согласился Мистраль, проводя губами от его скулы до уха, щекоча дыханием. Он знает, как действует на Ири, и делает это специально. Совершенно преднамеренно.
— Совершенно! — Ар попытался укусить, но промахнулся.
— Абсолютно, — Грандин сорвал быстрый поцелуй. И второй, и третий.
— Ненормамммм... — Ири возмутился, и Мистраль, использовав момент, благополучно приник к его губам, отключая на несколько секунд.
— Полностью с тобой согласен!
Когда он оторвался, Ири лежал, хватая воздух ртом. Восхитительно-пьяный, раскрасневшийся, ошалевший, зарывшийся пальцами в волосы Грандина. С совершенно бессмысленным взглядом. Вот прямо бери и делай всё, что хочешь. Собственно, так оно и было.
Мой — Мистраль наклонился и на секунду прижал Ара к себе, не желая ни убедиться, ни доказать. Ему было, с чем сравнивать. Особенное "мой": осознанное, найденное, отбитое у бога, высеченное внутри, проходящее через века.
— Бунт закончен? — в тёмных смеющихся глазах тёплые озорные искры, чёрные всполохи ночи, непроглядная, глубокая темнота, омуты, затягивающие на самое дно, а выбираться не хочется.
— Сам ты... бездарь, — Ири, обиженно пыхтя, отпихнул крепкие руки, спасаясь от ласковых губ, соблазнительных, драгоценных. Не потому, что не хотел поцелуев и ласк, — хотел. Видит бог, слепи их вместе — и разъединиться совершенно не получится. Но знал, что если продолжит — думать не сможет. Ни думать, ни говорить, ни соображать.
Грандин выключал его сознание, и за прошедший год ничего не изменилось. Может, лет через пять получится привыкнуть друг к другу, и эффект ослабеет? С трудом верилось.
— Радость моя, я не хотел тебя обидеть. Откуда такие нездоровые амбиции? — Мистраль, посмеиваясь, запечатлел короткий поцелуй и потёрся носом о шею, с урчанием втягивая любимый запах.
— У тебя учусь, — буркнул Ар, с трудом выворачиваясь, и, отодвинувшись от Мистраля на безопасное расстояние, возмутился, выплёскивая энергию в разбрасывание подушек. — Я три месяца мучился над этой писаниной только потому, что ты меня попросил.
— Хм. Знаешь ли, документальный реализм и фантазии имеют различия. Да бог с ними, фантазиями. Зачем такая мрачная концовка? Ири, на описании смертей даже меня пробрало. И представляю реакцию дяди, ты так кровожадно его похоронил.
— Я не могу написать правду.
— А почему нет? В конце концов, Лан получил по заслугам. Ты свободен, а недоразумение удалось разрешить. Правда, тебе пришлось некоторое время побыть официально мёртвым... — его передёрнуло от воспоминаний. — Не уверен, что смогу пережить подобное снова, — пробормотал Грандин, помрачнев.
На лицо его легла мучительная тень. Он побледнел, непроизвольно возвращаясь мыслью в то время, когда едва не сошёл с ума от потрясения, почти лишившись рассудка.
— Ты знаешь, я ведь был свято уверен, что убил тебя. Ты не дышал, медик зафиксировал смерть...
— Но всё оказалось испытанием, подстроенным твоим дядей, — Ар утешающее стиснул его руку и ласково провёл по скуле, прогоняя тяжёлых призраков. — Забудь, Ран, всё позади, давно закончилось. Просто дурной сон, — он потянулся, обнимая любовника за плечи, прижал к себе, словно мог защитить, смыть, стереть то, что для Мистраля оставалось очень болезненным.
