"Бессмысленно, — поняла она сейчас. — В Замок никого еще не пропустили, так почему же должны впустить меня?"
Эта была горькая правда, и удивляться можно было лишь тому, что Лиса при всей своей хваленой трезвости, поддалась — пусть и на время — жалкому искушению решить все проблемы одним махом и ...
"И чужими руками", — безжалостно закончила она начатую мысль.
"Это от отчаяния, — призналась она себе, и это признание породило волну жестокого гнева. — Ну так пусти себе пулю в лоб, сука! И не мешай людям работать ..."
В Город она в тот раз все-таки пошла, но оставалась недолго, всего несколько часов объективного времени, а потом дела и обстоятельства надолго задержали ее на "этой стороне", и с Твином она так и не встретилась. И в Рязань двадцать третьего сентября приехала, не зная, что уже раскрыта и объявлена во всесоюзный розыск. Однако дело было не только в том, что она не успела еще увидеть свое лицо по Центральному телевидению. И не в том, что трансляции новостей в вагоне не предусматривалось. В тот день ей фатально отказало чутье, или, может быть, голова была занята другим ... Ее опознал милиционер на городском рынке, а дальше ... Просто ее вдруг оставила удача. Что бы она ни делала, все было не так, не вовремя или вообще никак. А вот загонщики, как ни странно, действовали на редкость разумно и слаженно. Вот и говори после этого про провинциальные нравы. Впрочем, никакого "после" для Лисы уже не случилось. Все началось и закончилось вечером двадцать третьего сентября в Рязани. Она дралась отчаянно и продержалась гораздо дольше, чем можно было предположить, но почему-то так и не решилась остановить время. И время ушло ...
Двадцать третьего сентября 1999 года в городе Рязани органами правопорядка пресечена ...
Что тут скажешь? Не надо было ехать в Рязань? И верно, не надо было, но судьбе не прикажешь. Но, может быть, судьбу можно перехитрить?
ххх
— У русских появился кто-то очень сильный в Москве, — сказал Наблюдатель и приложился к стакану, хотя, как показалось Лисе, пить он в этот момент совершенно не хотел. — Говорят, — ковбой оторвался от стакана и неожиданно глянул на Лису равнодушным взглядом смертельно уставшего человека. — Говорят, он чувствует эманацию метров за двести-триста. Бродит по городу и вычисляет.
— Много провалов? — спросила Лиса, уже понявшая главное. Как бы давно они не были знакомы, на самом деле, Наблюдателя она не знала.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Знал бы, сказал.
— А у тебя, выходит, есть знакомые в Москве? — Лиса увидела, как мимо двери харчевни медленно прошел Твин, и, зачерпнув ложкой суп, снова посмотрела на Наблюдателя.
— Некорректный вопрос, — усмехнулся тот. — Без комментариев.
— Ну без, так без. — Суп, как всегда, был вкусный и обжигающе горячий. — А про Иакова ничего не слышно?
— Говорят, он умер, — Наблюдатель залпом допил виски и встал. Показалось ей или нет, что именно этот вопрос заставил его вдруг заспешить? — Он ведь старый был, вот и умер. Извини, но мне надо идти.
— Какие извинения, Наблюдатель, — улыбнулась заинтригованная увиденным Лиса. — Ты же знаешь, я тебя люблю и всегда рада видеть.
Наблюдатель ушел, а Лиса посидела еще, смакуя свой кофе, и не столько обдумывая то, что он ей сказал, сколько пытаясь догадаться, о чем умолчал.
Через неделю после этого, второго октября, она вместе с Чертом, Пикой и группами Юрика и Кочерги, предприняла отчаянно рискованную попытку поймать московского нюхача на живца. Дурное дело не хитрое, начать да кончить, вот только и начинать, если честно, не следовало. Ей вообще не нужно было лезть в это дерьмо. Можно было бросить информацию ребятам из русской боевки, и, кто знает, может быть, им повезло бы больше. Однако сделанного не воротишь, а нюхачка оказалась намного сильнее, чем сказал Наблюдатель, который, скорее всего, всей правды не знал. Какие, к черту, триста метров! Она учуяла совершенно "холодного" Черта метров с двухсот, а когда началась резня, "вела" их через всю Москву. А Москва, известное дело, столица нашей родины, и припасено в ней на всякий — в том числе, и такой вот — случай много чего такого, от чего легко случаются преждевременные похороны. Гон был безумный, но страшнее всего было то, что не было никакого шанса оторваться. Это Лиса поняла довольно скоро, но и сдаваться было не с руки. Женевские конвенции на таких, как она, не распространялись.
В конце концов, ее блокировали в тоннелях метро, где-то — она уже просто не успевала ориентироваться — в районе между Краснопресненской и Беговой, и единственное что ей оставалось, это обрушить свод, но вот о том, чтобы остановить время, Лиса в тот момент даже не подумала ...
Второго октября 1999 года, в Москве, сотрудниками Комитета Государственной Безопасности СССР ...
ххх
— Две пули в грудь, — Санта говорила с трудом, как будто ей не хватало воздуха или было очень больно. — Нога сломана. Вокруг бой.
— Где? — быстро спросила Лиса, судорожно соображая, кто еще у нее есть в Аргентине.
— Байрес, центр.
"Господи!" — но помочь Санте Лиса уже не могла.
— Сколько вас? — спросила она, понимая, впрочем, всю глупость своего вопроса.
— Трое, но не уйдет никто. Все горит!
— Господи, Санта! — Лиса не знала, что сказать. Там в далеком Буэнос-Айресе умирали люди, и она ничем не могла им помочь. Ничем.
— Все, — тихо сказала Санта. — Еще максимум пять минут, и все. Живая я им не дамся. Муж с детьми в Европе. У девочки явные способности ... Запоминай ...
Она растаяла прямо в руках Лисы, едва успев назвать адрес и телефон, была, и нет ...
Санту сдал ее собственный муж. Впрочем, его можно было понять, он полагал, что спасает ребенка. Понять можно всех, а простить? Лиса нашла Алехандро де Кункейро на севере Италии в крошечном пансионе на берегу озера Гарда. Он был напуган, но, вероятно, правильнее, сказать — разрушен. О смерти Валерии Алехандро уже знал, и прежняя любовь, смешавшись с остатками чести и достоинства португальского дворянина, съела этого красивого статного мужчину всего за несколько дней, как какая-нибудь смертоносная эбола1. И даже, если бы Лиса не учуяла засаду, устроенную агентами СИЗМИ2 и боевиками из "Тоскании"3, одного вида этого бывшего человека было достаточно, чтобы заподозрить неладное. Но и карабинеры дали маху, они просто не подозревали на что способна разыскиваемая русскими Алиса Четверикова, и, кроме того, не знали, что за спиной Лисы и Пики движется некто по имени Черт. Масштабы бойни, которую они там устроили, могли быть и больше, но Сермионе не Москва, там и разрушать было, считай, нечего. Так что они ушли, разумеется, и девочку Санты с собой прихватили, и все было бы просто замечательно, если бы не один "идейный" гисовец4, чудом уцелевший в первой схватке и успевший вызвать вертолеты ...
#1Геморрагическая лихорадка Эбола — острая вирусная высококонтагиозная болезнь, вызываемая вирусом Эбола. Редкое, но очень опасное заболевание — летальность в 50-90 % клинических случаев. Смерть обычно наступает на второй неделе болезни.
#2 СИЗМИ (SIZMI) — Итальянская военная контрразведка.
#3 "Тоскания" — десантный батальон в составе Корпуса Карабинеров Италии (Arma dei Carabinieri). Корпус карабинеров — полицейское военизированное формирование.
#4 Гисовец — сотрудник GIS (Gruppo d'Intervento Speziale) — специальной группы вмешательства, существующей в составе корпуса карабинеров.
Двадцать седьмого сентября, Сермионе, Италия ...
xхх
"Куда ни кинь, всюду клин ..."
Стало трудно дышать, как будто что-то тяжелое давило на грудь, но лабиринт не отпускал, предлагая все новые и новые вероятности прошлого.
Амстердам, десятого октября ... Тула, третьего ... Свердловск, шестого ... Ленинград ...
xхх
— Как ты уцелела? — спросила Лиса.
— Случайно, — пожала плечами Ната. — Мальчик один на себе вынес. Мы двое всего и выжили ...
Они сидели в темноватом подвале распивочной и пили дерьмовый молдавский коньяк.
— Ната, — совсем тихо сказала Лиса. — Я могу попробовать ...
— Даже и не знаю, — Наташа смерила ее оценивающим взглядом и залпом допила коньяк. — А зачем?
— Чтобы снова быть в деле, — твердо сказала Лиса и увидела, как что-то дрогнуло в усталых глазах подруги.
— Пойдем! — предложила она.
— Пойдем, — согласилась Наташа ...
Ленинград, седьмого октября 1999 года ...
ххх
Это было похоже на фильм ужасов. Бежишь по бесконечным коридорам совершенно пустого здания, спускаешься или поднимаешься по бесчисленным лестницам, пробуешь одну за другой попадающиеся на пути двери, дергаешь за ручки, но двери или заперты, или никуда не ведут. Тупик, смерть, конец пути ...
Москва, двадцать девятого сентября, Мадрид, седьмого октября, Антверпен, одиннадцатого октября ...
— Помню, — кивнула Лиса. — Через полгода.
— Найдешь меня, — улыбнулся Махно и уже собрался уходить, но Лиса его задержала.
— А почему ты не уходишь в Цитадель? — спросила она.
— А ты почему? — вопросом на вопрос ответил он.
— Я с боевкой завязала еще десять лет назад.
— И молодец, — серьезно кивнул Махно. — У тебя есть дело, у меня есть дело, зачем нам эти глупости?
— Но ты ведь регулярно ...
— Они должны знать, — жестко сказал Махно. — Я электростанции не атакую, и военные базы тоже. Но они должны знать, что за кровь платят кровью.
— Возможно, ты прав, — задумчиво кивнула Лиса. — Кого ты наметил?
— Толкунова.
— Почему не Голикова или Рудя? — спросила она, удивившись совпадению, ведь и Твин обратил ее внимание именно на этого — нового — члена Политбюро.
— Понравился он мне, — ухмыльнулся Махно, явно уходя от ответа, и зашагал прочь ...
Горький, пятого октября, Астрахань, десятого октября, Цюрих, шестого октября, Москва, седьмого апреля 2000 года ...
ххх
— Люди смертны, — пожал широкими плечами Август. — Бессмертны только боги. Кто из известных людей оставил этот мир?
— Трудно сказать, — теперь пожала плечами Лиса. — Я ведь не знаю, кто вам знаком.
— Нерон? — спросил Август, сделав вид, что не заметил ее дешевой уловки.
— Насколько я знаю, — сказала Лиса. — Нерон был убит в 1993 году в Квебеке.
— Агасфер? — по-видимому, земные даты были известны Августу не хуже, чем ей, как, впрочем, и географические названия.
— Вероятно, умер. Он не приходит уже лет пять, или шесть.
— Конфуций? Аарон? Калигула?
"Его задело, поняла она. — Он их действительно знал".
— Конфуций не приходит уже лет десять, — сказала она. — Но о его судьбе ничего определенного неизвестно. Говорят, он сменил личину. Это возможно?
— Иногда, — коротко ответил Август, но объяснять ничего не стал.
"И бог с тобой", — решила Лиса.
— Аарона убили в восемьдесят девятом, — сказала она.
— Аарона? — удивленно поднял брови Август. — Кто?
— Израильтяне, кто же еще, — горько усмехнулась Лиса, вспоминая так и оставшегося для нее безымянным Аарона. — В декабре восемьдесят девятого, в Тель-Авиве.
— Город отстроили? — Август снова был совершенно спокоен.
— Говорят он не сопротивлялся, — сказала Лиса. — Никто не знает, что там произошло на самом деле, но он убит. Калигула тоже убит. Американцы вычислили его базу в Бразилии, и уложили туда семь крылатых ракет. Он как раз был в Городе, когда это случилось и продержался достаточно, чтобы успеть обо всем рассказать.
— Печально, — но по виду Августа трудно было понять, насколько опечалили его эти известия. — А что с Иаковом?
— Вероятно, умер, — тихо ответила Лиса, для которой Иаков был не просто знакомым человеком.
— Значит, никого из Первых не осталось?
"Никого ... Никого? Но Иаков, оказывается, жив ... Нерон, Аарон, Калигула ... Иаков ... А что случилось с Агасфером и Конфуцием?"
Тель-Авив, двадцать девятого сентября, Квебек, восьмого октября, Берлин, одиннадцатого ...
ххх
"Ищу я выход из ворот, — Но нет его, есть только вход, и то — не тот ..."
Вероятности ветвились, порождая все новые и новые возможности, оборачивавшиеся тупиком, смертью, поражением. Двадцать пять лет она шла через минные поля и болотные топи и всегда оставалась цела, но не на этот раз. Что-то случилось или с мирозданием, которое не желало больше ее терпеть, или с ней самой.
"Я потеряла удачу? Или выполнила все, что было записано в книге судеб?"
Ярославль, двадцать четвертого сентября, Кострома, двадцать девятое, Киев, третьего ...
— Привет, — сказала Лиса, подходя.
— Здравствуйте, донна Рапоза, — девочка явно обрадовалась встрече и, зная правила, сразу же приступила к делу. — Извините, пожалуйста, но вы здесь всех ведь знаете, а я ...
— Без предисловий, — Лиса помнила, что Черт дал ей всего два часа, а дел было много. — Чем я тебе могу помочь?
— Я ищу одного человека.
— Кого? — спросила она, на всякий случай, улыбнувшись, чтобы ободрить явно стеснявшуюся своей дерзости Читу.
— Фарадея, — тихо сказала девочка, которая, вероятно, знала, какой услышит ответ ...
Гродно, Будиевицы, Приштина, Неаполь ...
"Нет, — поняла, она вдруг. — Дело не в том, что я исполнила все, что было написано на роду. Дело в другом, в том, чего я не сделала ..."
Париж, Эдинбург, Алма-Ата ...
— Август, — она ожидала, что он как-нибудь, но отреагирует на то, как она к нему сейчас обратилась, однако Август только усмехнулся. На самом деле, поняла она вдруг, ему было все равно. — Август, мы в тупике. В сущности, — она замолчала, собираясь с силами, потому что одно дело знать и совсем другое — сказать об этом вслух. — Еще немного, и можно будет считать геноцид свершившимся фактом.
— А может, оно и к лучшему? — тихо ответил Август. — Знаете, как говорят? Нет человека, нет проблемы.
— И вам никого не жаль?
— А людей, какими и мы когда-то были, вам не жаль? И ведь среди них наши с вами родные и близкие.
— Я знаю эту теорию, — покачала она головой. — Но разве нет другого пути?
— О чем вы, донна Рапоза? — холодно улыбнулся Август. — Вы что на самом деле верите в мирное сосуществование волков и ягнят?
— Почему бы и нет? — она знала, что говорит глупости, но, если их не говорить, придется сказать себе, "иди, и застрелись!"
— Потому что против нас действует фактор численности и времени, — ровным голосом объяснил Август. — При нашей численности нам просто не хватит времени, чтобы убедить самих себя и людей, что мы можем сосуществовать. Что происходит на Земле? Есть какие-то изменения в модус операнди? Или все по-прежнему?
— Все по-прежнему, — вынуждена была признаться Лиса. — Нас нет и никогда не было ...
Бухарест, Новосибирск, Хельсинки ...
7.
— Значит, я решила за всех, — повторила Лиса, по-прежнему глядя в окно, или куда она там, на самом деле, смотрела. Вид из окна открывался самый живописный, но Виктор подозревал — и не без повода, хотя читать ее мысли, когда она этого не хотела, не мог — что дело не в пасторальном пейзаже, как бы ни был он хорош.
