| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Я — не эти твои "юноши"!
Незнакомец ухмыльнулся и с ехидцей проговорил:
— Не упорствуй. Будешь изображать недотрогу — мало не покажется, понял? Впрочем, у тебя будет время, чтобы смириться. Меня называют Кипарис. А тебя... тебя будут звать... пожалуй, Асфодель.
Мужчина еще раз его оглядел, криво улыбнулся и, больше ничего не сказав, ушел.
Громилы остались. Схватили Аданэя и перегнули через бортик ванны. На голову полилось что-то едкое, жгучее. Показалось, будто кожа превращается в сплошной ожог. Он закричал, но никто не обратил внимания. Пытка продолжалась с полчаса, потом его отпустили.
Пришла хромая старуха, наполнила ванну горячей водой, и охранники покинули комнату. Аданэй с тревогой посмотрел в зеркало: кожа покраснела, но ожогов не было. Старуха жестами показала, чтобы он залезал в ванну.
Пар и вода коснулись кожи, и даже осознание своего плачевного положения не помешало Аданэю ощутить блаженство. Впервые за год он нормально помылся и даже, как в старые добрые времена, воспользовался помощью прислуги. Старуха вычесала из его путаных мокрых волос подохших вшей. Это показалось мукой, но за нее он был вознагражден: отмылась въевшаяся грязь, а кожа головы теперь почти не зудела.
Спустя час принесли чистые штаны и рубаху, а также сносную пищу — ячменную кашу с овощами, маленький кусок конины и пиво. Аданэй оделся, а вот к еде не притронулся: страх и беспокойство заглушали голод. Аданэй снова попытался выломать решетку, выбить дверь, но, как и в прошлый раз, его постигла неудача. Сидеть и покорно ждать своей участи он, правда, все равно не мог. Принялся ходить по комнате, перебирая в голове разные, даже самые безумные возможности выкрутиться или сбежать. Лишь глубоко за полночь, так ничего и не придумав, в изнеможении рухнул на кровать и уснул.
Через неделю, благодаря ежедневной ванне, он окончательно избавился от вшей, а кожа стала гладкой и заметно посветлела. Волосы блестящими волнами падали на плечи.
Однажды вечером снова явился Кипарис в сопровождении двух громил. Он положил на кровать штаны из черного шелка, позолоченное бронзовое ожерелье и приказал:
— Надень это. А рубаху сними. И спускайся в залу.
Аданэй отпрянул в другой конец комнаты, вжался в стену и прорычал:
— Нет! Уйди, сволочь! Оставь меня в покое или убью! Убью, клянусь!
Губы Кипариса расползлись в медовой улыбке.
— Да ты меня уже убил. Своей красотой.
Аданэй в ярости бросился на мужчину, но сделать ничего не успел. Охранники заломили ему руки за спину, а Кипарис вальяжной походкой приблизился.
— Ведь я тебя предупреждал, красавчик, веди себя хорошо, — произнес он. — А если нет, то мы предложим тебя за четверть стоимости. От желающих отбоя не будет. Может, сразу четверо, пятеро. А может, и десять. Некоторые, знаешь ли, любят строптивых. Как тебе такое?
— Да чтоб ты сдох, сука!
— Ну, когда-нибудь сдохну. Но не сейчас. Так что одевайся и ступай вниз. Надеюсь, ты понял, что случится, если не послушаешься? Думай... Асфодель. Если спустишься, то, глядишь, повезет и сегодня на тебя никто не позарится. Хотя... — он окинул Аданэя красноречивым взглядом, — я в этом сомневаюсь.
Аданэй, обнаженный по пояс и надушенный терпкими благовониями, опустил ногу на верхнюю ступень лестницы, но тут же замер. Как ни пугала угроза Кипариса, но то, что ждало внизу, казалось не менее страшным. Ноги онемели, руки затряслись и вцепились в перила. Потом он бросился назад, но охранники остановили, развернули его и толкнули в спину.
— Не упрямься, — буркнул один. — Тебе ведь объяснили, чем это грозит.
Деваться было некуда, и Аданэй пошел, хотя ноги едва слушались, а к горлу подкатывала тошнота. Когда спустился в залу, то с облегчением заметил, что посетителей почти нет. Тут же засел в углу за одной из колонн. Он еще не знал, как поступит, если к нему подойдет мужчина. Казалось, что выхода нет: начнет сопротивляться — его отдадут многим. С толпой же ему точно не совладать.
Посетители прибывали. В основном мужчины, но было и несколько женщин в возрасте. Вскоре в зале начался разгул. Гости угощали рабов дорогим вином, глаза у всех лихорадочно блестели, зрачки расширились — не только от вина и похоти, но и от дурманных курений. Время от времени то одна парочка, то другая покидали залу — уходили в комнаты для утех.
Аданэй почувствовал на себе взгляд и обернулся. На него смотрел седой мужчина.
— Здравствуй. Угостить тебя вином? — спросил незнакомец и подошел ближе.
Не дожидаясь ответа, он махнул рукой одному из прислужников. Тот принес большой кувшин и два кубка, поставил их на столик возле дивана и ушел.
Аданэй решил по крайней мере напиться: если повезет, завтра он ничего не вспомнит. Наполнил себе кубок, опустошил одним глотком, снова наполнил. И так четыре раза. Мужчина наблюдал с интересом, но выпить вино в пятый раз не позволил: выхватил бокал и убрал в сторону.
— Ты здесь недавно? — полюбопытствовал он. — Не советую напиваться. Помочь это не поможет. Только навредит. Хозяева накажут, если увидят сильно пьяным.
Аданэй молчал и с ненавистью смотрел на незнакомца. Тот понял его взгляд и понимающе качнул головой.
— Видно, что недавно. Прячешься в темном углу. Но не думай, будто это тебя спасет, — заметив, как Аданэй сжал кулаки и напрягся, мужчина произнес: — Ладно, не бойся. Я не люблю мужчин, только женщин. Здесь же просто ищу интересные лица... Я художник. Скульптор. Меня здесь все знают и стараются избегать. Скоро поймешь, почему, — он в насмешке изогнул брови. — У тебя необычная внешность... Думаю, ты мне подойдешь. Мне нужна сегодняшняя ночь, чтобы сделать набросок. Если он удастся, то заберу тебя почти на месяц. Будешь позировать для скульптуры. Это тебя хоть ненадолго, но спасет. Хотя со временем ты, как и все, привыкнешь. Они не так уж недовольны своей участью, верно?
Усмехнувшись, скульптор поманил Аданэя за собой. Тот и не думал противиться: если он получит отсрочку хотя бы на месяц, то успеет придумать, как избежать позора.
Скульптор выполнил обещание. Набросок удался, и он забрал Аданэя к себе.
Тело кханади немело, ведь он часами стоял в одной позе. Теперь понял смысл слов: "стараются меня избегать". Ведь юношам, привыкшим к иной работе, позирование казалось напрасной тратой времени.
Аданэй надеялся, что из дома скульптора легко сбежать, но скоро осознал, как ошибался. Ваятель все предусмотрел: когда Аданэй не позировал, его запирали в комнате без окон, а по дому всегда сопровождали два охранника. На все уговоры о выкупе и на обещания вернуть деньги или отработать, скульптор посмеивался и приказывал:
— Не шевелись. Стой смирно.
Пронеслись три с половиной недели. Работа над статуей близилась к завершению, но Аданэй так и не придумал ни как освободиться, ни как избегнуть самого страшного. Зато стоило вновь оказаться в публичном доме, и мысль пришла сама. По крайней мере, теперь он знал, как себя вести.
Аданэй больше не прятался, а как можно скорее подходил к одной из женщин. Те смотрели на него благосклонно и скоро звали наверх. Так он избегал мужчин, но днем, просыпаясь, терзался мыслью: "Я работаю паршивой шлюхой! Проклятье... Неужели неволя — это навсегда?"
Иногда он не успевал добраться до женщин, а к нему уже шел посетитель. В таких случаях Аданэй устраивал драку: лучше вынести фалаку и трехдневное заточение в подвале без еды, чем одну ночь с мужчиной.
Пока хозяева терпели его непокорность. В конце концов, невольник все же приносил деньги, а кто их заплатил — неважно. Правда, Аданэй подозревал, что это не может длиться вечно. Рано или поздно господам надоест непослушный раб, и они попытаются его сломать. Он же отнюдь не был уверен, что не утратит после этого волю к жизни и не превратится в жалкое и отчаявшееся существо.
К счастью для него, этого не случилось. Однажды Аданэя бросили в повозку и отвезли в большое имение на окраине города. Там он предстал перед женщиной, в которой узнал одну из посетительниц.
— Должно быть, ты меня не помнишь, юноша, — произнесла она.
Аданэй тут же заверил в обратном, чем доставил ей немалое удовольствие. Женщину — вдову богатого купца — звали Кириса. Она была немолода и безобразна, но Аданэя это не волновало. В последующие недели он приложил все усилия, чтобы убедить ее в своей привязанности. Сообщил, что раб с детства, что бежать ему некуда, а на свободе ждут болезни, голод и нищета. Рассказал, как счастлив, что Кириса взяла его к себе, что благодаря этому почувствовал себя нужным. Женщина хотела верить в искренность красивого раба, потому и поверила.
В один прекрасный день она разрешила ему выйти из имения и прогуляться по городу. Тогда он вернулся, и опасения Кирисы развеялись окончательно. Спустя месяц с лишним Аданэй снова попросился в город. Женщина и мысли не допускала, что раб сбежит, ведь он был сыт, одет и не загружен работой. Она отпустила его и даже позволила взять лошадь, чтобы быстрее вернулся.
— Жду тебя к вечеру, милый, — сказала Кириса.
Аданэй поцеловал ее руку и пристально посмотрел в глаза, изображая любовь.
К вечеру он не вернулся. Вообще никогда не вернулся. Выехал из имения, пустил коня галопом и направился за пределы города. Добравшись до леса неподалеку от Южного тракта, остановился, не зная, что делать дальше. Ему ведь и правда некуда было идти. Прозябая в Уриче, он все-таки считался свободным, а сейчас превратился в беглого раба. Участь таких известна. Клеймо на лоб, или лошадиный волос, вживленный в разрезанные стопы.
Поразмыслив, Аданэй двинулся лесными тропами к Высоким Холмам. Решил пересечь их, потом пройти через ничейные земли, а там и до Иллирина рукой подать.
Путь перед ним лежал опасный и трудный. Среди горских племен много работорговцев: одинокий путник, попавшийся им на глаза, становился добычей. Дальше, в ничейных землях, скрывались разбойники — они тоже не брезговали продавать пленников. Но выбора не оставалось. За спиной — Райхан, ныне принадлежащий Отерхейну. Аданэй в нем — беглый раб, а значит, путь туда заказан.
Призвав на помощь богов, кханади отправился на восток.
Боги откликнулись, но лишь для того, чтобы поглумиться. В краю Высоких Холмов Аданэй наткнулся на отряд горцев — и пары суток не прошло. Все началось заново: плен, путь, продажа, рабство.
Продали его не куда-нибудь, а в Отерхейн. Более того — на постройку нового города. Там же раскинули лагерь имперские дружины во главе с кханом.
Видеть Элимера оказалось больно и стыдно. Аданэй отворачивался, опускал голову, прятал лицо. Однажды не успел, и брат его узнал. Просто убить не захотел. Сначала вдоволь поиздевался, унизил, а потом приказал изуродовать, ослепить и сделать немым. В тот день Аданэй ненавидел Элимера, как никогда. Ненавидел и боялся. Раньше он и подумать не мог, что младший брат такой жестокий и злопамятный.
Впрочем, в тот день судьба все-таки сжалилась. Палач оказался бывшим стражем из императорского замка. Когда-то кханади спас его позорной казни за чудовищное преступление — покушение на честь кханне. Вообще-то спасение состояло лишь в том, что Аданэй ничего не сказал отцу. Решил, что такое знание может пригодиться позднее, и оказался прав. Оно спасло от уродства. Аданэй до сих пор не понимал, отчего кханне в свое время промолчала о том позоре, но подозревал, что из-за стыда и страха перед мужем.
Горт не захотел быть благодарным, зато испугался за свою жизнь. Он все же ослушался приказа кхана и вместо Аданэя изуродовал светловолосого и светлоглазого пленного. Умудрился подобрать похожего даже фигурой. Лицо дикаря хоть и отличалось от лица кханади, но, изуродованное, лишилось всех черт.
Аданэй боялся, что, подобрав замену, Горт убьет его, но палач не сделал этого. Может, потому, что пленных пересчитывали, и ему нужно было вернуть кого-то вместо дикаря. Или не хотелось возиться с трупом. Аданэя не особенно интересовала причина. Главное, Горт его не убил, а отправил с группой провинившихся чем-то рабов по Великому Торговому Тракту к границам Иллирина. Там их должны были перепродать. И перепродали.
Последовал изнурительный переход до каменоломни. У Аданэя темнело в глазах от ненависти всякий раз, стоило ощутить удар хлыста.
"Элимер, ты ответишь за это! За каждый шрам! За каждое унижение!" — обещал кханади.
Эти мысли поддерживали в нем силу идти. Иначе давно упал бы на обожженную землю, как падали многие до него. Да так и оставались лежать, умирая от зноя, жажды и кнута перегонщиков.
Большая часть рабов все же дошла до каменоломни. Вернее дотащилась. Аданэй с первого взгляда понял, что долго здесь не живут. Тяжкий труд в солнце и в дождь, неподъемные камни, дурная еда и незаживающие раны от плети быстро забирали силы людей.
Он до сих пор поражался, как выжил в невыносимых условиях почти полгода. Многие умирали. Даже те, кто казался сильнее его. Иногда, в малодушном отчаянии, Аданэй жалел, что не погиб в поединке. Тогда умер бы господином, кханади Отерхейна, а не рабом. Но боги не пожелали расставаться с любимой игрушкой.
Впрочем, если бы не Гиллара с Ниррасом, смерть не минула бы и его. Уму непостижимо, как Гиллара узнала в нем наследника престола: избитый, привязанный к столбу, он не походил на кханади. Да и человека-то напоминал слабо — израненное, искалеченное подобие.
Аданэй с горечью вспоминал, как и за что был наказан. Одним утром его остановил надсмотрщик, от которого он получал больше всего нареканий и ударов хлыстом. Мужчина подозвал Аданэя, провел по узкому проходу между завалами гранита. Там схватил за грудки и ударил спиной о камни так сильно, что в глазах потемнело. Прижал к огромной глыбе и с ненавистью проговорил:
— Ты! Ты, сука, должен был сдохнуть! Или стать уродливым, как все вонючие рабы! Знаешь, почему?!
— Нет... — пробормотал Аданэй.
— Лжешь! — глаза надсмотрщика заблестели. — Лжешь, проклятый колдун! Иначе давно бы сдох! Слишком молодой, слишком красивый. Такие здесь долго не живут. Злобный оборотень! Ты навел на меня морок! Проклял! Я уже много лет не желал мужчину. А теперь — ты! Из-за тебя дни — лихорадка, ночи — болезненный бред! Я должен освободиться. Поэтому ты станешь моим либо сдохнешь!
Аданэй не совладал с собой, истерично расхохотался: все это слишком напоминало публичный дом.
— Ты либо поэт, либо дурак! Ты...
Тяжелый кулак надзирателя помешал закончить фразу. Ноги подкосились, Аданэй упал, и удары посыпались сверху. Надсмотрщик бил, не разбирая куда и чем: ногами, хлыстом, по лицу и спине. Крики привлекли других надзирателей. Они оттащили мужчину, хотя тот вырывался и хрипел:
— Сдохни, грязный сукин сын! Сдохни!
Аданэя поволокли к столбу. Там мокрыми веревками привязали за щиколотки и запястья. На солнце веревки высохли и врезались в тело. На тщетные мольбы о воде никто не обращал внимания.
Сбыться бы последнему проклятию надсмотрщика, если бы не Гиллара с ее честолюбивыми замыслами.
За мыслями и воспоминаниями Аданэй не заметил, как добрались до пригорода Эртины — Зиранбадиса. Здесь находился один из домов Нирраса.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
