Заспанный часовой впустил их, едва глянув на папирусы. Лагерь внутри не отличался от городских кварталов, разве только вместо отдельных домов вдоль улицы тянулись длинные казармы, но и они были разгорожены на семейные квартиры, мастерские и лавочки. Конные лучники стояли здесь много лет, воины жили семьями, и в свободное от караулов, тренировок и построений время зарабатывали кто чем мог. Как и в городе, над дверями тлели и коптили лампадки-обереги.

— Чем спорить о божественном, расскажи лучше о блеммиях, — сказал Маркиан. — Я как-то до сих пор не особо интересовался, ну кочевники и кочевники. Что это за народ?

— Кочевники, только на верблюдах, — неохотно ответил Фригерид, — Пасутся по суходолам Восточной пустыни, где растёт хоть какая-то трава. К концу лета обычно всю траву в низовьях выедают и передвигаются в горы у Красного моря — там немного влажнее. Но в горах места мало, корма хватает не всем. Слабые племена голодают, а сильные затевают набеги. Чаще всего мелкие. Наезжает шайка молодых парней на какую-нибудь деревню на самой окраине долины Нила, грабят, угоняют скот, портят девок, в тот же день возвращаются в пустыню. Их не догнать, ничего с ними не сделать — но с другой стороны, и вреда особого нет. Хуже, когда в дело вступают цари...

У принципия Маркиан и Фригерид свернули, обходя здание. Они направлялись к преторию — резиденции командира.

— Цари — люди довольно мирные, живут данью с караванов и изумрудных копей, — продолжал Фригерид. — Но представь: приходит к такому Исамни или Яхатеку какое-нибудь мелкое оголодалое племя и просит принять на службу. Временно, за еду. Царь отказать не может: нельзя обрекать соплеменников на голод, свои же осудят. А раз принял на службу, то надо и кормить, надо и эту самую службу давать. И хочешь не хочешь, а приходится воевать. А с кем? Если посмотреть на Исамни, у него есть выбор — с нами на севере или с нубадами на юге. А у Яхатека без вариантов: Египет — единственный сосед.

— Но у них же нет шансов против нас, — сказал Маркиан, поднимаясь на крыльцо претория. — Одна карательная экспедиция, хотя бы три-четыре алы — и конец этим царькам.

— И что? Царькам конец, а что делать с племенами? Всю пустыню ты не прочешешь. На следующий же год опять выдвинется какой-нибудь сильный вождь в цари. Ты знаешь, что Нижняя Нубия, где сейчас Исамни сидит, от первого порога до Такомпсо, была нашей? Сто лет назад Диоклетиан её уступил блеммиям. Так что не думай, что они слабы. И знаешь, я от Сабина слышал, что и верблюдов у них стало больше, чем лет тридцать назад, и ездят лучше, и стрел всё больше не с костяными, а с железными наконечниками... А что бывает после их набегов — ты сам видел на реке.

Через несколько пустых тёмных комнат и внутренний дворик они прошли в глубину претория. Сквозь занавеску столовой пробивался свет, слышались весёлые мужские голоса, звон посуды.

— А этот лавочник Евтихий, я смотрю, допоздна пирует, по-александрийски, — заметил Маркиан. Он откинул занавеску, шагнул в освещённую лампадами столовую, вытянулся во фрунт и отсалютовал: — Avete domini!

— 6

Весть о падении Города, а с ней и паника, расползалась по Лацию, Этрурии и Кампании. Крестьяне прятали хлеб и бежали кто в горы, кто под защиту ближайших городских стен. На заседаниях городских советов исступлённо спорили, что делать. Сдаваться на милость победителя? Скидываться на выкуп? Укреплять стены, изрядно обветшалые после многих веков мира, и вооружать граждан, давно отвыкших от оружия?

Маленький званый ужин был устроен по-египетски: общего стола не было, а перед каждой парой стоял свой маленький столик. Евтихий и его жена Лелия угощали Сабина и его жену Меланию. Вопреки тому, что Фригерид сказал об вражде Сабина и Евтихия, обе четы общались вполне по-приятельски. Возможно, причиной было выпитое вино. Ужин близился к концу, на столиках остались только кубки, десерты и закуски, и лица у всех были красные и весёлые. Пятый пирующий, незнакомый ни Маркиану, ни Фригериду, был средних лет египтянин в буром грубошёрстном плаще философа, с приятным лицом и аккуратной бородкой. На плече у него сидел белый попугай, и хозяин ласково подносил ему то финик, то изюмину, то медовое печенье.

Когда Маркиан представился и доложил о трупах на Ниле, Евтихий и Сабин озаботились: встали из-за столов и пошли поднимать свои части по тревоге. Неизвестно, что встревожило их больше: блеммии или нежданные люди дукса (уж не с проверкой ли?) Скорее второе, потому что ни один из командиров не пожелал взять Фригерида или Маркиана с собой.

— Угощайтесь, господа! Вы наверняка с дороги голодные! — лучась гостеприимством, воскликнул Евтихий. Тучный, дорого одетый, увешанный украшениями, он и впрямь выглядел как лавочник, принимающий богатых покупателей. — Лелия, позаботься о гостях! — И поспешно удалился, а за ним и Сабин со своей молчаливой, оробелой перед гостями женой.

Ярко накрашенная Лелия в китайском шёлковом платье, чёрном в розовых пионах, хлопнула жирными руками — зазвенели браслеты.

— Первые блюда дорогим гостям! — приказала она рабам. — Мои господа, вы знаете Олимпиодора из Фив? — указала она на философа с попугаем. — Прославленный человек почтил нас присутствием!

— Всего лишь малоизвестный странствующий поэт, — поскромничал Олимпиодор. На пальце у него сверкала крупная агатовая гемма с двойным портретом Гонория и Плацидии. — Напротив, это милейшие Евтихий и Лелия почтили меня приглашением. Ведь я не какое-нибудь высокое должностное лицо, а простой гражданин, хотя иногда и выполняю поручения василевса при западном дворе или в посольствах к варварским правителям.

— А, понятно, — сказал Маркиан. Раб поставил на его столик блюдо (жаркое из телятины с клубнями папируса и стручками рожкового дерева, посыпанное розовыми лепестками) и подал чашу для омовения рук.

— А мне непонятно, — Фригерид с чисто варварской жадностью принялся запихивать в рот кусок за куском. — Ты шпион?

Лелия прыснула вином, но Олимпиодор ничуть не смутился нескромным вопросом.

— Я любознательный путешественник, — сказал он безмятежно. Белая птица с его плеча глядела на новых гостей, враждебно нахохлясь. — Собираю сведения о разных странах, народах и правителях исключительно из интереса и для своего будущего исторического труда. Ну а если мои сведения можно применить и на благо отечества — что ж, я только счастлив...

— Наш Олимпиодор недавно вернулся из Равенны, — пояснила Лелия. — Его принимал сам август Гонорий!

— Что творится в Западной империи? — спросил Маркиан. — Готы из Италии ещё не ушли?

— Готы! — каркнул попугай так, что Фригерид вздрогнул и пролил вино. — Пр-роклятые готы!

— Незадолго до моего отплытия пришла весть, что Аларих низложил своего марионеточного василевса Аттала. — Олимпиодор с умильной улыбкой дал попугаю откусить от пирожного. — Это, как вы понимаете, добрая весть. Готы демонстрируют готовность к переговорам. К сожалению, в самой Равенне настроения... излишне боевые. Никакого желания хоть в чём-то уступать готам нет. Что довольно странно, учитывая состояние западных провинций и войск...

— Кто реально правит сейчас при Гонории? — с набитым ртом задал Фригерид очередной бестактный вопрос. — Всё ещё эта гнида Олимпий, убийца Стилихона?

— Нет, сейчас комит Констанций из Наисса. По его приказу Олимпию отрезали уши и забили насмерть дубинами, и теперь Констанций — главнокомандующий войсками Запада... точнее, того, что осталось от Запада.

— А что осталось? — Маркиан ополоснул пальцы после жаркого и глотнул белого мареотийского вина.

— Британия полностью покинута, — начал перечислять Олимпиодор. — Местным жителям предоставлено своими силами защищаться от пиктов и скоттов. С тех пор никому неизвестно, что происходит в Британии. В Галлии на северо-западе царят мятежники-багауды. Рейнскую границу держат франки. Они считаются союзниками, но не совсем понятно, чьими. Дело в том, что южную Галлию удерживает не Гонорий, а узурпатор Константин — не перепутайте с Констанцием из Наисса, тот-то служит Гонорию. В остальной Галлии, то есть между багаудами, франками и узурпатором по-прежнему бесчинствуют вандалы и аланы, которые прорвались через франков ещё четыре года назад...

Олимпиодор промочил горло из кубка и позволил рабу вновь наполнить его до краёв.

— ... Но поскольку в Галлии грабить почти уже нечего, часть этих варваров перешла в Испанию. Сама Испания до недавнего времени подчинялась Константину, но тамошний командующий Геронтий отложился и поставил своего собственного василевса Максима. Фактически он правит только Тарраконой, а в остальной Испании хозяйничают варвары. Но Геронтий пренебрегает этой мелкой неприятностью. У него есть задача поважнее — одолеть Константина. Вся Равенна, конечно, в восторге от этой склоки между узурпаторами. Что касается Равенны, ей всё ещё подчиняются Далмация, Африка, Сицилия и, можно сказать, Италия, хотя последняя совершенно разорена готской войной и не даёт ни солдат, ни денег. Чтобы не заканчивать на печальной ноте, скажу, что Равенна неприступна, флот ещё существует и обеспечивает бесперебойные поставки хлеба из Африки, Гонорий в наилучшем здравии, и его отношения с Востоком безоблачны. Многая лета василевсам Феодосию и Гонорию! — Олимпиодор поднял кубок.

— Феодосию и Гонорию! Феодосию и Гонорию! — закричал попугай, беспокойно переступая по хозяйскому плечу.

— Ещё когда убили Стилихона, я сказал: это конец Западной империи. Так и вышло! — Фригерид залпом осушил свой кубок. Подали запечённых в глине ежей. Он разломил глиняную скорлупу, в которой остались иголки, и принялся рвать на кусочки голого и аппетитно румяного ёжика. — Я видел Стилихона пару раз, — продолжал он. — Вот кто был великий человек, вот кто истинный римлянин, хоть и наполовину вандал! Он мог спасти Запад, а этот наш... возлюбленный август Гонорий... — Фригерид махнул рукой, забрызгав соусом драгоценное шёлковое платье встревоженной Лелии.

— Мой Фригерид, никогда не произноси этих слов на Западе. — Олимпиодор щёлкнул пальцами, и раб подскочил к нему с ночным горшком, подсунул под плащ между расставленными ногами. — Стилихон всё ещё считается врагом отечества, а Гераклиан — тот самый, кто убил его собственноручно — занимает ключевую должность комита Африки, — продолжал он под журчание струи. — И потом, вспомни, при каких обстоятельствах Олимпий поднял мятеж. Стилихон собирался воевать с Востоком — с нами. Уже направил союзных в то время визиготов Алариха в Эпир и стягивал войска к Аквилее. Он хотел отнять у нас Иллирик, а чего бы стоил Восток без Иллирика, где набираются лучшие воины, костяк нашей армии?

— Как иллириец благодарю, — Маркиан отсалютовал кубком мареотийского. — Но может, не будем углубляться в рискованные политические темы?

— Да-да, поговорим о чём-нибудь другом! — горячо поддержала Лелия. — Нил в этом году хорошо поднялся, не правда ли?

— Позволь, я закончу мысль, — сказал Олимпиодор. — Что если бы Олимпий не восстал? Что если бы Стилихона не убили? Скорее всего, Стилихон разбил бы нас, отнял Иллирик и с опорой на его войска восстановил бы порядок на Западе. А Восток, беззащитный без иллирийских солдат, раздёргали бы по кусочкам гунны, персы, арабы, да хотя бы и разбойники вроде исавров и блеммиев. Кто знает — может быть, я сейчас возглашал бы многая лета Исамни, василевсу Египта?...

— А мы с Фригеридом мёрзли бы где-нибудь на стене Адриана в Британии, — добавил Маркиан и закусил ежиное бёдрышко солёным лимоном. — Ты намекаешь, что мятеж Олимпия подстроили наши?

— Ничуть. Я даже прямо скажу: лично я не замешан, и насколько я знаю, для всех в Константинополе это оказалось неожиданностью... Но давайте в самом деле сменим тему. К тому же я слишком много говорю. Расскажите что-нибудь о себе.

— Да, расскажите о себе! — подхватила Лелия. — Вы здесь по личным делам или по служебным?

— Нас отправили искать крепость, — сказал Фригерид, отставляя блюдо с глиняными черепками и ежиными косточками. — Там устроились какие-то маги или философы, как их там...

— Софиополиты, — подсказал Маркиан. — Кстати, мой Олимпиодор, ты что-нибудь знаешь о них?

— Софиополь! — проорал попугай. — Ковчег логоса! Софиополь! Республика мудрых!

— Ну вот, Левкон меня выдал, — с милой улыбкой признался Олимпиодор и угостил попугая сушёной смоквой. — Хотя я и не собирался ничего скрывать. Я не состою в этом обществе, но кое-что слышал. Учёный мир тесен, особенно в наши дни. Несколько философов устроили нечто вроде монастыря. Собирают книги, что-то пишут, предаются беседам и размышлениям. Могу назвать имена: грамматик Аммоний, механики Лонгин и Арефий, бывший жрец Петесенуфис из Фил...

— Аммоний — это не тот ли, кто бежал из Александрии после разгрома храма Сераписа? — заинтересовался Маркиан. Раб поставил перед ним десертное блюдо с финиками, гранатами, виноградом и ягодами ююбы, другой раб вновь наполнил кубок вином. — Я учился в его грамматической школе в Константинополе.

— Да, он самый. Насколько я знаю, ему удалось спасти некоторую часть храмовой библиотеки...

— Надо же, не побоялся вернуться в Египет! — удивился Маркиан. — А ведь он закоренелый язычник, жрец какой-то обезьяны. И сам хвастался, что резал христиан во время тех событий.

— Что бы ни было в прошлом, сейчас это люди совершенно безобидные, — сказал Олимпиодор, — а их работа по сохранению редких рукописей нужна и полезна.

— Но они ждут конца света, а такие люди способны на всё в своём отчаянии, — возразил Маркиан. — И хотят основать какой-то новый Рим. И вообще, зачем бы они создали тайное общество, если не затевают ничего плохого?

Олимпиодор поглядел на него как-то по-новому. Его взгляд стал острее.

— Я понимаю тебя, — сказал он, — поскольку вращаюсь среди государственных людей и понимаю, как они мыслят и чего боятся. Но и софиополитов я понимаю, поскольку читал те же книги и размышлял над теми же идеями. Если бы вы взяли меня в эту крепость, я помог бы вам и софиополитам найти общий язык и рассеять возможные недоразумения. В конце концов, — добавил Олимпиодор, — я дипломат, и это моя работа.

Маркиан и Фригерид переглянулись.

— А ты точно не софиополит? — спросил Фригерид.

— Прости, но это действительно странно, — сказал Маркиан. — Ты так охотно соглашаешься ехать невесть куда, невесть с кем... Разве у тебя нет других планов? Может быть... поручений?

— Есть поручение, — кивнул Олимпиодор. — Наладить отношения с блеммиями. Я бы с удовольствием совместил поездку с вами и визит к местному блеммийскому филарху... кажется, Харахену. Если на юге действительно напал Исамни, контакты с другими правителями блеммиев приобретают первостепенную важность. Кроме того, если правительство выделит средства, мне нужно будет съездить и дальше на юг, к нубадам и мероитам. Вы, кстати, не знакомы с каким-нибудь толковым, знающим человеком из Мероэ? Мне понадобится переводчик и проводник...