Поселив шотландку в одной из комнат своего терема, Фролов из всех сил пытался совместить два сложных понятия; вести строгий надзор за подопечной и при этом не ограничивать свободу. От контакта Марии со своими любопытными лицами, воевода худо-бедно, но ограждал, а вот с иностранцами просто беда. Была бы она под арестом или судебным присмотром, воевода вытолкал бы их в шею, да и вся недуга. Однако статус государевой гостьи принуждал Фролова вьюном виться, чтобы визитов к королевне иностранцев было как можно меньше.

Особенно досаждал воеводу французский инженер Николя Давид, присланный из Москвы взамен убывшего Локка. Узнав о приезде Марии, он стремился как можно чаще видеть королеву, для которой возможность поговорить на родном языке, была огромная радость. Кроме этого — Николя Давид был парижанином. Знал множество интересных фактов и подробностей из жизни двора Карла Валуа, что доставляло королеве особое удовольствие от общения с ним.

Желая свести эти встречи к минимуму, воевода старался загрузить инженера работой. Когда же француз приходил в гости к шотландке, Фролов приглашал к себе толмача, который при помощи нехитрых приспособлений находясь в соседних покоях, пытался подслушать их разговоры.

Если этот нехитрый трюк позволял воеводе быть в курсе разговора инженера и Марии, но вот с визитами жены Давида, белошвейке Мадлен, дело обстояло гораздо хуже. За время плавания скудный гардероб королевы пришел в негодность и нуждался, где в ремонте, где в полной замене. Мадлен с радостью откликнулась помочь Марии в столь деликатном вопросе и принялась ушивать, перешивать старые наряды и шить новые, по последней парижской моде.

Примерки и подгонки могли проходить по несколько раз на неделе, и дергать толмача на каждую их встречу, Фролов был просто не в силах. Всякий раз, когда приставленная к королеве девка Варвара доносила воеводе о визите Мадлен, тот становился темнее тучи. Сердце подсказывало ему, что много хлопот обретен он с рыжеволосой гостьей, но никак не мог понять, откуда ждать беды.

Ещё больше туману и напряженности в жизни Фролова добавило письмо от князя Вяземского. Он приходился давним патроном воеводы Фролова, который благодаря его протекции получил Вологду на кормление.

В своем послании, князь писал, что после смерти царицы Марии Темрюковны, государь придает большое значение королевне Марии. По этой причине следить за ней нужно очень внимательно и тщательно охранять от всех опасных связей и недугов. В противном случае, царь мог жестко спросить с воеводы и тут не поможет никакое заступничество. Государь часто жаловал своих слуг за службу, но и часто карал за ослушание.

На первый взгляд, письмо в себе ничего крамольного не содержало. Один царев слуга, пишет другому о важности его службы, но вот стиль и самое главное, то, как оно было написано, наводило Фролова на определенные мысли. Особенно настораживала фраза о том, что вскоре в Вологду приедет дьяк Салтыков. Ему, государь поручил осмотреть и доложить о том, как идет строительство местного кремля. Князь особо отмечал, что дьяк близкий к нему и царю человек, и Фролов может быть с ним откровенен.

По прошествию времени дьяк действительно прибыл и вел себя в отношении воеводы приветливо и доброжелательно. Никаких громких окриков, грозно сведенных бровей и прочего проявления недовольства, что обычно проявляли столичные гости к воеводе, не было и в помине. Салтыков внимательным образом оглядел стены и палаты, встретился с французом и местными строителями. Сделал несколько замечаний, указал на недостатки и при этом не бросил ни одной угрозы в адрес воеводы.

На радостях Фролов устроил для дьяка охоту, которая завершилась небольшим пиром и баней. Укрывшись от посторонних глаз и ушей, воевода и Салтыков обсуждали различные темы, в том числе и шотландскую беглянку.

— Ох, и штучку тебе отдали под пригляд, Тимофеичь, мама не горюй — сочувственно произнес дьяк, попивая холодного кваса после жаркой бани.

— А, что такое? — моментально сделал стойку воевода. — Что не так с королевной?

— Да в том, то и дело, что до конца неизвестно, кто она на самом деле. Королевна или самозванка.

— Самозванка? Да нет, — решительно покачал головой Фролов. — Она так лихо трещит с французом и так себя держит, что сразу видно — заморская штучка.

— В том, что штучка из-за моря — это ясно. Но одни её разговоры и задирание носа ещё, ни о чем, ни говорят. Может действительно королева, а может польский или иной подсыл и против государя нехорошее дело замышляет. Вон король Сигизмунд через своих подсылов сбил с толку архиепископа Пимена и намеривался Псков с Новгородом из нашего царства увести. Государь узнал об этом и идет с опричным войском изводить предателей, — Салтыков завел глаза и истово перекрестился за души тех, на кого должна была упасть карающая царская длань. — На обратном пути, государь намерен заехать в Вологду и посмотреть как тут у вас дела. Дай бог, что все тихо и ладно, а если и здесь крамола скрытая? Попадешь под горячую руку.

— Да откуда ей тут взяться, отец родной?! Кто нужен у меня все под приглядом, все как на ладони. Никто с поляками и литовцами тайных сношений не имеет — решительно заверил Фролов гостя.

— А эта, штучка, рыжая? Чует мое сердце не все с ней гладко.

— Да ни с кем из наших людей она не встречается — точно. Наказ государя в отношении её изоляции королевны я строго блюду. Нет за ней никакой крамолы. Вот тебе крест истинный!

— Что ты так сильно уверен в своих словах — это хорошо. Тебе перед государем ответ за своих людишек держать, не мне, — учтиво согласился опричник. — Только, кажется мне, что в твоих словах есть небольшой просчет.

— Какой просчет, — испуганным голосом спросил воевода. — Говори, не томи.

— О чем говорит француз с королевной, ты примерно знаешь, а вот про что она трещит с белошвейкой — потемки.

— Да мало ли о чем могут судачить бабы. О платьях, о примерках, да о моде — повеселел Фролов.

— О платьях, да о моде — это, если действительно королевна, а если подсыл, то держись воевода. На волоске твоя голова.

— Причем тут бабы и моя голова? — насупился воевода, сверля напряженным взглядом дьяка.

— Да притом. Через Давида и его бабу, она много чего интересного может узнать о строительстве вологодского кремля и его тайных особенностей. Как ты думаешь, сколько отвалят поляки или шведы за эти сведения? Молчишь? Ну, думай, думай, воевода Никита Фролов — язвительно произнес Салтыков и от его слов хозяина Вологды пробил холодный пот.

— Не имеет она ни с кем кроме француза и его жены связи — с трудом выдавил из себя воевода и то, как он этого говорил, вызвало у опричника откровенную усмешку.

— Ты сам, то веришь в то, что говоришь?

— Верю — угрюмо пробурчал воевода.

— Ну, хорошо верь, — миролюбиво молвил Салтыков. — Пойдем, попаримся, а то я застыл что-то.

— Постой, — удержал гостя хозяин. — Что ты посоветуешь?

— Да убрал бы ты её из города от греха подальше. Мало ли у тебя заимок имеется.

— Есть, да только как я её туда отправлю? Государь строго запретил её свободу четырьмя стенами ограничивать.

— Дожил ты до седых волос воевода, а не знаешь простой истины. Воробья мают на хлеб, а бабу на слова. По своей воле она из Вологды, ясное дело на заимку не уедет, а вот погулять и повеселиться — легко. Скажи, что специально для неё как для королевны развлечение на заимке устраиваешь. С плясками, скоморохами да медведями. Коляду встретишь, а потом, то снег глубокий дороги нет, то волки на охоту вышли — ехать опасно. Так она до самой Масленицы на заимке и прокукует. А когда государь в Вологду пожалует — у тебя тишь да гладь. Подсылом окажется, — так она ни какой шкоды сделать не успела сидячи на заимке. Честь тебе и хвала. Королевной будет — так ты её из всех сил ублажить старался и снова тебе милость за рвение и радение.

Салтыков говорил твердым властным голосом, с таким расчетом, чтобы каждое его слово доходило до сознания воеводы.

— Уразумел? — участливым голосом спросил гость хозяина.

— Уразумел.

— Тогда пошли париться. Банщицы, пади, уже заждались.

Совет дьяка пришелся по душе воеводе. Действительно, чего мудрствовать лукаво и лишний раз подставлять судьбе свой лоб, когда можно все решить малой кровью. Уже на другой день Фролов занялся реализацией полученного совета и по прошествию нескольких дней пришел к Марии с приглашением отправиться на веселье в загородное владение воеводы.

Естественно, предложение было сделано с соблюдением всех правил придворного этикета, что сильно обрадовало шотландку. Радость вперемешку с гордостью застили её ум и глаза, и как предсказывал Салтыков, рыжеволосая красавица согласилась на поездку.

Не откладывая столь важного дела на потом, воевода приказал срочного готовить санный поезд и вскоре, в сопровождении вооруженной охраны, Фролов и Мария покинули пределы Вологды.

Праздник, который устроил воевода королевне накануне Святок, удался на славу. Здесь было все: и ряженые скоморохи, и певчие калики, и ручные медведи и потешные бои. Королевна с неподдельным интересом и восхищением смотрела на то, как слуги воеводы с палками в руках штурмовала снежный городок, а засевшие в нем крестьяне яростно забрасывали их снежками.

Сердце её было на стороне защитников, и она радостными криками приветствовала каждый их успех и искренне огорчилась, когда нападавшие все же взяли городок.

— Не правда, не правда! — возмущенно выкрикивала королева, обращаясь к воеводе, чей слуга на скаку протаранил снежную стену городка, после чего тот пал. Желая восстановить справедливость, Мария стала требовать от воеводы, чтобы нечестно поступивший слуга был наказан, а игра была заново переиграна, но тот ничего не стал делать.

— Что поделать, матушка, так вышло, — отвечал Фролов, довольно улыбаясь в густую бороду, — победителей не судят.

Когда шотландке перевели слова воеводы, то она сильно рассердилась и решила восстановить справедливость иным способом. Несмотря на недовольство Фролова, королева отправилась к защитникам крепости и раздала им милость из денег, отпущенных царем на её содержание.

Также, Марии понравились скачки устроенные охраной воеводы и катание на зимних санях. Откинувшись назад, укутанная теплой медвежьей шкурой, она в азарте кричала вознице: — Бистро! Бистро! — нисколько не заботясь о том, что голос может простыть от сильного ветра. Когда же это случилось, то покорно пила лечебный сбитень, которым её почивал старец отшельник Зосима. Его скит находился вдалеке от охотничьих угодий воеводы но, несмотря на это, он специально пришел в усадьбу, посмотреть на заморскую штучку.

Величественный вид старца и его немногословность произвели большое впечатление на шотландку, а знание им латыни, окончательно покорили её. Без всякого смущения Мария позволила отшельнику осмотреть свое горло и, не колеблясь, выпила приготовленный им состав. От выпитого сбитня, Марию сначала бросило в сильный жар, а потом в пот. Кровь разом прихлынула к голове, началось сильное сердцебиение, участилось дыхание. Видя, что лицо королевны стало пунцовым, воевода забегал от страха, заголосил, но отшельник только недовольно взмахнул в его сторону рукой: — Не мешай! — и, подойдя к королеве, стал осторожно мазать ей горло кремом из берестяной коробочки.

Прохладный бальзам Зосимы оказал моментальное чудодейственное воздействие на Марию. Жар мгновенно спал, кровь отхлынула от лица и шеи, а вместе с ней пропала осиплость голоса и першение в горле. Королева облегченно улыбнулась и стала радостно жать и трясти руки целителю отшельнику.

— Спасьебо! Спасьебо! — коверкая слова, восклицала Мария, — Gratias ago!

— Ничего! Ничего! — снисходительно повторял отшельник загадочное слово, значение которого оставалось для королевы тайной за семью печатями. — Теперь никакая простудная хворь, долго не пристанет, — Bonus salus!

Простуда действительно отступила и на следующий день, шотландка отправилась смотреть потешные бои с медведями, которые потрясли её душу. С замиранием сердца смотрела она как одетый в одну рубаху человек, выходил один на один бороться с медведем. А когда огромное бурое животное заключило его в свои страшные объятия, не сдерживая чувств, отчаянно завизжала от страха.

Зрелище было действительно потрясающим. Находясь в нескольких метрах от круга, где происходила эта схватка, Мария хорошо видела, как напрягаются руки борца пытающегося противостоять напору силе дикого зверя. Отчетливо слышала недовольный рев животного, когда смельчак ловко подныривал под его массивную лапу и лесной гигант утыкался мордой в землю.

Схватка так заворожила королеву, так приковало к себе её внимание и все остальные чувства, что когда борец повалил медведя, то Мария вскочила со специально принесенной для неё скамьи и, не стесняясь чувств, стала выкрикивать: — Виват! Виват!

Бедной молодой женщине было невдомек, что борьба с медведем хорошо разыгранный спектакль. Что зверь, от силы и вида которого королева трепетала, является ручным и хорошо знает смельчака борца, который каждый день приносит ему пищу.

Однако больше всего, из того обилия веселия, что показал ей воевода, Марии понравился театральный вертеп. Он был представлен ей скоморохами на постоялом дворе, куда заехал санный поезд воеводы.

Тряпичные куклы, одетые на руку казались ей живыми человечками. Даже не понимая всех тех слов, что говорили спрятавшиеся за занавесом актеры, зная рождественский сюжет, она наслаждалась зрелищем, которое внезапно вернуло её в далекое детство. Когда маленькая Мария де Гиз находилась в фамильном замке своей матери и вкушала все прелести счастливой жизни.

Каково же было её удивление, когда оказалось, что за занавесом находился всего лишь один человек изображавший пантомиму при помощи двух рук и на два голоса. Изумленная Мария подошла к длинному жилистому скомороху и, не желая путаться в ещё не полностью усвоенном языке, показала поднятый вверх большой палец. Обрадованный столь высокой оценкой своего творчества скоморох подскочил к шотландке и в шутливом тоне воскликнул: — Боярыня — государыня, позолоти ручку скоморошьему сучку!

Не поняв смысл сказанных слов, но уловив по тону их содержание, Мария улыбнулась и достала из поясного кошеля копейку. Она уже собиралась отдать её скомороху, как по приказу воеводы на него набросились слуги и принялись избивать.

— Да как ты собака посмел именовать её государевым именем!? Запорю, до смерти!! — неистовал воевода и стоявшие рядом с ним люди в страхе отпрянули от него в сторону. Казалось, что судьба бедного артиста уже была предрешена, но неожиданно для всех в дело вмешалась Мария. Невидимая сила подтолкнула её под руку, и смело шагнула навстречу своей судьбе.

— Стой! Стой! — громко выкрикнула королева, властно вскинув свою тонкую хрупкую руку и подбежав к слугам, нещадно хлещущим скомороха кнутами и кулаками.

— Отойди! Отойди матушка, зашибут! — бросился к ней испуганный Фролов, но было поздно. Один из подручных воеводы в горечах толкнул шотландку и та, упала на снег. Упала не больно, теплая шуба защитила её от удара, но сам факт падения, напугал воеводу ещё больше.