Живые статуи

Пальцы от холода уже не слушались. А спрятать я их не могу в муфточку, ведь рукопись помнётся. А отпустить её я не рискнула. Всё же много труда в неё вложено. Мало ли чего: внезапно открывшаяся дверца, налетевший порыв Борея*...

Я поёжилась и поменяла руки, стараясь теперь отогреть в меху левую. Мы остановились.

— Тпру! — послышался голос кучера. Сердце пропустило удар. Неужели грабители? — Приехали!

Послышался облегчённый вздох матушки, да и у меня невольно вырвался. Кучер подал мне руку, а затем родительнице. Она бы меня подождала в карете, если б не было так холодно да и не хочется подвергать её опасности, одну. Я конечно не думала, что смогу противостоять одна грабителям, но когда ты находишься один при нападении — особенно страшно. Хотя, с другой стороны, другие не подвергаются опасности. Да и надолго я, ведь не просто забрать пакет надобно.

В трёхъярусном скромном домике с надписью "Типография В. Оболенского" в каждом окне горел свет. Слышались голоса и даже смех, а также периодический стук. Мы вошли под звук звенящего колокольчика.

— Доброго здоровья, сударыни! — поклонился нам молодой парень, обувая валенки в сенях и собирающийся выйти на улицу. — Чем можем быть полезны?

— Нам назначена встреча.

— Тогда проходите на третий ярус. Я бы провёл, но заблудиться там невозможно — лестница всего одна, — и пусть парень улыбался и казался доброжелательным, я услышала в его голосе лёгкую насмешку. — Позволите ваши шубки?

Хоть тут и было теплее, чем на улице, но я изрядно намёрзлась, поэтому лишь отрицательно покачала головой да и матушка меня поддержала.

В двери, отделяющей сени от дома, было вставлено прозрачное стекло, чистое, что казалось и вовсе оно отсутствовало. Это было в диковинку. Сиротливо окинув через него взглядом лестницу, подметила скромную ковровую дорожку на ней. Странно, я думала типография не так выглядит. И приёмная находится на первом этаже. А тут обычный дом, одно из помещений которого отведено под сени. Не поленились ведь. Это заслуживало уважения.

— Как пожелаете, — он хмыкнул. — Но у нас жарко. Коли ничего боле не надобно, я пойду по делам?

Учтивый, но какой-то неправильный. Разве так челядь разговаривает с хозяевами или их гостями? Правда, на слугу он не похож, скорее на служащего тут. Подмастерье?

— Да-да, конечно, извините, что задержали вас, — не хотелось бы, чтобы парню устроило начальство взбучку из-за нас. Он нахлобучил на голову шапку-ушанку, поднял воротник тулупа и покинул помещение, обдав нас холодным порывом ветра и тучей снежинок.

Мы прошли внутрь.

Тут же было несколько открытых помещений, где работали разные ребята. Много молодых, но и пожилые имелись. Они доброжелательно поздоровались, приподнимаясь со своих мест, и садясь обратно. Продолжая свой разговор и боле не обращая на нас никакого внимания. Я решила не отрывать их от дел, и проследовала на лестницу. Матушка молча следовала за мною, что было для неё несколько странно. Хотя, я ещё ни разу с ней не заходила в помещение вот так, по поручению отца.

Поднявшись на нужный ярус, мы отметили довольно скромное помещение, с софою для важных гостей, и несколькими стульями. Свет от канделябров и общей люстры создавал довольно яркий эффект, словно вовсе не темно на улице. На окнах были закрытые простецкие занавески. И весь пол застелен красным дешёвым ковром. Также имелся небольшой столик на колёсиках.

— Добрый вечер, сударыни. Изволите раздеться? — послышался приятный низкий голос.

Я подняла взгляд на говорившего.

А, ещё один парень на побегушках. Разве что одет в простую рубаху с вышивкой. Крестьяне уж не вышивают, разве что на свадьбу.

— Доброго здоровья, раздеваться не будем, холодно.

— Чаю, кофий?

Мама попросила кофий, а я согласилась на чай. Мне лишь бы согреться. Ещё не хватает заболеть. Тут веяло теплом, но от этого только становилось ещё зябше.

— Вы сообщите хозяину, что у него клиенты?

Молодой человек натянуто улыбнулся, хотя в глазах была сталь.

А мне сделалось отчего-то стыдно, лицо бросило в жар.

Увидев моё замешательство, он исправился, сказав, что тот уже ждёт.

Затем написал какую-то записку и вложил в небольшую стеклянную трубочку, после чего открыл в стене заслонку по размеру диаметра контейнера и бросил туда. Послышался звук трения, после чего всё смолкло, а молодой человек продолжил свои дела, изучая содержимое полок с книгами.

А спустя несколько минут, показавшихся мне вечностью, послышался звон колокольчика прямо из стены. Мужчина подошёл к ней и открыл другую большую заслонку. Там находился чайник с двумя чашками на подносе. Матушке протянули на блюдечке чашку с кофием, а мне галантно налили свежезаваренный ароматный чай. Я смаковала каждый глоток вкусной горячей жидкости, а вот к сладкому даже не притронулась. А потом распахнула глаза и встретилась с внимательным взглядом всё того же служащего. Отчего-то смутилась и едва не поперхнулась.

Чай на удивление очень ароматно пах. Тело не только согрелось, но стало жарко. И я предпочла снять шубу.

Молодой человек же ходит туда и обратно, что-то носил в кабинет, выходил и вновь приходил.

Проходя мимо и заметив, что чашки наши опустели, он предложил добавки.

— Благодарю, но сперва дела.

Матушка решила остаться в приёмной, чуть приоткрыв полы шубы, но отказавшись полностью снять её, и продолжила наслаждаться кофиём. Довольно дорогое удовольствие, не каждый может себе позволить купить для семьи, не то, что всех гостей потчевать. Ведь везли зёрна из Нового Света*.

Я поправила скромное платье, хоть и дорогое, но без лишних украшений, почти облегающее фигуру. Волнуюсь. Сглотнула. Не впервой выполнять поручения батюшки. Я справлюсь! Вздохнула и постучала в кабинет.

— Входите, — услышала всё тот же голос молодого человека.

И я, поборов волнение, вошла.

— Здравствуйте, — поприветствовала я хозяина типографии, окидывая взглядом помещение в поисках оного.

Кабинет был невелик, скромно обставлен. Но я бы не сказала, что мебель дешёвая, хотя и без помпезности. Добротный письменный стол, два кресла с моей стороны и одно напротив, у задёрнутого плотной коричневой занавеской окна. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами и бумагами. И потчевавший нас молодой человек что-то брал с полки и выкладывал из небольшого ящичка.

Я ещё раз окинула помещение быстрым взором, стараясь найти здесь ещё одного человека, но так и не заметила никого, кроме нас двоих.

— Простите?

— Присаживайтесь, сударыня. В это время редко встретишь молодую не обедневшую дворянскую девушку, ведущую какие-то дела.

— В это время? А разве раньше было по-другому?

— По всякому было. Если не углубляться в историю, вполне лет так семьсот назад было равноправие между мужчинами и женщинами.

— Неужели? Слабо верится, что в языческой Руси такое было возможно.

— Всякое было. Вера никак не влияет на культурность и развитие, точнее наоборот влияет, но многобожие тут точно никоим боком.

— Вы что-то имеете против христианства? — я удивлённо приподняла бровь.

— Мы ведь тут собрались не вопросы веры обсуждать, — жёстко сказал он, в глазах появилась сталь.

— Куда? — неуверенным голосом спросила я, осознавая, с кем разговариваю и намекая на одно из кресел. Он ведь хотел сменить тему. Я не против. Неужели дела так плохи, что слуг не имеется и приходится одеваться пусть и в добротную одежду, но столь скромную?

— Куда хотите. Я могу и постоять, — он опёрся руками о стол, нависая надо мною, а мне вдруг так неуютно стало под его пронизывающим взглядом, что захотелось провалиться сквозь землю. Но заметив моё замешательство, молодой человек присел напротив меня. — Так что именно вы хотели? Могу я взглянуть на рукопись?

— Да, конечно, — я протянула ему бумаги, заметив, что моя рука немного дрожит.

"Успокойся, Олеся! Он же вовсе не страшный", — сказал мне внутренний голос. Я невольно согласилась, что молодой человек лет так тридцати, не больше, с коротко подстриженной бородой и усами, вьющимися волосами, собранными в небольшой хвост, правильными чертами лица и тёмно-серыми глазами, выглядел не опасно, если не брать в расчёт ширину его плеч, и рост поболе моего на целую голову. Но как-то он в моих глазах увеличился в размерах, как я узнала, что он — хозяин. Стал больше и страшнее. А ещё он казался мне смутно знакомым, но я не могла понять, где могла его видеть.

Молодой человек достал из стола свои бумаги, перелистывая при этом рукопись и не обращая на меня никакого внимания.

— А цензура уже подписана? Ах, да, вижу, — бормотал он себе под нос. — Цензура, сейчас никуда без неё. Свободы слова нет. Хотя... её никогда нет, даже если об этом все трубят.

Может, зря батюшка обратился в эту типографию, если дела у них так плохи, да и этот господин не внушает мне доверия? Странный какой-то. Разговаривает сам с собой. Успеют ли напечатать до разорения, а может закроются раньше назначенного сроку? Выручить заказом, конечно, хотелось, но червячок сомнения имелся.

Меж тем молодой человек пододвинул к себе счёты и принялся что-то вычислять, записывая полученные цифры на чистый лист желтоватой не очень качественной бумаги.

— По предварительной оценке рукопись будет стоить... — он озвучил цену, и я согласно кивнула. Батюшка ограничил стоимость договора, сказав, что типографий много, конкуренция имеется. — Скажите, а снимки будут или нет? Я заметил указания на них.

— О, да, батюшка просил оговорить отдельно их наличие и цену, — я облегчённо вздохнула. Ну вот, чуть не забыла, если б не напомнили... Батюшка бы расстроился. Волнуюсь, слишком волнуюсь, то и дело теребя подол платья и наблюдая за владельцем через опущенные ресницы.

Цена была названа за один снимок, и уточнил господин Оболенский лишь их количество. Сроки были названы в три месяца. Договор сегодня подписывался лишь на получение рукописи, что до остального — нужна личная встреча с автором. Заодно и уточнят они детали, когда присылать фотографа и прочее.

Ещё с час мы провозились с выбором формата печати, обложки, шрифта и других деталей. Если честно, я изрядно притомилась. Не отказалась бы ещё от чашечки чая, на этот раз с чем-нибудь сладким.

— Вы верно устали, можем отложить некоторые вопросы до личной встречи с вашим отцом. Или продолжим. Принести чаю?

— А слуги это сделать не могут?

Молодой человек на мгновение поднял непонимающий взгляд, затем переменился в лице. И промелькнула в глазах злость, как мне показалось. Но он тут же взял себя в руки, скрываясь за холодной маской.

— Вам принести чаю? — вежливость и ничего боле.

— Да, если позволите, — голова уже начинала кружиться, поэтому отказываться не буду.

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Послышался разговор его с матушкой, после чего наступила зловещая тишина. Что его покоробило? Я же ничего такого не спросила. Вот, неладный, я же забыла про нищету и отсутствие денег на челядь. Какая же я глупая!

Господин Оболенский появился бесшумно и довольно неожиданно, что я даже вздрогнула.

— Прошу прощения за мой вопрос, я право слово, не хотела вас обидеть. Я всё понимаю, — постаралась извиниться за вырвавшиеся ранее слова.

— И что же вы понимаете?

Я бросила взгляд на обстановку.

— Ах, это? Нет, ничего вы не понимаете, но, прошу, оставим тему, — в голосе слышатся стальные нотки.

— Как скажете. На чём мы закончили?

Про себя решила, что не буду заговаривать о том, что у меня в глазах уже рябит, от огромного выбора деталей к изданию, не говоря уже о том, что мне постоянно задавали вопросы личностного характера, как зовут автора, адрес и всё такое.

Чай мне всё же принёс владелец типографии после звоночка, раздавшегося из соседнего помещения. Я сняла перчатки и взяла из его рук блюдечко с чашкой и второе с пирожком.

И он сам заполнял все бумаги, стараясь больше ни о чём не спрашивать. Я лишь в конце подписала документы о сдаче рукописи. Я была рада избавиться от неё и переложить ответственность на другие плечи за её сохранность. Батюшка так трясся, да и дороги небезопасны. Хорошо, что я не надела украшений и денег взяла только чтобы расплатиться за издание рукописи. А того, что осталось — уже не так жалко.

Уходя из кабинета я заметила довольно крупную надпись в рамочке над дверью, напротив рабочего места В. Оболенского:

"Жизнь одна, но сумей прожить её не зря. Обретя сердце ты сможешь получить покой".

Что это значит? Безусловно слова хорошие. Это его кредо?

Задержалась ненадолго в уборной на этом же этаже, чтобы припрятать бумаги под корсет, пока матушка беседовала с владельцем. Там было чисто, но без изысков. Скромно. Кусочек мыла на рукомойнике с зеркалом и две закрытых кабинки.

На улицу я чуть ли не выбежала, когда мне отдали мои бумаги. Старалась вдохнуть холодный воздух и освежить свою голову. Бр... Отчего такой неприятный осадок от общения с ним? Наши отношения так обострились от ненароком брошенной фразы.

В карете мы с матушкой молчали. Точнее молчала я, а вот родительница не умолкала. Какой красавчик, какой обходительный. И богатый.

— Матушка, вы о чём? Вы видели эти захудалые занавески и ковры? А мебель? И где только он их откопал? На помойке?

— Ты ошибаешься, Лесенька. Нельзя судить человека по одёжке. Да и его внешний вид весьма опрятен и костюмчик дорогой. Просто в народном стиле, без погони за модой. Владимир Оболенский очень богат. Да, не без причуд, но у него есть на то основание. Всё же трагедия в семье. Его жена погибла с два года назад. С тех пор он нелюдим, и в высшем свете не появляется. Полностью нагрузил себя работой, наверное, чтобы не думать о ней. Всё же он сильно её любил. Говорят, она была очень красива.

Я прикусила губу от досады. Так вот как дело было! Но это не объясняет его реакцию на обронённое мною по неосторожности слово. Хотя, я ведь не знаю всей подноготной. Может, покойная жена распустила слуг или ещё что... Так, о мёртвых либо хорошо, либо ничего.

Примечания по главе:

Борей* — северный ветер древних греков.

Новый Свет* — Соединённые штаты Америки.

Глава 7

Когда мы с матушкой возвращались домой, карета внезапно остановилась. Дверцы распахнулись, и внутрь ворвался морозный воздух вкупе с людьми в масках. Неужели разбойники? Разворот плеч был огромным, глядя на бандита, стало сложно дышать.

— Украшения давайте сюда! — на нас наставили два пистолета.

Сердце ушло в пятки. Было страшно. Ведь что две женщины могли сделать даже против одного вооружённого типа? А их было не меньше трёх.

— У нас нет украшений! — сказала я. Ведь действительно оделась очень скромно, да и денег уже почти не было.

Но такой ответ не удовлетворил душегуба. Он с силой распахнул мой полушубок, отрывая пуговицы, оголяя мою шею, на которой были лишь тонкие цепочки с крестиком и медальоном. Последний я не хотела отдавать, и испугалась особенно сильно. Только не его!

Бандит выдернул из декольте цепочки и протянул руку к медальону. Вот только в воздухе послышался треск, а после вспышка, словно от молнии. Душегуб замер в странной позе, словно его парализовало. Да не только его. Матушка тоже не шевелилась.