— Тебе больно? — неожиданно спросила Рэйчел.
— Больно? — переспросила Лиса и ощутила вдруг страстное желание разделить с кем-то, но только не с Виктором, свою темную боль. — Больно ...
"Как она узнала? Или у меня на морде все написано?!"
— Как ты узнала, Рэйчел? — Это был лишний вопрос, и Лиса поняла это в тот же момент, как слова сорвались с губ.
— Я чувствую. — Ответ был прост, но за этими простыми словами, произнесенными обычным будничным тоном, скрывалась пропасть, о которой Лисе не хотелось даже думать. Жестокий дар, страшная ноша ...
"Как она с этим живет? Но ведь живет!"
— Его ты тоже чувствуешь? — спросила она вслух.
— Да, — грустно улыбнулась Рэйчел, "сбрасывая" окутывающую ее "тень". — Я чувствую всех. Только некоторые должны находиться совсем рядом, как ты сейчас, а другие ... — Женщина не стала скрывать от Лисы своих чувств. — Его я чувствую по-другому ...
— Ты знаешь? — спросила Лиса, понимая, что с этой женщиной иначе нельзя. Или прямо, откровенно, или никак.
— Что с того? — У Рэйчел оказалась обаятельная и располагающая улыбка, и поразительная выдержка. — Чем "тень" лучше оборотня, Дебора? И ведь он ни разу не выпустил зверя.
— Один раз выпустил. — Если Рэйчел готова была разделить с Кайдановым любовь, она должна была знать правду.
— Ты точно знаешь? — Рэйчел не испугалась и не расстроилась, она просто спросила.
— Теперь, да. — Многое из того, что она знала теперь, являлось всего лишь переосмыслением того, что было известно ей и раньше, но другое ... Лиса не представляла, откуда берется ее знание. Возможно, Вернадский1 был прав не только в философском смысле, но и в практическом. Что если Ноосфера1 такая же реальность, как магнитные поля и сила гравитации?
#1 Вернадский Владимир Иванович (1863-1945) — выдающийся русский учёный XX века, естествоиспытатель, мыслитель и общественный деятель; один из представителей русского космизма. С именем Вернадского и связано в первую очередь появление ноосферного учения. Понятие Ноосфера было введено в начале XX в. Э. Леруа, который трактовал ее как "мыслящую" оболочку, формирующуюся человеческим сознанием
— В Минске семь лет назад.
— Это ничего не меняет, — покачала головой Рэйчел. — Для меня, ничего.
"А для меня?" — спросила себя Лиса, но и спрашивать, по сути, было не за чем.
— Меня зовут Лиса, — сказала она и неожиданно для самой себя улыбнулась. — Я Алиса Четверикова, но друзья зовут меня Лисой.
— Спасибо, Лиса, — взгляд Рэйчел на мгновение стал серьезным. — А меня друзья ... — Она споткнулась об это слово, но фразу все-таки закончила. — А меня друзья зовут Роша.
— Ты понимаешь, что случилось? — На самом деле это был тот главный вопрос, которым она и хотела с кем-нибудь поделиться. Вышло с Рэйчел, и может быть, неспроста.
— Думаю, что понимаю, — ответила женщина, ничуть не удивившись вопросу, и, по-видимому, совершенно правильно его оценив. — Теперь все зависит от вас.
— От нас? — Удивилась Лиса. — От кого это от нас?
— От вас с Виктором, — спокойным, даже каким-то рассудительным тоном объяснила Рэйчел. — Никто из нас не владеет такой мощью, как вы.
— Ты себя недооцениваешь, — усмехнулась Лиса, одновременно пытаясь найти более весомое опровержение словам подруги Германа.
"Роша, — поправила она себя мысленно. — Она Роша, Рэйчел, Рахиль, а не довесок к Кайданову".
— Я себя оцениваю вполне здраво, — покачала головой Рэйчел. — Я представляю на что способна, но во мне нет и половины той силы, что есть в тебе. Даже Герман до тебя не дотягивает, а ведь он все-таки смог там, в Берлине ... — Она помолчала секунду, как будто собираясь с мыслями. — Ты знаешь, как я тебя вижу? Это не аура, не обычное "свечение" ... Я думаю, этого никто больше не видит. Виктор похож на столб бушующего пламени. По-другому мне не объяснить. А ты ... Если честно, мне даже страшно представить, как вы удерживаете в себе такую мощь.
"Уникальный дар ... И она говорит о моей силе?"
— Ерунда, — отмахнулась Лиса. — Решать нам всем, — она усмехнулась неожиданно пришедшей ей в голову мысли. — Судьба не зря свела нас всех вместе ...
"Толкин какой-то ... Судьба, понимаешь ... Судьба? Или я?"
— Ты будешь не худшей богиней, чем я или Дженевра, — сказала она, в который уже раз безуспешно пытаясь принять это слово — "богиня" — со всем, что оно с собой несло.
— Может быть ...
— Так и есть!
— Возможно ... — Рэйчел не была напугана, она размышляла.
— Кто эта женщина? — Внезапно сменила она тему разговора.
"Как она ...?" — Но, похоже, Лиса и сама еще не осознала, насколько была права, размышляя об уникальном даре Рэйчел.
— Ты поняла? — прямо спросила Лиса. — Ты знаешь?
— Нет, — покачала головой женщина. — Чувствовать и знать, разные вещи.
— А он?
— Он полон недоумения, — улыбнулась Рэйчел.
Трудно сказать, в чем тут было дело. В улыбке, в выражении глаз, в словах, или интонации ... Или все вместе сошлось вдруг здесь и сейчас, и настроение Лисы, и ее мысли, и неожиданный визит Рэйчел, но только она вдруг почувствовала страшную усталость и поняла, что женщина пришла к ней не случайно. Возможно — и даже, скорее всего — Рэйчел была сейчас единственным человек в этом странном "Асгарде", с которым Лиса могла разделить свои боль и страх.
— Как думаешь, Роша, — спросила она, разрушая дистанцию и подходя к Рэйчел практически вплотную, так что глаза смотрели в глаза, а тела чувствовали тепло друг друга. — Мы сможем стать настоящими пастырями для овец и волков его?
"Как патетично ... " — Но мысль мелькнула и исчезла, сметенная чувством. И неважно вдруг стало, патетично или мелодраматично, потому что по внутреннему ощущению все было правильно.
— Мы сможем стать настоящими пастырями для овец и волков его? — Спросила она.
— Es ist noch kein Meister vom Himmel gefallen, — ответила Рэйчел, обнимая ее за плечи. — Не боги горшки обжигают, — добавила она с чудовищным южно русским акцентом. — Или где?
Глава 15. Наследники по прямой (13 октября, 1999)
1.
На душе было пасмурно. И вроде бы без причины. На самом деле радоваться надо было, ликовать. Потому что все, о чем он и не мечтал даже, давно и твердо положив себе за правило, не путать жестокую реальность жизни с детскими фантазиями, способными тешить только слабых духом, все это неожиданно — как в сказке — обернулось самой настоящей правдой. Он встретил Рэйчел, и плевать, что знакомы они были уже несколько лет, настоящую Рэйчел он встретил всего лишь несколько дней назад. Встретил, увидел и узнал, наконец, что такое любовь. Настоящая, захватывающая тебя всего, какой ты есть, любовь. И тупик, в котором можно было лишь дать последний кровавый бой, чувствуя за спиной глухую стену безысходности, внезапно обратился в дорогу, уводящую в бесконечную даль. Все это было правдой дня сегодняшнего, неоспоримым фактом, великолепной, ни с чем не сравнимой данностью, но тогда почему же ему было теперь так муторно?
Кайданов докурил сигарету и, отшвырнув окурок — сразу же исчезнувший во внезапной вспышке темного пламени, так и не долетев до пола — поднялся из кресла. В этом кресле он прибывал уже часа два, то ли размышляя — и размышляя, разумеется, тоже — о всяких разных актуальных и малоактуальных вещах, то ли грезя наяву, то ли вообще, находясь в состоянии некой прострации, настолько ему не свойственной и незнакомой, что впору было удивиться и даже испугаться. Но ни того, ни другого не произошло. Не удивился и не испугался, просто очнулся и встал из кресла, обнаружив, что находится в биллиардной. Один. Где были остальные, он не знал, но его это, по большому счету, и не интересовало. Кайданов давно и однозначно был человеком самодостаточным, и, если сейчас его интересовало, чем занят кто-нибудь еще, то этим кем-то, разумеется, была одна лишь Рэйчел. Вот на ее поиски он и отправился.
Тем не менее, найти ее оказалось совсем не просто. Зато остальные как будто задались целью показать себя Герману, причем не просто показать, а еще и что-то о себе "рассказать". Парсеваля он обнаружил на садовой скамейке перед домом. Этот красивый уверенный в себе человек, больше похожий на араба или чеченца, чем на английского рыцаря, рассеянно просматривал какую-то толстую книгу, на поверку оказавшуюся — Кайданову пришлось чуть-чуть поколдовать, чтобы ее рассмотреть — монографией по психологии толпы.
"Нестандартный выбор", — отметил Герман и пошел прочь, потому что Персиваль на контакт явным образом идти не желал. Он не только "не обратил внимания" на появление вблизи его личного пространства другого человека, но и магию Кайданова игнорировал, хотя не заметить на таком расстоянии вряд ли мог. Впрочем, и Герману "рыцарь" был без надобности, так что "посмотрев" на него несколько секунд, Кайданов пожал мысленно плечами и вернулся в дом.
На первом этаже никого, кроме слуг, не оказалось, но сквозь окно веранды он увидел Мария, с монотонностью машины швырявшего дротики в мишень на заднем дворе. Никакой волшбы он при этом не творил, но попадал все время в цель. Занятие было странное, во всяком случае, на взгляд Кайданова, и для такого человека, каким он успел представить себе Мария, мало подходящее. Однако это было личное дело того, кто это делал, а не его, Германа, и, понаблюдав немного за точными, размеренными, но очень быстрыми движениями "римлянина", Кайданов пошел дальше.
Вспышка волшбы ударила откуда-то сверху, когда он был уже на втором марше лестницы.
"Третья дверь справа", — отметил он машинально, не останавливаясь, и не прибавив шагу. Магия была легкая, как дуновение весеннего ветерка, и такая же неопасная.
Кайданов вошел в широкий отделанный деревянными панелями — "Бук? Орех?" — коридор и из любопытства заглянул в комнату, благо дверь была оставлена открытой. Там стояли Виктор, Дебора-Лиса и красивая, но, как успел уже убедиться Кайданов, крайне опасная синеглазая сага. Она была очень сильна, но главное, пожалуй, заключалось в другом. Ее сумрачный взгляд отважного до безумия и одновременно хладнокровного и жестокого хищника вполне, по мнению Германа, отражал характер Дженевры и суть ее совершенно средневековых убеждений.
Колдовала, судя по ощущениям, именно она, так как ни магии Виктора, ни волшбы Деборы Кайданов за последние два дня ни разу так и не засек. Иногда мелькало что-то невнятное, как взгляд в спину или тень среди деревьев, но всегда проходило по краю сознания, не даваясь его магическому восприятию. Так что, и сейчас он, не задумываясь, отнес волшбу на счет Дженевры, тем более что она как раз протягивала Лисе — "Или мне ее теперь всю жизнь Деборой кликать?" — ожерелье из прозрачных светло-желтых, почти золотых самоцветов.
— Как полагаете, леди Дебора?
— Миленько, — ответила та едва ли ни воркующим голоском, настолько не подходящим к ее новому царственному облику, что Кайданов даже поморщился, как от кислятины. — И работа славная. Ты умничка, Дженни, но топазы тебе не пойдут. Я думаю, лучше всего был бы александрит хорошей огранки. Знаешь, восьмиугольная такая, "изумрудная". Или "королевские" сапфиры ... Как думаешь? Но тогда и огранка должна быть бриллиантовая.
— 57 граней? — Уточнила Дженевра.
— Да, — улыбнулась Лиса. — Именно. И рундист1 приличный ...
#1 Рундист — диаметр бриллианта или другого ограненного драгоценного камня.
— Так?
Снова полыхнуло, но уже чуть сильнее, чем в первый раз, и Кайданова обдало порывом живи. Не шквал, и даже не сильный ветер. Так, дуновение. Но зато приятное, а не корежащее.
"Совсем спятили ... — покачал он мысленно головой и повернул в другую сторону. — От всемогущества крышу снесло".
Рэйчел он не чувствовал и найти ее, поэтому, мог только обычным человеческим способом. Методом проб и ошибок. А в данном случае, его более прогрессивной модификацией — методом исключения. Если Рэйчел не было в саду и во дворе, как не нашлось и на первом этаже, то уж, верно, она находится на втором.
Кайданов сделал несколько шагов вдоль коридора, зацепился взглядом на дешевую акварель в застекленной раме, изображающую знакомый — из окон гостиной открывающийся — пейзаж, и уперся взглядом в дверь за которой спала, или, во всяком случае, должна была спать давешняя нюхачка. Особого интереса она у него не вызывала, тем более теперь, а недоумение по поводу ее присутствия и мимолетное раздражение этим фактом, мелькнувшее было вчера, уже, если и не исчезли — он таких вещей не забывал — то уж точно перестали его тревожить. Тем не менее, оказавшись сейчас перед дверью в ее спальню, Кайданов неожиданно для самого себя захотел на нее посмотреть. Просто посмотреть. А зачем, этого он и сам не знал, и об этом даже не задумался. Просто возникло желание, а дел могущих это чувство ослабить или стереть вовсе, под рукой не оказалось, потому что и Рэйчел-то он искал скорее от нечего делать, чем с какой-нибудь ясной целью. И, не задумываясь, зачем он это делает, и удобно ли так поступать, Герман потянул дверь за бронзовую ручку, и через мгновение увидел просторную комнату, массивную кровать у правой стены, на которой лежала укрытая до подбородка одеялом нюхачка, и Рэйчел, сидящую в кресле в изголовье кровати.
Вот присутствие здесь и сейчас Рэйчел, которую он, вроде бы, как раз и искал, на самом деле, Кайданова и удивило.
— Я, собственно ... — сказал Кайданов и тут же пожалел о том, что и как сказал. Получилось жалко, с извиняющейся интонацией, как будто сделал что-то нехорошее или даже неприличное и на этом попался.
"Пся крев!"
— Проходил ... — добавил он, но получилось еще хуже.
— Ты знаешь, что это твоя дочь? — спросила Рэйчел, поднимая глаза.
— Моя ... Кто?!
— Значит, не знаешь. — Голос звучал ровно, но взгляд ... Рэйчел не закрывалась, не пряталась в "тень", старалась вести себя с ним, как обычный человек. Жена ...
"Жена? Дочь?! Чья ... "
— Чего я не знаю? — спросил Кайданов, входя наконец в комнату, и машинально закрывая за собой дверь. Сейчас он сообразил, для чего здесь Рэйчел и что она делала за мгновение до того, как открылась дверь. Следы живи еще ощущались в "наэлектризованном", насыщенном тонкой магией воздухе.
"Она что ...?"
— Я уже все сказала, — неожиданно улыбнулась Рэйчел, и Герман привычно уже "поплыл", инстинктивно реагируя на эту ее улыбку, но разума все-таки не потерял и контроля над собой и ситуацией не утратил. И сразу же, как только после слов женщины у него начало складываться осознание случившегося, отметил то, на что не обратил внимания в первый момент. Из-за растерянности, вероятно, из-за внезапности обрушившейся на него новости.
Где-то в темной глубине души заворочался заточенный там уже долгие семь лет зверь. И не сейчас, когда Рэйчел сформулировала жестокую правду игры случая, а едва ли не с первых же шагов Кайданова по коридору второго этажа. Тварь почувствовала запах крови. Родной крови!
— Мне зарыдать? — Спросил он сухо, беря себя в руки, что, на самом деле, означало, еще сильнее сжать стальные тески воли, привыкшей держать вечный ужас.
