Новый этап старой истории
Учёба в училище пронеслась как легкий летний сон. Вроде бы дни тянулись один за одним и никак не кончались, а четыре года пролетели как один миг. Как у цыгана, которого посадили на два года за кражу лошади.
— Подумаешь, два года, — сказал он, — зима-лето, зима-лето и я на свободе.
И у нас время отмечалось так же. Зимняя сессия, весенняя сессия, отпуск. И так четыре раза.
Роман с Ниной Ивановной закончился сам собой. Мы становились старше, ума у нас прибавлялось, а я переключился на своих ровесниц и в конце учебы женился.
Кроме синего диплома (синий диплом и красная рожа) мне вручили красные корочки военного переводчика немецкого языка. Это приравнивалось к шести семестрам языкового ВУЗа. Язык у меня шел хорошо, и кафедра иностранных языков обратилась с просьбой к командованию направить меня на службу в пограничный полк с местом дислокации в Берлине для совершенствования иностранного языка.
Как это было заведено в СССР, просьбы гражданских организаций удовлетворялись на пятьдесят процентов. Как это? Очень просто. Представьте себе руку. Это сто процентов. А пятьдесят процентов получаются, когда ладонью вы сделаете рубящее движение прямо по суставу, при этом немного согнув руку в локте.
С учетом этих пятидесяти процентов я был направлен в Туркмению для работы с нарушителями границы как специалист иностранного языка. Это ещё что. В Ташкенте я встречал одного майора со знанием шведского языка после окончания военно-дипломатической академии. Кому-то не угодил и загремел в Среднюю Азию, благо там половина населения коренные шведы и когда они пьют водку, то проникновенно глядят в глаза собеседнику и протяжно говорят:
— Скоооль!
Мой начальник, к которому я попал в подчинение, выразился более определенно хорошо поставленным русским матом, несмотря на свое азербайджанское происхождение. Сам он знал фарси, обещал выучить и меня, но по причине занятости со мной занимался выпускник одного очень уважаемого заведения, выпускающего специалистов со знанием иностранных языков.
Алфавит фарси я выучил за два дня. Мне вообще казалось, что я знаю этот язык, возможно, что в прошлой жизни я был персом, но если я кому-то скажу об этом, то меня объявят сумасшедшим, отправят в дурдом и прощай мои золотые погоны, карьера и будущее. Торопиза надо нету, — говорят японцы. И я не стал гнать волну, то есть торопиться. За две недели я для всех выучил алфавит. Начал потихоньку учить слова. Потихоньку это для всех. Словарный запас у меня уже был достаточен для того, чтобы общаться на любом уровне, но мне нельзя его проявлять. Во мне сразу заподозрят шпиона Ирана, а это будет равносильно смерти. Как я кому объясню, что знаю фарси? Не знаю, поэтому и не нужно хвастаться своими знаниями. Буду потихоньку опрашивать нарушителей границы, которые перегоняют своих баранов в запретную зону на границе на советской территории, а там видно будет. Буду хорошо служить и попрошусь на учебу в заведение с языковой подготовкой.
Такой случай представился не так скоро. Через целых два года. Я заполнял документы на очередного иранского чабана, а сзади за мной наблюдали мой начальник и начальник из округа, генерал-таджик. У таджиков язык такой же, как и у персов, есть небольшая разница, как у русского и украинского языков. Но персы могут выучить таджикский язык, а таджики, сколько они не учат фарси, так и продолжают говорить по-таджикски.
Мой начальник похвастался, вот, был простой русский парень, а сейчас стал практически переводчиком персидского языка. И генерал говорит:
— Молодец, Аскер, хорошего специалиста подготовил. Через месяц заберу его к себе в округ.
Ничего не поделаешь. У кого больше прав, тот и прав. Таджик уел азербайджанца. Тот подготовил переводчика, а его из пасти вытащили.
Проводив генерала, начальник пришел в мой кабинет и говорит:
— Бери бумагу, пиши. На мое имя, рапорт от такого-то. Прошу направить на учебу в сто первую школу КГБ на факультет персидского языка. Подпись, дата. Давай сюда.
Начальник своим готическим почерком начертал, что ходатайствует по поводу моего рапорта. В этот же день свое согласие выразили начальник политического отдела, особого отдела и начальник пограничного отряда, а на следующий день рапорт уже поехал малой скоростью в управление пограничного округа, благо расстояние до столицы Туркмении составляло всего сто сорок километров.
Причину такой щедрости я услыхал в невольно подслушанном разговоре моего начальника с начальником особого отдела.
— Ты чего парню дорогу перекрываешь, — говорил особист. — В эту школу из погранвойск лет десять уже никто не поступал. Ездили многие, а поступивших не было.
— Вот именно, — радостно сказал мой начальник, — мне нужно, чтобы его в округ не взяли. Генерал шибко обидится на моего специалиста, что вместо округа он выбрал какую-то учебу. А я его в высшую школу КГБ на заочное обучение отдам, языку он уже натаскался, будет мне смена на старости лет. Так что, знай наших.
Примерно так же думал и генерал-таджик:
— Съездит в Москву, проветрится, все равно из пограничников никто туда не поступает, а как вернется, так и поедет служить в округ, а Аскеру я козью ногу покажу.
И вот я поехал в Москву. Врачи крутили и вертели меня сначала в Ашхабадском госпитале, а потом в московской поликлинике для сотрудников госбезопасности. Как будто в космос собирались направлять. Здоровье в порядке. Тесты на способности к языку — вполне удовлетворительно. Тесты на сообразительность, ай кью по-современному — нормально. Изложение текста. Грамотный, память хорошая. Собеседование с какими-то темными личностями, одетыми шибко по-джентльменски и с манерами аристократов. Нормально. Езжай домой и первого сентября не опаздывай на занятия. Будешь учить китайский язык. Я попробовал было рыпнуться, да не на тех нарвался. Откажешься — дорога на учебу будет закрыта навсегда. Минбай? Это уже по-китайски: понял?
Приехал в округ уже слушателем сто первой школы. Кинул и генерала, и своего начальника. Как это говорят. На всякую хитрую попу найдется перо гусиное с резьбой.
Обиделись на меня начальники, типа, это я во всём виноват. Правильно говорят, что у сильного всегда бессильный виноват. Но ещё у нас в офицерской среде говорят и так: нервы свои зажми в узду, на трудности службы не ахай, есть двадцать пять — посылай всех в ...ду, нет — сам иди на ...уй. Сказано точно и по-философски. Куда там Кун-цзы. У нас такие Конфуции и Лао-цзы в офицерской среде обитают, что из военных мудростей может быть построена вся стратегия государства как в военной, так и в гражданской сферах.
Что я еще забыл рассказать вам. На сопредельной территории в центре участка у нас находился город Лютфабад с резиденцией пограничного комиссара, а напротив этого города находилась пограничная застава, в тылу которой в четырехстах метрах от линии границы проходила железная дорога.
По роду службы я неоднократно был на этой заставе и мне всё время казалось, что я неплохо знаю этот город и его окрестности, а комната для задержанных на заставе мне то ли снилась, то ли еще что, но она мне была очень знакома, особенно по запаху.
Первого сентября меня встретили в Москве и на машине привезли в сто первую школу.
Всего нас было десять парней и пять девушек. Мы стояли, смотрели друг на друга и думали, что очень уж важное заведение эта сто первая школа, если в ней обучаются всего лишь пятнадцать человек, десять Джеймс Бондов и пять Мата Хари.
Каждого из нас заводили в кабинет врача, а из кабинета каждого провожали в аудиторию.
Зашел и я в кабинет врача. Меня осмотрели, посадили в кресло, врач достал из кармана золотые часы, приказал мне смотреть на них и сам стал раскачивать часы. Через какое-то время он сказал мне:
— Отомри!
И как будто пелена спала с моих глаз. Боже, а врач-то наш постарел, да и Глеб Владимирович седины в своих волосах накопил достаточно.
— Котек, иди в аудиторию, — сказал Глеб Владимирович, — ребята уже заждались тебя.
Я зашел в аудиторию и несказанно удивился. Весь наш поток был в сборе. Через семнадцать лет. Все взрослые, изменились, но всё равно в каждом проглядываются черты, которые нам были знакомы в те годы.
Никто не задавал вопросов. Конспирация и я тоже не спрашивал, кто и где был и чем занимался. Если будет нужно, то просветят.
Минут через десять в аудиторию зашел Глеб Владимирович, он сейчас начальник факультета и новый начальник школы.
Начальник школы поприветствовал нас и ушел, предоставив слово начальнику факультета.
— Здравствуйте, дети мои, — сказал Глеб Владимирович, и все засмеялись. Именно дети, — снова сказал он, — мы ни на секунду не выпускали вас из поля своего зрения и знаем, кто и что из вас представляет. Все вы уехали на курсы повышения квалификации, за исключением Котека. Он у нас военный, служит в знакомых местах на границе, сюда прибыл как бы для учебы в академии. Вам предполагается поручить особо секретное задание, о котором не должна знать ни одна душа. Любое слово о задании будет рассматриваться как измена родине с соответствующими последствиями. Кроме вас его поручить некому. Мы, возможно, и не трогали бы вас, но речь идет о будущем нашей страны и ваших детей, так как вы все уже семейные люди и должны думать о будущем. Мировая система социализма трещит по швам. Советский социализм непрочен и становится все более небоеспособен и агрессивен с увеличением возраста руководителей партии, которым любая перемена видится как государственный переворот. Уж на что силен социализм в Китае и тот держится только на репрессиях и воинственной политике в отношении СССР и капиталистических стран. Любая нормализация отношений со всем миром, открытие правды народу приведет к крушению социализма. Наша задача — найти пути встраивании чистого социализма в мировую экономическую и политическую систему при соответствующих экономических преобразованиях внутри страны и высокой политической активного населения Союза.
Для этих целей создан институт социологии отдельно от института марксизма-ленинизма. На основании письма АН СССР от 26 октября 1967 года в мае 1968 года было принято совершенно секретное Постановление Политбюро ЦК КПСС "Об организации Института конкретных социальных исследований Академии наук СССР". Все вы будете аспирантами Центра исследования адаптационных процессов в меняющемся обществе и Центра теоретических и историко-социологических исследований. Предполагается, что обычные сотрудники будут заниматься опросами в подтверждение тех или иных положений марксизма-ленинизма, а вы будете работать в заграничных центрах как аспиранты этого института, готовящие диссертации по профильным вам направлениям. Какие будут вопросы?
Вопросов не было. Мы были просто ошеломлены.
По тем временам, услышать такое и участвовать в этом — это все равно, что подписать себе смертный приговор или подписаться на участие в мятеже. И отказаться уже нельзя. Тайную тайну уже озвучили.
С другой стороны, на базе Первого главного управления КГБ СССР всё делается только с ведома высшего руководства КГБ. А КГБ при ее председателе Юрии Андропове стала самой всесильной организацией. Министр внутренних дел — любимчик генерального секретаря, но и он ходил по струнке. В любом министерстве и в госкорпорациях в числе одного из заместителей был представитель КГБ, чтобы влиять на исполнение организацией генеральной линии партии.
Андропов начал наводить порядок в стране и начались реальные посадки коррупционеров, а люди, бесцельно тратящие рабочее время, выявлялись везде бдительными дружинниками и сочувствующими сотрудниками милиции.
Как говорят, новая метла чисто метёт. И сразу в народе стали нелегально ходить анекдоты, что скорость стука больше скорости звука и лучше стучать, чем перестукиваться. И введена новая единица измерения — один андроп равный десяти годам.
Кроме Андропова никто не мог организовать подобную структуру в разведывательной школе КГБ. И не дай Бог, если кто-то вздумает проболтаться.
У меня лично не было такого желания возиться с вопросами социализма. Есть социализм и пусть существует. Не прогрессивный строй? Если честно, то непрогрессивный. В основном тратит ресурсы для того, чтобы пустить пыль в глаза иностранцам. Например, наша обувная промышленность каждый год выпускает по три пары обуви для каждого гражданина. Из самого высококачественного материала, а народ давится в очередях за парой обуви из любой страны социализма, в первую очередь из Чехословакии или за женскими сапогами из Югославии. Нашу обувь даже в развитых странах не носили. Офицерские полуботинки мы называли говнодавами и надевали их только тогда, когда нужно по грязи где-то идти, на другое они не пригодны. На выставки, конечно, изготавливали такие штучные экземпляры, что производители мировых брендов от зависти губу прикусывали, а народ наш над иностранцами смеялся, как они легко нашу разводку заглатывают.
Люди, которые помогли нам создать атомную бомбу по переданной разведке документации с удовольствием приехали в СССР после провала, получили ордена за работу, звания полковников КГБ. Квартиры, почет и уважение, и уже через полгода начали видеть, что это не та страна, за интересы которой нужно было продавать свою родину. У всех у них достаточно трагическая судьба. И никто из новых коллег кроме внутреннего сочувствия не мог их ничем поддержать.
Специалисты по экономике пытались приложить свои знания по совершенствованию социалистического хозяйственного механизма, но все благие пожелания разбивались о камень нежелания что-то реорганизовывать.
Научно-техническая разведка притаскивала тонны документации для организации производства товаров народного потребления и продукции машиностроения. А воз стоит поныне там. Были некоторые потуги, например, в городе Зеленограде.
Помните песню 1974 года?
Шел в атаку яростный сорок первый год.
У деревни Крюково погибает взвод.
Все патроны кончились, больше нет гранат.
Их в живых осталось только семеро молодых солдат.
Так вот в районе железнодорожной станции Крюково, где были мифические панфиловцы, и был построен этот город. Сначала из него хотели сделать центр текстильной промышленности, но потом по инициативе председателя Государственного комитета по электронной технике Александра Шокина и при поддержке первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущёва, побывавшего с визитом в США, город был переориентирован на развитие электроники и микроэлектроники в рамках создания комплексного центра микроэлектроники. Это уже потом при другом генсеке Зеленоград сравнивался с американской Силиконовой (Кремниевой) долиной. Нужно сказать, что в инициативе Шокина большую роль сыграли перебежавшие в СССР американские инженеры Джоэль Барру и Альфред Саранту, которых у нас переименовали в Иосифа Вениаминовича Берга и Филиппа Георгиевича Староса. Талантливые были инженеры, занимались полупроводниками и в СССР случился небольшой рывок в электронике и рывок этот в основном вышел в свисток.
Американцы нам постоянно помогали во всем в годы индустриализации, войны и в послевоенные годы, а благодарные советские люди... Ладно, не буду. Российская национальная черта в отношении благодарности характеризуется одной короткой пословицей: у Фили были, у Фили пили и Филю били. Как это понимать, думайте сами, не маленькие.
После выступления Глеба Владимировича нам ничего не оставалось делать, как приступить к занятиям.
Сначала мы устроили свои семьи на съёмные квартиры. Государство доплачивало по тридцать рублей на найм жилья, тридцатник мы платили сами и получалось от шестидесяти до семидесяти рублей в месяц на комнату в коммунальной квартире. Москва того времени была намного дешевле. И зарплата наша была примерно сто сорок рублей в месяц. Если перевести на доллары по тем ценам в семьдесят шесть копеек за доллар, получалось сто восемьдесят четыре доллара.
Ладно, опустим бытовые подробности.
Храбрости инициаторов адаптации чистого социализма к мировому общежитию хватило всего на месяц. Задумка была чревата новой партийной чисткой и освобождением мест на партийном Олимпе.
Нас всех снова провели через врачебный кабинет с золотыми часами, и перед отъездом не было никаких прощаний, потому что никто и ничего не помнил, кроме меня, потому что еще в детстве кодировка была поломана командой "отзынь" во время школьной игры "замри". Лучше притвориться дураком, чем быть умным и сидеть в палате номер шесть.
Кстати, был у нас в одной мотоманевренной группе (это просто батальон в пограничном отряде) солдатик с чисто русским именем Ваня. Любой человек и в любом месте мог подойти к Ване и сказать: "Ваня, пляши!". И Ваня плясал. Нормально это? Ненормально. Врачи обследовали, вроде бы все нормально, но как кто-то скажет: "Ваня, пляши!" и Ваня начинал плясать да так самозабвенно, что все врачи согласились с диагнозом психического расстройства у солдата. Больного солдата комиссовали. Собирает он в казарме вещи, подходят его товарищи и просят сплясать напоследок. И Ваня им отвечает:
— Ребята, я свое отплясал, теперь вы пляшите.
Так и я — никого не узнавал и ничего не помнил из того, что было в прошлом. Зато на следующий день я уже был в группе офицеров-пограничников, изучающих китайский язык при Московском государственном университете. Это образование приравнивалось к обучению в военной академии. В гражданской одежде в гражданском высшем учебном заведении и никакой казармы. И так целых три года. По сравнению с моими сокурсниками по училищу, которые обучались в военных академиях, это было похоже на то, что вы пляшите, а я свое уже отплясал.
Потом еще было двадцать лет пограничной службы на Дальнем Востоке и в Забакайлье с Закавказьем. Потом был распад великого государства и, вполне возможно, если бы наше руководство тогда не испугалось провести реформирование социализма, мы могли бы быть таким же великим государством, но никто не выступил в защиту социализма и коммунизма. И это уже другая история.
Совсем недавно мне приснилась красавица Мэй Ли. Пришла она ко мне без своего музыкального инструмента и сказала:
— Повелитель, я ухожу. Десять тысяч ночей, целый вань, я прихожу к тебе, оставаясь целомудренной девушкой. Мне это надоело, ты уж определяйся, либо вправо, либо влево, либо женись на мне, либо просто прогони.
