Тот, кто делает шаг

— Слушаюсь, — по уставу, но как-то рассеянно ответил адъютант, невольно оглядываясь на лежащего в беспамятстве ран-капитана. В сознание тот так и не пришел, более того, ему, очевидно, становилось все хуже.

— Через пятнадцать минут извольте явиться на экстренное совещание в офицерскую комнату, — добавил Сарман, собирая листы с результатами допроса, заполненные аккуратной рукой Азуля. — Приступайте.

Коридоры словно вымерзли — ни звука, ни огонька, ни даже человеческого запаха в них не осталось. Ну, разве что гарью тянуло откуда-то, но ненавязчиво, омертвело. Ланга шла молча, зябко кутаясь в платок, и смотрела только себе под ноги, словно размышляла о чем-то напряженно. Азуль дисциплинированно довел ее до комнаты, которую она делила с двумя угрюмыми санитарками, единственными женщинами на весь батальон. Хотя на взгляд юного и придирчивого адъютанта их и женщинами-то сложно было назвать — немолодые, мужеподобные, с огрубевшими руками и лицами. Ланга рядом с такими соседками казалась девочкой.

Жалко было ее к ним отпускать.

— Азуль, постойте, — Ланга, словно подслушав мысли, ухватила его за рукав и потянула. — Постойте минуту. Мне нужно с вами поговорить.

— Хорошо, — сразу согласился адъютант. — Но мне потом надо на собрание, вы же слышали. Ран-капитан теперь... — он запнулся и неловко переступил с ноги на ногу. Лаэтийка цепко впилась пальцами в грубоватую ткань лейтенантского мундира.

— Об этом я и хотела с вами поговорить. О Ярви, — она произнесла его имя с запинкой, чуть виновато. — Ваш врач сказал, что будет лечить его только питьем, кислыми фруктами и тому подобным, но при снежной лихорадке этого мало, вы же понимаете. Даже самое крепкое здоровье она может сломить, как лавина — дерево. Скоро Ярви станет хуже. Может, и нет, конечно, но если это произойдет, добейтесь того, чтобы меня допустили к его лечению. Я очень хороший врач и ставила на ноги и не таких больных.

— И вы знаете лаэтийские лекарства, — полувопросительно сказал Азуль, машинально накрывая пальцы Ланги своими. Она не вздрогнула и руку не отдернула, как следовало ожидать, но хватку ослабила.

— Знаю. Но не могу просто передать их вашему врачу. Я должна удостовериться, что они будут применены правильно. Ведь если ваш врач что-то напутает, вся вина ляжет на мои плечи.

— Понимаю. Госпожа Куэрдо... Ланга, я обещаю, что добьюсь того, чтобы вас допустили к лечению, — серьезно пообещал Азуль, чувствуя, что готов одной своей решимостью обратить реки вспять, не то что какое-то офицерское предубеждение перед лаэтийкой. — Я не хочу, чтобы с ран-капитаном что-то случилось.

— И я, — Ланга грустно улыбнулась. — Ярви хороший человек.

Она оказалась права — ночью ран-капитану стало хуже, и значительно. Усилился жар, начался бред и галлюцинации. Выступление было отложено ровно на двое суток. Формально из-за непроходимости дорог и опасности схода лавин, а фактически ради того, чтобы дать шанс командиру. Условия походного госпиталя Ярви бы сейчас не перенес, это было ясно без диагноза врача.

Функции командования поделили между собой, согласно инструкции, капитаны Сарман и Корренче, как старшие офицеры. Азуля же оставили при командире сиделкой, все равно дела для него не было, да и допускать к больному снежной лихорадкой лишних людей — значит увеличивать вероятность того, что вспыхнет эпидемия.

Ближе к трем утра Ярви начал плакать и просить пить, постоянно. Жадно перехватывал несколько глотков сухими губами, на минуту затихал — а потом снова начинал, с приглушенным жалобным... нет, даже не нытьем — скулежом. Азулю было страшно. Когда Вартас, в очередной раз меняя ран-капитану холодный компресс на лбу, устало бросил: "Закипает твой командир, спиртом надо растирать и сбивать температуру", у него сдали нервы.

— Господин Вартас! Я считаю, что необходимо позвать гражданку Куэрдо!

— Зачем? Без нее обойдемся, — откликнулся он, как показалось Азулю, с долей ревности. Но упрямый адъютант и не думал сдаваться.

— Она врач, хороший врач...

— Я не хуже, — сварливо ответил Вартас и уставился на Азуля тяжелым взглядом. — Что есть у нее, чего нет у меня?

— Опыт. И лекарства! Она сказала, что...

— Послушайте меня, господин офицер, — едко, не скрывая уже раздражения прервал его Вартас. — Я тоже врач и, позвольте вас заверить, недурной специалист. Не лезьте в мое дело. Я же не учу вас, как воевать?

И в это мгновение Ярви опять застонал, но вместо привычной просьбы "Пить!" вдруг совершенно четко выговорил:

— Азуль, темно. Где солнце? Где солнце, Азуль? — прерывисто вздохнул и жалобно добавил: — И пить...

Солнце.

Лаэтэ.

Азуль не побледнел даже — посерел, как мертвец, поднялся и вышел из комнаты на деревянных ногах, не слыша, что говорит ему врач. Он и себя-то, в общем, не слышал — ни когда доказывал что-то часовому на входе в офицерскую "спальню", ни когда будил Неро Сармана и отчаянно объяснял ему все — про ран-капитана, про Лангу, про врача, опять про ран-капитана... Немного пришел в себя лишь тогда, когда в руки ему сунули кружку с холодной водой и заставили залпом осушить.

— Успокоились, офицер Азуль? — Сарман позволил себе успокаивающе положить ему руку на плечо. — Я так понял, что ран-капитан Доронго совсем плох? Что ж, полагаю, в такой ситуации мы просто обязаны использовать все человеческие ресурсы, какие у нас имеются. Разумеется, мы доверим лечение гражданке Куэрдо, но под присмотром Вартаса. Бумаги составлять некогда. Идите за нашей лаэтийкой, а я пока поставлю врача в известность относительно принятого решения. Выполнять!

— Слушаюсь! — Азуль подскочил, едва не роняя кружку.

Никогда еще он не исполнял приказы с такой радостью.

Ланга не спала. Она листала под лампой потрепанный альбом в коричневой обложке, будто знала заранее, что за ней придут, и терпеливо дожидалась этой минуты. Обе санитарки давным-давно задремали, умаявшись за день, хотя и получили от лично ран-капитана приказ — приглядывать за новой, покуда еще неблагонадежной гражданкой Даора.

— Уже? — спросила коротко Ланга, не дожидаясь, когда Азуль соберется с духом и заговорит. — Ведите, господин офицер, — и подхватила с пола сумку. — Я все уже приготовила.

— Спасибо, — только и сумел вымолвить Азуль непослушными губами. — Спасибо вам.

И — возможно, ему это всего лишь померещилось — Ланга на мгновение виновато нахмурила светлые брови, и глаза у нее сделались беспомощными. Азуль сморгнул — и иллюзия рассеялась без следа.

А наверху, в бывшем кабинете ран-капитана, превратившемся временно в лазарет, собралось уже порядочно народу. Недовольный вмешательством в свою работу врач звенел склянками. Его помощник, невзрачный юноша из породы тех людей, что быстро ссыхаются и стареют от корпения над книгами и зависти к чужим успехам, поил Ярви кислым травяным отваром. Половина, если не больше, наверняка проливалась на подушку, но обоим, и лекарю, и пациенту, похоже, было все равно. Капитан Сарман и еще какой-то офицер из младших, кажется, Искьерда, наблюдали за этим действом и тихо переговаривались.

— Доброй ночи, — чистый голос Ланги с легкостью перекрыл шум. — Будьте любезны, приготовьте пять литров теплой воды и какую-нибудь простыню.

— Не указывайте, вы здесь не у себя дома... — начал было сердито врач, но под холодным взглядом Сармана осекся, а после короткого подтверждения: "Исполнять", — вовсе съежился и угрюмо отправился выполнять поручение, дернув за рукав своего помощника.

Азуль замешкался посреди комнаты, но Ланга не позволила ему бесцельно переминаться с ноги на ногу:

— Вы, юноша, не стойте в стороне. Идите сюда, помогать будете. Раздевайте своего командира.

— Что, совсем? — оторопел Азуль. А лаэтийка только вздохнула устало и обернулась к Сарману:

— Господин офицер?

Тот не стал ничего отвечать, а молча подошел к кровати, где метался в бреду ран-капитан, и скупым, экономным движением избавил его сначала от легкого одеяла, потом от рубахи... Ланга же, не теряя времени, выставила на столе в ряд непрозрачные склянки, две миски, мерную ложку, две стеклянные палочки и еще множество вещей, названия которым Азуль не знал, хотя и считал, что разбирается в лекарском деле. Последним появился тот самый альбом в коричневой обложке. Раскрывать его и сверяться с записями лаэтийка не стала, словно он являлся неким мистическим талисманом, чье присутствие уже само по себе было целительным.

Вскоре вернулся врач с помощником, терпеливо тащившим целое ведро воды. Сам Вартас в руках держал только чайник с кипятком. Ланга, едва оглянувшись на пришедших, негромко приказала:

— Разведите и отойдите. А где простыня?

— Сейчас, — засуетился Азуль, не знающий, куда приткнуться и что сделать, чтобы унять нервную дрожь и прогнать уже это мерзкое чувство собственной бесполезности. — Сейчас принесу!

Простыню разбуженный интендант выдал без лишних вопросов, хотя и проворчал для порядка, что зачастили к нему со странными просьбами — то молока подайте среди ночи, то белье постельное, "которое, между прочим, только командирам положено".

— Так это и есть для командира! — выпалил Азуль, поставил закорючку в журнале и был таков.

За время отлучки в комнате произошли некоторые изменения. Тяжелый запах болезни перекрыло чем-то химическим, остро-едким. Ланга молча обтирала Ярви мокрой тряпицей. Искъерда меланхолично разминал что-то в ступке под ревнивым взглядом Вартаса и насвистывал немудреную песенку. Офицер Сарман сидел в кресле и не делал ничего, а помощника врача было не видать — он словно испарился.

— Азуль, вы вовремя, — окликнула лаэтийка адъютанта, замешкавшегося на пороге. — Проходите, не стойте. Простыню раздобыли? Замечательно. Намочите вон в том ведре, отжимать не надо.

— Госпожа Куэрдо... Тут вода коричневая.

— И что? Это не вода, это лекарство, жар сбивать. Оно через кожу впитывается. Ничего вашему ран-капитану не будет, отмоется потом. Азуль, действуйте или уходите, мне с вами нянькаться некогда. Вы же солдат, где ваша решительность?

— Я не солдат. Я офицер и военный психолог, — буркнул Азуль еле слышно, однако слова Ланги наконец-то развеяли странную пелену, из-за которой казалось, что все происходящее — не более чем кошмарный сон. Дело пошло на лад. Намочить простыню, слегка отряхнуть, чтобы лишняя вода стекла, с помощью Вартаса — обернуть командира. Дождаться, пока "лекарство" начнет сереть — и снова намочить простыню...

После четвертой смены жар начал спадать, а Ярви перестал метаться. Лихорадка перешла в глубокий сон. Ланга велела застелить кровать сухими одеялами и получше укутать ран-капитана, а после закапала ему в глаза прозрачным раствором, почему-то пахнущим ледяными ирисами и снегом.

— Пока это все, — объявила она. — Микстуру я ему дам, когда он проснется, а сейчас остается только ждать и каждый час капать в глаза "хрустальной водой", чтобы избежать осложнений — слепоты или частичной потери зрения. Лейтенант Искьерда, благодарю вас за содействие, у вас настоящий талант к перетиранию листьев шиммы, ни одной целой жилки не осталось. А из вас, Азуль, вышел бы неплохой помощник — вы схватываете все на лету.

Конечно, Ланга сильно польстила что Искьерде, что несчастному адъютанту — пользы от них было немного. Но каждый внезапно ощутил себя невероятно нужным, тем самым маленьким винтиком в механизме, без которого все остановится.

И хватило для этого всего лишь улыбки измученной лаэтийской женщины.

Чуть погодя ушел досыпать остаток ночи офицер Сарман. Измотанный ночным дежурством Вартас, прихватив помощника, удалился. Отправился в расположение своего отряда даже Искьерда, насвистывая все ту же песенку про переполох в сумасшедшем доме. А Азуль... что Азуль? Куда он денется от своего командира?

Конечно, Азуль остался присматривать за ним — и за Лангой за одно.

Но заснул...

Ланга тоже не стала себя мучить. Подвинув кресло поближе к изголовью кровати, она закуталась в плед и погрузилась в чуткую дрему, готовая очнуться в ту же секунду, как Ярви откроет глаза или хотя бы вздохнет иначе. Навык, доступный только опытным сиделкам — или тем, кто присматривает за очень дорогими сердцу людьми.

Совершенно измотанный переживаниями Азуль напротив погрузился в глубокий, беспробудный сон. Кажется, если сейчас протрубили сигнал к атаке, юноша бы этого не заметил. Поэтому ничего удивительного не было в том, что он продолжал спокойно спать, когда уже под утро ран-капитан беспокойно зашевелился. А Ланга сразу, будто и не засыпала, поднялась с кресла и уверенно подошла к кровати.

— Ярви?

Ран-капитан смотрел в потолок недоверчиво, будто ждал, что через секунду он покроется цветами, завертится каруселью, исчезнет или еще какую-нибудь подлость устроит.

— Вроде бы да. Но не уверен.

На губах у него запеклась белесая корка от болезни, под глазами залегли темные круги. Ланга вздохнула и осторожно коснулась его щеки, колючей от пробивающейся щетины.

— Хотите пить? Или... наоборот? Ведро у стены, если понадобится...

— Не уверен, что смогу сейчас стоять на ногах. Я и говорю-то с трудом, — Ярви усмехнулся, и в трещинке на губе показалась кровь. — Я сейчас ничего не хочу.

— Ничего не хотят только мертвые, — Ланга отвела взгляд, а потом и вовсе поднялась и отошла в сторону, чтобы вскоре вернуться с миской чистой воды, мягкой тряпицей и маленькой баночкой с плотно пригнанной крышкой.

Ярви ничего не сказал. Он снова прикрыл глаза, с упоением ощущая, как постепенно возвращается ясность мышления. Страшно было ночью, когда не получалось вспомнить даже собственное имя, а вместо лиц виделись бледные пятна. Сейчас Ярви с легкостью мог бы перечислить по именам весь офицерский состав своего батальона и значительную часть простых бойцов, просчитать маршрут передвижения или представить в мельчайших деталях карту местности с расположением всех секретных перевалов, разведочных пунктов и известных вражеских укреплений.

От этого накатывали волны оглушительного счастья. Почему-то невозможность владеть собственными мыслями пугала ран-капитана куда сильнее, чем неспособность дойти до "ведра у стенки".

— Как вы себя чувствуете, Ярви?

Ланга намочила тряпицу, тщательно отжала и принялась мягко, ласково обводить веки, крылья носа, резко очерченные скулы, осторожно снимая засохший пот и сероватые остатки лекарства от жара.

— Я себя чувствую, и это уже хорошо. А долго я находился в беспамятстве?

Влажная ткань бережно коснулась губ, то ли призывая к молчанию, то ли убирая болезненную корочку. Ярви замер, как ребенок, на ладонь которого опустилась бабочка.

— Не волнуйтесь. Всего одну ночь. Еще несколько дней будет ощущаться некоторая слабость, но потом все пройдет, — в голосе Ланги за спокойно-уверенными интонациями врача проскальзывали виноватые нотки. — Вам повезло, что "снежную лихорадку" обнаружили на ранней стадии, да и в целом болезнь протекала в облегченной форме. Я приготовила лекарство и укрепляющую микстуру. Думаю, через дюжину дней вы и думать забудете об этом происшествии.