— Не знаю, — покачала она головой. — Где ты?
— Нигде, — твердо ответил он. — А теперь иди! Ты слишком долго находишься под "светлыми небесами". Так нельзя.
— Мне можно, — возразила Лиса. — С той стороны надежные люди.
— Никому нельзя доверять, — показалось ей, или в его голосе действительно прозвучала грусть?
— Если никому не доверять, как жить? — спросила она.
— Вот я и не живу, — сказал он. — Иди!
— Август, ты даже не скажешь мне своего имени?
— Мое имя? — грустно усмехнулся Август. — Некто, Лиса, всегда, и присно, и вовеки веков. Некто Никто.
— Я найду тебя, Никто, — сказала она твердо, повернулась и пошла прочь.
4.
Двое суток по пустыне, где жара, не ослабевая и не усиливаясь, тяжелая и монотонная, как вечность, терзала ее иллюзорное тело с той же жестокостью, с которой мучила бы, окажись Лиса на самом деле где-нибудь в Гоби или Сахаре. Два дня пути. Однако дорога назад показалась ей гораздо короче, хотя все как будто должно было обстоять наоборот. Но в замок на краю мира ее вела безумная и, как говорили многие, бессмысленная надежда, а обратно она возвращалось с болью в сердце, но с настоящей надеждой в душе. Возможно, все дело было в обрывке мелодии, которую она ухватила почти случайно, потому что здесь, под "светлыми небесами", ее чутье почти не работало. Музыка была прекрасна, но главное Лиса узнала ее и несла теперь в сердце вместе с болью, которая тоже, как ни странно, помогала ей терпеливо преодолевать несчетные километры пути.
На исходе вторых суток — во всяком случае, развившееся за годы и годы чувство личного времени утверждало, что все обстоит именно так — она вновь вошла в вечно распахнутые настежь ворота города. В принципе, ей следовало сразу же вернуться. Она и так уже пробыла на этой стороне почти полную неделю, но Лиса решила задержаться и "понюхать", чем пахнет воздух. Она прошла по главной улице до Торжища и, свернув налево, углубилась в переулки "Вавилона". Здесь было довольно оживленно, во всяком случае, до того, как Лиса вошла в харчевню Клары, ей повстречалось человек десять совершенно незнакомых или едва знакомых людей, бредущих без цели или с хорошо скрытой целью — по одиночке или парами — в самых разных направлениях.
— Привет, Рапоза! — сказал Гектор, сидевший за столом у самого входа, чтобы было удобно рассматривать проходящих мимо людей. — Как поживаешь?
— Спасибо, Гектор, — через силу улыбнулась Лиса. — Твоими молитвами и заступничеством девы Марии, моя жизнь прекрасна и удивительна.
Она кивнула еще кому-то из знакомых, находившихся тут же, в ярко освещенном многочисленными свечами просторном зале, и, пройдя в глубину, опустилась в свое персональное кресло, которое, как и личный ее столик, никто не занимал уже много лет подряд.
— Здравствуй, красавица, — пропела, подходя, дородная и вечно веселая фрау Клара. — Говорят, ты долго гуляла в пустыне?
— Я? — удивленно подняла брови Лиса. — Бог с тобой, Кларочка, что мне делать в мертвых песках?
— Мне-то что, — пожала роскошными плечами Клара и поставила перед Лисой традиционную высокую рюмку с портвейном. — Но так люди говорят. Кофе?
— Кофе, — кивнула Лиса, смакуя вино. — Но сначала луковый суп.
— Это мы мигом организуем, — снова улыбнулась Клара и отправилась наколдовывать заказ.
Лиса обвела зал взглядом из-под ресниц и заметила сидящего в двух столах от нее Джека-Наблюдателя. "Лимонадный Джо"1 пил виски и искоса поглядывал на нее, но больше ничем своего желания пообщаться не выказывал.
# 1Лимонадный Джо — чехословацкий кинофильм (1964). Музыкальная пародийная комедия-вестерн. Экранизация произведения, автор которого — Иржи Брдечка.
— Привет, Джек! — улыбнулась ему Лиса, открыто поворачиваясь к худому тощему парню, одетому по моде Дикого Запада середины девятнадцатого века. — Давно не виделись! Как жизнь?
— Замечательно! — улыбнулся в ответ Наблюдатель. — К тебе можно?
— Ты же знаешь, — усмехнулась Лиса. — Я тебе всегда рада.
Джек встал и, прихватив свой стакан, перешел за ее столик.
— Угости девушку сигаретой, Наблюдатель, — снова улыбнулась ему Лиса. — Какие новости?
— В Амстердаме "Ангелы ночи" сожгли ратушу и новый концертный зал, — с кислым выражением лица сказал Наблюдатель, протягивая ей пачку сигарет. — В Мюнхене разгромлена ячейка "Свидетелей Судного Дня". Впрочем, это старые новости, ты это все наверняка уже знаешь.
— Знаю, не знаю, — Лиса равнодушно пожала плечами и, достав из пачки сигарету, прикурила от свечи. — Какая тебе разница, Наблюдатель? Ты давай рассказывай, а я тебя буду слушать.
— Я тебя очень люблю слушать, — сказала она после короткой паузы, выпустив из легких дым первой затяжки.
— Вот все вы так, — кисло улыбнулся Наблюдатель. — Как слушать, пожалуйста, а поделиться информацией, так никогда.
— Почему никогда, — усмехнулась в ответ Лиса. — Уж сколько я тебе всего понарасказывала, так ты со мной век не расплатишься. Но коли у тебя плохое настроение, то бог с тобой. Я слышала, что где-то в Канаде снова появился Фарадей.
— Ерунда, — махнул рукой Наблюдатель. — Это тебе, Рапоза, кто-то дезу скормил. Я точно знаю, Фарадея завалили в Минске семь лет назад. Мне верный человек говорил, там полквартала в руинах лежали, а ты мне про Канаду! Нету Фарадея!
— Ну не знаю, — пожала плечами Лиса. — Мне так сказали. Там ведь, в Минске, трупа его никто не видел.
— Это из наших никто не видел, а КГБ, говорят, оттуда двадцать контейнеров вывезли, и что, спрашивается, было в тех контейнерах? Щебенка?
— Ладно, проехали, — Лиса допила свой традиционный портвейн, и как раз вовремя, потому что фрау Клара поставила перед ней горшок с луковым супом и тарелку с нарезанным крупными ломтями свежим пшеничным хлебом. — Что еще?
— У русских появился кто-то очень сильный в Москве. Говорят, чувствует эманацию метров за двести-триста. Бродит по городу и вычисляет.
— Много провалов?
— Не знаю, знал бы, сказал.
— А у тебя, выходит, есть знакомые в Москве? — Лиса увидела, как мимо двери харчевни медленно прошел Твин, и, зачерпнув ложкой суп, снова посмотрела на Наблюдателя.
— Некорректный вопрос, — усмехнулся тот. — Без комментариев.
— Ну без, так без, — суп был, как всегда, вкусный и обжигающе горячий. — А про Иакова ничего не слышно?
— Говорят, он умер, — Наблюдатель залпом допил виски и встал. — Он ведь старый был, вот и умер. Извини, но мне надо идти.
— Какие извинения, Наблюдатель, — улыбнулась довольная до крайности Лиса. — Ты же знаешь, я тебя люблю и всегда рада видеть.
— До встречи! — Джек-Наблюдатель поставил пустой стакан на стол и пошел к выходу.
5.
Твина она нашла в заброшенной части "Восточного города". Он сидел на полуразрушенной глинобитной стене и курил трубку.
— Извини, — сказала Лиса, подходя, — Раньше не могла.
— Извиняю, — Твин посмотрел на нее внимательно. — Полгорода знает, что ты ходила в замок.
— Он меня не впустил, — пожала она плечами. — Но попробовать стоило, ведь так?
— Ну-ну, — задумчиво сказал Твин. — Попытка не пытка, не так ли, Лаврентий Павлович?
— Кто у вас там такой сильный объявился? — спросила она.
— Ты кого имеешь в виду? Толкунова или Ловца?
— Вообще-то, по-видимому, Ловца, но раз уж начал с Толкунова, давай сначала про него.
— Опасный человек, — сказал, помолчав, Твин. — Главное, непредсказуемый, потому что никто его толком не знает. На рожон не лезет, публичности никакой, но в четверг уже введен в Политбюро, а ведь он, заметь, штатский!
— Действительно штатский, я точно знаю. — Твин выпустил из трубки клуб дыма и осмотрелся по сторонам, как бы проверяя, нет ли поблизости свидетелей их разговора. — Провинциальный комсомольский босс, в заговоре не участвовал, генералам не родня, но переворот пережил и даже в гору пошел.
— Ставров готовит себе преемника?
— Все может быть, но это, как ты понимаешь, не мой уровень.
— Ладно. Спасибо за политинформацию. Кто такой Ловец?
— Девочка одна, — сразу же ответил Твин. — Я ее не видел, но слышал, что обнаружили ее еще ребенком и специально растили где-то в Сибири или Казахстане, точно не знаю. Лет ей, я полагаю, от семнадцати до двадцати, натуральная блондинка, высокая. Чувствует метров за триста. Это все.
— Но искал ты меня не поэтому.
— Естественно.
— Тогда, излагай.
— Первое. Стало известно, что Рапоза Пратеада это Алиса Дмитриевна Четверикова уроженка Челябинской области, в разработке с 1974 года, с того же времени в бегах. Последний раз под своим именем появилась в октябре 1974 года в Свердловске. Связи: Фарадей, он же Кайданов Герман Николаевич, предположительно, убит при попытке прорыва в Минске шестнадцатого июня 1992 года; Жук, он же Карпинский Евгений Самойлович, в розыске, Тоска — Томилина Полина Сергеевна, убита при задержании в Перми, шестого января 1989 года; Лопарь — Синицын Иван Петрович, убит в Советске при попытке прорыва через границу пятнадцатого марта 1992 года; и еще одиннадцать кличек без расшифровки псевдонимов. Самый интересный из них — Иаков, по данным Интерпола, умер, предположительно, в девяносто третьем или девяносто четвертом году на территории СССР.
— Спасибо.
— Не за что. И второе. Обратите внимание на майора Северцева Константина Борисовича из Ворошиловградского областного управления. Похоже, он тоже "скрытник", но полной уверенности у меня нет.
— "Скрытник"? — сразу же насторожилась Лиса. — Он бывает здесь?
Но ответить Твин не успел. В створе улицы появилась бегущая женщина в длинном бальном платье, подол которого она держала обеими руками, задрав выше колен. Уже проскочив улицу, она сразу же вернулась назад и понеслась к беседующим Твину и Лисе.
— Извини, Твин, — сказала Лиса. — Минута!
И она побежала навстречу женщине.
— Что?
— Все, — выдохнула запыхавшаяся женщина, падая ей на грудь. — Все, Рапоза.
— Что? — настойчиво повторила Лиса.
— Две пули в грудь, — Санта говорила с трудом. — Нога сломана. Вокруг бой.
— Где?
— Байрес, центр.
— Сколько вас?
— Трое, но не уйдет никто. Все горит!
— Господи, Санта! — Лиса не знала, что сказать. Там в далеком Буэнос-Айресе умирали люди — ее люди! — и она ничем не могла им помочь.
— Все, — тихо сказала Санта. — Еще максимум пять минут, и все. Живая я им не дамся. Муж с детьми в Европе. У девочки явные способности ... Запоминай ...
Она растаяла в руках Лисы, едва успев назвать адрес и телефон. Была, и не стало, но в последнее мгновение перед тем, как стать воспоминанием, Санта "показала" Лисе горящий Буэнос-Айрес, мечущихся по улице людей, и себя сому, лежащую в луже крови на асфальте. Мгновенное отображение, как несколько вырванных из контекста кадров кинохроники, которую никогда не покажут по телевидению. Впрочем, это действительно была съемка, которую вели спецслужбы с полицейского вертолета, зависшего над объятой пламенем и безумием улицей, электронная запись, которую последним, скорее всего, уже неосознанным усилием считал с носителя умирающий мозг Валерии де Кункейро. Горящие дома и автомобили, перевернутый автобус, молодая черноволосая женщина с неестественно подвернутой ногой, агонизирующая на асфальте проезжей части, и боец спецназа, направляющий ей в лицо ствол штурмовой винтовки. Все.
Опустошенная, не имеющая сил даже на то, чтобы плакать, Лиса медленно вернулась к Твину, терпеливо ожидавшему ее на прежнем месте.
— В Байресе разгромлена группа Санты, — сказала она тихо.
— Мне очень жаль, — так же тихо ответил Твин, генерал-майор Лагутин из второго главного управления КГБ СССР, "скрытник", продержавшийся гораздо дольше всех остальных, двадцать два года.
6.
Лиса проснулась рывком — сразу, вдруг, как привыкла это делать за четверть века непрерывного пребывания под прессом опасности. Вообще, двадцать пять лет подполья были жестокой школой, но она все еще была жива, и это кое-что значило.
— Сколько? — спросила она, открывая глаза во тьму, и зная наперед, что находится в подвале не одна.
— Почти семь дней, — ответила откуда-то из угла Дама Пик, и Лиса "увидела", как женщина выбирается из-под одеяла и протирает со сна глаза. — Будешь вставать, или еще полежишь?
"Как вампиры, — подумала Лиса со злой усмешкой, обводя взглядом заставленный старой мебелью и картонными коробками с ненужными вещами подвал. — Как проклятые вампиры, в подземелье, в гробу ... Только свой гроб каждый из нас носит в себе".
Она подняла перед собой вялые, онемевшие руки и стала сгибать их в локтях, одновременно проворачивая в запястьях. Сгибы локтей — особенно левый — ныли от многочисленных инъекций, но это было меньшее зло, чем обезвоживание или истощение организма.
— Что наверху? — спросила Лиса, просовывая чуть согревшиеся руки под одеяло и снимая с себя памперс.
— Ночь, — Дама Пик была уже рядом. — Тебе помочь?
— Не надо, — Лиса отбросила в сторону полный памперс и, откинув тяжелое ватное одеяло, села на кровати, спустив ноги на цементный пол. Ноги тоже были вялые, но и это было всего лишь временное неудобство, а вот холодный, как лед, цемент был неприятностью, чреватой осложнениями. Она нагнулась и, нашла глазами шлепанцы на толстой резиновой подошве, и с наслаждением вдела в них свои сразу замершие ступни.
— Кто наверху?
— Бык и Алекс, — сразу же ответила Дама Пик, подавая ей джинсы и свитер.
— Спят? — сил, чтобы "дотянуться" до них самой, у нее сейчас не было.
— Да, наверное. Час тридцать ночи.
— В округе тихо? — первым делом она всунулась в свитер, и только после этого начала натягивать штаны. Прямо так, без трусов. На голое тело.
— Не волнуйся, — успокоила ее Дама Пик. — Если бы что-то было не так, мы бы тебя сразу же разбудили. Пойдем наверх, у меня там супчик гороховый на копченых ребрышках, пальчики оближешь!
— Великолепно, — улыбнулась Лиса, зная, что Дама Пик видит в темноте не хуже нее. — Суп, чай, картошка с мясом ...
— Ведьма! — хихикнула Дама Пик.
— И коньяка я тоже выпью, — закончила свою мысль Лиса. — Но сначала разбуди Алекса. Он мне нужен прямо сейчас. Я буду ждать вас на кухне.
— Как скажешь, — Дама Пик пожала плечами и направилась к лестнице. — Ты начальник, я дурак. Я начальник, ты дурак.
На самом деле она ничему не удивлялась и ничем не возмущалась. С Лисой она работала уже восемь лет и к стилю своего командира и подруги успела привыкнуть.
Лиса постояла секунду, глядя в спину Даме Пик, и медленно пошла следом, чувствуя, как возвращается жизнь в окостеневшее тело.
— Какие у тебя документы? — спросила она, когда на лестнице остались лишь ноги подруги, да и те только до икр.
— Анна Ковалева, — ответила сверху Дама Пик. — Сорок четыре, инвалид детства второй группы.
— Понятно, — Лиса поднялась по лестнице и, оказавшись в просторном погруженном во мрак помещении, захлопнула за собой люк в подвал. На улице, судя по шуму за слепыми, черными окнами, шел дождь, небо было обложено тучами, и сюда, на кухню, не проникало ни единого лучика света.
