Живые статуи

— Мама! — я выскользнула из захвата разбойника и попыталась я привести её в чувства.

Снаружи послышался звон оружия. Я запахнула ворот шубки и выглянула наружу. Один мужчина сражался с двумя другими. И он ловко орудовал кинжалом, и это при том, что у бандитов было огнестрельное оружие, ловко уворачиваясь от выстрелов. Один выстрел попал в подельника, а вот второго разбойника незнакомец убил, после чего повернулся ко мне.

Это был Герман Олегович. Он влез внутрь кареты, вытолкнув застывшего нападавшего, и пырнув его кинжалом. Жалости я не испытывала к душегубам, и считала, что их надо казнить на месте.

— Ты в порядке? — спросил он. Я согласно кивнула. — Тогда удачной дороги!

И он поцеловал ошарашенную меня в губы, после чего покинул карету.

— И никому ни слова, — бросил он не оборачиваясь.

И всё пришло в движение: карета, матушка.

Она что-то говорила, но до меня не доносились слова, лишь отрывистые звуки. А ещё в ушах свистел ветер.

Я куталась в шубку, стараясь согреться. Матушка это заметила.

— Олеся, ты как? Пуговицу потеряла? — удивилась она, заметив, что я руками держу воротник. — Ну что за ненадёжная мастерская. Обязательно нужно к ним обратиться и потребовать компенсацию.

А я не могла понять, о чём она говорит. Неужели она не видела душегубов? Но ведь они потребовали драгоценности до того, как всё замерло. Что вообще происходит? Я схожу с ума? Но ведь не мог мне привидеться Герман и его поцелуй. Я вытерла чуть влажные губы перчаткой. Точно целовал! Надо будет встретиться с ним и потребовать объяснений. Да, это самая разумная мысль!

Но моим планам не суждено было сбыться.

После встречи с издателем отец суетился больше обычного. Он сильно переживал и не знал, когда ждать "дорогих" гостей. Поэтому давал распоряжения по обустройству дома, чем очень сильно раздражал маму, которая как раз заведовала всем. И даже то, что у нас всегда был порядок, отцу то то не нравилось, то это. Срывался он и на мне, потому что последние дни я была при нём. То нужно написать, то расставить, то подготовить. Обидно было то, что сам он лишь давал указания, и даже когда чётко выполняли его требования, ему не нравилось и приходилось что-то менять. Я уже проклинала тот день, когда ему приспичило напечатать эту брошюру. По сути — даже не книга, а сколько нервотрёпки!

И вот в один из вечеров раздался долгожданный стук в дверь. Отец сам побежал встречать гостя. Послышались голоса, ничего не значащие любезности. Я же осталась в отцовском кабинете, в очередной раз просматривая список вопросов, которые нужно было не забыть осветить на сегодняшней встрече.

Голоса приближались. Причём их было не два, а больше. Говорили не очень громко, и я не могла разобрать слов. Но отчего-то вдруг начала и сама переживать. Нет, не о внешнем виде, хотя проскользнула мысль посмотреться в зеркало, которого, к сожалению, в отцовском кабинете не было. А бежать куда-то уже было поздно. Глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Всё хорошо. Мне всё равно, как я выгляжу, ведь не сватать же меня собираются. Хотя отец и в этот вопросе гонял меня несколько раз, ему казалось, что я недостаточно хороша сегодня. Я уже два раза платье меняла и три причёску.

И вдруг отчего-то захотелось насолить отцу. Всё же я не племенная кобыла, чтобы так со мной обращаться. У платья были лямки, а я их спустила на плечи, расширяя декольте. И волосы взяла распустила, вынув заколки. А что? Отцу ж хочется, чтобы я произвела впечатление.

Дверь отворилась и в кабинет вошли трое. Ну, то есть двое, помимо отца.

— Выпивку будете? — спросил отец.

— Я не пью, извините.

— А я не откажусь, — послышался знакомый голос. Я оторвала взгляд от бумаг и встретилась взглядом с недавним ухажёром.

Боги, я ведь выгляжу сейчас как портовая шлюха. Попала! Но, подавив смущение, вышла из-за стола, приветствуя гостей. Отступать было поздно!

— О, Олеся Павловна! — кавалер склонился в поклоне, целуя мою ручку. — Доброго здравия! Вы очаровательны!

Я смущённо улыбнулась.

— Здравствуйте, Денис Борисович! — тихо сказала я, опуская ресницы.

Я протянула ручку для приветствия Владимиру Оболенскому, вот только он одарил меня странным взглядом, кивнул и прикасаться ко мне не стал. Я спокойна. Спокойна!

Отец же наливал напитки и протянул один из стаканов издателю. Вот только тот стакан не взял, и я, стараясь скрыть неловкость ситуации, взяла предложенный напиток. На миг наши с Владимиром взгляды пересеклись — сколько осуждения было в нём. А я, желая сделать ему гадость, поднесла стакан ко рту. Вот только он отнял стакан и залпом осушил его.

— Сударыня, — Денис постарался сгладить напряжённость и появившееся молчание. — Вы не покажете мне коллекцию вашего отца. Я буду фотографировать экспонаты, но вначале мне хотелось бы осмотреть освещение и прочее.

— Да, конечно, — и я вложила ручку в его ладонь и прошла в смежное помещение с коллекцией.

Как я поняла, Денис Борисович внимательно осматривал каждый экспонат и делал пометки в своей записной книжке. Дорогой, надо отметить, с выгравированным золотым тиснением и золочёной перьевой ручкой. Таких было не купить в магазине, их делали только под заказ. А мелочиться производители не желали, поэтому для тех, кто не хотел тратиться на ручку, ждали обычные гусиные перья с чернильницами. У нас была такая, всего одна, отцовская. Которую он мне доверил, когда я писала его рукопись.

— Олеся, вы слишком напряжены, — сказал Денис, подходя ко мне. — Расслабьтесь.

Сзади раздалось деликатное покашливание. Я вздрогнула и повернулась, встречаясь с серыми глазами. И только сейчас до меня дошла простая истина. Я повернулась к Денису и перевела взгляд на Владимира. Да, причёски разные, у последнего более густая и длинная борода. Также отличался цвет глаз. Но в остальном — одно лицо.

— Вы братья? — удивлённо спросила я у Владимира.

— Нет, но уже столько лет знаем друг друга, что даже ближе, чем братья, — ответил Денис.

Я же не сводила глаз с издателя. Его глаза смеялись, что было удивительно.

— Олеся, проведи экскурсию для наших гостей, — сказал отец, намекая, что их стоит развлечь беседой.

— Благодарю, но мы сами, если позволите, — ответил Владимир.

Они о чём-то тихо переговаривались, осматривая коллекцию. Денис что-то говорил, а Владимир согласно кивал. Но как я ни прислушивалась, разобрать, о чём речь, была не в силах.

— Олеся Павловна, — обратился ко мне Владимир. — Вы не могли бы подойти к нам?

Я бросила вопросительный взгляд на отца и только сейчас поняла, что его нет рядом. Я наедине с двумя чужими мужчинами. Верх неприличия! В душе полыхнула обида. Почему отец бросил меня? Не то, чтобы я боялась этих двоих, просто было неловко.

— Нас заинтересовали несколько вещей из вашей брошюры, но мы их тут не увидели.

— Каких вещей? — удивлённо спросила я. Это было странно. Неужели отец не все экспонаты сюда выложил? Зачем же тогда поместил их в рукопись?

— Олень — украшение щита — скифская культура. Обкладка ножен и изображения метопы храма С в Селинунге, — спокойно сказал Владимир Петрович.

— Олень действительно был, странно, что его здесь нет. Обкладка ножен в перечне, который мне давал отец, была, но я её не видела воочию. А вот изображения, это всего лишь рисунок.

— Я могу взглянуть на него? — спросил Владимир.

Отец никаких распоряжений не давал. Оставить их одних, чтобы принести рисунок? А стоит ли гостям доверять? Что-то я стала в этом сомневаться. И как же их попросить удалиться из этого зала? Неудобно.

Не успела я оглянуться, как рядом со мной очутился издатель. Он смотрел своими пронизывающими серыми глазами прямо в душу.

Ты ведь знаешь, где всё это может быть. Отведи нас! — это был приказ, хоть и мягкий.

А я смотрела всё глубже, не в силах отвести взгляд.

— Кто вы? И что вам нужно?

— Олень, и обкладка ножен. Нужно взглянуть.

— Без отцовского разрешения я ничего не могу для вас сделать.

Было страшно. Очень. Но ещё страшнее было то, что я боролась с желанием подчиниться его воле. Его губы были так близко, что казалось ещё чуть-чуть, и он меня поцелует. И я вспомнила другой поцелуй, который отрезвил, словно ушатом ледяной воды меня окатили.

Я выставила вперёд руки. Вновь встретилась с Владимиром взглядом, даря ему свою злость.

— О как! — в его глазах внезапно я увидела удивление. — Сильная девочка, — а потом бросил своему другу: — Дэн, не советую тебе с ней играть.

И вышел из залы в кабинет отца.

— Олеся, с тобой всё в порядке? — в голосе Дениса я слышала сочувствие и тревогу. — С ним бывает сложно. Надеюсь, ты не сердишься на Владимира Петровича.

Я помотала головой. И, пропустив гостя вперёд, пошла к отцу. Он сидел за своим столом. Какой-то подавленный и уставший. Словно на него навалился груз ответственности.

Родитель молча достал из стола огромного золотого оленя и ножны с кинжалом, раскладывая перед Владимиром.

— Я заберу эти украшения.

— Да-да, конечно! — покорно сказал отец.

— Что вы себе позволяете? — вмешалась я.

— Олесечка, всё в порядке. Владимир Петрович присмотрит за ними.

— Ещё изображение храма... — напомнил издатель, не сводя с отца взгляда. Он ведь так и не обернулся к нам.

А я подбежала к столу и дотронулась до Владимира.

— Что вы с ним сделали? — заглянула в его глаза.

— Вы не понимаете, с чем имеете дело. И это может плохо кончиться для всех вас. Издавать эти страницы я не буду. И прошу отдать все копии и оригинал изображения храма.

Я хмурилась, да как он смеет разговаривать с нами в таком тоне. Кто он такой?!

— Олеся, — почти нежно сказал Денис, — отдай, пожалуйста, то, о чём речь. Поверь, так будет лучше.

— Нет!

Я выскользнула из кабинета, не в силах больше выносить обоих гостей. Как же так!

Хотелось плакать. Что они с отцом сделали? За коллекцию я не переживала. Она им была не нужна, точно знала. А почти всё, что они хотели — они получили. Хотелось плакать от безысходности.

Я прошла к окну в музыкальном зале. Было грустно. За окном шёл снег. Внезапно в стекле я увидела отражение собранного мужчины. На мгновение образ стал расплывчатым, а за его спиной я увидела колышущийся на ветру плащ.

— Отдай, девочка, пока не поздно, — услышала я стальные нотки прямо подле своего уха.

— А что будет, если не отдам?

— Боюсь даже предположить. Я надеюсь, твой отец никому не показывал экспонаты.

— Я не знаю, — отчаянно прошептала я.

Если честно, Владимир успел напугать меня. Как Ипполит вошёл в нашу жизнь на правах моего жениха, всё полетело в тартарары. И вдруг так захотелось избавиться от всей этой коллекции — причины всех моих бед. И правда, что я хватаюсь за этот экспонат, ведь мне уже противно быть разменной монетой во всём этом?

— Хорошо, — покорно ответила я.

— Вот и умничка, — можно сказать, ласково произнёс издатель.

Он шёл следом за мной. Я это ощущала спиной, чувствуя его следящий взгляд. Бесшумно вошла в свои комнаты. О приличиях я уже не задумывалась. Села за свой стол, услышала, как щёлкнул замок на двери. Мы одни. Но отчего-то я уже не боялась. А потом, когда стала перебирать оригиналы зарисовок, он забрал их у меня и стал молча изучать, отбирая некоторые, склонившись надо мною. В эту стопку легла и записка-обращение к жене. От такой близости мужчины мне было неуютно, но в то же время, словно за спиной находилась скала.

— Я заберу вот это, — он указал на отобранные бумаги. — Оно представляет ценность. Всё остальное — лишь видимость.

— Зачем оно вам?

— Мы много лет бьёмся над одной загадкой, пытаясь её разгадать. Это ключи.

— Я хочу быть в деле, — отчего-то ляпнула я, не подумав.

— Посмотрим. Пока обещать ничего не могу. К тому же, ты — невеста Германа, я не хочу с ним воевать.

Откуда он знает? Об этом ведь не объявляли в высших кругах.

— Да и не советую тебе так наряжаться, если не хочешь погубить его. Надеюсь, что Герман не узнает о твоей выходке. Не хочется его убивать.

Я подняла непонимающий взгляд на Владимира. О чём он говорит? Но по коже побежал холодок страха. Мужчина смотрел на меня спокойно, и я поняла — не шутил.

— Он проиграет дуэль. Будь уверена.

Хотелось возразить, ведь я недавно видела, как тот сражался с душегубами. Один против двоих. Но язык не хотел слушаться. Этот человек внушал опасность, которой веяло от него за версту. И ссориться с ним тоже не стоило.

— Зачем ты выпил спиртное, если не пьёшь? — отчего-то спросила я.

— Тебе ещё рожать, девочка, — сказал он и ушёл без пояснений. А я просто сидела за столом, как и раньше, не в силах встать. Вся эта ситуация словно высосала всю силу.

Я слышала, как вскоре хлопнула входная дверь, значит, гости ушли. Что ж творится-то?

Мне надо срочно увидеться с Германом!

Глава 8

Нас пригласили на ночную охоту, по приглашению Германа Олеговича. Если честно, подобного рода развлечения я никогда не понимала. Всё же загонять зверя, устраивать облавы — это было слишком. Мне было жаль животных, гораздо больше, нежели людей. Но отказаться было нельзя. Ведь пригласил меня мой "жених".

Я батюшке выразила своё негодование после разговора с Владимиром Петровичем, намекавшем на то, что Герман — мой наречённый, и если он об этом знает... Значит, все знают. Но отец выглядел слишком подавленным, лишь согласно кивал, но мыслями был где-то далеко. Что это было? Внушение? Ко мне тоже пытались его применить, но оно не подействовало? Но как такое может быть? Ведь это из области волшебства, которого нет. Или всё же есть?

А потом отчего-то вспомнился бал, после которого я себя чувствовала очень плохо. Руки-ноги были неподъёмными, и я не сразу пришла в себя. Неужели тогда что-то произошло, и я тоже подверглась внушению? Но ведь тогда сработало, почему же сейчас не подействовало? Я, правда, не видела в тот день господина Оболенского.

Вот и сейчас, отец наконец-то пришёл в себя, стал собой. Но разговаривать о Германе отказался.

— Олеся, сама выясняй с ним отношения, а мне поперёк горла вся эта канитель, — сказал он раздражённо.

— Батюшка, вы о чём? — неверяще спросила я. Разве отец не хочет моего союза с Германом?

— Вот, получил сегодня, — и тут положил передо мной на стол конверт, уже вскрытый.

Внутри обнаружилось два приглашения на охоту: мне и Александру. Приглашения от цесаревича, но на конверте стояла печать Боброва Германа Олеговича. Неужели отец обиделся, что его не пригласили? Но он, вроде бы, никогда не любил ездить верхом, предпочитая повозки. И было странно получить такое приглашение — нас никогда раньше не звали на такие мероприятия.

В любом случае, это был официальный повод встретиться с Германом и поговорить, можно сказать, лично, и в то же время, не оставаясь с ним наедине. Поэтому это была ещё одна причина, почему не стоило отказываться, первая же причина была — не тот человек цесаревич, которому можно отказать.

Отправились мы в нужное поместье ещё днём. После двух нападений я предпочитала выходить из дома только в светлое время суток. Брат молчал, читая книгу. А я перечитывала в который раз одну и ту же строчку, стараясь понять её смысл, хотя мыслями была далеко. Не верилось, что всё так серьёзно, и что это происходит с нами.