Однако покойник не угомонился, и предпринял ещё одну попытку вычеркнуть меня из числа живущих: не выпуская ружья из рук стал заваливаться прямо на меня. Ясное дело, что состояние полной прострации, в котором я в тот момент находился, ни разу не способствует способности мгновенно сориентироваться и увернуться от смертельной опасности. Унтеру пришлось спасать моё высокоблагородие вторично — коротким толчком Кречетов отпихнул мертвеца вбок, и тот благополучно попал штыком в землю-матушку, а не туда, куда собирался изначально.

— Вы как, вашвысокобродь? Помочь?

— Спасибо, Лёшка! Встать помоги...

Благо, что в данном месте и в данное время уже не было французов в непосредственной близости, поэтому переход обратно в вертикальное положение прошёл беспроблемно.

И тут с тыла...

Она... Он... Музыка?.. Марш?.. 'Прощанье славянки' в общем.

Ух, как вжарило!

И сразу стало ясно: не взять галлам Флеши. Теперь уже точно не взять! Нижегородский и Орловский полки шли умирать вместе с гренадерами Бороздина. Бригада Паскевича ещё не потрёпанная в бою маршировала к флешам. Под бессмертную музыку. Музыку, под которую и умирать не так страшно...

Брешь 'залатана', французы отброшены, подкрепления подошли. Теперь можно собираться и следовать в распоряжение генерала.

Построилось около двух третей от того количества бойцов, что полчаса назад врубились в рукопашную схватку с прорвавшимися врагами. Вместе с моряками — около полутора сотен осталось.

Но задержались мы здесь не зря. И, наверное, каждый из забрызганных своей и чужой кровью, встававший сейчас в строй, это понимал.

— Спасибо, ребята! — крикнул я приунывшим своим пионерам. — Сам князь велел вам это сказать! Отходим. Запевай, Кречетов!

Хорошо над родною рекой

Услыхать соловья на рассвете,

Только нам по душе непокой —

Мы сурового времени дети.

Оказалось, что песню знают уже не только мои:

Пионеры — инженеры, мы горды горды государевой службой,

Сквозь огонь мы пройдём, если нужно

Открывать для пехоты пути...

Ну не Долматовский я — перепёр его гениальные стихи, как сумел на соответствующую эпоху. 'Я его слепила из того, что было...'

Инженеры — пионеры, любим Родину мы беззаветно

Защищать мы её будем вечно —

Только так можно честь обрести!

Стоящие пехотинцы, готовящиеся к смертельной рубке, провожали наши ряды благожелательными улыбками. Значит, пехота действительно благодарна за всё, что мы сделали, они не считают трусами тех, кто значительно проредил порядки их потенциальных противников, но не имеет возможности биться с ними плечом к плечу.

'Суум куикуэ' — каждому своё. Случится необходимость, и минёр подорвёт себя вместе с зарядом, понтонёр залезет в ледяную воду и будет забивать сваи для моста... И почти наверняка умрёт от переохлаждения...

Подниматься в небесную высь,

Опускаться в глубины земные,

Очень вовремя мы родились,

Где б мы ни были — с нами Россия...

— Спасибо, Вадим Фёдорович! — Бороздин шагнул мне навстречу, раскинув рук. — От корпуса, от всей армии спасибо!

Мы обнялись. Генерал со времени последней нашей встречи слегка осунулся — полевая жизнь человеку в возрасте здоровья не прибавляет. Но выглядел всё равно молодцом.

— До чрезвычайности рад встрече, уважаемый Михаил Николаевич. Но с какой целью нас отвели с позиций?

— По приказу командующего Второй армией. И не для того, чтобы ваши ребята отдохнули. Нужно срочно укрепить наш левый фланг...

А гранат не дали — на батареях не хватает. Только две фуры с порохом... Вот и спасай сражение в таких условиях, майор Демидов. Только фугасы соорудить и можно, и то на скорую руку. С поджигом огнепроводными шнурами. Зараза!

— Бегом!

Вся наша инженерно-морская компания презрев уставное передвижение воинских подразделений рванула на указанный генералом рубеж.

Там уже находилась бригада генерала Рылеева: Смоленский и Нарвский полки. Но если Понятовский сомнёт Тучкова, а всё к тому идёт, то поляки развернутся в левый фланг непрерывно атакуемой армии Багратиона. Одной бригады на прикрытие направления не хватит. Идут подкрепления с правого фланга, но вряд ли поспеют...

Но нам пока не до раздумий: лопаты в зубы, и вперёд! Срезай дёрн, копай ямы под фугасы и окопчики для инициаторов взрывов (почти гарантированных смертников), закладывай заряды, засыпай щебень, маскируй всё это дело... Времени катастрофически не хватало. Неподалёку кипел бой. Бойцы Третьего корпуса яростно дрались с поляками, но в любой момент силы генерала Тучкова могли быть опрокинуты. Нужно успеть!

Во второй линии фугасов я приказал чередовать реальные с имитациями — просто срезать дёрн, мусорить вокруг, и делать всё как было — авось тормознут после 'первого привета', увидев намёки на повторение.

Землю в мешках назад оттаскивали пехотинцы и доукрепляли ею единственную лёгкую батарею, что выделил Кутузов на прикрытие данного направления.

Правда артиллерия гвардейская.

Михайла Илларионович вообще весь Пятый (гвардейский) корпус определил в резерв. И, кстати, скоро подошёл из этого самого резерва Лейб гвардии Финляндский полк. К нам подошёл.

Это здорово — егерей здесь остро не хватало, а уж гвардейских — совсем замечательно!

Мои, конечно, посерьёзнее будут — 'в глаз французов бьют', но их всего пятеро...

Правда, я подчинённым Маслеева 'индивидуальные ячейки' организовал, но рыли они их себе, конечно, сами.

Поляки, тем временем, здорово теснили корпус Тучкова-первого, и, слава Богу, он уже знал, куда отходить. (Ратников Московского ополчения тоже предупредили своевременно, и они отступали параллельно, не высовываясь из леса).

Отступление не превратилось в бегство: наши гренадёры пятились, сохраняя строй. Через их головы ударили пушки нашей единственной батареи, и хоть немного, но задержали наступательный порыв подчинённых Понятовского.

Павловцы, лейб-гренадеры, аракчеевцы и прочие, получили возможность относительно спокойно сдать назад, построиться сызнова, и приготовиться к отражению атаки.

— Ваше высокоблагородие! — молил меня Кречетов за несколько минут до подхода противника.

— Дозвольте! Ведь в самую харю им каменюками влеплю! За Гаврилыча!

— Перебьёшься. Марш в тыл! — не хватало мне своего самого умелого минёра в 'камикадзе' определить. — Ты ещё для других дел понадобишься, а фитиль подпалить — невелика хитрость. Без тебя справятся.

— Так ведь... — исподлобья глянул на меня унтер.

— Выполнять! Потом поговорим.

Унтер ответил свирепым взглядом, но возражать не посмел, и побрёл к нашим позициям.

Знал бы я раньше — о дымовухах подумал бы. Хотя... Это ведь просто сигнал о том, что здесь скоро рванёт и помеха нашей артиллерии.

Может, и ошибаюсь, но сейчас над этим думать некогда, да и поздно. Минёры и моряки гвардейцы засели в своих окопчиках, а я оттянулся к своим.

Солдат Третьего корпуса уже построили для отражения атаки — благо, что противник на плечах не висел, и кое-какое время имелось.

Навскидку — от Первой гренадёрской остался максимум полк, от пехотинцев Коновницына — приблизительно столько же.

Одно утешает — подчинённых Понятовского ребята потрепали весьма солидно. Не случайно поляки не посмели преследовать накоротке. Да и их кавалерия 'чесноку наелась' быстро — стала беречь копыта своих уже достаточно немногочисленных лошадей, и в преследование не пускалась.

Но пехота перестроилась и пошла. Одной батареей не остановить, конечно.

Полверсты... Триста метров...

Перед шеренгами атакующих вздыбилась земля. В десятке мест, с дискретностью в несколько секунд, им в лица выплеснуло пламенем и полетела щебёнка.. Полетела в головы, в грудь, в ноги... Неважно! Главное, что этим мы смахнули с шахматной доски сражения пару сотен 'чёрных пешек'. Это как минимум пару сотен — ведь выиграли ещё и темп, сбили атакующий порыв. А за это время артиллеристы, финляндцы и мои егеря выкосили своим огнём ещё несколько десятков вражеских жизней.

А вот из подрывников тех фугасов выжил только один, тот, которого при взрыве не только контузило, но и завалило землёй. Остальных либо застрелили, когда они поджегши шнуры бросились к своим, либо закололи штыками, когда они ещё не успели прийти в себя после близкого взрыва. Причём, после боя, можно было увидеть, что в их уже безжизненные тела тыкал своим железом, чуть ли не каждый проходивший мимо вражеский пехотинец.

На войне, как на войне, конечно, но как хотелось надеяться, что уцелеют эти героические ребята!..

Польские шеренги приблизились ко второй линии фугасов. И стали раздаваться в стороны перед 'плохо замаскированными' пустышками...

Чего и требовалось добиться: снова огонь в лица, в хари, в рожи... Причём, на этот раз горящий скипидар.

И пошли бы на хрен все сторонники 'рыцарской войны' — мне поручено защитить фланг армии, и я это сделаю любым возможным способом. Сделал. Сделал, что мог, а дальше пусть хоть в бою прикончат, хоть всеармейской обструкции предают...

И плевать мне на всех чистоплюев, извините за каламбур. Те, кто стояли в данный момент рядом со мной, смотрели на бегающие факелы и смешавшиеся ряды с большим удовольствием, и не стеснялись его выказывать. И, кстати, поняли, что в случае чего пощады не будет. Поэтому встанут насмерть, наглухо.

— Ваша работа, майор? — со спины приблизился сам Тучков. — Зло вы их. Но спасибо! От всего корпуса спасибо!

Обернувшись и узнав командира Третьего, (скорее догадавшись, чем узнав) я, разумеется, молча поклонился.

Николай Алексеевич был страшен. В смысле — великолепен. Кровь на лице, на мундире, рука на перевязи, глаза горят... Реально пышут яростью и светом. Честное слово, никогда такого не видел! Вообще лицо весёлое и злое...

— Играть атаку! — крикнул генерал слегка развернувшись назад.

Лихо! Тут бы в обороне отмахаться, а он: 'Атаку!'.

Хотя, может и правильно — если уж ударить, то сейчас, пока поляки в некотором состоянии офигевания...

И тут, как по заказу, донеслось 'А-а-а!' слева. Из леса. Ломанули из за деревьев ратники Московского ополченья.

Один из выживших французов описывал это так: '... высокий лес ожил и завыл бурею. Семь тысяч русских бород высыпало из засады. С шумным криком, с самодельными пиками, с домашними топорами они кидаются на неприятеля и рубят людей как дрова.'*

Из реальных воспоминаний офицера Винтурини.

Потери среди ратников, конечно, были три к одному, всё-таки мужик с топором или пикой несерьёзный противник для обученного пехотинца, но своё дело ополченцы сделали и внимание отвлекли, и ужас среди противника посеяли...

А тут и наши барабаны зарокотали, и пошла стена ощетинившейся штыками пехоты навстречу атакующим.

— А нас с вами опять не пускают, — ко мне подошёл расстроенный Горемыкин. — Приказано отвести людей на защиту батареи.

Ох уж мне эта гвардия! Только дай им со своими салями и тесаками на штыки броситься...

— Я так думаю, Григорий Калинович, что нам и возле пушек крови хватит. Всё только начинается. Отходить, так отходить. Кречетов!

— Здесь, ваше высокоблагородие! — подбежал Лёшка.

— Веди наших на курган, к орудиям. Вон, за моряками двигайте.

— А вы? — округлил глаза унтер.

— Я, следом. Иди, давай.

Кавалерии среди наступавших не наблюдалось, поэтому, во всяком случае пока, вполне можно было задержаться и пронаблюдать развитие событий с относительно небольшого расстояния.

В хорошую оптику стали уже вполне различимы даже медные кокарды в виде валторн на конфедератках вражеских солдат. Вольтижёры Герцогства Варшавского уже сомкнули ряды, и надвигались с мрачной решимостью. Небольшое численное превосходство у поляков имелось, но... Не может быть, чтобы они смогли опрокинуть наши великолепные полки. Не может! Не верю!!

Первыми шарахнули залпом финляндцы. Этот егерский полк шёл вперёд нехарактерным для данного рода пехоты сомкнутым строем, явно не собираясь 'рассыпаться', как предназначено стрелкам, тем, чьё главное оружие пуля, а не штык. А у них и не штык, на самом деле — к штуцеру 'пристёгивался' кортик, а не та трёхгранная смерть, которую использовала линейная пехота.

Сближение продолжалось. Пришла пора и для 'гладкоствола'. Ружья начала девятнадцатого века били шагов на триста, но прицельный огонь открывали, как правило, на дистанции не более двухсот, а то и поближе. Да и 'прицельным' его назвать нельзя: стреляли в строй, а не в конкретного человека.

Первыми остановились и жахнули выстрелами солдаты Понятовского... Ой как жутко находиться в боевой шеренге в данный момент. Увидел пороховой дым с противоположной стороны — стой и жди: тебе прилетит, или соседу. Если повезёт, вытрешь с лица кровь, которая брызнула из того, в кого попало, и, по команде, стрельнёшь в ответ сам. И будешь надеяться, что твоя пуля не уйдёт в божий свет как в копеечку...

Обмен залпами, и дальнейшее сближение. Ещё более смертоносный шквал огня, и снова навстречу...

И в штыки!

Изведал враг в тот день немало

Что значит русский бой удалый

Наш рукопашный бой...

Штыкового удара русских, если мне не изменяет память, не выдерживал никто и никогда. Наших солдат можно было уничтожать артиллерией, расстреливать из пулемётов, засыпать бомбами с воздуха... Били. Будем честными: достаточно часто били нас в сражениях. Но уж если сравнимыми силами в штыки — молитесь!

Никто не перешёл на бег, только ускорили шаг...

И ударили. Стена в стену.

Первые три шеренги с обеих сторон полегли практически полностью. Сшибка выглядела жуткой даже при наблюдении таковой издалека...

Накатывали следующие ряды как с нашей, так и с вражеской стороны.

— Пожалуй, нам пора на батарею, Вадим Фёдорович, — сказал Горемыкин, — толку от стояния здесь никакого.

— Согласен. Идёмте.

По дороге постоянно оглядывались, но разглядеть что-нибудь толком в той мясорубке не представлялось возможным.

Наши пушки продолжали палить поверх сражения, по вражескому арьергарду. Зарядов батарейцы не жалели...

А вот это любо! Из-за кургана показалась наша кавалерия: как литовские уланы и какие-то драгуны (харьковские, как выяснилось позже).

Будем надеяться, что не зря: что сабли, пики и палаши наших конников окажутся в нужное время в нужном месте. Ведь если всадники сразу атакуют расстроенную и бегущую пехоту — разгром последней обеспечен.

Помнится, читал, что во время знаменитого 'Брусиловского прорыва', наша пехота чуть не хором орала: 'Кавалерию!!!'. Но та отстаивалась в тылу и преследовать бегущих австрияков не могла. Ездовые артиллеристы садились верхом, и преследовали бегущих подданных Франца-Иосифа. И небезуспешно. А если бы в дело вступил тогда кавкорпус графа Келлера...

То точно: 'Шашки о шёлк кокоток вытерли бы в бульварах Вены...'.

Впрочем, это дела 'Давно грядущих дней', а сегодня следует от Наполеона отмахаться.

Напрямую к батарее, естественно, не пошли. Ну его на фиг: сверзится какая граната на полпути из за отсыревшего пороха, и получи свой дуриком прилетевший осколок от дружественного огня...