Надо было, конечно, сказать: ты многим рисковал, вытаскивая меня, и теперь поцанята из шкуры выпрыгнут, но тебя достанут. Потому что влез, куда не просили. Сразу, как пришел, так и влез. Нормальный бы парень сначала подумал десять раз, а потом бы послал и Поца, и семью к чертям собачьим, но не ты. Павлин и берсерк...

— Берсерк, — сказал вслух только последнее слово, повернулся к Киллеру, глянул ему в глаза. Сейчас они были нормальные, темно-зеленые, без вьюги и валькирий. А тогда, в переулке, было не видно.

— Ага, — Леон попытался улыбнуться в ответ, но улыбка вышла кривой и растерянной. — Погоди минутку, Дон, я сейчас...

Вернулся через пару минут, с вязаным толстым пледом. Набросил на плечи Дону, и сам укрылся, забравшись на диван с ногами.

— Так лучше, а? Теплее. А то холодно у меня. Иногда.

— Лучше. — Дон тоже завернулся в плед по самые уши и понял, что его в самом деле трясет. И тошнит. И страшно до одури, так, что хочется забиться под кровать, накрыться одеялом с головой и звать маму, тихо-тихо, чтобы мама пришла, а страшные твари, живущие в темноте, не услышали. — Ну и дерьмо этот Поц.

— Ага... Леон поерзал рядом и вдруг обнял Дона за плечи. — Надо теперь чаще ходить вдвоем. А по одному не ходить. А, Дон?

— Надо.

Привалившись к теплому Киллерову боку, Дон поморщился: если Поцу совсем снесло шифер, а ему совсем снесло шифер, то дело плохо. Кого-то обязательно застанут одного, невозможно же все время ходить толпой. А этот урод не соображает, что ему все равно придется отвечать за содеянное, и отвечать уже по-взрослому, в шестнадцать-то лет.

— Придется сказать Фильке. И Поцову брательнику. Он, конечно, тот еще двинутый вояка, но таскать Поцу передачи в тюрягу не захочет.

Киллер буркнул что-то угрюмо-согласное и снова замолчал, по-прежнему прижимаясь плечом. Странно уютно. И безопасно. Словно ни один в мире Поц не найдет сюда дороги, а если и найдет — то сильно о том пожалеет. Хорошее ощущение.

— Уютно, — пробормотал через минуту Киллер, словно подслушал Доновы мысли.

— Ты один, что ли, живешь? — разглядывая развешанные по стенам предметы, назвать это коллекцией или сувенирами не поворачивался язык, спросил Дон.

— Ага. — Киллер вздохнул и неожиданно разговорился: — Отец во Франции, мама в Москве. В прошлом году вышла замуж за одного урода, видеть его не хочу. Лучше уж как-нибудь один, от них подальше... отец устроил в эту школу, сказал, самое продвинутое образование в Европе...

— Устроил? — подтолкнул его к самому интересному Дон.

— Ну да. Он с Филькой знаком уже лет сто, она и взялась за мной присматривать. К себе в класс взяла. Пришлось только пройти тесты. Странные тесты для факультета культурологии... слушай, за каким лешим вам стрельба из арбалетов?

Дон фыркнул. Дурацкий вопрос!

— Стрелять надо уметь из всего, что стреляет. Хоть из пылесоса. А раньше где учился?

Киллер фыркнул ему в тон:

— А где попало. Шесть закрытых лицеев, до черта всяких репетиторов, секций и клубов. Вздохнуть некогда было. Зато гитаре меня учил мировой мужик! А арбалеты ваши мне даром не нужны, только пальцы портить.

— Не хочешь арбалет, освоишь рогатку. Дел-то. Твердохлебов не Твердолобов, он уважает прибабахи богемы. — Дон хмыкнул и потянулся потрогать резной моржовый бивень. От него пахло старой легендой, кровью и смертью. Почти по Пратчетту.

— Квартира отцовского друга, он на три года умотал в Южную Америку, как раз по вопросам коллекции, — Киллер обвел пальцем вырезанную на бивне фигурку оленя. — Он историк, доктор наук и почетный член трех Академий. Я, когда первый раз все это старье увидел, не понял, почему такая странная подборка. А это, оказывается, коллекция суеверий.

— Суеверий? — переспросил Дон.

Он как раз пытался понять, что делают рядом с бивнем пистоль века так шестнадцатого и тускло-серебряный неровный круг с гравировкой-свастикой и едва различимыми скандинавскими рунами. Видимо, для полноты сюра под кругом висело серебряное же распятие, грубо сделанное и потертое, а рядом с ним — целый набор рыболовных крючков, от костяных и медных до современных стальных.

— Не действующих, — объяснил Леон. Покосился на Дона. — Ну, всякие талисманы и... вот, видишь вон ту сеть? Это из Испании, для охоты на оборотней.

— Эти линялые ленточки, что ли? — Дон засмеялся, представив, как матерый волчара стряхивает с ушей синюю холщовую лапшу.

Леон тоже рассмеялся и кивнул.

— Ну да. У них было такое поверье, что синий цвет лишает оборотня силы. Понимаешь теперь, про не действующие суеверия?

Через пару чашек кофе Леон рассказал, как этим гарпуном веке так в пятнадцатом пытались убить морского льва, случайно заплывшего к фьордам, потому что его приняли за морского демона. Потом рассказал истории гравированного круга и бивня. Рассказчиком он был хорошим. Янке, конечно, уступал — но ей все уступают, зато рассказ пересыпал шуточками, то добродушными, то откровенно издевательскими, и получалось живо, легко и весело. Под эти истории, шуточки и кофе они согрелись, и противная дрожь в руках тоже отпустила, а потом Дон сообразил, что Киллер давно молчит, глядит в аквариум и задумчиво улыбается, а он сам — рисует его ручкой на тетрадной картонной обложке, почему-то с ледорубом в руке...

— Э... разве я такой страшный? — по-детски обиженно спросил Киллер, заглянувший через плечо. — И эта хрень зачем?..

— Не хрень, а ледоруб... ну, помнишь — таким Троцкого убили. Настоящий охотник на вампиров!

Дон положил последний штрих и отодвинул портрет. Киллер вышел бессовестно красивым, мрачным и опасным, хоть сейчас на афишу в роли какого-нибудь Ван-Хельсинга. И ледоруб очень в тему.

Хотя, судя по недоуменной физиономии Киллера, аналогии между ледорубом и охотником на вампиров он не понял. Вот же павлин французский, у Дона в конспектах по истории Школы все это есть!

— Так причем тут ледоруб-то?

Киллер осторожно обвел пальцем свой же силуэт на картонке. Было в этом жесте что-то такое... восхищенное, пожалуй. Иначе с чего бы так Дону вдруг стало так приятно?

— При упырях-коммунистах...

На лице Киллера отразилось такое недоумение, что Дон чуть не засмеялся. Небось, вообразил, что ВШ N13 — это замаскированный Хогвартс? А осиновые палки волшебные? Ага, три раза. Не будет тебе диплома Великого Мага, а будет — обыкновенного культуролога. Ну, не совсем обыкновенного, но это уже детали.

— Ладно, не смотри так, расскажу, — хмыкнул Дон. — А ты мясо в духовку сунь, ага? А то я уже сырое готов жевать.

Киллер взялся за мясо, едва не забытое в рюкзаке, а Дон — за лекцию. Ну, не совсем лекцию, конечно. На самом деле история ВШ N13 больше походила на фантастически-детективный роман. Хоть фильм снимай.

Об основателе Школы, Александре Меньшикове, Дон рассказывать не стал — времена Петра Великого и его самого не слишком интересовали. А вот про то, как Школу в первый и единственный раз попытались закрыть, поведал. В двадцать втором году, по личному распоряжению Троцкого — как рассадник контрреволюции. Ибо ни к чему простому советскому человеку изучать мировую культуру и прочую буржуазную ересь.

Поглядел на непонимающее лицо Киллера (причем тут это? не из-за школы же его убили!), хмыкнул и добавил, что убийца был сыном выпускницы школы. Так-то! Теперь тот ледоруб хранится в школьном музее, Дон его сколько раз видел! А рукоять у него осиновая. У чего-у чего, у ледоруба! Думаешь, зря Твердохлебов нас учит осинобитию?

— Оси-иновая, — простонал Киллер, дослушав. — Главный агент НКВД, доктор Ван Хельсинг против главного вампира России Льва Троцкого! Уже завтра, во всех кинотеатрах страны!

Дон сердито фыркнул и пририсовал Киллеру на картонке развевающийся плащ.

— Не знаю, как называется эта нечисть, но что покруче Живоданского оборотня — ежу понятно. Ты вообще представляешь, сколько людей он уморил? Графу Дракуле и не снилось.

— Все они там хороши были, — буркнул Киллер, почти перестав ржать. — Что, серьезно, осиновая? И лезвие серебряное?..

— Серьезно. Ты сходи, сходи в школьный музей. — Дон сунул ему в руки рисованную на картонке афишу: "Впервые на экране! Леон Ван Киллер — победитель Мракобеса!" — Звезда Голливуда.

Киллер показательно утер слезу умиления и прижал афишу к груди.

— Я подарю тебе моего десятого Оскара, друг! — и снова заржал, совершенно неприлично.

Дон — следом. Думать о серьезном не хотелось, да вообще думать не хотелось.

А Киллер, отсмеявшись, снял со стены и с гордо-заговорщицким видом подал Дону тяжеленькое трехрядное ожерелье из пуль.

— Такого в вашем музее нет. Стопудово. Смотри, вот тут гравировка, крест и буквы...

Пули скреплялись джутовой веревкой. И, судя по виду и весу, были серебряными. Перебирая пули и показывая Дону особо выдающиеся, Киллер рассказывал, что вот эту, по легенде, вытащили из шкуры Жеводанского людоеда, а вот эта — смотри, интересная чеканка, правда? — испанская, от ведьм. Дон соглашался, что чеканка интересная, а потом они душевно ржали дуэтом, представляя озадаченное лицо охотника, на которого выходит оборотень в ожерелье из серебряных пуль, и спрашивает, почему ленточка на шляпе не синяя, что, не уважаешь?

К этому моменту из духовки уже отчаянно пахло жареным мясом, а еще две бутылки чешского дожидались в холодильнике. Надо было срочно освобождать им место в организме, и Дон, пока Киллер тыкал мясо вилкой, пошел искать заветную дверцу.

Она нашлась в маленьком холле, совсем рядом со входной дверью, правда, почему-то была замаскирована под обычную стенную панель. Конечно, насчет обычной Дон малость того, преувеличил. Хоть они с матерью и не считали копейки, но отделывать коридор натуральным резным деревом себе позволить не могли. А тут... Вся квартира, хоть и небольшая, была сделана, прямо скажем, офигительно. Все натуральное, начиная с теплого каменного пола и заканчивая кожаной обивкой дивана. Даже занавески, похожие на морские водоросли, и те были сделаны из волокна вроде пальмового.

Поискав рядом с дверью выключатель, Дон его не нашел, и решил, что здесь все совсем круто: свет зажигается, когда входишь. Умный дом. Так что он толкнул дверку, вошел, — на свою беду, продолжая разглядывать витраж над дверью в студию, — и чуть не покатился кувырком вниз по лестнице. Едва успел схватиться за что-то металлическое, выступающее...

— Ты чего, Дон? — на порог выскочил Киллер, глянул на ругающегося Дона и заржал. Гнусно, перегибаясь пополам и тыча в него пальцем.

Дон тоже заржал. Тоже гнусно, сгибаясь от избытка ржания и тыча пальцем уже в Киллера, немыслимо смешного в завязанном на поясе кухонном полотенце, как в фартуке.

Оторжавшись, Киллер объяснил, что это не та дверь. Планировка дурацкая, такая только в Питере и бывает. Туалет с ванной примыкают к спальне, а это — ход в подвал, старый ход, потайной, смотри как сделан! И повел Дона вниз по винтовой лестнице, впрямь старой, каменной. По дороге продолжал объяснять, что квартира прямо над магазином, второй же этаж, поэтому лестница такая длинная. Похоже, подвал тоже не прямо под магазином, а еще ниже, под первым подвалом. Папин друг тут хранит всякую ерунду, у него до черта ерунды, и еще вино, там стеллажи такие, винные, как в Лиможском замке.

На замке Киллер запнулся, словно был в чем-то не уверен.

Надо бы расспросить подробнее, подумал Дон, но потом. Сейчас они уже спустились в подвал, темный, холодный и сырой, как и положено порядочным подвалам. И откуда-то слышался плеск воды.

— Свет здесь, слева, — сказал Киллер, и зажег лампочку. Древнюю сорокаваттную лампочку на шнуре, без абажура. — Ничего интересного, если не открывать коробки.

Коробок было много, целые штабеля. Упакованные в брезент и пленку, заклеенные и завязанные веревками, кое-какие с почтовыми штемпелями и наклейками, разного размера и формы, эти коробки громоздились у правой стены. А у левой в самом деле был винный стеллаж с пыльными бутылками. Дон удивился. Вино же нельзя хранить в сырости, оно портится. Правда, куда больше, чем винные стеллажи, его удивил колодец прямо посереди подвала. Круглый, из плотно подогнанных каменных блоков, причем камни были разные, и гранит, и бут, и куски базальта, и песчаник, даже желтый крымский ракушечник. Никакой крышки у колодца не было, так что Дон туда заглянул.

На дне плескалась вода. Черная, маслянисто-блестящая. А по стенке колодца — такой же пестро-каменной — спускалась ржавая металлическая лестница. Судя по вытертой, почти блестящей середине перекладин, ей пользовались, и довольно регулярно.

— Понятия не имею, — снова ответил Киллер на невысказанный вопрос. — Про колодец ни отец, ни мсье Бри ничего не говорили. Я туда не лазил, не полезу...

— ...и мне не советуешь, — закончил за него Дон и выпрямился. — Нет уж. К водяным в гости меня не тянет. Там холодно и мокро!

Кивнув, Киллер пошарил по стеллажу и вынул оттуда пыльную бутыль с пожелтевшей этикеткой. Посмотрел ее на просвет, еще раз кивнул и пошел наверх, оставив Дону почетную обязанность тушить свет.

Вино оказалось красным, терпко-сладковатым и дивно вкусным. А мясо из духовки так вообще мечта поэта. А Киллер еще и рассказал пару баек про этого самого доктора-историка, и Дон — про господ художников. И когда половина мяса была героически спрятана в холодильник до завтра, а вино выпито, на часах — напольных, с гирями и мелодичным боем, — откуда-то взялась половина первого. Зато плед был теплым и мягким, влетающий в открытое окно ветер неожиданно пах свежестью и рекой вместо городского смога, а Киллер под боком сопел сонно и уютно.

Прям не Леон, а Матильда, подумал Дон, подтянул под голову еще одну подушку и тоже уснул.

Еще одно отступление, почти лирическое

Темно.

Тихо.

Только где-то очень далеко капает вода: кап. Кап. Кап. Чуть реже и чуть тише, чем стучит сердце.

Стены теряются в темноте и кажется, что никаких стен здесь нет вовсе. И света нет и не будет. Никогда.

То есть это так кажется, а на самом-то деле утро наступит, наверняка, только надо его дождаться, совсем немного дождаться... Сколько времени? Сколько я тут? Два часа? Или три? А может, уже неделю?..

Или — год?

Или там, вовне, нет ничего, а я всегда был тут, всю жизнь брожу этих банок, бутылок, витрин...

Угол. Кажется, угол. Кажется, стеклянный. Холодный. Влажный. Поблескивает.

Наверняка стекло, просто стекло, совсем не страшное, обычное стекло!..

И на самом деле здесь вовсе не страшно. Главное — не смотреть по сторонам. И перед собой не смотреть, пусть даже темно и ничего не видно. Ничего — и никого, потому что тут и нет никого!..

А вот под ноги можно. Под ногами пол, просто пол. Я помню: узорчатый, такие на нем разводы и прожилочки. Каменный пол. Наверняка каменный, холодит ноги, чувствуется даже сквозь кроссовки. А был бы деревянный — было б тепло. И тогда бы он скрипел. А этот — не скрипит. Совсем. Только немножко шуршит, если задеть подошвой, вот так: