— Что ж вы делаете, окаянные?!
По спине струилась тёплая и густая, липкая влага, а в нос бил запах... Родной, знакомый, который Дарёна не раз вдыхала, когда они с Цветанкой лежали под одеялом из волчьих шкур...
— Дарёнка! Дарёнушка! — причитала мать, защитно обхватив обеих девушек руками, точно раскрытыми крыльями. — Не стреляйте больше, Цветанка не враг! Без неё мы не добрались бы сюда!
Чернота застилала взгляд. Под лопаткой засел коготь птицы-смерти, а лес вокруг бормотал тысячей скрипучих, ласковых голосов. До сей поры невидимые и неслышные лесные духи, полупрозрачные и скользящие, вышли из тени, приветствуя Дарёну в своём чудесном мире, звали к себе — бродить среди деревьев, смотреть на звёзды, прыгать по веткам да собираться на полянах в хороводы под луной. Самих существ было почти невозможно разглядеть среди леса, только круглые совиные глаза пялились на девушку отовсюду.
— Кто там такой меткий без приказа, Маруша вас раздери?! — прокатился свежим, холодным ветром голос Лесияры.
*
Это был уже не сон: настоящая, живая Ждана смотрела на княгиню снизу вверх полными боли тёмными глазами. Вопросительно, гневно, негодующе: почему не защитила, допустила такое?.. А Лесияре было и нечем оправдаться: стрелявшая дружинница лишь выполняла давнее негласное предписание — едва завидев любого Марушиного пса, бить его без раздумий, пощады и промаха.
Оборотень, совсем юная девчонка в мужской одежде, по-мальчишески плоская и поджарая, яростно подрагивала верхней губой, скаля клыки. Жёлтый огонь в округлившихся глазах выражал пока ещё не Марушину холодную волю, а её собственную, тёплую и живую страсть. Видно, Марушиным псом она стала недавно, и в ней пока ещё оставалось много человеческого; её вполне можно было принять за паренька, если бы не лицо, отличавшееся всё-таки девичьей пригожестью. Стоя на коленях, она поддерживала повисшую на ней Дарёну, из спины которой торчала стрела, пронзившая новенькую шубку.
Следом за Жданой из повозки выскочили трое мальчиков: двое старших — русоволосые и голубоглазые, а младшенький — тёмный, похожий на мать. Заслонив девушку-оборотня со спины, они сбились в кучку.
— Не убивайте Зайца! Она хорошая, — осмелился простуженным голосом крикнуть один из них — судя по всему, средний.
— Горлинка моя... — раздалось вдруг надломленно.
Это из повозки с трудом выбралась Млада, сама на себя не похожая — бледная, с чёрными тенями под глазами и сухими бескровными губами. Не пройдя и двух шагов, она осела наземь, так и не дотянувшись до Дарёны. Ран у неё, похоже, не было, а вот отравление хмарью — налицо.
Оставив все вопросы на потом, княгиня сокрушённо склонилась над подстреленной девушкой. С таких же серых, как и у Млады, губ срывалось поверхностное, чуть слышное дыхание, ресницы трепетали, приоткрывая белки закатившихся глаз. Угораздило же её рвануться навстречу девчонке-оборотню... Должно быть, они знали друг друга. Заяц... Нелепая кличка, учитывая волчью сущность.
— Дайте её мне, — властно, но мягко проговорила Лесияра, опускаясь на колено и протягивая руки к Дарёне, чтобы поднять её. — Она жива, её можно исцелить, хоть и трудно поддаются лечению раны от белогорского оружия... Но я сделаю всё, что смогу — с помощью Лалады, конечно.
Цветанка-Заяц ощерилась было, но мать Дарёны мягко осадила её, опустив руку на её плечо, и девушка сдержалась, лишь прикусив пухленькую нижнюю губу и затравленно стреляя вокруг мрачным взглядом: оцепление из воинов с луками усмирило её пыл.
— Государыня, как же так? — дрожащим от близких слёз голосом проронила Ждана.
Нежность тронула сердце Лесияры. Всё та же... Почти не изменилась, только в глазах стало больше печали. Но всё это — потом, а сейчас — Дарёнка.
— Всё будет хорошо, — ласково заверила княгиня Ждану. И воскликнула твёрдо и властно: — Радимира! Нашу гостью с детьми проводи в зимовье, Младу — тоже. Что касается этой... хм... Зайца. Никому не стрелять, но и не спускать глаз с девчонки! К ней у меня будет несколько вопросов. Задержать её и ждать моих приказов.
— Слушаю, государыня, — отозвалась начальница пограничной дружины, вооружённая как луком, так и мечом.
— Млада, — обратилась княгиня к синеглазой женщине-кошке, пребывавшей на грани забытья. — Вижу, ты здорово хлебнула хмари. Отвару яснень-травы стоять ещё пять дней, но у нас припасена вода из Тиши. Пей её пока, должно полегчать.
У той еле хватило сил, чтобы чуть слышно пробормотать в ответ:
— Благодарю, государыня...
Кивнув одной из стражниц, Златооке, чтоб та передала слугам распоряжение насчёт воды, Лесияра осторожно подняла Дарёну на руки, ещё раз улыбнулась полным тревоги и боли глазам Жданы и представила себе Лаладину пещеру.
— Дымка, Остроглазка — за мной, — приказала она двум стражницам. — Остальным — ждать здесь.
Шаг — и она очутилась под сверкающими сводами, озарёнными золотистым светом из невидимого источника. Свет этот, ласковый, как тягучий летний мёд, наполнял пещеру густым теплом, которое так и побуждало раздеться и подставить нагое тело его ласке. Посреди пещеры стоял алтарь из плоской каменной глыбы, а из стены бил горячий родник, наполняя водой округлую выемку в полу, заботливо обложенную камнями одинакового размера. Дальше из выемки поток низвергался в расселину.
Стражницы встали у входа. Усадив Дарёну на край алтаря, Лесияра отломила древко стрелы, а наконечник пока вытаскивать опасалась — ещё кровь хлынет, да так, что не остановишь. Осторожно поддерживая бесчувственно обмякшее тело, она освободила девушку от шубки, потом уложила лицом вниз и вспорола кинжалом пропитанную кровью одежду вокруг торчащего обломка стрелы. Чья рука ковала наконечник, та лучше всего и излечивала уязвлённую им плоть, да только пока не извлечёшь его, не узнаешь, кто мастер. Пока Лесияра могла лишь обезвредить действие оружейной волшбы, заложенной в наконечнике.
— Ничего, дитя моё, потерпи, сейчас мы всё исправим, — прошептала княгиня.
Нежная жалость колола её сердце с одной стороны, а с другой его грызла вина за случившееся: перед мысленным взглядом стояли большие глаза Жданы, полные полынно-горького упрёка. Выстрел сделала дружинница Радимиры, но ответственность Лесияра всё равно возлагала на себя. Однако как она могла предвидеть то, что Дарёна кинется заслонять собой девчонку-оборотня?
Вымыв руки в тёплой воде подземной реки, Лесияра светом Лалады разрушала убийственную волшбу, вытягивала её скользкие, переливающиеся красными сполохами нити из тела девушки, как дождевых червей, и отбрасывала в сторону. Ловить она успевала не всех «червяков»: какие-то увёртывались от пальцев и уходили вглубь раны. От золотого сияния, наполнявшего пещеру, ей стало жарко, и она скинула с плеч зимний плащ, попутно утерев рукавом взмокший лоб. Когда последний доступный «червь» был извлечён, Лесияра плеснула на рану воды из ключа, потом крепко ухватилась за обломок древка и, осторожно расшатывая стрелу, начала тянуть. Наконечник был без зазубрин и довольно скоро поддался. Как Лесияра и опасалась, кровь тут же потекла ручьями; пришлось зажимать рану рукой и долгое время направлять в неё самый сильный поток света Лалады, какой княгиня только могла через себя пропустить. Это было всё равно что удерживать в руках всю мощь порожистой горной реки, сосредоточенную в нешироком рукаве, который тянулся из ослепительного источника силы через душу правительницы Белых гор. Едва не валясь с ног, Лесияра прижигала этой силой кровоточащие сосуды.
Липкие от крови пальцы княгини устало погрузились в расслабляюще-тёплую воду, ополаскивая наконечник. И вот он, мокрый, заблестел в золотистом сиянии, явив взору Лесияры маленькое клеймо мастерицы, на котором с трудом читались мелкие буквы: «Коваль Тверд...» Твердяна, без сомнения!
Слабый стон девушки заставил Лесияру вскинуть и повернуть голову в сторону алтаря. Лёжа на животе, Дарёна смотрела мутным, потусторонним взглядом на княгиню, а её губы шевелились, пытаясь что-то произнести. Подойдя и склонившись, Лесияра поцеловала их.
— Прости, девочка... Это моя вина, я не углядела, не уберегла тебя...
— Цве... — прошелестели губы Дарёны. — Цветанка...
— Жива твоя Цветанка, — успокоила её княгиня. — Только у меня есть новость получше: твоя избранница Млада вернулась. Скоро она тебя обнимет, и всё будет хорошо.
Глаза девушки устало закрылись. Лесияра обеспокоенно склонила ухо и уловила дыхание. С облегчением выпрямившись, сказала гридинкам:
— Стерегите её, а я за Твердяной.
Той, конечно, дома не оказалось: по словам Крылинки, она даже ночевать не приходила — всё работала, а вместе с ней трудились над княжеским заказом и Горана с Огнеславой. Вежливо отказавшись от хлебосольного гостеприимства, княгиня поспешила к кузне. На стук открылось окошечко в высоких воротах, и на Лесияру вопросительно уставились суровые глаза с опалёнными бровями и ресницами.
— Огунь вам в помощь, искусницы! — стараясь перекрыть доносившийся изнутри гул, крикнула правительница женщин-кошек. — Позовите мне Твердяну! Передайте, что княгиня Лесияра просит помощи — Дарёнка ранена!
— Передам сейчас же, государыня, — отозвались за окошком. — Изволь обождать.
Утро уже разгорелось, розовые облака висели в синем небе, бросая янтарный отсвет на стволы сосен и румяня снежные шапки гор. Калитка между тем отворилась, и в проёме показалась Твердяна — как всегда, раздетая по пояс, в длинном кожаном фартуке и блестящей от пота головой.
— Рудица, брось-ка сюда мою одёжу! — крикнула она кому-то, обернувшись. Потом, шагнув за калитку и почтительно обратив чумазое лицо к княгине, спросила с поклоном: — Что стряслось, госпожа моя?
Поймав брошенную рубашку, кафтан и шапку, она оделась, а Лесияра в двух словах рассказала о случившемся и попросила:
— Пойдём, Твердяна, помоги мне. Клеймо твоё, а значит, и рана лучше всего исцелится от твоей руки. Кровь я остановила, большую часть волшбы обезвредила, а ты заверши врачевание.
Твердяна нахмурилась, поднеся к глазам наконечник, извлечённый из раны Дарёны.
— В самом деле, моя работа... Что ж, значит, мне и лечить. Идём.
*
«Всё будет хорошо», — тепло шуршал в ушах Жданы отзвук голоса Лесияры. Если глаза цвета вечернего неба обещали это, значит, так и должно было случиться.
— Прости, что так вышло, — подошла к ней тем временем Радимира. — Никто не ожидал, что она вот так рванётся... Ничего, государыня её спасёт, для неё это пустяковое дело. А теперь посторонись, отойди от оборотня... Мы должны взять её под стражу.
Ждана прямо, с вызовом посмотрела в её серые глаза и заслонила Цветанку плечом. По её знаку сыновья также плотнее обступили девушку, своими телами закрывая её от кошек-дружинниц. Мал, держа за руку Яра, ободряюще улыбнулся малышу — мол, так надо, а у самого из груди то и дело вырывался сухой, надрывно-лающий кашель.
— Никуда вы её не уведёте, — твёрдо заявила Ждана. — Цветанка пришла с миром, ей нужно только увидеться с Дарёной и перемолвиться парой слов. Никакой стражи. Она пойдёт с нами в зимовье... или куда вы там собрались нас проводить. Я пообещала ей, что она поговорит с Дарёнкой, и слово я сдержу, не будь я княгиня Воронецкая.
— Мы подчиняемся только приказам нашей княгини, госпожа, — подчёркнуто учтиво, но непреклонно ответила сероглазая начальница пограничной дружины. — А ты здесь лишь гостья.
— Значит, по закону гостеприимства желания гостей нужно исполнять, — возразила Ждана, не двигаясь с места.
— Да, если они не идут вразрез с волей хозяйки, — рассудительно заметила Радимира. — Млада! — обратилась она к синеглазой женщине-кошке. — Как вышло, что с вами прибыл Марушин пёс, и почему ты пропустила его через нашу границу? Доложи-ка, если ты в силах.
Млада уже стояла на ногах, поддерживаемая одной из дружинниц, но её налитые тяжестью веки то и дело измученно закрывались, а сухие губы будто склеились накрепко. Ни о каком докладе сейчас и речи быть не могло, а потому Ждана ответила за неё, вкратце рассказав историю своего путешествия.
— Вся ответственность за это — на мне, — заключила она. — Младу одолела хмарь, она даже не почувствовала запаха Цветанки, когда та тайком вернулась в повозку и спряталась в ларе под сиденьем. А когда Цветанка вынуждена была снова стать возницей, Млада уже не могла даже мгновенно переноситься, чтоб предупредить вас — так она была плоха. Я уверяю, что она сделала всё, чтобы Цветанка не попала в Белые горы, но я немного схитрила... Поэтому спрашивайте с меня, а не с Млады. И хватит уже допроса, Радимира! Ты же видишь, как ей до сих пор худо! Пусть ей позволят прилечь и дадут что-то от хмари!
— Как только ты отойдёшь от Марушиного пса и дашь нам взять его под стражу, будет вам всем и постель, и еда, и баня, и очищение от хмари, — ответила Радимира с ноткой нетерпения. — Всё уже давно готово, дожидается вас в зимовье, и чем меньше сейчас будет упрямства с твоей стороны, тем скорее вы разместитесь на отдых. У княгини к девчонке есть вопросы, поэтому убивать мы её не станем, если ты этого боишься. Пальцем не тронем. Даю слово.
— Она ничего не знает, — быстро сказала Ждана. — Марушиным псом она стала совсем недавно, к стае не примкнула и никаких сведений сообщить не может. Млада её уже допрашивала.
— А мы её ещё раз допросим, — многозначительно двинула бровью Радимира. — По-другому. Может, и выяснится что-нибудь. — Взгляд её вдруг потеплел от лучиков улыбки в уголках глаз: — Помню я тебя, княгиня... Как ты ещё девчонкой в свисток дунула, подняв ложную тревогу.
Воспоминание юности солнечным зайчиком коснулось сердца Жданы, губы невольно дрогнули, но она сдержала улыбку. Встряхнув головой и решительно вскинув руку, она отрезала:
— Довольно! Я не сдвинусь с места. Коли тебе так надо взять под стражу Цветанку, можешь брать вместе с нею и нас. По-иному не будет. Я всё сказала. И отпусти наконец Младу, не мучь.
Ждана оглянулась, почувствовав лёгкое головокружение. Лес тихонько зашептал ей в уши что-то загадочное, звеня хвоей, а Млада только устало покачала головой, в изнеможении поникнув на плечо дружинницы. Её бледность пугала, и то, что она вообще как-то держалась на ногах, казалось чудом. Поворачиваясь обратно к Радимире, Ждана пошатнулась: голову обнесло сосновым звоном, по телу пробежал сперва жар, а потом накрыла волна прохладного онемения.
— Тихонько! Осторожно... — Её поймали неумолимо сильные руки Радимиры.
