— Эта щель открыта не всегда?
— Нет. Она открывается лишь во время той Божественной Ночи, которая повторяется через каждые сто пятьдесят лет. Той, которую называют Ночь Камы. В эти периоды бледная луна подходит очень близко к солнцу и Танхару, становится сильнее, чем обычно, и ей удаётся проделать временную щель. Она стремится в прошлое. Кама охотится за молодым Эйрином. Ей нужна энергия того, молодого, солнца.
— Она надеется сделать тонкие тела для каменного царства? Значит, в то время, когда дверь в прошлое открыта, там тоже ночь?
— Да. Причём ещё более долгая, чем наша Божественная Ночь. В те времена светила двигались не так, как сейчас. Вернее, из светил были только солнце да ещё далёкая от него ангама, которая потом оделась в марр и получила имя Танхар, а тогдашняя Эрса... Эрса I — назовём её так — представляла собой большое небесное тело, из которого позже возникли наша Эрса, Санта и Кама. Каждые сто пятьдесят лет Кама приоткрывает дверь в ту древнюю ночь и полтора тигма ходит по границе двух времён. И светит нам запредельным светом. Ладно, если бы всё оставалось так и было неизменно. Но щель растёт. С каждым циклом Кама всё сильнее и сильнее. А то, молодое, солнце всё ближе и ближе. Последний раз в конце Ночи Камы на небе была светлая полоска... Ну, не светлая, а немножно посветлее, чем остальное небо...
— Значит, там ночь заканчивается?
— Да, заканчивается. Солнце с каждым разом всё ближе и ближе. Кама каждый раз вклинивается в одно и то же время и задерживается там всё дольше и дольше. Щель появилась несколько тысяч лет назад. Сначала она держалась один день. Через сто пятьдесят лет — уже два дня. Теперь более полутора тигмов. Эрса I, наша древняя ангама, постепенно отходит в сторону, открывая юного Эйрина. Кама каждый раз получает всё больше и больше его света. И его творческой энергии. Последний раз, сто сорок семь лет назад, она получила её уже достаточно, чтобы начать свои опыты.
— Санты! — воскликнула девочка. — И сурсы, и варканы...
— Совершенно верно, — мрачно кивнула Айданга. — Начинать лучше с малого. И она начала неплохо. Ей уже удалось создать тонкие тела для цветов... Ты же видела каменные санты?
— И даже привезла с собой. Несколько небольших. Но ни сурс, ни варканов мы не видели.
— Они удались хуже. Каменные насекомые оказались нежизнеспособными. Вернее, они прожили совсем недолго. Каменные цветы и жуки появились на западе, в каменном царстве Маррона и около него. Во владениях Маррона Кама тоже хозяйка, и неслучайно первые её творения появились именно там.
— Эти странные фигуры, каменные великаны в пустыне за Улламарной, — тоже работа Камы?
— Разумеется. Она пока не сумела сделать тонкие тела для тех, чьи образы хранятся в её аллюгине, но уже начала лепить кое-какие формы. Марр в её составе тоже активизировалось под действием молодого солнца, а ведь марр влияет на жёсткие структуры. Поэтому в течение последней Ночи Камы некоторые горы изменили форму, обрели смутные очертания людей, животных, растений. Кама пыталась сделать для них тонкие тела. Пока безуспешно. Но в следующий раз она может довести задуманное до конца.
— Но почему некоторые фигуры повторяются? — спросила Гинта. — Например, мальчик на рыбе, то есть на водяном звере...
— Кама чувствительна ко всему, что происходит в нашем мире. Особенно, когда творится зло и когда оно охватывает целое общество, страну... А того, кто творит зло, всегда мучает совесть... Или какая-нибудь навязчивая идея, образ. Этот образ кому-то не даёт покоя. Чья-то больная совесть посылает свои импульсы Каме. Вернее, она сама их ловит и отражает. И посылает обратно, сюда. Богиня уже над нами. Сейчас я тебе кое-что покажу.
Айданга ушла. Вскоре Гинта услышала над головой звук отодвигаемой плиты, и круглое озеро замерцало нежным серебристым светом. Теперь оно напоминало аллюгиновое зеркало... Да это собственно и было жидкое аллюгиновое зеркало.
— Покажу, сколько смогу, — сказала Айданга, вернувшись в пещеру. — Сегодня хорошая ночь. Но я никогда заранее не знаю, что на неё найдёт. Она даже мне говорит не всё. Помолись Трёхликой, девочка. Я уже сказала ей, что ты служишь водяным богам. Она с ними в ладу.
Инкарна долго читала заклинания, потом замолчала, пристально глядя на воду. Озеро вспыхнуло ярким голубым пламенем. Оно разгоралось всё сильнее и сильнее, заполняя пещеру зловещим, призрачным светом. Озеро пульсировало, в нём что-то шевелилось, словно со дна, из какой-то неведомой глубины поднималось чудовище. На мгновение Гинтой овладел ужас, но она не подала виду. И вздохнула с облегчением, когда вокруг снова воцарился полумрак. Казалось, озеро поглотило, сконцентрировало в себе весь свет.
— Подойди ближе и смотри, — велела инкарна.
Гинта видела зыбкую, мерцающую муть, в которой копошилось множество образов — красивых и уродливых, порой просто ужасных. Они рвались из клокочущей стихии и тянулись к свету. Перед ней проплывали прекрасные лики с глазами, похожими на солнечные озёра, стройные, гибкие фигуры... Одни скользили вверх, другие падали в бездну или кружили над ней, цепляясь за пролетающие чёрные тени. Огромные волны, вздыбившись, принимали очертания каких-то существ. Одни обретали форму, другие снова растворялись в бушующей стихии. Гинта видела, как тонкие тела, соединяясь с материей, лепили из неё людей и зверей... До чего ужасны были первые звери, а первые люди так велики и неуклюжи. Странные полурастения-полуживотные пожирали друг друга, разрастаясь и меняя очертания. Какая-то жуткая тварь, отдалённо похожая на человека, в остервенении ломала каменные цветы, а они всё росли и росли, превращаясь в сверкающие горы. Земля ходила ходуном, из глубоких трещин выплёскивалась не то вода, не то лава. И тут же застывала, образуя причудливые фигуры. Потом снова всё ломалось, падало, крушилось. Перед глазами Гинты промелькнули картины множества катастроф. Порой ей хотелось зажмуриться от страха. Ей казалось, что этот хаос сейчас выплеснется наружу и поглотит её, растворит в себе... Но она смотрела, не отводя глаз, только время от времени стискивая пальцы и судорожно переводя дыхание.
Сотворение мира... Она увидела немного. Совсем чуть-чуть, но мало кому довелось увидеть хотя бы это. Закончился хаос форм, земные твари обрели привычный глазу облик. На зеркальной глади возникали древние горорда. Кое-что показалось Гинте знакомым. В ней опять проснулась память Диннувира. Иногда она просила Айдангу задержать видение, чтобы получше рассмотреть какую-нибудь надпись на стене, башне или арке ворот. Инкарна делала всё, что могла. Она уже изрядно устала. По её бледному лицу струился пот. Кама давала в основном масштабные картины, и многие детали просто ускользали. Айданга невероятным усилием воли заставляла её приблизить какую-либо фигуру, лицо или надпись.
Гинте очень понравилась одна странная местность. Озёра и замки. В воде отражались облака. Изящные светлые строения как будто плыли — не то по воде, не то по небу. А огромный белый замок возносился вверх, словно взмахнувшая крыльями птица. Замок приблизился, и на мгновение Гинте почудилось, что она в нём. В одном из его внутренних двориков. Она увидела облицованный плитами бассейн, в середине которого красовалась статуя — мальчик верхом на водяном звере... Картина исчезла, и тут же вместо неё появилась другая. Тот же замок на озере... Вот только озеро было какое-то не такое. Почему оно красное? Гинта невольно вздрогнула, увидев, как кровавая волна вдребезги разбилась о белую стену. Потом мелькнуло чьё-то лицо. Узкое, трагически-прекрасное. В огромных глазах — отчаяние, ужас, боль. Бледные губы приоткрыты в смертельном стоне или крике... И Гинта услышала этот крик...
Она сидела на полу, Айданга пыталась влить ей в рот какое-то снадобье.
— Он звал, а я не пришла... — Гинту трясло, зубы звонко стучали о глиняный край чаши. — Он кричал...
— Это ты кричала. Кама — хранилище картин и образов, но не звуков.
— Но он тоже кричал.
— Это было давно. Успокойся, дитя.
— Я не успокоюсь, пока не найду его. И не спасу.
— Кого?
— Не знаю... Человек он или бог, но я должна найти его.
— Найти его нетрудно, — усмехнулась Айданга. — Разве чёрный тиумид не сказал тебе, что сейчас все дороги ведут в Эриндорн? Больше я ничего не могу тебе показать. Я устала, а богиня отвернулась... Я давно заметила: она очень неохотно открывает картины недавнего прошлого, а кое-что так просто прячет. И кое-кого.
— Потому что боится?
— Да. Но я ещё толком не объяснила, чего следует бояться нам. Ты успокоилась?
— Вполне. Я, кажется, понимаю. Каме уже удалось сделать тонкие тела для некоторых малых форм, и следующая её попытка может оказаться ещё более успешной. Кстати... А почему настоящие санты, сурсы и варканы исчезли совсем?
— Видишь ли, нао состоит из трёх элементов. Это аллюгин, отражённый луной свет плотного огня и божественное анх, вернее, его частица. То небольшое количество древнего аллюгина, которое необходимо для создания тонких тел, находится в наоме. Оно рассеяно в пространстве, окружающем Эрсу. В нём есть образцы всего, что живёт, растёт и может ещё родиться и вырасти на Эрсе. Всё сущее или проявлено в материи, или находится как бы в запасе. И то, и другое существует в определённом количестве. У Нумарга всё рассчитано. Сколько есть образцов, столько и может появиться живых существ. Санта соединяет эти образцы с тонким огнём, и получается нао. Только соединившись с тонким огнём, образ принимает окончательный вид. Кама, воспользовавшись отсутствием Санты, которая была окружена облаком марр, завладела кое-какими образцами. И наделала своих тонких тел. Их состав — тоже аллюгин и свет молодого, древнего, Эйрина, отражённый Камой. Всё, что забрала Кама, уже не реализуется в живой материи. Только в камне. В следующий раз она может похитить и другие образцы, но это ещё не самое страшное. Кама с каждым разом всё дольше и дольше ходит по границе двух миров. Она всё ближе и ближе к тому, древнему, миру. Она хочет попасть туда. Однажды она обмолвилась. Я случайно проникла в её тайный мысли и увидела такое...
Айданга закрыла глаза.
— Что? Что ты увидела?
— Это было лишь беглое, смутное видение... Больше я ничего не смогла из неё вытянуть.
— И что же будет, если она попадёт в то время? А в какое время? Это начало творения?
— Да. Каменное царство почти завершено. У людей и прочих тварей уже есть нафф и плохо оформленные плотные тела — они не имеют чётких очертаний, потому что у них нет тонких тел. Ведь Санта ещё не покинула материнское лоно и не создала наому. А молодой Эйрин полон сил и творческой энергии. Как раз то, что нужно Каме. Ангама из аллюгина и марр приближается к юному солнцу, создаёт как бы свою "наому", а из неё — тонкие тела... Но не для существ из плоти и крови, а для каменного царства. Нафф, как известно, больше тяготеет к тонкому телу, чем к плотному, и если Кама попадёт в то время, созданные эйрами души достанутся каменным существам, а не тем, чьи тела были сделаны гинтами и линнами. Нафф в камне засыпает, но если у изваяния есть тонкое тело, она не заснёт. Итак, образы, что хранятся в аллюгине Камы, воплощаются в камне, и Эрсу заполняют живые статуи. Вечные, неуязвимые. Возможно, они будут изменять форму. Ведь марр, которого в Каме предостаточно, обладает разрушительной силой. Идёт постоянная борьба созидательной силы аллюгина и разрушительной силы марр. Так что время от времени жёсткие структуры будут взрываться и менять очертания.
— Но ведь тогда...
Гинта не договорила. Озеро было спокойно, но девочке казалось, что хаос, недавно отражавшийся на его поверхности, уже обрёл реальность и плотным кольцом сжимается вокруг маленькой пещеры. Сейчас раздастся оглушительный гром, гора расколется, и сквозь трещину в стене они увидят совсем другой мир... А может, они и не успеют ничего увидеть. Так даже лучше.
— Настоящее и будущее зависят от прошлого, — помолчав, сказала Айданга. — И если прошлое изменится...
— Она не должна туда попасть, — прошептала Гинта. — Надо что-то сделать. Айданга, ты говоришь, она боится...
— Она боится белой звезды. Это единственное, что я сумела понять. И ещё я знаю одно пророчество. Очень древнее. Камаиты передают его своим ученикам. "Этот мир может спасти та, что погибла в далёком прошлом. И тёмный бог примет бледную богиню в свои объятия".
— Очень туманно.
— Да, но больше я ничего не могу узнать. Богиня не желает говорить об этом. Со мной.
— Ты хочешь сказать, что кто-то может узнать больше тебя?
— Моя сила не так уж и велика. Я могу только просить богиню, а история знает служителей Камы, способных заглядывать ей в душу, читать её мысли. И даже внушать ей.
— Сейчас таких нет, — покачала головой Гинта. — Ведь ты лучшая из всех камаитов Сантары.
— Из всех сантарийских камаитов, — поправила инкарна и сделала многозначительную паузу.
— Но валлоны вообще не служат Каме...
— Человек порой и сам не знает, какой силой он обладает. А валлоны... Они же уродуют своих детей! Сколько они в себе загубили. Они стараются развивать нум, но никак не могут понять, что этого недостаточно.
Много лет назад я принесла в эту пещеру девочку-валлонку. Ей было лет пять, не больше. Она умирала. Единственная дочь уже немолодых родителей. Они приехали из Эриндорна... Да-да, из Эриндорна. Её отец был чуть ли не абеллургом. Во всяком случае, эта семья жила в Верхнем городе. Девочка была смертельно больна, и никто не мог ей помочь. Представляешь, в каком отчаянии были родители, если осмелились привезти её сюда и отдать в руки сантарийской колдуньи. Разумеется, они сделали это тайно. За такое могут казнить. Сначала они показали её нескольким нумадам-самминам, но те сказали, что слишком поздно. У девочки была тяжёлая болезнь крови, причём очень запущенная. Родители напрасно потеряли много времени, пытаясь вылечить её у валлонских врачей. Нумад-саммин Умарат, которого тогда считали лучшим врачевателем в Ингамарне, посоветовал им обратиться ко мне. Он сказал: "Лечить её уже поздно, но если вы хотите спасти ей жизнь..." Ты же знаешь, к камаитам обращаются в самую последнюю очередь. Вообще-то я не имела право это делать. Таких детей положено оставлять в храме Трёхликой. Кама ничего не делает бескорыстно. Спасённые ею должны принадлежать ей. Только ей и никому больше. Я объяснила это родителям девочки, но они наотрез отказались оставить её здесь. А мне следовало отказать им в помощи, но... Я посмотрела на неё...
Айданга печально улыбнулась.
— Я бесплодна, как и все служители Камы. Меня сроду не привлекали мужчины, а дети только раздражали. Во мне никогда не просыпался материнский инстинкт, но... Вряд ли я смогу объяснить, что я почувствовала, когда посмотрела на эту девочку. Она была очень слаба и не могла стоять на ногах. Отец посадил её возле алтаря, у подножия богини. И статуя начала светиться! Всё сильнее и сильнее... Волосы девочки сияли, как чистое серебро, и сама она словно излучала свет. Она была такая бледненькая, прозрачная. Как нежный белый цветок, который вот-вот совсем поникнет... Родители её увидели, что статуя засветилась, и смотрели на меня испуганно. А я поняла, что по сути девочка уже принадлежит богине. Я спросила, когда она родилась. Они сказали — в восьмой день восьмого тигма второго летнего года. Этот день... Я хорошо его помнила. Через каждые пять лет Кама оказывается между солнцем и Танхаром — в середине лета и в конце Великой Ночи. Два раза в цикл. Причём в конце Великой Ночи все три ангамы находятся очень близко друг у другу, и это чревато катастрофами. Особенно если это Ночь Камы. В середине лета подобное расположение ангам ничем не грозит, но... В том цикле случилось нечто странное. Каму и Танхар сотрясали взрывы. Особенно досталось чёрной ангаме, но на поверхности бледной луны тоже произошло резкое смещение слоёв. Либо какой-то мощный импульс из глубин Энны повлиял на Танхар, а он в свою очередь — на Каму, либо что-то повлияло на них обоих. Позже я выяснила, что причиной взрывов на Танхаре и на луне была вспышка белой звезды в созвездии Ллир, только вот я до сих пор не поняла, почему вспышка далёкой звезды так напугала Трёхликую. Тогда я поняла лишь одно — то, что девочка связана с богиней с самого рождения. Я ещё раз повторила свою просьбу оставить её здесь, в святилище Трёхликой. По-моему, отец уже начал колебаться, но мать закричала: "Нет! Это всё равно что потерять её! Служение демонице — слишком большая плата за жизнь! Я не отдам свою дочь злобной Арне, не погублю её душу!" Ты же знаешь, валлоны признают только одного бога. Страх перед демонами и сантарийскими колдунами застилал разум этой женщины. Она уже жалела, что пришла сюда, и я поняла — её мне не убедить. Эти двое уже, можно сказать, смирились со своей потерей. Отец взял девочку на руки, а я... Я не хотела на неё смотреть и всё-таки не выдержала, посмотрела. А потом подошла и забрала её у отца. Я сказала: "Хорошо, я спасу вашу дочь и верну вам". Я не должна была это делать, но теперь я вижу в том, что тогда произошло, перст судьбы. Я положила девочку между двумя аллюгиновыми зеркалами, направила на неё сильное излучение — а в ту ночь как раз было полнолуние Камы — и долго творила заклинания. Я помню, как она открыла глаза... У неё серебристые глаза. Не просто серые, а какие-то... Необычные. Они словно вбирают в себя свет и хранят его. И кажется, что тот, кто сумеет увидеть свет, затаившийся в глубине её чудных глаз, познает некую тайну. Он будет обречён любить её... Или ненавидеть. А может, поклоняться... Наверное, только от него, от его силы зависит, на что он будет обречён, прикоснувшись к её душе, исполненной неземного света.
