Николай I - попаданец - Книга 1

— Я читал письмо его, — коротко ответил хан.

— Я имею также приказание доложить вам о некоторых предметах изустно, я буду ожидать приказания вашего для докладу об них, — когда угодно будет вам выслушать меня, теперь или в другое время?

— Говори сейчас, ответил Хивинский владыка.

— Император всероссийский желал бы развития взаимовыгодной торговли между нашими государствами, — объяснил Муравьев, — для чего на восточном берегу Каспийского моря строиться гавань для купеческих кораблей. Путь от гавани до Хивы вдвое короче нынешнего, но требуется добро Вашего Высокостепенства на проход караванов по этому пути. В гавани ваших купцов всегда будут ожидать любые товары, которые вы пожелаете.

— Хотя справедливо, что нынешняя дорога гораздо долее предложенной вами, но прибрежные же туркмены враждебны мне, и потому караваны мои подвергаться будут опасности быть разграбленными, и потому я не могу согласится на сию перемену, — ответил хан. Но молодой офицер был готов к такому повороту событий и поэтому ответил:

— Вступивши в союз с нами, ваши враги станут нашими врагами. Его высокопревосходительство, Кавказский главнокомандующий приказал просить у вас доверенного человека, с которым он мог бы обсудить все выгоду от союза нашего.

— Я пошлю с тобой хороших людей, и дам им письмо к Главнокомандующему. Я сам желаю, чтобы между нами утвердилась настоящая и неразрывная дружба, — ответил хан. На этом аудиенция окончилась.

Уезжая назад с хивинскими послами, среди огромной толпы провожавших Муравьев заметил кучку русских рабов с печальными лицами. С появлением капитана у этих несчастных появилась надежда на вызволение из неволи. Русские невольники смогли передать Муравьеву записку в стволе ружья, отданного им в починку. Из записки он узнал, что всего в Хиве находиться около трех тысяч русских невольников, которые подвергаются жестокому обращению и унижениям со стороны своих хозяев. Они надеялись, что капитан донесет эти сведения до государя, который, наконец, сможет их вызволить. Эти лица еще долго снились капитану, и он поклялся себе, сделать все возможное для их освобождения.

После мерзлых ночей в пустыне, в середине декабря, Муравьев, наконец, увидел вожделенный залив Каспийского моря и стоявший на якоре русский корвет. Когда от корабля отделилась шлюпка, чтобы забрать его, сердце капитана громко стучало — он вернулся.

Глава 22.

Летом 1820 я совершил поездку на Кавказ, дабы ближе познакомиться с генералом Ермоловым и увидеть край, которым он управлял методом кнута и пряника. Ермолова называли 'проконсулом Кавказа' за его независимость и жесткость. Генерал имел в своем распоряжении значительные силы и слыл фигурой легендарной. Участник всех крупных сражений Наполеоновских войн, он прославился своей храбростью и независимым нравом. Сторонник всего русского — он был очень популярен в армии и либеральных кругах, из-за чего уже успел подвергнуться опале. Но благодаря своим способностям и энергии его снова призвали на службу, на этот раз на Кавказ.

Кавказская война только разгоралась. Территории эти были относительно недавно присоединены к России и народы их населяющие, веками привыкли жить в постоянных войнах друг с другом и набегами на соседей. Османская и Персидская империи только номинально контролировали эти территории и многочисленные кавказские племена оставались фактически независимы, если хаос, царящий там, можно назвать независимостью. Часть племен добровольно перешла в русское подданство, ища защиты от более сильных соседей, а часть перешла к империи в результате войн с Персией и османами. Многие племена приняли русское подданство лишь номинально, надеясь на то, что как и прежде никто не будет вмешиваться в их устоявшийся уклад жизни. Но империя была заинтересована в порядке и племена, привыкшие жить в постоянном хаосе войны и кровавой мести, вскорости увидели, что их привычный устой жизни нарушен. Русские войска пресекали набеги племен друг на друга и изымали часть земель для передачи их другим племенам или русским поселенцам. Поэтому, часть местной верхушки оказалась недовольна властью империи и присутствием 'неверных' на их территории и подстрекали других против России. Вдобавок Персия и Турция, не без помощи англичан, помогали недовольным имамами и оружием, надеясь урвать свой кусок. Гористая территория идеально подходила для ведения партизанской войны, ибо позволяла небольшими силами наносить урон гораздо более сильному противнику.

Прибыв на Кавказ и оценив обстановку, Ермолов написал государю, что Кавказ представляет собою крепость населенную полумиллионным гарнизоном. И дабы овладеть ею надобно вести планомерную осаду. Что он и сделал, постепенно продвигая русские форпосты в горы и выселяя наиболее непримиримых на равнины под надзор русских гарнизонов. Широко практиковалось взятие заложников из семей старейшин для пресечения возможных восстаний. С другой стороны имелся и пряник в виде гарантии спокойствия и послабления в налогах для тех, кто сидел тихо.

Мне было интересно на месте оценить обстановку и насколько действенной оказалась стратегия прославленного генерала. Мой реципиент Николай, после восшествия на престол сменил Ермолова, но Кавказская война на этом не прекратилась. Наоборот, она вспыхнула с новой силой и стоила России огромных жертв. Ермолов же, несмотря на крутые меры, принятые им на Кавказе снискал уважение местных племен, которые ценили силу и то, что генерал держал свое слово, что было нечастым явлением на Кавказе.

Ермолова я встретил в Тифлисе, в его штаб-квартире, где и провел четыре дня, после чего посетил несколько местных аулов и недавно построенную крепость Грозную, которая в будущем, как я знал, превратиться в город Грозный. Меня сопровождали два эскадрона, поэтому я чувствовал себя в безопасности, но проезжая по узким горным дорогам, через небольшие речки, где вокруг растет дремучий лес, мы всегда были начеку. Крепость оказалась довольно большой и в ней находился внушительный гарнизон. Грозная была настоящей горячей точкой, так как служила форпостом для усмирения Чечни. Горцы часто обстреливали ее, но уважительно делали это издали. Так что имя свое крепость оправдывала.

Ермолов оказался фигурой колоритной. Выходец из бедной дворянской семьи, он не получил хорошего образования, как многие гвардейские офицеры, зато он обладал двумя очень ценными качествами: здравым смыслом и настойчивостью. Он умел, как говорят: зрить в корень, быстро вникая в суть проблемы и часто находя выход из критических ситуаций. Генерал был из той породы людей, которые превратили княжество Московское в Российскую империю. Империя была для него не пустым звуком, а смыслом жизни.

Алексею Петровичу понравилась мысль о создании генерального штаба для планирования боевых действий с потенциальным противником и развертывания резервов. Поэтому он согласился на мою просьбу принять у себя капитана Гофмана и группу его офицеров, которые я отобрал из офицеров Измайловского и Егерского полков, как костяк будущего Генштаба, для ознакомления с нашими южными границами. Ермолов даже пообещал поделиться своим немалым опытом и дать капитану в сопровождающего полковника Муравьева.

С полковником Муравьевым я имел честь познакомиться в Тифлисе, во время моего визита. Всего полгода назад он вернулся из экспедиции в Хиву, став одним из первых европейцев посетивших Хиву не в качестве раба. Он оказался всего на два года старше моего реципиента, и младше меня настоящего, но, несмотря на столь юный возраст, он уже многое успел повидать. Полковник уже несколько раз побывал в Персии и прекрасно знал все расклады южного соседа. Поэтому я не мог пожелать более компетентного сопровождающего капитану Гофману. О предстоящей войне с персами знал лишь только я, но те, кто служили на Кавказе и имели глаза и уши, знали, насколько зыбок мир с нашим южным соседом. Впрочем, это было хорошо, ибо позволяло надеяться, что нас не застигнут врасплох.

Расстались мы с генералом довольные друг другом. В разговоре с ним я был сердечен и деловит, спрашивая конкретные вопросы и проявляя неподдельный интерес к опыту маститого вояки. Я пообещал прислать Ермолову несколько инженеров, выходцев Путейного института, коим я заведовал. На Кавказе хронически не хватало компетентных специалистов и десяток инженеров и топографов стали значительным подспорьем для Кавказского корпуса. Со своей стороны Алексей Петрович обещал всяческое содействие моим людям, кои будут командированы на Кавказ, бел излишнего афиширования этого факта. Хотя Петербург находился далеко, доброхотов, делающих карьеру на доносительстве, на Кавказе хватало.

Помимо поездки на Кавказ, 1820 год принес мне встречу с двумя легендарными гениями, имена которых и в XXI веке знает каждый, а именно с Пушкиным А.С и с Лобачевским Н.И.

С Александром Сергеевичем я познакомился весной 1820 при довольно неблагоприятных обстоятельствах. Содержание некоторых его стихотворений было прямо или косвенно направленно против Аракчеева, всесильного фаворита моего брата, и против самого Александра. За такие дела ему светила Сибирь. Я не припоминал, чтобы Пушкина сослали в Сибирь в истории, которую я знал, но на всякий случай решил перестраховаться и замолвить о нем словечко перед моим братом.

Когда Александр приехал навестить нас в Аничков дворец, в послеобеденной беседе я упомянул о Пушкине, прося Александра отменить приговор. Что он, мол, истинный талант, посетовал на его юность. Кто ж, мол, в юности ошибок не делает. Сказал также, что как император, брат может быть милостивым, и, что усвоив сей урок, г-н Пушкин станет преданнейшим слугой его Величества. Александр обещал подумать. Но в итоге поэта сослали на юг, в Кишинев*. Мой брат был изрядным византийцем.

В связи с этим и состоялась моя первая встреча с поэтом. Было немного странным говорить с ним о его творчестве, зная некоторые его еще не написанные произведения. Я посоветовал ему быть более осторожным в суждениях и дал ему рекомендательное письмо к Ивану Никитичу Инзову, наместнику в Бессарабии. Я так же выразил надежду, что его ссылка будет недолгой и пообещал еще раз замолвить за него слово перед Александром. На том мы и распрощались.

Встреча с Лобачевским состоялась, когда посетил Казань, в связи с открытием факультета механики. Как я уже упоминал, одна из моих должностей состояла в инспекции Императорских училищ. Дело было в том, что моя должность не была точно означена и заключалась именно в инспекции. Но это давало мне возможность инспектировать высшие учебные заведения России, коих насчитывалось менее десятка, а также примечать и отбирать наиболее талантливых студентов и профессоров. Помимо меня существовало Главное Правление Училищ, которое заведовало этими учебными заведениями, одобряло или запрещало программы обучения, а также исполняло и мои функции по инспекции.

У брата я выпросил средства на создание факультета механики на 10-12 студентов. Это, кстати, ярче всего свидетельствует о размерах большинства новооткрытых университетов. Николая Ивановича я планировал на роль декана этого факультета, вдобавок к физико-математическому факультету, деканом коего он уже являлся. Незадолго до моего приезда, в Казанском университете была проведена ревизия, после которой было изгнано несколько 'либеральных' профессоров и уехали все иностранные преподаватели. Зато появилась создана кафедра богословия и введена цензура. Благо Лобачевского не тронули и даже сделали деканом.

С Николаем Ивановичем мы довольно подробно обсудили предметы, коими факультет будет заниматься, а также договорились о том, что в студенты можно и нужно принимать талантливых ребят из мещан или крестьян, кои уже отучились в училище.

Лобачевский так же показал мне лаборатории и познакомил с наиболее перспективными студентами. В свои двадцать семь лет, это был необычайно серьезный и ответственный человек, и прекрасный организатор. Уезжая из Казани, я увозил с собой список приборов и инструментов, которые заказал Николай Иванович. Со своей стороны я попросил его держать меня в курсе технических новинок, если оные появиться. Забегая вперед, скажу, что этот крошечный факультет стал основой будущего Казанского Политехнического Института. Но это было далекое потом.

Глава 23.

Визитом великого князя Михаил Михайлович Сперанский был удивлен до чрезвычайности. Он только недавно приехал в Петербург, где дожидался приезда императора. В Петербурге он не был целых девять лет, с тех пор как попал в опалу и был сослан в Пермь. С тех пор настроение государя поменялось и Михаил Михайлович успел побывать и пензенским и сибирским губернатором. Но даже по прибытию в Петербург он не знал, прощен ли он полностью, и что его ожидает далее. Поэтому визит Николая Павловича оказался ему не понятен, а потому удивителен. Тем более, что не он ехал к его высочеству, а его высочество ехал к нему.

Наскоро облачившись в парадный мундир, господин Сперанский распорядился насчет обеда. Квартира, где он обосновался, занимала целый флигель небольшого особняка, но из слуг Михаил Михайлович имел только кухарку, которая и побежала на кухню.

Князь вошел в сопровождении двух егерей, которые остались у входа. Поздоровавшись с гостем, госпоин Сперанский пригласил его в гостиную, где они могли побеседовать приватно. Первым начал разговор князь:

— Как вам Петербург, после столь долгого отсутствия, Михаил Михайлович? Вижу, что вы уже обжились.

— Благодарю вас, ваше высочество,— ответил тайный советник, — Петербург, как всегда прекрасен.

— Вы, наверное, удивились моему приходу, а между тем я ожидал вашего приезда, чтобы с вами встретиться.

— Я счастлив быть полезным вашему высочеству. Вы пришли по поручению императора?

— Отнюдь. Здесь я как частное лицо. А поэтому, если вас не затруднит, можете называть меня по имени отчеству.

— Хорошо, Николай Павлович.

— Я хотел встретиться с вами ранее, но, увы, обстоятельства этого не позволяли. А между тем у меня накопилось много вопросов, которые я хотел бы с вами обсудить приватно.

— Что бы вы хотели узнать, Николай Павлович?

— Я читал ваш гражданский и уголовный кодексы. А так же предложения о судебном и губернском устройствах. И я хотел бы знать, желаете ли вы продолжить дело вашей жизни? Под моим присмотром конечно.

— Насколько я понимаю это лично ваше желание, но желает ли этого государь? — осторожно поинтересовался Сперанский.

— Г-н тайный советник, я не открою вам тайну, если скажу, что идеи вашего кодекса сегодня не популярны. Но это не значит, что они не будут востребованы завтра. А когда они станут востребованы, они должны быть четко изложены на бумаге и готовы к реализации, дабы не упустить время.

— А разве я уже не излагал их на бумаге, Вы же сами упомянули, что читали мое уложение.

— Но я не со всем согласен. Я обсуждал ваше уложение с несколькими сведущими людьми, в том числе и с моим учителем, профессором Михаилом Андреевичем Балугьянским. И хотел бы, что бы присоединились к нам в создании нового уложения на основе вашего кода.