Николай I - попаданец - Книга 1

Николай I — Попаданец. Книга 1.

Часть 1 — Великий Князь.

Глава 1.

Я закрыл книгу, и устало прикрыл глаза. Уже полночь, а завтра на работу. 'Опять с утра буду как зомби' — подумал я. Есть у меня маленький фетиш, когда остается несколько станиц до конца книги, я обязательно должен их дочитать, даже если как сейчас, чувствую себя убитым после рабочего дня и зная, что завтра с утра никакой кофе не поможет.

А что делать, если ты любишь читать. С детства глотаешь книги и привычка читать для тебя также естественна как для некоторых привычка курить. Так, что иногда заканчивая одну книгу, я автоматически начинал другую, а зачастую почитывал несколько параллельно.

С утра действительно пришлось тяжело.

— По кофе? — спросил Сашок.

— Угу, — угрюмо ответил я, — без молока и много.

— Баба? — ехидно спросил он.

— Если бы, — ответил я, — так, нездоровое увлечение литературой.

— Понятно, — протянул он, но тему не продолжил. Мы с Сашкой типичные рабочие приятели. С утра кофе вместе, в полдень обед, тоже вместе или в компании еще нескольких коллег. В пятницу пиво после работы. Вообще-то ритуал распития пива предложил наш с Сашкой начальник в целях сплочения коллектива. Но традиция не прижилась и упавшее знамя подобрали мы с коллегой.

Вне работы мы с ним не общались. Читать Сашка не любил. Так что наши разговоры сводились к small talks, сериалам коих Сашок смотрел немерено и Сашкиным же похождениям, реальным и мнимым.

За что он мне нравился, так это за оптимизм и жизнелюбие. Я относился к жизни более серьезно, был более тяжелым на подъем. Большинство моих друзей, тоже можно было причислить к 'серьезным молодым людям'. Поэтому мне импонировали беззаботные люди, даже если у нас не всегда имелось много общего.

Возвращался домой я как обычно на подземке. Был час пик, и вагон оказался набит под завязку, так что за поручни можно было не держаться. Я вспомнил о прочитанной давеча книге — биографии Николая Первого. Спорная личность. Одни считают его деспотом, другие рыцарем самодержавия. Так получилось, что про Николаево царствие большинству известно по его началу и концу. То есть по восстанию декабристов и Крымской войне. Мало кто слышал про Русско-Персидскую и Русско-Турецкую (очередные) войны, про спасение Турции в борьбе против Али-Паши, про подавление Польского и Венгерского восстаний. Об этом в основном знают специалисты или те, кто специально интересуется.

Многим Николаева эпоха видеться как эпоха застоя между царствованием Александра Первого с его драматичной борьбой с Наполеоном и царствованием Александра Второго, царем освободителем, погибшим от рук террористов. Но я думал о другом: имелась ли у Николая I свобода выбора? Были ли его решения ошибочными или это послезнание потомков и даже императоры не имеют свободы воли и скованны обстоятельствами.

Придя домой я наскоро поужинал дежурной яичницей с бутербродом и засел за Интернет. Прочитав книгу я люблю проверить информацию из других источников. Из любопытства и объективности ради. За что я люблю Википедию, так это за ссылки. Начав читать одну статью, я мог очутиться в совершенно другой. Заодно это давало более полную картину эпохи, начиная политическими раскладами и кончая технологиями.

Про Крымскую войну и её героев Нахимова и Корнилова я читал будучи еще школьником. Гораздо меньше я знал про николаевских генералов Паскевича, Ермолова и Дибича. Вот и захотел восполнить пробелы. Зависнув в сети, я вынырнул в районе полуночи. Если бы я знал, как пригодится мне любая крупица информации о времени Николая I, то всю ночь бы не спал. Но я уже упоминал о послезнании. Заснул я быстро, как будто свет в голове выключили и без особых сновидений.

Проснулся я с удивительно ясной головой и без будильника. Без будильника, потому что кто-то тряс меня за плечо. Этот кто-то оказался седовласым старичком с большими и мохнатыми бакенбардами.

— Ваше Высочество, — просительно сказал он, — вставайте, у вас классы вскорости, а вы еще не умывшимся. Сначала я подумал, что это розыгрыш, но быстро отогнал эту мысль. Во-первых, ни у кого не было ключей от моей квартиры, да и друзья у меня серьезные — такие не разыгрывают. А во-вторых я знал этого старичка, да и обстановка комнаты выглядела знакомой.

Глава 2.

Прошел уже месяц с тех пор как я попал в прошлое. Мне же казалось, что прошла целая жизнь. То, что я попал в ноябрь 1812 года и очутился в теле Николая Павловича, будущего императора Николая I, я узнал еще в первый день. Разбудивший меня Андрей Осипович, мой камердинер помог мне умыться и сопроводил в классную комнату, где меня уже дожидались мой младший брат Михаил и Андрей Карлович Шторх, наш учитель политэкономии. Идея проводить урок политэкономии 16ти и 14ти летним подросткам в восемь утра была явно бредовой, плюс наш с Михаилом учитель делал это сухо и педантично, читая нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя этой монотонии.

Как оказалось, мое сознание наложилось на память реципиента, то есть Николая, что очень мне помогло. Лишь потому я и не спалился, что помнил о событиях произошедших в жизни царственного подростка и узнавал людей с ним связанных. Это узнавание людей и событий приходили ко мне сами собой. Как будто кто-то мне подсказывал из-за плеча. Но весь этот процесс происходил у меня в голове совершенно безотчетно. Странно, но я почему-то сразу поверил в то, что произошло и меня охватил ужас. Не ужас быть разоблаченным (поначалу я об этом даже не задумывался), а ужас одиночества. Мои родные и друзья, вся моя прежняя жизнь, в один миг, без предупреждения, оказались в прошлом, то есть в будущем. Мир в одночасье изменился. Ведь уровень технологий значительно определяет бытие, а меня угораздило на двести лет в прошлое, в мир без интернета, телевизора, телефона да и вообще без многого того, что составляет нашу жизнь в XXI веке. Я чувствовал себя как ребенок, которому многому предстояло учиться заново. Так, например, привыкнув к клавиатуре и практически отвыкнув писать рукой, я должен был научиться писать пером без помарок. Вместо автомобиля мне пришлось освоить езду верхом. И хотя тело реципиента все это помнило и делало автоматически, я испытывал диссонанс между моторикой и личными привычками. Со временем он сгладился, но первые месяцы это оказалось довольно мучительно.

Я не знал, вернусь ли я когда-нибудь в свое время и поэтому, предполагая худший сценарий, решил максимально сжиться с этой эпохой и сделать мое пребывание здесь насколько возможно комфортабельным. Благо положение Великого Князя, брата императора, весьма этому способствовало. Далеких планов по преобразованию страны, даже учитывая тот факт, что я стану Императором Всероссийским у меня не имелось. Ведь я был простым человеком из будущего, который еще не чувствовал внутренней связи со временем в котором он очутился и который не знал местных реалий, кроме как из книг. Но теория и практика это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Первые дни я провел в каком-то оцепенении, действуя на автомате. Благо, как я уже упоминал, мне помогла память реципиента. Наши с Михаилом классные занятия оказались довольно интенсивными, но мне было не до учебы. В основном я помалкивал, боясь ляпнуть что-нибудь не к месту. По видимому настоящий Николай отличался рассеянностью и нелюбовью к учебе, ибо мое молчание не вызывало подозрений. Лишь Михаил, как более близкий человек, заметил мое несколько странное поведение и попытался было узнать, что со мной. Но я сослался на усталость и тревогу. Так как шла война с Наполеоном и решалась судьба России, эта тревога показалась Михаилу убедительной. Вдобавок мы оба мечтали попасть в действующую армию, но нас по причине возраста не пускали. Неудивительно, что царственному подростку в такой момент было не до учебы.

В Гатчине, где у очутился, война казалась неким отдаленным событием, хотя, конечно, напряжение витало в воздухе. Люди жадно ждали новостей из армии и возле приезжих офицеров всегда толпились люди, спеша узнать новости. Где-то вдалеке тысячами гибли люди, дороги заполонили возвращавшиеся на пепелище люди и потерявшие лоск солдаты Великой армии, а мы с Михаилом продолжали ежедневные занятия под ретивым генеральским оком Ламздорфа — нашего с Михаилом воспитателя. Это был типичный солдафон, деспотичный и ограниченный. Поставленный нам в воспитатели еще Павлом I, моим (т.е. Николая) отцом, он оставался таковым и при брате моем, Александре I. Матери моей, Марии Федоровне, которая жила с нами в Гатчине, почему-то импонировал этот деспотичный стиль воспитания, видимо сказались немецкие корни. Благо со временем мы стали все больше времени проводить с другими педагогами которые преподавали нам право, экономику, математику, физику и военные науки.

Здесь я хочу сделать отступление и сказать пару слов о моей родне. Мария Федоровна оказалась довольно деспотичной мамашей. Она беззастенчиво лезла в политику и пыталась влиять на решения Александра. Тот, будучи от природы вежливым, в основном отмалчивался, но эта столь навязчивая опека явно его тяготила. Будучи осведомлена о заговоре против своего мужа Павла I, она , как, впрочем и Александр, фактически санкционировали его убийство, не предприняв ничего, чтобы его предотвратить. Не известно могли ли они повлиять на заговорщиков, уж больно сильно не любили Павла при дворе, да и сам он, своим вздорным характером и сумасбродством, так сказать, не оставил себе шансов. Деньги и подстрекательство англичан легли на благодатную почву, но и без них у Павла было достаточно врагов. Он стоял на пути у больших денег, а это, как известно, чревато.

Мой брат Александр, став императором, стал так же и главой семьи, заменив младшим Николаю и Михаилу отца. Будучи занятым государственными делами и армией во время непрерывных Наполеоновских войн, он редко навещал нас. Поэтому так сложилось, что единственным близким человеком в семье, мне стал младшенький Михаил. Александр оказался человеком скрытным и непостоянным. Он, то увлекался масонством, то православием, то приветствовал либеральные идеи, то проводил консервативную политику. Позже, когда я узнал его получше, мне казалось, что он разочаровался в либеральных идеях и возможности их осуществления в тогдашних российских реалиях. По окончании войны он выглядел мне усталым и разочарованным. Но не буду забегать вперед.

Глава 3.

В этот ясный и морозный день звуки разносились далеко по округе. Густая и нестройная толпа скопилась на берегу реки, но лишь немногие из них смогли пробиться к двум понтонным мостам, построенным через реку. Сверху, где располагался полк Огюста Клермона, толпа походила на ручей набирающий силу, который вот-вот прорвет плотину. Несмотря на огромный табор, заполнивший все пространство до горизонта, вокруг было довольно тихо. Отчетливо слышались ругательства и окрики солдат охранявших переправу, да визг пил и стук топоров саперов, которые по грудь в воде, среди редких льдин, неустанно чинили расшатавшиеся опоры мостов.

Полк Огюста закрепился на одной из возвышенностей, расположенной юго-восточнее переправы, прикрывая мост, на случай появления русского авангарда. Огюст, как и его однополчане понимал, что шансов выжить у них почти нет, потому как большинство способных держать ружье солдат сейчас переходят через мост, а гвардия уже перешла. Так что в случае появления противника, им оставалось надеяться на себя и на те куцые батареи, что успели переправить на противоположный берег.

Солдаты поредевшего полка группками расположились вокруг нескольких костров, пытаясь хоть немного согреться и попить горячей болтанки из муки с отрубями. Счастливчики, которым удалось раздобыть немного конины, жарили мясо прямо на углях. Фузилеры и гренадеры Великой Армии, ныне представляли собой печальное зрелище. Больше всего бросались в глаза обмотки на ногах. Сапоги у всех, за время долгого отступления, давно поистрепались и дабы не обморозить ноги, солдаты обматывали остатки сапог шерстяными платками или просто обрезками ткани — кто что смог раздобыть в разграбленных во время летнего наступления русских деревнях. Остальная экипировка, тоже имела явно не армейское происхождение. Большинство сидели одетые в крестьянские овчины, которые были по достоинству оценены отступавшими французами после того, как ударили первые морозы. Некоторые, даже умудрились раздобыть настоящие меховые шубы. Черт с ней, что дамская, зато не замерзнешь. И вообще, шуточки по поводу одежки быстро прекратились, как только солдаты начали замерзать. Те, кто смеялись и брезговали, первыми остались лежать в сугробах вдоль Смоленской дороги.

— Чертов мороз, — сказал сидевший рядом капрал Удэ. Он был матерый вояка, этот Удэ, прошедший не одну компанию. А теперь, вместо бравого капрала-великана, на Огюста смотрел осунувшийся и оборванный нищий, со слезящимися от холода глазами и красным, шелушащимся носом. Не то, чтобы такой холод нельзя пережить. Но месяц бесконечных переходов, без крыши на ночлег и со скудеющим рационом, когда дождь льет за шкирку, а ночью, мягкий снег так обманчиво покоен, и закаленный ветеран может дать дуба. Первыми начали падать лошади, а за ними и люди. Их нынешний полк собрали с бору по сосенке, из поредевших дивизий Великой Армии, но с Удэ Огюст познакомился еще в герцогсве Варшавском, до начала компании, где они оба служили под командованием маршала Виктора.

На реплику Удэ Огюст ничего ни ответил.

— Эй, Жан-Пьер, как твой суп, закипел уже? — спросил Удэ кашеварившего фузилера.

— Скоро, — ответил тот, — сейчас отрубей досыплю и можно приступать.

— Это хорошо, — ответил Удэ, — а то у меня с утра все нутро промерзло. Эх, сейчас бы этой русской водки, а Огюст? — спросил он, — Помнишь, как тогда, в Москве?

— Еще бы, — фыркнул тот, — ты тогда так надрался, что полковник приказал оставить тебя на три дня в карцере 'для протрезвления'.

— Да, славная была попойка, — мечтательно произнес Удэ, — Если бы не пожар, так я действительно просидел бы там эти три дня, а так, уже назавтра выпустили, — сказал он и засмеялся сиплым, простуженным смехом.

— Водку ему, — ворчливо отозвался кашеваривший Жан-Пьер, — Ты бы лучше конины где-нибудь раздобыл, а то этого кусочка даже младенцу маловато будет, а нас здесь десяток.

— Я вот подожду, пока ты сдохнешь и, пожалуй, тебя попробую — оскалился Удэ, — Вон, почитай уже месяц, как нормально не ели, а ты все так же упитан. Он опять засмеялся своим лающим смехом.

Сидевшие вокруг костра заржали удачной, по их мнению, шутке. Смертью солдата не удивить, а после этого похода, смерть, иногда, и вовсе казалась избавлением.

— Все, хватит зубоскалить, — строго сказал Жан-Пьер, — Варево уже закипело, так что налетайте, пока не остыло. Сидящие вокруг костра солдаты зашевелились, подставляя кружки и миски под черпак, которым ловко орудовал кашевар. У них еще оставалось немного сухарей и галеты, которыми они разнообразили этот скудный рацион. Когда котелок опустел, Удэ облизнул свою ложку и спросил:

— Помнишь Мишеля, того усатого, который был с нами при Смоленске?

— Еще бы, ответил Огюст, — Этот прохвост до сих пор должен мне двадцать франков.

— Ну, ты их еще долго не увидишь, — ухмыльнулся капрал, — Его перевели в корпус Нея, и после ранения отправили на родину.

— Наверное, теперь он по Парижу прогуливается, а мы здесь мерзнем, — пробурчал Огюст, — А откуда ты о нем узнал?

— Недавно, на привале, разговорился с одним гренадером. Вспоминали общих товарищей. Он мне и рассказал о Мишеле — они сражались вместе под Красным, где Мишеля ранили. Впрочем, может это и к лучшему, а то замерз бы где-нибудь по дороге. Удэ закончил рассказ и спросил:

— А что говорит капитан? Огюст пожал плечами и ответил:

— Нам приказано оставаться здесь, пока все не пройдут. Удэ нахмурился:

— Половина и так здесь останутся, — сказал он, указывая вниз на толпу, скопившуюся у моста. Он был прав. Люди сидели у редких костров, пытаясь хоть как-то согреться. Многие привалились к телегам или к своим товарищам, стараясь обмануть холод. Апатия, предвестница смерти витала в воздухе. Вдруг, издалека, раздались звуки выстрелов.

— Началось, — мрачно заметил капрал. Он выхватил свое ружье из пирамиды и побежал в колонну, которая строилась вокруг капитана Ожерона. Судя по отдаленному гулу, это были казаки или регулярная конница, а их лучше встречать в каре. В рассыпном строю против них много не навоюешь.

Люди внизу зашевелились, раздались крики, плач. Вскорости появились несколько всадников, которые подскакали к палатке полковника. Оказалось, что передовые части русских, из армии адмирала Чичагова, находятся в двух милях от переправы. На подходе к мостам началось столпотворение. Все пришло в движение; охранявшие переправу солдаты и кирасиры, с трудом сдерживали этот натиск. Началась давка.

Гул копыт нарастал. На соседнем пригорке показалась линия всадников и их оголенные клинки поблескивали на тусклом зимнем солнце. Огюст оглянулся назад, в сторону ставшей столь далекой переправы, и последнее, что он увидел перед боем, был слегка припорошенный снегом возок императора, пересекающий мост на запад. А гул копыт все нарастал.

Глава 4.

Рождество 1812 года я отмечал в Петербурге. Столица гудела Рождественскими балами. Настроение у всех было приподнятое. Бонапарт покинул Россию и на глазах у изумленной Европы, непобедимый доселе полководец фактически бежал, а его армия не существовала более.

Двадцать пятого декабря, Александр издал манифест об окончании Отечественной войны. В манифесте предписывалось ежегодно на Рождество отмечать День Победы*. Прочитав манифест, я подивился насколько это походило на столь знакомый мне День Победы — 9 мая, который тоже праздновался в честь окончания Отечественной войны. И вообще, очень многое из происходящих событий напоминало мне о другой Отечественной войне, с немцами. В обоих случаях Россия воевала с завоевателем, покорившем большинство Европы, и в обоих случаях поначалу никто не сомневался в поражении России, ибо захватчики доходили до Москвы. Но, как и сто тридцать лет спустя, страна выстояла, попросту поглотив орды завоевателей. Кстати, единственным европейским союзником в обеих войнах была Англия. И наконец, в обоих случаях, русская армия, наученная кровавым опытом, превратилась в грозную силу и жандарма Европы.

Под Рождество я впервые увидел старших братьев. Александр, будучи занят военными делами к нам не наведывался и, указывая на тревожные времена, настаивал, чтобы мы оставались в Гатчине. Впрочем, это оказалось к лучшему. Тот месяц, что я провел в этом мире не прошел даром. Несмотря на память реципиента, мое поведение могло выдать меня. Не так уж это и легко, тридцатидвухлетнему мужику попасть в тело шестнадцатилетнего подростка царских кровей и вести себя естественно. Добавьте двести лет разницы во времени и понятиях и вы поймете, что это практически невозможно. Ведь даже если я помнил с кем я разговариваю, я не знал, что и как говорить. А жесты? Ведь разница в характере и темпераменте влияла на мою жестикуляцию. Да и к телу реципиента надо было привыкать. Разный возраст, рост, мускулы лица, звук голоса. Пришлось взвешивать каждое слово, делать физические упражнения и гримасничать, чтобы привыкнуть к новой оболочке. Мне очень помогло общее состояние тревоги и напряжения. Окружающие были более рассеяны, да и я мог ссылаться на обстоятельства, или уводить разговор на новости из армии.

На этой веренице торжеств я успел познакомиться со всеми мало-мальски значимыми сановниками Империи. В первый раз я немного нервничал, но дальше все пошло как по маслу. Разговоры сводились к стандартным диалогам о победе русского оружия, о мудрости моего брата, не желавшего вести переговоры с Наполеоном и о прекрасном бале, на котором мы сейчас находимся. Более старые из придворных позволяли себе сказать, насколько я вырос и возмужал. А посему, поднаторев в светских беседах на первом балу, на остальных я чувствовал себя более уверенно, сводя беседу к знакомым штампам.

Вдобавок, я все еще был подростком, одним из великих князей, но не наследником престола, коим считался Константин. Поэтому никакой величины я собой не представлял и от меня никто не ожидал откровений на военные или политические темы. Разговоры со мной вели в основном из вежливости, стараясь побыстрее переместиться к более значимым персонам, в первую очередь к моему старшему брату. Все это оказалось мне на руку. Ибо позволяло воочию познакомиться со всеми значимыми фигурами в империи не подставляясь.

Из сверстников на балах присутствовали множество княжеских и графских фамилий. С ними мне было не особенно интересно, так как настоящий я был уже взрослым дядей и переживания подростков меня особенно не волновали. Впрочем и я не вызывал особенного интереса у своих сверстников, которые более интересовались противоположным полом или военной службой, что вполне понятно, ибо балы зачастую служили трамплином для социального или карьерного роста. Здесь у молодых людей имелась отличная возможность присмотреть себе невесту и быть представленными сильным мира сего. Да и их родители не сидели на месте, пытаясь всячески продвинуть свое чадо.

По окончании Рождественских балов, первого января 1813 года в Петербурге служили молебен по случаю избавления России от иноплеменного нашествия. Перед тем как отправится в Казанский собор, Анна, моя сестра вручила мне выигранный рубль. Как оказалось, еще до моего появления в этом мире, в сентябре, когда пала Москва и казалось, что война проиграна, я, то есть Николай, заявил что до начала 1813 в России не останется ни одного неприятеля. И вот теперь она вручила мне выигранную монетку.

— Помнишь? — улыбнулась она.

— Помню, — я тоже улыбнулся и бережно спрятал монетку за галстук.

Битва при Березине стала окончательным разгромом Великой Армии. Французы потеряли около тридцати тысяч убитыми, раненными и пленными. И хотя, как оказалось впоследствии, на других направлениях французы и их союзники пострадали меньше и часть из них избежала плена, тем не менее, из шестисоттысячной армии Наполеона вернулись назад порядка семидесяти тысяч деморализованных солдат. Это сразу изменило европейский пасьянс. Стало ясно, что недавние союзники повернуться против Наполеона и по весне война разгорится с новой силой.

На военном совете было принято решение присоединиться к коалиции против Наполеона и послать для этого войска в Европу. Кутузов категорически возражал против этого плана. Он считал, что русская армия свою задачу выполнила и нечего впутываться в европейские дела и проливать русскую кровь. Как показали дальнейшие события; он оказался прав. Но Александр настоял на нашем участии. Что повлияло на его решение? Союзнические обязательства, страх перед новым усилением Бонапарта, личные счеты с Наполеоном или антифранцузская позиция Марии Федоровны, я не знал, но по весне, как только земля подсохла, русская армия, подтянув резервы, выступила в Заграничный Поход.

Глава 5.

1813 год прошел быстро. Я все больше привыкал к этому миру. В Европе громыхали сражения, а в Гатчине мы с Михаилом продолжали классные занятия. Это пребывание в маленьком закрытом мирке, как ни странно, помогло мне приспособиться к повседневной жизни этого века и бытовые неурядицы все реже возбуждали во мне раздражение и растерянность.

Как оказалось, более всего мне мешало отсутствие секса и туалетной бумаги. И если к местным заменителям туалетной бумаги я кое-как привык, то с исчезновением секса из жизни смириться было гораздо тяжелее. Привыкши к регулярному сексу и попав в тело шестнадцатилетнего подростка с его гормонами, меня чуть ли на стены не бросало. Но, увы, моем положении оставалось лишь мечтать. Россия начала XIX века была страной патриархальной, где религия являлась частью повседневной жизни. Более того, за моим поведением пристально наблюдали маман и цербер Ламздорф. Большую часть дня я проводил за занятиями или с братом. Так что я все время находился на виду. Спать ложились здесь рано — век электричества еще не настал. Как вы понимаете ни баров, ни дискотек, ни интернет чатов здесь тоже не было. Если я и присутствовал на балах, местного эквивалента дискотеки, то и там все выглядело безнадежно. Вы когда-нибудь ходили на дискотеку с родителями? Если вы все-таки ответили да, то пытались ли вы соблазнить даму, под пристальным взглядом её и своей маман? Кроме этого, именно мое положение Великого Лнязя и члена царствующей фамилии, создавало дополнительные препятствия. Ведь заведи я любовницу среди статс-дам, всегда имелся риск, что кто-то попытается улучшить свое материальное или социальное положение через постель, а этого моя деспотичная матушка не стала бы терпеть. Но, как говорит народная мудрость, если очень хочется, то можно. Наиболее безопасным вариантом оказались горничные. Благо Гатчина была этаким большим поместьем и совершая пешие или конные прогулки, я заодно присматривался к женскому полу. В итоге все выгорело. Была безлунная ночь, был сеновал, была она, и был я, а остальное не ваше дело.

Надо сказать, что женщины в XIX веке не брились. Душевых еще не существовало, а ванные имелись только у тех, кто мог себе позволить подобную роскошь. Добавьте к этому плохое качество мыла и его недоступность большинству. Другая диета и другой запах парфюма. Так что с личной гигиеной было не очень. Все это значительно отличало женщин XIX века от их современниц века XXI. Так, что если бы не долгое воздержание, то я, быть может, перетерпел бы еще, пока не привыкну к местным реалиям.

Еще очень непривычным оказался факт быстрого старения. Люди в основном жили мало и плохо. Отсутствие медицины, лекарств, дантистов и пластических хирургов оптимизма не внушало. Люди старели очень быстро: в 35-40 лет мужчины выглядели стариками, с гнилыми зубами и морщинами. Женщины выглядели не лучше, особенно крестьянки, а ведь страна на 95 процентов была крестьянской. Средняя продолжительность жизни составляла порядка 40-45 лет и жизнь эта для большинства казалась беспросветной.

За прошедший год я возмужал и обрел некоторую самостоятельность. Курс моего образования закончился, и мне предстояло проходить службу в одном из гвардейских полков. И хотя в моем времени мне исполнилось бы 33 года — явно не призывной возраст, я радостно ждал перемен. Жизнь под надзором матушки и Ламздорфа мне осточертела. Плюс армейский опыт был мне необходим для приобретения практических знаний и для установления нужных связей.

В начале 1814 года маман наконец-то разрешила мне и Михаилу выехать в действующую армию, которая воевала в Европе и 5 февраля 1814 года мы в сопровождении неусыпного Ламздорфа покинули Петербург. Впереди нас ждала сотрясаемая войной Европа, а позади, в классной комнате Гатчинского дворца осталось мое детство.

Глава 6.

Мелкий дождь, что моросил с самого утра и солдатские сапоги превратили землю в чавкающее месиво. А от пороховой гари этот холодный октябрьский день казался еще более серым. Сквозь пелену дыма тут и там пробивались вспышки орудийных залпов, которые тонули в общей какофонии боя. И лишь отблески пожара горящей неподалеку деревни немного освещали горизонт.

Бой начался с самого утра артиллерийской перестрелкой. Вскоре орудия грохотали по всему фронту и с ними огромные людские массы пришли в движение. Разноцветные фигурки солдат стройными колоннами, под барабанный бой, двигались навстречу друг другу. И хотя разрывы шрапнели оставляли глубокие прорехи в этих колоннах, строй смыкался вновь и колонны продолжали свое, казалось неумолимое, движение. Полковник Ефремов, командующий Лейб-гвардии казачьего полка, наблюдал за началом боя, находясь в резерве подле штаба, где пребывали их величества и главнокомандующий Шварценберг. Но вскоре пороховой дым заволок все долину где разворачивалось сражение и с высот, на которых находился резерв, стали видны лишь отдельные фрагменты боя, там, где ветер разгонял дым и становились видны фигурки солдат уже сошедшихся в рукопашной.

К десяти утра, через два часа после начала боя, деревня Вахау, где находились войска под непосредственным командованием Наполеона, была взята штурмом русскими и прусскими дивизиями при содействии кавалерии генерала Палена. Но французы и не думали отступать. Сосредоточив огонь сотни орудий на деревне, они вынудили союзников оставить с таким трудом занятую позицию. Превращенная в щебень деревня пылала и отблески этого пожара слегка освещали поле боя. Несмотря на полдень, в низине у высот царили сумерки в которые и вглядывался полковник, пытаясь определить по звукам артиллерии, где сейчас идет бой и что вообще творится внизу.

Их величества и главнокомандующий были осведомлены несомненно лучше, ибо каждые пять минут к ним подскакивали адъютанты с известиями от командиров дивизий и бригад. Палатка для главнокомандующих едва вмещала их величества и начальников их штабов, так как оказалась рассчитана только на половину присутствующих. Но сейчас на карту было поставлено очень многое и это генеральное сражение, которого так ждали и так опасались, должно было переломить ход компании и, ежели повезет, то и вовсе сокрушить французов. Вот потому и решили императоры лично присутствовать на поле боя, дабы подстегнуть нерешительных и поднять мораль союзных войск. Подле палатки соорудили несколько импровизированных столов, где и расположилась часть свиты.

Чтобы уберечь гвардейский резерв от излишних потерь, большинство солдат разместили за гребнем холма. Казаки стреножили коней и усевшись подле, ожидали своего часа. Так как бой шел в четырех верстах от штаба союзников, ядра до них не долетали и казачки, в ожидании, травили байки и делились мнениями насчет хода битвы.

Однако в три часа пополудни шум боя усилился и приблизился к штабу союзников. Прискакавший лейтенант доложил, что французы под командованием Мюрата смяли русско-прусскую линию и что французские кирасиры и драгуны, под прикрытием артиллерии, мчатся прямо на высоты и вот-вот должны быть здесь.

— По коням, — рявкнул Ефремов, и казаки вмиг оседлав коней, образовали линию, выехав на гребень холма. Оттуда уже были видны закопченные кирасы французов и красные мундиры драгунов, а поблизости зашипела шрапнель полевых пушек.

Вынув саблю и указав клинком на ряды французских кирасир, он прокричал:

— За бога, царя и отечество, — и тронув коня, перешел в рысь. За ним лавиной тронулся весь полк, дабы остановить французов и продержаться до прибытия подкреплений. Казаки с ходу врезались в ряды кирасир, чтобы остановить их наступательный порыв. Проскочив первый ряд, полковник саблей сшиб оказавшегося сбоку француза, и, увидев орущего кирасира-великана с левой стороны, дал шенкеля коню, дабы уйти от удара и в свою очередь, чуть повернув коня в сторону, ударил другого кирасира в шею.

Так как ряды русских и французов смешались, командовать разрозненными группами всадников стало невозможно. Ряды кирасир для атаки оказались построены довольно плотно, и свалка получилась очень тесной. Подчас люди соприкасались коленями, били друг друга локтями, рубили саблями, кое-где звучали выстрелы. Полковник был опытным воякой, с детства приученный к битве и дрался хладнокровно. Впрочем, кирасиры тоже дрались отчаянно и за полчаса лейб-полк потерял треть своего состава. Никто из противников не собирался уступать, но когда французы начали давить массой, положение стало совсем отчаянным. Но полковник и не помышлял об отступлении, стараясь продержаться еще чуть-чуть, пока не подойдет подмога. Наконец, вокруг раздались радостные возгласы:

— Наши, — закричали казаки и с новой яростью набросились на французов. Ефремов оглянулся назад и увидел лавину всадников галопом скакавшим в их сторону. 'Успели', — с облегчением подумал он. Подоспевшие уланы с криком навалились на уже порядком подуставших французов, а подошедшие за ними драгуны с полевой артиллерией отпросили галлов обратно на исходные позиции.

Вечером, когда наконец битва затихла, и стороны разошлись по бивуакам, император Александр лично поблагодарил полковника и оставшихся в строю казаков за свое спасение и наградил Ивана Ефремовича орденом св. Георгия 3-й степени.

На следующий день сражение разгорелось заново и пушки вновь грохотали до вечера. Смерть в который раз собирала обильную жатву. И лишь на третий день, побежденный Наполеон с остатками своей армии отступил, начав отходить к границам Франции. Из полумиллиона солдат схватившихся в этой битве, пятьдесят тысяч навсегда остались на полях и высотах вокруг Лейпцига. Потомки назовут это сражение 'Битвой народов'.

Глава 7.

В Берлинском дворце февральским вечером было суматошно. Сквозь освещенные высокие окна, занавешенные тяжелыми гардинами, тут и там мелькали тени слуг, спешивших по своим делам. Ожидался визит великих русских князей Николая и Михаила. Лакеи расставляли серебряные и фарфоровые сервизы, до блеска протирали бокалы, а на кухне вереница поваров колдовала над яствами. В Зеркальной зале, где обычно принимали гостей, установили свечи на люстре и настенных канделябрах. Отражаясь в зеркалах, свет создавал причудливый танец, а мягко шедший снег за окном создавал поистине сказочную и торжественную обстановку.

Принцесса Шарлотта, полное имя которой произносилось как Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина, в свои пятнадцать лет была высока, стройна и изящна. Дочь королевы Луизы, признанной красавицы Европы, она походила на мать. За свои пятнадцать лет Шарлотта успела пережить бегство с семьей в Восточную Пруссию, несколько лет лишений, которые свели в могилу её мать, и непрерывную череду войн. Несмотря на эти испытания, девочка отличалась жизнерадостностью и непосредственностью.

Сейчас же Шарлотта смотрелась в зеркало и с помощью служанки поправляла свои локоны. Родители принцессы уже задумывались о потенциальных женихах. И хотя вокруг еще шла война, это не стало препятствием для политики. Великий князь Николай Павлович являлся братом императора Александра, союзника Пруссии, поддержавшего королевскую семью в тяжелое время. И хотя престол ему не светил, все же укрепление связей с Русским Императорским домом было политически выгодно. После разгрома Наполеона престиж России и её императора взлетел до небес. Поэтому, Шарлотта была особо взволнованна. Кто знает, может этим вечером она встретит своего будущего жениха.

Когда кареты с гостями подкатили к парадному крыльцу, король Фридрих Вильгельм со всей семьей встретил их в парадной зале. Встреча не считалась официальной и хотя гости являлись братьями императора, все же еще и возрастом не вышли и влиянием не обладали. Поэтому, можно сказать, встречали по-семейному. 'В такой обстановке и молодежь будет чувствовать себя раскованнее и будет легче присмотреться к Николаю', — думал Фридрих Вильгельм. Ведь, несмотря на политику, он был отцом, а Шарлотта была его любимицей. Поэтому он не менее дочери желал познакомиться с потенциальным женихом. Про себя он потихоньку вздыхал, понимая, что это, быть может, первый шаг, который разлучит его с дочерью.

Шарлотте Николай сразу понравился. Высокий, статный, немного худощавый, с прекрасными манерами. Неделя, которую Никс провел в Берлине, пролетела незаметно. Она каждый день еще с вечера ждала завтрашней встречи. Они много времени проводили вместе, насколько позволяли приличия. Поэтому, когда он уезжал, она знала что полюбила, и полюбила на всю жизнь.

Глава 8.

Отправляя меня в европейский вояж, маменька прозрачно намекнула присмотреться к Шарлотте Прусской. Мол, говорят она красавица, вся в мать. Вообще Германия считалась этакими царскими конюшнями для остальной Европы, в том числе и для Романовых. Так, например моя матушка, Мария Федоровна, была в девичестве Вюртембергская принцесса. Дело было в том, что исторически Германские земли состояли из множества независимых или полузависимых королевств, княжеств и прочее, бывших частью Священной Римской Империи. Наполеон расформировал большую часть этих образований и вместо Священной Римской Империи создал Рейнский Союз. Вместо трехсот пятидесяти, состоящий 'только' из сорока государств и независимых городов. Большинство вчерашних королей и герцогов остались без работы. Такой большой пул королевских домов давал огромный выбор при подборе потенциальных невест. Поэтому, так сложилось, что в жилах большинства императорских или королевских дворов Европы текла большая доля немецкой крови, а многие императорские дворы являлись родственниками. Так выходило, что брак, например, с родом Оболенских считался мезальянсом, хотя они были Рюриковичи и, владея тысячами крепостных, были весьма состоятельным родом. А брак с захудалой немецкой принцессой, пусть и без королевства, зато из 'королевского' рода считался комильфо. Так же обстояло дело и в Англии и во Франции, да и в остальной Европе. Поэтому поездка в Европу, кроме поучительной, имела еще и матримониальную цель. Впрочем, я не возражал, так как у меня имелся свой расчет.

За год, что я провел в этом мире, у меня было время подумать, что делать дальше и как это можно сделать. Историю XIX века я знал неплохо, во всяком случае, основные события и даты я помнил. Это послезнание давало мне преимущество в планировании следующих шагов. Здесь главное было не перемудрить, так как желание что-то изменить могло привести к еще более худшим последствиям. Великие реформы обычно происходят с большими потрясениями и результат зачастую бывает противоположным желаемому. Легко осуждать власть предержащих за то, что они сделали или наоборот, не сделали. На самом деле большинство из них имеет очень небольшой выбор решений, который ограничен интересами и возможностями других сторон. Ведь мы ни живем в вакууме и любое наше решение влияет на других и не всем нравится. А если не нравится, значит, они станут ему противодействовать. Так же как и мы противодействуем тому, что не нравиться нам. В краткосрочной перспективе можно наплевать на противодействие других, но вопрос в том, насколько долгосрочный результат соответствует нашим интересам.

Например, мой брат Александр решил присоединиться к коалиции против Наполеона. Здесь была замешана и его личная неприязнь к Бонапарту, и желание избавить Россию и Европу от новых угроз. В краткосрочной перспективе могущество России и влияние самого Александра на европейские дела возросли, что приятно щекотало самолюбие, но в долгосрочной перспективе Россию стали опасаться как нового гегемона, что увеличило противодействие интересам империи. После катастроф Испанской и Русской компаний возможности Наполеона и так сильно уменьшились. Множество ветеранов погибло, а новые рекрутские наборы давали необстрелянных юнцов и вызывали ропот в самой Франции. Поэтому с Наполеоном справились бы, наверное, и без нас, а если и нет, то он продолжал бы оставаться угрозой миру в Европе. То есть притягивать нездоровое внимание англичан, пруссаков и австрияков к себе. А Россия, оставаясь в стороне, могла бы пожинать политические дивиденды. Но случилось то, что случилось, и я в свои шестнадцать лет повлиять на это никак не мог. Спасибо хоть в Европу отпустили.

С другой стороны я знал, что в итоге мой реципиент стал императором, хотя в 1814 году, со стороны, это казалось нереальным. Ибо Александр был еще довольно молод и имел шанс на рождение наследника. А если с наследником не выйдет, имелся другой мой старший брат — Константин, который и считался пока наследником престола. Но я знал, что именно Николай в итоге займет Российский престол. И поэтому я считал, что если буду вести себя 'естественно', как мой реципиент в реальности, которую я знал, я все же стану императором и приобрету реальную возможность кое-что сделать иначе, а кое-что и вообще не сделать.

Я также понимал, что в будущем мне понадобятся соратники, которые меня поддержат и которые будут во мне заинтересованы. Для этого мне предстояло налаживать связи в армии и в администрации и сформировать свою команду будущих потенциальных менеджеров. Поэтому, для меня эта поездка в Европу стала возможностью встретиться со многими влиятельными людьми и завязать первые нужные знакомства.

В Берлин мы приехали в конце февраля 1814. На улицах еще лежал снег, но особого мороза, который превращает зиму в тягость, не было. К нашему приезду готовились. Мы подъехали ко дворцу, когда наступили сумерки. Все окна были освещены, а вдоль аллеи, ведущей к парадной лестнице, выстроились гренадеры с факелами. Зрелище оказалось впечатляющим, хотя после нескольких балов в Петербурге, привычным.

Королевская семья встретила нас в парадной зале. Здесь я впервые увидел Шарлотту. Не то что бы я очень возражал против матримониальных планов моих брата и матушки, ведь свадьба с Шарлоттой стала одним из ключевых моментов в жизни Николая и одной из причин по которй которой он стал императором в обход бездетного Константина. Но было бы неплохо, если бы она мне понравилась.

Я знал, что настоящий Николай влюбился в Шарлотту с первого взгляда, и мне было очень любопытно какова она, моя будущая жена. Я даже опасался что-то испортить, так как мне настоящему было тридцать три года, и мое поведение и чувство юмора могли быть иными, чем у семнадцатилетнего Николая. Но все прошло замечательно. Видимо чему быть, того ни миновать.

Прусская принцесса оказалась довольно высокой и миловидной и действительно походила на Луизу, свою мать. По крайней мере, если верить портретам Луизы. Со временем она обещала стать очень красивой женщиной, с прекрасной фигурой и осанкой. За обедом мы не имели возможности пообщаться, но после, когда взрослые перешли к игровым столам за партию в вист и триктрак, молодежь, то есть мы с Михаилом и трое Гогенцоллернов: Вильгельм — будущий император Вильгельм I, Шарлотта и Карл, разговорились. Фридрих Вильгельм, старший сын и наследник отсутствовал, будучи при армии. Чтобы разрядить атмосферу, я пошутил насчет строгости Ламздорфа, и мы с Мишкой рассказали о нашем путешествии в Берлин. Далее беседа потекла более непринужденно, благо у нас имелось много общего. Молодые Гогенцоллерны так же как и мы стремились на войну, на которую их по малолетству не пускали. Вообще разговор шел в основном о войне, об устройстве армии и о прошедших битвах. Только присутствие Шарлотты немного разбавляло этот разговор. Мишка был довольно разговорчивым, что позволило мне перекинуться с Шарлоттой парой слов наедине.

Так как взрослые не препятствовали нашему общению, за время, проведенное в Берлине, мы с Шарлоттой виделись по нескольку раз в день и хотя для меня она была еще девочкой, я оказался очарован её веселым нравом и непосредственностью. Ничего определенного сказано не было, но мы обещали писать друг другу. Поэтому я покидал Прусскую столицу в приподнятом настроении. Первый шаг был сделан.

Глава 9.

Гвардия стояла шпалерами вдоль громадного двора. Впереди стояли ветераны, а позади Молодая Гвардия. Желтое апрельское солнце тускло освещало серые дворцовые стены и играло на примкнутых байонетах. Обветренные лица солдат под мохнатыми медвежьими шапками выглядели хмуро. Они прошли с императором не одну компанию, с честью пронеся императорские орлы через всю Европу. Маленький капрал стал для них отцом, а армия стала их семьей. Теперь император их покидал. Они остались без отца.

Среди рядов Молодой Гвардии стоял и Огюст. Когда у той полузамерзшей речки их батальон прикрывал отход императора, он не думал, что выживет. Казаков они встретили в каре и отогнали, но за казаками шли пехота и пушки. Картечь ополовинила их батальон, а русская пехота штыками прижала их к реке. Мосты уже были взорваны и Огюст, чудом не раненный, вброд перешел ледяную речку и из последних сил вскарабкался на крутой противоположный берег. Он бы там и замерз, когда лежал без памяти, но его подобрали отходившие последними поляки и на плаще тянули его несколько лье до бивуака. Удэ остался на том берегу. Он был ранен, когда они с боем отходили к речке и что с ним стало далее, Огюст не знал.

Так как новая армия, собранная Бонапартом, состояла в основном из новобранцев, а ряды гвардии поредели, Огюста приняли в молодую гвардию, учитывая его боевой опыт и заслуги. А теперь, после еще нескольких сражений, бесконечных переходов, голода, лишений он стоял среди товарищей на этом плацу и не понимал, что его война уже кончилась.

Створки дверей распахнулись, и к ним вышел император. Знаменосец преклонил знамя старой гвардии и барабаны дали бой.

— Солдаты, — обратился он к гвардейцам, — вы мои старые товарищи по оружию с которыми я всегда шел по дороге чести. Нам теперь нужно с вами расстаться. Я мог бы дальше остаться среди вас, но нужно было бы продолжать жестокую борьбу, прибавить, может быть, к войне против иноземцев еще войну междоусобную, и я не мог решиться разрывать дальше грудь Франции. Пользуйтесь покоем, который вы так справедливо заслужили, и будьте счастливы. Обо мне не жалейте. У меня есть миссия, и чтобы ее выполнить, я соглашаюсь жить: она состоит в том, чтобы рассказать потомству о великих делах, которые мы с вами вместе совершили. Я хотел бы всех вас сжать в своих объятиях, но дайте мне поцеловать это знамя, которое вас всех собой представляет.... Наполеон дальше не мог говорить. Его голос пресекся. Он обнял и поцеловал знаменосца и знамя, быстро вышел и, простившись с гвардией, сел в карету. Кареты умчались среди криков: 'Да здравствует император!'. И тут Огюст расплакался.

Глава 10.

На войну мы с Михаилом не попали из-за медлительности Ламздорфа. Впрочем, его медлительность объяснялась наказом Александра, который не желал нашего появления в армии во время боевых действий. Поэтому мы ехали кружным путем, по дороге навестив кучу родственников, в том числе и мою старшую сестру, Марию Павловну, супругу герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского. Конец войны мы встретили в Швейцарии, откуда Александр приказал нам ехать в Париж. В столице поверженной Франции я встретил своего друга детства Владимира Адлерберга, уже боевого гвардейского офицера. Точнее друга настоящего Николая, но память реципиента и здесь не подвела. Тем более что за прошедший год мы обменялись двумя, тремя письмами, так что я оказался в курсе основных событий в его жизни. Владимир был типичным молодым ветераном: в свои двадцать четыре года он успел поучаствовать в дюжине сражений, в том числе и при Бородине. и под Лейпцигом, дослужившись по подпоручика.

Там же в Париже я впервые познакомился с лучшими боевыми генералами русской армии, среди них с Иваном Фёдоровичем Паскевичем и Алексеем Петровичем Ермоловым. Оба они были разного характера и темперамента, что частично объясняло их дальнейшую неприязнь. Я довольно много времени проводил с каждым из них, обсуждая прошедшие компании. Это дало мне возможность поближе с ними познакомиться и так же лучше понять оперативное искусство моего времени, проблемы и лимиты логистики, достоинства и недостатки различных видов вооружения. Им льстило, что великий князь, брат императора, интересуется их 'работой' и почтительно выслушивает их пояснения. Забегая вперед, скажу, что эти генералы сыграли немаловажную роль в моей дальнейшей жизни. Впрочем, ко времени нашего знакомства они уже были людьми состоявшимися и поэтому неудивительно, что такие значительные личности оставили свой след в истории.

Не хватало лишь Кутузова. Старый фельдмаршал не дожил до конца войны и был похоронен в Казанском соборе. Мне было жаль, что он не дожил до окончательной победы над Наполеоном, хотя, конечно, в победе этой он не сомневался. Я вспоминал, что в моем времени многие сомневались в его полководческих талантам, мол, еще один генерал, который волею случая попал в герои, а так, мол, посредственность. Впрочем, такие голоса, хотя и реже слышались и при дворе Александра. У фельдмаршала оказалось достаточно недоброжелателей.

Кутузова я видел всего лишь раз и то мельком, поэтому мне было тяжело составить свое мнение о нем. Действительно, долгие годы войны с Наполеоном выявили плеяду блестящих генералов, таких как Милорадович, Дибич, Паскевич, Ермолов и другие. Наверное, многие из них были талантливее Кутузова, как полководцы, но одно то, что Кутузов решил сдать Москву вопреки мнению очень многих маститых генералов и политиков и не подавшись чувствам, сохранил армию, говорило о его таланте стратега и здравом смысле. А здравый смысл, во все времена является редкостью. Даже Наполеон, даром что гений, совершал ошибки из-за излишней самоуверенности и презрения к противникам, в итоге чего и переехал из Парижа на остров Святой Елены.

Как только замолкли пушки, заговорили политики. В Европе нарастала очередная замотня. На этот раз англичане с австрияками планировали войну против России и Пруссии. Как я уже упоминал, Россию боялись и претензии Александра на Польшу и Бессарабию изрядно волновали австрияков, самих поглядывающих на Польшу и Балканы, и англичан, которых волновал возможный выход русских в Средиземное море. Французы, в лице недавно посаженого на трон, не без помощи Александра, Людовика Восемнадцатого, склонялись на сторону англичан.

Неизвестно чем бы все это закончилось, если бы Наполеон не вернулся во Францию и не выгнал бы Людовика восвояси без единого выстрела. Старый враг объединил, готовых было загрызть друг друга, союзников. Как говорят политики: bigger and elsewhere*.

Глава 11.

Этот августовский день выдался, как на заказ, солнечным. Поручик Синявский в парадном мундире и до блеска начищенным кивером стоял во главе своей роты. Обширная долина у подножия горы Монтеме была усеяна воинскими колоннами. В коридорах, образованных среди солдатской массы гарцевали всадники, рангом повыше, придирчиво оглядывая фронт стоящих перед ними полков.

— Господин поручик, все готово? — спросил капитан Уваров, командир роты.

— Вся рота построена, господин капитан, — ответил поручик.

— Молодцы, — сказал капитан и вытер вспотевший лоб. День выдался жарким, а построенные войска уже как два часа стояли на созданном природой плацу. Капитан еще раз прошелся вдоль строя, придирчиво оглядывая солдат, построенных в три ряда. Солнце бликами играло на примкнутых штыках, киверах и пуговицах. Увиденным он остался доволен, отчего хмыкнул в густые, пшеничные усы.

Капитан Уваров, начавший службу поручиком, получил чин капитана после сражения под Лейпцигом, где с горсткой солдат сумел остановить атаку французов на русскую батарею. Раненный в этом сражении поручик, полгода провел в лазарете и тыловом лагере, прежде чем вернулся в действующую армию в чине капитана. Война продолжалась, и армия нуждалась в опытных офицерах. От той памятной битвы у капитана остались шрамы в предплечье и на бедре, но он был молод и справедливо считал, что шрамы украшают мужчину.

Генеральной репетицией к параду командовал сам император, лично отдавая приказы войскам. Впрочем, прошедшие всю Европу солдаты и так знали свой маневр. В день парада исполнилось ровно три года со дня Бородинского сражения, и если три года назад вся Европа вторглась в Россию, то теперь, наоборот, русские солдаты маршировали в самом сердце Европы.

— Сейчас начнется, — успел сказать капитан, как с горы донесся пушечный выстрел, возвещавший о прибытии государя, и войска взяли ружья на плечо. Как будто волна прокатилась по равнине. Громкое 'Ура' разнеслось вокруг. Парад начался. После третьего выстрела солдаты построились в походные колонны, а после четвертого образовали гигантское каре. C холма, где находился император и его гости, вид ста пятидесяти тысяч солдат, четко исполнявших каждую команду, произвел ошеломляющее впечатление. Несколько минут все молчали, потрясенные грандиозным зрелищем, а потом император спустился с горы, и при радостных криках объехал гигантский квадрат каре. Позади Александра следовала внушительная свита, состоявшая из австрийского и прусского императоров, русских генералов и многочисленных иностранных наблюдателей. Многие иностранные офицеры переговаривались между собою, обсуждая увиденную мощь. Герцог Веллингтон, наклонившись к Александру, сказал:

— Я никогда не представлял, что армию можно довести до такого совершенства! — На что император ответил ему:

— Я вижу, что моя армия — первая в мире, для нее нет ничего невозможного!

Объехав фронт каре, император остановился в середине. Приветственные крики умолкли и Александр поздравил солдат с победой, поблагодарив за службу. Армия прошла церемониальным маршем мимо Его Величества. Вот и поручик Синявский, чеканя шаг, прошел во главе своей роты мимо государя. Настроение у всех было торжественное и приподнятое. Русская армия возвращалась домой.

Глава 12.

Не успел я вернуться домой, как снова отправился назад во Францию. Весной 1815 года Наполеон сбежал из ссылки и начался период 'Ста Дней'*. Русская армия вновь отправилась в поход во Францию. Но на эту войну армия опоздала. Разбитый при Ватерлоо Наполеон сдался на милость англичан.

Зато я успел на грандиозный парад в честь отбытия русской армии назад, домой. Зрелище выглядело грандиозно. Сто пятьдесят тысяч солдат и офицеров, четкими колоннами прошлись маршем мимо государя императора. Я тоже участвовал в параде, пройдя во главе гренадерской бригады. Парады и шагистику я особенно не люблю, но тут даже я проникся торжественностью момента. Помимо этого парад был политически важен, так как вид ста пятидесяти тысяч закаленных в боях солдат в сердце Европы не прошел мимо иностранных гостей. И эта мощь стала веским козырем на Венском конгрессе, где монархи и политики увлеченно делили Европу между собой. Как я уже упоминал, конгресс начался в сентябре 1814 года и участники быстро перегрызлись между собой.

Основные конфликты разгорелись из-за Польских и Германских земель. В итоге Россия получила большую часть Герцогства Варшавского, которое ранее, после третьего раздела Польши, принадлежало Пруссии. Так же за Россией признали Финляндию, завоеванную в недавней Русско-Шведской войне. Пруссия получила значительные владения на западе Германии, что в будущем помогло объединению Германии. Австрия вернула себе итальянские владения, Англия получила Мальту и Кейптаун, то есть сделала еще один шаг на пути создания мировой империи. Францию вернули к прежним границам и наложили контрибуцию в семьсот миллионов франков. Западногерманские королевства и герцогства объединили в Германский союз, под общей опекой Пруссии и Австрии.

Казалось, что новый дележ должен был уладить разногласия между великими державами и способствовать миру и стабильности в Европе. Но, как часто бывает, хотели как лучше, а вышло не так. Уничтожение буферных государств: Польши и немецких земель сослужило плохую службу, ибо добавило нестабильности в европейские дела. Подъем национализма сделал эти земли источником проблем и будущим яблоком раздора между державами. Приобретение Польши в будущем обернулось для России большой проблемой в виде кровавых восстаний и терроризма. В итоге там все время требовалось присутствие войск, которое ложилось тяжелым бременем на российскую казну. Оставь Россия эти территории Пруссии, одной проблемой у нас стало бы меньше и одной больше у прусаков. И вообще, участие в европейских делах всегда стоило России много крови и денег без осязаемых дивидендов. Но Александр оставался непреклонен в этом вопросе. А я в те годы ни на что не влиял и ничего не решал.

Нельзя сказать, что Александр занимался только внешними проблемами, но революция и Наполеоновские войны оставили ему мало выбора. Увы, решение внутренних проблем все время откладывалось и поэтому они накапливались. Россия мне напоминала дворец, где все время пристраивались флигели и этажи при минимальной отделке внутри. Жить в таком дворце было не очень комфортно.

Австрия, стремившаяся к расширению за счет славянских территорий, увеличивала долю не немецкого населения империи и таким образом создавала Польский синдром у себя дома. Как показало будущее, от нового раздела Европы в основном выиграли Пруссия и Англия. Первой это облегчило будущее объединение Германских земель под своим началом, а вторая приобрела стратегически важные территории в Средиземноморье и в Мировом океане. Так наступал век Pax Britannica*. Британский флот окончательно утвердился в Мировом океане, оставив далеко позади флоты других стран. С помощью этого флота и была построена наиболее грандиозная империи из когда-либо существующих. Наличие столь сильного флота означало практически монополизацию морских торговых путей, то есть морской торговли. Для России это пока не представляло серьезной угрозы, ибо у империя не имела торгового флота, зато существовал огромный внутренний рынок, который потенциально мог заменить колонии.

После Венского конгресса в 1815 году в Европе наступил период реакции. Все стремились сохранить старый порядок, что было практически невозможно и эта 'эпоха застоя' лишь отсрочила взрыв 1848 года, но я снова забегаю вперед.

Глава 13.

Двадцать третьего октября 1815 года Шарлотта запомнила на всю жизнь. На большом парадном обеде в Берлине собрались члены русской императорской и прусской королевской семей. Она, в атласном, бирюзовом платье сидела подле Никса, одетого в парадный мундир гренадеров, в котором он выглядел необычайно мужественно. В разгар торжества король Фридрих Вильгельм вместе с императором Александром поднялись со своих мест и провозгласили тост за здоровье помолвленных — великого князя Николая Павловича и принцессы Шарлотты Прусской. Большой зал, где пировали офицеры гостившего в Берлине русского гренадерского полка, взорвался восторженными восклицаниями. Шарлотта сияла. Она чувствовала себя совсем взрослой и была счастлива.

Празднества продолжались несколько дней, балы следовали один за другим. Бал в здании Оперы для высшего света, следом ещё один, для 'бюргеров', то есть для горожан Берлина и еще один, прощальный, ибо Николай уезжал домой, в Россию.

Было условлено, что торжественное бракосочетание состоится как только девятнадцатилетний великий князь Николай достигнет двадцати одного года — возраста, позволяющего вступить в брак. А пока, для проверки чувств и подготовки к свадьбе помолвленным предстояло прожить порознь ещё год и восемь месяцев.

Глава 14.

1815 год прошел для меня суматошно. Я бы сказал даже для меня, так как распорядок дня современников Николая для человека века XXI казался медленным и размеренным. Отсутствие электричества заставляло людей идти спать рано. Новости шли долго и количество информации было несравненно меньше. Способы переработки информации имелись, но они были под стать её количеству. Корабли шли по океану месяцами и не факт, что все доходили. Даже железных дорог еще не существовало. Поэтому никто никуда не спешил. Ведь без толку.

После парада в Вертю я ненадолго задержался в Париже, а в октябре 1815 года состоялась моя помолвка с Шарлоттой. Праздновал весь Берлин. Мы порхали с бала на бал и давали много приемов, занятие для меня крайне утомительное, так как, в основном, это были протокольные визиты вежливости. Но эти светские встречи дали мне возможность поближе познакомиться с военной и административной верхушкой Пруссии.

Счастливы были все. Прежде всего, мы с Шарлоттой, так как мы проводили вместе все это время. Александр и Фридрих Вильгельм радовались, ибо это укрепляло политический союз между Россией и Пруссией. Радовалась Мария Федоровна, потому, как один из её младших сыновей остепенится и принесет долгожданного наследника. Увы, у старших Александра и Константина это не получилось. И, наконец, радовались многие берлинские дворяне и бюргеры, ибо череда балов и помолвка прусской принцессы стали приятным исключением в их повседневной жизни, радостным событием, каковых было не много в годы Наполеоновских войн. Люди, казалось, наконец, почувствовали, что мир настал на самом деле, а не на бумаге. И они были счастливы.

После помолвки я вернулся домой. Период моего обучения закончился. Закончилась скучная зубрежка предметов, некоторые из которых я знал лучше моих учителей. Закончилась деспотичная опека Ламздорфа. Мне предстояла поездка по России, а так же поездка в Англию, которая по праву считалась технически передовой державой. Этот вояж являлся заключительным этапом моего образования. Вернуться назад предполагалось незадолго до моей свадьбы, которая планировалась на первое июля 1817 года, в день рождения Шарлотты.

Поэтому этот год пролетел для меня как калейдоскоп. Я старался увидеть Россию своими глазами, желательно без прикрас, что бы составить свое мнение о происходящем. В целом к моему приезду власти особенно не готовились. Чай не царь и не наследник. Это позволило мне увидеть страну не в виде потемкинских деревень, а такой, какой она была в своей реальной, повседневной жизни.

Дворянское сословие в Российской Империи жило своей жизнью. И если сельские помещики жили в окружении крестьян и знали их быт, петербургская и московская верхушки свои поместья почти не навещали, живя исключительно в городе и отдавая руководство своими деревнями приказчикам и старостам. Так как я являлся частью Петербургской верхушки, то соответственно практически не соприкасался с настоящей Россией. Почему настоящей? Потому что настоящая Россия была крестьянской, не говорила по-французски, и ликеру предпочитала водку. Хотя Гатчина являлась этаким большим поместьем, она была одной из царских резиденций, с соответственным европейским бытом и благами цивилизации. Именно эта оторванность от подавляющего большинства народа и сыграла роковую роль в 1917 году. Впрочем, такая сословная пропасть и, как результат, революция имели место и во Франции, и в Испании, и в Австро-Венгрии. Помимо образовательных целей мне лично было просто интересно ознакомиться со своей страной и увидеть ее изнутри.

Самой восточной точкой моего вояжа стал Урал, где я посетил Демидовские заводы. Промышленная династия Демидовых, поднявшаяся еще при Петре I, владела многими горнодобывающими заводами на Урале. Николай Никитич Демидов, глава семьи на тот момент, вложил много денег на модернизацию своих заводов, выписав из Франции профессора Ферри, знаменитого тогда знатока горнозаводского дела, а так же закупив современного оборудования из Англии и Германии и отправив заводских крепостных учиться горнорудному делу за границу. Россия к этому времени производила более ста тысяч тонн чугуна, что позволяло даже экспортировать чугун за границу. Демидовым принадлежала львиная доля этого производства. Сам Николай Никитич в это время отбыл в посольскую миссию во Флоренцию, где к слову и остался. Видимо итальянское солнце оказалось ему приятнее петербургских туманов или уральских морозов.

На обратном пути, по дороге в Москву, я посетил Тульские оружейные заводы. Хотя размер заводов для масштаба России поражал, их производство не покрывало потребностей России. Так, мой брат Александр, предвидя близкую войну с Наполеоном, закупал ружья и пушки в Австрии и Англии. Российская промышленность, такой, какой я её увидел, имела место быть. Но несколько больших заводов не меняли общей картины. Несмотря на модернизацию заводов, производство было довольно архаичным, Казалось, промышленность использует ресурс со времен Екатерины, а то и Петра Великого. Труд крепостных был неэффективен, да и вольнонаемные рабочие в основном являлись малограмотными и не квалифицированными. Паровые машины и другое оборудование завозили из-за границы. Даже текстильное производство, хотя оно и существовало и использовало английские или французские станки, количеством и качеством не дотягивало даже до прусского, а оно, в свою очередь, отставало от Англии и Франции. Скудный внутренний рынок не создавал достаточного спроса и промышленность держалась за счет госзаказов, да немного экспортировала за границу.

Главное же, что я увидел, это отсутствие промышленников и предпринимателей. То есть людей создающих продукт с добавочной стоимостью. Быть промышленником, или 'деловым' не считалось престижным, так же, как и быть инженером. Россия оставалась посконной, малограмотной, крестьянской страной без предпринимательского духа. Если кто и мог что-то поменять, так это дворянское сословие, которое имело средства и образование. Но оно не было ни предприимчивым, ни энергичным. Поэтому слоя средних и мелких предпринимателей практически не существовало, да и никому они в России на тот момент не были нужны.

Вот почему реформы Петра, как и многие реформы свыше в России, едва задели верхний тонкий пласт дворян. А после его смерти многие предприятия закрылись из-за неэффективности и отсутствия спроса. Другие работали по старинке. Без собственника и хозяина такие реформы оказались не подъемны.

Помимо промышленных центров я посетил множество сел и маленьких городков. В некоторых я останавливался на ночлег, в иных останавливался, дабы подковать лошадей или починить ось, поврежденную российскими дорогами. Село жило своей жизнью, отличной от городской, а тем более от столичной. Так как большинство крестьян были крепостными, все это сельское население в большей части своих дел ведалось особой администрацией или чиновниками земской полиции. За пределы своих поселков они почти никогда не выезжали, разве, что их рекрутировали в солдаты или на иные государственные повинности. Главными проблемами являлись низкие урожаи и чересполосица, которая и стала одной из причин низкой урожайности. Закрытые в своем мирке крестьяне, тянули лямку из поколения в поколения и быт их не особенно изменился за последнюю сотню лет. После разговоров с ними я понял, что несмотря на свой небольшой надел и скудную жизнь, они все равно не согласятся сдвинуться с места, ибо их деревенька и была их родиной и себя вне нее они слабо представляли.

Помещики оказались разными. Некоторые, более рачительные, закупали сельхозинвентарь за границей, пытаясь внедрить передовые технологии, а иные старались выжать из своих крестьян последнюю копейку, хозяйствуя по старинке и боясь потратить лишний рубль. В основном же это был довольно костный класс, ограниченный и патриархальный. Большинство из них жили не намного лучше крестьян, так как не владели большими наделами, а с низкой урожайностью, даже имея нескольких крепостных, было тяжело прокормиться. Зерно на экспорт и для внутреннего потребления поставляли лишь самые богатые из них, а таковых имелось процентов десять. Вот и выходило, что большинство населения могли прокормить лишь самих себя, а без производства излишков не было надежды на появление потребителей, которые смогут стимулировать промышленный рост.

Я вспоминал как в моем времени многих людей коробило от словосочетания 'потребительское общество', мол, это стадо безмозглых скотов, которым только подавай жвачку. Но я не видел ничего плохого в желании людей жить лучше. Ведь жить в скудости не есть хорошо, и бедность обыдляет почище достатка. Что поделать, ведь идеального общества не существует, а утописты, которые пытались его создать, очень быстро скатывались к террору, так как не находили иных стимулов убеждения.

Уезжая в Англию, я был полон впечатлений, которых не даст ни одна книга или отчет. Впечатлений от огромных пространств и от огромной крестьянской страны, которая как спящая красавица, ждала своего часа проснуться. Я понимал почему мой брат побоялся освободить крестьян. Изменив правила игры, он мог пробудить такие силы, которые могли смести все начатое Петром. И он не решился. Но не сделать этого уже было нельзя. Мир изменился, даже если в Европе, ослепленной победой над Наполеоном, многие этого и не заметили.

Глава 15.

В Англию я попал в конце 1816. Не самое лучшее время для путешествия, но я спешил, чтобы успеть обратно домой, на собственную свадьбу. Перед поездкой я получил 'инструкции' от Карла Васильевича Нессельроде, нашего министра иностранных дел. Этакого Громыко начала XIX века. Что интересно, Россию Карл Васильевич презирал, что не мешало ему стоять во главе ее внешнеполитического ведомства. Вот такие вот чиновничьи перипетии. В этом времени остзейские немцы составляли значительную часть чиновников и офицеров, так как были более образованны и инициативны. То есть являлись более грамотными специалистами.

Путешествие по Северному морю в осенний период, да на парусном судне, удовольствие не из приятных. И хотя, как оказалось, морской болезнью я не страдаю, аппетит и самочувствие у меня были не очень. Зато я очень обрадовался вновь увидев землю, когда, наконец, мы прибыли в Туманный Альбион.

Лондон оказался очень оживленным городом. Гораздо более деловым, чем другие европейские столицы которые я посетил. Англия первой вошла в фазу индустриальной революции и в отличие от остальной Европы, здесь уже спешили. Лондон оказался не готов к такому взрыву деловой активности. Поэтому в нем появилось множество трущоб — кварталов пролетариата. Но, несмотря на трущобы и несколько хаотичную застройку, город выглядел довольно чистым, по крайней мере в центре. Дороги тоже производили хорошее впечатление, особенно после российского бездорожья, от которого я страдал целый год.

'Большая игра'* между Россией и Англией уже разгоралась и за радушием хозяев скрывались недоверие и подозрительность. Впрочем, я тоже англичанам не доверял, но находил нужным многому у них научиться. Прежде всего, тому, что англичане во главу угла ставили свою выгоду, и умели, когда надо, проявлять гибкость. Некоторые назовут это беспринципностью, но именно эти свойства помогли им построить империю, несмотря на довольно скудные ресурсы. А во-вторых деловая хватка и способность к организации. Ведь те изобретения, которые были сделаны, еще надо суметь внедрить в производство, а потом еще и продать. Поэтому я хотел все увидеть своими глазами и присмотреть, что из английского опыта, можно будет применить на родине.

За четыре месяца, проведенные в Англии, я успел познакомиться со многими влиятельными людьми. Герцог Веллингтон, победитель Наполеона при Ватерлоо, самолично показывал мне достопримечательности Лондона, а также удовлетворил мой интерес, посетив со мной гвардейские казармы и оружейные заводы в окрестностях Лондона. Мне было интересно воочию увидеть боевую тактику и порядки англичан. Благо в эти времена особых секретов из новинок вооружения или тактики не делали. Часто при действующих армиях находились иностранные наблюдатели или просто наемники. Вооружение англичан оказалось примерно таким же, как и в русской армии. Те же гладкоствольные ружья и пушки, заряжающиеся с дульной стороны.

Что действительно отличало англичан, так это скорость и объемы производства. Во время Наполеоновских войн они вооружили и профинансировали шесть коалиций против корсиканца. Поэтому я уделил много внимания их технологии производства, разделению труда и станочному парк. В России все это тоже имелось, или почти все, на тех же Сестрорецком или Тульских заводах, но масштаб и количество квалифицированных специалистов были в Англии на порядок, а то и в разы больше.

Побывал я и в Арсенале и на верфях. Век пароходов еще не начался, но первые прототипы уже появились. Военных кораблей на стапелях стояло немного, в основном фрегаты. Война недавно окончилась и Англия в который раз законсервировала часть своего флота. Учитывая так же трофейные суда, особенной нужды в новых кораблях не имелось. Но кое-что строилось, ведь статус владычицы морей и торговое первенство нужно поддерживать. На многих частных верфях, больших и маленьких, строили торговые корабли. Надо сказать, что даже после появления пароходов, парусные суда еще долго царили на морях. Ведь ветер бесплатный, даже если и не всегда попутный, а пароход потребляет уголь и не везде этот уголь можно достать, особенно на дальних маршрутах.

В России Чарльзом Бердом, кстати, шотландцем по происхождению, уже был построен первый пароход, а далее начали появляться пароходы на Волге и на других крупных реках. Но вот торговый флот в России практически отсутствовал. В основном перевозками занимались англичане, хотя имелось достаточно голландцев и датчан. А ведь это целая отрасль производства плюс отличный пул моряков на случай войны. Островитяне, кстати, этим пулом часто пользовались. Так что, чего посмотреть и чему учиться оказалось достаточно. Я также свел знакомство со многими частными кораблестроителями. Нанимать их у меня не было ни возможностей, ни полномочий, но я старался сделать заделы на будущее.

Около недели я провел в Оксфорд, где посещал лекции и беседовал с профессорами. В Англии и Франции начала складываться современная система образования, особенно инженерного. Сделав политический реверанс, университет провозгласил меня доктором права. Как бы они удивились, узнав, что у меня MBA из XXI века. Как и в остальных моих визитах, я старался увидеть полезные начинания, которые можно повторить на Руси, а так же познакомиться с ведущими профессорами и талантливыми студентами. Авось удастся переманить несколько к нам на родину. В отношении инженерного образования в России у меня имелись планы, но надо было ждать пока появиться реальная возможность их воплотить.

Назад я возвращался через Берлин, где сделал долгую остановку у моей невесты, Шарлотты. На этот раз меня принимали по-семейному, как будущего зятя. В Петербург я приехал в мае 1817 года, а в июне отпраздновал свое официальное совершеннолетие и обручился с Шарлоттой, которая после принятия православия стала именоваться Александрой Федоровной.

Глава 16.

Фройлин Агнесс тряслась в карете рядом с Её Высочеством. Как одна из придворных фрейлин она сопровождала принцессу в Россию. Далее её будущее виделось не ясно, так как Шарлотта должна была принять православие и обзавестись новым двором на своей новой родине. Агнесс стукнуло семнадцать, и она уже два года служила фрейлиной Её Высочества. Сначала Агнесс была счастлива попасть в свиту принцессы, ибо это была большая честь для семейства Фон Гитенау — признание заслуг их отца, храбро сражавшегося против Наполеона в Лейпцигской битве и произведенного за это в полковники. А потом она привязалась к молодой принцессе. Шарлотта оказалась проста в общении и любила развлечения, поэтому пользовалась любовью фрейлин.

Семейство Фон Гитенау происходило родом из Восточной Пруссии, где имело одноименное поместье. Это был род потомственных военных и дед Агнесс, служивший при Фридрихе Великом, дяде нынешнего Фридриха Вильгельма, сражался против русских в Семилетней войне. А теперь Шарлотта станет великой русской княгиней. Вот такие вот превратности политики.

В поездке их сопровождал эскадрон кирасир. И молодой лейтенант, иногда поравнявшись с каретой со стороны Агнесс, бросал на неё озорные взгляды. Шарлотта, заметив старания лейтенанта, пошутила по этому поводу, и Агнесс залилась краской.

До границы они доехали довольно быстро. Было лето, дороги стали сухими, а по пути их везде ожидали. В Кенигсберге они отдохнули несколько дней и отправились дальше. В дороге Агнесс думала о том, какая она Россия. Многие при дворе считали её варварской страной. Но она видела великого князя Николая и других русских из его свиты. Все они были образованны и галантны. Видела она и русских солдат, когда жила в Восточной Пруссии, они тоже не выглядели варварами.

Принцессу очень беспокоила встреча с матерью великого князя, Марией Фёдоровной. В Европе знали о том, с какой строгостью императрица-мать воспитывает своих сыновей и дочерей, знали и о её непростых отношениях с невесткой Елизаветой Алексеевной, супругой императора Александра. Поэтому опасения эти были обоснованны. Но сам Николай клятвенно ее заверил, что матушка уже ее полюбила и ждет, когда, наконец-то, они смогут увидеться. Шарлотта рассказала это Агнесс под большим секретом, что являлось признаком большого доверия. Впрочем, недаром, ибо Агнесс оказалась одной из немногих фрейлин, которых Шарлотта попросила сопровождать себя в Россию.

На границе их встретил сам великий князь со свитой.

— Добро пожаловать в Россию, ваше королевское высочество! — сказал он вышедшей из кареты Шарлотте. — Наконец то мы вместе, — произнес он негромко уже лично для Шарлотты, но Агнесс, бывшая неподалеку, расслышала.

До Петербурга они доехали за десять дней. В поездке прусских кирасир сменили русские кирасиры. Погода стояла жаркая и все страдали от пыли. 'Слава богу', — думала Агнесс, что это уже последняя часть их вояжа. Как и дома в Пруссии, здесь все оказалось подготовлено к приезду невесты. Гостиницы и постоялые дворы по пути были зарезервированы за княжеским кортежем. Поэтому, хотя бы в конце дня можно было смыть с себя пыль и отдохнуть от дневного переезда. Но как любое путешествие, и это подошло к концу. Переночевав в Царском Селе, утром следующего дня праздничный кортеж въехал в Петербург.

Город поразил воображение Агнесс. Она никогда еще не выезжала за границы Пруссии, и еще никогда не видала столь большого и великолепного города. Широкие набережные, каналы и дворцы поразили ее. Она смотрела вокруг удивленными глазами, не веря, что на свете бывает такое великолепие. Берлин, где она провела последние два года, выглядел довольно скромно по сравнению с детищем Петра, которое предстало перед нею. Вдобавок, в честь свадьбы, улицы оказались заполнены празднично одетой толпою и шпалерами гвардии, что стояла вдоль пути следования кортежа. Этот блеск поразил не только Агнесс. Остальная свита и даже Шарлотта восторженно смотрели вокруг. Николай же лукаво улыбался, ибо он знал, какую встречу царь Александр подготовил будущей невестке.

Опасения Шарлотты оказались напрасны. Мария Федоровна радушно приняла её, обняв и заявила, что счастлива обрести в Шарлотте еще одну дочь. А кульминацией дня стал момент, когда принцесса, в открытом золоченом ландо вместе с царствующей императрицей и императрицей матерью выехала на заполненные народом и парадными линиями гвардии улицы Санкт-Петербурга.

Глава 17.

В июне я наконец-то сразу обрел и семью, и дом и независимость. 25 июня состоялось мое с Шарлоттой венчание в Зимнем, после которого мы въехали в Аничков дворец — свадебный подарок моего брата. Он с императрицей Елизаветой встречал нас на лестнице дворца хлебом-солью. Более всего меня радовала вновь обретенная независимость и возможность начать осуществление некоторых моих планов. Будучи тридцатидвухлетним, независимым человеком в XXI веке с его либеральными нравами, мне было тяжело играть роль юноши, зависимого от окружающих, даже в теле великого князя.

Теперь же я стал более свободным в своих поступках. Как совершеннолетний член Императорской фамилии я получил значительную ежегодную ренту, то есть стал финансово независим. Я так же был назначен генерал бригадиром Измайловского и Егерского полков, инспектором Императорских училищ и получил возможность учувствовать в заседаниях государственного совета.

Как я уже упоминал, за год, проведенный в Гатчине, у меня имелось время подумать о дальнейших планах. Главный вопрос, который я задал себе; кем я хочу стать и что я хочу сделать. В послезнании имелось много преимуществ, ибо я мог избежать ошибок, которых сделал настоящий Николай в его реальности. С другой стороны я понимал, что я могу наделать других ошибок, которые могут быть не менее роковыми. Все-таки я попал сюда из XXI века и органически не вписывался в это время. А попытки применить шаблоны XXI века в веке XIX натыкались на отсутствие социальной и технологической базы.

Теоретически я мог отказаться от императорского трона, но кто мог меня заменить? Брат Константин, который сам, в будущем, откажется от престола в мою пользу, или младший брат Михаил, который хоть и был классным и веселым парнем, оказался довольно недалеким и своенравным. Не лучшие качества для политика. Да и в послезнании есть преимущества, а в качестве императора у меня будет возможность избежать некоторых ошибок, о которых я знал.

Поэтому я спросил себя, что я хочу и могу сделать, учитывая современные российские реалии, а так же знание о ключевых событиях будущего? Главными проблемами России являлись крепостное право, тормозившее развитие экономики, неэффективное управление, дающее мало возможностей для социального продвижения и малограмотность населения опять же таки тормозящая экономический рост.

Главной целью я видел повышение уровня жизни, а так же увеличение ее продолжительности. Увы, часто в российской истории интересы государства не совпадали с интересами большинства. Большинство населения не участвовало в экономической жизни страны, с трудом прокармливая самих себя, так же как и их деды и прадеды. И если во времена царствования Екатерины этого оказалось достаточно, так как и в Европе все было не намного лучше, то после начала Промышленной революции и появления буржуазии как класса, Россия начала отставать от Европы. Но, увы, победители Наполеона этого не заметили.

Поэтому, чтобы достичь поставленной цели, было необходимо освободить крестьян с землей, дабы создать класс независимых землевладельцев, заинтересованных в повышении своего благосостояния и могущих это сделать. Если это получится, появится класс налогоплательщиков и потребителей промышленной продукции. Параллельно требовалось повышать количество и уровень образованных людей, особенно инженеров, а для этого нужно было открывать дополнительные учебные заведения и корректировать программу образования. Для создания отечественной буржуазии, как класса, имелась необходимость в соответствующем законодательстве, защищающим права собственности. Реализация этих планов должна была подождать до лучших времен, то есть когда я стану императором, то есть, как я знал, в 1825 году, через восемь лет. Пока же у меня имелось время подготовиться, создать собственную команду единомышленников и подготовить базу для будущих преобразований.

Надо сказать, что кое-что уже было сделано моим братом Александром. Так он упорядочил делопроизводство судов, появился постоянный государственный совет для обсуждения законов. Были основаны пять новых университетов, а так же Путейный институт, ставший главной кузницей инженерных кадров.

Я также отдавал себе отчет, что освобождение крестьян может встретить сильное противодействие, так как лишает доходов и имущества многих из правящего класса. Вы бы отдали добровольно свое имущество? Вот то-то и оно. Это и была главная причина, почему крестьян не освободили ни Александр, ни настоящий Николай, мой реципиент. Александру II это удалось сделать после потрясений Крымской войны. И то, крестьян освободили без земли и с выкупными платежами. Как говорят англичане: too little, too late*.

Поэтому я планировал создать собственную службу безопасности, чтобы не закончить как мой отец — Павел. А так же иметь за спиной популярного и способного генерала, на случай выхода ситуации из-под контроля. Этим генералом стал Иван Фёдорович Паскевич, с которым я познакомился еще во время моей первой поездки в Европу.

Глава 18.

Капитан Соколов зашел в кабинет и по-военному четко отчеканил:

— Капитан Соколов ваше высочество.

— Заходите, — сказал великий князь, выходя из-за стола. Он пожал капитану руку и жестом пригласил присесть.

— Разговор у нас будет долгий, — сказал он, — поэтому распоряжусь насчет чая.

Он позвонил в колокольчик и через секунду на пороге появился камердинер. Соколов, между тем осмотрел кабинет. В кабинете было два стола. Один письменный, покрытый зеленым сукном, за которым сидел хозяин. Второй в противоположном углу, более походил на обеденный. Что удивило капитана, так это доска на стене, как в какой-нибудь учебной комнате. На другой стене висели карты Империи и Европы. Кроме этого одна из стен представляла собой огромный книжный шкаф, заставленный книгами и свитками. Мебель была белого цвета, что вкупе с тремя большими окнами делало комнату очень светлой.

Александр Владимирович Соколов родился в небогатой дворянской семье под Тулой, где находилось небольшое родовое поместье с дюжиной крепостных. Род его служил еще со времен Алексея Михайловича Тишайшего, когда только лишь создавались полки иноземного кроя. Дед его служил под фельдмаршалом Минихом, а отец и дядя под командованием самого Суворова. Поэтому, для маленького Саши карьера военного была естественным продолжением семейных традиций. Тем более, что семья была небогатой, и второму сыну надо было самому заботиться о себе. Благо война, уже десятилетие шедшая в Европе*, предоставляла огромные возможности для продвижения, ввиду большой убыли офицеров в битвах. Поступив в Тульское Александровское училище и закончив его с отличием, Соколов был направлен прапорщиком в гвардию, в Измайловский полк в составе коего и принял боевое крещение при Бородино. В той битве молодому поручику повезло остаться в живых, ибо половина полка погибла, удерживая Семеновские высоты против многократных атак французов. После Бородина, Александр прошел всю Европу, окончив войну в Париже, особенно отличившись в битве при Кульме, за что был произведен в капитаны. Вернувшись домой, молодой ветеран продолжил службу, в ставшем родным, Измайловском полку.

— Мы ведь с вами знакомы, капитан, — сказал Николай Павлович.

— Так точно, ваше высочество,— ответил Соколов. — Имею честь командовать III ротой Измайловской бригады вашего высочества.

— Я пригласил вас, потому что вы зарекомендовали себя как отличный и исполнительный офицер, — сказал великий князь.

— Рад стараться ваше...

— Капитан, — прервал его Николай Павлович, — разговор у нас не формальный, и то, что вы здесь услышите должно остаться между нами. Поэтому, давайте оставим формализмы. Капитан кивнул: мол, понял.

Между тем принесли чай с легкими закусками, и хозяин спросил:

— Что вы думаете о нашей гвардии? Капитан заметно напрягся. Вопрос был странный, неуставной.

— В каком смысле? — переспросил он.

— В смысле боеспособности, — ответил князь.

— Я думаю, что победа над Наполеоном говорит сама за себя, — дипломатично ответил Соколов.

— Мне докладывали, что вы как-то упоминали, что в гвардии не продвинуться, если вы не графский сын, — сказал Николай Павлович и пристально посмотрел на капитана, проверяя его реакцию. Соколов немного смутился, но взгляда не отвел.

— Я сказал это, радея о пользе отечеству, — ответил он.

— А вы разве не знали, что такие речи мне докладываются, и может быть не только мне. Всегда найдутся доброхоты, знаете ли, — усмехнулся его высочество.

— Знаю, — хмуро ответил капитан.

— Не буду ходить вокруг да около, — сказал князь. — Я и сам так думаю, и ваша способность критически мыслить эта одна из причин, по которой вы здесь находитесь.

— А какова другая причина? — поинтересовался капитан.

— Ваши заслуги, ответил князь. — Я навел о вас справки: попав в гвардию, вы отличились под Бородином. Под Кульмом и во Франции вы проявили себя как знающий свое дело командир. Сослуживцы вас недолюбливают за прямоту и за ваши взгляды, верно? — скорее утвердительно спросил его высочество.

— Я не нахожу нужным скрывать свои взгляды, — ответил Соколов.

— Хорошо, сказал князь, — а теперь перейдем к делу, для которого я вас позвал. Хочу еще раз повторить, что разговор этот конфиденциальный и о нем никто не должен знать, включая ваше непосредственное начальство. Капитан кивнул в знак согласия и его высочество продолжил: — Я хочу создать канцелярию, которая будет заниматься сбором информации в империи и за границей. Разной информацией: о чиновниках, политиках, армейских и прочих чинах, а так же оценкой политической ситуации, численности армии и флота, его вооружения, намерений и интересах влиятельных людей. Пока я планирую группу в человек двадцать, а далее посмотрим. Я желал бы, что бы вы, капитан, возглавили эту канцелярию, а так же озаботились подбором верных и толковых людей. Не думайте, что я предлагаю, дело недостойное чести офицера. Наоборот работа этой канцелярии принесет великую пользу отечеству. Я не хочу вас принуждать, ибо чтобы преуспеть, вы сами должны хотеть этого,— его высочество умолк и вопросительно взглянул на офицера.

— Я так понимаю, ваше высочество, что эта канцелярия не будет официальной? — спросил Соколов, еще раз подтвердив, что князь в нем не ошибся.

— Да, не будет,— ответил Николай Павлович, — я понимаю, вас интересует, знает ли об этой затее император? Так вот, он тоже о ней не знает. Я верный слуга и брат его величества, и давал присягу служить императору. Канцелярия как раз и создается, что бы охранять интересы императора и Империи. Так что, как я уже говорил, я не предлагаю вам нечто недостойное чести офицера.

— Тогда я согласен, — ответил капитан.

— Хорошо,— кивнул князь, тогда обсудим детали.

Глава 19.

17 апреля 1818 года, я стал отцом. Мальчика нарекли Александром и в будущем, если оно не изменится, его запомнят как императора Александра II. Это событие ещё сильнее привязало меня к этому миру. В моем родном XXI веке, я был холост, и не успел обзавестись детьми. Но видимо пришла моя пора, так как я оказался счастлив в семейной жизни. И рождение первенца лишь усилило это ощущение счастья. Я отчетливо понимал, что мне повезло. Ведь, как поется в песне, короли не женятся по любви, и мой брак являлся, прежде всего, политическим. Браки моих братьев, Александра и Константина не были счастливыми. Жена Константина попросту сбежала от него назад к родственникам в Кобург. Поэтому наши с Шарлоттой любовь и взаимопонимание не были сами собой разумеющиеся, а скорее исключением. В жизни великого князя имелось много плюсов, но основным я считал относительную приватность. Я не находился в свете прожекторов, как мой брат Александр и его жена Елизавета. Конечно, я тоже являлся публичной фигурой, но гораздо менее значимой, чем мои старшие братья.

Рождение сына и единственного будущего наследника престола, укрепили мои позиции в семье. Теперь я стал не только семейным и независимым, но и отцом будущего наследника. Я прямо-таки почувствовал, что даже моя маман, Мария Федоровна, стала относиться ко мне с большим уважением, как к взрослому, что ли. А буквально через год я получил дальнейшее подтверждение повышения моего статуса. Подтверждения, которого я ожидал и к которому готовился. Но я немного забегаю вперед.

После окончания войны в Александре, что-то надломилось. Он часто выглядел усталым и рассеянным. В нем не было той энергии и напора, которые помогли ему победить Наполеона. Может, сказалось усталость от войны, ведь его царствование совпало с Наполеоновскими войнами. Может, он разочаровался в реформах, проведенными вначале его правления. Я знал, что власть тяготит его готовился к разговору, который произошел в дальнейшем.

Этот июльский день 1819 года я запомнил навсегда. Стоял ясный летний день, даже немного душный. За неделю до этого я вернулся с бригадных учений и был занят делами, отложенными за время моего отсутствия. Александр предупредил, что приедет к нам на обед. Он иногда приезжал пообщаться. Шарлотта оказалась прекрасной хозяйкой, и брату импонировала наша атмосфера семейного счастья и вообще молодости, которая воцарилась в Аничковом дворце.

Пообедав, мы перешли в малую гостиную, где и состоялся сей памятный разговор. Сначала Александр похвалил меня за хорошо организованные учения. Потом добавил, что завидует нашему семейному счастью. При этом он указал на живот Шарлотты, которая снова была беременна. После чего произнес, глядя мне в глаза:

— Александр, есть знак благодати божьей, символ благополучного продолжения царского рода,— сказал он. Поэтому по общему моему и Константина решению престол перейдет к тебе и твоему потомству. Я же считаю своим долгом отречься от правления с той минуты, как почувствую сему время.

— А как же Константин? — воскликнул я, делая вид, что поражен словами брата.

— Константин, сам мне сказал, что имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет мне наследовать на престоле, — ответил брат.

— Но как ты себе это представляешь? — спросил я. — Ведь для всех Константин и есть официальный наследник престола — цесаревич. Как это воспримут придворные и армия? Ведь по закону они должны присягать Константину, а не мне.

— Я издам соответственный указ, а Константин подпишет отказ от своих прав на престол. В свое время, мы этот указ обнародуем, — ответил Александр.

— А ты говорил об этом с матушкой? — спросил я, играя растерянность.

— Я рассказал ей об этом моем намерении. Она, так же как и я, считает, что Александр есть прямое указание на то, что твои потомки должны занять престол. Поэтому она согласна с моим решением.

Я посмотрел на Шарлотту и увидел у нее в глазах слезы. Она понимала, что становясь цесаревичем, я становлюсь фигурой официальной, и это означает конец нашему тихому семейному счастью. Она никогда не стремилась стать императрицей, напротив, она очень сочувствовала Елизавете Алексеевне, жене Александра, которая вынуждена была нести бремя официальных церемоний, несмотря, на свое слабое здоровье.

— Не переживай ты так, — ласково сказал брат Шарлотте, видя насколько она расстроена. Пока еще я император, — он усмехнулся, — и у Никса есть время подготовиться, так что вашему счастью ничего не угрожает.

Брат был довольно закрытым и противоречивым человеком, поэтому я не знал точно, что с ним происходит и каковы на самом деле его мотивы. Помня, что межвластие после смерти Александра началось из-за того, что завещание императора и отречение Константина хранились в секрете, я выторговал у Александра обещание, что будет составлен официальный акт отречения Константина от прав на престол, а так же назначение меня наследником. Акт этот должен быть составлен в нескольких экземплярах, и храниться, в том числе, и у меня и у Марии Федоровны. Почему-то Александр не хотел обнародовать сей акт. Может он боялся, что кто-то в придворных кругах воспользуется этим и уберет его с трона. Не знаю. Как я уже упоминал о его скрытности и непоследовательности.

Глава 20.

Агнесс с помощью служанки украшала рождественскую елку. На подносе были разложены яблоки, золоченые орехи, конфеты и ленты. Служанка подавала украшения, а Агнесс развешивала их на елке. Рождество 1819 года обещало быть снежным. Ночи стояли морозные, отчего деревья во дворе и оконные рамы жалобно потрескивали. Но в доме было тепло, даже жарко от горящего камина. Два года назад она и предположить не могла, что останется в России, которая станет её новым домом.

Приехав в Россию в свите великой княгини Александры Федоровны, Агнесс, вскорости должна была уехать назад в Пруссию, но на одном из званых вечеров она познакомилась с молодым гвардейским поручиком, Карлом Гофманом, из остзейских немцев и осталась в России. Молодой офицер влюбился с первого взгляда и Агнесс не устояла перед его натиском. Карл происходил из довольно богатого помещичьего рода и был принят при дворе, благодаря семейным связям и знакомству с великим князем Николаем. Вскоре после свадьбы молодые уехали в Москву, новое место службы, уже капитана, Гофмана.

Шарлотта, то есть Александра Федоровна, привезла с собой обычай рождественской елки в Россию. Вечно зеленое дерево впервые нарядили в канун Рождества 1817 года в московском Кремле, где проводила зиму в том году императорская семья, специально для Шарлотты. Этот обычай быстро переняли в обеих столицах.

Агнесс очень понравилась Москва, с её степенно-размеренной жизнью. Звон колоколов на праздники, посещение знакомых, или тихие вечера с любимым. Была в этом какая-то патриархальность, которая оказалась близка Агнесс, воспитанной в семье военного.

'Интересно, каким он будет новый 1820 год' — подумала Агнесс, 'и кого он принесет: мальчика или девочку?'. Девушка улыбнулась своим мыслям и погладила свой живот.

Глава 21.

— Важно не только лично передать хану мое послание, но и разузнать какими товарами там торгуют, каково ханское войско, возможно ли перебросить через пустыню войска без потерь и каковые маршруты для сего потребны. Вдобавок, ежели удастся, разузнайте о судьбе русских пленных. Но это по обстоятельствам Генерал шагал взад и вперед перед штабс-капитаном Муравьевым, волнуясь за предстоящую операцию. — Впрочем, именно поэтому я выбрал вас, ибо в первую очередь ваше умение нравиться и находить общий язык с местными племенами должны стать серьезным преимуществом.

— Господин генерал, — ответил капитан, — цели миссии мне ясны. Каковые средства будут мне предоставлены для похода? Ведь для того чтобы пересечь пустыню, мне надобно будет заплатить местным туркменам, да и на подарки хану и его приближенным требуются средства немалые.

— Вам будут выделены все нужные средства для осуществления вашей миссии. Я уже отдал приказ штабному казначею. В Баку вас будет ждать корабль, который доставит вас Ленкорань, где вы сможете договориться с местными племенами и присоединиться к одному из караванов в Хиву. Корабль доставит вас на восточный берег Каспия, откуда вы с караваном отправитесь далее. Корабль будет вас ждать полгода, после чего вы будете считаться погибшим. Как вы понимаете, ваша миссия не официальная и ежели вас постигнет неудача, и вас посадят в тюрьму или казнят, спасти вас будет невозможно. Государь не может потерять лицо от наших не официальных действий. Генерал умолк, и лишь его небольшие, яркие глаза, сощурившись, смотрели на капитана, пытаясь уловить его реакцию.

— Я осознаю эту опасность, ваше превосходительство, — ответил Муравьев, — но, также как и вы, я считаю, что нам необходимо опередить англичан, и обезопасить южные рубежи империи. Во что бы то ни стало, — подчеркнул он.

— И еще, — добавил Ермолов, — когда вы будете говорить с ханом или его приближенными, не бойтесь льстить. Не рассматривайте лесть и подхалимство с европейской точки зрения. У азиатов она в порядке вещей, так что никогда не бойтесь с ней переборщить.

— Я приложу все усилия, дабы наладить отношения с Хивинским ханством, — ответил Муравьев.

— Я знаю, — ответил Ермолов. — Ну, храни вас господь, — он перекрестил капитана и похлопал его по плечам. До скорой встречи, сказал он на прощанье и улыбнулся.

— Буду рад вновь видеть ваше превосходительство, — капитан улыбнулся в ответ, но тут же, по-военному четко прибавил: — разрешите исполнять? — и козырнул.

— Исполняйте, штабс-капитан, — ответил генерал и козырнул в ответ.

Муравьев развернулся, и четким строевым шагом покинул кабинет наместника. А Ермолов еще долго ходил взад-вперед, о чем-то размышляя. Капитан, выйдя из губернаторского дома, направился к штабному казначею, для получения необходимых средств, ибо через два дня он уезжал в Баку, присоединившись к казачьей сотне, которая тоже направлялась в те края.

В утро отъезда вы могли застать молодого человека в недавно отстроенном православном храме, в центре Тифлиса. В церкви было тихо и темновато. Все еще пахло известкой и краской. Капитан стоял в углу и молился за успех экспедиции, так как его шансы вернуться выглядели очень сомнительно.

Впрочем, для молодого офицера эта была не первая секретная экспедиция. В свои двадцать четыре года он имел за плечами огромный боевой и дипломатический опыт. Николай Николаевич Муравьев родился в семье генерал-майора, создателя Московского училища колонновожатых, готовившего штабных офицеров. Будучи юношей, он увлекался масонством и даже успел побывать членом тайного общества. Правда, после увиденного за войну, его идеализм постепенно улетучился. Военную службу он начал в семнадцать лет — колонновожатым при штабе императора. Воевал под начальством генералов Толя и Милорадовича в Отечественной войне и участвовал в Заграничном походе русской армии. Отличился во всех значимых сражениях этой войны, в том числе под Бородино и Дрезденом. В 1816 году его командировали на Кавказ, к генералу Ермолову. Так как он был квалифицированным военным топографом и знал татарский язык, молодой офицер совершил ряд секретных экспедиций в Персию, под видом мусульманского паломника, дабы разведать пограничные территории на случай войны. После чего его отправили в Персию в составе чрезвычайного посольства, для ведения переговоров. Поэтому выбор генерала Ермолова оказался не случайным, ибо если кто и мог попасть в Хиву и вернуться оттуда живым, так это капитан Муравьев.

Капитану предстояло, переодевшись кочевником, проделать восемьсот километров через пустыню, чтобы передать послание Ермолова Хивинскому хану. И это несмотря на недавнее предупреждение от южного владыки, что любой русский, который окажется во владения Хивинского ханства, будет немедленно казнен. Неверных в Хиве не любили, ну разве что в качестве рабов. Но империя была заинтересована в налаживании торговли с далеким ханством, также как и в прекращении набегов кочевников на свои южные границы, и ради этого стоило рисковать.

Месяц капитан провел в туркменских кочевьях, пока ему не удалось договориться с одним из племен, что он присоединиться к их каравану, идущему в Хиву. Было решено, что он будет путешествовать под видом туркмена Мараг Бега. И хотя люди в караване знали, что он русский, за сорок золотых монет они согласились закрыть на это глаза. И все же опасность быть раскрытым оставалась очень велика и поэтому молодой офицер не расставался с парой пистолетов, спрятанных под одеждой. Наконец, в конце сентября, когда жара начала немного спадать, а ночи стали прохладными, караван тронулся в путь.

Поход через пустыню проходил без особых происшествий, не считая паразитов которые прямо таки кишели в одежде. Одежду клали днем на раскаленный песок, но это мало помогало. Вдобавок вся одежда пропиталась запахом пота и дымом костров, но Муравьеву, привыкшему к воинским тяготам, это не доставляло особых неудобств. Он был полон впечатлений от увиденного, и по вечерам, тайком, вел дневник, куда записывал все увиденное за день.

Но, когда до Хивы осталось всего пять переходов, счастье изменило капитану. Когда они ушли с дороги, пропуская большой, в тысячу верблюдов караван, один из купцов, видавший его мельком в Баку, узнал его и указал не него пальцем. О чем он говорил, Муравьев не слышал, но страх мерзким холодком разлился по его жилам. Другие торговцы и погонщики подошли к туркменам из его каравана и напрямую спросили кто он такой. Но глава каравана, как ни в чем не бывало заявил, что дескать да, он пленный русский и они везут его на продажу в Хиву. Торговцы заулыбались и закивали головами в знак одобрения. На этом инцидент был исчерпан и через пять дней на горизонте, наконец, показались белые стены и голубые минареты Хивы.

Остановившись в ближайшем к Хиве караван-сарае капитан, послал двух человек впереди себя, дабы известить хана и местное начальство о своем прибытии в качестве российского посла. Между тем он, наконец-то, тщательно умылся и переоделся в свой парадный мундир, чтобы предстать перед хивинцами как официальное лицо. Через несколько часов к караван-сараю подъехали двое всадников в богато расшитых халатах. Один из них низкий, с обезьяньей мордочкой под большой белой чалмой, а второй высокий и дородный, с рыжеватой бородой. Главным оказался высокий, который представился офицером ханской армии. Он и сообщил русскому послу, что хан примет его завтра, а пока попросили его подождать в небольшой крепости неподалеку.

На следующий день молодой офицер обнаружил, что его обманули и никакой аудиенции ему не назначено. Ему запретили выходить из крепости, для чего у ворот выставили усиленную стражу. Капитан понял, что он попросту арестован и может быть казнен, буде на то ханская воля. А в ханском дворце, между тем, кипели нешуточные страсти. Одни советники призывали правоверного владыку казнить неверного, другие же, опасаясь мести русского императора, советовали с ним встретиться и узнать, чего же хотят эти русские. Время на востоке течет медленно, и капитан провел под арестом полтора месяца. И только когда он уже задумал бежать, переодевшись кочевником, ему, наконец, сообщили, что владыка хивинский готов его принять, правда, не уточнили когда...

Но все-таки через два дня ворота крепости со скрипом открылись и капитан, щурясь от яркого солнца, последовал в середине почетного конвоя в Хиву. После пыльной и грязной крепости, где он провел последние семь недель, город поразил его своим великолепием. Множество садов, среди которых белели дворцы вельмож и голубые изразцы мечети, сверкающие на утреннем солнце бирюзовыми бликами, выглядели как драгоценная шкатулка посреди монотонной желтизны пустыни. Приезд русского посланника произвел фурор среди местных жителей. Многие окружили конвой, чтобы посмотреть на чужестранца в русской офицерской форме. Детвора бежала позади и когда капитана ввели в его новые апартаменты неподалеку от ханского дворца, они даже попытались войти вовнутрь, но были безжалостно отогнаны конвоем. Среди глазеющей толпы Муравьев различил русские лица. Несчастные рабы снимали перед ним шапки и шепотом умоляли сделать что-то для их освобождения.

Передав во дворец послание и подарки от генерала Ермолова, через два дня капитан дождался-таки аудиенции. Как и два дня назад, по пути в ханский дворец толпа густо усеяла крыши, наблюдая за диковинным послом. Пройдя три грязноватых двора, Муравьев очутился в еще более грязном дворе, поросшем травой. Посреди двора стояла ханская кибитка, которая и служила резиденцией местного владыки. Хивинский владыка оказался громилой, хотя и с приятной наружностью. Одет он был в красный халат, сшитого из привезенного послом русского сукна. Этим хан подчеркивал, что подарок пришелся ему по душе, и он дружески расположен к его дарителю, что было обнадеживающим началом. Муравьев поклонился, не снимая шапки, и молча стоял, ожидая когда хан заговорит первым. Тот осматривал его цепким взглядом несколько минут, после чего произнес:

— Добро пожаловать посланник. За чем ты приехал, и какую имеешь просьбу до меня? За время своего заточения капитан имел много времени, чтобы продумать свою речь, и поэтому, по-восточному цветасто ответил:

— Счастливой Российской Империи, Главнокомандующий над землями, лежащими между Черным и Каспийским морями, имеющий в управлении своем Тифлис, Ганжу, Грузию и другие земли, послал меня к Вашему Высокостепенству, для изъявления почтения своего, и вручения вам письма в благополучное время писанного.

— Я читал письмо его, — коротко ответил хан.

— Я имею также приказание доложить вам о некоторых предметах изустно, я буду ожидать приказания вашего для докладу об них, — когда угодно будет вам выслушать меня, теперь или в другое время?

— Говори сейчас, ответил Хивинский владыка.

— Император всероссийский желал бы развития взаимовыгодной торговли между нашими государствами, — объяснил Муравьев, — для чего на восточном берегу Каспийского моря строиться гавань для купеческих кораблей. Путь от гавани до Хивы вдвое короче нынешнего, но требуется добро Вашего Высокостепенства на проход караванов по этому пути. В гавани ваших купцов всегда будут ожидать любые товары, которые вы пожелаете.

— Хотя справедливо, что нынешняя дорога гораздо долее предложенной вами, но прибрежные же туркмены враждебны мне, и потому караваны мои подвергаться будут опасности быть разграбленными, и потому я не могу согласится на сию перемену, — ответил хан. Но молодой офицер был готов к такому повороту событий и поэтому ответил:

— Вступивши в союз с нами, ваши враги станут нашими врагами. Его высокопревосходительство, Кавказский главнокомандующий приказал просить у вас доверенного человека, с которым он мог бы обсудить все выгоду от союза нашего.

— Я пошлю с тобой хороших людей, и дам им письмо к Главнокомандующему. Я сам желаю, чтобы между нами утвердилась настоящая и неразрывная дружба, — ответил хан. На этом аудиенция окончилась.

Уезжая назад с хивинскими послами, среди огромной толпы провожавших Муравьев заметил кучку русских рабов с печальными лицами. С появлением капитана у этих несчастных появилась надежда на вызволение из неволи. Русские невольники смогли передать Муравьеву записку в стволе ружья, отданного им в починку. Из записки он узнал, что всего в Хиве находиться около трех тысяч русских невольников, которые подвергаются жестокому обращению и унижениям со стороны своих хозяев. Они надеялись, что капитан донесет эти сведения до государя, который, наконец, сможет их вызволить. Эти лица еще долго снились капитану, и он поклялся себе, сделать все возможное для их освобождения.

После мерзлых ночей в пустыне, в середине декабря, Муравьев, наконец, увидел вожделенный залив Каспийского моря и стоявший на якоре русский корвет. Когда от корабля отделилась шлюпка, чтобы забрать его, сердце капитана громко стучало — он вернулся.

Глава 22.

Летом 1820 я совершил поездку на Кавказ, дабы ближе познакомиться с генералом Ермоловым и увидеть край, которым он управлял методом кнута и пряника. Ермолова называли 'проконсулом Кавказа' за его независимость и жесткость. Генерал имел в своем распоряжении значительные силы и слыл фигурой легендарной. Участник всех крупных сражений Наполеоновских войн, он прославился своей храбростью и независимым нравом. Сторонник всего русского — он был очень популярен в армии и либеральных кругах, из-за чего уже успел подвергнуться опале. Но благодаря своим способностям и энергии его снова призвали на службу, на этот раз на Кавказ.

Кавказская война только разгоралась. Территории эти были относительно недавно присоединены к России и народы их населяющие, веками привыкли жить в постоянных войнах друг с другом и набегами на соседей. Османская и Персидская империи только номинально контролировали эти территории и многочисленные кавказские племена оставались фактически независимы, если хаос, царящий там, можно назвать независимостью. Часть племен добровольно перешла в русское подданство, ища защиты от более сильных соседей, а часть перешла к империи в результате войн с Персией и османами. Многие племена приняли русское подданство лишь номинально, надеясь на то, что как и прежде никто не будет вмешиваться в их устоявшийся уклад жизни. Но империя была заинтересована в порядке и племена, привыкшие жить в постоянном хаосе войны и кровавой мести, вскорости увидели, что их привычный устой жизни нарушен. Русские войска пресекали набеги племен друг на друга и изымали часть земель для передачи их другим племенам или русским поселенцам. Поэтому, часть местной верхушки оказалась недовольна властью империи и присутствием 'неверных' на их территории и подстрекали других против России. Вдобавок Персия и Турция, не без помощи англичан, помогали недовольным имамами и оружием, надеясь урвать свой кусок. Гористая территория идеально подходила для ведения партизанской войны, ибо позволяла небольшими силами наносить урон гораздо более сильному противнику.

Прибыв на Кавказ и оценив обстановку, Ермолов написал государю, что Кавказ представляет собою крепость населенную полумиллионным гарнизоном. И дабы овладеть ею надобно вести планомерную осаду. Что он и сделал, постепенно продвигая русские форпосты в горы и выселяя наиболее непримиримых на равнины под надзор русских гарнизонов. Широко практиковалось взятие заложников из семей старейшин для пресечения возможных восстаний. С другой стороны имелся и пряник в виде гарантии спокойствия и послабления в налогах для тех, кто сидел тихо.

Мне было интересно на месте оценить обстановку и насколько действенной оказалась стратегия прославленного генерала. Мой реципиент Николай, после восшествия на престол сменил Ермолова, но Кавказская война на этом не прекратилась. Наоборот, она вспыхнула с новой силой и стоила России огромных жертв. Ермолов же, несмотря на крутые меры, принятые им на Кавказе снискал уважение местных племен, которые ценили силу и то, что генерал держал свое слово, что было нечастым явлением на Кавказе.

Ермолова я встретил в Тифлисе, в его штаб-квартире, где и провел четыре дня, после чего посетил несколько местных аулов и недавно построенную крепость Грозную, которая в будущем, как я знал, превратиться в город Грозный. Меня сопровождали два эскадрона, поэтому я чувствовал себя в безопасности, но проезжая по узким горным дорогам, через небольшие речки, где вокруг растет дремучий лес, мы всегда были начеку. Крепость оказалась довольно большой и в ней находился внушительный гарнизон. Грозная была настоящей горячей точкой, так как служила форпостом для усмирения Чечни. Горцы часто обстреливали ее, но уважительно делали это издали. Так что имя свое крепость оправдывала.

Ермолов оказался фигурой колоритной. Выходец из бедной дворянской семьи, он не получил хорошего образования, как многие гвардейские офицеры, зато он обладал двумя очень ценными качествами: здравым смыслом и настойчивостью. Он умел, как говорят: зрить в корень, быстро вникая в суть проблемы и часто находя выход из критических ситуаций. Генерал был из той породы людей, которые превратили княжество Московское в Российскую империю. Империя была для него не пустым звуком, а смыслом жизни.

Алексею Петровичу понравилась мысль о создании генерального штаба для планирования боевых действий с потенциальным противником и развертывания резервов. Поэтому он согласился на мою просьбу принять у себя капитана Гофмана и группу его офицеров, которые я отобрал из офицеров Измайловского и Егерского полков, как костяк будущего Генштаба, для ознакомления с нашими южными границами. Ермолов даже пообещал поделиться своим немалым опытом и дать капитану в сопровождающего полковника Муравьева.

С полковником Муравьевым я имел честь познакомиться в Тифлисе, во время моего визита. Всего полгода назад он вернулся из экспедиции в Хиву, став одним из первых европейцев посетивших Хиву не в качестве раба. Он оказался всего на два года старше моего реципиента, и младше меня настоящего, но, несмотря на столь юный возраст, он уже многое успел повидать. Полковник уже несколько раз побывал в Персии и прекрасно знал все расклады южного соседа. Поэтому я не мог пожелать более компетентного сопровождающего капитану Гофману. О предстоящей войне с персами знал лишь только я, но те, кто служили на Кавказе и имели глаза и уши, знали, насколько зыбок мир с нашим южным соседом. Впрочем, это было хорошо, ибо позволяло надеяться, что нас не застигнут врасплох.

Расстались мы с генералом довольные друг другом. В разговоре с ним я был сердечен и деловит, спрашивая конкретные вопросы и проявляя неподдельный интерес к опыту маститого вояки. Я пообещал прислать Ермолову несколько инженеров, выходцев Путейного института, коим я заведовал. На Кавказе хронически не хватало компетентных специалистов и десяток инженеров и топографов стали значительным подспорьем для Кавказского корпуса. Со своей стороны Алексей Петрович обещал всяческое содействие моим людям, кои будут командированы на Кавказ, бел излишнего афиширования этого факта. Хотя Петербург находился далеко, доброхотов, делающих карьеру на доносительстве, на Кавказе хватало.

Помимо поездки на Кавказ, 1820 год принес мне встречу с двумя легендарными гениями, имена которых и в XXI веке знает каждый, а именно с Пушкиным А.С и с Лобачевским Н.И.

С Александром Сергеевичем я познакомился весной 1820 при довольно неблагоприятных обстоятельствах. Содержание некоторых его стихотворений было прямо или косвенно направленно против Аракчеева, всесильного фаворита моего брата, и против самого Александра. За такие дела ему светила Сибирь. Я не припоминал, чтобы Пушкина сослали в Сибирь в истории, которую я знал, но на всякий случай решил перестраховаться и замолвить о нем словечко перед моим братом.

Когда Александр приехал навестить нас в Аничков дворец, в послеобеденной беседе я упомянул о Пушкине, прося Александра отменить приговор. Что он, мол, истинный талант, посетовал на его юность. Кто ж, мол, в юности ошибок не делает. Сказал также, что как император, брат может быть милостивым, и, что усвоив сей урок, г-н Пушкин станет преданнейшим слугой его Величества. Александр обещал подумать. Но в итоге поэта сослали на юг, в Кишинев*. Мой брат был изрядным византийцем.

В связи с этим и состоялась моя первая встреча с поэтом. Было немного странным говорить с ним о его творчестве, зная некоторые его еще не написанные произведения. Я посоветовал ему быть более осторожным в суждениях и дал ему рекомендательное письмо к Ивану Никитичу Инзову, наместнику в Бессарабии. Я так же выразил надежду, что его ссылка будет недолгой и пообещал еще раз замолвить за него слово перед Александром. На том мы и распрощались.

Встреча с Лобачевским состоялась, когда посетил Казань, в связи с открытием факультета механики. Как я уже упоминал, одна из моих должностей состояла в инспекции Императорских училищ. Дело было в том, что моя должность не была точно означена и заключалась именно в инспекции. Но это давало мне возможность инспектировать высшие учебные заведения России, коих насчитывалось менее десятка, а также примечать и отбирать наиболее талантливых студентов и профессоров. Помимо меня существовало Главное Правление Училищ, которое заведовало этими учебными заведениями, одобряло или запрещало программы обучения, а также исполняло и мои функции по инспекции.

У брата я выпросил средства на создание факультета механики на 10-12 студентов. Это, кстати, ярче всего свидетельствует о размерах большинства новооткрытых университетов. Николая Ивановича я планировал на роль декана этого факультета, вдобавок к физико-математическому факультету, деканом коего он уже являлся. Незадолго до моего приезда, в Казанском университете была проведена ревизия, после которой было изгнано несколько 'либеральных' профессоров и уехали все иностранные преподаватели. Зато появилась создана кафедра богословия и введена цензура. Благо Лобачевского не тронули и даже сделали деканом.

С Николаем Ивановичем мы довольно подробно обсудили предметы, коими факультет будет заниматься, а также договорились о том, что в студенты можно и нужно принимать талантливых ребят из мещан или крестьян, кои уже отучились в училище.

Лобачевский так же показал мне лаборатории и познакомил с наиболее перспективными студентами. В свои двадцать семь лет, это был необычайно серьезный и ответственный человек, и прекрасный организатор. Уезжая из Казани, я увозил с собой список приборов и инструментов, которые заказал Николай Иванович. Со своей стороны я попросил его держать меня в курсе технических новинок, если оные появиться. Забегая вперед, скажу, что этот крошечный факультет стал основой будущего Казанского Политехнического Института. Но это было далекое потом.

Глава 23.

Визитом великого князя Михаил Михайлович Сперанский был удивлен до чрезвычайности. Он только недавно приехал в Петербург, где дожидался приезда императора. В Петербурге он не был целых девять лет, с тех пор как попал в опалу и был сослан в Пермь. С тех пор настроение государя поменялось и Михаил Михайлович успел побывать и пензенским и сибирским губернатором. Но даже по прибытию в Петербург он не знал, прощен ли он полностью, и что его ожидает далее. Поэтому визит Николая Павловича оказался ему не понятен, а потому удивителен. Тем более, что не он ехал к его высочеству, а его высочество ехал к нему.

Наскоро облачившись в парадный мундир, господин Сперанский распорядился насчет обеда. Квартира, где он обосновался, занимала целый флигель небольшого особняка, но из слуг Михаил Михайлович имел только кухарку, которая и побежала на кухню.

Князь вошел в сопровождении двух егерей, которые остались у входа. Поздоровавшись с гостем, госпоин Сперанский пригласил его в гостиную, где они могли побеседовать приватно. Первым начал разговор князь:

— Как вам Петербург, после столь долгого отсутствия, Михаил Михайлович? Вижу, что вы уже обжились.

— Благодарю вас, ваше высочество,— ответил тайный советник, — Петербург, как всегда прекрасен.

— Вы, наверное, удивились моему приходу, а между тем я ожидал вашего приезда, чтобы с вами встретиться.

— Я счастлив быть полезным вашему высочеству. Вы пришли по поручению императора?

— Отнюдь. Здесь я как частное лицо. А поэтому, если вас не затруднит, можете называть меня по имени отчеству.

— Хорошо, Николай Павлович.

— Я хотел встретиться с вами ранее, но, увы, обстоятельства этого не позволяли. А между тем у меня накопилось много вопросов, которые я хотел бы с вами обсудить приватно.

— Что бы вы хотели узнать, Николай Павлович?

— Я читал ваш гражданский и уголовный кодексы. А так же предложения о судебном и губернском устройствах. И я хотел бы знать, желаете ли вы продолжить дело вашей жизни? Под моим присмотром конечно.

— Насколько я понимаю это лично ваше желание, но желает ли этого государь? — осторожно поинтересовался Сперанский.

— Г-н тайный советник, я не открою вам тайну, если скажу, что идеи вашего кодекса сегодня не популярны. Но это не значит, что они не будут востребованы завтра. А когда они станут востребованы, они должны быть четко изложены на бумаге и готовы к реализации, дабы не упустить время.

— А разве я уже не излагал их на бумаге, Вы же сами упомянули, что читали мое уложение.

— Но я не со всем согласен. Я обсуждал ваше уложение с несколькими сведущими людьми, в том числе и с моим учителем, профессором Михаилом Андреевичем Балугьянским. И хотел бы, что бы присоединились к нам в создании нового уложения на основе вашего кода.

— И как вы себе представляете новое уложение?

— Менее либеральным, чем ваше. Для вашего уложения время еще не настало. Большинство народа безграмотно и бедно, а вы хотите сразу сделать из них граждан. А как это воспримет дворянское сословие? Ведь потому ваш проект и остался на бумаге, что большинство воспримут его реализацию в штыки. Я же вижу Россию двигающейся постепенно по пути реформ. Поэтому первый шаг должен быть такой кодекс, который охранит частную собственность, где, кстати, должно быть заявлено, что человек не является имуществом, со всеми правовыми последствиями.

— Значит ли это, что вы поддерживаете освобождение крестьян, ваше высочество?

— Да поддерживаю, господин тайный советник. Впрочем, и государь согласен с этой идеей. Но, как я уже говорил, всему свое время.

— Ваше высочество, а ежели государь не одобрит эту затею?

— Я поговорю с императором. Скажу, что хотел бы воспользоваться вашим опытом и поучиться у вас праву. Думаю, эту мою просьбу государь удовлетворит. Таким образом мы сможем видеться и обсуждать кодекс. Иногда при наших встречах будет присутствовать Михаил Андреевич и другие сведущие люди, дабы вместе обсуждать наиболее важные постулаты. Кстати, это не должно помешать вашей службе Его Величеству. Я не спешу, и время у нас есть. Насколько я знаю, государь милостиво соизволил дать вам аудиенцию. Надеюсь, что он найдет достойное применение вашим способностям, ибо я знаю, что вы верный его слуга.

— Благодарю вас Николай Павлович. Буду рад служить Его Величеству и вам.

— Тогда до скорой встречи Михаил Михайлович.

Гость ушел, так и не отобедав. А Михаил Михайлович Сперанский еще долго задумчиво смотрел в окно, вслед отъехавшей карете.

Глава 24.

В 1821 году я дважды наведывался в Москву. Оба раза я встречался с Карлом Гофманом, бывшим гвардейским лейтенантом, которого я перевел в Первопрестольную. Карл Константинович служил в Измайловском полку, коим я командовал. Среди собратьев офицеров он отличался сдержанностью, педантичностью и дисциплиной. Кроме всего прочего он был хорошо образован и умен. Гвардейская братия в послевоенные годы утратила дисциплину и умение. Официально было разрешено приезжать на учения во фраках. Офицеры Петербуржских полков много времени проводили на паркетах гостиных и мало в казармах. Солдатским бытом они мало интересовались, впрочем, как и планом учений, в которых учувствовали. Зато они умели отлично маршировать и неплохо танцевали. И эта была гвардия, теоретически, элита российской армии. Людьми они были храбрыми, порой отчаянными, но профессионалами они были плохими. Поэтому часто и воевали большой кровью. Иногда я думал, что Александр сознательно ослабляет гвардию, дабы ослабить потенциальную оппозицию. Ибо в гвардии были сильны либеральные настроения. 'Интересно' — думал я — 'многие из вас за свободу, равенство, братство. А вот если бы брат решил освободить ваших крепостных и раздать им вашу землю, были бы вы 'за' тогда? Или это экзальтированные мечтания?'.

В моем Измайловском полку меня считали строгим и придирчивым и особенно не любили. Так как я запретил появляться на учениях во фраке, а так же заставлял офицеров исполнять свои прямые обязанности, то есть заниматься обучением и снабжением солдат. Кстати простые солдаты это оценили сразу. До этого с ними занимались в основном шагистикой, а за малейшие нарушения били, или сажали в карцер. Я же запретил телесные наказания, а так же следил за тем, что бы солдаты больше времени проводили на стрельбище. Со временем часть недовольных офицеров отсеялась по желанию и без оного. Некоторые перешли в другие полки. На их место я набрал новых, зачастую менее знатных. Но именно такие люди видели в армии возможность продвинуться, и эти свои надежды они связывали со мной. Несмотря на то что, популярности мне это не прибавило, зато появилась, хоть и маленькая, но сила, на которую я мог опереться.

Как я уже упоминал, лейтенант Гофман выгодно отличался от большинства собратьев офицеров. Была в нем военная косточка. А так, как я планировал создание генштаба по типу еще не созданного прусского, я перевел Карла в Москву с еще двумя офицерами как начальный костяк будущего генштаба. В течение года я довел численность этой группы до десяти человек. Я решил создать эту группу в Москве, подальше от столичных глаз. Ведь всегда найдутся доброхоты, которые доложат государю о подозрительной активности его младшего брата. И так контакты с группой капитана Соколова и с Михаилом Михайловичем Сперанским могли показаться подозрительными, хотя я и старался держать их в тайне. Но не слишком, что бы не вызвать лишних подозрений. Поэтому тот десяток молодых офицеров, что я отобрал за год, были определены служить в Москву. В Москве уже существовало училище для колонновожатых, основанное генерал-майором Муравьевым в собственном особняке. Я же планировал создать нечто большее, чем служба квартирмейстера. Будущий генштаб должен был комплексно заниматься разработкой планов войны с потенциальными противниками, коих у России всегда имелось предостаточно по всему периметру ее границ. Помимо планов военных действий и развертывания войск, обязанности генштаба включали оценку перспективных средств вооружения, методы обучения в армии и нормативы, снабжение и так далее.

В идее о создании генштаба я нашел поддержку в лице генерала Ивана Федоровича Паскевича, с которым познакомился еще в Париже. Паскевич являлся одним из наиболее приближенных к императору генералов и пользовался полным его доверием еще со времен Наполеоновских войн. Несмотря на свои сорок лет, он имел за плечами огромный боевой опыт, воюя против французов и турок в течение пятнадцати лет и закончив войну в Париже. Причем служил он под началом попеременно Кутузова, Багратиона, Беннигсена и Барклая де-Толли, командуя сначала полком, а впоследствии корпусом. Послевоенные причуды моего брата и Аракчеева вызывали у него негодование, потому что вместо боеготовности на первое место ставилась красота фронта. Во время одной из наших приватных бесед, когда он посетовал на глупости, которые твориться в армии, я и предложил ему идею создать генштаб. Идея ему очень понравилась, и он согласился делиться опытом с молодыми офицерами, а так же помог составить устав для будущего генштаба. Имея большой опыт в логистике и планировании, он прекрасно осознавал недостатки современной армии и имел свежий взгляд на стратегию и тактику. Жаль, что он не мог часто видеться с офицерами, так как большинство времени проводил в Петербурге. Но для начала и этого оказалось немало. Зная, что в начале царствования настоящего Николая Россия воевала с Персией и с Турцией, я поставил перед молодым генштабом задачу: спланировать сценарии операций на этом театре военных действий, а так же подготовить подробные карты, проанализировать трудности с логистикой и с переброской подкреплений. За год они должны были предоставить свои рекомендации. Для этого попеременно молодые офицеры были откомандированы на Кавказ, благо с генералом Ермоловым, командующим в Грузии, у меня установились прекрасные отношения.

Глава 25.

Капитан Соколов закрыл дверь за капитаном Еремеевым и вернулся обратно в свой кабинет, где он недавно обсуждал подробности заседания столичной масонской ложи со своими двумя коллегами. Император Александр, сам в прошлом масон, с 1822 года запретил масонские ложи в империи после того, как ударился в православие, что особенно не помешало их существованию. На основе этих лож возникло множество тайных обществ, основной целью которых стало устранение крепостничества и установления более либеральных форм правления. Расследование деятельности этих обществ и занимало капитана Соколова в последний год. Так как эти общества существовали полулегально, но не тайно, то при небольшой сноровке и связях можно было легко в них проникнуть под видом либерально настроенного патриота, который желает вытащить родину из вековых оков рабства. Через пятьдесят лет, таких людей назовут провокаторами, но капитан Соколов и слова такого-то не знал, что впрочем, не меняло смысла его работы. А работа его как раз и состояла в сборе информации обо всех влиятельных сановниках империи и последующем ее анализе, а так же о планах и действиях тайных обществ и масонских лож.

За те несколько лет, что прошли со времени разговора с великим князем, группа капитана Соколова разрослась до двадцати человек, которые работали в обеих столицах, а также в Одессе, Киеве, Риге и Варшаве. За три года были собраны более тысячи досье на всех, сколь-нибудь значащих чиновников и офицеров в столице и в провинции, включая предводителей двух десятков лож и союзов. В поле зрения попадали и финансовые воротилы, и иностранные послы. Весь этот клубок людей попал в картотеку, устроенную в двух экземплярах. Один хранился на конспиративной квартире, точнее домике, на окраине Петербурга, где жил капитан Соколов, а другой, у его высочества во дворце.

Собранная картина позволяла судить о масштабах деятельности тайных обществ и об их влиянии. Сколь-нибудь значимых обществ существовало около десятка, но капитана наиболее беспокоили Южное и Северные общества. Южным обществом, что располагалось в Одессе, руководил полковник Пестель и оно ратовало за освобождение крестьян и свержение монархии. Северным обществом, располагавшимся в Петербурге, руководил поручик Муравьев, и оно не было столь радикально. В основном общества состояли из молодых офицеров и этим они и были опасны, так как теоретически могли опираться на военную силу. У капитана имелись свои люди в десятке обществ и лож. Поэтому программы и планы этих организаций становились известны Николаю Павловичу на следующий день после их озвучивания.

Отношение к великому князю в среде офицеров было смешанное. С одной стороны он являлся братом императора и публично не высказывал либеральных взглядов. С другой стороны многие знали о его интересе к проектам господина Сперанского и о его поддержке либеральных профессоров, которые оказались под угрозой увольнения из-за Аракчеевских притеснений. Все эти настроения также регулярно докладывались его высочеству.

Сегодня на стол капитана Соколова лег проект переустройства империи, составленный полковником Пестелем. Именно этот проект капитан и обсуждал с двумя членами группы. Главный вопрос, который их занимал: является ли этот проект частью заговора или это еще один бумажный продукт либеральных идей, столь популярных среди молодого офицерства. По всему выходило, что это только отвлеченный проект, но капитан считал, что заговор, это вопрос времени и попросил подчиненных усилить надзор за Пестелем и теми с кем он общается.

При их последней встрече Николай Павлович его удивил, попросив подумать, можно ли извлечь пользу из этих обществ, ежели император решиться на освобождение крестьян. Кто согласиться поддержать императора в его начинаниях, а для кого союз с монархией в принципе не приемлем.

Капитан взял чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и начал писать докладную.

Глава 26.

После Венского конгресса в 1815 году в Европе наступил период реакции. Мой брат Александр стал одним из инициаторов создания 'Священного Союза' между Россией, Австрией и Пруссией с целью удержать существующий порядок. В самой России началась пора 'закручивания гаек'. Как и всякое 'закручивание гаек' в истории это оказалось довольно бесполезное занятие. Проблем оно не решало, оно лишь их отсрочивало, чтобы потом клубок проблем рванул посильнее в виде бунта или революции. Новым фаворитом моего брата стал Алексей Андреевич Аракчеев, способный и исполнительный господин. Свое предназначение он видел в служение императору, и именно его исполнительность стала бичом России в послевоенные годы царствования моего брата.

Еще мой брат очень любил парады. Это видимо был семейный дефект детей Павла I, так как и другие мои братья, Константин и Михаил очень любили шагистику. Любил её и мой реципиент. Я же никогда не испытывал восторга от ровной шеренги солдат на плацу. Так, в армии стали цениться ровность фрунта и блеск сапог, а боевая подготовка отошла на задний план. В среднем солдат отстреливал десяток пуль в год, и это если в его части не очень воровали. Такая армия могла побеждать турок и гордиться собой, но по эффективности она начала отставать от европейских армий, прежде всего от Пруссии, где как раз проводилась военная реформа.

Одной из странных идей Александра, стало создание военных поселений. На бумаге это выглядело заманчиво. Создать военные части, которые кормили бы себя сами за счет земледелия и ремесел. А в военное время эти формирования образовывали бы стратегический резерв. На практике это оказалось бесполезной и дорогостоящей затеей. Для образования поселений, отселили крестьян, которые поколениями жили на этих землях. В поселениях ввели драконовские меры жизни. Все было под контролем начальства, даже устройство личной жизни солдат-крестьян. В итоге в этих поселениях происходили частые бунты. Экономически они себя тоже не обеспечивали и легли дополнительным бременем на бюджет. Всего к концу царствования моего брата в поселениях жило более полумиллиона человек. Увы, император видимо не слышал о разделении труда и произвел на свет еще один мертворожденный проект. В итоге поселения лишь увеличили бюджетный дефицит.

Тем временем проблемы в обществе накапливались. Проблемы, которые предстояло решать мне.

Глава 27.

Дверь кареты открылась, и из неё вышел молодой человек. 'Возмужал паренек' — отметил про себя Павел Дмитриевич Киселев. И действительно, за четыре года прошедшие со времени их последней встречи, молодой человек возмужал, раздался в плечах, стал мужчиной, что ли. Вслух же он сказал, улыбнувшись:

— Рад вас видеть, ваше высочество, как доехали?

Николай Павлович, а это был именно он, сердечно поздоровался с начальником штаба II армии.

— Замечательно, — весело ответил он — такого солнца, как на юге у нас в Петербурге не увидишь. Видимо мне чаще надо вас навещать. И действительно, лицо великого князя чуть обветрелось и загорело.

— Пройдемте в дом, Николай Павлович, — пригласил полковник, и они зашли вовнутрь. Г-н Киселев был давним знакомым его высочества. Он был хорошо принят при дворе и являлся доверенным лицом императора и семьи Романовых. Еще в 1810 году он сопровождал в Россию прусскую королевскую семью, где впервые и познакомился с Александрой Федоровной, тогда еще, принцессой Шарлоттой. Присутствовал он и в Берлине, во время помолвки великого князя. Поэтому он считался 'своим' в императорской семье.

После обеда князь с хозяином вышли на веранду, выходившую в сад, где Николай Павлович и начал разговор, ради которого он приехал.

— Я читал ваш доклад государю о крестьянской реформе, и он меня чрезвычайно заинтересовал. Я даже обсуждал его с Михаилом Михайловичем Сперанским, и он нашел многие ваши идеи созвучными его собственным.

— Я не держу свои взгляды в секрете, и я думаю, что освобождение крестьян есть наиважнейшая задача, которая увеличит благосостояние отечества. Мы не должны забывать о том, что произошло во Франции, и посему обязаны сделать все, что бы революция не случилась в империи.

— Полностью с вами согласен Павел Дмитриевич. Но мне кажется, господин Аракчеев не разделяет ваших взглядов. Как продвигается дела комиссии? Лицо Киселева помрачнело.

— К сожалению, проект мой положили под сукно. Меня поблагодарили за мои усилия и беспокойство, но далее обсуждения моего проекта, ничего не произошло.

— Я думаю, Павел Дмитриевич, что время вашего проекта еще придет. Я бы не терял надежды.

— Что-то определенное, Николай Павлович?

— Нет, но многие, включая императора и меня, согласны с вашими идеями, а поэтому мы должны дожидаться подходящего времени и не терять надежды. Я уверен, что нам еще многое предстоит совершить на этом поприще.

— Очень на это надеюсь, ваше высочество.

— Я так же слышал о вашей обеспокоенности о близкой войне с Турком. Откуда такая уверенность?

— Так Турок с прежней войны очень не доволен. А ныне у них много войск на Балканах, после начала Греческой войны. Грех не воспользоваться такой возможностью. Против греков им сто тысяч войска не надобно, так что сдается мне, они найдут повод и нападут на нас. Иначе, зачем им столько войск?

— Но мы греков официально не поддерживаем. Им бы более опасаться французов или англичан.

— Так англичане и французы не спешат слать солдат, а выжидают. А напади турки на нас, англичане против не будут. Уж больно им не нравиться усиление России на Балканах. Я так думаю, что и Махмуд II это знает. Английский посланник из Константинополя никуда не уезжал. Это я знаю точно. Значит, турки с англичанами ссориться не спешат.

— Да, сто тысяч солдат это сила, которую стоит опасаться.

— На этот случай мы укрепляем пограничные крепости, а так же делаем запасы провианта и пороха.

— Туркам не выгодно воевать с нами имея за спиной не замиренных греков. Думаю, ежели мы не будем вмешиваться, то и войны может не быть.

— Турки все равно нападут. Уж больно они недовольны утратой Дуная. Так, что лучше нам напасть загодя и застать их врасплох. Помоги мы грекам, там и сербы и болгары нам помогут. Уж больно им несладко под Турком.

— А нам от этого какая польза?

— Выход на Балканы, к проливам. Это еще ваша бабушка Екатерина желала.

— А понравиться ли наш выход к Проливам англичанам и французам? Ведь Балканы еще и удержать надо.

— Я думаю, что освободив славянские народы от Турок, мы приобретем в их лице верных союзников.

— Не во всем с вами согласен Павел Дмитриевич. С такими союзниками и до беды не далеко. С военной точки зрения они слабы. И нам придется их поддерживать, а не им нас. Не уверен, что оно нам надобно.

— Так и мы пока в бой не рвемся, только границу укрепляем.

— А здесь я вас полностью поддерживаю. Кто знает, что может случиться.

Глава 28.

В 1823 году я предпринял четырехмесячное путешествие на юг. За это время я успел посетить Киев, Луганск, Одессу и Крым. Отправляясь на юг, я преследовал несколько целей. Во-первых, я хотел посетить Луганский литейный завод, один из главных производителей чугуна в России. Завод открылся еще при Екатерине II и во время Отечественной войны он стал одним из главных поставщиков артиллерии и боеприпасов в стране. Но после войны завод начал чахнуть, так как спрос на боеприпасы упал, а предметов гражданского назначения в стране требовалось не много, и они в основном завозилось из-за рубежа.

Я же на базе этого завода планировал создать первый в России металлургический и промышленный комплекс, способный снабжать оружием и боеприпасами армию и флот, а так же в более далеком будущем производить рельсы, вагоны и паровозы, когда придет их время. Помня, что с конца XIX века Донбасс стал этаким Рурским* эквивалентом в России, я планировал попросту ускорить этот процесс, пользуясь своим послезнанием. О том, что этот регион богат коксующим углем было уже известно, но большинство месторождений не было изведано,и никто не представлял всю важность коксующего угля, ибо в производстве использовали в основном древесину. Железо завозили с Урала, так как Криворожский железорудный бассейн был открыт во второй половине XIX века и пока известен не был. Зато существовало местечко под названием Кривой Рог, с которого и можно было начинать изыскания. Идея заключалась в создании первого промышленного комплекса в России, наподобие тех, что сейчас создавался в в английском Бирмингеме и бельгийском Льеже, а позже в Рурской области в Германии.

В Луганске я осмотрел завод и окрестные шахты. С директором завода мы так же говорили и насущных проблемах: отсутствии руд в округе и отсутствие спроса на 'гражданскую продукцию'. Обе эти проблемы я планировал решить в будущем. Первую за счет Криворожского месторождения, а вторую за счет постройки железных дорог и реформы сельского хозяйства, которые потребуют большое количество металла. У завода имелись и свои плюсы, такие как наличие квалифицированных рабочих рук и даже школы для их обучения, а также традиции качества выпускаемой продукции.

Быт рабочих на заводе и в шахтах оказался ужасен. За ошибки часто налагались физические наказания. Впрочем, на уральских заводах Демидовых дело обстояло примерно также. Учитывая, что большинство рабочих являлись крепостными, это скорее был порок системы, чем локальный случай.

Отношение дворянства, сиречь власти, к крестьянину или рабочему было двойственным. С одной стороны многие понимали необходимость реформ и видели в крестьянине основу России, что не мешало на деле использовать людей как орудие или пушечное мясо. Например, в среде молодых офицеров были популярны идеи свободы и равенства, хотя на деле они мало занимались бытом или обеспечением солдат. А случись война, во имя славы и чести немногие подумали бы о жизнях солдат. В этом была одна из основных проблем проведения реформ в империи. Многие хотели перемен, но не хотели прилагать усилий или делиться своим благосостоянием. Ведь поговорить или помечтать всегда легче и безопаснее.

Покидая Луганск, я взял на заметку организовать поиск руд в районе Кривого Рога, с расчетом, что их все-таки обнаружат до начала модернизации Луганского завода.

Из Луганска, я отправился в Крым, где посетил Севастополь и встретился с Алексеем Самуиловичем Грейгом, командующим Черноморским флотом. Выходец из потомственной семьи моряков, он был энергичным и знающим командиром и очень болел за свое дело. Флот он знал снизу доверху, прошедши путь от матроса в английском флоте, до вице-адмирала к концу Наполеоновских войн, командуя целой флотилией кораблей. Администратором он оказался не худшим, чем моряком.

Флот, при моем брате Александре пришел в упадок. Все ресурсы вкладывались в сухопутную армию, что и понятно учитывая масштаб и напряжение войн с Наполеоном, происходивших на суше. Флот выполнял лишь вспомогательные функции. После войны деньги шли на восстановление пострадавших районов и обслуживание громадного послевоенного долга. Но, несмотря на скудное финансирование, Грейг сумел расширить портовые сооружения Севастополя и Николаева. При нем заложили новые корабли, ибо старые уже исчерпали ресурс. Многое было сделано для благоустройства Николаева.

С Алексеем Самуиловичем я осмотрел укрепления Севастополя, портовые сооружения и эллинги. Говорили мы и о развитие флота. Какие средства и усилия для этого нужны. Во Франции как раз в это время Анри Пексан проводил опыты с бомбическими орудиями. Оказывается, Грейг о них уже слышал. Вообще, в эту эпоху военные новинки не являлись тайной и быстро становились доступными в других странах. Лишь бы был покупатель. Грейг считал эти орудия многообещающими, и я пообещал проверить, можно ли закупить у Французов пару образцов.

В Крыму меня так же интересовала возможность виноделия. Виноград там выращивали издревле, и те же Демидовы занимались виноделием. Но это были только робкие попытки. Я же мечтал о создании собственной винодельческой отрасли. Для этого стоило поучиться у французов и выписать специалистов в Крым. Я надеялся на частную инициативу, ведь что бы создать хорошее вино надо болеть этим делом, заботиться о качестве и о бренде. А этого государство не может обеспечить. Требовалось создавать условия, при которых такие люди появятся. Ведь если появились Демидовы, могут появиться и другие. Но и это были проекты на будущее.

С Демидовым же мы на паях планировали открыть мыловаренный завод. Хотя великому князю и не пристало быть 'капиталистом', я собирался менять эти настроения в обществе, и начинать с себя. Мыло в России существовало давно, но пользовались им в основном дворяне и богатые купцы по причине стоимости. Я же хотел производить мыло и как побочный продукт свечи, по цене доступной для всех. Технологии для варки мыла существовали веками и даже был известен точный состав. А посему я планировал создать первую большую мыловарню в Крыму, где заодно росли розы, лаванда и другие растения, используемые в парфюмерии. В империи часто вспыхивали эпидемии, поэтому базисная и доступная гигиена могла спасти не одну жизнь. Для этого требовалось создать десяток-два заводов по всей стране, чтобы облегчить логистику. Благо сала в России хватало, а это главный ингредиент. Опять же после мыловарения можно было заняться и парфюмерией. Как сообщил мне управляющий, завод будет запущен через полгода. А пока он показал мне первые образцы. Мы надеялись внедрять мыло в массы, как низкой ценой, так и запахом, и формой. Чего не сделаешь ради гигиены.

По дороге из Одессы в Киев, я посетил Тульчин, где располагался штаб II армии, чтобы встретиться с Павлом Дмитриевичем Киселевым, начальником штаба армии. Павел Дмитриевич являлся известным либералом, но был предан Романовым и пользовался доверием Александра. Я бы сказал, что он был типичный карьерист и для карьеры умел приспосабливаться к обстановке. Так, его либеральные взгляды не помешали ему установить надзор за наиболее либеральными офицерами во II армии. С другой стороны он оказался близко знаком со многими офицерами из тайных обществ, среди них и с Пестелем, главой Южного общества и подчиненным Киселева. А главное он оказался прекрасным и энергичным администратором и во время царствования Николая I, стал активным членом комиссии по облегчению положения крестьян. Вот я решил заранее к нему присмотреться. Помимо этого в разговоре с ним я проявил заинтересованность в решении крестьянского вопроса, в надежде, что мои взгляды дойдут и до членов тайных обществ, что может повлиять на настрой части из них. Я хотел уменьшить потенциальную оппозицию моему восшествию на престол, поелику возможно. Полковник Киселев был сторонником превентивного удара по Турции. Он предлагал воспользоваться Греческим восстанием, чтобы усилить влияние империи на Балканах, а то и вовсе овладеть проливами. Но, во-первых, такие вопросы были вне моей компетенции, а во-вторых, я не видел смысла ввязываться в войну ради чужих интересов. Уж я-то знал, сколько крови было пролито за братьев славян, без пользы для отечества.

В Петербург я вернулся загоревший и полный впечатлений, и как оказалось, весьма вовремя

Глава 29.

'Божьею милостию мы, Александр Первый, император и самодержец всероссийский и прочее, с согласия Августейшей Родительницы нашей, по дошедшему до нас наследственному Верховному праву Главы Императорской фамилии, и по врученной нам от Бога самодержавной власти, Мы определили: Во первых, свободному отречению перваго Брата нашего Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича от права на Всероссийский престол, быть твердым и неизменным... Во вторых, в следствии того, на точном основании акта о наследовании престола, Наследником Нашим быть второму Брату Нашему Великому Князю Николаю Павловичу'.

Граф Алексей Андреевич Аракчеев умолк и в зале воцарилась тишина.

— Господа, — молвил Император — сие есть воля наша и по пришествии времени, прошу служить возлюбленному брату моему, цесаревичу Николаю Павловичу, также верно как мне служите. Зал дружно выдохнул, и сановники склонились в поклоне. Через полчаса, после нескольких тостов, император покинул собрание, которое сразу же оживилось. Удивление после манифеста несколько спало и сановники разделились на группы, которые полушепотом обсуждали свалившуюся на их головы новость. Из зала новость понеслась по Петербургу, чтобы вскорости долететь и до дальних уголков бескрайней страны, имя которой Россия.

Глава 30.

Когда я вернулся в Петербург из поездки на юг, меня ждал сюрприз. Александр сподобился и объявил меня наследником престола. Этому предшествовала небольшая баталия и шантаж с моей стороны. Все началось еще в 1822 году. Помня, что Александр оставил только тайное завещание и из-за неразберихи или чего-то злого умысла случилось междуцарствие, и как следствие, восстание декабристов, которые хотели использовать момент слабости верховной власти. Так как никто практически не знал о моем наследовании престола, а официально наследником являлся старший брат Константин, это могло сулить многие проблемы при восшествии на престол. Моя маман, Мария Федоровна, была женщиной властной и я боялся, что она тоже захочет порулить вместо меня.

Что бы устранить подобные неурядицы и расставить все точки над 'И', я заговорил с Александром об официальном и публичном отречении Константина и признании меня наследником. Не могу сказать, что брат был удивлен, так как моя просьба была резонной. Но он не спешил что-либо предпринять. На дворе стоял 1822 год, а я помнил, что настоящий Николай стал императором в 1825, поэтоому времени осталось не много.

Пришлось пригрозить, что если брат официально не признает меня наследником, то оно мне и вовсе не надо. Я и так счастлив, как частное лицо, и по мне пусть царствует Константин, ведь он старший, или младший брат Михаил. Игра у меня была беспроигрышная, ибо Константин не стремился в императоры и кроме меня, ни у кого не имелось законных наследников, необходимых для продолжения династии.

То ли брат уступил моему шантажу, то ли действительно понял, что неразбериха с наследованием не есть хорошо, но он решил публично объявить о моих правах на престол.

Следующим моим шагом стала встреча с графом Михаилом Андреевичем Милорадовичем, Петербургским генерал-губернатором. У настоящего Николая отношения с ним не заладились. И именно Милорадович настоял на присяге Николая Константину, что лишь усугубило ноябрьскую неразбериху. А ведь шестьдесят тысяч штыков гарнизона, это очень весомый довод в споре о престолонаследии. Особенно если эти штыки в столице и под рукой.

Генерал слыл либералом и имел множество друзей среди членов тайных обществ. Он был одним из тех, кто вступился за Пушкина, когда тому грозила Сибирь. Моего реципиента, в настоящей истории, он не жаловал, так как настоящий Николай имел реноме ретрограда и солдафона. Со мной же не все было так однозначно.

Милорадович считался одним из поборников отмены крепостного права, и он знал о моем интересе к этому вопросу. Он так же знал о моем общении со Сперанским и другими либералами. Поэтому в обществе меня не воспринимали как консерватора, но я также не считался либералом. Для многих я был темной лошадкой, ибо не все свои дела и поступки я афишировал. Я вел себя достаточно осторожно, что бы выглядеть безобидным в глазах моего брата. Примкни я, например, к либералам, кто знает, захотел бы Александр видеть меня своим преемником.

Граф был человеком деятельным и любил лично участвовать в тушении пожаров и спасении утопающих. С помощью одного из людей Соколова, которого я попросил оповестить меня, ежели генерал опять решит проявить героизм, я узнал, что граф уехал на пожар на Васильевском острове. Вот я и отправился в сопровождении двух егерей вслед за генералом. Мол, оказался неподалеку, услышал о пожаре и прискакал на помощь. Пожар тушили всю ночь и мы с генералом сдружились. Ведь общее дело сплачивает. Я пригласил его к себе, в Аничков дворец, куда мы и отправились, благо было недалеко. Михаил Андреевич, в прошлом бравый вояка, оценил этот гусарский жест, да еще со стороны цесаревича.

Шарлотта оказалась на высоте. Она не высказала своего удивления от прихода двух потных и помятых мужиков, а быстро распорядилась насчет ванны и завтрака. За завтраком мы разговорились о крестьянском вопросе, который очень волновал графа. Я сказал, что и сам близко к сердцу принимаю этот вопрос и работаю над проектом его решения. Расстались мы довольные друг другом.

Глава 31.

Никифор Иванович Князев, запер двери своей лавки на большой, висячий замок и, повернувшись, взглянул на небо. Ноябрь в Петербурге не самый приятный период, а тут небо совсем заволокло тучами, и мелкий промозглый дождь все норовил пробраться за воротник. Порывистый ветер швырял капли дождя прямо в лицо, и казалось, что город замер в преддверии Страшного Суда, что неумолимо надвигается, охватывая небо свинцом.

Несмотря на столь благородную фамилию, Никифор Иванович был всего лишь мелким купцом, и держал небольшую скобяную лавку на Васильевском острове, недалеко от Адмиралтейской стороны. Дед Никифора Ивановича был крепостным у одного из князей Бабичевых, но подавшись на заработки в столицу, что было обычной практикой в то время, он сумел завести свою скобяную лавку. И хотя богачом он не стал, все же сумел купить себе свободу. Благо князь нуждался в деньгах, и цену запросил умеренную. Оставшись в Петербурге, дед Никифора Ивановича взял себе звучную фамилию Князев. Как-никак, а он стал купцом третьей гильдии, а в купеческом деле, представительская фамилия лишней не окажется.

Взглянув в сторону Адмиралтейства, Никифор Иванович увидел зажженные фонари, что предупреждали об опасности наводнения. Впрочем, в штормовую погоду фонари зажигали довольно часто, но это вовсе не означало, что обязательно будет наводнение. И даже если вода немного поднималась, она не затапливала дома, так как парапеты каналов строились с запасом в полсажени и более. Поэтому, не придав особенного значения мерцанию фонарей, купец отправился домой. Жил он через улицу от своей лавки, что было чрезвычайно удобно, особенно во время зимы. А между тем ветер все крепчал.

Проснувшись рано утром, и выйдя за порог дома, Никифор Иванович увидел, что непогода лишь усилилась, и порывистый ветер, подвывая, разносил мусор по улице. На улице, несмотря не ранний час оказалось много народу, ибо петербуржцы спешили полюбоваться стихией. Вода в Неве уже поднялась, и волны с ревом перекатывались через гранитный парапет. Решив, что в такую непогоду покупателей не будет, купец вернулся обратно домой и, решив использовать благоприятный момент, улегся спать. Разбудили его крики на улице: 'Вода прибывает, наводнение...'. Так как спал он одетым, то вскочив, метнулся было к сеням, но на пороге столкнулся с женой своей, Авдотьей.

— Никифор, — встревожено сказала она, сосед говорит, что вода вышла из берегов. Надо бы скарб из подвала поднять, ежели затопит.

— Я выйду, посмотрю, а ты с Еремой и младшими пока вытаскивайте все и кладите на стол и на лавки. Ежели что, на чердаке отсидимся.

Выйдя на улицу, он увидел, что вода уде лижет подошвы сапог. Сосед как раз запрягал лошадь в телегу.

— Ты куда? — спросил Никифор.

— К брату, — ответил сосед. — Он подальше от реки живет. Глядишь, вода до него не доберется. Я как раз к реке шел, гляжу, народ от реки бежит. Кричат, что вода из берегов вышла. Ну, вот я скорее к себе.

— Надобно и мне в лавку бежать, — сказал Никифор.

— Да уж, ответил сосед, вона водица как поднялась.

Забежав в дом, купец лишь сказал жене, что он бежит в лавку, и наказал ей вытащить, что сможет из подвала, а детей разместить на чердаке. Сам мол, как только вытащит ценные вещи наверх, вернется домой.

Когда Никифор Иванович подбегал к лавке, вода уже просачивалась через порог. Отперев дверь подвала, купец торопливо сбежал по лестнице вниз, держа в руке свечу. Вода уже капала в подвал, быстро проникая между ящиков и узлов. Поставив свечу на ящик, Никифор Иванович начал торопливо складывать самые ценные товары в пустой ящик, а в это время вода потоком хлынула в небольшой подвал...

'И разверзлись хляби небесные' — думал отец Михаил, наблюдая за разбушевавшийся стихией с высоты колокольни. Небо и вода слились в одно целое, размытое пятно. И лишь лучи тусклого солнца, кое-где пробивающиеся из-за туч, рисовали неточную границу между зеленоватой водой и сероватым небом. Колокольня располагалась на небольшом холме, и с нее, в ясный, солнечный день прекрасно был виден весь Петербург. Недаром здание колокольни иногда использовалось пожарными, дабы определить, где именно возник пожар. Сейчас же все вокруг оказалось залито водой из поднявшейся Невы, и лишь обломки зданий и мусор бурлящим потоком неслись в сторону залива. Кое-где можно было разглядеть людей, цепляющихся за бревна, или сидящих на воротах, которые волею судьбы превратились в импровизированные плоты.

Еще вчера вечером с залива подул сильный ветер, а позже поднялась буря. И хотя на башне Адмиралтейства зажгли фонари, предупреждающие жителей об угрозе наводнения, никто не ожидал, что вода поднимется так высоко. Граф Милорадович, петербургский генерал-губернатор пытался организовать помощь пострадавшим, самолично подбирая утопающих на свой катер. Но, увы, множество лодок попросту сорвало потоками воды и разбило о стены домов. Поэтому плавсредств хронически не хватало.

Зимний дворец стоял как скала посреди бушующего моря, в которое превратилась Дворцовая площадь, и волны с ревом били по стенам дворца, обдавая верхние этажи брызгами и пеной. Огромные, тяжелые баржи, что доставляли в город продовольствие, как щепки неслись вверх по реке. Одна из них застряв на гранитном парапете Летнего сада, так и осталась стоять на нем, изредка колеблемая волнами.

К трем часам дня вода, наконец, стала убывать, а к вечеру река ушла обратно в берега. На следующее день, наконец, вышло солнце, освещая изуродованный стихией город. А еще через год, лишь памятные таблички напоминали горожанам о происшедшем. А Никифора Ивановича в этом городе уже не было.

Глава 32.

Наступил новый 1825 год. Рождество я провел с семьей в Москве. Насколько я помнил, это был последний год Николая Павловича, то есть меня, в качестве великого князя и цесаревича. В настоящей истории, в ноябре мой брат умер во время поездки в Таганрог, а далее наступило межцарствие и восстание декабристов. Поэтому, на финишной прямой я ускорил подготовку к потенциальному конфликту за престол. Ведь на него надо было не только взойти, но и удержаться, консолидировав бразды правления в своих руках.

В Москве я встретился с капитаном Гофманом. Из Персии стали доходить первые слухи о подготовке Фетх Али-шаха и наследника престола Абасс-Мирзы к войне против России. К этому их активно подталкивали англичане, помогавшие шаху деньгами, оружием и инструкторами. Наследник престола Абасс-Мирза, был молод и горяч. Модернизировав армию с помощью англичан, он горел желанием вернуть земли, утерянные после недавней войны с Россией. Наших войск в Грузии, на потенциальном театре военных действий, было кот наплакал. Одна разбросанная по гарнизонам дивизия.

Хотя я знал, что будущую войну мы выиграем, но получше подготовиться, никогда не мешало. Для этого малый генштаб капитана Гофмана проработал планы на случай войны, а так же приготовил довольно подробные карты местности, ибо весь генштаб побывал на потенциальном театре военных действий, благо с генералом Ермоловым у меня сложились хорошие отношения и в такой малой просьбе, как помочь молодым офицерам, он мне отказать не мог. После, эти планы подверглись отшлифовке под опытным оком генерала Паскевича.

Инфраструктура на Кавказе была развита слабо, а климат был жарким и нездоровым. Поэтому содержание большого войска в начале XIX века оказалось чревато повышенной смертностью от эпидемий. Часто во время войн на Кавказе, больше солдат гибло от болезней, чем в бою. Поэтому довести всю армию на поле боя было нелегко. Исходя из этого, мы планировали послать еще одну дивизию, чтобы более оперативно реагировать в случае войны, а так же держать еще одну дивизию на Кубани. Так как сейчас я ничего не решал, то эти планы отложили на будущее. Генерал Ермолов, при всех своих достоинствах, был упрямым и властным человеком, не любившим вмешательство в свои дела. Поэтому я решил не посвящать его в свои планы.

Группа капитана Соколова увеличилась до сорока человек. Особенно был расширен Петербургский отдел. Борьба за власть обычно происходит в столицах. Взять ту же Французскую или Русскую революции. Главные события происходили именно там. В столицах обычно скапливаешься достаточно денег и люмпенов, которые за эти деньги пойдут за пламенными вождями. Именно для этого и требовались дополнительные люди, чтобы отслеживать потенциальных претендентов на власть и подстрекал. Я надеялся, что в случае возникновения проблем, я буду заранее о них оповещен.

С генералом Паскевичем у меня установились очень теплые отношения и в случае чего, я мог рассчитывать на его корпус, находящийся в неподалеку, в Прибалтике. С графом Милорадовичем я тоже довольно часто общался. С того памятного пожара его отношение ко мне изменилось. Он видел во мне молодого поборника реформ. Поскольку я был официальным наследником престола, эти реформы могли осуществиться. А так как генерал командовал Петербургским гарнизоном, его поддержка оказалась очень кстати. Именно он в итоге и поддержал настоящего Николая, сам погибнув во время восстания. Но именно в итоге, а не сначала. Но я надеялся, что в моем случае ситуация будет иная.

Кроме перечисленного, я лично командовал Измайловским и Егерскими полками. За время моего командования я сменил часть офицеров, предпочитая порой менее знатных, но более толковых, что сказалось на их боеспособности. В преданности солдат я не сомневался, ибо заботился о нормальном снабжении и питании. Простые солдаты остро чувствуют эту разницу. Благо у меня имелись средства их таким образом мотивировать.

Я не развил лихорадочную деятельность, что бы не вызывать подозрений, но потому как к моменту смены власти я начал готовиться заранее, к началу 1825 года мои усилия начали приносить свои плоды.

Глава 33.

Второго сентября Александр отбыл в Таганрог, где провести всю зиму. Императрица Елизавета Алексеевна часто болела, но на этот раз отказывалась ехать на воды за границу. Поэтому императорская чета решила провести зиму в Таганроге, где климат мягче, а Петербург так далеко. Брат с супругой тяготились светской жизнью и были рады пожить подальше от двора и его интриг. Лишь только я знал, что в Петербург они больше не вернуться.

С Елизаветой у меня сложились хорошие отношения. Она оказалась очень теплым и отзывчивым человеком. Ей не повезло в браке и она всю жизнь провела с нелюбимым человеком, третировавшим ее. Это я о моем брате. Несмотря на это, Елизавета осталась отзывчивой и простой в общении. Почти все свои деньги она жертвовала на благотворительность. Хотя официально она была императрицей, главной женщиной империи оказалась моя мать, Мария Федоровна. Что неудивительно, учитывая ее властность и желание все контролировать. Отношения между двумя императрицами не сложились. От сложностей в личной и придворной жизни Елизавета нашла пристанище в религии. В эти времена религиозность считалась нормой, но Елизавета стала набожной с явными признаками мистицизма. Благо православие к этому располагало. Мне же она нравилась именно своими человеческими качествами, а еще мне было ее немого жалко. Ведь ее жизнь пошла наперекосяк из-за династического брака. Ей же более подходило быть женой немецкого дворянина средней руки. В тихой, бюргерской атмосфере она была бы более счастлива. Елизавета чувствовала мою симпатию, и отвечала мне тем же.

Что интересно, императрица сошлась обратно с моим братом именно на почве религии. После войны, как я уже упоминал, Александр ударился в религию и мистицизм. Даже запретил масонские ложи, хотя до этого слыл заядлым масоном. Впрочем, о непоследовательности моего брата я тоже упоминал.

Александр уехал в Таганрог раньше Елизаветы, чтобы подготовить ее прием. Вдобавок, императрица была больна и не могла переносить длительные поездки, а посему она планировала частые остановки.

С братом я прощался с двойственным чувством. С одной стороны мы не были близки, ибо он, прежде всего, был мой император. Да и братом, мне настоящему, он не являлся. Но за те тринадцать лет, что я провел в этом мире, это время стало мне родным, а Александр стал частью той жизни, к которой я привык. Если история в последний момент не поменяет свое русло, то скоро изменится моя жизнь, а то, к чему я успел привыкнуть, опять станет прошлым. Поэтому после его отъезда, мне стало грустно и немного одиноко. Благо у меня была семья, которая совсем недавно пополнилась малышкой Александрой. В прошлой жизни я и предположить не мог что стану многодетным отцом. Но вот стал, и это оказалось самое лучшее, что произошло со мной в этом мире.

Вечером 25 ноября ко мне в Аничков дворец буквально вбежал граф Милорадович. По тому, что на нем не было лица, я понял, что то, чего я ожидал, случилось. Михаил Андреевич шагал по приемной взволнованный и со слезами на глазах.

— Что случилось, Михаил Андреевич? — спросил я.

— Ужасное известие, — ответил он. Я провел его в кабинет, где он, рыдая, отдал мне письма от князя Волконского и генерала Дибича, говоря:

— Император умирает, остаётся лишь слабая надежда.

Оказалось, что история с моим появлением в этом мире ничуть не изменилась.

Те два дня до того, как пришло окончательное известие, что Александр скончался, я провел довольно лихорадочно. Для соблюдения приличий я несколько раз навещал свою мать, но остальное время я провел встречаясь с нужными людьми и в написании нескольких десятков писем и приказов. Первым я вызвал капитана Соколова, дабы обсудить с ним списки членов тайных обществ, подлежащих аресту. Я также два раза встречался с генералом Милорадовичем, а письмом попросил генерала Паскевича, быть наготове и ежели понадобиться, двинуть одну из дивизий его корпуса форсированным маршем к Петербургу. Декабрь не самый подходящий месяц для маршей. Обычно войска сидят на зимних квартирах, но тут ситуация могла стать чрезвычайной. Да и дивизию все же легче перебросить и обеспечить, чем целый корпус.

Хорошие отношения с генералом Милорадовичем внушали мне уверенность в его поддержке в случае восстания. Но я не хотел допускать восстания в принципе, а это требовало нейтрализации потенциальных бунтарей из различных тайных обществ. Все же многие из лиц, подлежащих аресту являлись приятелями Петербургского градоначальника и без нужды я не хотел прибегать к его помощи. Благо солдат Измайловского полка для ареста особенно решительных революционеров хватало.

Из агентурных донесений я знал, что Южное общество готовит заговор, с целью свержения императора. Это стало известно и Александру, который инициировал расследование. Но оно велось медленно и не эффективно. Северное общество не было так однородно по отношению к монархии. Но из истории я знал, что в итоге многие примкнули к экстремистски настроенным Рылееву и Трубецкому. Поэтому мы планировали арест сотни самых известных и решительных, чтобы пресечь восстание на корню.

Я также послал письма генералу Дибичу и уже генерал-адъютанту Киселеву о планах восстания среди членов Южного общества с просьбой арестовать зачинщиков. На всякий случай в Тульчине, где находился Пестель, находилась группа из пяти человек с задачей нейтрализовать главных зачинщиков. Хотя многие заговорщики являлись подчиненными генерала Киселева, я был уверен, что генерал выполнит мой приказ. Павел Дмитриевич, хотя и слыл либералом, был монархистом по убеждениям. А существование тайного общества под его носом могло плохо сказаться на его карьере. Посланные доказательства не оставляли место сомнениям.

Кроме Петербурга и Тульчина, по нескольку человек находились в Москве, Одессе, Нижнем Новгороде, Риге, Киеве и Варшаве. Соответственно, как только стало известно о смерти Александра, я отослал письма генерал-губернаторам этих городов с просьбой всячески содействовать людям капитана Соколова.

В результате было арестовано порядка пятисот человек и таким образом десятку различных тайных обществ был нанесен смертельный удар. Даже тем, которые не участвовали в заговоре. Уж очень подходящим оказался момент.

Утром, 28 ноября мне принесли присягу гвардейские полки, а дне — гарнизон Петербурга. Смена власти прошла на удивление буднично. Люди еще не отошли от шока по причине скоропостижной кончины Александра, а потенциальные мятежники уже заполнили камеры Петропавловской крепости. Учитывая, что я являлся официальным наследником — цесаревичем и имел полную поддержку со стороны графа Милорадовича, присяга прошла без каких либо инцидентов.

Глава 34.

В зале было жарко. Еще бы, ведь тут собрались все высшие сановники Империи, бывшие в столице. Когда я вошел, гул голосов смолк и все встали. Я занял место председателя государственного совета и с биением сердца зачел манифест, составленный давеча Михаилом Михайловичем Сперанским. 'Объявляем всем верным Нашим подданным... Наконец Мы призываем всех Наших верных подданных соединить с Нами теплые мольбы их ко Всевышнему, да ниспошлет Нам силы к понесению бремени, Святым Промыслом Его на Нас возложенного; да укрепит благие намерения Наши, жить единственно для любезного Отечества, следовать примеру оплакиваемого Нами Государя; да будет Царствование Наше токмо продолжением Царствования Его, и да исполнится все, чего для блага России желал Тот, Коего священная память будет питать в Нас и ревность, и надежду стяжать благословение Божие и любовь народов Наших.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

Николай

Дан в царствующем граде Санкт-Петербурге, в двадцать восьмой месяца Ноября в тысяча восемьсот двадесять пятое лето от Рождества Христова, Царствования же Нашего в первое'.

Я стал императором.

Конец первой книги.

Часть вторая — начало пути.

Глава 1.

Перезвон колоколов наполнил морозный мартовский воздух. Перекликаясь, колокола звонили по всей Москве, от чего стаи птиц то и дело сгоняемых с колоколен и шпилей порхали в воздухе. Осип Матвеевич, вытерев платком вспотевшее лицо, поднялся на цыпочки, пытаясь разглядеть подъезжающий кортеж. О том, что процессия приближается, можно было судить по крикам 'ура', раздававшимся все ближе и ближе и по движению толпы, как волна накатывающей на Осипа, стоявшего в первых рядах за шпалерами парадно одетых гвардейцев. Лексашка, старший сын Осипа, шести лет от роду, сидел у отца на плечах, вертя головой, высматривая царскую карету. Народу собралось немерено, многие тысячи. Сосед Николай, стоящий рядом говорил, что ажо сто тысяч, но Осип не очень-то ему верил, ибо сосед любил прихвастнуть.

К коронации в Первопрестольной начали готовиться загодя. Еще в начале февраля завезли бревна для строительства трибун, а также булыжник и щебень, для выравнивания дорог. И хотя площадь перед собором и так содержалась в образцовом порядке, а как иначе, чай главный собор на Рус, для сего торжественного события ее выровняли особо. Губернатор Дмитрий Анатольевич Голицын лично проверял готовность трибун для народа, убранство собора и другие насущные мелочи. Он чуть ли не ежедневно появлялся на стройке, наблюдая за работой строителей и прочего люда. Говорили, что сам император просил генерала проследить за крепостью трибун, дабы чего не обрушилось.

Но площадь перед церковью Осип Матвеевич пришел с рассветом, а были и такие кто приходил затемно, дабы быть ближе к действу. Оказалось не зря, ибо поутру народу собралось многие тысячи, но благо трибуны вместили всех и обошлось без давки. Настроение было праздничное, приподнятое. Снег в Москве еще не сошел, но зимних морозов уже не было. Народ по случаю торжественного действа принарядившийся в яркие тулупы да кушаки, делился впечатлениями. Вот и сейчас Николай возбужденно сказал:

— Кажись, едут, а ну православные подвинетесь малеха.

— Не ерзай, — ответил ему Осип, которому Николай как раз наступил на ногу.

Но сосед его не слышал, потому что, как раз, стоя на цыпочках, разинув рот, наблюдал за взводом кирасир, возглавлявшим торжественный кортеж.

Вскоре, за всадниками показалась процессия, состоящая из высших сановников империи, иностранных послов и придворных. Весь этот, казалось, бесконечный людской поток шел по красной дорожке к собору и исчезал в нем. Наконец еще через час, когда солнце уже ярко освещало купола собора и играло на киверах гвардейцев, крики толпы усилились, что означало приезд молодой императорской четы. Лексашка от восторга аж заерзал на плечах, отчего Осип чуть не упал. Прикрикнув на сына, Осип Матвеевич и сам вытянул шею, дабы лучше видеть, скорее по привычке, так как трибуны шли ступенями, и вытягивать шею не требовалось.

Когда появилась императорская семья, народ поснимал шапки. Государь был в парадном темно-синем мундире, а императрица в жемчужного цвета платье с меховой накидкой. Позади них шла императрица-мать и великие князья, Константин и Михаил. У входа в собор их встречал митрополит Московский Филарет, который осенил всех крестным знаменем и проводил императорскую чету на коронацию.

Когда царь зашел в собор, колокола как по команде смолкли. И хотя на трибунах не видели и не слышали, что происходило внутри, народ умолк и крестился, чувствуя торжественность момента. С новым царем у них опять появилась надежда на лучшую жизнь, и они истово крестились, шепча молитвы, желая императору многия лета и прося богородицу о благодати.

Хотя действо длилось три часа, народ не расходился. Все ждали патриаршего благословения и праздника, который следовал после коронации. Столы были накрыты по всей Москве, и народ с нетерпением ждал начала. И вот наконец-то двери собора распахнулись, и процессия во главе с митрополитом вышла на залитую зимним солнцем площадь. Опять зазвонили колокола и загремели пушки. Народ поснимал шапки, и Филарет размашисто всех перекрестил. Государь трижды поклонился народу по старинному обычаю и махнул рукой, что означало начало праздника. В толпе раздались радостные крики, и лавина людей хлынула разноцветной рекой в сторону накрытых неподалеку столов. Праздник начался.

Глава 2.

Коронация прошла в марте 1826 года в Москве. Я спешил с этим действом, так как знал, что персы активно готовиться к войне, чего они особенно и не скрывали. Смена власти, молодой и неопытный император давали им неплохой шанс на реванш. По крайней мере, так они думали. Генерал Ермолов, главнокомандующий на Кавказе, предупреждал, что принц Аббас-Мирза собирает войско в сорок тысяч человек. Англичане активно помогали ему оружием и советниками, как всегда, надеясь половить рыбку в мутной воде. В Персию в спешном порядке был послан князь Меншиков, дабы попытаться предотвратить войну. На самом деле я не надеялся, что удастся склонить Аббас-Мирзу к миру, но этот шаг потом, когда мы разгромим персов, будет нам на руку при ведении переговоров.

В разгроме Персии я не сомневался, ибо и в той истории, что я знал, Россия довольно легко одолела южного соседа. Поэтому теперь, когда мы заранее готовились к предстоящей войне, можно было подумать и о послевоенном устройстве Кавказа. Коли удастся разгромить персов в течение одной компании, показав им бессмысленность войны против России, то можно будет надолго сохранить спокойствие на южной границе. Вдобавок, это поможет усилить наше влияние в Закавказье и увеличить торговлю за счет снижения пошлин. А если молодому принцу так охота воевать, то он может испытать на прочность другого соседа — Османскую империю. Персы и турки воевали между собой уже несколько веков, так что это вполне в их традициях. В таком случае османам будет не до России, и наша южная граница будет спокойна на ближайшие десять-двадцать лет.

Кроме предстоящей войны я планировал начать задуманные реформы, которые, я был в этом уверен, многим не понравятся. Коронация несколько укрепила мои позиции. После венчания на царство я становился законным государем и ие действо влекло дополнительную легитимацию в глазах народа. Ведь проведение реформ требовало не только военной силы в случае мятежа или заговора, но и легальной основы для их проведения. Зная, что в ближайшем будущем России светит война с Персией, а потом и с османами, я спешил.

В Москву мы съехались всей большой императорской фамилией. Приехал даже брат Константин, который во время декабрьских событий оставался в Варшаве. Так, как мы прибыли в Первопрестольную за две недели до коронации, у нас имелось время прогуляться по Москве и принять местных вельмож и купцов, спешащих заявить свое почтение и прощупать почву по поводу возможных назначений. Учитывая, что за время до коронации, в Москву также съехались иностранные послы, родственники из многих европейских государств, да и иной, более праздный люд, эти две недели оказались насыщенны встречами, приемами и балами. Московский генерал-губернатор, князь Голицын, лез из кожи вон, заботясь о приеме такого количества высокопоставленных гостей, не забывая, однако, об организации коронационных торжеств. Благо человек он был деятельный и не корыстолюбивый, а посему, празднества уложились в предусмотренный бюджет. Среди приехавших находился и герцог Веллингтон, победитель Наполеона при Ватерлоо. Мы встретились как старые знакомые. И хотя последний раз мы виделись более десяти лет назад, во время моего заграничного вояжа, я помнил гостеприимство герцога. Благо теперь я мог отплатить ему тем же, показав вновь отстроенную Москву.

Москва, отстроенная после пожара 1812 года, стала еще красивее. И хотя среди домов тут и там встречались проплешины, следы бушевавшего пламени, центр второй столицы стал краше и удобнее, чему поспособствовал архитектор Бове. Были построены Большой и Малый театры, центральные бульвары, расширенны и выпрямлены, появилось Садовое кольцо.

Успенский собор, где традиционно происходила коронация Русских царей из-за малого размера, плохо подходил для подобного рода мероприятий, но благо вся организация оказалась продуманна до мелочей. Я не припоминал, что во время коронации Николая I имела место давка, как на Ходынском поле, при коронации Николая II, но решил подстраховаться. Трибуны построенные для москвичей и приезжих гостей и столы для угощений были разбросаны по нескольким местам первопрестольной, дабы уменьшить столпотворение. За порядком следили три тысячи жандармов и несколько казачьих частей. Генерал-губернатор, Дмитрий Анатольевич Голицын, в прошлом боевой генерал, хорошо понимал важность порядка и организации.

Единственное, что омрачало коронацию, это болезнь моей невестки, Елизаветы Алексеевны. Бывшая императрица имела слабое здоровье и роковая поездка в Таганрог, где заболел и умер Александр, была предпринята именно для улучшения ее состояния. После смерти брата Елизавета совсем сдала и находилась при смерти в Белёве, неподалеку от Тулы. Моя мать, при жизни не очень жалующая невестку, встала на дыбы, настаивая на отсрочке коронации. Мол, не прилично, не по-христиански, и так далее. Ее поддержал Николай Михайлович Карамзин, придворный историк, классик и в то время — наше все. Он был близок с Александром и Елизаветой, а я для него все еще являлся юнцом, которого следовало наставлять. Но здесь я впервые показал клыки, настояв на своем. Не грубо, но ясно указав на целесообразность скорейшего укрепления моей власти в интересах всей императорской фамилии. О заговоре против императорской власти и декабрьских арестах они знали, так что это не было пустословием.

В день коронации я встал в семь утра. Так как вся семья поселилась в кремлевских палатах, идти было всего ничего. Но, учитывая, что до собора мы не шли, а торжественно шествовали, сие действо занимало по расписанию минут сорок, а включая построение — более часа. Сама коронация длилась три часа, а потом, торжественный (а как же иначе) путь обратно в кремлевские палаты на пир. Так что мне предстояло четыре часа париться в тяжелой мантии с торжественной миной на лице. Впрочем, Париж стоит мессы, а Российская империя тем более.

В девять утра зазвонили колокола, знаменуя начало церемонии. День выдался солнечный, хотя и морозный. Процессия, по заранее спланированному маршруту двинулась к Успенскому собору. Мы с Шарлоттой практически замыкали шествие, потому как впереди шли митрополит московский Филарет с иными церковными иерархами, а за ними московский генерал-губернатор, за которым шествовали высшие сановники империи и именитые иностранные гости. Когда мы дошли до собора, по выстеленной красной дорожке, у врат, нас встречал митрополит московский Филарет, который и сопроводил нас к тронным креслам на возвышении под балдахином. Матушка, Мария Федоровна села по мою правую руку, а Шарлотта, то есть Александра, села по левую. Сзади расположились братья Константин и Михаил, и мой первенец — Александр. Я даже пожалел, что до сих пор не изобрели фотокамеру, ибо вся семья прямо просилась на семейную фотографию. Но благо присутствовали несколько художников и граверов, так что сие событие оказалось достойным образом запечатлено.

Сама коронация была довольно нудным мероприятием, по окончании которого мы прошествовали обратно в кремлевские палаты, где нас ждал торжественный обед, что оказалось как нельзя кстати. Через два дня после коронации, еще раз приняв поздравления и подарки от всех царствующих домов Европы, мы отбыли обратно в Петербург. В столице меня ждали оставленные дела, целый ворох бумаг, требующих рассмотрения и мелкий моросящий дождь.

Глава 3.

Александр Христофорович Бенкендорф остановился перед дверью кабинета его величества, дожидаясь, пока доложат о его приходе. Генерал был еще довольно молод, всего сорок три года, да и высокий рост и армейская выправка делали его еще более моложавым и мужественным что ли. В Отечественную войну появилось множество молодых генералов и Александр Христофорович стал одним из них. За его плечами имелся большой боевой и дипломатический опыт. После войны он стал генерал-адъютантом Александра I и даже предупреждал оного об опасности тайных обществ, но безрезультатно. Увы, особым расположением покойного императора генерал не пользовался, хотя верой служил и ему и отечеству. Теперь же его вызвали к новому императору. И хотя отношения с Николаем у Александра Христофоровича были замечательные, он не был уверен, благоприятно ли это скажется на его карьере, а посему немного нервничал, ибо генерал был тщеславен и упрям.

Наконец дверь отворилась и генерал вошел. Щелкнув каблуками, он четко произнес:

— Ваше величество, генерал-адъютант Бенкендорф по вашему указанию прибыл.

Император, который по прибытии Александра Христофоровича уже встал из за стола и, подойдя к генералу, протянул ему руку со словами:

— За этой дверью Александр Христофорович я ваш начальник, а в этом кабинете я ваш друг. А посему здесь вы можете называть меня Николаем Павловичем и без титулов. Затем, улыбнувшись, Николай пригласил его к столу.

— Хорошо, ваше.. Николай Павлович, — ответил генерал и сел в глубокое кресло у стола.

— Я читал вашу докладную записку, — сразу перешел к делу его величество. Мне близка ваша идея о создании жандармского департамента. Я и сам думал об этом. Впрочем, как мне известно, эту идею вы вынашиваете давно?

— Да Николай Павлович. Я доводил свою идею до сведения вашего брата, Александра Павловича, но ему эта идея не понравилась. Я же считаю, что мы счастливо избежали бунта, благодаря своевременному аресту зачинщиков из тайных обществ. Но мы должны также думать о том, что бы подобные бунтари и смутьяны не смогли подорвать основы государства в будущем. А за этим и будет следить департамент мною предложенный. Генерал говорил с жаром, было видно, что эта идея ему близка и важна.

— Жаль, что ваша идея не была воплощена заблаговременно. Возможно, некоторые из тех, что сейчас сосланы в Сибирь, смогли бы лучше использовать свои способности на благо государства, — грустно усмехнулся государь. — Тем не менее, я желаю создать предложенный вами департамент и во главе его я желал бы видеть вас Александр Христофорович.

— Государь, я сочту это за честь. Клянусь, у вас не будет более верного и преданного слуги.

— Отлично, я знаю, что вы верный слуга престола и отечества, и коли вы согласны, давайте обсудим полномочия и структуру будущего департамента. Через три месяца состоится моя коронация, и было бы хорошо до этого времени присмотреть глав отделов и набрать достаточное количество людей, для обеспечения порядка во время коронации.

— За такой короткий срок трудно набрать и обучить требуемое количество людей, поэтому я предлагаю набирать людей из существующих гарнизонных частей и добавить к ним казачьи сотни. Нужно будет переодеть их в подобающую форму, дабы выделить их отдельно от гарнизонных солдат. Так же предлагаю во главе рот поставить дворян, из преданных престолу и отечеству людей.

— Да, без гарнизонный частей не обойтись, но за год надобно создать школу, где будущих жандармов обучали бы специфике профессии. Скажем за четыре— шесть месяцев. А в эти школы набирать рекрутов из линейных частей. Так, что бы все жандармы имели бы базисные военные навыки, а то и вообще боевой опыт. Скажем немного ветеранов, что бы разбавить новобранцев не помешали бы.

— А каковы будут полномочия жандармского департамента? — спросил генерал.

— Вы будете подчиняться непосредственно мне, — ответил Николай. Теперь о полномочиях. Вы будете ответственны за внутренний порядок в империи, включая предотвращение заговоров против государства и престола, борьбу с казнокрадами, контрабандистами, фальшивомонетчиками и другими преступлениями. Соответственно надобно создать отделы для каждого направления.

— Должен ли департамент действовать в рамках закона или при случае опасности у меня будут особые полномочия?

— В скорости нам предстоят многие реформы. В том числе и освобождение крестьян. Я знаю, что вы жаркий поборник этой идеи, и эта одна из причин по которым именно вы нужны на этом месте. Как вы понимаете, многие будут супротив этого шага, а посему вполне возможны заговоры и бунты среди помещиков. Я не исключаю и крестьянских бунтов, ведь многие захотят передела земли и эти беспорядки могут серьезно расшатать основы империи. Ваша задача пресечь многие из них. Все должно быть в рамках закона. Надеюсь, это не идет в разрез с вашими убеждениями и совестью?

— Никак нет, Николай Павлович. Нынешнее положение крестьян мешает процветанию отечества нашего, а посему, освобождение крестьян есть шаг необходимый. Уверен, что жандармский департамент поможет установлению порядка и спокойствия в империи.

— Тогда прошу вас через неделю предоставить мне список отделов потребных для функционирования департамента, и людей, коих вы предлагаете, дабы их возглавить. Соответственно количество солдат, необходимых на начальном этапе, а также средства необходимые для создания и работы сего учреждения. Указ о создании департамента, его полномочиях и ваше назначение его главой, уже подписан. Я рад, что столь преданный слуга престола возглавит сей департамент. Так что жду вас через неделю.

Генерал, поняв, что аудиенция окончена, щелкнул каблуком и, отдав честь, покинул кабинет.

Глава 4.

Еще до смерти Александра, то есть до того, как я стал императором, я думал о том, что и как надобно сделать, дабы укрепить империю и создать предпосылки для ее будущего экономического и социального развития. Нельзя сказать, что в настоящем будущем, которое я знал, русские цари ничего ни сделали. Наоборот, они сделали очень многое, в том числе и мой реципиент Николай. Российская империя, хоть и с опозданием, но встала на путь промышленной революции и несомненно, не случись войн начала XX века и революции, Россия и дальше бы шла по пути экономического роста, хотя и с отставанием от стран Запада. Но и после революции, во времена СССР, Россия отставала, особенно по уровню жизни. Основной проблемой, которую предстояло решить, была проблема социальная. Подавляющее большинство населения составляли крестьяне, из них более половины крепостные в частных руках. Еще треть государственные крепостные. Наличие столь многочисленной крестьянской массы тормозило развитие промышленности по двум причинам: недостаток грамотных рабочих и специалистов и нищета большинства населения, ограничивающая спрос на промышленные товары. То есть получался этакий замкнутый круг — ни спроса ни предложения. Помимо этого, крестьянская масса отличалась консерватизмом, поэтому попытки внедрения новых технологий и культур в сельское хозяйство происходил крайне медленно. Так, как большинство крестьянских хозяйств были в состоянии прокормить только самих себя и помещика, они практически не участвовали в хозяйственной жизни страны. Выходило, что из населения страны в пятьдесят миллионов человек, более сорока миллионов жили в своем замкнутом мире, экономически и социально. Потому и получалось, что превосходя населением Францию и Англию, экономически Российская империя оказалась слабее их обеих, особенно после промышленной революции, которая сделала Англию хозяйкой морей и торговли.

После Венского конгресса, престиж России находился в зените, а большинству монархий в Европе казалось, что можно продолжать жить по старинке, когда небольшая дворянская верхушка правит и пользуется всеми благами. Поэтому нельзя винить Александра или моего реципиента Николая в том, что они 'проморгали' промышленную революцию и социальные изменения. Это было довольно распространенным заблуждением в то время, в котором я оказался.

Но я знал, что именно запоздалые реформы привели к революциям, буде во Франции или в России и я надеялся, что мое послезнание поможет избежать некоторых ошибок и может дать стране фору в экономическом развитии. В мире наступала пора денег и пара, и к этому требовалось подготовиться.

Знал я и то, что освободив крестьян, я могу столкнуться с очень сильным противодействием. Недаром мой брат, Александр, да и мой реципиент Николай не решились на этот шаг при всем желании. Судьба Павла I, убитого, в том числе, и из-за непопулярной экономической политики, служила для них хорошим примером того, что не выгодно становиться на пути у больших денег. Поэтому, планируя освободить крестьян и уровнять сословия в правах, мне требовалась поддержка армии и сильного жандармского аппарата. Учитывая, что крестьянскую реформу я планировал начать после окончания грядущей войны с персами, а может и с османами, у меня имелось два-три года, что бы создать и укрепить жандармский корпус и поставить во главе армии и гвардии лично преданных мне людей, которые радели за крестьянскую реформу.

А посему, во главе жандармского корпуса я поставил Александра Христофоровича Бенкендорфа. Человек он был исполнительный, с большим армейским и дипломатическим опытом за плечами, притом лично предан семье Романовых и поборник крестьянской реформы. Так, что его анкета подходила как нельзя более. Хотя генерал отличался блестящим умом и широким кругозором, зато он был человеком волевым и амбициозным, то бишь как говорили в моем будущем — деловым. А посему я был уверен, что нужный департамент будет создан в срок и без особых бюджетных злоупотреблений.

Под капитана, а ныне сразу полковника Соколова, создавался отдельный департамент внутренней безопасности. Масштаб его планировался гораздо более скромный, чем у жандармского департамента, но с другой стороны, учитывая профиль и специфику работы, здесь требовался человек с 'творческим' подходом к делу и широким кругозором. Учитывая опыт и успехи полковника Соколова, он идеально подходил для этой должности. Хотя департамент и назывался 'внутренней безопасности', на деле он включал в себя отделы внешней разведки, контрразведки, промышленного шпионажа и, конечно же, внутренней безопасности. В более далеком будущем, когда появиться необходимый опыт и возрастет масштаб деятельности, можно будет подумать о выделении разведки в отдельный департамент, а пока и одного департамента вполне достаточно.

Какой же я застал Россию после смерти Александра? Население около пятидесяти миллионов, то есть как во Франции и Англии вместе взятыми, где жило тридцать и двадцать пять миллионов соответственно. Около девяноста процентов населения насчитывали крестьяне. Годовой бюджет составлял порядка ста миллионов серебряных рублей и был тайным. То есть практически никто, кроме нескольких министров и императора не знал, на что и куда уходит весь бюджет. Не было никакой прозрачности, что содействовало казнокрадству и неразберихе.

Армия поедала большую часть бюджета, около семидесяти миллионов, что неудивительно, учитывая, триста пятьдесят тысяч человек кадрового состава и еще полмиллиона в военных поселениях. Что интересно, на поле боя, даже во времена войны с Наполеоном, более ста тысяч человек не воевали. Армия находилась на пике своей формы, так как сотни тысяч солдат приобрели огромный боевой опыт во время Отечественной войны и Заграничного похода и проявилось множество молодых и талантливых офицеров. Что очень напоминало СССР после Второй Мировой. Территория империи еще не включала Приморье, которое принадлежало Китаю и большую часть современного Казахстана, а так же среднеазиатские территории. Зато Аляска принадлежала России, хотя и жило там порядка пятисот русских подданных.

Планы мои составлялись постепенно, учитывая реалии и мое послезнание. Своей целью я поставил повышение благосостояния населения, путем постепенного создания класса собственников. То есть освобождение крестьян и наделение их землею. Параллельно, я планировал подстегнуть экономический рост развитием металлургии и строительством железных дорог, которые как раз начинали строиться в Англии. Учитывая, что создание отечественной промышленности потребует большого количества специалистов, я планировал открыть еще пять университетов и расширить уже существующие. А также увеличить сеть ремесленных училищ, особенно при создаваемых заводах. Как всегда, все упиралось в деньги. Существующего бюджета для моих планов явно не хватало. Печатание денег уже привело к инфляции во время царствования моего брата. Поэтому я планировал сократить армию на треть и вдобавок упразднить военные поселения. Таким образом, я рассчитывал сэкономить половину военного бюджета, то есть порядка тридцати пяти миллионов рублей, которые пойдут на вышеперечисленные проекты. Помимо этого я планировал обложить налогами дворянское сословие. Здесь я не стал новатором или революционером, ибо обложение налогами дворянского сословия уже существовало в Пруссии и частично в Австрийской империи. Кроме этого, я планировал продать пахотные земли принадлежащие государству, а так же конфискованные у помещиков за долги. Около трети помещичьих земель и так оказались заложены, а их продажа могла принести дополнительный прибыток казне и облегчить передел земли между крестьянами. При осуществлении этих планов, за десять лет я наделся создать базу для дальнейшего развития. Ибо по истечении этого срока и бюджет должен был вырасти в два раза и заложенные проекты начнут приносить прибыль.

Для проведения реформ внутри страны, требовался мир и отсутствие внутренних потрясений. От внутренних потрясений страну оберегали господа Бенкендорф и Соколов, а ежели у них не получиться, то вся надежда оставалась на господ Паскевича, Дибича и Милорадовича. Про себя я называл их 'три ча'.

Во внешней политике сохранить мир оказалось не так-то просто. Кроме близкого столкновения с Персией, у России имелись трения с Турцией, да и остальная Европа, опасалась роста могущества империи и ее почти миллионной армии недобро поглядывала в нашу сторону. Насколько я помнил, вмешательство в европейские дела всегда выходило России боком, а после Первой Мировой войны империя вообще чуть не распалась. Так что я планировал предоставить Польшу ее собственной судьбе, то есть предоставить ей независимость. Содержание армии в Польше стоило миллионы рублей и все равно историческим итогом стало то, что Польша получила независимость. Кроме экономии средств, это сигнализировало в первую очередь Англии, что Россия не стремиться к экспансии. Англия была сильна и пока мы экономически были слабы, я не хотел нарываться на конфликт. А станем сильнее, когда улягутся волнения после проведения реформ, тогда и станет возможно поменять тон. А ежели прусаки или австрияки покусятся на Польшу, так милости просим. Наши проблемы станут их проблемами. Пусть борются с польским сепаратизмом вместо нас.

'Уходя' из Европы я планировал экспансию на восток и скорейшее присоединение Приморья с выходом в Тихий океан, что бы укрепить позиции против будущего могущества Японии. Это могло привести к конфронтации с Китаем, но Цинская империя ослабла и вскоре, под натиском европейских держав, ей должно и вовсе стать не до нас. В случае удачи у нас появлялся реальный шанс нейтрализовать двух будущих гегемонов: Китай и Японию, заодно упрочив свои позиции на Тихом океане, где пока не имелось сильных соперников.

Казахские степи присоединились к империи как раз при моем реципиенте. Так что и в моем случае я не предвидел тут проблем. Но вот соваться в Среднюю Азию и Закавказье я не хотел. Я не видел смысла в присоединении к империи густонаселенных территорий с не православным населением. Подобные шаги приводят к ненужным межнациональным конфликтам, а территория империи и так огромна. И за век не освоить. Дальний Восток и казахские степи были мало заселены и обладали огромными ресурсами, а посему их можно было колонизировать и интегрировать в империю.

Пока же мои планы были отложены, ибо персы вторглись на Кавказ и началась очередная война.

Глава 5.

Невысокий, коренастый человек в мундире морского ведомства вошел в кабинет его величества и четко доложил:

— Капитан второго ранга, Врангель по вашему приказанию прибыл. — Молодой государь встал из-за стола и протянув руку успевшему прославится моряку, сказал:

— Рад вас видеть Фердинанд Петрович. Надеюсь вы уже успели отдохнуть и привыкнуть к Петербургу за столь долгое отсутствие. И хотел поздравить вас с новым чином.

— Спасибо ваше величество. Я моряк и привык к морю. Но порой не вредно немного побывать и на суше. Да и 'Кроткий'1 за эти два года поистрепался и требует ремонта.

— Увы, Фердинанд Петрович, могу дать вам только месяц отпуска, а потом у меня к вам есть очень важное поручение. Именно для этого я вас сюда и пригласил.

Молодой моряк было вытянулся по струнке и успел произнести:

— Всегда рад служить вашему величеству, — но государь жестом прервал и пригласил сесть, сказав:

— Давайте оставим официальный тон. Дело, которое вам предстоит, требует тонкости и конфиденциальности. Можете обращаться ко мне Николай Павлович. Вы садитесь, а я распоряжусь насчет чая.

Капитан сел в глубокое кресло напротив стола, а государь позвонил в колокольчик и приказал принести самовар и нехитрое угощение. Когда все необходимое привезли и поставили на небольшой столик, император протянул своему визави небольшую папку в кожаном переплете, добавив:

— Взгляните на прошлогодний отчет Российско-Американской компании. Я пометил карандашом основные цифры. Что вы об этом думаете?

Врангель минут пять рассматривал цифры и читал пояснения, пытаясь сформулировать свой ответ. Он был далек от финансовой деятельности, но участие в нескольких экспедициях и кругосветном плавании дали ему необходимые практические навыки.

— По всему выходит, что компания почти убыточна, в основном из-за долгов Главному правлению.

— Правильно, — одобрительно улыбнулся государь, — а знаете почему?

— Так ведь снабжение столь отдаленных мест обходится чрезвычайно дорого. Вот и получается, что расходы на содержание гарнизона и торговых людей очень высоки.

— Все верно, — подтвердил хозяин кабинета, — именно для этого я вас и позвал. Мы намерены расширить наши владения в американской Калифорнии, дабы иметь возможность самим снабжать себя всем необходимым. А ежели чего не хватит, будем торговать с мексиканцами. На сегодняшний момент крепость Росс состоит из нескольких угодий, недостаточных, дабы твердою ногою встать на американских берегах.

— Но чтобы закрепится в Калифорнии, требуется согласие мексиканцев. Да и количество наших людей в этих землях явно недостаточно. А местные индейцы не склонны к землепашеству.

— Совершенно верно. Поэтому в Кронштадте готовится фрегат 'Елизавета' на котором вам следует отправится в Мексику, для ведения тайных переговоров. Эти и есть ваше основное поручение.

— И какова же цель этих переговоров?

— Ваша задача добиться от мексиканского правительства уступки нам территории в радиусе ста верст к северу и к востоку от крепости Росс и признании этой территории за империей. В обмен вы можете обещать им признание нами их независимости. Пока что никто их европейских держав не признал Мексиканскую республику. Думаю они на это пойдут. Но это задача минимум. Вам также надлежит разведать, кто из тамошних политиков пользуется наибольшим влиянием. Мне доложила два имени: некий Гваделупе Виктория и Антонио Санта-Анна. — Капитан удивленно взглянул на молодого монарха. Тот так свободно оперировал именами неизвестных политиков в захолустном уголке земного шара, коим являлась Мексика. Император улыбнулся, ответив на немой вопрос:

— Как видите я подготовился к нашей встрече и мои планы не случайный каприз, а желание твердо и последовательно расширить русское влияние в Калифорнии. А посему вам следует осторожно разведать желают ли мексиканцы продать нам всю Калифорнию. Земли эти отдаленные и малозаселенные, а посему два миллиона рублей и помощь оружием могут оказаться для них веским аргументом. Для пользы дела вам выделят сумму в сто тысяч рублей, ежели это поможет решить вопрос с покупкой Калифорнии положительно. Присмотритесь, кто из мексиканских политиков корыстолюбив и наладите с ними отношения. Вы человек опытный, много повидавший. Уверен, вы справитесь.

— Спасибо за доверие, Николай Павлович, но в случае расширения нашего влияния в этих землях, мы можем столкнутся с недовольством англичан и американцев. Их китобои и охотники за пушниной уже давно облюбовали эти места. А потому на какие силы я смогу рассчитывать?

— В состав вашей экспедиции войдут два фрегата, шлюп и два транспорта. После прибытия в Веракрус, с вами останется 'Елизавета', а остальные суда, под командованием капитана Литке, вашего хорошего знакомого, отправятся далее, к берегам Калифорнии. На этих кораблях мы пошлем три сотни переселенцев, из крепостных крестьян и компанию2 солдат с дюжиной пушек. Шлюп и один из транспортов останутся в этих краях для сношения с Ново-Архангельстком и борьбы с контрабандистами.

У императора Врангель провел более двух часов, после чего окрыленный предстоящей экспедицией и предоставленным отпуском отбыл в Ревель. Капитан был молод и честолюбив, а потому перед скорым отъездом решил жениться. Не век же ходить бобылем. Его избранницей стала баронесса Россильон, с которой он через месяц и отправился берегам Нового Света.

В роскошной асьенде Manga de Clavo, неподалеку от Веракруса, приезжему путнику было чему подивится. Огромный, ухоженный сад с тропическими деревьями, пестрые краски редких цветов, наполнявших душный, влажный воздух едва уловимым ароматом и большой двухэтажный дом с беленными стенами и тенистой аркадой — все производило впечатление покоя и некой меланхоличности. Огромное имение широко раскинулось у важного перекрестка дорог, ведущего из Веракруса в Мехико и королем этого небольшого царства являлся сам генерал Антонио Санта-Анна, один из наиболее популярных и влиятельных людей в Мексике.

Сам хозяин асьенды, невысокий, юркий человек с темными, хитрыми глазами сидел на веранде в глубоком плетенном кресле, ведя разговор с русским послом, бароном Врангелем. Оба, посол и генерал, вели неспешную беседу, осторожно прощупывая друг друга. Хотя скорее это была не беседа, а торг. У барона имелись деньги, а Санта-Анна очень эти деньги любил, и смысл беседы сводился к тому, сколько посол готов заплатить и что генерал готов за это отдать.

— Ваше превосходительство, от лица моего императора, я хотел бы поблагодарить вас за оказанную помощь в налаживании взаимопонимания между нашими странами.

— Я патриот своей родины, — напыщенно отвечал генерал, — а дружба с вашей великой страной принесет Мексике несомненную пользу. — За подписанное соглашение, передающее России двадцать тысяч квадратных верст земли севернее Сан-Франциско, Санта-Анна получил в благодарность тридцать тысяч рублей серебром, чем остался несказанно доволен.

— Мой император считает, что вместе, Россия и Мексика могут оказаться весьма полезны друг другу. Торговля и добрососедская помощь несомненно послужат в деле процветания наших стран. Но мы опасаемся, что столь незначительное присутствие Российской империи на Калифорнийской земле не позволит нам настолько укрепится, чтобы в случае нужды помочь и вам.

— Как мы уже доказали в войне с испанцами, Мексика сама может постоять за себя.

— Несомненно, ваше превосходительство. И тем не менее, дружба со столь могущественной державой как Российская империя может оказаться весьма полезной как для Мексики, так и для вас лично, как ярого патриота своей страны.

— И в чем заключается ваша дружба?

— Мы предлагаем купить у вас всю Калифорнию за два миллиона рублей серебром. А так же оказать вам помощь оружием, для укрепления вашей доблестной армии. Вам, как другу России, мы в благодарность готовы подарить двести тысяч рублей серебром, ежели ваши усилия увенчаются успехом.

— От столь значительной суммы глаза Сента-Анны сверкнули алчным огоньком. Но он твердо произнес:

— Калифорния является неотъемлемой частью Мексиканской республики и президент Герреро никогда не согласится на ее продажу.

— Что же, я уверен, что с вашими способностями вы в свое время станете президентом и тогда мы сможем вернутся к этому разговору. — Генерал польщено улыбнулся и произнес:

— Если народ меня призовет, то как истинный патриот я не смогу отказаться. Если это случится, тогда мы вновь сможем обсудить ваше предложение.

Глава 6.

Лошадь неторопливо и спокойно шагала по пыльной, кое-где покрытой щебнем дороге. Иван Федорович Паскевич, погруженный в свои мысли, мерно покачивался в такт шага лошади. Колонна солдат, посреди которой он находился, гулко маршировала, поднимая позади себя тучи пыли. Немного за ними, отстав, чтобы дать пали улечься, ехал основной артиллерийский обоз, сопровождаемый пехотной ротой.

Май на Кавказе замечательный период. Еще не так жарко как летом, трава уже поднялась, но еще не пожухла от жары. Мелкие горные ручьи еще полноводны. Поэтому поход проходил нормально, а войска за день проходили по пятнадцать-двадцать верст. Генерал рассчитывал добраться до Елисаветполя за месяц, где и встать лагерем. Дороги в горах немногочисленны, поэтому приходилось маршировать длинными колоннами. Благо за корпусом двигался обоз с припасами, а подножий корм для лошадей еще не высох. Вперед на всякий случай высылали казачьи разъезды. Хотя территории где проходило войско замирили лет десять назад и частично заселили русскими переселенцами, продолжающиеся набеги горских племен и сочувствующие персам среди мирного населения представляли собой опасность, с которой следовало считаться. Заодно с передовыми разъездами высылались квартирмейстеры, которые предусматривали места на ночлег. Маршрут колонны был расписан по дням, но, во избежание неожиданностей, генерал предпочитал перестраховаться. Да и войска оказались собранными в кулак и находились при главнокомандующем.

Известия из Персии приходили неутешительные. Миссия князя Меншикова к персидскому шаху успеха не имела, а самого князя посадили в тюрьму. Что на Востоке означало близкую войну. А посему еще в феврале генерала призвали к императору, где он и получил наказ возглавить второй корпус, который сформировали для предстоящей войны с персами. Планы на случай войны разработали еще два года назад под руководством подполковника Гофмана и под непосредственным присмотром самого Ивана Федоровича. А засим, покинув в марте 1826 года Петербург, генерал прибыл в Ставрополь-Кавказкий в начале апреля. Где приведя в порядок войска, отправился в поход в сторону Елисаветполя, где ожидалось нападение персов во главе с Аббас-Мирзой. Так, как по данным агентов и торговцев Аббас-Мирза лишь начал собирать ополчение, нападения не ожидалось ранее июня. А до этого времени корпус должен был успеть подготовить позиции и отдохнуть от месячного перехода. Благо состоял в основном из ветеранов, привычных к армейским тяготам. Так что генерал не сомневался в победе. Все же персы не французы, а Абасс-Мирза не Бонапарт.

Инструкции императора генералам Ермолову и Паскевичу гласили: войну не затягивать, но в Персию без надобности не вторгаться. В случае восстания местного населения, выселять оное к персам. Генерал Ермолов получил в подкрепление первый корпус, что вкупе с имеющимися солдатами, доводило его силы до двадцати пяти тысяч солдат с пятьюдесятью стволами артиллерии.

Ермолов ревниво отнесся к назначению Ивана Федоровича на Кавказ, ибо у себя в Грузии он был хозяином, этаким местным ханом, а тут появляется генерал из Петербурга с такими же полномочиями. Оба генерала знали друг друга еще с Отечественной войны, но уж больно разные у них оказались характеры, а посему неприязнь их имела давнюю историю. 'Ничего', — думал Иван Федорович, — 'нам вместе не служить, а славы на всех хватит'.

С молодым императором генерал познакомился еще давно, когда тот был еще подросток. С тех пор это знакомство переросло в настоящую дружбу, несмотря на разницу в возрасте. Перед его отбытием на Кавказ они обсуждали военную реформу и упразднение военных поселений. Николай заявил ему, что настало время создать настоящий генштаб и академию генштаба, куда вольется малый генштаб подполковника Гофмана. На должность главы генштаба государь пророчил Ивана Федоровича. А пока просил его поскорее закончить войну с персами, ибо лишь их полный разгром может остудить османов и предотвратить намечающуюся войну с Турком.

И вот генерал опять в седле, едет на очередную войну. 'Сколько их мне еще предстоит?', — вздохнул он и скомандовал привал.

Глава 7.

От пота у Василия щемило в глазах, а уши заложило пушечной и ружейной пальбой раздававшейся со всех сторон. Кивер на голове, казалось, плавился, а во рту появился противный медный привкус. И, тем не менее, он шел в первой шеренге Нижегородского пехотного полка, размерным, как на учениях, шагом под звуки барабана, задающего темп ходьбы. Их полк, стоящий в резерве, был послан контратаковать сарбазов*, атаковавших левый фланг и теснивших херсонский полк. Херсонцы отразили до этого натиск шахской конницы, и новая атака превосходящих сил персидской пехоты грозила их опрокинуть. Все это Василий наблюдал с холма, на котором располагался их резерв. И вот теперь пришел его черед. Пушки грохотали с обеих сторон, но русские артиллеристы оказались искуснее, и в течение часа половина персидских батарей полностью затихла.

Нижегородцы шагали четко, с развернутыми шеренгами и штыками наперевес. Сарбазы оказались не очень опытными воинами и дали первый залп за сто саженей, без ощутимого результата. Батальон Василия шел не отстреливаясь, быстрым шагом сокращая дистанцию. Лишь громкое 'ура' разносилось вдоль шеренги, но оно тонуло в какофонии боя. За это время персы произвели еще один, последний залп и бросились в штыки. Не доходя сорок саженей до неприятеля, Василий услышал команду 'пли' и, остановившись на мгновение, разрядил ружье в неприятеля. Ружейный грохот, пронесшийся вдоль двух шеренг батальона, наполнил воздух пороховой гарью и у Василия вновь немного заложило уши. Когда через мгновение нижегородцы вынырнули из облака гари, они увидели, что первая шеренга персов сильно поредела и весь их строй, казалось, замедлил шаг от выстрела почти в упор. Еще через несколько мгновений Василий оказался лицом к лицу с персом, одетым в темно-синий кафтан, который что-то кричал и пытался проткнуть нижегородца штыком, но опытный ветеран парировал удар ружьем, и в свою очередь проткнул врага штыком.

Так как последние сорок саженей после выстрела русские прошли быстрым шагом, то они с ходу врезались в ряды персов и после того как первый ряд был смят в несколько мгновений, остальные два ряда противника не выдержали и побежали. Нижегородцы их не преследовали, поддерживая темп атаки, они попросту смяли ряды атакующих и те, кто не успел убежать, были опрокинуты ударом в штыки. Но и те, кто пытался бежать, далеко не ушли, ибо на горизонте появились пять полков генерала Мадатова, которые ударили в тыл отступающим персам. Василий видел как синие мундиры, окруженные со всех сторон, остановились и начали бросать оружие. Сражение на левом фланге было выиграно, а на правом все еще звучали пушки, методично расстреливая врага, но вскоре и они смолкли.

Лишь к вечеру нижегородец смог смыть гарь с лица и поесть. После окончания сражения, требовалось похоронить убитых и разнести раненых по лазаретам. Собрать трофеи и привести в порядок оружие. За этими хлопотами и прошел остаток дня. Убитых хоронили быстро, ибо июльская жара могла привести к эпидемии. Пленные персы хоронили своих убитых сами, а затем под конвоем отправились в специально огороженный лагерь. Василий же наслаждался наступлением прохлады после жаркого дня и ощущением покоя, который особенно чувствуется теми, кто взглянул смерти в лицо.

Глава 8.

Абасс-Мирза вторгся в Русский Азербайджан в конце июня 1826 года, во главе сорокатысячного войска. Зная, что русские располагают только десятью тысячами штыков, разбросанных по приграничным гарнизонам, он рассчитывал одним сильным ударом захватить Тифлис и отбросить русских за Терек. Если честно, даже учитывая столь большую разницу в силах, планы Абасс-Мирзы казались мне чересчур амбициозными. Но он был молод, а под его началом находилась армия модернизированная и вооруженная под европейскую. Вот и захотел молодой принц испытать ее на деле и добыть, так сказать, 'славы на поле брани'.

Арест посла, князя Меншикова, однозначно означал войну. Поэтому последние сомнения отпали. Благо к войне мы подготовились заранее. Чего не знал Аббас-Мирза, так это того, что еще за год до войны я убедил Александра создать отдельный корпус на случай войны на Кавказе. Так как военные приготовления персов и османов были довольно явными, брат согласился. Таким образом, за год, в районе Ставрополя-Кавказского сосредоточились двадцать пять тысяч штыков и сабель при пятидесяти стволах артиллерии. Так же загодя, мы увеличили запасы пороха и фуража. При надобности, этот корпус мог быть за месяц переброшен на театр военных действий. Малый генштаб, под руководством, тогда еще капитана Гофмана, разработал несколько вариантов ведения боевых действий, рассчитал маршруты движения войск и создал подробные карты приграничных ханств по обеим сторонам границы. Недаром все офицеры генштаба лично побывали на Кавказе, проводя исследования на месте. Кроме этого генерал Ермолов получил еще пять тысяч штыков подкрепления и несколько казачьих эскадронов.

После обсуждения окончательного плана боевых действий с генералом Паскевичем, порешили, что как только подсохнет земля, двинуть корпус к Елисаветполю, неподалеку от персидской границы. Это место было выбрано подполковником Гофманом не случайно. Оно прикрывало дорогу на Тифлис и в случае изменении планов позволяло быстро перебросить войска восточнее, в сторону Баку, или контратаковать в направлении Эриванского ханства или Тебриза.

Таким образом, в мае 1826 года двадцатитысячный корпус оказался сосредоточен в Елисаветполе, на направлении предполагаемого главного удара. Пятитысячная дивизия под командованием Валериана Григорьевича Мадатова, талантливого генерала армянского происхождения, располагалась восточнее и должна была действовать по обстановке. У Алексея Петровича Ермолова под рукой имелось пятнадцать тысяч штыков и сабель, остальные были разбросаны по гарнизонам. Приграничная крепость Шуша, усилилась полубригадой пехоты, с которой подвезли запасы пороха и провианта.

Строя планы я преследовал две цели: разгромить персидскую армию, дабы им и впредь неповадно было нападать на Россию и при этом показать их соседям османам мощь и выучку русской армии, чтобы и они еще раз подумали, стоит ли с нами воевать. Вторая цель состояла в выявлении местных нелояльных элементов. Территория русского Азербайджана была присоединена относительно недавно, после заключения Гюлистанского мирного договора в 1813 году. По его итогам империя получила земли с многочисленным мусульманским населением. Часть бывших местных князьков, ханов и торговцев потеряли свои привилегии, что им очень не понравилось. Вдобавок, некоторым не пришлось по нутру быть под рукой православного государя, да и порядок насаждавшийся генералом Ермоловым жесткой рукой многим стал не в радость. А посему они симпатизировали персам и в случае войны могли образовать пятую колонну. О некоторых было известно, но большинство должны были проявить себя во время вторжения персидских войск.

Поэтому, в соответствии с планом подполковника Гофмана мы решили, что в случае вторжения, дадим персам возможность, немного продвинуться вглубь русской территории и осадить крепость Шушу. Гарнизон Шуши был увеличен и запасы в крепости пополнены. Этот эфемерный успех должен был подтолкнуть местных сепаратистов выступить заодно с персами и дать нам возможность от них избавиться по законам военного времени.

Войну требовалось закончить быстро, желательно в один год, учитывая непростые отношения с турками. Ибо задействованные войска могли вскорости понадобиться, а воевать с двумя противниками гораздо тяжелее и затратнее. Поэтому генеральное сражение генерал Паскевич рассчитывал дать у Шуши. Это позволяло перерезать тылы персидской армии и пресечь ее возможность отступления.

После вторжения Аббас-Мирзы все происходило более менее по плану. Персидские войска застряли под Шушей, которую не смогли взять с ходу. Параллельно восстали местные кланы и в Грузию вторгся Хусейн-хан Каджар, сердар Эриванского ханства. Но уже через две недели после вторжения армия Абасс-Мирзы оказалась полностью разгромлена, после того как в тыл ей зашел генерал Мадатов. Из сорока тысяч иранцев, погибли около десяти тысяч, остальные попали в плен. Наши потери составляли двести человек убитыми и около четырехсот ранеными. Увы, самому принцу удалось вырваться и он с остатками своей гвардии убежал в Эривань, где надеялся отсидеться и вновь собрать войска.

Но это у него не получилось, ибо генерал Ермолов, разбив двадцатитысячную группировку Эриванского наместника у Караклиса, вторгся на территорию ханства и осадил Эривань (Ереван). Этого шага мы не планировали, но пришлось действовать по обстановке. Путь из Тифлиса к Эривани пролегал чрез два горных хребта, еще покрытых снегом и едва доступных для человека. Русские солдаты проложили дороги, устроили переправы, перевезли осадные орудия, обозы и к изумлению персов, явились под стенами Эривани с многочисленною артиллерией, которая и решила исход осады.

Увы, после поражения у Шуши, Фетх Али-шах не согласился на предложенное перемирие, поэтому через месяц после сражения у Шуши генерал Паскевич пересек границу и двинулся на Тебриз, который был занят русскими войсками в августе. И этот шаг заранее не планировался, так как мы надеялись, что потеряв армию в первом же сражении, шах потеряет желание сражаться далее. Но мы видимо недооценили фанатизм или глупость персидского правителя.

Потеря Эривани и Тебриза и угроза самому Тегерану изменили настрой Фетх Али-шаха. И в конце сентября он прислал своего сына, принца Абасс-Мирзу, с просьбой о перемирии. А в ноябре 1826 года мы подписали Туркманчайский мирный договор, согласно которому территории Эриванского и Нахичеванского ханств становились независимыми территориями под протекторатом России, а на Персию налагалась контрибуция в размере двадцати миллионов рублей, которые она должна была выплатить в течение пяти лет. Мы так же оговорили, что в течение пяти лет состоится обмен населением. Армяне желающие переселиться с территории Ирана в новообразованное Армянское княжество, смогут невозбранно это сделать, а мусульманское население будет переселено в Персию.

Создавая независимое Армянское княжество, я не был уверен, правильно ли я поступаю. Но я не видел необходимости и пользы в дальнейшей экспансии империи на Кавказе. Ибо Большой Кавказский хребет служил надежной защитой границам империи, а Апшеронский полуостров содержал в себе легкодоступную нефть, необходимую в недалеком будущем и все это уже и так принадлежало империи Но армянское население лояльно относилось к России и многие из них служили в местных частях и храбро сражались в последней войне. Соответственно они ожидали, что империя защитит их соотечественников. Посему я решил создать формально независимое Армянское княжество, на территории которого расселить армян из тех, что жили в Персии и русском Кавказе. Это княжество станет своеобразным буфером между Россией, Персией и Турцией. В результате многовековых войн, население Кавказа стало очень пестрым и разбросанным, что приводило к дополнительным религиозным и национальным конфликтам. Пользуясь моментом, я решил немного разграничить христианское и мусульманское население. Забегая в будущее, замечу, что на территорию княжества переехали около полумиллиона армян и около трехсот тысяч мусульман переселились с северный Иран.

Я опасался, что Армянское княжество будет источником проблем, ибо будучи официально независимым, оно могло привлекать нездоровый интерес персов и османов, да и само могло ввязаться в ненужный конфликт и втянуть в него Россию. Но и присоединять эти территории к империи я не хотел по причинам приведенным выше.

Помимо территориальных изменений и контрибуции, Россия получила статус наибольшего благоприятствования в торговле и шах обещал защиту русским купцам, торгующим в Персии. Соответственно, были снижены пошлины на ввозимые из России товары, что оживило нашу торговлю с южным соседом. В ходе переговоров мы так же намекнули персидскому наследнику, что в случае конфликта с османами, Россия может помочь ему оружием. И это обещание было принято благосклонно. Дополнительных территориальных претензий на Кавказе мы не имели, и нам было важно улучшить отношения с персами, дабы ослабить британское влияние на шаха и наследника. Несмотря на обещания, в нужный момент англичане оставили персов наедине с Россией, что значительно понизило их авторитет в глазах Фетх Али-шаха и его приближенных. Вдобавок Британия находилась далеко, а мы под боком. Так что я сильно надеялся на то, что наша граница с Персией останется спокойной надолго.

Поэтому, несмотря на некоторые сомнения, в конце 1826 года я мог вздохнуть свободнее, война окончилась, и я мог сосредоточиться на решении внутренних проблем.

Глава 9.

Академик Василий Владимирович Петров откинулся в кресле и оторвал подслеповатые глаза от письма. Сегодня выдался волнительный день, ибо сегодня, первого сентября открылся первый учебный год в Петербургском Технологическом Институте, а Василия Владимировича назначили его ректором.

Много лет академик мечтал о таком институте для продвижения научных знаний в империи, но, увы, не все в академии наук разделяли его взгляды, хотя и относились с уважением, как к серьезному ученному и фанату своего дела.

С императором Николаем Павловичем академик был знаком уже лет десять, в бытность того великим князем. Юноша увлекался наукой и ее практическим применением, а посему посещал несколько раз лабораторию Василия Владимировича и даже выделил средства на закупку приборов в Англии. Особенно Николай заинтересовался электрической дугой, открытой академиком, и ее применением при сварке и плавке металлов. А в январе 1826 года академика вызвали во дворец, где в присутствие графа Уварова, новоназначенного министра образования, его величество изъявил высочайшее желание создать первый Политехнический институт в империи, коий занимался бы обучением инженеров и развитием отечественной науки. Ректором создаваемого института государь попросил стать Василия Владимировича, отметив его опыт и научные достижения. После того, как немного оторопевший академик изъявил свое согласие, Николай Павлович встречался с ним еще несколько раз для обсуждения программы образования, списка преподавателей и требуемого бюджета.

Василий Владимирович улыбнулся, вспомнив, как при вопросе на сколько студентов он должен рассчитывать, император ответил, что на первые два года на триста человек, а далее, после того как построят новый институтский кампус, на целую тысячу человек. Учитывая, что большинство университетов в империи насчитывали сто-двести студентов, масштаб задуманного института поражал. Но с другой стороны, от возможности продолжить дело всей своей жизни академик отказаться не мог.

В итоге порешили, что создаваемый институт будет включать кафедры физики, химии, механики, математики, архитектуры и управления. Для каждой кафедры создавалась своя лаборатория. Государь также подчеркнул, что студентов надобно набирать по конкурсу, несмотря на происхождение, чем еще более удивил Василия Владимировича.

Полгода до начала учебного года пролетели очень быстро. Василий Владимирович оказался занят набором преподавателей и студентов. Причем требуемое количество студентов не набралось, потому, как инженерное образование было не популярно среди дворян, а среди мещанских сословий многие не имели должного начального образования. Так что удалось набрать только двести студентов и пятнадцать преподавателей. Но император остался доволен и приободрил приунывшего Василия Владимировича. Ибо создание требуемого института дело хлопотное и постепенное, а посему главное начать.

Последний раз государь удивил академика сегодня. После того как самолично присутствовал на торжественном открытии института, и произнес речь перед профессорами и студентами о том, каким он видит институт и какие надежды возлагает на его воспитанников.

Василий Владимирович отложил очередное письмо в стопку прочитанных, протер уставшие за день глаза и встал из за стола. На сегодня, пожалуй, хватит.

Глава 10.

В августе в Бранденбурге душновато, но в Пареце этого не чувствовалось. Окрестные озера и леса давали прохладу и возможность поохотиться. Поэтому это место так полюбилось королю прусскому Фридриху Вильгельму, который построил здесь свою летнюю резиденцию. Здесь же прошло детство Шарлотты, ныне русской императрицы. Вот и теперь Александра Федоровна с семьей приехала погостить. С нею приехал зять, Николай Павлович, русский император. Зять был гостем не частым, только изредка наведываясь в гости вместе с семьей. Потому, ежели он все-таки решил приехать, в то время, когда его империя воюет с Персией, очевидно, что Николай Павлович приехал по делу. Иначе сидел бы он у себя в Петербурге,что уже не раз делывал, отсылая детей навестить своего деда. Несмотря на любопытство, прусский король не торопил события. Во-первых, потому что по характеру своему не любил торопиться, а во-вторых, неотложное дело русского императора грозило нарушить ту спокойную идилию, которая сложилась в Пареце. И вот, пока все отдыхали после обеда, оба императора остались одни в малом кабинете летнего дворца.

— Прекрасный сегодня день, начал разговор Николай. Жаль, что я не смогу остаться более чем на три дня. Но я рад, что Шарлотта вместе с детьми отдохнут у вас подольше, чем я, — улыбнулся император.

— Надеюсь, что вы все же составите мне компанию и поохотитесь со мною, — ответил король.

— С удовольствием, — ответил Николай, — но у меня есть к вам важный разговор, ради которого я к вам приехал.

— Я весь во внимании, — ответил Фридрих Вильгельм. Было видно, что он немного напрягся, ибо король не любил принимать решения. А если русский император пожаловал самолично, а не прислал посла или министра, это означает, что разговор предстоит важный и придется принимать решения, что грозит испортить отдых в любимом Пареце.

— Вы знаете, как я чту моего покойного брата, — начал Николай, — но я считаю, что он совершил одну ошибку.

— Какую? — спросил король, после того как император выдержал паузу.

— Он настоял на присоединении герцогства Варшавского, хотя по Петербургскому договору оно принадлежало вашему величеству. — Пораженный король несколько мгновений помолчал, прежде чем ответить:

— Ваш брат нас очень поддержал в тяжелые времена, и я всегда буду очень ему благодарен. И откровенно говоря, у меня нет никаких обид и претензий, — растерянно ответил король.

— Тем не менее, я хотел вам предложить обменять Царство Польское на Мемель. России не помешает незамерзающий порт, вы же приобретете обширную и населенную территорию.

— Я не уверен, что это хорошая идея, — осторожно ответил Фридрих Вильгельм. — И как отреагирует брат наш Франц и князь Меттерних?

— Я не думаю, что они будут противодействовать общему решению России и Пруссии, — ответил Николай. Мы не нарушим общепринятый порядок, а только совершим обмен территориями, по обоюдовыгодному согласию.

— И все же я не думаю, что надобно ломать устоявшийся порядок, — ответил король. Столько сил было приложено, чтобы добиться мира в Европе.

— Именно мир в Европе является наибольшим моим чаянием. Но как родственник и союзник, я хотел бы вас известить, что я не вижу Царство Польское в составе Российской империи и предпочитал бы видеть Польшу под рукой вашего величества. Но ежели вы того не пожелаете, то я твердо решил предоставить полякам независимость. Потому как мы империя православная и под своей рукою я желал бы иметь православные народы. Надеюсь, что вы примете мое предложение. Король задумался.

— Я посоветуюсь с господином канцлером, — нерешительно сказал он.

— Хорошо,— сказал Николай. — Но ежели возможно, постарайтесь решить до моего отъезда. Все же это дело приватное и я не хотел бы посвящать лишних людей в этот вопрос.

— Я сейчас же отправлю фельдъегеря за канцлером. Благо он в Берлине и к вечеру успеет прибыть в Парец, — ответил король, раздосадованный свалившейся дилеммой. И почему Николай Павлович не мог приехать этак через недели три, когда королевское семейство вновь вернется в столицу.

— Ну, если канцлер будет к вечеру, может, сыграем партию в бильярд ваше величество? — улыбнулся император. — В нашу прошлую встречу я помню, вы выиграли. Может сегодня мне более повезет.

— Согласен, — ответил король, обрадовавшись возможности разрядить обстановку.

Оба венценосца встали и прошли в бильярдную.

Глава 11.

Группа офицеров и штатских оживленно переговаривалась в пол тона в большом кабинете Зимнего дворца. Разговор происходил на смеси польского и французского, отчего постороннему зрителю этот диссонанс резал бы ухо. Но посторонних зрителей в кабинете не было. Ян Скржинецкий с любопытством рассматривал кабинет. Не каждый день, знаете ли, приглашают польских офицеров в Зимний дворец. А компания польских офицеров, которые собрались в этот вечер в Большом кабинете, выглядела весьма любопытно. Среди присутствующих кроме вышеупомянутого полковника Скржинецкого, находились генерал Хлопицкий, князь Радзивилл, князь Адам Чарторыйский, бывший министр иностранных дел империи и другие не мене достойные господа.

Что объединяло большинство из присутствующих, так это то, что они воевали в армии Наполеона против России, а после поражения французского императора, получили прощение и вернулись на родину, теперь уже в Царство Польское. Большинство из них перешло на русскую службу, а часть даже стала сенаторами Царства Польского. Но поляки не были бы поляками, если бы не мечтали о независимости своей родины, причем в границах Речи Посполитой, что и вовсе являлось несбыточной фантазией. Вот такие вот храбрые, но недальновидные патриоты собрались в этот вечер на встречу с императором Николаем I.

И вот, наконец, дверь кабинета отворилась, и появился сам государь. Надо заметить, что большинство приглашенных очень удивились приглашению императора пожаловать в Петербург. Особенно когда узнали, кто приглашен кроме них. Некоторые подумывали о бегстве за границу, ибо Сибирь еще никто не отменял, а за большинством присутствующих водились грешки, вроде участия в нелегальных патриотических кружках или связей с английской или австрийской разведками. Но любопытство и здравый смысл пересилили, ибо ежели бы император всероссийский захотел бы, то он мог бы арестовать упомянутых господ и без приглашения в Зимний дворец.

Между тем, император, поздоровавшись со всеми сел в кресло и пригласил остальных последовать его примеру, что они и сделали.

— Здравствуйте господа. Рад, что все вы приняли мое приглашение, — начал Николай.

— Мы все верные слуги вашего высочества,— ответил за всех князь Чарторыйский, который пользовался большим авторитетом среди присутствующих. Остальные лишь кивнули, в знак выражения верноподданнических чувств.

— И, тем не менее, господа, я собрал вас здесь как польских патриотов. Для меня не секрет, что все вы мечтаете о восстановлении независимой Польши, и именно эти ваши чаяния я и хотел бы с вами обсудить.

Наступила небольшая пауза, ибо начало беседы совершенно сбило гостей с толку. А потому император продолжил:

— Я готов обсудить с вами независимость Царства Польского, но на определенных условиях.

— На каких же? — сдерживая биение сердца, спросил князь Чарторыйский.

— Начнем с границ, — ответил император. Будущее Польское государство будет в границах нынешнего царства Польского, без Сувалкской губернии, коя населена в основном литовцами. Во-вторых, поляков, кои в меньшинстве в малороссийских губерниях, я намерен переселить в будущее Польское государство. Соответственно, малороссов и русских кои пожелают, мы примем к себе. То есть господа, я предлагаю вам Польшу населенную поляками.

— Но государь, — начал князь Радзивилл.

— Если вы насчет Польши в границах Речи Посполитой, — перебил его Николай, то право господа, это есть мечта несбыточная и вредная. Ибо большего вам никто не даст, ни я, не император австрийский, ни король прусский. Даже если вы восстанете, — при этих словах князь Радзивилл покраснел, — то вы этим ничего кроме лишних смертей не добьетесь. Я же предлагаю вам реальную возможность обрести независимость сейчас.

— Ваше величество, а знают ли о вашем предложении их величества король прусский и император австрийский? — озабоченно спросил князь Чарторыйский, который оказался более опытным дипломатом, чем остальные.

— Вы, несомненно, хотите знать, не будут ли они супротив. Я говорил об этом с королем прусским, так как он мой союзник. Он бы предпочел бы видеть Царство Польское под моей рукой, но, как видите, у меня другое мнение, — сказал государь. Император австрийский еще не знает о моих намерениях, но, я думаю, что и ему независимая Польша не понравиться. И именно поэтому господа, то, что я вам предлагаю, и есть ваша единственная возможность добиться независимости.

— Государь, — генерал Хлопицкий поддал голос, — я военный, и поэтому хочу спросить начистоту, почему вы решили дать независимость Царству Польскому? Какая вам от этого выгода?

— На самом деле все очень просто, господа, — ответил император. Российская Империя есть держава православная, а посему большое количество не православных подданных в империи нарушает этот порядок и вредит миру внутри империи. Именно поэтому я желаю разделить народы, таким образом, что бы у каждого имелась своя территория.

— Дозволенно будет нам содержать армию? — спросил генерал Хлопицкий, — Учитывая, что наши будущие соседи не будут рады нашей независимости, — усмехнулся он.

— Несомненно,— ответил Николай. Скажем, армию в пятьдесят тысяч штыков и сабель вам будет дозволенно, и даже надобно содержать. Империя заинтересована в сильной, независимой и дружественной Польше. Император выделил слово дружественной. Костяк будущей армии могут составить польские офицеры и солдаты служащие в русской армии. Я согласен освободить их от присяги мне.

— Каковы будут гарантии нашей независимости? — спросил князь Чарторыйский.

— Царство Польское будет полностью независимо в своих внутренних и внешних делах. Мое единственное условие, это добрососедские отношения с империей. То есть никакой агитации или иных действий против России. А ежели таковые будут, вы должны будете их немедленно пресекать. Так же подлежат выдаче подданные империи, скрывающиеся у вас от закона. Гарантией же вашей независимости будет ваша армия.

В зале наступило молчание, которое было прервано Адамом Чарторыйским:

— Я думаю, что выражу волю всех здесь присутствующих, ежели скажу, что мы рады будем принять предложение вашего величества. Остальные присутствующие торжественно кивнули в знак согласия.

— Отлично, — улыбнулся император, — В таком случае, через два месяца, с нового 1827 года я объявлю о вашей независимости. С подробным договором между нашими государствами вы ознакомитесь по дороге обратно. Советую использовать оставшиеся время с пользой, для наилучшего устроения вашего государства.

— Несомненно, выше величество, мы сделаем все от себя зависящее, — ответил князь Радзивилл, и глаза его горели от радости. Смею заверить вас, государь, сегодня вы обрели в нашем лице преданного союзника и друга.

— Рад это слышать, — Николай улыбнулся. Но, не смею вас больше задерживать. Ведь вам столько еще предстоит сделать. Всего хорошего господа, — государь встал, а за ним встали и все остальные.

Император удалился, оставив поляков в сильном замешательстве. Чтобы так, в одночасье изменилась судьба их и их отечества? Это надо было переварить и осмыслить. В кабинет вошел флигель-адъютант, и поляки покинули дворец, увозя с собой столь волнительные новости.

Глава 12.

Параллельно войне с Персией, я занялся решением остальных внешнеполитических вопросов. Ибо для проведения реформ внутри империи, требовался мир 'снаружи'. Зная, что в 1830 году поляки в очередной раз восстанут, я старался работать на опережение. Я и сам не особенно желал видеть Царство Польское независимым. Ибо полки лелеяли мечту о Речи Посполитой 'от моря до моря', а осуществление этой мечты означало войну с Россией, Австрией и Пруссией. То есть опять нарушить тот, хоть и не идеальный мир, который только-только воцарился в Европе. Именно поэтому я сначала попытался вернуть Польшу Пруссии, как это имело место до Наполеоновских войн. В случае согласия Фридриха Вильгельма, я надеялся обменять польские земли на Мемель — незамерзающий порт на Балтике. Пользу России я видел в любом случае. Справятся прусаки с Польшей, значит, будет спокойствие на границе, не справятся, то получат серьезный гнойник, который будет их ослаблять, что нам на руку. Выгоды от пребывания царства Польского в составе империи я не видел. Для Александра это являлось вопросом престижа. И хотя польские территории были экономически немного развитие коренных русских земель, особой прибыли казна от этого не видела, как и стимула в развитии остальной империи. Зато жертв и средств для сохранения порядка и подавления восстаний, империя тратила ох как много.

А посему я навестил своего свекра в его летней резиденции в Пареце, благо Шарлотта и так собиралась его навестить. Учитывая, что после сражения у Шуши война с персами близилась к победному завершению, а Паскевич с Ермоловым и без моих советов прекрасно справлялись, я мог уехать со спокойным сердцем. Свое предложение я озвучил королю без обиняков, дабы у него не возникло подозрений в нечестной игре. Но король прусский, посовещавшись с министрами, решил отклонить мое предложение. Учитывая его нерешительность и боязнь перемен, что я на него особенно не рассчитывал. Но я надеялся, что его министры убедят его принять мое предложение, тем более что для Пруссии оно было довольно выгодным. Увы, мои надежды оказались тщетны. Пришлось перейти к плану 'Б' и предоставить-таки полякам независимость. Этот вариант казался менее предпочтительным, ибо всегда существовала опасность, что поляки захотят большего и будут стремиться к возрождению Речи Посполитой или примкнут к врагам империи, ежели им пообещают новых земель за счет России, как это уже делал Наполеон. Но все же велика была вероятность того, что поляки погрязнут во внутренних распрях или на время будут вести себя тихо, чтобы укрепить то, чем они и так владеют. Плюс это давало возможность произвести обмен населением, дабы пресечь будущие территориальные конфликты. В этом случае имелся хороший шанс на то, что новообразовавшееся польское государство будет стремиться вернуть себе земли населенные прежде всего поляками, то есть Краков, часть Силезии и Померании. В этом случае их территориальные претензии будут в первую очередь к австриякам или прусакам, что меня полностью устраивало, ибо эти конфликты ослабляли соседей империи и давали ей возможность оставаться в стороне для проведения необходимых преобразований.

Посему в конце октября 1826 года я пригласил в Петербург наиболее значимых польских военных и политиков. Большинство из них перешло на русскую службу, но это не мешало им лелеять мечты о независимости. Об их взглядах и участии в подпольных организациях я был прекрасно осведомлен трудами полковника Соколова. На этом я и строил свой расчет. То есть я надеялся, что приглашенные господа достаточно хотят независимости своей отчизны, дабы принять мое предложение, но также достаточно здравомыслящие, дабы не настаивать на большем, на том, что я не смогу дать. На их патриотизм указывало их участие в войне против России на стороне Наполеона, а на их здравомыслие указывал их переход не русскую службу. Будь они фанатиками, сидели бы они, где-нибудь в Париже или в Лондоне.

Поляки были попросту поражены моим предложением. И эта внезапная возможность обрести независимость без крови и пота, сделала их гораздо сговорчивее. Настолько, что они приняли мои предложения по территории и по обмену населением. Зато пришлось пообещать им оставить оружие и боеприпасы, достаточные для пятидесятитысячной армии, на что я дал согласие. Мы подписали договор, регулирующий сроки и порядок обмена населением, торговые отношения и пошлины, порядок выдачи политических преступников. Так что обратно поляки уехали в спешке, дабы успеть подготовиться к упорядоченному обретению независимости.

Беседе с поляками, предшествовала нелегкая беседа со старшим братом Константином, который являлся наместником царства Польского. Хотя он и не обольщался насчет любви поляков к империи, он все же лишался престижной и доходной должности. Да и маман попыталась вмешаться. Пришлось жестко пресечь попытки родственников надавить, что не способствовало нормальным родственным отношениям. В итоге Константин получил сто тысяч рублей годовой ренты, дабы иметь возможность поддерживать свой уровень жизни и обещание соответственной командной должности. Константина я особенно не опасался, ибо армия и жандармский корпус управлялись лояльными мне генералами, но он считался либералом, и был довольно популярен в армейской и придворной среде, а потому я не хотел лишней конфронтации.

В итоге первого января я издал декрет о независимости царства Польского в указанных границах. К этому времени князь Чарторыйский сформировал первое правительство независимой Польши. Забегая вперед, скажу, что в течении двух лет мы произвели обмен населением и вывели русские войска из бывшей провинции. Довольно быстро поляки погрязли в политических распрях, а посему в 1829 году было решено избрать диктатора, сроком на пять лет, коим стал князь Радзивилл. Прусаки, и особенно австрияки, восприняли независимость Польши довольно холодно, так как это нарушало сложившийся баланс и угрожало их польским провинциям. Это на время повысило недоверие к России, но с другой стороны, добровольный отказ от Польши никак не смотрелся актом агрессии, а посему другие насущные европейские проблемы вскорости отодвинули польский вопрос на второй план.

Глава 13.

Не успела отгреметь война с Персией, как начались проблемы с османами, точнее начались они еще давно, но обострились как раз к концу 1826 года. Отношения с Турцией никогда не отличались сердечностью и воевали мы с ними с завидной постоянностью, а после начала Греческой революции в воздухе вовсю запахло новой войной. Надо отдать должное Александру, он за греков не подписывался, дабы не обострять отношения с османами. Но Турция очень опасалась интервенции России, а потому держала на Дунае стодвадцатитысячную группировку и еще пятьдесят тысяч штыков и сабель на Кавказе.

Англичане и французы сочувствовали грекам, но действенной помощи пока не оказывали. В Греческом восстании они видели возможность укрепить свои позиции на Балканах и в Османской империи. А посему предлагали России вместе выступить против турок. Расчет был простой: в случае войны, основная тяжесть боев падет на Россию, так как мы граничили с османами по Дунаю и на Кавказе, то есть находились под боком и могли стать этаким мальчиком для битья. Англия и Франция планировали поддержку греков флотом, то есть задействовать минимум ресурсов и отсидеться за морем. Зато в случае победы, плоды ее делились на всех — союзники мы или нет? Турки знали об этих поползновениях англичан и французов, что нервировало их еще больше.

В итоге, чтобы разрешить ситуацию, в декабре состоялись переговоры между нами и османами. За месяц до этого мы как раз подписали мирный договор с персами, что значительно укрепило наши позиции на переговорах. Потому как быстрый разгром персов довольно малыми силами, показал османам мощь и выучку русской армии. Помимо этого, в случае войны, России не требовалось воевать на два фронта. Вдобавок Махмуд II разогнал янычарский корпус, а посему он временно лишился части боеспособных войск, что делало его положение еще более уязвимым. Переговоры затянулись на два месяца, но все-таки завершились подписанием Аккерманской конвенции. По ее итогам империя получила несколько крепостей на черноморском побережье, главной из которых стала Анапа. Этот будущий курорт являлся турецким анклавом на Черном море и в случае войны у турок было мало шансов его удержать. Таким образом, Турция признала за Россией все Черноморское побережье вплоть до Батуми. Взамен мы отказались от требования вывести турецкие войска из Валахии (нынешней Румынии) и обязались соблюдать нейтралитет в Греческой войне за независимость. Османы со своей стороны подтвердили право свободного прохода торговых судов через проливы.

Графа Воронцова, нашего министра иностранных дел, я сердечно поблагодарил за привезенный договор. Ибо это значило, что угроза войны миновала, или, как минимум отодвинулась на пять-десять лет. Многие в империи посчитали этот договор предательством братьев славян. Но я помнил, что все братья славяне, которым мы помогали, очень быстро забывали об этом и частенько нам пакостили. И вообще, все эти маленькие новообразованные государства на Балканах создавали множество проблем. Ибо только-только добившись независимости, они начинали думать об увеличении собственной территории, что означало войны с соседями. А в этой мутной воде всегда находились любители поживиться за чужой счет. Россия же, поддерживая братьев славян, часто платила по этим счетам без какой-либо ощутимой пользы. Кроме престижа конечно. Ведь какая польза русскому крестьянину от того, что Греция или Сербия стали независимыми? А никакая. Зато те крохи налогов, что он отдал, пошли на оплату войск, а его сосед, быть может, погиб, освобождая братьев славян.

Поэтому, я предпочитал дистанцироваться от Балканского узла. А ежели Англия или Франция захотят вмешаться, милости просим. Пусть платят за это деньгами и кровью. Вдобавок усиление российского влияния на Балканах очень беспокоило европейцев и они активно этому противодействовали, вооружая турок или оказывая прямое давление на империю. Поэтому наш 'шаг назад' сигнализировал им, мол 'расслабьтесь ребята'.

Я считал, что наши границы на Кавказе и в Европе достаточны для безопасности империи. Этот мир позволял нам сократить армию и направить высвободившиеся средства на развитие промышленности и инфраструктуры. А засим, сразу после заключения конвенции, в начале 1827 года, я приступил к проведению реформ.

Глава 14.

Полковник Иван Дулов порывисто шагал по кабинету. Ну, надо же, его, потомственного Рюриковича уволили из армии. Недовольство новым императором Николаем зрело у князя уже давно. Вскоре после того как император взошел на трон начались перемены. И до этого в гвардейской среде ходили слухи, что молодой государь привечает офицеров из простонародья и что многие достойные дворяне вынуждены были перейти в другие полки. А став государем, Николай потребовал чтобы офицеры соблюдали устав, на службе появляясь регулярно и в военной форме, чтобы следили за довольствием и выучкой подчиненных. Тех же, кто упорствовал, или проявлял нерасторопность, отправляли в отставку за несоответствием. А после окончания Персидской войны, государь создал новый генштаб, а военным министром назначил генерала Дибича, человека популярного, но жесткого. В итоге армию попросту уполовинили, уволив в запас множество достойных офицеров и упразднив военные поселения.

— До чего мы дошли? — жестикулируя, обращался князь к графу Ефимовскому, своему приятелю и товарищу по несчастью. — Меня, потомственного князя, увольняют, а того же Анисова, бастарда безродного, мало того, что оставили, так еще и повысили до подполковника.

— Да, — протянул Ефимовский, — ныне мы им рылом не вышли. Говорят, что вскорости этот сатрап хочет дать вольную крестьянам. Так что чем дальше, тем хуже.

— Да куда уж хуже то? — воздев очи горе произнес князь. — Армию победительницу, взять и расформировать. Теперь нас не то, что Европа, персы бояться перестанут. А кто воевать тогда будет?

— В отца пошел, — поддакнул граф. Павел тоже сумасбродный был, вот и недолго правил. В кабинете повисла пауза, а потом полковник Дулов твердо произнес:

— И сын тоже будет править недолго.

— Ежели это ваше мнение как дворянина и патриота, князь,— сказал Ефимовский, то я хотел бы познакомить вас с несколькими достойными офицерами, которые разделяют наши убеждения.

— Я согласен, — твердо ответил князь.

— Ну что ж, — сказал Ефимовский, — я дам вам знать, когда и где мы встретимся в следующий раз.

Уже через два дня приятели сидели в загородном особняке князя Гагарина, где собрались с десяток именитых офицеров. Особняк находился на окраине Петербурга и граничил с сосновым лесом. Так, что место было довольно укромное. Скорее это был даже не особняк, а дача, ибо князь больше времени проводил в другом своем особняке, на Мойке, а на дачу наезжал, когда хотел уединиться от светской суеты. Впрочем, князь слыл человеком светским, а посему на даче появлялся редко.

— Господа, — начал князь Гагарин на правах хозяина. — Всех собравшихся здесь объединяет любовь к отечеству и желание видеть его сильным и процветающим. Увы, то, что делает молодой император, ведет к его погибели. Ибо развал армии, означает гибель империи и ее устоев.

— Император должен уйти, — решительно заявил генерал Астафьев.

— Но сам, добровольно, император не уйдет. А за ним стоят генералы Дибич и Паскевич, — ответил князь Гагарин.

— Тогда мы поможем ему уйти, — сказал полковник Дулов, и глаза присутствующих уставились на него, ибо он сказал вслух, то, что думали они все.

— Что ж, господа офицеры, все ли здесь присутствующие разделяют мнение князя? — спросил хозяин.

— Да, — хором ответили все.

— Хорошо, — сказал князь, — в таком случае, каковы будут ваши предложения?

Разошлись родовитые офицеры далеко за полночь. Кареты уезжали по очереди, глухо шурша гравием из-под колес.

Глава 15.

Сразу после окончания Персидской войны и подписания Аккерманской конвенции с турками я начал проводить военную реформу. Так как в качестве великого князя я командовал двумя гвардейскими полками, армейский быт я знал не понаслышке. В основном, офицерский корпус состоял из дворян, особенно в гвардейских полках. Качество офицеров было хорошее, если сравнивать его с другими европейскими армиями. Кроме того, после окончания Наполеоновских войн армия набралась боевого опыта и обновила свою тактику. А посему на первый взгляд армия в реформах не нуждалась. Но это казалось лишь на первый взгляд. К концу царствования Александра, армия еще больше разрослась. Часть офицеров с боевым опытом ушла в отставку или на пенсию, а новые относились к службе, как к возможности сделать карьеру и приблизиться ко двору. Зачастую офицерами становились благодаря связям или родству. Посему выходило, что армия вырабатывала свой ресурс, приобретенный во время Наполеоновских войн. Вдобавок войско поедало порядка семидесяти процентов от бюджета, так что ни о каких реформах в стране не могло идти речи, ибо армия потребляла и без того небольшие ресурсы.

Проводя военную реформу, я преследовал несколько целей. Во-первых, я хотел сделать армию более демократичной, чтобы офицеры и низший командный состав назначались по способностям. Это давало возможность социального лифта и социальной адаптации, особенно для окраинных народов. Ибо я видел армию, как плавильный котел, который, помимо прочего, помогал воспитывать граждан. Делая офицерский корпус более демократичным, я уменьшал возможность заговоров в офицерской среде, то есть после реформы я ожидал иметь армию более лояльную престолу. Потому как армия для меня была щитом от врагов внешних, а в империи, увы, она зачастую являлась инструментом внутренней политики, особенно гвардия.

Во-вторых, войско количеством в почти миллион человек оказалось чрезмерной нагрузкой для империи. Поэтому, сократив армию на две трети, я экономил около половины военного бюджета, то есть тридцать пять миллионов рублей, которые я планировал вложить в развитие индустрии и инфраструктуры, чтобы подстегнуть экономический рост.

В-третьих, военная реформа в Пруссии значительно усилила прусскую армию. Пока еще они считались слабее нас, но вскорости, они превратятся в грозу всей Европы. Развитие технологий способствовало появлению более мощного оружия, такого как бомбические пушки (орудия Пексана) которые уже существовали, нарезных ружей и револьверов, которые вскорости появятся. Соответственно требовалось менять тактику, чтобы приспособить ее под будущие изменения.

В-четвертых, при существующей системе рекрутирования, солдат служил двадцать пять лет и ежели доживал до этого срока, то выходил на пенсию. То есть резервов практически не существовало,и в случае затяжной войны, нужно было обучать новых солдат с нуля, что значительно затрудняло возмещение потерь и пополнение армии в случае нужды. Именно поэтому Александр и создал военные поселения, дабы иметь под рукой резерв из полмиллиона солдат. Но, как и многие половинчатые решения, оно лишь создало дополнительные проблемы, так как в итоге поселенцы не стали ни хорошими солдатами, не самодостаточными крестьянами. А посему имелась нужда в обученных резервах.

В генерале Паскевиче я встретил горячего приверженца военной реформы. Он был знаком с прусским опытом и, учитывая собственный боевой опыт, понимал необходимость реформ. Вдобавок я назначил его главой нового генштаба, что не могло не тешить его самолюбия. Но он оказался на своем месте и я не сомневался, что под его руководством удастся создать дееспособный и критически мыслящий генштаб.

Военным министром я назначил другого популярного и талантливого генерала, а именно Иван Ивановича Дибича. Генерал-адъютант Дибич считался фаворитом моего брата Александра и очень опытным генералом. Так, во время заграничного похода русской армии, его назначили генерал-квартирмейстером союзных армий, то есть начальником генштаба, где он занимался планированием операций и логистикой громадных воинских масс. По сути, он занимал должность начальника генштаба русской армии во времена Александра и до назначения генерала Паскевича на эту должность. Но, учитывая, что военная реформа может вызвать большое противодействие в офицерской среде, мне требовался популярный и авторитетный генерал, к мнению которого будут прислушиваться. Вдобавок Дибич был опытным администратором и талантливым полководцем, а посему отлично подходил на роль военного министра.

Военная реформа планировалась в несколько этапов, сроком на десять лет. На первом этапе были расформированы все военные поселения. Полмиллиона солдатских семей частично остались на месте в качестве крестьян, а так как из-за укрупнения наделов, земли на всех не хватало, то половина из них переселились во все еще мало освоенные степи Новороссии и за Урал, где им предоставили наделы из государственных земель. Небольшая часть бывших поселенцев пошла на службу в жандармерию. При этом все военные поселенцы переводились в резерв и в случае войны первыми подлежали призыву, как самые опытные резервисты, да и иных пока не имелось вовсе.

Кадровая армия сократилась на треть путем сокращения срока службы с двадцати пяти до пятнадцати лет. Уволенные на пенсию солдаты пополнили резерв. То есть в случае войны мы могли рассчитывать на шестьсот тысяч неплохо обученных резервистов, но при этом они не висели непосильным бременем на бюджете. Покинувшие кадровую армию получили единовременное пособие, а желающие получить землю от государства за Уралом, могли это сделать. Как-никак, а армия была крестьянской и большинству из уволенных в запас бесплатный надел, даже за тридевять земель казался манной небесной.

Освободившееся оружие и обмундирование, было частично складировано, а частично передано в войска, для повышения боеготовности и докомплектации. Мы также приостановили закладку новых кораблей, ибо вскорости, как я знал из истории, война на море претерпит большие изменения из-за введения паровых двигателей, усиления конструкции кораблей металлом и появления гораздо более мощной артиллерии. А посему я не видел смысла в строительстве заведомо устаревших моделей. Подождем развития отечественной индустриальной и инженерной базы, и тогда уж и построим мощный флот. Ресурса существующего флота хватит на лет десять, а с натяжкой и на все пятнадцать, и хотя корабли не строятся за один год, пара лет не проработку новых типов судов у нас имелась.

Параллельно сокращению армии, был проведен первый этап реформы в самой армии. Так офицеры стали лично ответственны за снабжение и подготовку своих подчиненных. Срок положенного отпуска сократился до месяца. Телесные наказания в армии отменялись. Запрещалось использовать солдат для нецелевых хозяйственных нужд. А что вы думали? Строительство генеральских дач не придумали в XX веке. Они имело длинную и славную традицию. Все это было сделано, чтобы сделать армию более профессиональной и эффективной, ибо офицеры зачастую большую часть времени вообще не появлялись в части, учения не проводились, и большая часть армии находилась в довольно плачевном состоянии, так как воровали здесь совершенно бесстыже.

Вместо рекрутирования, изжившего себя в эпоху массовых армий, вводился обязательный призыв, для чего империя была разделена на десять военных округов. Срок службы планировался в три года. Солдаты желающие продолжить службу и подходящие для низших командных должностей, имели возможность окончить курсы младшего командного состава, чтобы в будущем стать командирами отделений. Отслужившие в младшем командном составе в течение года и хорошо себя показавшие солдаты, имели право поступить на офицерские курсы. Помимо этого генерал Дибич собирался расширить количество офицерских училищ, дабы иметь, хотя бы по одному в каждом военном округе. Закончившие училище сразу получали звание младшего лейтенанта, так как во время обучения проходили все необходимые для этого курсы и нормативы.

Первый призыв мы решили отсрочить на три года. Во-первых, планировалась крестьянская реформа, ибо существовали определенные процессуальные трудности с призывом крепостных крестьян, а во вторых надо было создать соответственную инфраструктуру для будущих призывников и разработать новые методики и нормативы обучения солдат. Например, намечалось поголовное обучение солдат грамоте и счету. Поэтому даже по истечении трех лет мы рассчитывали провести лишь частичный призыв, постепенно его увеличивая.

Перевооружение армии пока не планировалось, так как оно напрямую зависело от создания будущей индустриальной базы. Впрочем, новые виды вооружений пока еще не появились на свет, а посему время на их разработку имелось.

А тем временем пришло время главной реформы — крестьянской.

Глава 16.

— Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного. Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июня от рождества Христова тысяча восемьсот тридцать второе, царствования же нашего седьмое. Батюшка закончил зачитывать манифест и народ в церкви возбужденно загудел. Многие женщины плакали, мужчины обнимались, в воздухе царила атмосфера праздника.

Этот воскресный день, первого июля, Гаврила Никитич запомнил на всю жизнь. После утренней службы, все жители села Боголюбово остались в церкви, где батюшка с амвона зачитал царский указ, о даровании воли. Слухи о воле начали ходить по деревне еще полгода назад, да и не удивительно, ибо одним из первых указов императора было создание комиссии по решению крестьянского вопроса. Эти слухи будоражили деревню; да и местные помещики, словно предчувствуя перемены, вели себя осторожно, дабы селяне под горячую руку не подпалили усадьбу. В воздухе чувствовалось напряжение, ибо никто не знал, когда и какие грядут перемены. И вот этот день настал.

— Гаврилыч, — возбужденно кричал Макар, живший неподалеку, — воля, слышишь Гаврилыч, воля!

— Гаврила Никитич, ошарашенный новостью, лишь мямлил, что-то нечленораздельное, мол — слыхал.

— Это ж мы, едрена вошь, заживем. Это ж мы, да с землицей... Запутавшись с мыслями, Макар на секунду затих а потом предложил, — Айда ко мне праздновать. За это дело, да не выпить.

— Мужики, новости-то какие! — это уже полез обниматься сосед Афанасий. — Баба то моя, поди ж до сих пор плачет. Ну, дык, ведь землицу же получим. И без откупных.

— Так я и говорю, — встрял Макар, — пошли праздновать. За такое дело и выпить то не грех.

— Да уж не грех, — улыбнулся Гаврила, у меня как раз домашняя припасена. Так шо отпразднуем со всею душою.

— Добре, — ответил Макар, — тогда после обедни у меня.

После полудня соседи собрались у Макара во дворе. Народу собралось с пол улицы, ибо Макар на радостях успел пригласить всех, с кем столкнулся в церкви и по дороге домой. Впрочем, праздновала вся деревня. Благо люди приходили не с пустыми руками, так, что было чем отпраздновать.

— Православные, кричал уже довольно подвыпивший Макар, — дай бог здравия государю батюшке. Да за такое, да мы за него.. Недоговорив, Макар опрокинул в себя добрых полстакана первача, после чего шумно выдохнув, грохнулся обратно на лавку.

— Мужики, встрял в разговор, сидевший напротив Афанасий, — а землицу то когда делить будем?

— Дык, староста сказал, что аккурат опосля Хлебного Спаса, — ответил ему Гаврила. — Я вона, што думаю, сказал Афанасий, землицы-то на всех не хватит, как делить-то будем?

— Так то ж говорят из городу пришлють человека землю делить. Всем по справедливости — ответил Гаврила.

— Ох, не верю я в барскую справедливость, — ответил Афанасий. — А што, ежели барин не захочет землицу то отдать? Хто тогда за нас вступиться?

— Дык, да мы тогда барина то подполим малехо, вмиг отдаст, — встрял в разговор сидевший напротив кузнец Никифор. — Он то ведь супротив государева слова идеть. А за такое и в Сибирь послать могуть.

— И точно, — сказал Гаврила, — ежели государь велел, то куды ему деваться то. Тут в разговор встрял уже изрядно подвыпивший Макар:

— Хватит языками молоть как бабы, — давайте лучше выпьем, — праздник ведь.

— И то дело, — ухмыльнулся Никифор, — ну будем, — скороговоркой сказал он и опрокинул в себя содержимое стакана. Разговор потихоньку затих, и лишь деловитое почавкивание разносилось над столом.

Глава 17.

Еще задолго до того как я стал императором, я начал планировать необходимые реформы, для чего свел знакомство со многими замечательными и талантливыми людьми. Благо положение великого князя и наследника открывало практически любые двери.

Мне не требовалось изобретать колесо и составлять план реформ с нуля, ибо многие проекты реформ уже обсуждались при брате моем, Александре, или были реализованы в других странах. Свое единственное преимущество я видел в послезнании. Ибо, зная куда ведет вектор развития и какой следующий виток сделает история, мне было легче выбирать из нужных альтернатив. С другой стороны, постепенные изменения, которые происходили, все больше отклоняли реальность, в которую я попал, от той, о которой я читал. То есть мое послезнание со временем могло перестать служить фактором для принятия решений. Но, по этому поводу я пока не переживал. Во-первых, это дело отдаленного будущего, а пока предстояло решать насущные проблемы и раскачивать маховик реформ, а во-вторых, развитие технологий, которое во многом предопределило развитие мировой истории, происходило своим чередом и я практически никак не мог на него повлиять. Век технологий — порождения западной культуры, только наступал, но я-то знал, что в будущем это лавинообразное движение приведет в движение ресурсы всей планеты. Россия же, не будучи, по сути, столь агрессивно динамичной, в итоге отстала. Эта отсталость ярко проявилась поражением в Крымской войне. Поэтому проведение реформ я планировал не ради каких-либо либеральных идей, так как по мне Россия не была лишь Европой, а для того чтобы технологический уровень и внутренний порядок в империи соответствовали требованием времени. Ведь в реальности, которую я знал, те же самые преобразования были проведены при Александром II, и позже при Николае II. Но каждый раз с запозданием, что в итоге и развалило империю. Я надеялся, что фора в тридцать лет при проведении реформ и более эффективная их реализация, благодаря моему послезнанию, помогут избежать внутренних катаклизмов в виде нескольких революций и гражданской войны.

Таким образом, еще во времена правления брата моего Александра, я попросил Михаил Михайловича Сперанского разработать кодекс или, как мы собирались его назвать, Уложение, где будут собраны и, если надо, то заново сформулированы, законы империи. Уложение обсуждалось в нескольких вариантах, чтобы иметь возможность вводить его постепенно, по мере проведения реформ. Михаил Михайлович уже разработал одно, очень фундаментальное уложение, еще до моего появления в этом мире, но оно не было реализовано. А посему, учитывая его талант и опыт, я попросил его составить другое, куда вошла бы и часть уже созданного. Таким образом составилась группа из восьми юристов под руководством господина Сперанского, которая и занималась разработкой уложения, учитывая существующий российский и европейский опыт. Так, например, часть уголовного уложения позаимствовали из уже написанного Михаил Михайловичем, а часть гражданского из кодекса Наполеона. Соответственно все Уложение базировалось на предпосылке, что все население империи составляют свободные граждане, а поэтому, параллельно Уложению, разрабатывался проект Крестьянской реформы, который включал в себя и юридическое освобождение крестьян и создание базы для экономического развития сельского хозяйства.

Во главе комиссии по крестьянской реформе я решил назначить Павла Дмитриевича Киселева. Полковник Киселев стал последовательным противником крепостного права, о чем неоднократно писал доклады Александру и мне. Во главе штаба II армии он проявил себя хорошим администратором и помимо всего он был довольно честолюбив, то есть был заинтересован в наилучшем исполнении порученного дела, для дальнейшего продвижения по службе. Поэтому, как и генерал Паскевич, и господин Сперанский, он находился на своем месте.

Таким образом, еще до моего восшествия на престол оказались готовы и новое Уложение, и проект Крестьянской реформы, и отобраны люди, в назначенный срок возглавившие их исполнение.

1826 год прошел в подготовке к крестьянской реформе, ибо требовалось подготовить достаточное количество землемеров, запасти зерновых для посева и возможного снижения урожая, разметить государственные земли, подлежащие передаче крестьянам. Вдобавок, за этот год я упрочил свое положение на троне путем назначения своих людей на ключевые посты. Жандармский корпус, созданный с нуля, вырос в значительную силу необходимую для подавления возможных беспорядков, да и полковник Соколов недаром ел свой хлеб, развернув сеть агентов в еще двух десятках городов империи.

Насчет самой реформы имелось множество мнений. Даже самые либерально настроенные министры ратовали лишь за освобождение крестьян без земли или с минимальным наделом. Но это сводило на нет всю суть реформы. Так как для всех крестьянская реформа была скорее актом социальным или просто: 'чтобы было как в Европе'. Для меня же крестьянская реформа была, прежде всего, реформой экономической. В долгосрочной перспективе она могла повысить урожайность и высвободить рабочие руки для развития промышленности. А без ликвидации чересполосицы* и увеличения надела, реформа ничего реально не меняла. Недаром, после освобождения крестьян в моей реальности Александром II, уровень жизни крестьян лишь упал. Поэтому мы установили минимальный размер участка в пять десятин на душу.

Сама реформа растянулась на двадцать лет и включала в себя поэтапное освобождение крестьян и наделение их землею. Первый этап начался в 1827 году и включал в себя лишь государственных крепостных, которые получили землю из государственных фондов. Таких оказалось немногим больше четверти из общего количества крестьян. Большинство участков выдавалось в Новороссии, за Уралом и на севере киргизских степей*. Небольшая часть тонким ручейком потекла в Америку, где нам удалось заполучить значительную территорию вокруг крепости Росс. По мере освоения новых земель за Уралом, следующие волны переселенцев двигались все дальше на восток вдоль Сибирского тракта.

Чтобы как то облегчить существование колонистов на новых, неустроенных землях, им предоставлялось освобождение от налогов на пять лет. Сама земля не раздавалась даром. За землю крестьяне должны были отдавать десять процентов от урожая в течении десяти лет. Выплаты начинались через три года, после того как переселенцы устроятся на месте и соберут первые урожаи. Учитывая ужасающею бедность население и дабы продвинуть использование передового сельхозинвентаря, мы учредили Крестьянский банк, выдававший суды под четыре процента годовых, сроком до десяти лет. С одной стороны выплаты за землю, возврат платежей по ссуде и налоги оказались довольно тяжелым бременем для крестьянского хозяйства, но с другой стороны большой, порой в несколько десятин участок и начальный капитал, благодаря ссуде позволил многим из них вырваться из того круга нищеты, в котором они находились поколениями. Без налогов и выплат за землю государство не могло далее финансировать реформу.

Второй этап, начавшийся в 1829 году включал в себя помещичьи земли находившиеся в залоге. А таковых оказалась аж треть из общего числа помещиков. В большинстве случаев помещики и не думали возвращать ссуду, надеясь, что государство в лице царя батюшки и на этот раз простит своих верноподданных. Но здесь их ждало немалое разочарование, ибо заложенные земли отошли в казну и пошли в оборот на тех же условиях, что и государственные. Таким помещикам на общих условиях оставлялась усадьба с приусадебным участком и пять десятин земли.

В помещичьей среде эта реформа вызвала шок и негодование. Как же, государь батюшка предал своих верноподданных, ломает устои общества, завещанные его прародителями! Но помещики, как класс, составляли около одного процента населения империи и в основной своей массе не были заинтересованны в переменах. Учитывая, что среди пострадавших имелось немало офицеров, проигравших свои земли в рулетку или просто прогоревших из-за неумения вести хозяйство, недовольство среди офицерского корпуса стало питательной средой для заговоров и локальных восстаний. Лишь за два года после начала реформы случилось четыре попытки покушения на мою особу и около сорока были сорваны соответствующими ведомствами. Сотни человек отправились за Урал или на виселицу, дабы переосмыслить свое поведение.

К 1831 году подошла очередь еще одного, на сей раз еще более радикального шага. А именно, освобождения всех крестьян и наделения из землей за счет помещиков. К этому времени мое положение на троне упрочнилось. Почти полностью поменялся офицерский состав четырех гвардейских полков, а сам офицерский корпус благодаря демократизации армии уже на треть состоял из разночинцев. В обеих столицах стояли лояльные мне гарнизоны. Дворянская оппозиция никуда не исчезла, но наиболее решительно настроенные переселились в места не столь отдаленные, а их имущество было конфисковано. Гвардейские полки подверглись основательной чистке, ибо среди них оказалось немало заговорщиков. Поначалу мы планировали полностью освободить крестьян к году этак тридцать пятому, но освобождение государственных крепостных привело к столь сильному брожению среди мужиков, что медлить далее не представлялось возможным. Ситуация начала выходить из-под контроля.

Несмотря на сильную оппозицию, даже среди моего ближайшего окружения, две трети помещичьих земель подлежала конфискации и распределению среди обрабатывавших ее крестьян на тех же условиях, что и государственные земли. Взамен конфискованной земли бывшие хозяева получали государственную ренту под четыре процента годовых сроком на десять лет. Сума ренты зависела от размера конфискованного участка, но в реальности из-за низкой фиксированной цены за десятину и всего десяти лет выплат, компенсация составляла от четверти до трети от реальной стоимости земли. Нечего и говорить, что этот шаг окончательно рассорил меня с большинством дворянства, до сих пор являвшегося опорой государства. Но Рубикон был пройден, а за последние годы в стране стремительно начал расти класс разночинцев и отечественной буржуазии, который возвысился благодаря реформам и горячо их поддерживал. Точка опоры в империи медленно, но неумолимо менялась.

Но, по сравнению с крестьянской средой, брожение среди помещиков выглядело вполне невинно. Простой люд, жаждавший справедливости здесь и сейчас, желал черного передела и не особенно стремился покинуть прародительские места ради пусть большого, но столь далекого надела за тридевять земель. Село попросту лихорадило и по стране прокатилась волна крестьянских бунтов, как и повелось на Руси — бессмысленных и беспощадных. Увы, распаханных земель на всех не хватало, а посему около двадцати процентов крестьян постепенно подлежали переселению. Общины заволновались и начался полный беспредел. Спорили и дрались за все: за лучший участок, кто должен выйти из общины, кому какой инвентарь достанется. Сначала спорили, потом начали драться, и очень скоро дошло до убийств и поджогов. Под расчет попадали и помещичьи усадьбы. Разгулялась Русь.

Впрочем, что-то подобное я ожидал. Благо за прошедший год только жандармский корпус пополнился более ста тысячами человек. Сокращение армии позволило довольно быстро набрать нужный минимум людей. Кроме этого были созданы летучие отряды из казаков и драгун, для быстрого реагирования. Забегая вперед, скажу, что страну лихорадило более двух лет и крестьянская реформа стоила стране около пятидесяти тысяч убитыми и еще более увеченными.

Как я уже упоминал, параллельно крестьянской реформе было введено новое Уложение, подготовленное графом Сперанским (г-н Сперанский получил этот титул за свой эпический по объему труд). Основными мотивами Уложения стали равенство всех граждан перед законом и святость частной собственности. Оба положения революционные для Руси. Именно поэтому эти ключевые пункты кодекса появились в 1832 году, после освобождения крестьян и изъятию по заниженным ценам помещичьей земли. дабы претворять свод законов в жизнь, появилась иерархическая система судопроизводства. Мы понимали, что свод законов не изменит обычаи и образ мышления, которые складывались веками и не создаст в одночасье правового общества. Но мы надеялись, что через поколение или два, новый кодекс создаст прочный остов империи.

Помимо крестьянской и гражданской реформ, были запланированы и другие. Они должны были осуществляться немного позже, чтобы не добавить еще больше сумятицы в тот котел, который представляла из себя империя после реформ. Так с середины 1834 года изменилась система налогообложения. Подушный налог снизился до двух рублей с человека, но заодно появились новые, косвенные налоги и акцизы. Егор Францевич Канкрин, наш министр финансов, рассчитывал ввести и налог на землю с предоставлением скидок тем крестьянам, которые внедряли новые культуры, такие как картофель, кукуруза и подсолнух.

А в 1836 году произошли сразу несколько нововведений. В империи, впервые за более чем столетие, появился патриарх, коим стал митрополит московский Филарет. Переговоры с церковными иерархами длились два года, прежде, чем мы достигли компромисса. По многим вопросам наши позиции расходились. Некоторые планируемые нововведения напрямую затрагивали Церковь и лишь такой сильный козырь, как обретение самостоятельности, путем воссоздания патриархата, помогло добиться согласия Церкви на эти, революционные, по их мнению, шаги. Таким образом, вместе с введением Патриаршества в империи случились сразу три нововведения, а именно: переход на григорианский календарь, переход на метрическую систему и орфографическая реформа, заключавшаяся в изъятии изживших себя яти (Ѣ), фиты (Ѳ) и твердого знака в конце слов. Митрополит Московский, Филарет, несмотря на лояльность престолу, оказался довольно неудобным для меня иерархом, дискутируя со мной порой по самому незначительному, с моей точки зрения, поводу. Но, учитывая, что несмотря на пожертвования, Церковь нуждалась в государственном финансировании, нам всегда удавалось достичь компромисса. Правда порой это стоило казне некой суммы денег. С другой стороны именно Церковь, поначалу, стала одним из основных компонентов начального образования, способствую распространению грамотности.

Вкупе, все эти нововведения были сродни революции. Огромная страна забурлила, заклокотала. Маховик реформ привел в движение массы народа, которые не особо представляли себе, что делать с вдруг появившемуся возможностями. Я же опасался, как бы ситуация не вышла из-под контроля. Но начало было положено.

Глава 18.

Сентябрьское утро выдалось довольно холодным. В лесу холод чувствовался особенно остро, ибо деревья с трудом пропускали тусклые лучи осеннего солнца. Группа всадников, затаившиеся в лесу, зябко куталась в шинели, а лошади фыркая, перебирали ногами пожухлую листву на мокрой земле.

— Когда Николай должен проехать? — спросил лейтенант Извольский.

— Через полчаса, — ответил князь Дулов. В такой холод разговаривать не хотелось, да и дело предстояло серьезное, не до разговоров.

После той памятной встречи у князя Гагарина пошло более полугода. За это время группа заговорщиков составила план по устранению императора. Благо, надежных офицеров, желающих поквитаться с этим сатрапом, ведущим империю к катастрофе, оказалось предостаточно. Для реализации замысла было создано две группы, независимые друг от друга. Каждая группа включала двадцать человек — все офицеры, в основном гвардейцы. Кроме этого в рядах Семеновского и Выборгского полков имелось множество офицеров примкнувших к заговору. Они понадобятся позднее, когда с царем будет покончено.

План, разработанный той памятной ночью, выглядел довольно простым. Главное подстеречь и устранить императора Николая, а после, опираясь на сочувствующие части гвардии и Петербургского гарнизона, объявить императором двадцатилетнего цесаревича Александра. А в качестве совещательного органа при неопытном юнце использовать Сенат, в который вошли бы видные представители заговорщиков. Такие, как князь Гагарин, князь Дулов и другие, не менее достойные патриоты. А там, часть реформ можно отменить, а часть попросту засунуть под сукно. Чай не впервой-то на Руси. Имелись опасения, что генералы Дибич, Паскевич и Милорадович, лояльные Николаю, окажут сопротивление. Тем более, что они были популярны в армии и главное, за ними стояли реальные боевые корпуса. Да и генерал Бенкендорф — Николаев цербер был начеку.

Но, как говорил Наполеон, главное ввязаться в битву, а там посмотрим. Без Николая, вышеуказанным господам станет некому хранить свою лояльность, разве что наследнику престола. А кто сможет более влиять на Александра Николаевича, надо еще посмотреть. Может под шумок удастся продавить своих людей на ключевые посты. Все потребное для этого имелось: деньги, связи, опыт и, главное — происхождение.

Охрана у императора была очень серьезная, поэтому штурмовать дворец или любую другую резиденцию выходило сродни самоубийству. Да и в столице напасть на конвой не имелось ни малейшей возможности. Оставалось только одно: подкараулить Николая по дороге из или в Петербург, что значительно увеличивало шансы нападавших. Ведь вдоль дороги можно спрятать гораздо больше людей, где-нибудь в лесу или на хуторе. Да и подмога находиться дальше и не поспеет. Поэтому в последние полгода за государем скрытно велось наблюдение, дабы приметить подходящие места для засады. В итоге остановились на дороге, ведущей в Гатчину. Мать императора, Мария Федоровна осталась жить в Гатчине, а посему раз в месяц Николай, как хороший сын, ехал навестить императрицу-мать. Вдоль дороги рос довольно густой лес, идеально подходящий для задуманного.

Обычно император ехал со всей семьей, но в этот раз, как нельзя кстати, Александра Федоровна приболела, а юный Александр задержался на занятиях в кадетском корпусе, поэтому государь поехал один. Заговорщикам это оказалось на руку. Все-таки они не хотели лишней крови, да и цесаревич потребуется им в дальнейшем живым. О том, что император выезжает обратно, они узнали от вестового, который находился на посту недалеко от Гатчины. В засаде участвовали обе группы. Отряд полковника Дулова расположился в лесу по обеим сторонам дороги, а в полверсте от них расположился другой отряд. Ежели императору удастся вырваться или возникнут непредвиденные сложности, второй отряд мог мгновенно среагировать и подстраховать.

Обычно императора сопровождал полуэскадрон личной охраны. Причем передовой отряд следовал в версте спереди, а арьергард ехал на небольшом отдалении. Сам император находился в блиндированной карете, причем карет было три и в какой из них находится государь знала лишь охрана.

При таком раскладе заговорщикам оставалось надеяться лишь на фактор неожиданности и большой запас гранат, который должен был внести дополнительную сумятицу в ряды эскорта.

Наконец издалека донесся негромкий гул, оповещавший о приближении группы всадников. И действительно, буквально через несколько минут, шесть всадников из авангарда проскакали вперед. Еще через пять минут показались три кареты в сопровождении основного конвоя. Когда первая карета оказалась в нескольких шагах от засады, конвойные внезапно открыли огонь по деревьям, за которыми укрывались заговорщики, а из остановившихся карет высыпали гренадеры с уже зажженными фитилями гранат, которые через секунду полетели в ошеломленных людей Дулова. Так что сюрприз удался, но наоборот. Несмотря на первый шок, оставшийся на ногах заговорщики, быстро сориентировались и гранаты полетели уже в эскорт. Даром, что ли, все они были офицерами из элитных гвардейских частей. В итоге засада переросла в скоротечный бой. Скоротечный, из-за подавляющего численного преимущества охраны. Оставив десяток человек лежащими на земле, заговорщики рассеялись в лесу, Полковник Дулов не бежал со всеми. Он был ранен осколком гранаты в первые же секунды боя, но продолжал стрелять из штуцера и пистолетов, пока его не оглушил один из гренадер зашедших сзади. Вдалеке, со стороны второго отряда, тоже слышались взрывы и выстрелы, но после того как арьергард проскакал вперед они быстро затихли. Сам бой длился всего несколько минут, а после него около двадцати человек остались лежать на земле.

Днем, того же дня, восстали части Семеновского и Выборгского полков. Восставшие собирались двинуться из казарм в сторону Сената и Аничкова дворца, но были быстро блокированы в переулках, ведущих из казарм. Части Петербургского гарнизона оказались на редкость расторопными. После того, как солдаты увидели жерла пушек направленных на них, они согласились сложить оружие и выдали всех офицеров зачинщиков.

Так, не начавшись, закончилась эта эпопея.

Глава 19.

Проводимые реформы сильно ударили по дворянскому сословию, ибо крестьянская реформа лишила их бесплатного источника существования, а военная реформа и последующее сокращение армии лишило их и социального статуса, так как большинство дворян, так или иначе, служило. Поэтому неудивительно, что в дворянской среде появилось множество недовольных. А наиболее решительные из них от слов перешли к делу.

Число заговорщиков неуклонно росло, ибо каждое новое преобразование, так или иначе меняло статус-кво и задевало интересы дворянского сословия, которое шаг за шагом теряло свою исключительность. Многие оказались недовольны независимостью Царства Польского, а когда начались сокращения в армии и часть офицеров осталась не у дел, то градус недовольства поднялся до заоблачных высот. Обо всем этом я был довольно хорошо осведомлен, так как у полковника Соколова имелось много агентов среди лояльных трону офицеров. Но нас более беспокоили те, о которых мы ничего не знали. Ибо среди большого числа недовольных, легко пропустить тех, кто планирует серьезный заговор, в то время, как все внимание жандармского корпуса приковано к тем, кто громче кричит.

В итоге полковнику Соколову пришла очень простая мысль в стиле: если не можешь предотвратить, возглавь. То есть, вместо того, чтобы искать истинных заговорщиков, лучше возглавить это движение, привлекая недовольных, как мотыльков на свет. Недостойно? — да. Но эффективно. Да и заговорщики не собирались церемониться. Так, что ставки были высоки.

В итоге полковником завербовал князя Николая Сергеевича Гагарина. Князь являлся владельцем большого состояния, которое удачно промотал, устраивая великосветские приемы и живя на широкую ногу. Поэтому, ко времени моего восшествия на престол, многие княжеские поместья были заложены и деньги подходили к концу. Чем и не преминул воспользоваться Соколов, предложив великосветскому моту сто тысяч рублей за содействие. Николай Сергеевич имел обширные связи в обществе и слыл стороной сильно пострадавшей от крестьянской реформы, вследствие потери обширнейших поместий, давно заложенных и перезаложенных.

Потихоньку, князь Гагарин начал высказывать критику в адрес императора и проводимых реформ. Сначала в приватных беседах в малых гостиных, а потом и в более широком кругу. В итоге, вокруг него сформировалась группа недовольных и готовых к решительным действиям офицеров. Мы же находились в курсе происходящего. А все остальное стало делом техники.

После подавления так и не состоявшегося комплота офицеров, я получил в свои руки довольно крупный козырь, но я долго ломал голову, что же мне с ним делать? Заговоры и попытки покушения на мою особу стали делом, чуть ли не обыденным за последние два года, но никогда доселе под раздачу не попало столько титулованных особ. За такие деяния им, как минимум, светила Сибирь, а многим и виселица. Я испытывал большой соблазн так и поступить, плюс конфискация имущества столь богатых особ могла дать десятки миллионов рублей казне. Н,о столь резкий поступок вызвал бы отторжение и у тех дворян, которые меня поддерживали. Все-таки был, какой-никакой, корпоративный дух в дворянском сословии. Нет, ссылали и рубили боярские головы и до меня. Но столь массово — никогда. В итоге я решил из трех тысяч человек, арестованных после раскрытия заговора, сослать за Урал и в киргизские степи пятьсот человек с семьями. Остальные были помилованы, но изгнаны из армии и высланы вон из обеих столиц. Никаких конфискаций я в итоге не проводил, хотя жаба душила. Наоборот, ссыльные могли обналичить свое имущество, чтобы иметь средства на новом месте жительства. Князь Гагарин уехал в Лондон, будто бы в изгнание. На самом деле он согласился уехать, чтобы не мозолить глаза бывшим заговорщикам. А ну как кто прознает, откуда ноги растут. Как минимум на дуэль вызовут, или просто уберут по-тихому. Впрочем, князь не особенно любил Россию, поэтому переезд за границу воспринял скорее с одушевлением.

После раскрытия заговора я сделал вид, что обиделся на дворянское сословие. Ну а как же. Три тысячи человек арестованных и это помимо многих им сочувствующих. Затравили своего государя. Потому я сделал вид что обиделся и чувствую себя преданным сословием, которое призвано служить опорой трону, особенно в трудные времена. Поэтому поправка к закону о налогообложении, по которому все дворянское сословие должно было платить налоги наравне со всеми, и добавка нового налога — на наследство, в размере пяти процентов, прошли без нареканий.

В середине 1831 года, после того как офицерский корпус был основательно зачищен, я объявил о переносе столицы в Москву, для чего в Первопрестольной будет выстроен новый правительственный комплекс. Этот шаг тоже прошел без нареканий, потому как мятеж произошел в Петербурге и большинство заговорщиков составляли именно столичные дворяне.

Но не успела страна успокоиться от первых потрясений крестьянской реформы, как пришла новая напасть — эпидемия холеры.

Глава 20.

— Мор, мор! Спасайтесь! — кричали мужики, идя возле загруженной телеги. Колонна всадников остановилась. Несколько всадников спешилась и подошли к телеге, которая тоже остановилась. Мужики, увидав богато одетых людей, по привычке сняли шапки.

— Кто такие будете? — спросил один из подошедших, судя по всему главный. — Чего народ будоражите?

— Дык, ваше сиятельство, ведь мор же, — ответил коренастый мужичек с рыжеватой бородой. — Людишки прямо за день сгорають. У моего соседа младшой давеча помер. Загодя приболел и за два дня помер. Вот и решили мы, что бежать надо. У меня сестра в Твери, вот к ней и едем.

— Так не мор это, а холера, — ответил незнакомец. А с ней бороться можно. За мной доктора едут, так что осилим. Да и вам возвращаться советую. Холера до Твери поди уж добралась, а ежели нет, то скоро доберется. Куда тогда побежите?

— Вам конечно виднее, ваше сиятельство, — ответил, сойдя с соседней телеги, другой господин, судя по виду: мелкий купец или лавочник. — но, лучше бы вы повернули обратно. Люди сотнями мруть, сам видел. И нету от напасти этой спасения.

— Полной панацеи, конечно, нет, но кое-что сделать можно. Незнакомец жестом подозвал одного из сопровождающих в форме гренадера. Тот открыл принесенный саквояж. Незнакомец достал небольшой брусок с прикрепленным куском бумаги. — Вот, — сказал он, протягивая по бруску мужикам, стоявшим подле, — это мыло, а с ним пояснение, что надобно делать, дабы избежать холеры. Мужики в толпе переглянулись, мол, где это видано, чтобы мыло от болезней помогало. Видать его сиятельство головой тронулись, или малехо чего попутали. Мужик, похожий на купца это и озвучил:

— Ваше сиятельство, когда ж мыло от болезней помогало-то? Это же не лекарство какое. Я вот в баню с мылом хожу, с Крымским, но желудок как болел, так и болит.

— Так мыло не есть лекарство, — ответил его сиятельство, — просто надо регулярно мыть руки с мылом, да и умываться почаще, но не в бане. Тогда и от холеры и от чумы убережетесь. Вот в этой бумаге все подробно описано, что да как. Читать то умеешь?

— Грамоте обучен, — обиженно буркнул мужик.

— Вот и зачитайте родным и знакомым, — многие жизни спасти сможешь. А вы, — незнакомец обратился к остальным беженцам, лучше поворачивайте назад. В Москве безопаснее будет. И с этими словами он повернулся и вскочил на коня.

— Не, — ответил один из мужиков, мы уж далее поедем. Глядишь, и минует сия напасть.

— Ну, как знаете, — сказал его сиятельство. Только следуете тому, что в грамоте написано. Глядишь и убережетесь. И с этими словами он пришпорил лошадь. За ним поднимая пыли, тронулась в путь вся кавалькада.

— А хто это? — спросил рыжебородый одного из всадников.

— Не узнал дурень? — усмехнулся драгун, — это ж император, — и поскакал вслед за остальными.

— Вот те раз, — сказал коренастый мужичек, и перекрестился. — Сам государь в Москву пожаловал. А может и действительно лучше того, ну вернуться. И целая вереница повозок загалдела, обсуждая произошедшее.

Вечером, московский генерал-губернатор, князь Голицын Дмитрий Владимирович пожаловал в Кремль, где уже успел устроиться император и его свита. Строительство правительственного комплекса, включая новую императорскую резиденцию, только началось, поэтому наезжая в Москву, государь останавливался в кремлевских палатах. В кабинете, помимо императора, находились шеф жандармов — Бенкендорф Александр Христофорович, министр здравоохранения — Гааз Федор Петрович, и профессор Мудров, из Московского университета.

— Здравствуйте Дмитрий Владимирович, — поздоровался Николай и пожал руку вошедшему генерал-губернатору. — Вы как раз вовремя. Тут Матвей Яковлевич как раз докладывал статистику заболеваний и смертности в Москве. Получается, что принятые меры не в состоянии остановить эпидемию. Профессор Мудров едва заметно кивнул, мол, да, не получается.

— Не хватает врачей и обученного персонала, — ответил князь Голицын, — кроме того беженцы из пострадавших районов разносят холеру по городу. А посему среди жителей возникла паника, и многие бегут из города.

— Да уж, беженцев мы видели предостаточно, — усмехнулся Николай, так что надобно принять дополнительные меры. Федор Петрович, — император кивнул Гаазу, посвятите всех присутствующих в предлагаемые меры для предотвращения эпидемии.

— На основе полученного опыта, можно утверждать, что соблюдение правил гигиены и вовремя оказанная помощь, может значительно уменьшить количество заболевших. Посему необходимо регулярно мыть руки мылом и вообще чаще мыться. Воду для питья и мытья посуды обязательно кипятить. Воду можно так же пропускать через ткань или чистый песок, дабы очистить ее от всякой заразы, как это делается в господских домах. Посуду после еды желательно не только мыть, но и лучше кипятить. Заболевших надобно селить отдельно и поить водой во множестве. Одежду заболевшего обязательно сжигать. Все это описано в этой грамоте, — министр раздал по листу каждому из присутствующих.

— Мы уже раздали более тысячи грамот по дороге до Москвы, — сказал Бенкендорф. Но необходимо распечатать их здесь, в Москве и раздавать всем с куском мыла в придачу.

— Как у вас обстоят дела с производством мыла? — спросил Николай генерал-губернатора.

— Те два государственных завода в Москве, что были открыты два года назад, производят по шестисот пудов ежемесячно, да еще два частных завода по двести пудов каждый, то есть около сто тридцати тысяч кусков мыла ежемесячно. Но москвичи не очень-то жалуют мыло. Одни жалеют копейку, другие просто предпочитают мыться по старинке. Вон у нас склады до сих пор заполнены.

— Поэтому, предлагаю раздавать мыло бесплатно, — сказал император. Вот, посмотрите, — и с этими словами Николай протянул по куску мыла с грамотой, такой же какой еще утром дал проезжавшим мужикам. — Расходы казна возьмет на себя. Дабы не злоупотребляли, просто развозите мыло по домам.

— Хорошо, — согласился князь. Теперь насчет больниц: их катастрофически не хватает. Да и обученного персонала немного. И так профессор, — он кивнул в сторону Мудрова, — всех своих студентов на помощь прислал. Посему предлагаю использовать заброшенные особняки, что остались после пожара*, и оборудовать из них временные лечебницы. Я уже присмотрел десяток особняков, кои за месяца два можно будет обновить.

— Отличная идея, — согласился Николай. — Дайте мне знать: сколько средств потребно и кои инструменты надобны. Мы так же пришлем вам некое количество докторов и медсестер из других районов, которые не пострадали. Федор Петрович уже подготовил список, но доктора надобны не только в Москве.

— Нужно усилить карантинные кордоны и возвращать беженцев обратно, иначе они холеру по всей стране развезут, — сказал Бенкендорф. Большинство разговора он молчал, попивая чай из фарфоровой чашки.

— Ежели государь даст добро... — начал князь Голицын. Мол, мы бы и рады, но вы же понимаете.

— Да, — сказал император, — другого выхода нет. И так из-за переселения крестьян болезнь распространяется быстрее, чем мы ожидали. Вдобавок, Александр Христофорович уже ввел дополнительные кордоны в Сибири, дабы зараза из Индии более к нам не приходила.

Остаток вечера и часть ночи собравшиеся провели, склонились над картой Москвы и Московской губернии, обсуждая, где именно надо разместить дополнительные больницы, кордоны и беженцев.

Глава 21.

Честно говоря, про эпидемию холеры я не помнил. Нет, что-то про эпидемии чумы и холеры в России я читал, но где именно и когда они происходили, я понятия не имел. Учитывая низкий уровень медицины и отсутствие канализации, эпидемии вспыхивали чуть ли не каждый год, но они были локальным явлением и проходили мимо, не превеликая особого внимания. В долгосрочной перспективе я планировал упорядочить градостроение и строить канализации, отводные канавы и акведуки, но это была именно отдаленная перспектива. Пока же деньги уходили на решение насущных дел: расселение крестьян и индустриализацию.

Единственно, что мы успели сделать для улучшения гигиены, это открытие пяти больших мыловаренных заводов. Первый появился в Крыму еще в бытность мою великим князем, на паях с Демидовыми. Остальные были открыты уже за счет казны. В 1827 году открылось 'Общество для выделки стеариновых свечей, олеина и мыла', которое поддерживало развитие этой отросли в империи. Помимо государственных, уже существовали и частные заводы. Учитывая большой потенциальный рынок и популяризацию потребления мыла, частные заводы только выиграли от такой конкуренции.

Первый звоночек прозвучал, когда холера достигла Оренбурга в 1829. Тогда я припомнил, что при настоящем Николае, Россия пережила эпидемию холеры, которая пришла из Индии. Посему, сперва-наперво мы выставили кордоны в Сибири, на торговых трактах, идущих из Азии. Учитывая, что крестьянская реформа уже началась и большие массы крестьян переселялись на новые места, в том числе и в Сибирь, выставить кордоны на Урале не имелось никакой возможности. Ибо это означало, что сотни тысяч людей останутся без земли, то есть без возможности себя прокормить. Но эти людские потоки разносили заразу далее. Так что в течение года локальная проблема превратилась в катастрофу государственного масштаба.

Пришлось приостановить переселение крестьян на новые земли. В спешном порядке было дополнительно построено десять мыловаренных заводов и открыты десятки больниц и карантинов в пострадавших районах. Но эти меры оказались каплей в море. К середине 1830 года холера добралась до Москвы. В густонаселенном городе, без канализации, холера косила людей сотнями, а потом и тысячами. По городу поползли нехорошие слухи. В случившемся обвиняли помещиков и власти, мол, в отместку за лишение их привилегий, они замыслили сие злодейство. Чиновников и дворян, попавших под горячую руку, убивали на месте, попутно грабя особняки и лавки. В итоге генерал-губернатор вынужден был применить гарнизонные части для подавления беспорядков.

В сентябре я приехал в Москву, чтобы обсудить дальнейшие меры для обуздания эпидемии. В создавшимся положении я видел не только трудноразрешимую проблему, но и возможность популяризировать правила личной гигиены и утилизации отходов. До сих пор мыло не пользовалось большим спросом, как, впрочем, и утилизация мусора. В начале XIX века весь мусор был органическим и выброшенный в водоем или возле дома гнил, отравляя воду и воздух. Вот я и надеялся, что эпидемия заставит людей соблюдать элементарные правила гигиены, а там глядишь и привыкнут.

Приостановка переселенческой программы высвободила порядка пяти миллионов рублей, которые пошли на строительство двадцати больниц, из них половина за Уралом, открытие еще четырех медицинских факультетов на двести человек каждый, и расширение существующих медфаков, а также на организацию кордонов и карантинов и помощь беженцам.

Министр здравоохранения, Федор Петрович Гааз, собрал воедино разрозненные сведения о лечении холеры, начиная от лечебных трактов древних греков, арабских и индийских ученных и заканчивая современными изысканиями, в основном немцев. Из всей этой кучи, часто бесполезных сведений, я постарался отобрать наиболее логичные, опираясь на знания и опыт человека из XXI века. Так как антибиотиков еще не существовало, да и не всегда они были нужны, единственным действенным средством оказалось обильное питье, дабы уменьшить обезвоживание.

Главное было локализовать и обеззаразить очаги эпидемии, чтобы предотвратить распространение болезни. Для этого требовалось соблюдать правила личной гигиены, а так же кипятить воду и термически обрабатывать пищу. Для обеззараживания столовых приборов и врачебных инструментов, требовалось продержать их в кипящей воде. Часть этих 'бабушкиных' методов я помнил из своей прошлой жизни, что и помогло определить наиболее простые и эффективные меры. Все эти советы были изложены в грамоте, распространяемой с мылом. Даже при столь малограмотном населении, найдется кто-то, кто прочитает и расскажет остальным.

В итоге, к концу 1830 года эпидемия резко пошла на убыль благодаря наступившим холодам и принятым мерам. Пройдясь по России, холера перекинулась в Европу, где окончательно и затихла к 1832 году. Эпидемия холеры стоила стране около ста тысяч человек, более, чем обычная война. Дабы предотвратить подобные эпидемии, началось строительство подземных канализационных систем в Москве, Петербурге, Казани, Киеве и Риге. А новые правила градостроительства, помимо прочего, предусматривали строительство канализации, как стандарт.

Помимо холеры мы увеличили ассигнования на оспопрививание по всей стране. Дело продвигалось медленно из-за недостатка обученных кадров и народных предрассудков, но из года в год число привитых от оспы неуклонно росло и лет через двадцать, такими темпами, в империи можно будет позабыть хотя бы об этой напасти.

Рождество 1830 года я встретил в кругу семьи в Петергофе. Я надеялся, что новый, 1831 год будет более спокойным, и что можно будет вернуться к прерванным делам. А между тем события извне повернулись таким образом, что бывшие враги обратились к нам за помощью.

Глава 22.

Этим днем Ибрагим-Паша мог гордиться. Да что там, после этого дня его имя наверняка войдет в анналы истории. Ибо сегодня, он одержал самую блестящую свою победу, а побед за его спиной было немало. Воистину, аллах благоволит к нему. Декабрь в этом году выдался сухим, что позволило быстрыми маршами вторгнуться из уже захваченной Сирии в самое сердце Малой Азии. И хотя многие воины по пути отстали, та часть, что дошла, состояла из ветеранов, воевавших уже несколько лет под командованием принца. Поэтому, несмотря на подавляющее численное превосходство османов, Ибрагим-Паша решил дать бой под стенами древней Коньи и в результате решительной атаки наголову разгромил пятидесятитысячное войско османов.

Теперь же принц отдыхал в своем походном шатре, ужиная в одиночестве. 'Интересно', — думал он, — 'позволит ли отец идти на Стамбул? Конечно без подкреплений это большой риск, и можно потерять уже завоеванное, но османы в панике, а это значит, что при небольшой удаче через неделю мои гвардейцы уже будут в Стамбуле. Этот трус, Решид-Мегмет, не очень-то упорно сопротивлялся сегодня'. От перспективы захвата Стамбула лицо принца расплылось в довольной улыбке. 'Напишу старому лису, посоветуюсь и заодно попрошу подкрепления', — решил он.

— Халед, — негромко позвал он, и в шатер тут же зашел глава его канцелярии. — садись и пиши...

Всесильный правитель османов, столп веры, Махмуд II, стоял у окна своего огромного кабинета в Топкапы́ и в бессильной ярости сжимал кулаки. Его кабинет только что покинул гонец, принесший весть об очередном поражении войск султана. На этот раз все было гораздо серьезнее, ибо Конья находилась в неделе пути от Стамбула. 'Измена', — думал он. 'Как этот пес, Решид-Мегмет, смог проиграть, имея такой численный перевес? Повезло ему, что он попал в плен, иначе бы живьем сжег'.

У султана еще имелись войска. Если быстро переправить дополнительные части из Европы и собрать те полки, что находятся у Стамбула, можно наскрести до ста тысяч штыков и сабель. Но Махмуд II знал, что большинство из них плохо обученные ополченцы и внушительные цифры не заменят боевого духа и опыта сражений. И хотя этот мятежник, Ибрагим-Паша оставил много воинов в недавно захваченной им Сирии, то войско, что он привел, состоит в основном из ветеранов, верящих в своего командира. И если старый лис, Мухаммед Али пришлет ему подкрепления, то шансы удержать Стамбул стремительно падают. Тем более, что египетский флот уже приближается к Дарданеллам и может блокировать город с моря. Увы, турецкий флот еще не восстановился после понесенных потерь от этих коварных англичан и французов. Никому нельзя верить, везде измена. Вот такие невеселые мысли проносились в голове у когда-то всесильного султана.

В это время в дверь постучали, и на пороге возник слуга, сообщивший, что главный хранитель финансов, Мехмед Садык-эфенди прибыл. Жестом Махмуд велел впустить пришедшего. Мехмед Садык являлся одним из всесильных министров и пользовался особым доверием султана. Впрочем, Решид-Мегмет паша, тоже пользовался исключительным доверием Махмуда, но, увы, он его не оправдал. Поклонившись, министр вошел в кабинет. Это был довольно высокий и сухопарый мужчина, с аккуратно подстриженной бородой и живыми темно карими глазами.

— Вы меня вызывали, эфенди? — осведомился он.

— Да, — ты уже слышал новости? — сердито спросил султан.

— Город полон слухов, эфенди. Говорят, Решид-Мегмет паша разбит и попал в плен, к этим проклятым мятежникам, — министр состроил скорбную гримасу.

— Значит, все уже знают, — стиснув зубы, прошептал Махмуд. — Думаешь это измена? — спросил он Мехмед Садыка.

— Нельзя знать этого наверняка, — ответил министр. Наверное, визирь просто оказался плохим полководцем. А Ибрагим-паша храбрый воин. Конечно, сейчас его войско ослаблено боями в Сирии и холерой, но если он получит подкрепления, положение будет очень опасным, — министр сделал ударение на слове 'очень'.

— То есть ты хочешь сказать, что даже с нашей армией у Стамбула, мы можем проиграть? — нетерпеливо спросил султан.

— Эфенди, сам прекрасно знает, что большинство из них плохо обученные ополченцы. Ведь после восстания в Греции англичане и французы отозвали своих инструкторов, и уже как два года некому обучать нашу армию европейскому строю. В то время как у Мухаммеда-Али есть десятки инструкторов, которые обучают его солдат. Сейчас мы слабы, а поэтому лучше просить мира. А когда станем сильнее, будем разговаривать с Мухаммедом-Али по-другому. Министр хитро сощурил глаза и замолчал.

— Сейчас мириться старый лис не станет. Он ведь в неделе пути от Стамбула и если он захватит город, то сможет требовать все. И он прекрасно знает, какие войска мы можем против него выставить.

— Да, вы как всегда правы, эфенди. Поэтому я предлагаю обратиться за помощью к русским. Министр выдержал паузу, что бы сказанное в полной мере дошло до султана.

— Русским? — переспросил султан. — К нашим самым заклятым врагам? Что ты такое говоришь?

— Эфенди, — мягко сказал Мехмед Садык, — да мы не раз воевали с русскими, и они постоянно вмешиваются в наши дела. Но мы недавно воевали и с англичанами и с французами, и, тем не менее, мы просим их прислать нам военных инструкторов и модернизировать наш флот. Они тоже зачастую пытаются вмешаться в наши дела. Увы, сейчас нам нечего ожидать помощи от европейцев. Они более склонны поддерживать Мухаммеда-Али, чтобы ослабить нас. С русскими же мы недавно заключили конвенцию, и император Николай пока не пытался вмешиваться в наши дела.

— А думал ли ты о том, что произойдет, когда русские войска окажутся в Стамбуле, а их флот в проливе? Думаешь, они потом уйдут? Или мы просто так подарим им столицу? Они ведь все время облизываются на Стамбул, как голодные собаки. Или может тебе русские заплатили? — с угрозой спросил Махмуд.

— Великий султан, — я всегда был верным вашим рабом и прилежно исполнял вашу волю. Но я не вижу другого выхода. Мы и так уже многое потеряли. Поэтому я предлагаю попросить у императора Николая в помощь одну дивизию. Если он согласиться, то сам факт оказания помощи устрашит Мухаммеда-Али. С русскими он связываться не захочет. А одной дивизии русских мы можем не опасаться.

— А почему ты думаешь, что царь согласиться? Какая ему выгода?

— Можно обещать ему беспрепятственный проход военных кораблей через проливы и запрет для прохода иностранных судов. Может, англичане с французами испугаются роста русского могущества и станут снова искать вашей дружбы, эфенди.

— А это нам на руку, — усмехнулся султан. Пока собаки грызутся между собой, мы сможем восстановить нашу армию и флот с их помощью. Напиши письмо русскому императору и я сегодня же отошлю его с гонцом. Можешь идти. — С этими словами Махмуд снова повернулся к окну. На этот раз настроение у него было получше. Еще не все было потерянно. Только бы русские согласились помочь.

Глава 23.

Не могу сказать, что просьба о помощи от Махмуда II меня удивила. Египетский паша, Мухаммед-Али, оказался толковым администратором и способным полководцем. Модернизировав с помощью французов свою армию и администрацию, он превратил Египет в серьезного игрока в ближневосточной и балканской политике. Со временем он стал тяготиться вассалитетом от Османской империи, а независимость можно было добыть только силой. Поэтому вопрос войны стал лишь делом времени.

Хотя в новой реальности Россия не вмешалась в ход Греческой революции и все разногласия с османами были улажены Аккерманской конвенцией, Наваринское сражение все же состоялось. Франция и Англия, дабы усилить свое влияние на Балканах, признали автономию Греции и призвали турок прекратить военные действия. Когда турки отказались признать Лондонскую конвенцию, где этот ультиматум был озвучен, пришло время последнему доводу королей. В итоге, объединенный англо-французский флот в три десятка вымпелов наголову разгромил османский флот в бухте Наварино. После этого сражения турки потеряли возможность снабжать морем свою армию в Греции и признали-таки автономию греков. По этому поводу пресса Англии и Франции пела восторженные дифирамбы союзному 'флоту освободителю'. Меня же ругали, прежде всего, свои — за предательство интересов братьев славян и европейцы — за равнодушие к интересам свободы и демократии. Я же, зная, что никакой пользы империи от сего предприятия не будет, никак не отреагировал.

Потому как очередная Русско-Турецкая война не состоялась, я надеялся, что армия османов не так потрепана, и сумеет дать отпор Мухаммеду-Али. Но я ошибся. После уничтожения корпуса янычар в 1826 году, султану не удалось создать новую, хорошо обученную армию, так как он увяз в Греческой войне, которая потребляла много ресурсов. Слабость этих новых, плохо обученных формирований проявилась с самого начала Турецко-Египетской войны. Несмотря на троекратное превосходство в силах, турки последовательно потерпели поражение в Палестине, Сирии и в Малой Азии. Ибрагим-Паша, командующий египетской армией, оказался талантливым и энергичным полководцем, а его войска, обученные французами, оказались на голову сильнее турецкой армии.

Когда до меня дошли новости о разгроме турок в Сирии и дальнейшем наступлении египтян в сторону коренных османских территорий, я ожидал, что Махмуд II обратиться ко мне за помощью. Ибо потеря Стамбула означала капитуляцию и, может быть, распад империи. С французами и англичанами султан был на ножах, так что мы оставались единственным вариантом.

С одной стороны это выглядело интересным предложением. Османы оказались очень ослаблены поражениями на Балканах и в Сирии. Поэтому, оказав им помощь, мы без крови могли высадить корпус в Стамбуле и ввести флот в Дарданеллы. И если цинично договориться в Мухаммедом-Али о разделе сфер влияния, то мы получали бы Стамбул и Дарданеллы практически без единого выстрела. Такой вариант событий выглядел очень заманчивым, но я от него отказался. Не из благородных побуждений, а от понимания факта, что проливы нам не удержать. Все европейские державы очень ревниво относились к нашим интересам на Балканах и захват проливов повлек бы за собой войну против объединенной Европы. Этакий вариант Крымской войны, только ранее. Поэтому прикинув расклад, я отказался от этой идеи, как от преждевременной.

Досадно, конечно, что такой случай выпал сейчас, а не, скажем, через десять-пятнадцать лет, когда в результате реформ империя могла бы потягаться с европейской коалицией. Но, увы, жернова истории не перекрутишь. А нам требовался покой для проведения реформ.

Английский флот на несколько порядков превосходил русский количеством кораблей, тоннажем и опытом команд. А если добавить еще и французский флот, то тем более. Индустриальная мощь союзников тоже была на порядок выше. Так как сухопутную армию в Стамбуле необходимо снабжать по морю, шансов удержать город у нас не имелось. А ежели австрияки присоединяться к коалиции, то и на суше, воюя на два фронта, нам пришлось бы не сладко.

Можно было просто оказать туркам помощь, ибо развал Османской империи сейчас не входил в мои планы. А ну как проливы окажутся под контролем англичан? Что нам тогда делать? Но я не хотел вмешиваться, чтобы лишний раз не раздражать англичан нашим вмешательством в этом взрывоопасном регионе. Поэтому мы послали на помощь султану только Черноморский флот в составе дюжины вымпелов и заодно сообщили Мухаммеду-Али, что дальнейшее продвижение египетской армии, вынудит Россию прийти на помощь Махмуду II. Тут всполошились англичане, опасаясь роста нашего влияния в Турции, и тоже надавили на египтян. В итоге, в мае 1833 года был подписан мирный договор, по которому, Мухаммед Али получил Египет и Сирию, но остался вассалом Османской империи. Этот компромисс не удовлетворил ни одну из сторон, и мне было ясно, что следующая война не за горами.

Глава 24.

К визиту императора Карл Николаевич Берд готовился загодя. И хотя за время своей карьеры в России он принимал и Павла I и его сына Александра I, к визиту Николая Павловича он готовился со всем тщанием. Именно умением своим нравиться власть предержащим и завязывать нужные знакомства он сумел достичь столь многого. Ибо на одном таланте и напористости состояния не сделаешь. Чтобы продвинуть свои проекты, необходимо их представить в выгодном свете тем, кто принимал решения. Поэтому за годы своего пребывания в России, Карл Николаевич приобрел огромный опыт общения с петербургским Олимпом.

Приехав в Россию в двадцать лет, помогать в строительстве Александровского пушечно-литейного завода, молодой шотландец уже в двадцать шесть лет открыл свое собственное дело. Со временем Карл Николаевич обрусел, а его механико-литейный завод вырос в промышленную империю, снабжавшую станками и паровыми котлами всю Россию. Первый пароход в империи был произведен именно на его заводе. Правда им стала обычная лодка, на которую установили паровой котел и лопасти, но и этого до него никто в России не делал. Со временем промышленник запустил регулярные рейсы в Кронштадт, Ригу, Ревель и Гельсингфорс. Да и на Волге ему принадлежало пять пароходов. Помимо паровых котлов и станков, заводы Берда производили огромный набор продукции. Все, во что можно было превратить метал, производилось на одном из его заводов: утюги, решетки, арматура, литые статуэтки, посуда и прочее. Даже строительство Исаакиевского собора не обошлось без Берда, так как огромная стройка требовала много профильного железа и литых конструкций. А где же их купить, ежели не у Берда? Ведь качество продукции у шотландца было отменное. Да и к решению технических проблем он подходил творчески. Чего стоили только особые телеги для перевозки гигантских гранитных блоков для строительства Исаакия?

Для чего именно приезжает император, Карл Николаевич не знал, но учитывая, что император получил неплохое инженерное образование, он планировал показать ему работу новых, более мощных паровых котлов и модель гребного винта, который был более эффективен нежели традиционные гребные колеса, расположенные по сторонам парохода. Гребные винты уже существовали, но как-то не использовались на морских судах. Берд же, в результате экспериментов убедился, что это значительно, на три-четыре узла убыстряет ход судна, да и потребление угля заметно снижается. Первой пароход с гребным винтом уже совершал ежедневные рейсы в Кронштадт, но амбициозный шотландец мечтал о гораздо большем, а для этого требовалось убедить государя в пользе изобретения, чтобы рассчитывать на государственные заказы. Наконец-то послышался цокот копыт и карета с императором остановилась у главного входа в заводскую контору. С Николаем Павловичем из кареты вышел еще один, уже пожилой господин, в котором Берд узнал вице-адмирала Рикорда Петра Ивановича, недавно назначенного главой комитета по постройке пароходов для Черноморского и Каспийского флотов. С Петром Ивановичем шотландец был знаком уже давно, так-так его завод поставлял пушки для Балтийского флота, где долгое время служил тогда еще контр-адмирал Рикорд. К слову сказать, именно вице-адмирал Рикорд и назвал первое детище Берда пароходом, которое теперь повсеместно использовалось вместо французского 'пироскаф'.

— Добро пожаловать, ваше величество, — с легким поклоном произнес Берд, — рад вас видеть Михаил Петрович. Примите мои поздравления с вашим недавним назначением.

— Рад вас видеть, — господин Берд. Давно хотел с вами встретиться, впрочем, с некоторыми вашими механизмами я уже заочно ознакомился, — ответил император. Вслед за государем, настал черед Рикорда поздороваться и ответить на поздравления. После короткого обмена политесами Карл Николаевич пригласил своих гостей в цех, где рабочие как раз работали над сборкой очередной паровой машины. Рабочие поклонились государю, но Николай Павлович поздоровавшись с ними, попросил их не отвлекаться.

— Какова мощность ваших новых котлов? — спросил император.

— Четыреста лошадиных сил, — ваше величество. Правда это требует железа особого качества, иначе котлы могут взорваться. Хотя выходит затратно, такой двигатель надежнее и может значительно ускорить скорость судов и паровозов.

— Вы уже пробовали установить его на шлюпе?

— Да, выше величество, я как раз хотел вам его продемонстрировать. С новым котлом оно развивает скорость до двенадцати узлов, в том числе благодаря гребному винту, моей конструкции, который мы установили вместо обычного гребного колеса.

— Петр Иванович мне как раз рассказывал об этом вашем изобретении. Так что ведите нас прямо к вашему новому детищу. Заодно и пройдемся на нем. Благо погода сейчас подходящая.

— Все уже готово к отплытию, ваше величество.

— Вот и замечательно. Заодно увидим ваш винт в действии.

После двухчасовой прогулке на шлюпе, сидя в глубоком кресле в кабинете Карла Николаевича, император продолжил разговор:

— Через две недели в Петербург должен приехать Залесов Поликарп Михайлович* — главный механик Барнаульских заводов. Он изобрел оригинальную модель парового двигателя, который на двадцать процентов увеличивает мощность обычного котла. Я вас с ним познакомлю. Если применить его изобретение на ваших двигателях, можно получить еще более мощный механизм. Берду, такой поворот событий, означающий вмешательство в его дела не особо понравился, но он вежливо ответил:

— С радостью встречусь с господином Залесовым.

— И еще, — добавил император, от взгляда которого не ускользнуло разочарование Карла Николаевича, — как вы знаете, Петр Иванович занимается постройкой пароходов для наших флотов, в первую очередь на Черном море. Вот он и предложил установить ваши двигатели на готовые фрегаты. Как вы знаете, денег в казне немного и поэтому на данном этапе мы не имеем средств для закладки новых кораблей. Зато мы можем переделать несколько фрегатов, дабы оценить их реальные возможности. И здесь понадобиться ваш опыт и изобретательность.

— Я рад, что могу быть полезным в этом начинании, — вновь воспрянул духом Берд. Лучше иметь большой заказ и делиться, чем не получить ничего. А здесь намечался очередной, внушительный госзаказ. Да и возможность создать что-нибудь новое, приятно щекотала самолюбие.

— Генерал-лейтенант Гринвальд, будет руководить переделкой фрегатов на Николаевских верфях. Он предложил оригинальное решение — распилить фрегат пополам и после установки парового двигателя, вновь собрать его с помощью скоб. Таким образом, двигатель будет использован вместо балласта, без излишней нагрузки на судно. Михаил Николаевич обещает, что это даже улучшит остойчивость судов.

— В этом случае гребной винт будет легче установить, чем гребные колеса, — подхватил мысль императора Берд. Надобно еще будет подумать, как выводить трубу, но я уверен, что это все осуществимо.

— Вдобавок, раз уже мы планируем переделку фрегатов, надобно укрепить их палубу для установки новых 214 миллиметровых бомбических орудий. Двадцать таких орудий уже заказаны Александровскому заводу и должны быть готовы через год.

— Ваше величество, я думаю, что за месяц я смогу представить вам первые чертежи. Но мне нужны будут размеры фрегата, который будет представлен для переделки. Могу я попросить господина Гринвальда мне их предоставить?

— Конечно, — ответил государь. — Михаил Николаевич должен быть в Петербурге через месяц, вот вы с ним все и обсудите. — Император встал, показывая, что его визит окончен. Пожав руку Карлу Николаевичу, он уехал, оставив последнего наедине с новыми планами, которые лишь предстояло воплотить, сначала на бумаге, ну а потом уж и в металле.

Глава 25.

Николай стоял в строю и пот стекал с него ручьями. Голова кружилась и казалось, еще немного, и он просто рухнет на землю без сознания. Остальные солдаты в шеренге выглядели не лучше. А ведь они прошли быстрым маршевым темпом всего десять километров. Андрей, его сосед по шеренге, потихоньку опирался об Николая, чтобы не упасть.

— Отделение, равняйсь, смирно, — скомандовал сержант Лопатин. — Всем вытащить фляги и пить. Вольно. — Среди всего отделения лишь сержант Лопатин выглядел довольно бодро. Что, впрочем, было понятно, ибо он служил уже три года, из них год сержантом-инструктором, и это был его третий курс. Некоторые утверждали, что он успел повоевать на Кавказе, но сам сержант никогда об этом не упоминал, так что этот слух так и остался домыслом.

Строй зашуршал ранцами, доставая фляги. На самом-то деле пить Николаю особенно не хотелось, но сержант всегда проверял, все ли выпито, поэтому пришлось ее опустошить и держать горлышком вниз, показывая, что фляга пуста. Через минуту после того, как все отделение опустошило свои фляги, Лопатин скомандовал:

— Рогожин в караул, через час тебя сменит Ковальский, всем остальным мыться и отдыхать. Построение в семь на плацу. Всем разойтись.

Николай, медленно побрел в казарму. Мыться не хотелось. Зато очень хотелось просто рухнуть на койку и лежать, глядя в потолок. Но дежурный по взводу уже загонял всех в барак, служивший и баней и просто местом помывки. Бани топили раз в две недели, а в остальное время новобранцы просто ополаскивали себя ведром воды, дабы смыть пот и копоть. За этим следили строго, и пытавшиеся увильнуть, в ту же ночь оказывались в карауле, в самые паршивые часы. Стоявший рядом с Николаем Андрей спросил:

— Ну как ты, Обухов? — Почему то ему удобнее было называть Николая по фамилии.

— Скорее бы уже помыться, — буркнул Николай. — Ноги так натерты, что я еле дошел.

— Да уж, — согласился Андрей. — Я думал, что вообще упаду по дороге. Хоть бы дали до утра отдохнуть, так нет же, в семь построение.

— Ничего, зато вона ужо очередь подошла, — ответил Николай и зашел в барак.

Эти два месяца, прошедшие с момента призыва пролетели как один день. Семья Николая жила в деревне Боголюбово, под Смоленском и до реформы числилась среди крепостных князя Щербатова. После реформы семье повезло и она получила надел неподалеку от деревни, поэтому им не пришлось переезжать, как его дяде, который получил земли в далекой Новороссии. Николай тогда еще под стол ходил, но это событие он запомнил очень хорошо.

Семья Обуховых была довольно многочисленной. Помимо Николая в семья насчитывала еще пять детей: его старший брат Егор и двое младших Васька и Никифор, а так же две сестренки, Агафья и Ольга. За десять лет отец смог поднять довольно крепкое хозяйство, хотя поначалу пришлось нелегко. После передела земли бывали и драки, и кражи инвентаря, и поджоги завистливых соседей. Но со временем жизнь устаканилась, и в семье впервые появился кое-какой достаток. Тем тяжелее оказалось отпускать сыновей в армию, ведь значительная часть хозяйства опиралась на их руки. Сначала ушел старший Егор, а потом настал черед Николая.

Самому Николаю в армию не хотелось. Несмотря на то, что Егор, вернувшись, говорил, что три года службы пролетели быстро и заодно в армии он научился читать и писать, да и места иные, окромя деревни повидал. И хотя читал он медленно, в семье Обуховых он оказался единственным, кто разумел грамоту. Но к словам Егора Николай относился с недоверием. Он почти ни разу не выезжал их деревни, разве что на ярмарку в Смоленск. Но полуразрушенный Смоленск* не произвел на паренька особенного впечатления. В деревне же все было знакомым и потомственный крестьянин, он прекрасно осознавал, что означает для хозяйства потеря рабочих рук. Да и отец ворчал по поводу того, что, мол, отбирают у крестьянина рабочие руки. Как жить то прикажите и хозяйство содержать? Хотя он так же ворчал когда призвали старшего сына.

Благо служба проходила неподалеку от Смоленска, и среди призывников оказалось несколько односельчан, что делало службу веселее. Как-никак, а знакомые лица. До призыва Николай считал себя довольно крепким парнем, привыкшим к нагрузкам. Ну а как же иначе, ежели он с малолетства помогал отцу в поле и матери по хозяйству, а с двенадцати лет работал наравне со всеми. Но уже с первой недели оказалось, что он глубоко заблуждался. После первого же пробега на два километра он еле выдержал темп, а дальше упражнения лишь стали еще тяжелее. Вдобавок, днем занимались обязательным чтением и письмом, которые давались Николаю нелегко. Впрочем, и другие призывники чувствовали себя не лучше. Егор, провожая брата, успокаивал, что со временем он привыкнет, но пока Николай все еще с трудом мог преодолеть нагрузки, которые постоянно увеличивались. Помывшись, Обухов вышел из барака и направился в казарму, на долгожданный отдых. На соседней койке уже лежал Андрей, все еще немного мокрый после купания.

— Ну как ты? — спросил он у Андрея.

— Ноги все еще болят, но может к ужину пройдет, — ответил тот.

— Ну да ничего, завтра занятия на плацу, а там бегать много не надо. Вот и передохнем, — оптимистично заметил Николай.

— А про утренний марш ты забыл? — спросил Андрей.

— Ну, так-то не шибко много. Два километра всего, и без ранцев. Я ужо попривык, — ответил Обухов.

— Ну-ну, — покачал головой Андрей. — Я, пожалуй, посплю часок и тебе советую, — сказал он и отвернулся от соседа, поудобнее устраиваясь на койке...

За последующие восемь месяцев Николай все же привык к нагрузкам и физически и морально. Через полгода после призыва он уже довольно спокойно прошел завершающий тридцатикилометровый марш-бросок. А двадцать километров марша вообще стали привычными. Заодно Николай научился писать и читать и стрелять. Читал он плохо, по слогам, но все же читал. Стрелял он заметно лучше, чем читал, иногда успевая зарядить ружье по три раза в минуту. За эти полгода он возмужал и стал более уверенным в себе. Жизнь вдали от дома и от привычной среды сделала его более самостоятельным. Хотя он часто скучал по дому и по работе на земле.

За время службы он сдружился со многими ребятами, в том числе и из дворян, знакомство с которыми казалось невозможным, ибо поначалу они держались особняком. Но так как ребята в отделении большинство времени проводили вместе, потихоньку все притерлись друг к другу. Хотя вначале чуть ли не до мордобоя доходило. Но, коли ешь кашу из одного котелка, то волей неволей, а подружишься.

Ближе к концу службы, вечером, после отбоя в казарме друзья шепотом делились своими планами.

— Обухов, — шепотом позвал Андрей.

— Чего тебе? — ответил Николай, занятый чисткой сапог при свете керосиновой лампы, тускло освещавшей помещение.

— Ты уже думал, что будешь делать, после окончания службы?

— А чего тут думать, — ответил Обухов, — вернусь домой в деревню. Вона брат пишет, что жениться скоро и будет отселяться. Так что отцу помогать надобно.

— А я решил в армии остаться. Для начала сержантом стану, а там глядишь, и в офицеры поддамся, — сказал Андрей.

— Ишь ты, — ответил Николай. — Неужто по землице то не скучаешь?

— А чего скучать то, — ответил Андрей. — Пашешь целый день и света белого не видишь. Я ведь до армии никуда из деревни не выезжал. Да и ты-то ведь тоже. А здесь я хоть человеком стал. Да и нравиться мне армейская жизнь. Отец то он конечно не обрадуется, но окромя меня еще трое младших подрастают. Так что справятся.

— Ты уже говорил с Лопатиным? — спросил Николай.

— Да, — ответил Андрей. — И он сказал, что успеваемость у меня хорошая, и что он замолвит обо мне слово командиру полка.

— Ну что ж, ежели ты этого хочешь, то оно конечно дело хорошее. Думаю у тебя получиться. Евон какие оценки у тебя по стрельбе. Даже штуцер* тебе доверили.

— Ну вот и я так думаю, — улыбнулся в темноте Андрей.

— Ты енто, офицером станешь, не зазнавайся, — сказал Николай. Как отпуск будет, приезжай ко мне.

— Ну, ежели проставишься, то приеду, — сказал Андрей.

— Так дык, скажешь тоже, — сказал Николай, и друзья рассмеялись.

А еще через два месяца, Николай вернулся в родное, но уже немного чужое Боголюбово.

Глава 26.

Из-за сильного сокращения военного бюджета приходилось использовать внутренние ресурсы, чтобы сохранить армию и флот боеспособными. То есть более эффективно использовать те ресурсы, которые оказались в наличие. Тоже самое было с оснащением армии новыми вооружениями — денег на них не имелось, и поэтому, вместо нового, мы старались усовершенствовать существующее.

Учитывая, что технологическое развитие в военной отрасли происходило довольно сумбурно, в головах у генералов и политиков царил совершенный бардак насчет тактического применения новых технологий. Да и сами эти технологии находились в зачаточном состоянии и не были опробованы на поле боя. Поэтому я не собирался тратить деньги на вооружение с сомнительной эффективностью, предпочитая учиться на ошибках других. Вдобавок, даже разработав новые орудия или штуцеры, не имелось никакой возможности ввести их в массовое производство, вследствие неразвитости оного в России. Национальная промышленность лишь зарождалась и только после того, как мы сможем сами произвести все в достаточном количестве и качестве, имело смысл браться за разработку. Я не беспокоился отставанием империи от Европы, потому как там только начали появляться новые виды вооружения, которые отшлифуются временем и тогда-то мы их или скопируем, или переделаем на свой лад. К тому времени, а я имел в виду лет через десять-пятнадцать, мы успеем вырастить необходимые кадры для развития собственной оружейной школы. А там, глядишь, и на экспорт будем продавать. Благо оружие всегда и везде было в цене.

Приоритетным стало развитие Черноморского флота. Так как овладение проливами или хотя бы предотвращение захвата оных англичанами, требовали наличия сильного флота, способного поддержать десант и блокировать вражеский флот. Начали мы с развития гражданского флота, ибо Черноморский флот и так был сильнее турецкого, насчитывая десяток новых линейных кораблей, что позволяло сохранить преимущество в ближайшие десять лет. Спешить, как я уже упоминал, было некуда, и наоборот, пока англичане и французы тратили деньги на довольно бесперспективные разработки, мы могли направить те скудные средства, что смогли наскрести, на постройку инфраструктуры: новых эллингов, портовых сооружений, заводов.

На Балтийском море все строительные программы приостоновились. Я помнил, что в Крымскую войну английский флот блокировал Балтику и лишь благодаря нововведению — морским минам он не прорвался к Петербургу. Но по факту, мы не могли построить флот равноценный английскому, а поэтому вбухивать огромные средства в постройку новых кораблей, чтобы в случае войны они простояли в порту, казалось неразумным. Гораздо дешевле и эффективнее разработать морские мины и торпеды, так сказать, наш асимметричный ответ, правда, не Чемберлену, но Пальмерстону*, но тем не менее. Торпедные катера не особенно эффективное оружие, но их боялись, и поэтому они сковывали операции противника.

В ближайшие десять лет приоритет давался строительству торгового флота. Так как такового у России практически не имелось, мы предоставили различные льготы и дешевые кредиты нескольким акционерным обществам, которые и занялись постройкой торговых кораблей, начиная от строительства эллингов и кончая спуском на воду готовых судов. Была создана государственная торговая компания по внешней торговле, которая своими ценам, иногда работая в убыток, привлекала российских и иностранных купцов. Зато за три года практически все иностранные конкуренты ушли из нашего рынка. Англичане, которым принадлежала львиная доля морских перевозок, и которые, наиболее пострадали от этого шага, кричали о свободе торговли, но дальше криков не пошли. А поэтому все больше кораблей под Андреевским флагом бороздили моря и все больше моряков приобретали драгоценный опыт. Ибо помимо Черного и Средиземного морей, корабли ходили и в Америку, и в Китай, и на острова Индийского океана.

Только на одном Черном море действовали три акционерных общества владевших сотней транспортов. Что не удивительно, потому как через Одессу, проходил основной поток экспортной пшеницы, а в будущем, вследствие индустриализации, к нему добавились металлы, уголь, керосин, станки, паровозы и прочее. Помимо товаров, пароходы перевозили пассажиров. Появились постоянные рейсы на Святую землю для паломников, в Салоники, Неаполь и Марсель для туристов и купцов. Одесса превратилась в крупный порт, а ее население за последующие десять лет выросло в два раза. Помимо Одессы, разрослись порты Таганрога и Новороссийска. Николаев превратился в основную базу судостроения на Черном море. Дошло до того, что даже османы заказывали у нас транспорты. Выходило дешевле, чем в Англии. На Балтийском море активность строительство судов велось менее масштабно, но и там действовали порядка сорока судов торговавших с Северной Европой и Америкой. Карл Николаевич Берд монополизировал перевозки между Петербургом и близлежащими портовыми городами: Кронштадтом, Ригой, Ревелем и Гельсингфорсом. Впрочем, получив на это монопольное право, он действительно построил двадцать пароходов, обеспечив каботажные перевозки на Балтике. Монополия была дана еще при брате моем Александре и я продлил ее до 1840 года.

Одним из главных плюсов развития торгового флота, стала более тесная связь с Русской Америкой и Тихоокеанским побережьем России. Частота рейсов возросла в насколько раз, так как по пути на Аляску или Петропавловск-Камчатский корабли заходили в Китай и Корею, что оказалось гораздо выгоднее, так как корабли продавали часть товара по пути и закупали провизию нужную в отдаленных форпостах империи. Заодно потихоньку перевозились переселенцы, что укрепляло русское присутствие и создавало предпосылки для дальнейшего освоения этих территорий. В Индию англичане нас не пускали, монополизировав торговлю со своими колониями. Вот такая свобода торговли по праву сильного.

Помимо морского, мы активно поддерживали развитие речного флота. Здесь, использование пароходов, при всем несовершенстве технологий, оказалось чрезвычайно выгодным, ибо они могли плыть против течения. Карл Николаевич Берд и здесь стал пионером, первым запустив первый пароход на Волге. Но его монополия не была продлена, и за последующие десять лет появилось более десятка обществ и товариществ, которые занимались речными перевозками. Их рост ограничивался скорее возможностью постройки пароходов, чем от отсутствия капитала или желания. И только после завершения строительства нескольких гигантских заводов, производивших стандартные паровые котлы, мы смогли решить проблему спроса. Таким образом, пароход очень быстро стал частью ландшафта Волги, Днепра, Дона и Оби.

Так как новых военных кораблей мы не строили, модернизация флота происходила за счет усиления существующих кораблей. Здесь, очень кстати, Карл Николаевич Берд изобрел гребной винт. Точнее проекты и даже существующие модели гребных винтов уже существовали, но Берд создал простой и рабочий прототип, такой, который без особых изменений использовался и в XXI веке. Гребной винт позволял строить военные и торговые суда с гораздо лучшей остойчивостью и более высокой скоростью. Котел располагался под палубой и служил вместо балласта, а винт, в отличие от колеса, не мешал размещению бортовой артиллерии. Увеличение мощности двигателей, позволяло строить более крупные суда и даже добавлять бронирование по бортам, что делало корабли практически неуязвимыми. Вдобавок, мы начали устанавливать орудия Пексана, или так называемые бомбические орудия, которые обладали гораздо лучшей точностью и пробивной силой за счет более прямой траектории полета ядра.

Все эти нововведения инициировал новый командующий Черноморским флотом — вице-адмирал Михаил Петрович Лазарев. Михаил Петрович слыл фигурой легендарной. Он имел за плечами опыт кругосветного плавания и участвовал в экспедиции Беллинсгаузена, открывшей Антарктиду. Это был Человек с большой буквы, пользовавшийся искренним уважением матросов и офицеров. При нем морские учения стали гораздо интенсивнее, в обстановке приближенной к боевой. Несмотря на значительное урезание бюджета, он сумел произвести модернизацию флота за счет перевооружения части кораблей на бомбические орудия и отличной выучкой команд.

Применение пароходов дало дополнительный импульс торговле, удешевив перевозку товаров, и наравне с железными дорогами скреплявшими империю в единое целое.

Глава 27.

Игорь Степанович Рогожин, инженер комиссии для строения Москвы ехал в пролетке, трясясь на выложенных булыжником мостовых. Молодой человек, с русой бородкой и серыми, немного прозрачными глазами, стал одним из так называемых 'новых русских'. Этим термином в империи недавно начали называть молодых людей, не дворянского происхождения, которые сделали карьеру при императоре Николае Павловиче. В этом отношении г-н Рогожин оказался типичным 'новым русским'. Коренной москвич, сын мелкого торговца скобяным товаром, он с детства увлекался устройством различных механизмов. К счастью Игоря Степановича, в семье он был младшим, третьим сыном. Поэтому как продолжатель отцовского дела он серьезно не рассматривался. В школе, куда отец отдал его, Игорь проявил недюжинные способности к математике. Когда в 1827 году в Москве открыли институт путей сообщения, юноша не сомневался, куда ему поступать, тем более, что обучение в новом институте было бесплатным. Отец тоже не противился, так как у сына появился реальный шанс выбиться в люди.

Чтобы подрабатывать, молодой человек устроился чертежником в комиссию для строения Москвы. Император объявил о переводе столицы в Москву, который планировалось осуществить к 1836 году, поэтому в Москве развернулось множество строек. Отдельно строился императорский городок в сорока километрах от Москвы, где разместятся сенат, все министерства, недавно созданный государственный банк и иные правительственные учреждения. По окончании учебы в 'путейке', как среди студентов назывался институт, юноша получил диплом инженера гражданского строительства и остался работать в комиссии для благоустройства Москвы. Благо Москва активно строилась, и инженеров не хватало.

Игорь Степанович работал под началом самого Карла Ивановича Оппермана, который руководил строительством Московской канализации. После эпидемии холеры, которая косой прошлась по Москве, был принят новый закон о градостроении, который предусматривал обязательное сооружение канализации в городах с населением более пятидесяти тысяч душ. Карл Иванович обучал инженерному делу самого императора и имел за своими плечами громадный инженерный опыт. В течении пятилетнего плана работ, планировалось расчистить старые тоннели и вырыть пятьсот километров новых. Десяток мощных насосных станций должен был справляться со всем этим огромным потоком нечистот. Вдобавок строился новый акведук для снабжения будущей столицы водой в достаточном количестве.

Так что молодой инженер сразу же буквально утонул в работе. Ведь одно дело учеба, а другое, воплотить свои знания на практике. Хотя, конечно, знания помогали. Благо в его отделе работали несколько опытных инженеров, включая двух приглашенных французов, а посему было у кого набираться опыта.

Сегодня Игорь Степанович ехал на Сретенскую часть, где полным ходом шло строительство подземных тоннелей и где надо требовалось рассчитывать угол и глубину прокладки труб.

— Здравствуйте Никодим Иванович, — поздоровался Игорь с начальником артели, — как у вас тут продвигается? Никодим Иванович оказался кряжистый мужик лет сорока, с обветренным, морщинистым лицом и выцветшими волосами. На этом грубоватом лице удивительно смотрелись голубые глаза, ярко выделявшиеся из-под кустистых бровей.

— Здравствуйте Игорь Степанович, — ответил ему артельщик, — справляемся помалеху. Вот как раз цемент и кирпичи начали подвозить, — сказал он, указывая на пыльную груду стройматериалов неподалеку. — Мы канал как раз уже вырыли, тяперича надобно стены кирпичом выложить. Вот вас и дожидаемся. Надобно ентот, как его, угол промерять.

— Вот этим я как раз и займусь, — улыбнулся молодой инженер. До обеда управлюсь. А потом обсудим следующую траншею для труб. Я как раз чертежи с собой привез.

— Лады, — степенно ответил Никодим Иванович. Отобедайте с нами, не побрезгуйте.

— Спасибо, — кивнул инженер, пренепременно.

Еще один суматошный день начался.

Глава 28.

Решение о переносе столицы в Москву не было спонтанным. Я имею в виду, что оно не было принято после череды неудавшихся мятежей. Я лишь ждал удобного случая, чтобы озвучить это неоднозначное решение. После раскрытия неудавшегося заговора в коем оказались замешены столь многие влиятельные особы, я сделал вид, что страшно обиделся, и по праву обиженного провел несколько непопулярных среди дворян решений. Одним из них стало решение о переносе столицы в Москву. Непопулярным среди высшей знати потому как Петербург по праву считался самым европейским городом империи, нашим окном в Европу и великим наследием Петра. В Петербурге у самых влиятельных семейств имелась дорогая недвижимость, там находились посольства, торговые представительства, крупнейшие банки и компании. Перенос столицы в Москву, ставил под угрозу доход и стоимость имущества очень многих влиятельных дворянских кланов. После неудавшегося заговора, когда множество влиятельных людей потеряли свое влияние, а остальные затаились, это мое решение не вызвало значительного ропота. Наоборот, многие с пониманием отнеслись к этому шагу. Мол, император опасается заговоров среди петербургских паркетных шаркунов, а в Москве ему будет более спокойно.

На самом же деле о переносе столицы я задумался еще до восшествия на престол. Петербург находился слишком близок к границе и был уязвим как с моря, так и с суши. Конечно, с моря Петербург прикрывал Кронштадт, а с суши необходимо миновать Ригу, но стратегически положение Москвы было менее уязвимым. Вдобавок новую элиту легче сформировать на новом месте. У меня даже промелькнула мысль о переносе столицы в Екатеринбург, ближе к географическому центру страны, дабы способствовать развитию Сибири и Дальнего Востока, но я отбросил эту идею. Уж слишком мало населения проживало на этих территориях, при практическом отсутствии необходимой инфраструктуры. То есть, никакой возможности эффективно управлять.

Правительственный комплекс был заложен в сорока километрах от Москвы и должен включал, помимо административных зданий, императорскую резиденцию, университет, особняки и доходные дома для служащих. Этакий небольшой городок на сорок тысяч жителей и с перспективой расширения до двухсот тысяч. Таким образом, я надеялся снизить нагрузку на инфраструктуру самой Москвы, которая в будущем приводила к огромным пробкам и загазованности. Я не был оригинален и следовал примеру таких столиц как Оттава, Канберра и Бразилия, построенных именно для того, чтобы исполнять административные функции. С другой стороны близость к Москве позволяла сэкономить время и деньги, так как строительство велось не на голом месте, а недалеко от второго по величине города империи. Поначалу на строительство мы выделили двадцать миллионов рублей рассчитанных на четыре года. Но эпидемия холеры показала острую необходимость в канализации и чистой питьевой воде. В итоге еще десять миллионов рублей были потрачены на инфраструктуру.

Еще во времена Александра, после пожара 1812 года появилась комиссия для строения Москвы, куда входило множество ведущих архитекторов и инженеров. За десять лет восстановленный город стал еще краше. Появились несколько широких проспектов, множество административных зданий, театры и больницы. Но, как и у всех старых городов, у Москвы имелся один серьезный недостаток — она была построена радиально. То есть улицы сходились лучами к площадям, что в будущем приводило к транспортным заторам. Дабы облегчить будущее движение по городу, мы решили проложить четыре широких сквозных проспекта, для чего пришлось сносить или подвинуть множество старых зданий. Это было не простое решение, но иного выбора для решения не столь далеких проблем не имелось.

Москва стала этакой испытательной площадкой, где кристаллизовались новые принципы градостроения. Весь этот опыт использовался при принятии новых правил градостроения, обязательных для городов имеющих более пятидесяти тысяч жителей, а так же к будущим, новым городам. Эти принципы включали в себя прямоугольное расположение улиц, прокладку широких проспектов через каждый квартал, разбивку парков, наличие канализации и системы для подачи воды. В этом начинании мы оказались впереди Европы всей. С одной стороны это затея оказалась недешевой, но с другой стороны, строительство инфраструктуры есть проект долгосрочный, а стоимость проекта, разбитая на несколько лет, уже не казалось непосильной. Вдобавок эти проекты привели к расширению многих отраслей. Так, помимо сталелитейной промышленности, которой патронировало государство, в одной лишь Москве возникло более десятка крупных кирпичных и цементных заводов. Расширились артели по производству строительных инструментов, извоза и парусины для палаток. На московских стройках работало более двадцати тысяч человек, что давало работу втрое большему количеству людей, так как рабочих нужно требовалось кормить, одевать и развлекать. Такой проект, запущенный государством, давал импульс частной инициативе, ибо на государственных подрядах можно было заработать неплохие деньги. Я прекрасно знал, что часть из выделенных средств разворовываются, несмотря на контроль. Но главное, чего я требовал, это качества работы и выполнения заказа. А это оказалось гораздо легче проконтролировать.

Кульминацией этого строительства должно было стать завершение строительства первой в России железной дороги Петербург-Москва. Строительство началось еще в 1827 году, но продвигалось довольно медленно. Лишь с приобретением опыта и решением некоторых инженерных проблем, связанных со строительством мостов и укрепления грунта, дело начало налаживаться. Прокладкой дороги руководил молодой инженер, Николай Осипович Крафт, который провел полгода в Англии, изучая опыт островитян, недавно окончивших строительство первой в мире железной дороги. По плану, первый паровоз должен был пройти по маршруту в 1835 году, но я сомневался, что мы уложимся в этот срок. Расстояния у нас не европейские, а строить железные дороги мы начали одними из первых в Европе. Ну да ничего, приобретенный опыт дорого стоит.

Глава 29.

Громада корпуса поражала воображение. А весь комплекс включал аж пять таких корпусов! Над корпусом исполинами высились трубы, как колокольни гигантского собора. 'Прямо храм металлу', подумал осматривающий это великолепие Семен Иванович Бадаев. На площади перед заводом еще громоздились стройматериалы и в воздухе висела пыль, колеблемая ленивым июльским ветерком. Для Семена Ивановича это стал знаменательный день, ибо сегодня запускали первую домну. А через год, когда, даст бог, достроят еще две, Криворожский металлургический завод должен заработает во всю силу.

И пусть за плечами Семена Ивановича были двадцать лет опыта на Камско-Воткинском заводе, сегодня он волновался как школьник перед экзаменом, ибо домны такого размера и таких возможностей не имелось во всей России. Да что там в России, во всей Европе, небось, не было.

— Доброе утро Семен Иванович, — Бадаев обернулся. К нему подошел начальник всего Криворожского металлургического комплекса Николай Семенович Мордвинов, — ну, как настроение?

— Спасибо Николай Семенович, все готово, только вас дожидаемся, — ответил металлург.

— Ну, тогда пойдемте, Николай Семенович, — Мордвинов жестом пригласил инженера следовать за собой. — Великий сегодня день, Николай Семенович, — продолжил разговор Мордвинов по дороге в цех. Ежели у нас плавка получиться, всем премию выпишу. Ведь мы железом всю Россию обеспечим, да и в Европу продавать сможем. Сам государь обещал приехать через месяц. Они прошли в плавильный цех, где на торжественный запуск домны собрались более сотни человек. Батюшка местной приходской церкви, отец Варфоломей, освятил цех и размашисто перекрестил всех присутствующих. Затем наступила очередь начальства.

— Господа, сказал Мордвинов, — четыре года мы шли к этой минуте, но вот настал момент, который мы все с нетерпением ждали. Да послужит ваш труд славе и благосостоянию отечества нашего. Ну, с богом, — махнул рукой он, и Бадаев, как начальник завода потянул за рычаг. Пару секунд ничего не происходило, а потом раздался скрежет механизмов. Завод начал свою жизнь.

А через месяц, когда пожаловал государь, уже вовсю работал прокатный стан для производства чугунных рельсов. Помимо сталелитейного и прокатного заводов, были построены коксовальный цех, паровозостроительный и вагоностроительный заводы и строились еще два: арматурных изделий и станкостроительный. Станки, выписанные из Англии, еще не установили, но Мордвинов обещал, что через год все цеха заработают и будут запущенны еще две домны. Первые рельсы, которые вышли из прокатного цеха, использовали для прокладки внутризаводской железной дороги, чтобы подвозить уголь прямо к коксовальному цеху, а потом к домнам. Для них Мироном Ефимовичем Черепановым был построен первый в России паровоз, правда довольно маломощный, но Мирон Ефимович уже вовсю работал над следующей, более мощной моделью, которой предстояло стать первым русским паровозом для междугородних перевозок пассажиров и грузов. Недаром Мирон Ефимович провел год в Англии, изучая первые построенные английские паровозы, включая знаменитую 'Ракету'*. Теперь, на основе английского и собственного опыта, предстояло построить первую русскую модель. Задача осложнялась тем, что паровоз создавался не единичным экземпляром. Наоборот, император потребовал создания, как он выразился, 'серийного паровоза', который будет производиться не только на Криворожском заводе, но и в других частях империи. Над этим работал отец Мирона — Ефим Алексеевич Черепанов, который имел большой опыт производства паровых котлов. Император, осматривая первый русский паровоз, остался доволен и выдал отцу и сыну по тысяче рублей премии.

Николай Семенович Мордвинов за свой, как сказал император, 'эпический подвиг' получил титул графа. Титул этот давался лишь за очень исключительные заслуги, и по почету мог равняться получению ордена Андрея Первозванного. Николай Семенович получил этот титул на свой восьмидесятилетний юбилей. Учитывая, что в среднем жители империи едва доживали до сорока, а граф Мордвинов в свои семьдесят пять отправился руководить постройкой гигантского комплекса в неустроенной Новороссии, это действительно был подвиг. Правда император обещал найти ему замену через года два, когда все чеха и домны будут запущенны и комплекс заработает на полную мощность. Пока же Николай Семенович оказался незаменим, ибо сочетал в себе большой управленческий опыт с глубоким знанием экономики и логистики. А таких людей в империи имелось немного и все, и так, были при деле.

Новоявленный граф Мордвинов хоть и ворчал, но остался доволен, ибо лучше заниматься любимым делом и быть востребованным, чем сидеть и рыбачить в своем имении. А мемуары, даст бог, он еще успеет дописать.

Глава 30.

Одной из главных целей начатых реформ, стало преодоление технической отсталости России. В Англии, Франции и США уже отгремела промышленная революция, что значительно усиливало их экономическую и военную мощь. Отставание России не являлось фатальным, каким оно стало в реальной истории через тридцать лет, и я надеялся, что ускорение индустриального развития позволит его ликвидировать в течение двух десятков лет. Я не планировал что-нибудь грандиозное, вроде пятилетних планов, чтобы догнать и перегнать, потому как не видел в этом необходимости. Но по типу пятилетних планов я планировал инвестиции в промышленность, дабы дать первый толчок индустриальному развитию. Деньги, сэкономленные на военном бюджете, стали основой этих инвестиций. Вдобавок мы выпустили долгосрочные облигации. Таким образом, часть состоятельных граждан становилась спонсорами промышленного развития. Запущенные проекты должны были подстегнуть экономический рост, чтобы будущие выплаты по облигациям не легли тяжким бременем на казну.

В 1827 году мы впервые приняли официальный бюджет. До этого бюджет являлся государственной тайной и был подконтролен нескольким ведомствам. А посему существовала большая неразбериха, что только усугубляло казнокрадство. Ибо некоторые расходы дублировались, а некоторые попросту не контролировались. Дабы это изменить, на мы утвердили законодательном уровне, что бюджет должен был быть опубликован, чтобы все могли знать, куда и на что расходуются средства. Этот шаг значительно упорядочил расходы и облегчил контроль. Также был учрежден имперский банк, то есть госбанк, который сосредотачивал под своим крылом эмиссию денег и чеканку монеты и, вдобавок, помогал финансировать государственные проекты посредством займов и эмиссии ценных бумаг.

Итого, в первые годы, на индустриализацию ежегодно выделялись двадцать миллионов рублей. Учитывая, что средняя стоимость проекта составляла порядка десяти миллионов рублей, а его реализация занимала около пяти лет, общий объем государственных инвестиций составлял сто миллионов рублей. То есть, мы могли реализовать десяток действительно крупных индустриальных проектов или десятка три более скромных.

Были заложены Криворожский, Екатеринославский и Магнитогорский металлургические комбинаты. Все они строились по примерно одинаковым проектам и по окончании строительства каждый выдавал по сто тысяч тонн стали и до миллиона тонн чугуна в год, что выводило Россию в лидеры этой отрасли. Но главным стало не лидерство, а то, что производство таких масштабов обещало понизить себестоимость металла процентов на двадцать, за счет механизации. А это, в свою очередь, означало, что будущие железные дороги будут строиться из отечественных материалов, то есть на порядок дешевле, чем закупать заграницей. Каждый комбинат строился как производственный цикл. Так что произведенный чугун шел на рельсы, а сталь на более высококачественную продукцию: паровозы, вагоны, паровые котлы и арматуру. Увы, Генри Бессемер еще не изобрел конвертер, и производство стали было довольно дорого. Так что большинство выпускаемого металла составлял чугун. Хотя размер и оснащенность комбинатов позволяли несколько удешевить производство стали.

Помимо металлургических комбинатов мы заложили пять заводов для производства паровых котлов и паровых двигателей. Для этого были приглашены три десятка специалистов из Англии, Швеции и Франции. Екатеринбургский завод возглавил Залесов Поликарп Михайлович — талантливый механик и изобретатель. Он и спроектировал завод, который возглавил. А главное при заводе появилось бюро для улучшения работы паровых машин, которое занималось улучшением производительности и надежности паровых двигателей. Освобождение крестьян и крупные государственные проекты создали предпосылки для индустриального роста. А растущая индустрия нуждалась в силе пара. Строящиеся заводы обеспечивали потребность империи в паровых двигателях и после их запуска, надобность в импорте турбин и котлов отпадала. Более того, стоимость отечественной продукции оказалась на порядок дешевле, что в будущем, когда местный рынок насытиться, позволяло экспортировать эту продукцию за границу.

Несмотря на все расчеты, денег на остальные проекты не осталось. Ибо переселение крестьян, предоставление им ссуд на обустройство и строительство железной дороги между Петербургом и Москвой поглотило остаток сэкономленных денег. Поэтому вся надежда оставалась на частную инициативу и инвестиции. Дабы поддержать отечественных промышленников, были введены высокие пошлины на большинство зарубежных товаров. Освобождение от пошлин давалось в очень редких случаях, когда подобный товар не производился в империи и мог содействовать производству, как, например, точные станки из Англии, или хлопок из США. Хотя насчет хлопка имелись планы по его разведению в туркменских степях и в сопредельных среднеазиатских землях. Но, всему свое время, хотя экспедиция в Хиву уже готовилась.

Расселение порядка двадцати миллионов крестьян в течение двадцати лет требовало огромных средств. Они выдавались в виде ссуд, но возврат по ним был делом отдаленного будущего. Благо появились предприимчивые люди, оценившие потенциал. Так, вчерашние крестьяне или жители местечек стали крупными финансовыми воротилами. Многие банки и акционерные общества довольно скоро прогорели, но в итоге естественного отбора в виде слияний и поглощений, в империи образовались полсотни довольно крупных банков и десяток действительно крупных. Все это напоминало мне российские реалии девяностых годов XX века, впрочем, жажда наживы это одна из вечных человеческих ценностей, или пороков, кому как нравиться.

Как я уже упоминал, другой статьей расходов, поглощавшей огромные средства, оказалось строительство железой дороги. Именно дороги, а не дорог. Дело это было новое не только для России, но и для Европы. А так как длина дороги между Петербургом и Москвой составляла более шестисот километров, ничего подобного в это время не строилось. Для сравнения, железные дороги в Англии, Франции и США строились на отрезках в пятьдесят-сто километров. Поэтому, хотя строительство железки началось в 1827 году, оно продолжалось восемь лет. Благо рабочих рук хватало, ибо большая масса вчерашних крестьян поддалась в города на заработки. Первый поезд прошел от Москвы до Твери в 1831 году. За это время появился первый опыт строительства и эксплуатации железной дороги. Так же появились люди, которые оценили потенциал железных дорог и были готовы вложить в это дело деньги. Поэтому, потихоньку, стали возникать акционерные общества, которые ходатайствовали о концессиях и сулили большие взятки чиновникам. Впрочем, учитывая новизну дела, их оказалось не много и эти прошения, помимо министерства путей сообщения, рассматривались мной, Мельниковым Павлом Петровичем — министром путей сообщения и господином Бенкендорфом. Так как денег на строительство обширной сети железных дорог у государства на данный момент не имелось, мы разрешили концессии на строительство нескольким свежеиспеченным товариществам. Законодательно концессия давалась на тридцать лет максимум, после чего построенная дорога переходила в собственность государства. Вдобавок, закупка рельс осуществлялась с государственных заводов, что давало дополнительные деньги в казну. Естественно, частные товарищества хотели снять сливки и как можно быстрее окупить свои вложения. Поэтому их проекты были, в основном, между густонаселенными городами и на относительно небольшие расстояния. Нам это тоже подходило, так как мы, таким образом, могли сконцентрировать средства на строительстве стратегически важных железных дорог, таких как Москва-Киев-Одесса и Петербург-Рига и Москва-Екатеринодар-Тбилиси. В дальнейшем мы планировали начать строительство линии Москва-Екатеринбург, то есть начать прокладывать Транссиб. Население империи быстро росло и заселение Сибири и Дальнего Востока являлось одним из долгосрочных приоритетов. Пока же усилиями частных товариществ началось строительство веток Москва-Смоленск, Москва-Тула, Петербург-Выборг и Царицынская, между Волгой и Доном. Надо сказать, что за стандарт была принята ширина колеи в 1435мм, та, что в будущем станет стандартом в Европе, Северной Америке и Китае. Общепризнанного стандарта пока не существовало, но именно эта ширина колеи использовалась в Англии при строительстве ветки Ливерпуль-Манчестер. Я же знал, что именно эта ширина станет стандартом и настоял, чтобы она была перенята и у нас. В будущем это облегчит железнодорожные перевозки между Европой и Россией.

Параллельно с линиями железных дорог, мы начали протягивать телеграфные линии. Павел Львович Шиллинг, продемонстрировавший первый в мире электромагнитный телеграф в 1832 году, даже не ожидал такой заинтересованности в своем детище. Я же, не только выделил деньги на постройку первой сотни аппаратов, но и настоял, чтобы телеграф был запатентован не только в империи, но и в Европе и в США. Созданная в 1833 году Российская Электротехническая Компания, начала производство первых телеграфных аппаратов и их маркетинг в Европе и за Атлантикой. Правда, вскоре появились подобные аппараты, как знаменитый телеграф Морзе, но, так как мы стали первыми и первыми приобрели опыт прокладки телеграфных линий, около четверти европейского рынка осталось за нами. Я же гордился тем, что это была первая отечественная 'высокотехнологичная' продукция, ушедшая на экспорт.

В 1835 году мы построили первый в мире завод по переработке нефти. Получавшийся керосин, названный 'Русский фотоген', быстро завоевал популярность в империи и за рубежом, как дешевый и надежный способ освещения и нагрева. Николай Иванович Воскобойников, молодой инженер, выпускник Петербургского Горного Института, предложивший построить этот завод, возглавил свое детище, которое практически через год окупило вложенные в него деньги. Параллельно керосину появились и керосиновые лампы, сразу завоевавший огромную популярность благодаря простоте и дешевизне. Добычу и производство нефти я хотел оставить за государством, а для этого мы учредили компанию 'Российский фотоген', которая занималась разведкой, добычей и переработкой нефти. Забегая вперед, скажу, что к 1840 году компания давала чистую прибыль в десять миллионов рублей в год, и это было только начало.

Глава 31.

Свет, сквозь зашторенные окна, тусклой дорожкой освещал довольно обширный кабинет, обклеенный зелеными обоями. На кровати у стены, лежал накрытый одеялом поэт. Лицо его было изжелта белым, он умирал. Доктор Арендт, до этого хлопотавший у ложа умирающего поэта, увидев, что Александр Сергеевич крайне слаб, оставил свои потуги, поняв, что помочь уже ничем нельзя.

Владимир Иванович Даль, сидевший в углу, в глубоком кресле, вопросительно взглянул на Николая Федоровича. Тот отрицательно покачал головой, и жестом попросил выйти за ним. Прикрыв дверь, Владимир Иванович спросил:

— Неужели нет надежды?

— Увы, — ответил Николай Федорович, воспалительный процесс необратим. Вдобавок больной очень ослаб. Думаю, ему осталось не более суток. Владимир Иванович кивнул, — мол, понимаю. Сам в прошлом врач, он не испытывал особых надежд на выздоровление поэта.

— Какая случайность, — прошептал он, и зачем он решил ехать в феврале. Зачем ему было спешить?

Говоря это, господин Даль имел в виду поездку Александра Сергеевича в Сергиев Посад, где уже года три как обосновалась культурная богема империи. Еще до официального перевода столицы в Москву, многие художники, писатели и поэты облюбовали провинциальный городишко. Цены там оказались на порядок ниже столичных, места живописные и вдобавок всегда можно было пообщаться с людьми искусства. Там же выходили несколько журналов и альманахов, в том числе и журнал 'Современник' основанный Пушкиным в 1835 году. Именно по делам журнала, дабы обсудить и скорректировать следующий номер, поэт, на зиму переехавший в Москву, решил ехать в Сергиев Посад. Несмотря на малое расстояние, выезжать во время вьюги было легкомысленно. По дороге назад, карету в которой ехал Александр Сергеевич, перевернуло и поэта вышвырнуло в сугроб, где он и пролежал три часа, придавленный багажом, пока не подоспела помощь. Слегши с пневмонией, и ослабленный общим переохлаждением организма, поэт угасал. Даже лучшие врачи империи оказались тут бессильны.

— Владимир Иванович, — негромко позвала Наталья Николаевна, высунув голову из-за двери, — он вас зовет. Владимир Иванович вошел в полумрак кабинета, прикрыв за собой дверь.

— Даль, — позвал поэт, — что говорит Арендт? Владимир Иванович посмотрел в запавшие глаза Александра Сергеевича и, проглотив комок, сказал:

— Он дает тебе от силы сутки. Ничего нельзя сделать. Пушкин секунду промолчал, а потом, сняв с пальца свой перстень-талисман, протянул его Далю.

— Даль, возьми на память. Владимир Иванович покачал головой, но Пушкин, усмехнувшись, повторил:

— Мне уже не понадобиться.

Глава 32.

В комнате дежурного застучал телеграф. Приняв послание, дежурный, лейтенант Нечаев поспешно отнес депешу флигель-адъютанту его величества, капитану Бахметьеву. А спешить было зачем, ибо в Петербурге, в обновляемом Зимнем дворце случился пожар.

Через два часа личный императорский поезд, с небольшой охраной потихоньку набирая скорость и шипя паром, отошел от подмосковного перрона в город Петра. А уже следующим вечером император после осмотра все еще дымящегося дворца сидел в своем кабинете в Аничковом дворце, где кроме него присутствовали генерал-губернатор Петр Кириллович Эссен, Карл Иванович Опперман, приехавший с императором из Москвы и Стасов Василий Петрович, главный архитектор возводимого 'Нового Эрмитажа'.

— Господа, — продолжал разговор император, — насколько я понимаю, выгорел весь второй этаж левого крыла. Как обстоит дело с остальными помещениями?

— Ваше величество, — ответил Василий Петрович, — кроме второго этажа, пострадал и третий этаж, там, где еще не установили огнеупорное перекрытие. Благо пожар потушили за четырнадцать часов и помещения третьего этажа в основном только намокли. Думаю, после того как они просохнут, надобно будет поменять полы и обновить обивку в нескольких залах. Правое крыло и центральные залы не пострадали, также как и первый этаж левого крыла.

— Хорошо хоть картины убрали, — усмехнулся Николай, — некоторые еще сам Петр покупал.

— Список сгоревших произведений искусства только составляется. Благо из-за ремонта большинство интерьера перенесли в подвалы и в Михайловский замок, — осторожно сказал Петр Кириллович, — но некая часть осталась. — Император нахмурился:

— Постарайтесь закончить завтра. Надеюсь, что самые ценные экспонаты не пострадали?

— Нет, — ответил Петр Кириллович. Самые ценные коллекции мы поместили в подвалы Зимнего дворца еще в начале ремонтных работ. Я лично проверил, что они на месте и в сохранности. Благо в подвалы можно попасть с правого крыла, и они не задымлены.

— И все же, на всякий случай проследите, чтобы эти коллекции итальянцев и фламандцев были перевезены ко мне во дворец, — распорядился император. — Я завтра уезжаю в Москву, а посему можете временно разместить их в жилых комнатах. — Граф Эссен кивнул, мол, сделаем.

— Василий Петрович, — обратился Николай к архитектору, — много ли народу пострадало?

— Два человека погибли при тушении пожара, из пожарной команды. Да еще двадцать три человека получили ожоги. Вдобавок несколько дюжин рабочих дыму наглотались. Благо день был выходной, и большинство рабочих разошлись по домам.

— Да, можно сказать, повезло, — заметил император. — И сколько времени возьмет восстановление ущерба?

— Около полугода, — подумав, ответил архитектор. Мы планировали закончить реставрацию и открыть музей через год, теперь придется отложить открытие еще на полгода. Хорошо, что восстановление второго этажа не потребует много средств, ибо часть залов и так должны были быть переделаны. И необходимые материалы для этого уже заготовлены.

— И все же пришлите мне смету, — попросил Николай, — прикиньте, что можно использовать из других проектов. Карл Иванович постарается вам помочь. Ежели понадобиться, часть материалов мы пришлем из Москвы. Ну и раз я уже приехал, — улыбнулся император, — покажите мне завтра 'Новый Эрмитаж'.

— С удовольствием, — улыбнулся архитектор. — Думаю интерьер вам понравиться.

— Вот и посмотрим, — ответил Николай. А пока покажите мне план перестройки Михайловского замка. Василий Петрович положил на стол и открыл большую картонную папку с рисунками и присутствующие склонились над планами дворца, которому в скором будущем предстояло стать первым зданием Русского музея.

Глава 33.

1837 год принес мне осознание того, что колеса истории порой невозможно вытащить из наезженной колеи. И бог его знает, кто делает историю, личность или массы, но по факту могу сказать, что даже заранее устранив ключевую личность, порой невозможно изменить результат. Просто на ее место придет кто-нибудь другой и все поедет по наезженному. Тоже самое и с энергией масс — практически невозможно ее перенаправить и изменить историю. Обычно громким историческим событиям, таким как войны и революции предшествует этакий 'накопительный' период, когда в обществе или между странами множится противоречия. И чем дольше этот период, тем тяжелее что-нибудь потом предпринять. Потому я и старался провести преобразования задолго до того, как станет поздно. Ибо в реальной истории освобождение крестьян в 1861 году и Столыпинская реформа, начатая в 1906 году, произошли чересчур поздно. В итоге недовольство вылилось в революцию. Я надеялся, что начав реформы на тридцать лет раньше, я сумею сократить 'накопительный' период и снизить напряжение в обществе. Увы, 1837 год внес свои коррективы в мой оптимизм. И хотя происшедшие события были скорее локальными, меня эти совпадения просто шокировали.

Первым звоночком стала смерть Александра Сергеевича Пушкина. Судьба поэта немного отличалась от того что я знал по книжкам. Я не покровительствовал ему, как мой реципиент, но зато Александр Сергеевич не страдал так от цензуры. После перевода столицы в Москву, поэт переехал из Петербурга в Сергиев Посад, который облюбовали многие люди творчества, а на зиму переезжал в Москву, где снимал квартиру в доходном доме.

Помня, что Пушкина убили на дуэли в тридцать семь лет и зная его год рождения, было легко вычислить, что его убили в 1837 году. И хотя кодексом Сперанского дуэли оказались под запретом и были приравнены к преднамеренному убийству, дворяне нет, нет, а стрелялись. После упразднения сословий дуэль стала этаким отличием для дворян. В некотором роде как сепуку для самураев. И даже несмотря на то, что за это светила казнь или пожизненное, этот вид фронды давал о себе знать.

Просьба господина Дантеса о зачислении на русскую службу была отклонена. Балов при дворе мы с Шарлоттой давали на порядок меньше, да и поэт с женой большую часть года проводили в Подмосковье. Поэтому, я считал, что жизни Александра Сергеевича ничего не угрожает, и был страшно доволен, что все так 'элегантно' получилось. Но оказалось, что у судьбы свои законы. Поехав, несмотря на непогоду, по делам издательства в Сергиев Посад, Александр Сергеевич подхватил пневмонию и при отсутствии антибиотиков, через неделю умер. И мое послезнание оказалось бессильно. Тридцать семь лет оказались для него роковой чертой, за которую он не смог переступить.

Второй звоночек прозвучал в ноябре 1837 года. О пожаре в Зимнем дворце, после которого весь дворец выгорел, я читал и даже помнил год, когда это случилось. Потому как столица была перенесена в Москву, надобности во дворце, как в императорской резиденции не было. Да и до этого в Зимнем я не жил, останавливаясь в Аничковом дворце. Зимний дворец и Малый Эрмитаж стали основой громадного музейного комплекса, включающего в себя и строящийся Новый Эрмитаж, в котором планировалось разместить новые коллекции, за которыми охотились мои эмиссары по всей Европе. Музей должен был стать публичным, открытым для всех.

Реконструкция Зимнего дворца началась в 1835 году и включала переделку всех перекрытий специальными металлическими конструкциями и огнеупорными материалами. А посему я был уверен, что в этой реальности пожара не случиться. Но и здесь, как оказалось, я ошибался. Рабочие, дабы просушить залы в которых шел ремонт, зажигали жаровни. Вот от одной из них и случился пожар. Произошло ли это из-за разгильдяйства или просто судьба, но в результате выгорел весь второй этаж левого крыла. Благодаря огнеупорным переборкам пожар не распространился далее и был довольно быстро потушен. Тем не менее, сгорели интерьеры таких гениев как Растрелли и Кваренги, что стало тяжелой утратой.

И хотя оба вышеперечисленных события не были событиями глобального масштаба, сам факт того, что они случились и когда они случились, наводил на мысль о том, что и другие мои усилия тоже могут быть тщетны и я попросту неправильно оцениваю ситуацию. Но процессы были запущенны и только будущее могло показать, смог ли я хоть немного повлиять на тектонические процессы истории. Но вот знал ли я это будущее?

Глава 34.

Василий Петрович Копейников отхлебнул чаю из блюдца и вздохнул. Дело, которое ему предложили, казалось рискованным, но в случае успеха сулило солидную прибыль и достаток, которого он не видел уже много лет. Но ежели дело не выгорит, то вместо обеспеченной старости, Василию Петровичу светила необеспеченная бедность. Вот и раздумывал Василь Петрович, вложить ли последние десять тыщ рублев или же потихонечку их проедать, что он и делал в последние семь лет.

До крестьянской реформы Василий Петрович являлся мелким помещиком и имел два десятка душ в своем имении под Полтавой. Имение это принадлежало роду Копейниковых уже более сотни лет. Все благодаря прапрадеду, который, будь благословенна его память, сумел отличиться еще при Петре Михайловиче, за что и был пожалован небольшим поместьем. С тех пор не многое менялось в жизни рода. Хозяева они оказались рачительные и имение свое держали крепко, что позволило скопить небольшой капитал, который и унаследовал Василий Петрович, как единственный сын. Но тут грянула Крестьянская реформа и в одночасье Копейников лишился половины земли, оставшись лишь с усадьбой и урезанным участком в пятьдесят гектаров. И хотя, как и многие соседи, он возмущался новым порядком, отнявшим у него источник существования, сделать что-либо было не в его силах. Ибо попробуй он сопротивляться, его бы живо прижали к ногтю вчерашние крепостные, как случилось с некоторыми соседскими помещиками. Поэтому Василь Петрович был рад хотя бы тому, что его усадьбу не подпалили, и жизнь ему не портили окрестные крестьяне. Ибо почувствовав свою силу, они не редко вымещали свою злобу на вчерашних хозяевах.

Три года Копейников жил в усадьбе, не решаясь ее покинуть, но сыновья росли, а дочь стала на выданье, и поэтому пришло время что-то решать. Оставаться далее в усадьбе, со оскудевающим источником дохода и среди озлобленных крестьян стало невозможно. Поэтому он продал свою усадьбу, хотя и за полцены и переехал жить в Полтаву, где купил небольшой домик. Вскорости он устроился писарем в местную управу, но на зарплату писаря тяжело поднять четверых детей, а скопленные поколениями Копейниковых деньги потихоньку таяли. Но вчера, после посещения Артема Ивановича, у Копейникова появилась надежда поправить свое положение.

Артем Иванович Захаренко был соседом Копейникова в прошлой жизни. И как Василий Петрович он продал свое поместье и переехал жить в город. Таких как они, вчерашних помещиков оказалось много в Полтаве. Кто сам продал свое родовое гнездо, а у кого поместье подпалили вчерашние крепостные. Большинство устроилось чиновниками или открыло небольшие лавки. Каждый выживал как мог.

Артем Иванович, в отличие от многих, времени зря не терял. Два года он провел в Европе и не зря насмотрелся, как там как люди живут.

Оказывается во Франции и Пруссии научились производить сахар из свеклы. А император еще пять лет назад учредил субсидии и освобождение от налогов тем, кто займется производством сахара из свеклы в империи. Дабы свое производство заиметь и не зависеть от иностранных купцов да и цену на сахар снизить. Так как цена сахара была высока, Артем Иванович утверждал, что дело это очень выгодное и окупиться за года три-четыре. Вот он и предложил Василию Петровичу, как старому знакомому, которому он доверяет, войти в пай. Оно конечно дело новое и рискованное, но зато и прибыль сулит очень значительную. Причем Захаренко был не один. В пай уже вошли Никитин Акинфий Федорович и Чигирин Михаил Павлович, тоже бывшие соседи помещики, которые осели неподалеку в Полтаве. Деньги для закупки земли и для постройки завода требовались большие, но иначе не имело смысла и начинать. А одному поднять такое предприятие бывшему помещику оказалось не под силу. Вот и обратился Артем Иванович к бывшим соседям.

'А ведь ежели не рискнуть, то все равно эти деньги проедим' — подумал Копейников. 'Пойду завтра к Артем Ивановичу, и обрадую его'.

Василий Петрович был не один. Таких как он за последние десять лет появились тысячи, и этот процесс лишь набирал силу.

Глава 35.

Вереница фургонов и телег, трясясь и подпрыгивая на ухабах, неспешно пылила по тракту. Идя рядом со своим фургоном, Степан Игнатьевич Афанасьев немного щурил глаза из-за пыли, поднятой ехавшими впереди соседями, отчего его и так обветренное лицо покрывалось сеткой мелких морщинок, которые сходились к блекловатым голубым глазам. Лошадьми же правил старший сын Иван, которому недавно исполнилось двенадцать лет, и который был горд оказанным доверием. И хотя они тряслись по тракту уже как месяц и Иван успел попривыкнуть, все равно каждый раз, когда отец давал ему править фургоном, он чувствовал себя совсем взрослым. Семья Афанасьевых, размещенная в фургоне, насчитывала шесть душ. Помимо Степана и его старшего сына в фургоне ехали Елена, жена Степана, и трое младших: два дочки и совсем маленький, двухлетний Николай. Бог дал Афанасьевым еще двоих, но один из них умер во младенчестве, а другая, пяти лет от роду, угасла в три дня от холеры.

Афанасьевы оказались одними из последних подлежащих отселению. После освобождения крестьян и передела земли между ними, около трети из их общины в Нижегородской губернии должны были ее покинуть, ибо на них попросту не хватало земли. Часть из крестьян подалась в город на заработки, но большинство не захотело менять привычный уклад. Да и земли переселенцам обещали дать не пять-семь десятин, то есть гектаров по-нынешнему, а все десять-пятнадцать. То есть в два раза больше.

И хотя поначалу ехать совсем не хотелось, после реформы в общине случился раскол. Ибо каждый хотел остаться, да и после, когда решили, кто отселяется, никак не могли решить, кто будет первым. Вдобавок, община как таковая исчезла, потому как любой мог ее покинуть. И многие это сделали, дабы вести хозяйство по своему, на только своей землице. Поэтому Степан даже обрадовался, когда, наконец, очередь дошла и до них, ибо в родном селе им стало совсем не уютно.

Земля их располагалась в новосозданной Омской губернии. И хотя путь до нее предстоял не близкий, зато они получили целых пятнадцать гектаров. Вдобавок на семью Афанасьевым выделили сто рублей подъемных, которые выдавались в виде ссуды, сроком на двадцать лет. Немного конечно, но и таких денег Степан никогда за глаза не видел. Так что для вчерашнего крепостного, это оказались огромные деньги.

В путь тронулись по весне, как только сошла вода и немного подсохла земля. До Казани, где находился перевалочный пункт, они добрались на собственной телеге, запряженной одной савраской. В телеге вся семья и ее нехитрый скарб не умещались, поэтому Степан с Иваном попеременно шли пешком. Впрочем и у других переселенцев положение было не лучше. Поэтому, когда дошли, обувь уже давно была перевязана веревками, дабы совсем не развалилась.

Возле Казани раскинулись несколько огромных лагерей, где переселенцев формировали в караваны в соответствии с местом назначения. Так из дюжины семей покинувших родное Устиново, только Степан да его сосед отправились с одним караваном. Остальные переселялись в другие места: кто за Урал, а кто и в южные степи. На семью выдали по фургону, в котором им и предстояло ехать до самого Омска. В перевалочном лагере они пробыли неделю, ожидая пока сформируется караван. Недалеко от Казани начинался тракт, который вел через Уфу и Челябинск в Омск и следовал далее до Красноярска. Вначале тракт представлял собой проторенную повозками тропу, но пять лет назад, когда программа переселения набрала темп, его начали расширять и посыпать поверхность утрамбованным гравием. Делалось это лишь местами, вблизи населенных пунктов, но потихоньку тракт продолжал расширяться. Вдоль тракта, вблизи почтовых станций, выросли небольшие поселки с постоялыми дворами, рынками и скотобойнями. А небольшие городки, типа Уфы, Челябинска и Оренбурга, выросли как на дрожжах, став перевалочными пунктами для переселенцев.

Для шести душ фургон оказался довольно тесным, зато в нем не так сильно трясло. По вечерам фургоны съезжали с дороги и образовывали круг, посреди которого ставили палатки и разводили костры. Обычно несколько семей ужинали в складчину, вместе усаживаясь у костра. А на следующий день все начиналось сызнова: дорога, скрип колес, да заунывное пение — крик русской души. На расстоянии двух недель пути находились перевалочные лагеря, где переселенцы проводили пару дней, отдыхая и отмываясь.

К сентябрю, как раз до начала морозов, они, наконец, достигли Омска, где остались перезимовать. На зиму население города вырастало вдвое за счет поселенцев. Размещали их в бараках на окраине города. Условия в бараках были тяжелые. Две печурки с трудом обогревали помещение, а большая скученность зачастую приводила к болезням и ссорам. Благо при бараках находились бани, куда еженедельно ходили все. Еды было не много, в основном хлеб, но его хватало. Зиму Степан, как и большинство мужиков, провел на лесопилке, где они заготавливали бревна и доски для будущих домов. Женщины подрабатывали на текстильных фабриках, что выросли как грибы после дождя, ибо поток переселенцев породил небывалый спрос на товары, которых не хватало в богом забытом краю. Наиболее предприимчивые из мужиков устроились на строительство завода по производству паровых двигателей, а так же на завод по производству сельхозинвентаря, принадлежащему местному купцу с приятной для уха купца фамилией — Барышников. Там и платили поболее и кормили горячим обедом.

Апрель следящего года выдался теплым и как только сошли снега, Степан вместе с остальными мужиками поехал смотреть свои владения, что располагались в тридцати километрах от Омска. Их участки уже разметил землемер и Степан лично поставил крестик о том, что он вступает во владение землей. Вместе с соседями они справили избы, чтобы как можно скорее приняться за посевную. Из подъемных ста рублей, Афанасьевы получили только двадцать. Остальная сумма пошла в счет выданного сельхозинвентаря, лошади и посевных семян. Вдобавок к подъемным Степан смог взять ссуду в двадцать рублей, в местном отделении Крестьянского Банка. Эти деньги пошли на стройматериалы для избы.

И наконец, в конце мая, Степан со старшим сыном, который за зиму возмужал и прибавил еще вершок, вышли на первый посев. Земля уже просохла и все сорняки были выполоты. Афанасьев перекрестился, и его руки привычно легли на плуг. Впервые за много лет он был счастлив.

Глава 36.

После освобождения крестьян в 1831 году начался великий передел. Ибо помимо того, что большинство земли экспроприировалось у помещиков для передачи бывшим крепостным, эту землю требовалось заново разметить, дабы ликвидировать чересполосицу и увеличить надел на семью. Поэтому в тридцатые годы, во время проведения реформы, землемеры оказались самой востребованной специальностью.

Как я уже упоминал, земельная реформа преследовала три основные цели: распределение наделов для создания класса собственников и налогоплательщиков, колонизация Сибири, Кавказа и казахских степей и повышение урожайности. После увеличения минимального надела, земли на всех не хватило и поэтому порядка двадцати процентов крестьян подлежали переселению. Община сама решала, кто именно переселялся. Ведь просто так мужика с земли не сгонишь, а без земли у него оставалось всего два выбора: в город на заработки или переселиться. Большинство же выиграло, так как их наделы увеличились. Здесь мы использовали политику 'разделяй и властвуй', ибо большинству крестьян раздел оказался выгоден, а меньшинство, которое отсеялось, теряло, таким образом, поддержку большинства. Первые три года страну буквально лихорадило. Обширного крестьянского бунта не случилось, как-никак они получили вольную и землю, но локальные бунты и поджоги происходили повсеместно. Также хватало желающих доказать соседу свою правоту с топором в руке. Однако, потихоньку, по мере проведения реформы, они начали затихать.

Переселению подлежали порядка восьми миллионов человек. Не все переселялись в окраинные районы империи. Ибо помимо экспроприированной земли мы раздали земли из государственного фонда. Таким образом, довольно плотно были заселены земли Малороссии и на юге империи, между Царицыным* и предгорьем Кавказа. Но три миллиона человек получили земли в южной Сибири и киргизских степях.

Территории 'Киргизской степи'* были населены в основном кочевыми племенами, для которых русская колонизация означала конец их привычного уклада. Хотя, как и любой гражданин империи, они могли получить пятнадцать гектаров земли при условии, что станут ее обрабатывать. Но, так как они вели кочевой образ жизни и обрабатывать землю не желали, большинство из них оказалось попросту вытеснено южнее русскими колонистами. Неудивительно, что в 1834 году это привело в восстанию в Среднем жузе*. Все эти годы напряжение между русскими переселенцами и местными жителями возрастало. Участились набеги на русские поселения. Для подавления беспорядков и для охраны переселенцев в район Семипалатинска и Павлодара мы перебросили регулярные и казачьи части. Как оказалось вовремя, ибо в итоге недовольство политикой империи вылилось в восстание, которое было быстро подавленно за полгода. По итогам восстания, на территории 'Киргизкой степи' появились два генерал-губернаторства: Семипалатинское, и Акмолинское. За десять лет в них переселилось около миллиона колонистов из европейской части империи. До этого на них проживали более миллиона кочевых племен, включая киргизов, казахов, кипчаков, найманов и прочих. Процентов семьдесят из них откочевали на юг, а остальные 'осели'. Точнее, согласились вести оседлый образ жизни. Назначенный генерал-губернатором Акмолинской губернии Перовский Василий Алексеевич, старался расселять местных кочевников среди переселенцев. С другой стороны некоторые роды организовали на полученных землях некий вариант среднеазиатского ранчо, разводя коней, овец и баранов. Это оказалось выгодным и для поселенцев, ибо завозной скот из европейской части империи обходился на порядок дороже.

Расселение крестьян в Сибири поначалу протекало медленно из-за недостатка инфраструктуры, но все же за первые пять лет за Урал переселились сто тысяч человек. Вдобавок мы приобрели необходимый опыт по переселению на столь далекие расстояния. Был улучшен Сибирский тракт, который вел к границе с Китаем, а посему, после первых неурядиц, поток переселенцев достиг ста пятидесяти тысяч человек в год, Так что к середине сороковых годов были расселены все два миллиона человек, которые получили наделы в Сибири. Усиление русского присутствия в Сибири создало необходимую базу для дальнейшего освоения Дальнего Востока. Конечно, переселение столь больших масс людей не обходилось без жертв. Несмотря на перевалочные лагеря, где переселенцы смогли передохнуть, помыться и получить медицинскую помощь, некоторые не выдерживали тяжести пути, особенно дети. И тогда Сибирский тракт обрастал новыми холмиками с крестами.

Небольшие городки вдоль Сибирского тракта, прообраза Транссиба, выросли как грибы после дождя. Екатеринбург, Челябинск, Омск и Красноярск превратились в крупные, по Сибирским меркам, городские центры. Был заложен Новосибирск. В крупных городах появились сельхозакадемии, для внедрения передовых навыков земледелия в массы и селекции семян для местных нужд. На опытных станциях внедрялись новые методы землепашества, пригодные для местных нужд.

Следующим этапом переселения стала колонизация балтийских губерний и Кавказа. В этом случаю планировалось частичное переселение местного населения вглубь империи и заселение на их место великороссов. Помня, что национальный вопрос в итоге расколол империю, и что раскол случился из-за отпадения национальных окраин, я хотел это предотвратить. Так получилось, что Россия являлась континентальной империей, а ее немногочисленные выходы к Черному и Балтийскому морям были заселены малыми народами. В случае отделения этих окраин, империя лишалась большинства своих портов. Именно поэтому колонизация этих провинций титульной нацией имела стратегическое значение.

На Кавказе шла многолетняя Кавказская война, ведущаяся, в том числе и на английские деньги. В рапортах полковника Соколова постоянно фигурировали англичане. Генерал Ермолов, планомерно проводящий наступление на горные районы, согласился с предложением выселять аулы поддерживающих повстанцев. Русские переселенцы селились в основном на равнинах, а горы пока оставались под контролем местного населения. И дабы ослабить этот контроль, мы решили отселить часть из них в глубь империи. С другой стороны, мы старались использовать метод 'разделяй и властвуй', переменив на свою сторону некоторые роды и принимая их сыновей в русскую армию.

В прибалтийских губерниях переселенческой программы не проводилось. Пока. Дабы не создавать дополнительный очаг напряжения. Но планы на будущее имелись, когда первый этап крестьянской реформы завершиться. На будущее была отложена массовая колонизация Русской Америки. Ибо пока попросту нахватало средств для освоения столь отдаленного региона. Закрепление России на Дальнем Востоке создавало трамплин для колонизации Русской Калифорнии и Аляски. А пока нас ждал Тихий океан.

Глава 37.

Август в Бостоне выдался жарким, так что, дойдя до нужного адреса, Василий Андреевич Готхард оттер платком пот со лба. Он целый день провел на складе, распоряжаясь погрузкой товара, в основном тюков хлопка, на который стабильно сохранялся высокий спрос в империи. И хотя хлопок дешевле было покупать напрямую на юге, через тот же Чарльстон, Василий Андреевич предпочитал Бостон. Здесь у него уже появились деловые связи, и по популярности Бостонский порт считался вторым после Нью-Йорка среди российских купцов. Очень часто купцы скупали хлопок 'всем миром' дабы сбросить цену. И зачем спрашивается тогда идти в Чарльстон? Да и промышленных товаров в Бостоне всегда имелось на любой вкус, что позволяло разнообразить ассортимент. Но был у Василия Андреевича и другой интерес в Бостоне, помимо купеческого, а именно — местная ирландская община.

Большинство ирландцев иммигрировали в США в надежде на лучшую жизнь, но находились среди них и те кто уехал из-за нежелании жить под англичанами. И хотя Ирландия находилась под властью англичан уже несколько веков, они так и не смирились с этим, периодически восставая в надежде восстановить утерянную независимость. Вдобавок, присутствие английских колонистов-протестантов было вдвойне оскорбительно ирландцам, которые являлись набожными католиками. Вот так и получилось, что в Америке, за тысячи миль от изумрудного острова, многие ирландцы лелеяли мечту о независимости своей родины. И некоторые из них, в основном молодые и решительно настроенные, организовали подпольный союз, целью которого стало вооруженное сопротивление английской оккупации.

Именно эти ирландцы и интересовали, прежде всего, господина Готхарда — российского торговца хлопком и по совместительству лейтенанта имперской разведки. В Большой Игре между Россией и Англией, ирландская карта стала большим козырем, как Британии попеременно были: Османская империя, Персия и кавказские горцы. Вот так, волею судьбы, два года назад Василий Андреевич первый раз попал в США. Он знал, что помимо него, на восточном побережье действуют более десятка агентов, но он лично знал лишь еще одного: Петра Мищугина, который тоже 'работал' в Бостоне. Мищугин работал в Русском торговом представительстве, и поэтому жил в Бостоне постоянно, налаживая контакты с местными властями, бизнесменами и журналистами.

Лейтенант Готхард происходил из остзейских немцев, обрусевших несколько поколений назад — еще при Анне Леопольдовне. С незапамятных времен предки его служили в армии, сначала в шведской, ну а потом и в русской. Поэтому вопрос выбора карьеры в семье Готхардов не стоял. Военная стезя была единственным поприщем, где они себя мыслили. Закончив Виленское военное училище пятым на своем курсе, молодой офицер попал в Смоленский полк, где после года службы был рекомендован в пятый отдел генштаба, который занимался внешней разведкой.

С тех пор жизнь Василия Андреевича круто изменилась. Попав в недавно созданную разведшколу под Москвой, молодой человек возмужал и стал смотреть на жизнь иначе. До разведшколы в его жизни все было ясно и понятно. Смысл жизни своей он видел в служении царю и отечеству, постепенно продвигаясь до подполковника, а может быть и выше, смотря как повезет. Ну и семья, конечно, как же без этого в жизни добропорядочного лютеранина. А там и сыновья появятся, которые продолжат славные традиции рода Готхардов. В разведшколе же учили, что можно и нужно лгать и изворачиваться, ежели это приносит пользу отечеству. И что мир не устроен так прямолинейно, и что есть закулисная жизнь, где кодекс офицерской чести зачастую не применим и что нужно уметь искать потайные пружины, нажимая на которые, можно манипулировать людьми. Все это внесло страшную сумятицу в голову молодого офицера. Впрочем, тут он оказался не одинок, ибо многие его сокурсники чувствовали себя примерно так же.

Их выпуск оказался довольно пестрым по составу, который отражал тот плавильный котел, коим стала русская армия. Там были и выходцы из семьи потомственных военных, таких как Готхард, и дети вчерашних крепостных, и выходцы из купеческого сословия. Что интересно, выходцам из низов было легче приспособиться, ибо с детства они привыкли к выживанию и их жизненный опыт был зачастую более суровым, чем у выходцев из дворянских семей. Привыкшему быть одним из первых, Василию Андреевичу, пришлось нелегко. Ибо те задачи, которые ставились перед курсантами, требовали от него превозмочь свои былые убеждения, в то время, как сын бывшего крепостного воспринимал эти задачи совершенно естественно. Но, Готхард не был бы самим собою, если бы не сумел превозмочь свои предубеждения. В этом, рекомендовавший его комбат, не ошибся. Ибо молодой человек был честолюбив и отличался завидной самодисциплиной.

Два года, проведенные в спецшколе, пролетели очень быстро. После ее окончания, Василий Андреевич провел год в Королевстве Польском в качестве помощника инженера по установке телеграфных аппаратов. Благо с телеграфными аппаратами он ознакомился во время учебы в разведшколе. За этот год он много разъезжал по Польше, пользуясь служебным положением. В том числе он посещал воинские части и правительственные учреждения. Его отчеты регулярно, раз в месяц, отсылались специальным связным егерь курьером на родину. Так как все свое детство он провел в Виленской губернии, он довольно неплохо говорил по-польски, чем располагал к себе поляков, что оказалось немаловажным в его работе. Этот год, проведенный в Королевстве Польском, был стажировкой, по окончании которой, уже старшему лейтенанту Готхарду, было дано новое распределение — на этот раз за океан.

С помощью знакомого он устроился в Российско-Американскую компанию закупщиком хлопка. За тот год, что он провел в Бостоне, Василий Андреевич успел обзавестись нужными связями и найти подход к ирландскому подполью. В США ирландцы чувствовали довольно свободно. В одном только Бостоне существовало три благотворительные организации для помощи своим бывшим землякам. Часть из этих денег уходила на покупку оружия для подполья в самой Ирландии. Но организация данного подполья оставляла желать лучшего. Отсутствие дисциплины и зависть делали подпольщиков легкой добычей англичан. Но на их место приходили новые борцы за свободу.

Потихоньку Готхард завоевал доверие лидеров организации 'Свободная Ирландия', пользующаяся большой популярностью среди молодых ирландцев, недавно перебравшихся в США, за свою непримиримость к английской оккупации. И вот сейчас он шел на встречу с подпольщиками, с предложением от которого они едва ли откажутся. По привычке, сделав несколько лишних кругов по кварталу на случай слежки, он вошел в небольшой и приземистый домик в ирландском районе Бостона.

Внутри его уже дожидались два джентльмена. В полумраке плохо освещенной комнате Василий Андреевич узнал Генри Уолша и Адама Дойла — вожаков 'Свободной Ирландии'. Более молодой Адам руководил закупкой вооружения, а Генри Уолш, участвовавший в восстании 1798 года и перебравшийся после этого в США, организовывал перевозку добровольцев и оружия в Ирландию, где у него сохранились старые связи с подпольщиками.

— Здравствуйте джентльмены, рад вас видеть, — сказал Василий Андреевич пожимая обоим руки. Оба ирландца встали, здороваясь, проявляя уважение к гостю.

— Рад вас видеть, мистер Готхард, — ответил Генри Уолш. — Мы тут как раз откупорили бутылочку виски. Это не местное кукурузное пойло, а настоящее, из Ирландии, — горделиво пояснил он. — Вам разбавить или нет?

— Пожалуй, буду неразбавленным, — ответил Готхард. — Жарковато сегодня, не правда ли?

— Да уж, — улыбнулся Адам, — в Ирландии в это время немного попрохладнее. Думаю, что лед в виски не помешает. — Василий Андреевич кивнул, соглашаясь. Усевшись за стол, напротив хозяев и пригубив виски, он выдержал небольшую паузу, давая напитку проскользнуть вниз горячей струей, а потом сказал:

— Джентльмены, как вы знаете, Россия сочувствует вашему делу, хотя и не может выразить это официально. Оба ирландца кивнули, сосредоточенно ожидая продолжения. — Император считает, что каждый народ имеет право на независимость и недаром, после своего восшествия на престол, он предоставил независимость Королевству Польскому. И поэтому я здесь с предложением, которое может помочь вашему делу.

— Это предложение от вашего царя? — удивленно спросил Генри.

— В некотором роде, — ответил лейтенант. — Хотя, как вы понимаете, наш разговор не официальный.

— Понятно, — ответил Уолш, — но какова суть вашего предложения? — Василий Андреевич отхлебнул еще глоток виски, отдавая дань качеству напитка, и ответил:

— Мы предлагаем вам действенную помощь. А именно: тысячу ружей и соответственное количество патронов к ним. А так же необходимое обмундирование. Оба ирландца переглянулись, ошарашенные столь щедрым предложением. Но прежде чем они успели раскрыть рты, лейтенант добавил:

— Но, у нас есть одно условие.

— Какое же? — усмехнувшись, спросил Адам. Мол, хотите помочь и сразу ставите условия.

— Наша помощь должна остаться конфиденциальной. То есть никто, кроме вас двоих, не должен знать, кто вам помогает. Можете сказать своим, что вы нашли богатого ирландского мецената, сочувствующего вашему делу.

— И вы думаете, они нам поверят, — усмехнулся Адам. — Вдруг, неоткуда, появляется богатый меценат, который настолько щедро помогает.

— Я тоже думал об этом, — ответил Готхард. — Но с другой стороны лишь немногие кроме вас двоих знают, как и от кого вы получаете деньги. И как вы наверняка знаете, после сокращения армии, Россия продает лишнее вооружение всем, кто готов заплатить. Поэтому никто не удивиться, что часть ружей будет направлена в США на продажу по дешевке. А кто именно купит эти ружья, это вопрос второстепенный, не правда ли джентльмены? В любом случае оружие не будет поставляться в Ирландию напрямую из России. Тем более, что у берегов Ирландии есть большая вероятность столкнуться с английскими патрульными кораблями.

— Ваше условие понятно, — ответил Генри, — но хотелось бы знать ваш интерес, помимо простого желания нам помочь.

— Все очень просто, — улыбнулся Василий Андреевич, — англичане где могут вредят империи, а враг моего врага, мой друг. Впрочем, император действительно симпатизирует вашему делу.

— Что ж, — кивнул Уолш, — это разумно. В таком случае, какова может быть ваша помощь помимо поставки оружия?

— Вам будет перечисляться пятнадцать тысяч рублей в год, которые пойдут на обучение добровольцев и перевозку их в Ирландию. Обучать их можно здесь, в США, вдали от любопытных глаз. Советую купить несколько отдаленных ферм западнее Аппалачей, и организовать в них тренировочные лагеря. Вдобавок вам потребуется зафрахтовать несколько быстроходных шхун или транспортов для переправки добровольцев и оружия в Ирландию. Из всего потока эмигрантов несколько тысяч, которые вернутся обратно в течение нескольких лет, не вызовут подозрений. Естественно, все суда будут ходить под американским флагом.

— Не буду скрывать, что ваше предложение очень заманчиво, — ответил Уолш, — и я рад, что наши интересы совпадают. Но, хотелось бы знать, мы единственные ирландцы к которым вы обратились или вы помогаете и другим нашим братьям?— Он пристально посмотрел в глаза Василию Андреевичу, пытаясь уловить реакцию русского. Но разведчик взгляда не отвел, а спокойно ответил:

— Я лично не знаю, кому еще империя предложила свою помощь. Моя миссия состоит в помощи именно вам. — Слово 'вам' он произнес с небольшим нажимом, — но, все же я не удивлюсь, если подобная помощь была предложена и другим организациям, помимо вашей. Впрочем, будите ли вы координировать свои действия с остальными, это ваше личное дело. Хотя, конечно, объединившись, вы могли бы достичь гораздо большего. При этих словах Генри немного скривился, ибо именно разобщенность среди ирландской братии была ахиллесовой пятой сопротивления.

— В таком случае я поговорю с Чарли Уорнером из Нью-Йорка и его братом Кайлом из Филадельфии. Думаю, если ваши к кому и обратились, то в первую очередь к ним, — усмехнулся Уолш, — а там посмотрим. Если вы действительно сдержите свое обещание и поможете нам оружием, то и нам стоит скоординировать свои усилия.

— Рад это слышать, — ответил Готхард. — Вскоре вы сами убедитесь, что император держит свое слово.

— В таком случае мы принимаем ваше предложение, — ответил Уолш и посмотрел на Дойла. Тот лишь утвердительно кивнул.

— Ну что ж, господа, тогда разрешите откланяться. Если что, вы знаете, как со мной связаться. — С этими словами Василий Андреевич встал, и, пожав руки подпольщиков, вышел на все еще душные улицы Бостона.

Глава 38.

Несмотря на все благие намерения жить в мире с соседями и сосредоточиться на решении внутренних проблем, никто извне поблажки империи не давал. А поэтому, следуя старинной мудрости: хочешь мира, готовься к войне, приходилось всегда быть начеку. А быть начеку, означало обладать нужной информацией, чтобы иметь возможность работать на опережение. А это, в свою очередь, означало, что пришло время для создания в империи органов разведки и контрразведки. Таким образом, дабы поставить дело на профессиональную основу, была основана разведшкола под Москвой. К слову сказать, еще при брате моем Александре появись Экспедиция тайных дел, которая занималась сбором данных во всех европейских странах и довольно-таки в этом преуспела. Так, полковник Чернышев, еще в конце 1810 года докладывал в Петербург о решении Наполеона напасть на Россию. Этакий Зорге начала XIX века. Но все же,разведка и в особенности контрразведка находились тогда в зачаточном состоянии. И поэтому, уже в 1832 году была открыта разведшкола, где будущих разведчиков обучали офицеры, набравшиеся опыта еще во время Наполеоновских войн и люди полковника Соколова. Ведомство полковника Соколова разрослось и называлось пятой канцелярией при генштабе. Сам Соколов получил чин генерал-лейтенанта, ибо как-никак, а его канцелярия руководила несколькими ведомствами: разведки, контрразведки, промышленного шпионажа, криптографии. Помимо этого под его началом появились несколько диверсионных групп, в двадцать человек каждая, которые занимались исполнением особенно деликатных поручений.

Кавказская война наглядно показала, что несмотря на то, что мы не вмешивались в европейские дела, в Европе с тревогой смотрят на растущее могущество империи и стараются насолить, где и как могут. Наши крейсерские патрули не раз задерживали британские корабли с грузом оружия для кавказских племен. Естественно, что эти корабли не плавали под Union Jack*, но среди экипажа всегда оказывались подданные Соединенного Королевства. Обычно они нанимали турецкие суда, грузили на них привезенное оружие, а потом доставляли его тому или иному племени. Не говоря уже про их постоянную возню в Стамбуле и Тегеране, целью которой являлось новое выступление против России. Благо после Персидской войны и нашей помощи Махмуду II, отношения с южными соседями оставались достаточно хорошими, но вот надолго ли?

Для того, чтобы немного снизить зацикленность англичан на России и показать им, что безнаказанно на нас наезжать нельзя, мы решили поддержать ирландское подполье. Военный министр, генерал Дибич возражал против этого шага, так как боялся, что поддержка ирландцев нарушит существующий порядок в Европе и может привести к войне с англичанами, которые очень трепетно относились к вмешательству в свои дела. Я его понимал, ибо военная реформа еще не закончилась и армия не была готова к большой войне. Да и мне воевать очень не хотелось. Но дипломатические усилия ничего не принесли. Лорд Палмерстон, британский министр иностранных дел, очень опасался усиления России, и плевать хотел на протесты нашего посла против вмешательства островитян в дела империи.

Кульминацией конфликта стало задержание шхуны 'Виксен' с оружием для черкесов. Несмотря на наш протест и ясные доказательства, в Англии поднялась шумиха под лозунгом свободы торговли и в воздухе запахло войной. Англичане требовали освободить 'контрабандистов' и шхуну под предлогом, что Кавказ захвачен Россией незаконно, а поэтому не является Российской территорией. Но я был спокоен, так как знал, что без коалиции островитяне воевать не будут, ибо флотом много не навоюешь. Но ни Франция, ни Австрия не спешили выступить против нас, ибо англичане успели насолить не только нам. С французами они никак не могли поделить сферы влияния в Африке, а поддержка венгров оттолкнула от них и австрияк. Поэтому через два месяца англичане снизили обороты, и инцидент заглох сам собой. Мы, как жест доброй воли, освободили господина Белла, заставив его обязаться не предпринимать более никаких враждебных действий против империи. Англичане официально признали наши южные границы, но продолжали поставлять на Кавказ оружие, как будто ничего не произошло. А это была уже чрезмерная наглость, на которую нельзя было не ответить. И мы решили ответить в Ирландии.

После восстания 1798 года замиренная Ирландия затаилась и на поверхности все выглядело благопристойно, а одиночные бунты были для Британской империи как булавочные уколы. Ирландцам мешало отсутствие харизматичного лидера и поддержки извне. Во время последнего восстания их поддержали французы. Но с тех пор Ирландия официально считалась частью Соединенного Королевства, и никто в Европе и не помышлял это оспорить. Я тоже не собирался это оспаривать, но требовалось показать англичанам, что не только мы имеем уязвимые места. Поэтому в США, где проживала многочисленная ирландская диаспора, появились десяток агентов, дабы установить связи с ирландским подпольем. В основном подпольщиками становились бывшие повстанцы, бежавшие в США и радикально настроенная молодежь. Многие ирландцы им сочувствовали и жертвовали деньги на 'благотворительность', часть из которых уходила на закупку оружия и переправку добровольцев в Ирландию. Поддерживать повстанцев напрямую мы не могли, потому как английский флот довольно плотно патрулировал берега Соединенного Королевства.

Наша резидентура в США была немногочисленна и занималась в основном промышленным шпионажем, отслеживая новые и перспективные изобретения. Часть агентов постоянно дислоцировалась в США, кося под иммигрантов, а часть, под прикрытием торговли, появлялась лишь на время, чтобы забрать данные у первых и скоординировать усилия. Генерал Соколов сознательно не хотел использовать посольство, как базу для резидентуры, ибо это значило вовлекать в процесс министерство иностранных дел. А лишние глаза и уши в этом деле не к чему.

Выйти на ирландское подполье не составляло особого труда. Они особо и не скрывались, да и широкой поддержкой общины они не пользовались. Большинство иммигрантов 'делало себя' и им было плевать на благородные цели, которые преследовали эти ненормальные. Многие им сочувствовали, но не более того. Хотя некоторые все-таки раскошеливались на правое дело. Само подполье состояло из десятка разрозненных организаций, самые большие из которых насчитывали две-три сотни человек. Те десятки добровольцев и небольшие партии оружия, что направлялись в Ирландию, никак не влияли на расклад сил и, как я уже говорил, были лишь булавочными уколами.

Мы обратились сразу к четырем самым крупным организациям, предложив им свою помощь. После Наполеоновских войн и сокращения армии, на наших складах скопилось огромное количество оружия. Часть из него была законсервирована в резерв, но более устаревшие образцы пошли на продажу по бросовым ценам, в основном в Южную Америку, где как раз шла освободительная война. Так, что подарив несколько тысяч ружей ирландцам, не делало нас беднее. Хотя они так же получили деньги для обучения и транспортировки добровольцев. Наша помощь подняла ирландское подполье на качественно новый уровень. Тем более, что их тренировали наши офицеры.

Я не рассчитывал, что удастся скрыть нашу поддержку. Наоборот, все затевалось именно для того, чтобы англичане узнали, откуда ноги растут и почему вдруг в Ирландии стало неспокойно. А через год в Ирландии действительно стало неспокойно. Не настолько, чтобы это угрожало британскому владычеству, но достаточно, чтобы отвлечь дополнительные силы и ресурсы на противодействие партизанской войне. Ирландия не стала для бриттов Кавказом, но крови попортила немало.

Все ирландские подполья, к которым мы обратились, согласились получать нашу помощь, что очевидно, так как мы предоставляли ее бесплатно и без каких-либо условий, надеясь лишь на личную инициативу и мотивацию подпольщиков. Для обучения добровольцев были закуплены с десяток уединенных ферм, где будущие партизаны проходили этакий курс молодого бойца. Помогали им в этом несколько бойцов диверсантов из Пятого отделения. Опыт партизанской войны в России был огромным и офицеров, которые помогали изгнать самого Наполеона, имелось в избытке. И этот опыт оказался очень кстати, особенно после его отшлифовки под руководством генерала Соколова.

Начало стало довольно скромным. За первые полгода набралось две сотни добровольцев, которых после обучения небольшими партиями засылали в Ирландию. Сделать это оказалось довольно легко, ибо некоторые из ирландских иммигрантов возвращались назад, на родину. Так как поток в ту и другую сторону Атлантического океана составлял тысячи человек, переброска нескольких сотен выглядела обыденно. Таким же образом переправлялось и оружие, в том числе и для местной братии. Как-никак, а Ирландия остров и полностью перекрыть все побережье нереально. Поэтому небольшие, но быстроходные шхуны или бриги имели очень хорошие шансы доставить оружие назаметно.

Все эти усилия привели к тому, что ирландское подполье обрело второе дыхание. Оружие и добровольцы стали хорошим катализатором. И вскоре нападения на английские гарнизоны и засады на небольшие отряды солдат стали обыденными. Партизаны не обошли вниманием и административные центры, захватывая британских чиновников и сжигая архивы. Лондон отреагировал ожидаемо, а именно прислал подкреплений и ввел в некоторых местах комендантский час. Но, как и всегда в случае террора, ответные меры задевали и гражданское население, которое становилось все более недовольным британским владычеством. Что в свою очередь увеличило ряды партизанского движения. То есть англичане получили то, что до сих пор они так старательно делали нам. Вдобавок, успех партизанского движения в Ирландии увеличил количество добровольцев и в США, ибо успех — это великий мотиватор. При этом вложения империи оставили пять тысяч ружей и пятьдесят тысяч рублей в год. Не в пример меньше, чем обошлось Соединенному Королевству усилие, чтобы остаться соединенным.

Британцы довольно быстро узнали, кто помогает ирландцам, и направили соответственную ноту в Москву*. Но, так как ни один русский не воевал на изумрудном острове, а ружья мы продавали всякому, кто соглашался их купить, мы с негодованием отвергли эти обвинения. Тем более, что поставленные ружья были австрийского производства*. Подобная нота была послана и в Вашингтон, с требованием прекратить деятельность ирландского подполья, что не способствовало взаимопониманию между соседями по Атлантике.

Дабы подкрепить свои угрозы действием, в Балтийское море вошел Британский флот в двадцать линейных кораблей, что не случалось со времен Наполеоновских войн*. В воздухе запахло войной и казалось, что наихудшие опасения генерала Дибича начинают сбываться. Но, как и за два года до этого, у Англии не оказалось союзников готовых ее поддержать. Мы же, сидя тихо и не вмешиваясь в ничьи дела, имели ровные отношения с большинством европейских стран. А воевать с нами, не имея сильной сухопутной армии, было бессмысленно. За десять лет реформ, империя стала менее зависима от экспорта и прижать нас одним лишь флотом, надеясь на экономическую блокаду, было не реалистично. Да и другие европейские страны, торговавшие с нами, воспротивились бы такому шагу, ибо это напрямую било по их карману. В итоге начались закулисные переговоры, по результату которых мы обязались не продавать оружие и вообще не оказывать какой-либо помощи ирландцам, а британцы обязывались прекратить поддержку кавказских повстанцев. Мы требовали так же прекратить антироссийскую агитацию в Стамбуле и Тегеране, но британцы ответили, что они за султана и шаха не в ответе. Так что, несмотря на мирный исход, холодная война XIX века продолжалась.

Глава 39.

— Ну, Андрейка, готов уже? — крикнула мать из сеней. Андрейка, курносый мальчуган с вихром русых волос, разглядывал себя в ведре воды. Но вода плохо передавала отражение, тем более, что в комнате было немного сумрачно. Тут мать появилась на пороге и уже строго сказала:

— Андрей, пошли, опоздаем же. — Андрей с неохотой отошел от ведра. Шутка ли, не каждый день получаешь новые сапожки и рубаху. Вернее до сего дня паренек ни разу и не одевал новых, донашивая старые за старшим братом. Но сегодня было первое сентября, первый день школы.

Что такое школа Андрей знал от соседа Алешки. Алешкин отец был купцом и держал лавку скобяных товаров. Он и определил Алешку в школу, дабы сын научился грамоте и цифери. Ибо, как важно говорил сосед: 'без этого в нашем деле никак'. Вот и хвастался Алешка, как ему хорошо в школе и какие у него учителя важные. Да и сам он не промах, евон как числа быстро считает, и Писание, что у отца в кабинете, по слогам читать умеет. Про Писание Андрейка с друзьями не особенно верил, хотя Алешка и божился, что все — правда. Но вывески он все же довольно бойко читал, тут уж не поспоришь.

А последней зимой вышел указ об обязательном образовании для детей до двенадцати лет. Хотя слово 'образование' давалось Андрейке нелегко, было в нем что-то значительное, от чего парень чувствовал себя более взрослым, что ли. За лето он научился его произносить, так как с соседскими мальчишками они все лето проспорили, каково им будет в школе. Хотя отец и мать в школе не учились и отец умел писать только свое имя, поступлению сына в школу он не препятствовал. Во-первых, за такое полагался штраф в двадцать рублей, а во-вторых, может младшенький в люди выбьется.

На улице оказалось многолюдно. Мальчишки и девчонки тащились за родителями, так же как и Андрейка за своей мамой. Здание школы, недавно построенное, для маленького паренька показалось громадным. Здание выглядело без изысков — простое двухэтажное строение из кирпича с большим плацем перед фасадом. Именно на плацу и собрались родители с будущими учениками.

На небольшой балюстраде у входа в школу их приветствовал директор школы Поплавский Сергей Васильевич и группа из двадцати учителей. Господин директор был отставным капитаном и видимо с тех времен и приобрел громовой свой голос.

— Господа, — обратился он к присутствующим, хотя большинство родителей составляли мамы. — Благодарю вас за то, что вы доверили нам ваших детей. Будьте уверенны, что они попали в надежные руки. — Особым красноречием бывший капитан не отличался, поэтому буквально через минуту он закончил свою речь. — Объявляю учебный год отрытым, господ учеников попрошу пройти вовнутрь.

Мать торопливо перекрестила Андрейку и, поцеловав, сказала:

— Иди, сынок. Паренек, которого уже дожидались в сторонке приятели, порскнул от мамы и побежал к ним. Так и не оглянувшись, он переступил порог школы. Мать же провожала его взглядом, пока он с товарищами не исчез в кирпичном прямоугольнике школы. Вздохнув, она повернулась и присоединившись к группе соседок по улице, пошла домой.

Глава 40.

Еще в начале 1838 года мы приняли закон об обязательном трехлетнем образовании. На основании этого закона, все подданные империи в возрасте от семи до двенадцати лет, были обязаны посещать начальную школу, невзирая на пол и религию. Желающие продолжить свое образование могли перейти в среднюю школу. Пока Россия оставалась в основном крестьянской страной, популярность образования оставалась низкой, но с ростом промышленности и городов, спрос на образованных людей и следовательно на образование, увеличивался.

До принятия этого закона, в империи не существовало комплексного подхода к образованию, даже не существовало единого начала учебного года, как и не имелось единого типа школ. В империи мирно сосуществовали гимназии, коммерческие училища, губернские и так далее. Срок и программа обучения в них существенно разнились. Школ, для такой огромной страны было всего ничего, менее тысячи, и соответственно, уровень грамотности населения империи составлял порядка пятнадцати процентов. При этом те, кто умел только читать, уже считались грамотными.

Задачами новой начальной школы стали ликвидация безграмотности и унификация образования с его начальных этапов. Средние и старшие классы не были обязательными, но для начала и эта реформа стала большим шагом вперед. Программа включала в себя пять предметов: правописание, чтение, основы арифметики, география и закон божий. Без закона божьего было никак. Россия являлась страной глубоко патриархальной и религиозной. Поэтому вопрос отделения церкви от государства в империи даже не рассматривался.

Сам законопроект лежал на полке десять лет за неимением денег для его осуществления. Ибо даже три класса обучения требовали больших средств и годы подготовительной работы. Закон об обязательном образовании затрагивал порядка семи миллионов человек. Соответственно требовались более ста тысяч учителей, что было попросту нереально. Поэтому в течение десяти лет, потихоньку, открывались новые школы. Зачастую школой служили отремонтированный сарай в селе или переделанный склад. Но строились и новые школьные здания, в основном в более-менее крупных городах и уездных центрах. Такие школы заранее строились на пятьсот-семьсот учеников. Таким образом, было организованно порядка пятидесяти тысяч школ. Цифра значительная, но нужно принимать во внимание, что большинство из них находились в сельской местности, где школой зачастую служил уже упомянутый сарай или приходская церковь. Хотя строились и типовые школьные избы на пятьдесят человек.

Главной проблемой стало отсутствие достаточного количества учителей. А посему в спешном порядке пришлось организовывать с нуля педагогические курсы, где за год подготавливали учителей начальных классов. Для поступления требовалось лишь окончание семилетней школы. Естественно, что качество педагогов было невысоким, но это позволило за год выпускать до двадцати тысяч человек, столь нужных для запуска программы. Впервые в империи, да и вообще впервые в мире, в учителя массово принимали женщин. Преподавали они в школах для девочек. К слову сказать, быть учительницей стало очень модным среди городских мадемуазель. И многие дочери купцов или мелкопоместных дворян поступали на эти курсы. Конечно, некоторые отцы кривили носом, но моду не переплюнешь, а после первых выпусков, когда выпускницы рассказывали что, да как, и когда слухи пошли среди подруг, девичья зависть оказалась сильнее отцовских страхов и количество абитуриенток росло лавинообразно.

За эти десять лет около четырех миллионов человек окончили школу. Соответственно бюджет министерства просвещения увеличился с десяти миллионов рублей до пятидесяти миллионов. Этих денег с трудом хватило на запуск программы, так как дети от семи до двенадцати лет составляли порядка пятнадцати процентов населения, то есть около восьми миллионов человек. И эта цифра неуклонно росла, потому как рождаемость в империи была очень высокой и семьи с четырьмя-пятью детьми являлись нормой. Ведь требовалось не только организовать школы и подготовить учителей, но и напечатать соответственное количество букварей и учебников, поставить различный инвентарь и так далее. А если добавить, что к 1838 году количество университетов возросло до двадцати трех и в каждом училось как минимум по тысяче студентов, то становилось ясно, что в ближайшие год-два бюджет придется увеличить еще миллионов на пятнадцать.

К слову сказать, общий бюджет империи прошедшие двенадцать лет вырос до двухсот пятидесяти миллионов рублей за счет экономического роста и реформы налогообложения. Частные крестьянские хозяйства платили больше налогов в казну за счет увеличения продуктивности. Дворянское сословие, ранее не облагаемое налогом, начало платить налоги наравне со всеми. Учитывая, что даже после передачи большинства земель крестьянам, дворянское сословие оставалось наиболее богатым, поступление налогов увеличилось на порядок. Вдобавок налог на наследство в размере пяти процентов давал дополнительные сборы. Этот налог считался наиболее ненавистным и многие старались его обходить различными способами. Но часть положенных денег все равно попадала в казну. Это позволяло надеяться, что когда через два-три года запущенные заводы и железная дорога начнут давать прибыль, часть из нее можно будет пустить на образование. Вдобавок, ново учрежденные земства вкладывали часть своего бюджета в строительство школ и содержание учителей.

Министр просвещения Антон Антонович Прокопович-Антонский, бывший ректор Московского университета, все время сетовал на недостаток средств. Но, увы, более денег в казне пока не было. Граф Уваров, бывший министр просвещения, подал в отставку еще в 1828 году. Человек талантливый и хороший организатор, но по убеждениям своим склонный к дворянской олигархии и поэтому не принявший реформы, уравнивающие в правах всех граждан империи. Мне было жаль отпускать его, но без мотивации осуществить реформу образования было невозможно.

Экономический рост привел к росту благосостояния купцов, многие из которых жертвовали деньги на благотворительность, в том числе и на строительство школ. А граф Павел Николаевич Демидов учредил Демидовские премии в пять тысяч серебряных рублей. Премии присуждались пяти номиналистам за преуспевание в науках, словесности и промышленности. Эти премии присуждались Российской Императорской академией наук ежегодно, 17 апреля, в день рождение наследника моего Александра. На этом настоял меценат. Эта премия стала самой престижной премией в империи и способствовала популяризации наук в обществе.

Глава 41.

— Борис Семенович, это просто чудо какое-то, — сказала императрица. — Я бы сказал, что это интеллектуальный подвиг, — улыбнулся император, выбираясь из лодки и подавая руку Александре Федоровне. Борис Семенович Якоби, слегка поклонился и ответил:

— Я уверен, что это лишь начало, ибо за магнитными аппаратами* будущее. А теперь, не угодно будет вашим величествам последовать в заводскую лабораторию? — спросил ученный.

— С удовольствием, — ответил Николай, — заодно покажете мне и сам завод. Я думаю, Александре Федоровне тоже будет интересно. Кстати, на сколько времени хватает заряда батареи?

— Пока примерно на семь часов, — ответил Борис Семенович. — Но я работаю над более мощной и долговременной батареей. Эта область еще мало исследована, но она имеет большой потенциал для развития промышленности.

— А как вам пришла идея поставить магнитный аппарат на лодку? — спросил Николай.

— Я считаю, что двигатель, работающий на магнитах, может быть не менее эффективным, чем двигатель, работающий на пару, — ответил ученный. И дабы доказать это, я и решил поставить магнитный аппарат вместо парового котла. Эта лодка и есть лучшее тому доказательство.

— Может в будущем и карета, в которой мы сидим, будет двигаться с помощью магнитного аппарата, — император, слегка прищурившись, смотрел на ученного.

— Я уже думал об этом ваше величество, — ответил Якоби. — Это вполне возможно. Ведь нет существенного отличия между движением гребного колеса в лодке и движением колеса кареты. Мы уже проводили этот опыт в лаборатории. Увы, из-за размера батареи, на такой карете может проехать только один человек. Но как только удастся уменьшить размер аппарата, ехать в такой карете станет намного просторнее.

— Кстати, сказал Николай, — я хотел познакомить вас с господином Загряжским. Он недавно запатентовал оригинальную конструкцию цепи на колесах. Карета на таких колесах имеет большую проходимость. Признаться, я был впечатлен оригинальностью конструкции. А посему я хотел бы узнать и ваше мнение. Ежели создать карету с колесами Загряжского и вашей батареей, то она будет очень удобна при нашем бездорожье, особенно в Сибири, где людей еще маловато, и где нужны аппараты их заменяющие.

— Тогда, я приглашу господина Загряжского ко мне в лабораторию. Заодно покажу ему магнитный аппарат. Думаю, ежели он и сам изобретатель, то ему будет интересно.

— Вот и замечательно, — сказал император. — Кстати, почему вы называете ваше изобретение магнитным аппаратом? Не лучше ли назвать его 'электродвигателем'? По-моему звучит более точно. И, ежели вы не против, я посоветовал бы вам запатентовать ваше изобретение в Англии, Франции и Пруссии.

— Действительно, звучит красивее, — улыбнулся Борис Семенович. — Я рад, что вы столь заинтересовались моим изобретением.

— А как же иначе, Борис Семенович, ведь мы с вами инженеры, — ответил император.

Глава 42.

Перестук топоров и звон пил, создавал причудливую музыку во влажном, после дождя, воздухе. Рабочие с тележками сновали вдоль дощатых настилов, перекрикиваясь и переругиваясь. Всю эту суматоху окружал вековой лес. В воздухе пахло сыростью, май в этом году выдался холодный и земля после дождей никак не хотела просыхать. Если бы не деревянные настилы, подумал Николай Иванович, то возок бы и вовсе застрял в этом чавкающем месиве.

Идею императора о создании Академгородка под Екатеринбургом, Николай Иванович Лобачевский поддерживал с самого начала. Но то, что в 1837 Николай Павлович попросит его возглавить это начинание, этого Николай Иванович никак не ожидал. И будущий переезд из родной Казани и разлука с Казанским университетом, который был и его детищем, вызывали в нем грусть и тоску. Поначалу Николай Иванович обосновался в недавно основанном Екатеринбургском университете. Строительство Академгородка еще не завершилось, но требовалось заказать и установить оборудование для будущих лабораторий и опыт декана оказался тут незаменим. Параллельно, ученный преподавал прикладную математику, алгебру и курс плоской и сферической геометрии.

В течение года в Екатеринбург стали съезжаться и другие ученные. Среди них Дмитрий Иванович Соколов — минералог и Николай Дмитриевич Брашман — математик и давний знакомый Лобачевского. Приехал и Павел Львович Шиллинг— изобретатель электромагнитного телеграфа и другие. В дальнейшем к ним должен присоеденился Борис Семенович Якоби, пользовавшийся большим авторитетом у императора. Поначалу все обосновались в самом Екатеринбурге, так как Академгородок был еще не достроен. Вдобавок, многие ожидали приезда оборудования из столь далеких Москвы и Петербурга, хотя некоторые приборы заказали на месте. Приезд столь маститых ученных в провинциальный университет оказался подобен разрыву бомбы. Университет забурлил, в недрах его ежедневно происходили споры, дискуссии и просто будничные ссоры. С другой стороны университет получил мощный импульс, ибо студенты могли прослушать курс у лучших ученных империи.

Николай Иванович метался между всеми пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок и пристроить приехавших ученых в университет на соответствующие кафедры. Раз в неделю он совершал тридцатикилометровую поездку в Академгородок, где уже достраивались дома для будущих профессоров, докторов и доцентов.

Перед отъездом в Екатеринбург, Лобачевский встречался с императором, который приехал в Казань после посещения Нижегородской ярмарки. Именно тогда Николай Павлович и попросил его возглавить Академгородок. Со своей стороны император обещал выделить значительные средства на строительство и обустройство. Ибо, как заявил ему государь, Академгородок должен был стать центром научной мысли империи, который поможет процветанию Сибири, да и страны в целом. Вот Николай Иванович и принял вызов, согласившись возглавить сей, поистине революционный, проект.

Сему предприятию давалась известная автономия в том, что и как исследовать, но дабы наука оставалась прикладной, Академгородок должен был помогать осуществлению проектов нужных империи, в том числе и в военных изысканиях. Вдобавок маститые профессора должны были воспитать себе достойную смену, для чего им предоставлялось право первыми набирать лаборантов из любых университетов империи, да и из европейских университетов тоже.

— Скорее бы уже закончилась эта проклятая стройка, — вздохнув, подумал Николай Иванович, когда его возок уже приближался к Екатеринбургу.

Глава 43.

'Алла' — раскатисто разнесся крик сотни глоток, переплетаясь со стуком копыт. Из-за деревьев галопом выскочила лавина всадников в разноцветных халатах и окружив отставший обоз, обрушилась на горстку сопровождавших. Разноцветные халаты пятнами мелькали смертельной каруселью, пытаясь разъединить сбившихся вместе обозных. Схватка длилась недолго. Через пять минут половина обозных была зарублена, а остальные сбиты с ног конями и повязаны. Чеченцы ценили пленных, так как иногда их обменивали на своих или попросту продавали, переправив через границу тайными тропами, коих в горах имелось предостаточно.

Очнулся Афанасий ближе к вечеру, когда подул прохладный ветерок. Кто-то плеснул на него воды и когда Афанасий открыл глаза, что-то удивленно сказал на чеченском. Видимо не верил, что пленный так быстро очухается. Через несколько минут, когда шум в голове поубавился и глаза немного привыкли к темноте, Афанасий оглянулся вокруг. Оказалось, что его посадили на землю, прислонив к дереву. Руки и ноги у него были связанны, а голова сильно гудела после удара саблей плашмя. 'Видимо не ранило' — подумал он, — 'иначе бы на месте кончили'. Тот, кто плеснул на него воды, поднес ему флягу к губам и Афанасий, на секунду забыв обо всем, жадно, с наслаждением, сделал несколько глотков, после чего чеченец со смехом убрал флягу.

— Как тебя зовут, русский? — произнес он с сильным акцентом.

— Афанасий, — хрипло выговорил пленный, еле разлепив запекшиеся губы.

— Жить хочешь, веди себя тихо Афонасый, — сказал чеченец и пошел к костру, возле которого сидели с десяток головорезов в халатах и мохнатых шапках.

Четыре дня Афанасий с еще тремя пленными обозниками трясся связанный в телеге, пока тропа не стала чересчур узкой. Телегу оставили в небольшом ауле и дальше пленные шли пешком, на веревке идя позади лошадей. На следующий день они, наконец, добрались до большого аула, называемого Хаккой. Видимо чеченцы, напавшие на их обоз, были из разных аулов, так как отряд с которым они дошли до Хаккоя, насчитывал всего двадцать человек, тогда как нападавших было около полусотни. Между собой пленные особо не разговаривали, ну разве что шепотом, ибо когда Сава, молодой парень из-под Полтавы, пытался заговорить с Афанасием, он тут же получил плеткой по спине от ехавшего возле телеги чеченца, после чего пленные в основном ехали молча.

Приехавших всадников встречал весь аул. Жизнь в горах была монотонной и скучной, поэтому возвращение своих с набега на неверных стало великой новостью. Детвора с любопытством окружила группку пленных, о чем-то горячо гогоча и смеясь. Всадники, спешившись, отдали коней подошедшей детворе и направились к дому старейшины. В Хаккое не имелось площади или центра поселения, как это было в русских деревнях, расположенных обычно на равнине. Дома в ауле шли террасами и жались друг к другу. Дом старейшины, был, как и другие, сложен из камня и выглядел немного просторнее, чем дома остальных. Возле него высился минарет небольшой мечети.

Через полчаса старейшина вышел из своего дома и обращаясь к своим односельчанам, воздал хвалу аллаху за благополучный исход набега против неверных. Закончив молиться и проведя руками по своей седой бороде, он что то приказал высокому, рыжеватому чеченцу по имени Мансур, который возглавлял отряд. Мансур кивнул своим и пленных отвели в небольшой каменный сарай, после чего закрыли небольшую досчатую дверь на замок. Сарай оказался без окон, и лишь немного света проникало между плохо пригнанных досок двери. Внутри на полу была разбросана солома и стояло небольшой ведро и кувшин воды. В сарае уже находился один пленный, который вскочил, когда их загнали вовнутрь. После лязга замка, когда все затихло, он кинулся к усталым обозникам и спросил:

— Свои?

— Свои, — уныло вздохнул Афанасий.

— Как вас зовут-то? — спросил новый знакомый.

— Меня Афанасий, — ответил обозник, — а вот ентого юнца Савой. Другие товарищи по несчастью тоже представились, после чего с кряхтением повалились на пол, оперевшись об стену.

— А меня зовут Илья, — представился собрат по несчастью. — Туто вода есть, сказал он, указывая на кувшин, вы попейте, вам легше станет. Вас когда пленили то?

— Пять дней назад, — ответил Афанасий. — Мы с обозом в Грозную шли, а енти нас в лесу поджидали, — объяснил он, указывая на дверь. — Обычно места эти спокойные, вот казачки и ускакали вперед. До крепости только десять километров оставалось. Половина из нас в первую же минуту полегло, а десятком против полусотни много не навоюешь. Я вона еще легко отделался, — сказал он, указывая на огромный бордовый след сбоку головы от удара саблей плашмя. Ему вона ухо отрубило, — указал он на Игната, сумрачно сидевшего у дверей сарая.

— И меня недалеко от Грозной повязали, — сказал словоохотливый Илья. — Наш Елизаветинский полк тогда лагерем у реки расположился. Мы аулы замиряли недалеко от Грозной. А ночью на нас местные напали. Я как раз по нужде отошел, вот меня и повязали. Я уже неделю тут. Наши обычно пленных не обменивают, так что думаю, нас дальше в Персию погонят. У них тут тайных троп много.

— А бежать отсюда никак? — спросил Афанасий, отхлебнув воды из кувшина, переданного по кругу.

— А как? — ответил Илья. — Дверь здесь крепкая. Вокруг одни чеченские аулы. Нас мигом повяжут, ежели удастся дверь сломать.

— Тогда лучше по пути, ежели, как ты сказал, нас далее поведут.

— Думаю, что скоро поведут. Просто так кормить нас им не с руки. Вона у самих есть особенно нечего. Генерал Фези их шибко поприжал, не забалуешь. Так шо поведут.

Но Илья ошибся. Их никуда не увели. Точнее не успели увести. Через неделю, после того как Афанасия и других обозников привезли в Хаккой, они услышали выстрелы и негромкие хлопки полевых пушек. Сава приник к щели в двери, пытаясь увидеть, что происходит.

— Ну шо там? — спросил любопытный Илья.

— Да ничего не видно, — ответил Сава, — вона только суетятся все. Видимо все же наши атаковали. И действительно звуки выстрелов потихоньку приближались, а в ауле наступило столпотворение. Взрослые с оружием залегли у невысокой каменной стены со стороны атаки, а дети тем временем отводили коней другой стороной, чтобы в случая бегства, оставшиеся в живых могли отступить дальше в горы. Но аул обложили со всех сторон, так что эта уловка не удалась. В Хаккое находилось около двух сотен абреков и в плен они не сдавались. Поэтому бой был упорным и кровопролитным. Каменные стены строений не сразу разрушались даже пушечными ядрами. Исход решила колонна осетинской милиции, которая, преодолев крутой склон, вошла в аул с тыла. После полудня Афанасий услышал возле сарая русскую речь и закричал:

— Здесь свои, откройте! — Замок поддался удару приклада и в сарай, вошел солдат с примкнутым к ружью штыком.

— Господин лейтенант, — закричал он, — здесь наши.

— Свои, Елизаветинские, — радостно закричал Илья, бросаясь к солдату.

— Илюха, так ты жив, радостно воскликнул солдат и,прислонив ружье к стене, обнял найденного товарища.

На Кавказ Василий Петрович Синявский попал уже полковником в 1834 году, будучи откомандированным в Елизаветинский полк. Несмотря на все усилия, Кавказская война не заканчивалась, лишь временно затихая, дабы вскорости возгореться с новой силой. С другой стороны на войне стала возможностью проявить себя и продвинуться по службе. После окончания Наполеоновских войн Россия не воевала, если не считать короткую войну с Персией. А в мирное время в чинах расти тяжело. На Кавказе же было сделано немало успешных карьер. Да и не дело боевому офицеру сидеть в каком-нибудь захолустном Могилевском гарнизоне. Поэтому новое назначение полковник принял с радостью. Жена и две дочки переехали с ним, но жили в Тифлисе, который разросся и превратился в оживленных культурный центр всего Кавказа.

Служба оказалась не легкой. Очень часто происходили атаки на русские гарнизоны, и приходилось постоянно быть начеку. Это постоянное напряжение сильно изматывало и войска менялись на передовой каждые несколько месяцев, уходя в тыл на отдых и пополнение. Помимо гарнизонной службы, Елизаветинский полк участвовал в карательных экспедициях против непримиримых горцев, когда каждый аул приходилось брать штурмом.

В 1836 году император посетил Кавказ и остался недоволен незатихающей войной, несмотря на все прилагаемые усилия. К генералу Ермолову, бессменному кавказскому консулу были присланы две дивизии в подкрепление, дабы сломить, наконец, сопротивление горцев. Полк Синявского оказался в подчинении у генерал-лейтенанта Карла Карловича Фези, который воевал на Кавказе уже два года и довел искусство войны в горах до совершенства, включая переброску артиллерии через ранее считавшиеся непроходимыми места. Аулы на Кавказе строились в основном из камня и представляли собой настоящие крепости, взятие которых обходилось большой кровью. Из-за труднодоступной горной местности русские войска не имели численного преимущества, так как атакующие колонны растягивались на узких тропах. Вдобавок горцы защищали свои селения с обреченностью фанатиков и даже женщины иногда бросались на солдат с ножами и камнями.

Дабы, наконец, покончить с войной, было решено переселить всех чеченцев и аварцев, населявших горные районы, вглубь России и прислать дополнительных переселенцев в равнинные районы, чтобы усилить прослойку лояльного населения между мятежными районами. Для этого и были присланы подкрепления. Вдобавок к двум дивизиям призвали ополченцев на самом Кавказе из осетин, лезгин и грузин.

Генерал Фези возглавлял эту операцию в Чечне и северном Дагестане, на землях так называемого Северо-Кавказского имамата. Каждое селение приходилось брать с боем. Но генерал Ермолов приказал не ослаблять натиск, покуда горы не будут очищены от мятежников. Операция началась в марте 1837 года и полковник уже три месяца как буквально не снимал сапог, продвигаясь от аула к аулу зачищая их от мятежников. Корпус генерала Фези нес довольно ощутимые потери, несмотря на применение артиллерии. Но шаг за шагом русские войска продвигались все дальше в горы в сторону Ведено, служившего столицей Шамиля. В лесах прорубались просеки, на месте бывших аулов устраивались небольшие форты и в них оставлялись гарнизоны и тыловые службы, а остальные планомерно двигались вперед.

В конце июня Елизаветинский полк в составе пятой горной дивизии, зачистив предгорные районы южной Чечни, начал продвигаться в горы. На этот раз никаких отпусков не было, ибо приказ гласил, не ослабляя натиска, продвигаться вперед. Дивизия, в которой служил Синявский, была пестрой — помимо двух пехотных и двух егерских полков она включала также один осетинский и один грузинский полки. Кроме этого дивизии была придана казачья сотня для ведения разведки и двадцать полевых пушек.

К Хаккою вела неширокая тропа и других подходов к аулу не имелось. Аул располагался в Аргунском ущелье, куда еще не ступала нога русского солдата за все время Кавказской войны. Лишь закрепившись в предгорных селениях, Фези смог продвинуться дальше. Казачий разъезд чеченцы разглядели еще на подходе и поэтому в деревне их уже ожидали. Впрочем, казаки были высланы на случай засады у тропы, ведущей к аулу, а на внезапность никто не рассчитывал. Не доходя на расстояние выстрела до стен Хаккоя, Елизаветинцы остановились, поджидая прибытия артиллерии и подготавливая позиции для размещения пушек. Осетины, тем временем, спускались по крутому склону горы, чтобы зайти в тыл осажденным. Ибо дорога, на которой находился Хаккой, вела дальше в горы, что позволяло мятежникам уйти в случае невозможности сопротивляться. За прошедшие месяцы, после взятия двух десятков аулов, солдаты приобрели необходимый, хотя и кровавый опыт, и действовали четко и сноровисто. Парламентера с требованием сдачи не высылали, так как это было бесполезно.

Когда подошла артиллерия, началось главное действо. Ядра разрушали невысокие каменные стены села, пока в стенах не образовалось достаточное количество брешей. После чего пушки, под прикрытием огня пехоты, перекатили на расстояние пятидесяти метров от полуразрушенных стен и артиллеристы открыли огонь картечью, дабы согнать оборонявшихся с их позиций вглубь села. После нескольких выстрелов Елизаветинцы пошли вперед, но были встречены свинцовым градом. Оборонявшиеся горцы не дрогнули под картечью и, несмотря на потери, выждали атаки пехоты и лишь только тогда открыли огонь, после чего выскочили из завалов и с яростью набросились на атакующих. Под бешеным натиском чеченцев, полк было дрогнул и начал отходить назад к пушкам, но полковник лично повел вперед две резервные роты, которые ударив в штыки, загнали чеченцев обратно и не снижая напора перевалив через разрушенные стены закрепились на окраине села. За ними следовал Вологодский полк, который передвигаясь от дома к дому, зачищал село от мятежников. Несмотря на численное превосходство и артиллерию, горцы не сдавались, и каждый дом приходилось брать штурмом. Четыре небольшие полевые пушки, на руках перетасканные в село превращали сакли в крошево. Но даже из-под развалин раздавались выстрелы и выскакивали воины, с яростью бросаясь на штыки русских солдат.

Исход боя решили осетины, зайдя в тыл осажденным и перерезав им пути к отступлению. Бой закончился только после полудня. В плен попало лишь два десятка израненных чеченцев. Остальные были перебиты. Елизаветинцы потеряли сорок человек убитыми и еще столько же раненными.

После боя полк задержался в ауле еще неделю, помогая Вологодскому полку, заложившему крепость на месте полуразрушенного села и дожидаясь подвоза продовольствия и боеприпасов для дальнейшего продвижения. Через неделю, Синявский со своим полком поднялись дальше в горы, замыкая кольцо окружения на Ведино, где с остатками своих войск находился сам Шамиль.

Глава 44.

Когда именно началась Кавказская война, точно не скажет никто, ибо эта не была война против государства, с которым есть четкие границы, когда войну объявляют официально, как в случае войн с турками или с Персией. На Кавказе империя воевала против различных племен и в основном эта была партизанская война, которая порой затихая, возгоралась вновь, поглощая огромные людские и материальные ресурсы. Генерал Ермолов, прибывши на Кавказ, пытался вести планомерное наступление на горцев, строя крепости в ключевых местах, прокладывая дороги и делая просеки в густых лесах. Он так же привлекал русских переселенцев для создания прослойки между мятежными племенами. С другой стороны племена, признавшие российскую власть, пользовались защитой русских войск и послаблением в налогах. Вкупе, эти меры привели к временному затишью. Но именно временному. Катализатором следующих волнений стала Русско-Персидская война. С началом военных действий с персами восстали Черкесия, Дагестан и Чечня. И хотя война быстро закончилась, восстание как снежный ком, лишь набирало силу. Империя не могла не реагировать, а от карательных экспедиций страдали и мирные жители, после чего они переходили на сторону восставших. Несмотря на это, Ермолову почти удалось восстановить спокойствие, но в 1834 году во главе самопровозглашенного Северо-Кавказского имамата встал Шамиль — талантливый и харизматичный лидер, который сумел сплотить вокруг себя доселе разрозненные племена и роды, в результате чего, затихшее было восстание, разгорелось вновь и пуще прежнего. Опираясь на труднодоступные горные районы, Шамиль сумел организовать двадцатитысячную армию, фанатично ему преданную. С такими силами он атаковал равнинные районы Чечни и Дагестана, где возможно вырезая русские гарнизоны.

Тут сказалось значительное сокращение армии еще в начале моего царствия и экономии на резервах. Вдобавок призывники служили всего три года, не имея достаточно боевого опыта. Чеченцы же и адыги были прирожденными воинами и воевали на своей территории, нанося нашим войскам ощутимые потери. Правда нам сильно помогали отсутствие дисциплины у повстанцев и присутствие артиллерии у нас, что давало неоспоримое преимущество. На Кавказе Россия располагала шестидесятитысячным корпусом, частично разбросанным по гарнизонам. Вследствие непрекращающейся войны, служившие там приобрели наибольший боевой опыт во всей армии. Но из-за нескольких очагов восстания пришлось распылять силы, что делало наши войска более уязвимыми для набегов. После нескольких неудач постигших русскую армию, я посетил Кавказ, чтобы на месте ознакомиться с обстановкой.

В Тифлисе я провел две недели, в течение которых мы разработали и приняли к исполнению ряд мер для перелома ситуации в войне. На самом деле ничего нового я не изобрел, лишь принял во внимание советы 'кавказских' генералов: Ермолова, Фези, Граббе и Клюки-фон-Клугенау.

Было ускоренно строительство черноморских крепостей, для пресечения контрабанды оружия из Турции, а Новороссийский порт расширен для приема линейных кораблей и транспортов. В будущем Новороссийск должен был стать центральным портом всего Кавказского региона, для чего были выделены два миллиона рублей. Для лучшего сообщения Кавказа с остальной частью империи началось строительство железной дороги от Царицына, через Екатеринодар и до Тифлиса, с веткой в Новороссийск. Но это было делом будущего. А так как кризисная ситуация на Кавказе не терпела отлагательств были приняты более насущные меры.

Для усиления кавказского корпуса мы перебросили две дивизии от западных границ империи и еще две дивизии были созданы на основе местного ополчения, в основном из областей наиболее страдающих от набегов мятежников. Здесь мы использовали ту же политику 'разделяй и властвуй', которую с успехом применяли англичане в Индии, используя местные распри себе на пользу. Впрочем, польза была и местным, в виде спокойной жизни и повышения благосостояния.

Получивши подкрепления, русские войска под командованием генералов Фези, Граббе и Клюки-фон-Клугенау планомерно вытесняли мятежников все дальше в горы, шаг за шагом продвигаясь сначала к аулу Ахульго, а потом и к Ведено, где укрылся Шамиль с остатками своих войск. Захваченные аулы выселялись, лишая мятежников средств к существованию. Продвижение это, сопряженное чрезвычайным кровопролитием, стоило русской армии шести тысяч погибшими за два года последующих боевых действий.

Так как больших воинских резервов у нас не имелось, а резервистов призывать не хотелось, мы использовали жестокий, но гораздо более дешевый способ решения конфликта, а именно, переселение всех мятежных аулов вглубь империи или в Турцию, которая призвала своих единоверцев переселиться в свои пределы (одновременно выпросив миллионный кредит на их обустройство, которые пошли на обустройство дворцов местных чиновников). Сложившим оружие, объявлялась амнистия и желающие могли вступить в русскую армию. Правда, на этот призыв откликнулись лишь единицы.

В рамках программы переселения крестьян на Кавказ переселились сорок тысяч семейств, часть из них семьи казаков, служивших в Кавказском корпусе. Всего было отселено порядка трехсот тысяч человек, из них двести тысяч предпочли переселиться в Турцию. Учитывая, что за время длительной войны множество мирных жителей погибло или мигрировало, территории по которым прошлась война, оказались в основном заселены русскими переселенцами и окончательно закрепились за империей.

Глава 45.

Павел Петрович Мельников с утра находился в приподнятом настроении. Его детище, железная дорога Москва — Нижний Новгород была только недавно закончена, и сегодня ему предстояло перерезать красную ленту. И хотя дорога была пока однопутной, это ничуть не умаляло гордость от достигнутого. А гордиться было чем, ибо дорогу построили всего за четыре года. И хотя ветка Москва — Петербург и была в полтора раза длиннее, ее строительство заняло восемь лет, и окончилось в 1835 году, незадолго до закладки Нижегородской ветки. А главное, строительство Нижегородской дороги стоило пятнадцать миллионов рублей и еще семь миллионов предстояло потратить на добавку второго пути и прокладку шоссейной дороги параллельно железнодорожному полотну, тогда как ветка Москва — Петербург стоила казне в шестьдесят миллионов. То есть дорога обошлась в два раза дешевле Петербургской в расчете на километр пути. Хотя, как говориться, первый блин всегда комом, да и трасса между двух столиц оказалась значительно болотистей.

Одев принесенный слугой фрак и тщательно проверив себя в зеркале, Павел Петрович спустился по лестнице в вестибюль, где его уже дожидались родные. Все семья разместилась в двух каретах, которые привезли их на Нижегородский вокзал, построенный всего лишь полгода назад. На вокзале их уже ожидала внушительная толпа. И хотя железная дорога уже не считалась новинкой для москвичей, открытие вокзала стало событием исключительным. Тем более что здание вокзала спроектировал сам Константин Андреевич Тон, уже построивший для столицы такие символические здания, как храм Христа Спасителя и здание Сената. Один из основоположников русско-византийского стиля, Константин Андреевич и тут остался верен себе, спроектировав строгое, бежевое здание с резными наличниками и витыми колоннами. Среди присутствующих находился и Илларион Михайлович Бибиков, Нижегородский губернатор, который радостно приветствовал Павла Петровича. Еще бы, ведь новая железная дорога соединяла приволжские регионы с обеими столицами, что должно было способствовать экономическому развитию Нижегородской губернии.

Через десять минут к зданию вокзала подъехала карета с императором, которого сопровождал наследник Александр Николаевич. Поздоровавшись с присутствующими, император громогласно сказал, обращаясь к Мельникову:

— Это твой день, Павел Петрович, так что распоряжайся.

— Благодарю, ваше величество, — ответил он. Взяв ножницы у камердинера с подноса, он кивнул головой капельмейстеру, и воздух наполнился звуками Преображенского марша.

А еще через час, первый поезд, издав гудок и исходя паром, покинул платформу Нижегородского вокзала.

Глава 46.

После окончания строительства железной дороги Москва — Петербург в 1835 году в империи начался железнодорожный бум. Многие купцы и банкиры основывали товарищества на паях и просили лицензию на строительство того или иного участка железной дороги. Для того чтобы скоординировать строительство различных участков и использовать этот предпринимательский интерес с пользой для государства, министр путей сообщения Павел Петрович Мельников, разработал долгосрочный план железнодорожного строительства, рассчитанный на пятнадцать лет. За это время должна была быть построена сеть железных дорог в двадцать тысяч километров, из них шестнадцать тысяч государством, а остальные концессиями. Первыми дорогами, запущенными в строительство после окончания трассы Москва — Петербург стали: Москва — Нижний Новгород — Казань, Москва — Киев — Одесса, Москва — Екатеринодар — Тифлис и Петербург — Рига. Во вторую очередь планировалось запустить Екатеринославскую и Варшавскую железные дороги и так по нарастающей. Ответвления от главных магистральных путей разрешалось строить частным подрядчикам. Железнодорожная сеть, построенная за эти пятнадцать лет, должна была связать воедино западные и южные окраины империи с центром страны, а на востоке дойти до Екатеринбурга. Параллельно железнодорожным путям планировалось строительство шоссейных дорог с гравийным покрытием. То есть создавались мощные транспортные жгуты, скреплявшие империю воедино и дающие толчок дальнейшему экономическому развитию. За счет унификации производства и строительства, Павел Петрович надеялся снизить стоимость километра пути с шестидесяти до сорока тысяч рублей, а ежели удастся, то и более. Большим плюсом оказалась быстрая окупаемость строительства. Большинство проектов должны были окупиться за три — пять лет.

В лице Павла Петровича Мельникова я нашел прекрасного организатора и ученного. Выпускник Института Корпуса Путей Сообщения, он еще в молодости обнаружил большие способности к механике и инженерии. После окончания института он был командирован в Англию, дабы перенять опыт островитян в железнодорожном строительстве. По возвращении на родину он был назначен в комиссию по планировке и постройке железной дороги Москва — Петербург, где сразу проявил свои таланты инженера и организатора. Опыт, приобретенный при строительстве, был изложен в изданном Павлом Петровичем пособии 'О железных дорогах', ставшим учебником для новых выпускников его альма-матер — института путейцев. Он же настоял на применении паровых экскаваторов для земляных работ. Десять экскаваторов, произведенных на Александровском заводе, работали на всем протяжении пути, заменяя ручной труд на трудных участках. Помимо экскаваторов, Александровский завод, под руководством Матвея Егоровича Кларка произвел две дюжины паровых катков. Ими оказались неказистые на вид паромобили с катком, созданные для уплотнения гравийного покрытия. Большого распространения они не получили из-за довольно низкой эффективности и высокой прожорливости. Но, как и в случае с экскаваторами, они позволяли заменить ручной труд, там, где это виделось необходимым. Так как паровые двигатели непрестанно улучшались, я надеялся, что со временем будут созданы и более эффективные машины.

Братья Черепановы в 1838 году создали-таки третью модель паровоза и запустили ее в производство. Эта модель была более чем в четыре раза мощнее, чем первая и развивала скорость до шестидесяти километров в час. Вторая модель была лишь немного мощнее первой, но затратнее в производстве, поэтому только два паровоза второй модели использовались на линии Москва — Петербург. Увеличивающаяся сеть железных дорог требовала все больше паровозов и поэтому помимо Криворожского паровозостроительного завода, производство паровозов было налажено на Александровском заводе в Петербурге и на Камско-Воткинском.

Помимо железных дорог в империи активно протягивались телеграфные линии. При гигантских размерах страны телеграф стал незаменим. Телеграфные линии прокладывались вдоль дорог и релейные станции стали привычной частью русского ландшафта. Борис Семенович Якоби, усовершенствовавший телеграфный аппарат, наладил его производство на Московском Электротехническом заводе. Половина продукции этого завода шла на экспорт, а вторая половина полностью покрывала нужды империи. Вовремя лицензированный аппарат, позволил поначалу практически монополизировать европейский рынок и даже поставлять телеграфные аппараты в США. Хотя со временем в Европе появились свои производители, такие как Сименс, наши позиции на этом рынке оставались очень сильными. Electrical Instruments Company, созданная для экспорта телеграфных аппаратов в Европу, превратилась в транснациональную компанию, с офисами во всех столицах Старого Света и производством в Англии, Пруссии и Швейцарии.

Идею создания Академгородка я вынашивал еще до моего восшествия на престол, но только в 1838 году эта идея осуществилась. На самом деле, крупные университетские центры типа Кембриджа или Сорбонны существовали со времен Средневековья, но новизна Академгородка была в симбиозе науки и производства. Что-то наподобие лаборатории Эдисона, возникшей в конце XIX века, но на порядок больше и в разных направлениях. Целью Академгородка стало отобрать наиболее талантливых ученных и создать базу для разработки и внедрения новых технологий. Екатеринбург оказался выбран не случайно, ибо такой центр способствовал развитию Сибири и находился подальше от любопытных глаз. Так, в частности, в Академгородке разрабатывались новые модели паровых двигателей, самопишущие телеграфные аппараты и новые методы по переработке нефти. Я надеялся, что вскорости кто-то сумеет создать печатную машинку, что могло заметно облегчить делопроизводство. Прототипы таких машинок существовали уже более века, но до той стандартной печатной машинки с двигающейся кареткой никто пока не додумался. Общую идею я озвучил, а остальное должна была сделать русская смекалка.

Глава 47.

Длинная очередь выстроилась у хлебного магазина, запрудив все неширокую, грязную улицу с чавкающей от дождя грязью. Люди стояли понуро. Год выдался неурожайным. Зима пришла очень рано — первые морозы начались ещё в конце октября — и оказалась суровой, а весна и лето выдались исключительно сухими, что погубило и озимые, и яровые посевы. За последние десять лет крестьяне привыкли к хорошим урожаям, и тем тяжелее было вновь почувствовать угрозу голода.

Расширение наделов и небольшие ссуды позволили крестьянам поднять крепкое хозяйство, прикупить скотину и инвентарь. Казалось, что жизнь в селе Боголюбово окончательно устаканилась, войдя в привычную колею, где следующий год мало чем отличается от года предыдущего. Все кто должен был отселиться, уже уехал, а молодое поколение в большинстве своем уезжало за Урал, где свободной земли имелось во множестве или в города, где растущие заводы требовали новых рабочих рук. Оставались только те, кто наследовал надел, ибо закон о минимальном размере надела на человека не позволял делить надел ниже установленной нормы в пять гектаров.

Смоленская губерния оказалась не готова к неурожайному году и хлебные магазины были заполнены едва ли наполовину. Помогла железная дорога, которая еще только строилась, ибо это позволило завести хлеб из других губерний не пострадавших от засухи. Вдобавок пострадавшие районы освобождались от уплаты налогов на два года, что позволило засеять поля пшеницей, которая ранее продавалась для уплаты налогов. Вот и стоял сейчас Гаврила Никитич у своей телеги, ожидая, когда подойдет его очередь.

— Прорвемся, Гаврилыч, — сказал стоявший рядом Макар, который всегда отличался неисправимым оптимизмом.

— Тебе легко говорить, — ответил Гаврила. У тебя дети взрослые, да и дочь в город переехала. А меня двое младших еще под стол ходят.

— Оно то конечно так, — ответил Макар, — но я ш тебя знаю. Небось на чорный день горбушку то припрятал.

— Да сколько ее горбушки то той, — горестно вздохнул Гаврила. — Ну да ладно, пустое это все. Вона очередь наша подошла. — Он взял лошадь под уздцы и подвел ее к широким воротам склада.

Загрузившись, соседи не спеша поехали обратно в родное Боголюбово. А вечером Гаврилу ждал разговор со старшим сыном Иваном, который год назад вернулся из армии и помогал отцу по хозяйству. Гаврила понимал, что придет время, когда его старший остепениться и отселиться, но в глубине души надеялся, что это произойдет не скоро и к тому времени младшие вырастут и смогут помогать в поле.

Когда большая семья поужинала и стол был убран, старший сын остался сидеть за столом, тогда как младшие полезли на печку.

— Бать, я хотел с тобой поговорить, — сказал Иван, пряча глаза в сторону.

— Чего тебе, — ответил Гаврила, который все еще был поглощен мыслями о предстоящей посевной.

— Я ето, вот што подумал, — сказал Иван, — я в город переехать хочу.

— А чего ты в городе потерял то, — недовольно буркнул Гаврила. — Чай я тебя куском хлеба не попрекаю, да и работник из тебя хороший. Вот девку себе найдешь, женишься и отселяйся тогда. А так чего то?

— Я вот на завод пойти думаю. Дмитрий недавно приезжал и говорит, что им там люди нужны. А ежели опытным мастером стану, то и деньги хорошие платить будут.

Друг Ивана Дмитрий уехал в Минск на заработки еще год назад. Поступив на недавно открытый механический завод, производящий паровые котлы, поршни и узлы для ткацких станков, он получил постоянную работу в прессовальном цеху. Работа оказалась не легкой, но и деньги платили неплохие. А теперь, приехав навестить родных, Дмитрий старался переманить к себе и Ивана, своего друга детства. Чай вдвоем в большем городе веселее.

— Я-то думал, что тебе и у нас хорошо, — вздохнул Гаврила. — Оно-то конечно сейчас времена не легкие, но вскорости полегшее станет. Так шо ты не переживай.

— Так я ж не поэтому. Я учиться хочу. В городе я смогу школу окончить и мастером стать. Да и работа эта мне интереснее, чем в поле пахать.

— Отговаривать тебя я не буду, — вздохнул Гаврила, любивший своего старшего. — Ты только в посевной помоги, а там и уезжай себе с богом. — Нам еще впервой картофель садить. Так шо без тебя не справимся.

— Хорошо, — ответил старшой, — я уеду после посевной. Там глядишь, и Сава подрастет и тебе в помощь будет. Вона, какой здоровый растет, — сказал он и улыбнулся, глядя на здоровяка Саву, который играл на печи с младшим братом Петей.

Глава 48.

— А ну тко дай мне Тимофеич, — крикнул Михась, худому и жилистому мужичку, который выходил на топкий берег мелководной, но быстрой речушки. Тимофей Митрохин, которого Михась звал Тимофеич, передал тяжелый молот Михасю, который в своих высоких, до колена сапогах, захлюпал по ледяной воде к тесанным сваям, которые качало течением. Раз, два, еще несколько сноровистых ударов молотом и первая свая прочно вошла в песчаное, с мелкой галькой, дно. За полчаса Михась забил все восемь свай и вышел на берег. Несмотря на то, что вокруг воцарилась весна и в воздухе витал неуловимый аромат хвои, вода в речушке оказалась ледяной и стоять в ней, даже в высоких сапогах, было настоящим мучением. Но Михась был опытным старателем и за те годы, что он провел в тайге, надеясь ухватить за хвост капризную фортуну, он привык к повседневным тяготам. Как говорили мужики в их небольшом поселке: 'забурел'.

Михась, несмотря на свои двадцать семь лет, считался среди старателей старожилом. Родился он под Гродно в небольшой деревушке, но после начала реформы, уже подростком, переехал с родителями под Екатеринбург, где семья получила надел. Отслуживши положенный срок в армии, домой Михась не вернулся. Работать в поле он не любил и в деревне ему было скучно. Поэтому он осел в 'столичном' Екатеринбурге, где несколько лет работал где придется, успев побывать и рабочим, и шахтером, и грузчиком. Но и эта жизнь оказалась ему не по нутру. Молодой человек любил выпить в компании друзей и перекинуться с ними в картишки, а денег на такую жизнь у него не хватало. В итоге он нанялся старателем на один из приисков купцов Поповых*, где и проработал два года. Приобретя необходимый опыт, Михась с еще несколькими парнями решил вести поиски золота самостоятельно. Оно конечно дело рискованное, но в случае успеха, баснословно прибыльное. Так молодой авантюрист стал одним из первых, которые двинулись в тайгу, на поиски золота. Тех, кто положил начало 'Сибирской золотой лихорадке'. Митрохин, в отличие от Михася, не был авантюристом и попал в старатели скорее из отчаяния, чем по нужде. Потомственный тамбовский крестьянин, он из года в год распахивал свой надел и к тридцати годам имел троих детей. Казалось, что размеренная жизнь Тимофея так и продолжиться, принося небольшие житейские радости и несчастия. Но случилась беда. Когда Тимофей был в отъезде на ярмарке, случился пожар, в котором сгорела вся его семья. Так в одночасье, Митрохин лишился и семьи и дома. Соседи помогли отстроить новый дом, но что-то в Тимофее надломилось. Не мог он более находиться там, где все напоминало ему о былых, счастливых днях. А посему, через год после случившегося, он продал свой надел и подался в старатели, надеясь вдали от родных мест обрести покой.

В одном из небольших таежных поселков, куда занесла его судьба, он познакомился с Михасем и примкнул к его артели. Разные по натуре, они каким то образом ладили, и Михась, на правах старожила обучал Митрохина тонкостям профессии. Старательская судьба, она не легкая. Не каждый может изо дня в день, по колено в ледяной воде промывать кубометры породы в день, терпеливо выискивая искомые золотые крупинки. А сколько народу изошло при этом. Кто сгорел от лихоманки, кто проиграл все заработанное в карты, кто просто сгинул без следа в тайге. Но были и такие, кому улыбнулась удача, сколотившие состояние на удачной россыпи. И рассказы об этих редких счастливцах, преувеличенные молвой разносились по широким сибирским просторам, дабы привлечь в свои силки следующих искателей счастья.

В поселке, что возник недалеко от быстрой сибирской речки, ютилось два десятка мужичков. Поселок представлял собой несколько низких срубов, наполовину врытых в землю. Обычно старатели, дабы сэкономить время, рыли землянку и лишь ежели в песке находилось золото, то они обустраивались более основательно, делая из землянки невысокий сруб. Имелась в поселке даже своя баня, в которой мужички отпаривались по воскресеньям.

Михась с Тимофеем прибыли в поселок всего два дня назад. И поставив пока лишь палатку, занялись сооружением желоба вверх по реке, в двух километрах от поселка. До этого они уже пытали свое счастье в двух местах под Томском, но увы, пока на их долю выпало лишь немного золотых крупинок. Вот они и 'перекочевали' на новое место, привлеченные слухами о новом месторождении. 'Кто знает', — думал Михась, — 'авось на этот раз мне повезет'.

Глава 49.

В 1839 году в империи разразился экономический кризис. Он оказался тем более неожиданным, что за последние десять лет экономика стабильно росла и казалось, что ничего не может нарушить столь хорошо сложившийся распорядок. Но законы рынка взяли свое. Вдобавок 1839 год выдался неурожайным, точнее катастрофически неурожайным. Неурожаи случались почти каждый год, но из-за размеров империи, это были локальные явления и до голода дело не доходило. Потому как в пострадавшие районы завозили завести зерно из районов не пострадавших от капризов погоды. Но в 1839 году плохие погодные условия привели к неурожаю в главных черноземных районах империи: Новороссии и Кубани. Да и другие районы европейской части страны пострадали не меньше. Вдобавок экономический подъем последних десяти лет породил большое количество мелких банков и акционерных обществ, необеспеченных наличностью, которые в итоги полопались, положив начало экономическому кризису. Все это стало неприятным сюрпризом, ибо сократившийся в связи с неурожаем экспорт зерна, уменьшил поступление валюты, а крах банков и оказание помощи пострадавшим от голода районам породил нехватку наличности.

Несмотря на заранее принятые меры, зерна в хранилищах хватало лишь наполовину. Где местные власти не подсуетились, где средств не хватило, и если бы не железные дороги, то страна впервые за много лет столкнулась бы с угрозой настоящего голода. Но благодаря тем немногим железным дорогам, что успели построить, удалось оперативно доставить зерно в пострадавшие районы. Хорошо, что в Сибири урожай выдался хорошим и зерно из-за Урала буквально спасло тысячи жизней.

Помимо прямой помощи зерном, началось ускоренное внедрение новых культур, таких как картофель и кукуруза. Крестьяне, консервативные по натуре, считали картофель 'чертовым яблоком' и отказывались его засеивать. Но так как одним из условий получения помощи от государства являлось внедрение новых культур, многие крестьяне волей неволей стали засеивать свои поля картофелем, а в Новороссии и на Кавказе еще и кукурузой. Забегая вперед, скажу, что в течение десяти лет это позволило снизить зависимость от урожая зерновых и служило некой 'подушкой безопасности' в неурожайные годы. Потихоньку внедрялись селекционные семена. Десяток сельхозакадемий созданных за эти годы в империи довольно успешно занимались селекцией семян, но эти семена в основном использовались в больших хозяйствах, производящих зерно на экспорт. Но прошедший неурожай показал необходимость повышения жизнеспособности семян и их урожайности. Это требовало дополнительных субсидий от государства, для устройства селекционных станций и субсидий на улучшенные виды семян, но мера эта стала необходимой и должна была окупиться через повышение урожайности.

Для решения кризиса наличности требовалось увеличить добычу золота. Правда еще в начале тридцатых годов мы разрешили частную добычу золота и ввели единый налог на добычу в размере десяти процентов. А после обнаружения первых золотых россыпей в Сибири, в стране началась настоящая золотая лихорадка, позже прозванная 'Сибирской'*. Тысячи людей двинулись за Урал в надежде разбогатеть. Но, увы, это удалось лишь немногим. Этот поток искателей наживы значительно оживил сибирскую жизнь. Возле приисков стихийно возникали поселки, появилось множество мелких предприятий, ведь старателей надобно было снабжать всем необходимым, начиная от еды и инструментов и кончая лошадьми для приисков и фуража для них. Все это происходило на фоне переселения крестьян за Урал и становления отечественной промышленности и добавляло еще больше перца в тот бурлящий котел, которым стала Сибирь после начала реформ.

Что интересно, на фоне происходящего появился и наш отечественный Джек Лондон. Правда, его звали Матвей Рогожин. Проработавши старателем у купца Казанцева два года, он решил попробовать себя на литературном поприще. И первый же его роман 'Таежное золото' принес ему необычайную популярность. Став популярным Матвей не переехал в Москву, а остался жить в Томске, где он осел, когда оставил прииск. Романы Рогожина приобрели известную популярность за границей, где он стал одним из первых, действительно популярных, российских писателей. Это было немаловажно, ибо образ 'дикой России' или 'Татарии', складывающийся из европейских газет не способствовал хорошему имиджу империи, а Рогожин стал одним из первых, кто рассказал европейскому читателю о настоящей России.

Но помимо частной инициативы, были снаряжены десятки экспедиций на поиски золота. Все это в долгосрочной перспективе привело к тому, что уже в сороковых годах Россия стала мировым лидером по добыче золота и даже после начала Калифорнийской золотой лихорадки в империи добывалось не меньше золота. А ведь еще не были открыты месторождения на Аляске. Это позволяло со временем, после увеличения запасов, перейти на золотой стандарт.

Дабы упорядочить бардак в банковском секторе, мы ввели новые правила выдачи лицензий банкам и увеличили долю резервирования. Благодаря жесткой финансовой политике Егора Францевича*, рубль остался стабильным, несмотря на экономический кризис и крах нескольких банков. Но принятые меры, в основном законодательные, значительно упорядочили стихийно выросший банковский сектор.

К концу 1841 года кризис пошел на нет. Вдобавок к концу тридцатых годов часть запущенных проектов начала приносить прибыль, что увеличило бюджетные поступления и позволило дать налоговые послабления пострадавшим районам. Так что Рождество 1841 года народ в империи встречал как никогда весело. Голод и неуверенность остались в прошлом, а будущее, ну кто его знает, что готовит нам будущее?

Глава 50.

Генерал Хосе де Урреа осмотрел свой лагерь и остался доволен. Солдаты сноровисто ставили палатки, фуражеры выгружали корм для лошадей, а конные партии, поднимая копытами пыль, ускакали на разведку и вскорости скрылись за горизонтом. Мексиканцы, воодушевленные последними победами, работали споро и через час небольшую возвышенность покрывал лес палаток, а на кострах дымились котлы с похлебкой. По периметру лагеря расположили двадцать полевых пушек, укрытых за импровизированной насыпью из корзин и мешков с землей. Драгуны расположись отдельно, стреножив лошадей. После трехдневного перехода людям требовался отдых. Совсем неподалеку находились силы генерала Хьюстона, которого Урреа преследовал последнюю неделю. А потому на всякий случай мексиканский главнокомандующий отправил дальние пикеты из драгун, дабы не быть застигнутым врасплох.

Этой предосторожности генерала обучили русские инструкторы. Мексиканцы, плохо организованные и беспечные по натуре, были склонны пренебрегать столь элементарными мерами. Но, со временем, простые воинские премудрости стали привычными. Благодаря дюжине русских инструкторов эти две тысячи человек под его началом уже не напоминали орду кое-как одетых и вооруженных людей, как это было всего два года назад

Продав русским Верхнюю Калифорнию, покойный президент Санта-Анна не только получил за нее пять миллионов рублей, но и несколько партий оружия, достаточных для вооружения целой дивизии. Бывший президент, метивший в диктаторы надеялся с помощью столь значительной суммы и оружия укрепить свою власть и со временем сделать ее единоличной. Помимо оружия русские прислали опытных инструкторов для подготовки новых полков, составлявших гвардию лично преданную президенту. И надо отдать им должное, свое дело они знали хорошо.

Несмотря на столь амбициозные планы Санта-Анна недолго наслаждался властью. Полгода назад он был убит в своем ранчо неизвестными налетчиками. В народе поговаривали, что это сделали патриоты в отместку за продажу Калифорнии. Зато его подготовленные гвардейцы пригодились здесь, в Техасе, при подавлении мятежа этих неблагодарных гринго3. Заодно пригодилось современное оружие, которое прибыло на русских кораблях. Впервые мексиканская армия оказалась вооружена одинаковыми ружьями и имела вдосталь пороха. Но еще больше на боеспособности этого, когда-то разношерстного войска, сказалось наличие полевой артиллерии. Интенсивно используя полевые орудия во время наполеоновских войн, русские привили эту привычку своим подопечным. С такой огневой поддержкой воевать оказалось значительно легче. Тем более, что мятежники практически не имели полевой артиллерии, за исключением нескольких допотопных пушек.

Поначалу фортуна не очень благоволила к мексиканцам. Восстание в Техасе наложилось на мятежи в иных провинциях и до этой отдаленной территории у правительства попросту не доходили руки. Вдобавок именно в это время президент Санта-Анна был убит, что создало вакуум власти и лишь усилило неразбериху в стране. Поэтому за первые полгода мятежники практически беспрепятственно разоружили немногочисленные и разрозненные мексиканские гарнизоны и создали ополчение, состоявшее из полутора тысяч солдат, правда тоже разбросанных по огромным просторам Техаса. Наиболее значительный отряд находился под командованием новоиспеченного генерала Сэма Хьюстона, человека решительного и энергичного. Вдобавок у него на вооружении оказался десяток орудий, отобранных у сложивших оружие гарнизонов.

Лишь в начале февраля генерал Урреа во главе шеститысячного корпуса, состоявшего из обученных русскими гвардейских полков, двинулся на север. Мексиканцы шли разделившись на две колонны. Одна, под командованием генерала Кострильона шла на Сан-Антонио, населенного преимущественно мексиканцами, а другая, под командованием самого Урреа двигалась восточнее, в сторону Голиада, где находился значительный гарнизон. Таким образом они рассчитывали захватить два самых населенных городка этой пустынной окраины и продолжив наступление, принудить генерала Хьюстона к генеральному сражению. Несмотря на численное превосходство, мексиканцам пришлось нелегко. Техасцы упорно сопротивлялись, а небольшие отряды их милиции, прекрасно знавшие территорию, все время тревожили армию вторжения, заставляя быть на чеку, что изматывало солдат. Тем не менее уже к апрелю Сан-Антонио и Голиад оказались в руках правительственных войск. При упорной осаде Аламо генерал Кострильон потерял более двухсот человек, но захватил город, после чего продолжил движение на восток, находясь в двух днях перехода от своего главнокомандующего. В отличие от своего подчиненного, Хосе де Урреа не пришлось брать Голиад штурмом. Повстанцы, устрашившись столь внушительной силы незадолго до этого покинули город, надеясь соединиться с отрядом генерала Хьюстона, но мексиканский полководец стремительным маршем настиг и разгромил этот отряд, под командованием полковника Фэннина, взяв в плен и самого незадачливого командира. Дав своим людям два дня на отдых, Урреа двинулся дальше на восток, в надежде встретить отряд самого Хьюстона и этим закончить войну. Техасский главнокомандующий тоже не терял времени даром, собирая добровольцев и готовясь к решающей битве. Но несмотря на всю свою энергию, он не смог объединить под своим началом все местные отряды, что позволяло мексиканцам бить мятежников по частям. Техасцы, огрызаясь отходили вглубь территории, готовясь к генеральному сражению. Несмотря на череду поражений, их боевой дух все еще оставался высоким и они надеялись, что ближайшая битва переманит изменчивую фортуну на их сторону.

Две колонны мексиканцев двигались параллельно, пытаясь заманить повстанцев в ловушку. Кострильон должен был зайти в тыл Хюстону и отрезать тому путь к отступлению. Тогда со значительно превосходящими силами они легко разгромят тысячу ополченцев. Это прекрасно понимал и сам Хьюстон, а потому он остановился неподалеку от речки Сан-Хасинто, решив, что лучше бить мексиканцев по частям, не дав им соединиться. Две небольшие армии остановились в двух километрах друг от друга, чтобы испытать друг друга в генеральном сражении. Военный совет в техасском лагере вышел очень бурным. Все офицеры настаивали на занятии обороны, где у малочисленных техасцев имелось хоть какое то преимущество. Но генерал, опасавшийся подхода Кострильона, решил атаковать мексиканский лагерь на рассвете.

Еще в сумерках кавалерия мятежников отправилась в обход мексиканских позиций, дабы ударить с тыла, а восемьсот решительно настроенных американцев, выстроенных в несколько шеренг двинулись по заросшему высокой травой полю к мексиканскому лагерю. Но благодаря выставленным пикетам их выдвижение было вскоре замечено, как и обходной маневр техасской кавалерии. Отправив четыре сотни драгун против вражеских всадников, генерал Урреа приказал перекатить по десятку пушек во фланги, а в центре, за полутораметровой насыпью, засела пехота, готовясь встретить противника залповым огнем.

Восходящее солнце светило мексиканцам в глаза, а высокая трава скрывала движение противника, Поэтому, когда первая шеренга восставших вышла из высоких зарослей, до мексиканских позиций оставалось всего пятьдесят ярдов. Но уже через мгновение с флангов раздался грохот пушек, которые продольным картечным огнем прошлись вдоль первой и второй шеренги противника. Потом заговорили ружья и все пространство вокруг заволокло едким черным дымом. Техасцы с криками 'помни Аламо' ринулись с ружьями на перевес на позиции правительственных войск. Но солдаты за насыпью были построены в две шеренги и успели дать еще два залпа, прежде чем оставшиеся на ногах мятежники добежали до мексиканских позиций. Завязалась рукопашная. Несмотря на свою малочисленность, гринго, начали теснить мексиканцев и через несколько минут над насыпью лагеря уже развивался техасский флаг. Но подоспевшие резервы восстановили положение, отбросив наступающих за насыпь. Артиллерия с флангов продолжала поливать огнем вытесненного противника, у которого не оказалось резервов. Генерал Хьюстон скомандовал отступление, но тут в тыл его армии ударили четыре сотни драгун, которые разогнав кавалерию противника, вернулись на поле боя и перекрыли мятежникам путь к отступлению. Началась резня, в которой пал и сам генерал. Оставшиеся в живых три сотни израненных, деморализованных солдат сдались в плен. Больше крупных сил восставших в Техасе не оставалось. Оставалось лишь зачистить огромную территорию.

Через два дня обе мексиканские армии соединились. Кострильон поздравил Хосе де Урреа с победой, после чего корпус вновь разделился, дабы растопыренной пятерней пройтись по Техасу, восстанавливая там власть республики.

Лишь через год, выдавив из провинции последние отряды мятежников и оставив там сильные гарнизоны, генерал вернулся на родину. По пути его, как спасителя отечества, встречали восторженные толпы людей, а в Мехико, по приказу президента Фариаса, в честь популярного генерала дали салют.

В Мексике за время его отсутствия ничего не изменилось. Политики продолжали свои дрязги, а казна в очередной раз оказалась пустой, что грозило ропотом среди солдат. Пять миллионов рублей, полученных совсем недавно за Калифорнию, растаяли без следа.

'Ничего' — думал генерал, прохаживаясь по своему кабинету. — 'Пора навести в стране порядок, и я это сделаю. Ведь у кого под рукой солдаты, у того и власть'.

Глава 51.

Идея осваивать Русскую Калифорнию не была однозначной. Большинство сановников из моего окружения находили этот шаг весьма рискованным, что в общем понятно. Путь до этих отдаленных земель занимал год, да и флота для доставки колонистов и всех необходимых припасов у страны не имелось. Учитывая господство британского флота на море, они легко могли перерезать коммуникации, дабы не дать развиться Русской Калифорнии. Вдобавок требовалось наладить отношения с мексиканцами, которые являлись непосредственными соседями крохотного русского мирка. Все это требовало денег, которых, как известно всегда не хватает. Поэтому решение об освоении Калифорнии я принял единолично и с самого начала относился к 'проекту Калифорния', как к своему личному детищу.

Несмотря на вышеперечисленные минусы, освоение этих богатых земель сулило немало пользы. Ежели удастся закрепится в Калифорнии, это позволит значительно ослабить будущего гегемона — США, замедлив, а то и предотвратив превращение его в одного из главных игроков на мировой арене. Другого такого шанса уже не представится. Вдобавок благодатный климат и обширная территория позволяли развивать сельское хозяйство, используя все научные достижения, без той косности, что царила в самой империи. А наличие великолепной гавани у миссии4 Сан-Франциско предоставляло отличную базу для военного и торгового флотов. Конечно, поначалу освоение столь отдаленных земель выйдет чрезвычайно затратным, но в будущем на этих землях найдут огромные залежи золота, серебра и нефти, что позволит окупить все затраты и более интенсивно осваивать этот край.

Сами мексиканцы ничего не вкладывали в свою провинцию и к 1825 году на территории в почти миллион квадратных километров проживало всего пятнадцать тысяч мексиканцев и порядка ста тысяч индейцев. Американцы и европейцы еще не начали проникать в эти края, что позволяло избежать прямого столкновения с их переселенцами. В самой Мексике, после обретения независимости в 1821 году, царил хаос. Правительства менялись с калейдоскопической быстротой, а казна всегда пустовала из-за плохого руководства и коррупции. Нам же эта ситуация была на руку, ибо позволяла воспользоваться слабостью центрального правительства для продвижения своих интересов.

Угроза молодой республике никуда не исчезла. Испанцы все еще надеялись взять реванш, а независимость самой Мексики не признали ни Европа, ни США. Поэтому они отчаянно нуждались в легитимации и средствах для укрепления своей независимости. Тем не менее, нашему послу, господину Врангелю не удалось убедить мексиканцев продать нам всю провинцию Алта Калифорния. Наоборот, наш интерес к этим землям их немало встревожил. Но в обмен на дипломатическое признание Мексиканской республики они согласились отдать нам двадцать тысяч квадратных километров, расположенных вокруг крепости Росс. Все же капитану Врангелю удалось установить доверительные отношения с Санта-Анной, одним из наиболее удачливых и популярных мексиканских генералов. Этот генерал-политик чрезвычайно высоко ценил себя и очень любил деньги. А потому требовалось набраться терпения и выжидать благоприятного момента для расширения русского влияния в этих краях.

Тем не менее начало 'проекту Калифорния' было положено. После ревизии кораблей Балтийского и Черноморского флотов, мы смогли наскрести десяток крепких посудин для транспортировки переселенцев через два океана. Первый караван, состоявший из дюжины судов и семиста переселенцев прибыл в Калифорнию уже через год. Как-никак, а земли для заселения вокруг крепости Росс имелось в избытке. А сотни солдат с артиллерией, прибывших с переселенцами хватало для убеждения сомневающихся. Первыми колонистами стали государственные крепостные, получавшие по прибытии волю и старообрядцы. Старообрядцы согласились послать партии колонистов из своих после того, как я гарантировал им свободу вероисповедания и позволил строительство церквей. Таким образом неподалеку от залива Румянцева5 вскорости возникли поселения Климовка, Акимовка и Рогожское.

Русско-Американская компания оказалась не в состоянии активно колонизировать эти земли и защищать их от конкурентов. Финансовое положение компании оставалось тяжелым. Количество добываемой пушнины сокращалось из-за массового истребления каланов6, а наладить прибыльную и постоянную торговлю с Китаем и Индией компании не удалось как по скудости ресурсов, так и из-за плохого руководства. Чиновники из Санкт-Петербурга, где находился штаб компании, смогли таки довести дела РАК7 до ручки. Поэтому я воспользовался тем, что чартер Павла I был выдан на двадцать лет и не продлил его далее. Тем не менее пришлось заплатить компании отступные в полмиллиона рублей за отданное государству имущество. Зато теперь появилась возможность изменить политику империи в этих краях, сосредоточившись не на добыче пушнины и сиюминутной выгоде, а на постепенном освоении Аляски и Калифорнии и закреплении их за империей.

Отказ Мексики продать нам всю Верхнюю Калифорнию принес даже больше пользы, чем вреда. Небольшой надел предоставленный русским не встревожил англичан и американцев, что позволило нам беспрепятственно посылать караваны судов с переселенцами и припасами, а так же наращивать наше военное присутствие в этом регионе. До покупки Калифорнии в 1834 году мы успели перевезти десять тысяч колонистов и довести гарнизон крепости Росс до четырехсот штыков и сабель. Перевозка каждого переселенца или солдата обходилась в баснословные тысячу рублей, отщипывая более миллиона рублей в год из нашего, и так трещащего по швам бюджета, но зато нам удалось закрепиться в этом благодатном крае. Таким образом, когда покупка все же состоялась, Русская Калифорния уже представляла собою твердый орешек.

В 1834 году президентом Мексики в третий раз стал Санта-Анна8. На этот раз ему удалось консолидировать власть в своих руках и в дальнейшем тщеславный генерал мечтал стать диктатором, но для этого ему требовались деньги и оружие, которых в тех обстоятельствах ему было не найти. Поэтому и так склонный принять наше предложение о покупке Калифорнии, новоявленный президент после ожесточенной торговли согласился. Акт о продаже Алта Калифорния стал одним из первых опубликованных новым президентом и оказался неоднозначно принят обществом. Большинство мексиканцев выступили против, но эта оппозиция, состоявшая, в основном, из либералов, была разобщена и частью находилась в изгнании. Покупка целой провинции обошлась нам в кругленькую сумму — пять миллионов рублей, выплаченных в течении трех лет. Лично Санта-Анна получил триста тысяч рублей, которые, однако, сумел быстро потратить. Не менее важной частью договора для самого мексиканского президента стала поставка оружия и инструкторов для вооружения постоянных частей, лично преданных президенту. Эта просьба генерала оказалась нам на руку и я с радостью согласился помочь ему в нелегком деле по налаживанию порядка в стране. Тем более, что оружие поставлялось за деньги.

Увы, недальновидный Санта-Анна чересчур поспешил с централизацией власти, сразу возбудив недовольство по всей стране. Местное население привыкло к определенной независимости от центрального правительства и завинчивание гаек пришлось им не по нутру. В 1835 году восстание охватило одиннадцать провинций, а их кульминацией стало восстание американцев в Техасе, с явным намерением отделится от Мексики. Хотя свою независимость они провозгласили несколько позже. Об этих событиях, как и о Техасской войне я помнил, как и помнил о той роковой роли, которую сыграла бездарность и продажность Санта-Анны в этих событиях. Поэтому, когда мавр сделал свое дело и продал нам Калифорнию, пришла очередь мавра уходить, дабы не навлечь дополнительные беды на свою страну, которую я видел в качестве будущего союзника.

В 1835 году небольшая группа состоящая из дюжины всадников ворвалась в поместье генерала и убила его прямо в спальне. Благо резиденция президента едва охранялась, да и охранники страдали неизлечимой мексиканской беспечностью. Уход столь одиозной и влиятельной фигуры создал вакуум власти в Мехико, но не надолго. Новым, старым президентом стал Валентин Фариас, а генерала Хосе де Урреа назначили главнокомандующим небольшой армии, точнее корпуса, призванного вернуть Техас в лоно законной власти. Выбор оказался очень удачным. Генерал, уже имевший большой боевой опыт, отличался энергичностью и последовательностью. Вдобавок под его начало передали полки составлявшие личную гвардию Санта-Анны. Хотя за год подготовки они еще не стали грозной боевой силой, но все же они уже прошли боевое слаживание и были вооружены однотипным современным оружием, что при наличие полевой артиллерии сделало их наиболее грозной силой в этих краях, где привыкли воевать кое-как, пользуясь ополчением или плоховооруженными солдатами. Так же пригодились те миллионы, что мексиканцы получили за Калифорнию. А потому, когда в феврале 1836 года генерал Урреа вторгся в Техас, его солдаты регулярно получали жалование и провизию, что способствовало поднятию их боевого духа.

Малая заселенность Техаса и разбросанность городков по огромной площади сыграла с американцами ту же злую шутку, что до этого и с мексиканцами, позволив бить их по частям. Заняв к апрелю два главных центра: Сан-Антонио и Голиад, Урреа продолжил преследовать отходящие части под командованием Сэма Хьюстона. Несмотря на противодействие большинства офицеров, американец решил дать бой. Но при трехкратном перевесе сил и преимуществе в выучке войск сражение закончилось разгромом последних значительных сил техасцев. Переселенцы начали массово покидать свои места двигаясь на север и на запад, в Луизиану. Эти успехи очень встревожили правительство США, которые стали собирать армию на границе Техаса опасаясь вторжения мексиканцев. Убедившись, что те вовсе не намерены этого делать, американцы изменили тон и стали требовать возвращения бежавших переселенцев и выплаты им компенсации. На это мексиканцы согласиться не могли и возникла угроза войны с северным соседом. Генерал Урреа год провел в отдаленной провинции, зачищая территорию от остатков местной милиции и следя за американскими приготовлениями. Выборы и избрание президентом Мартина Ван Бюрена, противника войны с Мексикой поставили точку на этой эпопее.

Вернувшись домой в Мексику, генерал застал ее в плачевном состоянии. Борьба за власть продолжалась, и стул под президентом Фариасом сильно качался. Деньги уплаченные за Калифорнию исчезли без следа и в провинциях вновь назревало недовольство. Поэтому уже через два месяца после своего возвращения, в ходе очередного переворота он стал по совместительству и президентом и главнокомандующим молодой республики, а так же, в будущем, верным нашим союзником. Благо наши интересы полностью совпадали.

Вдалеке от клокочущей Мексики мы продолжали осваивать новоприобретенную территорию. В 1835 году на месте небольшого городка Йерба-Буэна9 был основан Александровск, а еще через год Шелихов, неподалеку от бывшей столицы Верхней Калифорнии — Лос Анджелеса. Из пятнадцати тысяч мексиканцев, половина предпочла переправиться в соседнюю Новую Мексику, а остальные, в основном метисы, получили русское подданство и остались.

Барон Врангель и его преемники старались поддерживать дружеские отношения с местными индейцами. Мы не вмешивались в их внутренние дела, поставляя им оружие и зерно в обмен на охрану отдаленных рубежей у Заснеженных гор10. До появления Калифорнийского казачьего войска в 1840 году индейцы служили эффективным заслоном от проникновения всяческого рода искателей приключений из США. Да и после оказали нам немало услуг как иррегуляры и разведчики.

Александровск, ставший столицей Калифорнии, быстро рос. Прекрасная бухта стала главным портом Русской Америки. Вскоре там возник порт, в позже и верфь для постройки бригов и небольших транспортов. После начала крестьянской реформы тонкий ручеек переселенцев неуклонно возрастал. Благодатный климат и большие в 20-30 га наделы соблазняли многих, в основном молодежь. Но при столь дальней и затратной дороге это был именно ручеек, а для того, чтобы закрепиться в этом крае с потенциально враждебными соседями, требовалось превратить этот ручеек в полноценный поток и посему, довольно скоро появились планы по постройке железной дороги через перешеек Теуантепек. В 1840 году мы получили концессию от мексиканского правительства для прокладки железной дороги через перешеек и строительство двух портов по обе стороны от него. Само строительство началось лишь в 1842 году после детальной разведки территории и завоза необходимых материалов. В этот медвежий угол с гиблым климатом надо было завозить все, включая рабочих. Но оно того стоило, ведь будущая железная дорога обещала сократить путь в Русскую Америку с одного года до четырех-пяти месяцев, а это, в свою очередь, обещало быструю окупаемость. А там глядишь и иностранные купцы подтянутся.

Глава 52.

С утра над рекой стоял густой туман, поэтому маленькая флотилия двинулась в путь ближе к полудню, кода июньское солнце уже начало припекать. Флотилия состояла из паровых корветов 'Шилка' и 'Аргунь', каждый из которых тянул на буксире небольшую баржу с углем и из сотни лодок, баркасов, вельботов и плотов. Экспедицию возглавлял Николай Николаевич Муравьев, всего лишь год назад назначенный Восточно-Сибирским губернатором. Несмотря на слабое здоровье, Николай Николаевич был человеком с кипучей энергией и руководство столь отдаленной провинцией из Иркутска оказалось для него чересчур скучным. Поэтому он решил лично возглавить полутаротысячный отряд для исследования русла реки Амур и основания в этих краях первых русских острогов. После исследования дельты Амура и выхода в Тихий океан, один батальон из состава экспедиции должен был погрузиться на транспорты под командованием Федора Петровича Литке и направиться в Петропавловск-Камчатский для усиления тамошнего гарнизона. Перед отъездом на место назначения, в Иркутск, Николай Николаевич имел продолжительный разговор с императором о перспективах развития русского Дальнего Востока. Поток переселенцев на восток за последние десять лет создал крепкую основу для дальнейшего продвижения в Приамурье к берегам Тихого океана. Вот и обсуждали, как это можно сделать не вызывая конфронтации с южным соседом. Цинский Китай уже давно миновал период своего рассвета и значительно ослаб с тех пор. На этом и строился расчет. Приамурье было слабо исследовано и прежде чем закрепиться в этих местах, требовалось изучить те земли более детально и проверить насколько Амур судоходен. Этим молодой губернатор и занялся, как только обосновался в Иркутске. К экспедиции готовились все зиму и часть весны. Надобно было собрать два корвета, построить лодки и баркасы, запастись продовольствием и порохом.

Корветы собрали в Сретенске, а котлы для них изготовили в Иркутске, на открывшемся два года назад заводе. В основном завод производил сельхозинвентарь для растущей волны переселенцев, но недавно освоил производство паровых котлов и иных механизмов, потребных для строительства речных пароходов. А возле него уже строился новый завод, для производства пушек и ружей, дабы обеспечить Забайкальские войска собственным вооружением и не перевозить его через тысячи километров из Екатеринбурга. Выросший как на дрожжах Иркутск, стал столицей Восточно-Сибирской губернии и трамплином для последующего освоения Дальнего Востока. В связи с чем город начал приобретать европейский вид, обустраиваясь площадями и каменными общественными зданиями.

В поход тронулись в середине мая, предварительно уведомив Цинских чиновников. Сплав оказался сложным, порою лодки не справившись с течением, сталкивались друг с другом или налетали на камни и прибрежные отмели. Длинный караван из разночинных судов растянулся вдоль по реке, затрудняя снабжение. Тихоходные баржи с провизией и фуражом отставали, из-за чего первые дни люди и лошади голодали. В итоге Муравьев приказал держать двухдневный запас провианта на каждом судне и к вечеру, останавливаясь на ночевку, выпасывать лошадей. Это замедлило сплав, но зато принесло порядок в разрозненное до сего момента передвижение. Вдобавок, из-за снижения скорости, баржи успевали догнать флотилию, что значительно облегчало передвижение.

Вся небольшая флотилия боялась вспыльчивого нрава губернатора. Муравьев не давал поблажек ни себе, ни другим, неумолимо двигаясь к намеченной цели. Трудно было предположить в этом невысоком и худощавом теле столь кипучую энергию и несгибаемую волю. Когда Николай Николаевич кричал на нерадивого лейтенанта, по вине которого баржа села на мель и дала течь, всем казалось, что губернатор выше здоровяка лейтенанта, который вжав голову в плечи, и держа руки по швам, получал начальственных звездюлей. Но, тем не менее, Муравьева любили, как отца командира, который хоть и строг, но о подчиненных заботиться и в обиду не дает.

День выдался солнечный и река оказалась спокойной. Впереди шли две лодки, измеряя фарватер, дабы более тяжелые корветы и баржи не напоролись на мель. За три недели люди приспособились к тяготам пути и флотилия шла споро. Муравьев сидел на палубе своего флагмана 'Аргунь', записывая в дневник все важные происшествия вчерашнего дня и рассматривая очертания реки, нанесенные на карту за последние дни. Вчерашний день выдался суматошным: сильный ливень затруднял видимость и баржи в очередной раз отстали. Пришлось пристать к берегу и под дождем организовывать лагерь, дожидаясь отставших. Реку штормило и командующий боялся, что одна из барж опять села на мель, затрудняя продвижение остальным. Но ближе к полуночи отставшие баржи подошли и Муравьев, наконец-то, заснул. Вот и не вышло занести в дневник все произошедшее за день.

К концу июня Николай Николаевич планировал добраться до Александровского поста*, острога в устье Амура, основанного четыре года назад капитаном Литке. Здесь его должна была дожидаться эскадра уже контр-адмирала Литке в составе трех транспортов и двух фрегатов, посланная для усиления российского присутствия на Тихом океане. Будет ли адмирал дожидаться его в назначенный срок, в этом губернатор не был уверен, ибо море стихия непредсказуемая. Хотя Литке имел четыре месяца в запасе и будучи опытным мореходом должен был справиться.

Через две недели, пройдя озеро Кизи, речная флотилия достигла, наконец, берегов Татарского пролива и первое что Николай Николаевич увидел, подходя к Александровскому посту, это высокие мачты транспорта 'Афон' и трепещущийся на них Андреевский флаг.

Адмирала Федора Петровича Литке, приказ императора: вновь отправиться на Дальний Восток, вначале огорошил. Ведь чуть более года назад он вернулся из тяжелейшего плаванья в эти отдаленные края и рассчитывал пару лет провести на столь любимой Балтике. Но такова она моряцкая судьба, все норовит забросить тебя подальше от родины. Николай Павлович подсластил пилюлю, произведя капитана Литке в контр-адмиралы, но и ответственность на нем лежала куда большая. Он должен был, возглавив небольшую эскадру из трех фрегатов и шести транспортов, довести ее в целости и сохранности через половину земного шара в Александровск и в Петропавловск. Откуда проследовать к устью Амура и встретить там в назначенный срок губернатора Муравьева, дабы закрепить те края за Россией. Транспорты везли грузы и переселенцев в Русскую Америку и на Камчатку. Потому и была столь большая нужда в освоении побережья Тихого океана, дабы иметь более надежную связь с этими отдаленными уголками империи. Во время прошлой экспедиции Литке исследовал устье Амура и доказал, что Сахалин является островом. Тогда же он основал Александровский пост в устье Амура и Ивановский острог на юге Сахалина. Теперь же, более мощная эскадра должна была усилить российское присутствие в этих местах.

Из Петербурга эскадра отбыла в августе и без особых приключений пересекла Атлантический океан и прошла мыс Горн. Но в Тихом океане корабли попали в шторм и лишь через три дня всем кораблям удалось вновь воссоединиться. Благо шли знакомым маршрутом и большинство капитанов ужу ходили по нему, в том числе и под командованием самого Литке. У двух транспортов после шторма оказался поврежденным рангоут, но моряки решили устранять повреждения не заходя в порт. К Новому году эскадра, наконец, достигла Александровска — столицы Русской Америки, и оставалась там месяц. За это время моряки отдохнули и привели в порядок истрепанные долгим плаванием корабли. В Александровске была построена небольшая верфь, которая в основном строила небольшие суда типа ботов и шхун. Заодно, на ней приводили в порядок транспорты, которые доходили до Русской Калифорнии значительно потрепанными. Прибытие кораблей из метрополии всегда было большим событием для жителей отдаленной колонии. Население Александровска насчитывало три тысячи человек, включая гарнизон и двести местных индейцев, принявших православие. Поэтому экипаж корабля в сто и более человек, на время, существенно увеличивал население маленького городка, внося свежую струю в устоявшийся быт этой отдаленной провинции. Ну и, конечно, корабли привозили товары и провизию и новых поселенцев, без которых колония не смогла бы существовать. Поэтому прибытие столь большой флотилии, доселе невиданной в этих широтах стало настоящим праздником. Тем более что один фрегат оставался в Александровске для усиления Российской Тихоокеанской эскадры.

Заполнив трюмы мехами и шкурами взамен выгруженных товаров, эскадра покинула гостеприимную столицу Русской Америки, и, посетив по пути Кадьяк, отправилась на запад, в Петропавловск, куда и прибыла к середине марта. На Камчатку флотилия доставила необходимые товары и два десятка пушек для небольшого гарнизона. Вдобавок, а Петропавловске Литке оставил два фрегата и два транспорта из своей эскадры, для усиления российского присутствия в этих местах. А в середине июня адмирал, как и было обещано, бросил якорь у Александровского поста, чем несказанно обрадовал десяток солдат, оставленных там гарнизоном.

Сержант Иван Седов был один из немногих русских, которые родились и жили на Камчатке. Всего на громадном полуострове жило около семи тысяч русских переселенцев, включая гарнизоны и экипажи небольшого Тихоокеанского флота. Большинство жителей прибыли на Камчатку после крестьянской реформы 1831 года, прельстившись освобождением от налогов на целых двадцать лет. Кроме них на полуострове находилось и немало бывших дворян, сосланных за участие в заговоре против императора. Связь с метрополией осуществлялась по морю, но корабли приходили редко, раз в несколько месяцев, поэтому переселенцы жили уединенно на огромных пространствах Камчатки.

Отец сержанта служил на флоте, на бриге 'Быстрый' и видимо любовь к морю передалась Ивану от него. Отслужив три положенных года в армии, Иван решил остаться на сверхсрочную службу и записался в морскую пехоту, роту которой создавали на Камчатке. Когда в 1836 году в Петропавловск пришел шлюп капитана Литке, Седов уже дослужился до сержанта. Команда брига 'Байкал' в пути оциножила, и требовались люди на замену тех, которые сошли на берег. Иван оказался среди двух десятков тех, кто записался в команду. Благо начальство не было против, тем более, что капитан имел при себе распоряжение императора, оказывать его экспедиции всяческое содействие.

Плавание оказалось трудным. Земли эти были слабо изведаны и многое лишь предстояло нанести на карту. Море часто штормило, а частые туманы замедляли каботажное плавание. Двигаясь по карте составленной Крузенштерном, Литке достиг Сахалина, откуда направился в Амурский лиман. Опросив по дороге местных жителей, капитану удалось найти устье Амура и таким образом доказать, что Амур выходит в океан. Не рискуя подняться вверх по реке на шлюпе, Литке оставил свой шлюп в небольшой бухте, а сам, с небольшой командой, на лодке, поднялся на тридцать километров вверх по реке. Обследовав устье реки, капитан вернулся на 'Байкал'. Было решено оставить пятерых человек, под командованием Седова, дабы основать острог и 'застолбить' эти ничейные земли за империей. Этому крошечному отряду русских Робинзонов, оставили лодку, инструменты и подарки для местных жителей которые можно обменять на продовольствие. Отряд Седова должен был выстроить острог и дожидаться прибытия поселенцев. А Литке последовал дальше на юг, первым из европейцев доказав, что Сахалин это остров.

Первую зиму перезимовали нормально. Иван старался поддерживать хорошие отношения с местными жителями, понимая, что от них зависит выживание его отряда в этих суровых краях. К зиме построили большой сруб, обнеся его частоколом. Благо леса имелось в избытке. На лодке они ходили вверх по реке, ловя рыбу и обменивая на продовольствие,ножи и сукно. В лесу водилась дичь, что разнообразило рацион. Поздней весной земля достаточно прогрелась для засева пшеницы, репы и лука. Но, увы, пшеница плохо прижилась и урожай получился скудным. Пришлось обходиться теми скромными запасами, что смогли обменять у местных. Лишь на второе лето к Александровскому посту прибыл шлюп из Петропавловска. Оказывается, по пути обратно Литке известил губернатора о крохотных постах, оставленных в устье Амура и на Сахалине и дал тому карты тех берегов, прося подвезти подкрепления. Но, увы, корабль посланный к Амурскому лиману не нашел небольшой острог и повернул обратно. И лишь вторая попытка оказалась удачной. Шлюп прибыл вовремя, привезя десяток солдат из Петропавловска. Иван мог вернуться в родной Петропавловск, но решил остаться, дабы расширить небольшой острожек и наметить места будущих русских поселений. Шлюп привез припасы пороха и муки, поэтому за следующую зимовку сержант не опасался.

Имея немного больше человек в отряде, стало возможным более детально исследовать Амурский лиман, чем Седов и занимался, пока позволяла погода. И хотя в картографии он не разумел, за год он сумел нанести на карту весь Амурский лиман, включая небольшие острова и отмели. И хотя чертежи его были не точные, все же это оказались первые подробные карты дельты Амура.

Глава 53.

Кабинет государя в недавно отстроенной подмосковной резиденции был как две капли воды похож на его предшественников в Кремле и в Аничковом дворце. Та же светло-кремовая окраска стен, книжные шкафы белого цвета, несколько карт и большая доска на стене, а посередине небольшой письменный стол. В углу, все тот же большой стол с креслами вокруг. Видимо император попросту перевозил убранство кабинета с одного места на другое, уж очень все выглядело похоже.

Павел Дмитриевич Киселев был частым гостем всей череды государевых кабинетов, так как являлся бессменным министром по делам крестьянской реформы, стоя у истоков ее, когда реформа казалась лишь отдаленной мечтой. Помимо официальной должности, господин Киселев был давним другом императорской семьи, и пользовался большим доверием Николая Павловича.

— Рад вас видеть Павел Дмитриевич, — поприветствовал вошедшего государь и пожал ему руку. Государь был одет в новомодный мундир зеленого цвета, состоявший и рубахи и широких шаровар. Только небольшая нашивка свидетельствовала о том, что император является шефом Измайловского полка.

— Здравствуйте, Николай Павлович, — ответил министр, пожимая руку хозяина кабинета.

— Я читал вашу докладную записку, — сказал император, — и нахожу ваше предложение хотя и немного рискованным, но разумным. Именно об этом я и хотел с вами переговорить.

— Николай Павлович, я уверен, что при осторожном выполнении моего плана Россия сможет прирасти новыми землями. Тем паче, что за последние десять лет только в Иркутскую губернию переселилось более двухсот тысяч человек, а в Забайкальскую порядка шестидесяти тысяч. А после открытия золота в тех местах, желающих переселиться только прибавилось. Так что у империи имеется достаточно людей в этих землях для дальнейшего продвижения к Амуру.

— Кого вы предлагаете туда переселить? — Министр вытащил карту из большого тубуса и разложил ее на столе, придавив по краям небольшими гирьками. На карте уже были отмечены места будущих поселений.

— На первых порах потребуется четыре тысячи человек для основания восьми острогов в означенных местах. Во-вторых, два полка из Забайкальского казачьего войска. Они к тем местам привычные, да и в случае чего могут за себя постоять. И ежели вы согласитесь, хорошо бы еще полк пехоты с пушками. На случай столкновений с местными племенами.

— Я вижу у вас далеко идущие планы, — усмехнулся Николай Павлович. — А что будет, если Цин решат, что мы вторглись на их территорию?

— Ну, во-первых, юридически эти территории не принадлежат Цин, а во-вторых, именно для этого я и предлагаю послать солдат и казаков, на случай столкновений. Но земли эти для Цин не представляют интереса. Они даже чиновников своих туда не присылают, поэтому вряд ли они пришлют свои войска. Для них это далеко и не прибыльно.

— Я вижу, вы уже успели подробно ознакомиться с отчетом Амурской экспедиции, — улыбнулся император.

— Это же моя обязанность, Николай Павлович, да и ежели по правде, я давно мечтаю о присоединении этих земель к империи. А сейчас момент настал самый подходящий, китайцам не до нас, им бы от англичан отбиться. Поэтому, вряд ли они будут нам противодействовать.

— Ну что же, — ответил император, — я тоже думаю, что настал подходящий момент для освоения этого региона. Но уж если мы беремся за это дело, надобно попробовать закрепиться и в степях северной Монголии. Места там малолюдные и поэтому подходящие для нашего туда продвижения. Так что помимо ваших планов в Приамурье, подготовьте пожалуйста планы по заселению этих земель. Я думаю, что стоит направить туда казачков и основать несколько острогов, для закрепления этих земель за империей. Я знаю, что карты этих земель не самые точные, но экспедиция Сухова должна вернуться через год и привезти более точные карты Монголии. А мы к этому времени сможем подготовиться, чтобы как можно быстрее закрепиться на этих землях. Война Цин с англичанами когда-нибудь закончиться и тогда нам будет труднее осуществить наши планы.

— Хорошо Николай Павлович, — ответил Киселев, — думаю, что через неделю смогу предоставить вам подробный план с потребными для сего дела ресурсами. Если вы одобряете мой план по освоению Приамурья, я уже приготовил черновик указа, — министр вытащил из кожаной папки стопку листов и сложенную карту.

— Замечательно, я ознакомлюсь с ним и дам вам ответ послезавтра, — ответил Николай Павлович. — А пока давайте обсудим принятые меры по расселению крестьян в Томской губернии. Насколько я понял, многие приехав на место не получили причитающихся ссуд и бедствуют. — Разговор затянулся еще на час. А через два дня император одобрил проект заселения Приамурья и расширения Забайкальского казачьего войска.

Глава 54.

В 1840 году пришло, наконец, время экспансии на Дальнем Востоке. Еще в XVII веке русские проникли на эти территории, но Цинская империя в те времена еще не растеряла свои силы и в итоге, по Нерчинскому договору, Россия оставила эти земли, и они были признанны ничейными. Так-так населения на Дальнем Востоке у нас было — кот наплакал, дальнейшее продвижение к Тихому океану стало затруднительным. Но за два столетия времена изменились: народу в Забайкалье у нас прибавилось, а Цинская империя пришла в упадок. Наконец то настал благоприятный момент для продвижения к Тихому океану. Экономика империи росла, и ей требовался выход в Тихий океан для торговли и для развития всего русского Дальнего Востока. У берегов Камчатки и Русской Америки стали появляться все больше и больше английских и американских судов и без крепкого присутствия в тех краях, империя могла легко потерять эти земли.

Но прежде чем приступить к освоению Приамурья, требовалось разведать эти края. Так-так в Европе и России до сих пор считалось, что Сахалин это полуостров и никто наверняка не знал выходит ли Амур в океан. Конечно, случайные люди бывали в этих краях, но нормальных, подробных карт устья Амура и Сахалина не существовало. И хотя я знал, что Сахалин это остров и что Амур судоходен, толку от этого было мало, без наличия карт этих мест.

Поэтому, в 1836 году на Дальний Восток неправилась экспедиция под руководством капитан Федора Петровича Литке, которая доказала, что Сахалин является островом и что устье Амура выходит в океан и судоходно. Заодно Литке, по собственной инициативе, основал два крошечных поста в тех местах, дабы обозначить присутствие России.

А назначенный в 1838 году Восточно-Сибирским генерал-губернатором, Николай Николаевич Муравьев, совершил первый сплав по Амуру, доказав, что он судоходен. Заодно был усилен гарнизон Петропавловска солдатами и артиллерией, на случай конфликта с англичанами. Островитяне давно алчно поглядывали на Китай и наши претензии на Приамурье могли вызвать конфликт не только с Цин, но и с англичанами. На случай столкновений с китайцами мы отправили на Дальний Восток два полка и еще два набрали среди местных забайкальцев. Таким образом, все оказалось готово для нашего проникновения в эти земли, оставалось дождаться благоприятного момента, который вскоре и настал.

К концу 1830х отношения между Цин и англичанами все время ухудшались. Англичане завалили Китай дешевым опиумом, фактически подсадив всю страну на наркотик. Опиум стал настолько популярным среди китайцев, что даже в Иркутске местные иммигранты из Поднебесной курили опий, умудряясь доставать его, несмотря на запрет ввоза опиума из Китая. За опий китайцы расплачивались полновесным серебром, что вскорости опустошило Цинскую казну. Поэтому не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что с ввозом опиума надо бороться. Но англичане возмущенно кричали о свободе торговли, хотя эту свободу они понимали довольно однобоко, ибо выгоды от такой торговли имела лишь одна сторона. Такое положение не устраивало ни одну из сторон. Цин стремились запретить ввоз, а островитяне напротив, стремились расширить торговлю с Китаем, стремясь захватить этот огромный рынок сбыта. Поэтому англичане искали формального повода, дабы силой заставить Цин допустить английские товары на свой рынок, открыв свои порты для английских кораблей. Когда император Цин объявил Китай закрытым для английских кораблей, британцы сразу же объявили Цин войну, хотя этот запрет был спровоцирован островитянами, которые в наглую, нелегально ввозили опиум в Китай. Армия Цин, имея устаревшее вооружение и тактику, и вдобавок ослабленная потреблением опиума, не могла противостоять современной европейской армии, несмотря на подавляющее численное превосходство. Уже в 1840 английский флот, в крошево разгромив прибрежные форты, высадил десант захватив несколько островов у побережья Китая. Именно в этот момент Николай Николаевич Муравьев совершил второй сплав по Амуру, где в июле 1840 года подписал договор с империей Цин в приграничном городке Айгун. Предметом договора стало установление российско-китайской границы. Согласно договору, левый берег Амура от реки Аргуни до устья признавался собственностью России, а Уссурийский край от впадения Уссури в Амур до моря оставался в общем владении впредь до определения границы. Плавание по Амуру, было разрешено только российским и китайским судам и запрещено всем остальным. Таким образом, без единого выстрела к России отошла огромная, малозаселенная территория. Цин не могли позволить себе войну на два фронта, а важность богатых, густонаселенных южных портов для Поднебесной, значительно перевешивала значение полупустынных северных территорий. Для нас же это означало свободный выход в Тихий Океан через Амур, и по заключении договора, в Приамурье хлынул поток переселенцев, прельстившись относительно плодородными почвами и наличием золота.

Первая Опиумная война окончилась в 1842 году разгромом Китая и подписанием унизительного договора с англичанами, по которому Поднебесная выплачивала огромную контрибуцию, уступала Великобритании остров Гонконг и соглашалась открыть свои порты для английских товаров, в том числе и для опиума. Война продемонстрировала слабость Цинской империи, прежде всего самим китайцам и поэтому, в результате российско-китайских переговоров в Пекине, в конце 1842 года был подписан Пекинский договор, закрепивший за Россией Уссурийский край. Договор так же предусматривал обмен посольствами и российскую военную помощь. После окончания войны с англичанами, Китай оказался в зависимом положении, и стало ясно, что без реформ армии и администрации, Поднебесной грозит стать очередной колонией западных держав. Поэтому Цин согласились уступить нам обширные, но пустынные северные земли, получив взамен вооружение и военных инструкторов, которые должны были перекроить Цинскую армию на западный лад. Причем военную помощь они оплачивали. Этот договор оказался очень выгоден для нас, ибо мы, пожав плоды победы англичан, приобрели обширные территории и удобный выход в Тихий Океан. Но и китайцы получили от него свою выгоду. Северные территории контролировались Китаем лишь номинально и экономически не представляли интереса для Поднебесной. Зато в результате договора, Цин прорвали дипломатическую изоляцию и получили ружей и артиллерии достаточных для вооружения четырех дивизий, а русские офицеры помогали их обучать в соответствии со стандартами и тактикой европейских армий. Эти дивизии 'нового строя' должны были стать костяком новой Цинской армии. По крайней мере, китайцы на это очень надеялись.

Некоторые министры высказывали опасения, что столь значительная помощь империи Цин создаст угрозу нашим новоприобретенным землям, но из истории я знал, что главное не оружие, а кто им пользуется. А воинский дух и умение пользоваться оружием не приобретаются за один год. Поэтому китайской угрозы я не боялся. Зато боеспособная китайская армия могла причинить больший ущерб европейцам в будущей войне которая, как я знал, была не за горами. Ибо Цин не могли долго терпеть навязанный англичанами договор, который подрывал их экономику и убивал их население, а англичане ни за что не согласились бы на пересмотр договора, который обеспечивал им огромные прибыли. Поэтому, я был уверен, что укрепив с нашей помощью свою армию, через лет пять китайцы попытаются пересмотреть договор с англичанами, а это означало войну. Да и помощь мы предоставляли не бесплатно. А большие военные заказы позволили за китайские деньги построить и развить производство ружей, артиллерии и пороха на Дальнем Востоке, которое укрепляло наше там присутствие.

В этой благостной картине не хватало лишь завершающего мазка, а именно создания порта, который стал бы воротами империи в Тихий Океан.

Глава 55.

На Рождество 1842 года состоялся уже традиционный бал в Кремле, где посреди парадного зала стояла не менее традиционная елка. Еще до перевода столицы в Москву, когда мы жили в Петербурге, Рождество мы проводили в Первопрестольной, приезжая туда всей семьей. За окнами кружила метель, но внутри было жарко. Да и количество собравшихся и танцы добавляли свою толику естественного обогрева. Первый танец был наш с Шарлоттой. Для всех она была Александра Федоровна, но для меня она была meine liebe Charlotte. И глядя на заиндевевшие окна, я вспоминал нашу первую встречу в уже ставшим далеком 1814 году, когда молодой князь Николай, с пушком вместо усов, встретил еще совсем девочку Шарлотту. Тогда тоже шел снег, и окна другого замка были покрыты инеем. Но, также как и тогда, на одно мгновение в зале оставались лишь я и она. Конец первой книги.