Отрок Часть 03

— Ой! — Мишка ойкнул не столько от боли, сколько от неожиданности.

— Все, все уже, Мишаня, дай-ка перевяжу, а то кровь сильно течет. Шапка-то у тебя где? Надень, а то застудишься.

— Мама! Да что ты со мной возишься? Остальные-то как?

— Демьян — хуже всех, — принялась перечислять мать — Артемию тоже крепко досталось, Васе чуть легче...

— Какому Васе? А! Роське!

— Мите только лоб рассекло, вскользь прошло. — Мать закончила перевязывать мишкину голову и опустила руки.

— А как Меркушу-то? Мама?

— Прямо через стенку, в спину, как будто видели...

С той стороны, где находились дед с Немым вдруг раздался истошный вопль, потом еще — человек просто заходился криком от боли. Мишка, обернувшись на крик увидел, что Немой склонился над одним из нападавших и делал с ним что-то такое, от чего тот жутко дергался и орал. Рядом, спокойно наблюдая за происходящим, высился в седле дед.

"Кажется, это называется "получить момент истины". Война и есть война, что ТАМ, что ЗДЕСЬ".

— Михайла! — Раздался голос деда. — Поди сюда!

"Ну да, только этого мне сейчас и не хватает — на допросе присутствовать. И так обоссался, а сейчас еще и облююсь. И не ходить нельзя, блин ...".

— Иду! Мама, вы посматривайте здесь, вдруг еще чего-то...

Пленный затих, видимо, потерял сознание. Стараясь не смотреть в его сторону Мишка подошел к деду.

— Андрюха, снегом ему морду потри, да посильнее, только шею не сверни. — "Проконсультировал" дед Немого и повернулся к Мишке. — Михайла, что там у вас?

— С той стороны еще четверо вылезли, все убиты. У нас один убитый — Меркурий. Пятеро раненых, двое — тяжело: Демьян и Артемий. Кузька — в ногу, не опасно, но ходить не может. Роська тоже, наверно, какое-то время полежит, но для жизни не опасно. Матвей цел. Петра я за Настеной послал, мать сказала, что Демьяна можем не довезти.

— А сам? — Дед кивком указал на мишкину перевязанную голову.

— Царапина. — Мишка поймал себя на том, что произнес это слово точь-в-точь, как герои советских фильмов о Великой Отечественной Войне.

Дед покивал каким-то своим мыслям и задал новый вопрос:

— Чего Петруха на санях-то? Верхом быстрее.

— Как он верхом ездит, я не знаю, а в пустых санях почти так же быстро.

— Ладно, вон того видишь? — Дед указал на одного из лежащих лесовиков. — Стащи с него бронь и свяжи. Если начнет дергаться, добавь ему, но не убивай.

Лежащий навзничь лесовик был уже не молод, голова и борода были больше, чем наполовину седыми. Кажется, это был как раз тот, последний из трех всадников, с которым дед схватился грудь в грудь. Шлема на голове у него не было, а вся левая половина лица превратилась в один сплошной синяк, видимо, дед приложил его мечом плашмя. С трудом ворочая тяжелое тело, Мишка принялся стягивать с него кольчугу.

Дело шло туго, а тут еще очнулся и снова завопил пленный. Мишка не сдержался и кинул взгляд в его сторону. Немой, ухватившись за хвостовик болта, торчащий из бедра лесовика, тихонько покачивал его в ране. Почувствовав приступ тошноты, Мишка поспешно отвернулся и принялся с остервенением сдирать кольчугу со своего "клиента". Потом поискал, чем связать, ничего не нашел и стянул ему руки, локоть к локтю, его же поясом.

Молодой мужик, которого пытал Немой, начал, наконец, говорить. Из его сбивчивого, прерываемого стонами и всхлипами рассказа, выяснилась весьма неприглядная история. Оказывается, отправка двух сотен княжьей дружины на погром языческого капища и расположенного невдалеке от него городища, не осталась незамеченной. Весть о карательной экспедиции разнеслась по лесам гораздо быстрее, чем двигалась княжья дружина. Древлянские и дреговические роды, рассчитывая, что с двумя сотнями общими усилиями удастся совладать, решили послать помощь. Из Куньего городища тоже вышли двадцать шесть мужиков, владеющих ратным искусством.

Несмотря на то, что княжья дружина, неся потери в засадах и ловушках, двигалась через лес медленно, к основным событиям отряд из Куньего городища опоздал. На месте капища и соседнего поселения они обнаружили только трупы и головешки. Командир отряда не пожелал возвращаться домой и повел своих людей по следу уходящего войска, и на какой-то лесной поляне они настигли отставший от основной группы обоз с ранеными дружинниками, охраняемый всего десятком ратников. Всех: десяток охраны и три с лишним десятка раненых и два десятка обозников истребили поголовно, потеряв при этом восемь своих убитыми и пятерых ранеными.

Пеший отряд превратился в конный, в избытке снарядившись трофейным оружием и доспехами. Можно было уже возвращаться домой, но командир решил, что даже в половинном составе, они еще могут пощипать княжьих людей и снова погнал лесовиков по следу. Дружину они не догнали, но встретили земляка, который шел из Княжьего погоста, и рассказал, что видел там демона, много лет назад укравшего из городища дочку командира отряда.

После этого известия Славомир — командир лесовиков — словно взбесился. Не остановило его даже то, что трое из пятерых раненых были очень плохи и могли умереть. Двое, в конце концов, и умерли, но преследования дедова каравана это не остановило. Сегодня они сошлись...

— Так, значит... раненых резали, паскуды... Андрюха, кончай его!

Немой вырвал из бедра лесовика болт и с размаху всадил его мужику в глаз. Крик оборвался. Михайла торопливо зачерпнул горсть снега и засунул себе в рот. Не помогло, на какое-то время он, сотрясаемый приступами рвоты, перестал воспринимать окружающее.

— Ну что, внучок, думаешь настоящую войну увидел? — Услышал Мишка над собой голос деда. — Эк тебя скрутило! Нет, это еще не война, внучек, так — стычка. На настоящей войне пацанам с игрушками делать нечего!

"Напалма ты не видел, старый хрен, и ковровых бомбардировок. Я, правда, тоже — только по телевизору, но зато на себе попробовал, как это бывает, когда израильский штурмовик с кормы на твой пароход заходит, а в трюмах пять тысяч тон артиллерийских снарядов лежат. Игрушки, говоришь?".

— Вы с Андреем семерых уложили, мы тоже — семерых. Кузька один раз выстрелил, вот как раз в этого, а Демьян вообще ни разу. Вот тебе и игрушки.

— Это ты — в одиночку шестерых?

— Одного Роська — кистенем, еще одного — Петька помог, остальных я!

— Кхе! Самострелы... надо же... ладно, Андрюха, давай этого!

Немой, сильно хромая, перебрался к связанному Мишкой мужику и принялся растирать ему лицо снегом. Мужик замычал, задергал связанными руками, открыл глаза.

— Здравствуй сватьюшка Славомир, давненько не встречались. — С людоедской ласковостью пропел дед. — Годков десять, а то и поболее.

— Корзень, что б ты сдох! — Отозвался связанный мужик.

"Сколько же у деда имен? Корней, Кирилл, теперь еще Корзень. Не удивлюсь, если и еще есть...".

— Ну, сдохнешь-то, как раз, ты, сватьюшка, но не сразу. За паскудство твое ответить придется.

— Не пугай, христианин, Светлые Боги...

— Вот перед ними-то и ответишь, и по древним славянским обычаям. — Не дал Славомиру договорить дед.

— Что ты, христов выблядок, про наши обычаи...

— Знаю! — Снова перебил Корней. — И за пролитие крови ближних родичей спрошу, как надлежит! Ты, гнида болотная, дядьев с племянниками стравил. Вон, три твоих сына убитые лежат, а там два твоих внука раненые кровью исходят. Помнишь, что по нашим древним обычаям за такое положено? Нет тебе прощения от Светлых Богов славянских!

— Врешь, Корзень! — Мужика аж трясло от ненависти и бессилия. — Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!

— Однако родила! Крест Святой Животворящий сильнее волхования оказался! — Дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым. — А теперь, получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!

Три коротких взмаха меча и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.

— Не узнают тебя теперь пращуры, и нет у тебя ни лица, ни имени! — Торжественно возгласил дед. — Андрюха, режь ему подколенные жилы!

Немой чиркнул по ногам Славомира засапожником.

— Не перейдешь ты теперь через Калинов мост! — Продолжил речитативом Корней, словно произносил какое-то языческое заклятье.

— Корзень, будь ты прокл...

Кончик дедова меча, лязгнув об зубы, вошел Славомиру в рот, слова превратились в стон и бульканье.

— Не извергнешь более хулу и проклятье! Нет у тебя отныне ни голоса, ни облика, ни имени, ни пути! Михайла, тащи ЭТО конем в лес, там ему руки освободишь, пускай ползет!

Мишка, даже не пытаясь поймать какого-нибудь, оставшегося без всадника коня, выпряг из саней Рыжуху, привязал Славомира к упряжи за ноги и повел лошадь под уздцы к ближайшим деревьям. Проходя мимо, совершенно равнодушно глянул на убитого им лучника — на эмоции не осталось уже никаких сил. Так же равнодушно, зайдя за первые деревья освободил ноги мычащего мужика от привязи, перерезал стягивающий ему локти ремень, и побрел назад по кровавому следу.

"XII век... Права человека, гуманное обращение с пленными, высший приоритет человеческой жизни... Все умещается в одном месте — ножнах, висящих на поясе победителя. И какая-то высшая справедливость в этом есть, Славомир, ведь, пощады не просил, понимал, на что шел. Кто-то из великих поэтесс, помнится, написал:

Как хорошо, что есть еще мужчины,

Которым совестно таскаться по судам.

Да полноте Вам, сэр Майкл, так ли вы рассуждали бы, в случае победы лесовиков? Сомнительно, ох сомнительно. И Славомир тоже хорош, какой командир обречет на смерть раненых подчиненных, ради удовлетворения личной мести? Дерьмо он был, а не командир! Люди ему доверились, а он...".

— Михайла, Михайла! Да очнись ты! Андрюха, кажись, перебрали мы, не в себе парень.

Мишка вдруг обнаружил, что стоит столбом напротив деда с Немым, держа Рыжуху под уздцы и совершенно не помнит, как он пришел сюда из леса.

— Слышу я, деда, не бойся, не свихнусь. Андрею ногу перевязать надо, я мать позову.

— Не надо, перевязали уже. Теперь Настену надо ждать, у Андрюхи в ноге кончик жала обломился, плохо отковали, болотники косорукие. Настена вытащит, сами только расковыряем без толку. Ты это... Про Славомира — никому ин слова. Незачем Татьяне знать, что я отца ее... Понял?

— Понял, никому не скажу. — Пообещал Мишка.

— А если спросят: "За что казнили?" — Не успокаивался дед. — Скажешь, что за раненых дружинников.

— Угу, за злодейство.

— Верно. — Дед вытянул шею и оглядел обоз. — Там, у саней, кто-нибудь шевелится способен?

— Матвей цел. — Начал было Мишка, но понял, что больше уцелевших нет и неуверенно добавил: — У Митьки лоб рассечен, но, может быть, ничего. Посмотреть надо.

— Иди, дашь им самострелы и тащи сюда, я пока коней поймаю. — Дед озабоченно оглянулся на лес. — Надо обоз ихний брать, там еще трое остались.

— Не смогут они из самострелов, деда... — Попытался возразить Мишка.

— Делай, что говорю! Давай, шевелись!

Мишка побрел к саням. Мать с помощью Матвея подсаживала в фургон держащегося за грудь Артемия. Крови видно не было, похоже, что так же как и у Роськи, стрела завязла в кольцах доспеха, но поддоспешников у ребят не было, и удары стрел ничего не смягчило.

— Мама, как там Митя, верхом ехать сможет?

— Да ты что? Он и стоять-то не может, шатается, как пьяный. Я его положу с Артюшей и Демой.

— Как они?

— Дема плох, Настену бы дождаться... — Голос у матери прервался.

Мишка только вздохнул, здесь он помочь ничем не мог.

— Мама, я Матвея забираю, в лесу еще трое татей остались, надо добить. Матвей! Бери Демкин самострел и давай со мной!

Из-за саней вылез скрюченный Роська.

— Минь, я тоже с тобой!

— Нет, ты верхом не сможешь. — Мишка всем своим видом продемонстрировал, что не намерен выслушивать возражения. — Тебе другое дело: посадишь Кузьму так, чтобы он мог самострелом воз с ранеными прикрыть. Сам будешь рядом — заряжать. Понял?

— Я и сам могу из самострела, мне ребята давали попробовать.

— У Кузьмы лучше выйдет, он, даже к доске пришпиленный, и то одного татя завалил. — Мишка повысил голос. — Делай, что говорю!

— Слушаюсь, господин старшина!

— Вот, другой разговор. Матвей, готов? Тогда пошли.

Дед недовольно оглядел подошедших пацанов.

— Михайла, ты чего только одного привел, где второй?

— Лежит, больно крепко по лбу досталось. Я, когда в шлем попало, еле на ногах устоял, а ему в лоб, повезло, что живой.

— Ладно, тогда. — Дед с сомнением поглядел на Матвея — Матюха, верхом-то сумеешь?

— Могу, вообще-то, но не очень... — Матвей с опаской покосился на коней.

— Научишься. — Отрубил дед. — По коням!

Всего минут через пять неспешной рыси след привел к поляне, на которой сгрудились десятка полтора запряженных саней и конский табунок голов в двадцать. Сани были завалены оружием, доспехами, одеждой, седельными сумками и прочим имуществом раненых дружинников и их охраны. На одних санях лежали два трупа, видимо, те самые раненые, которые умерли в пути. А на соседних — еще один покойник, похоже, скончавшийся совсем недавно. Еще двоих лесовиков не было, но от поляны в глубь леса уходил свежий санный след.

— Смылись, будем догонять! Галопом! Вперед! — Скомандовал дед.

Снегу в лесу было лошадям почти по брюхо и они шли тяжелыми короткими прыжками. Мишкин конь оказался сильным и совсем свежим, да и всадник был не тяжел, поэтому Мишка, сам того не ожидая, возглавил погоню. Следом гнал своего коня дед, а Матвей сразу же стал отставать, наездником он оказался, и правда, скверным. Гнать, так гнать! Мишка, уворачиваясь от нависающих ветвей, пригнулся к конской шее и все подгонял и подгонял жеребца, временами срезая петляющий между кустов и деревьев санный след.

Наконец впереди показались сани с беглецами. Один, стоя в санях во весь рост нещадно нахлестывал лошадь левой рукой, вместо правого запястья и него была замотанная тряпками культя. Второй лесовик, с перевязанной головой, лежал неподвижно. Мишка приблизился, почти вплотную, и выстрелил в спину возницы, тот выгнулся и упал назад, прямо на лежащего односельчанина.

Еще несколько скачков и конь поравнялся с санями. Мишка уже начал прикидывать: спрыгнуть ему в сани, попытаться схватить лошадь под уздцы или просто дождаться, пока никем не понукаемая скотина остановится сама, как вдруг второй лесовик поднялся во весь рост и взмахнул кистенем. Удар пришелся коню между глаз, ноги у жеребца подогнулись, Мишка вылетел из седла и головой вперед ухнул в снег, не долетев, слава Богу, всего с полметра до ствола здоровенной сосны.

Глубокий снежный покров смягчил падение, Мишка протерев глаза только и успел заметить, как мелькнул между деревьями круп дедова коня. Оглянулся назад, Матвея не было, пошарил в снегу, нашел самострел. Матвей так и не появился. Пришлось идти назад. Коня Мишка нашел за вторым поворотом. Зацепившись поводьями за кусты, он понуро стоял, опустив голову, седло было пусто.