| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Нас кстати тоже, переобмундировали, чтоб не слишком светились. Экипаж во флотское по уставу этого времени, нас шестерых в армейское (вот только от сапог-кирзачей мы отказались, оставили берцы). И ксивы выдали — числимся мы (я про нашу диверс-группу говорю), осназом НКВД, охраняющим особо секретный объект. Охранять, так охранять — вместе со здешними НКВДшниками, обследовали территорию, мало ли что? В рубке наверху ПК установили, чтоб берег простреливал, возле всегда часовой из экипажа. И вахтенный у трапа, конечно, тоже с АК-74 ходит.
В общем, скучно как коту у окна. Ходим в гости к видяевцам — Щ-422 тоже здесь, не выпускают ее пока в море, будут решать что дальше с ее экипажем делать — говорят, будут готовить наш сменный, а на "щуку", других. В цеху-складе, отгородили угол, тренируем рукопашку, чтоб форму не потерять — причем с нами и экипажные увязываются обычно, и даже местные — нквдшники, или кто-то из "щукарей". Мы не прогоняем — и им пригодится, мало ли, и нам спарринг-партнеры нужны.
Еще и репродуктор на столбе. И связь матюгальная, и "воздушная тревога" — и музыку еще крутят. Причем, что интересно, иногда нашу, то есть из нашего времени!
Синее море, только море за кормой
Синее море и далек он путь домой
Там за туманами вечными пьяными
Там за туманами берег наш родной
Там за туманами вечными пьяными
Там за туманами берег наш родной
Шепчутся волны и вздыхают и ревут
Но не поймут они чудные, не поймут
Там за туманами вечными пьяными
Там за туманами любят нас и ждут
Там за туманами вечными пьяными
Там за туманами любят нас и ждут
Ждет Севастополь, ждет Камчатка, ждет Кронштадт
Верит и ждет земля родных своих ребят
Там за туманами вечными пьяными
Там за туманами жены их не спят
Там за туманами вечными пьяными
Правда, морякам эта песня не понравилась. "Мы вернемся, мы конечно доплывем", никогда не скажет так флотский, "мы не плаваем, а ходим". А вот тем, кто на берегу, понравилось очень.
Или — вот когда успели! — прямо на тему недавних наших "подвигов". Голос самого Утесова, на мелодию "все хорошо прекрасная маркиза" — доклад немецких адмиралов фюреру. Начинается с того, что "все хорошо, наш грозный фюрер, вот только на каком-то корабле старый кранец потеряли", затем по нарастающей, и в конце:
И был наш флот, в Норвежском море
Советским флотом окружен.
Эсминец скрылся под водой,
Сперва один, затем другой.
Чтоб смерить моря глубину —
И крейсер наш пошел ко дну.
И страх такой у всех там был —
Что линкор "Тирпиц" флаг спустил.
А сам герр Шнивинд, адмирал —
Один на катере удрал.
Но далеко не убежал —
А прямо к русским в плен попал.
Такой великий был аврал —
Что кто-то кранец потерял.
А в остальном, великий фюрер —
Все хорошо, все хорошо.
Слова конечно кривоватые — видно, что наскоро сочиняли, пока память свежая. Но опять же, пошло все на "ура".
Во! А что там сейчас?
Молодой есаул, уходил воевать.
На проклятье отца, и молчание брата —
Он ответил 'так надо — но вам не понять...'
Тихо обнял жену — и добавил: 'Так надо!'
Оп-па, а это что еще такое? Или предки настолько впечатлились, что стали уже откровенно контрреволюционное крутить? Как там дальше, у Талькова было?
Он вскочил на коня, проскакал полверсты
Но когда проезжал близ речного затона —
Вот звенят на груди ордена и кресты,
И горят на плечах золотые погоны.
Ветер сильно подул, вздыбил водную гладь.
Зашумела листва, встрепенулась природа.
И услышал казак — ты идешь воевать,
За помещичью власть, со своим же народом.
Он встряхнул головой, и молитву прочел.
И коню до костей, шпоры врезал с досады.
Конь шарахнулся так, как от ладана черт —
Прочь от места, где слышал он божию правду!
Это кто ж так постарался — есаула перекрасил? И — вроде церковь лишь в следующем, сорок третьем, будет поощряться?
И носило его, по родной стороне,
Где поля и леса превратились в плацдармы.
Много крови пролил есаул в той войне.
Но проклятье отцовское было недаром.
И Орел, и Каховка, — крымский разгром.
И Галлиполи муки, и жизнь на чужбине.
Заливал он раздумье дешевым вином —
Жизнь прошла. Не увижу я больше Россию.
Вспоминал есаул, божий глас у реки —
Просыпаясь бездомным в парижском приюте.
На пригорке березки, в полях васильки
Не увижу я больше, меня вы забудьте.
Вот и снова война. Где ты, храбрый Париж?
Стук немецких сапог по бульварам Монмартра.
Генералу Краснову — пойдешь ты служить?
Большевистскую сволочь погоним мы завтра!
Но ответил казак — на своих не пойду.
Обратился к нам Сталин , мол братья и сестры!
Не свободу России несете — беду!
Дело ваше Отечеству нож в спину острый.
Ну смотри, есаул — сам ты выбрал свой путь!
Глянь — у стенки, команда к расстрелу готова.
Усмехнулся казак — напугали, аж жуть!
Мертв давно я — как Божье не выслушал слово.
Ведь что жил я, что не жил — уже разницы нет!
Так зачем мне держаться — за жизнь ту, пустую?
Коль не смог в ней живым я оставить свой след —
Умереть хоть смогу за Россию святую.
Ну а вас проклянут! И настанет тот час
Когда сдохнет ваш фюрер, как крыса в подвале!
Вам не будет пощады.. Но вспомнят о нас.
Хоть грешны мы — но Родиной не торговали!
Песьи рожи, недолго вам шабаш плясать!
Даже память о вас скоро сгинет во мраке.
На Дону у меня сын остался — видать
Справный выйдет казак, отомстит вам, собаки!
Говорил есаул, вспоминая отца,
И жалея, что Божий наказ у реки не послушал.
Лай команд. Пуля в сердце, грамм девять свинца,
Отпустили на суд его грешную душу.
А на рынке парижском, лежат ордена.
Проданы за гроши золотые погоны.
Что останется после, на все времена?
Непорушенной памятью тихого Дона.
Ну нифигасе! Чтобы ТАКОЕ — и в сорок втором?? Не Высоцкий с Розенбаумом, "Як-истребитель", "Их восемь — нас двое", "Флагманский марш", "Корабль конвоя", и другие их военные, не "Усталая подлодка" Пахмутовой, или "Надежда, мой компас земной" — которые уже стали здесь бешено популярны — ведь так Талькова перекроить, до полной неузнаваемости, это кто и как постарался, а главное, когда?? Если песни из нашего "концерта по заявкам", уже через пару дней весь Полярный знал, вполне могли записать и на радиоузел — то тальковское, у нас наш "Жандарм" забирал, среди всего прочего, причем уж точно, не слушать где-то, а в Москву предъявить, Самому! И никто кроме — оценить, и дать команду, выпустить в свет, не мог!
А мнение Первого Лица, у нас всегда было, что? Правильно — генеральной политической линией! Выходит, решено и к церкви повернуться лицом, и к казачеству, и даже к патриотичной эмиграции? Вроде бы, в нашей истории, Деникин, тот самый, и в самом деле, резко послал фрицев, когда ему предложили присоединиться — но никто его за это не расстреливал, так и помер в Париже уже после войны. И вообще, бывшая эмиграция в весьма значительной части была склонна видеть в Сталине не Вождя Мировой Революции — а нового Государя, как там у Бушкова, "Красный монарх", ну а что, по большому счету, чем хуже грузинский семинарист, какого-то безродного корсиканца (только тише! — этого я не говорил, не хватало еще, чтоб как Солженицына, написавшего там чего-то). А ведь и Бушков тоже, среди книг посланных был — вот юмор, если Сталину понравится и он, прочтя, решит короноваться? Император Всероссийский Иосиф Первый, чем плохо? Тем более, что Всемирный Советский Союз похоже, накрывается медным тазом, вместе с идеей мировой революции — а все наши генсеки по сути, и были как императоры: правили пожизненно, и как новый, так политическая линия в вираж! Хотя — вроде сын, Василий, был у него не очень... Ну а кто тогда после? Уж точно, не Хрущев — должны же про него прочесть! Сталин и Берия — явно, не толстовцы, и стать им обоим смертельным врагом, это безопаснее с самолета без парашюта; интересно, как скоро в газете некролог появится?
Так что, похоже, в новом СССР и в самом деле, "жить станет лучше, жить станет веселее". Эх, мечтал я там, еще лет десять послужить, и на гражданку, остепениться, жениться, чтобы дом, дети.. У Сталина же придется, как в "Артикуле воинском" Петра Первого, "пока не увечен, телом крепок, глаз остер и рука тверда". Если нет еще здесь подводного спецназа, значит кому его создавать, при жесточайшем кадровом голоде (попросту — вот нас, девять спецов, и все?). Правильно поняли. Так что может, я еще аналогом бушковской пираньи стану, лет через двадцать. Поскольку в миролюбие империалистов, с учетом послезнания, совершенно не верю. Не дадут ведь нам спокойно дом построить, и сесть на крылечке, чаи гонять с семьей. Обязательно припрутся бандой — делиться, ради "общечеловеческих" интересов. Как там у них, Генри Форд, или еще какой их абрамович изрек, "для меня доллар в чужом кармане, это личное оскорбление — если я не могу сделать его своей добычей". Акулы капитализма — а на сковородку не хотите, за такое?
Короче, солдат спит — а служба идет. Отдых — пока начальство далеко. Сидим на палубе "Воронежа", музыку слушаем, солнышком наслаждаемся. Интересно, а как здесь летом — в эти годы? Помню, было кажется в дветысячи восьмом — когда в Архангельске было жарче чем в Сочах, причем и вода тоже! Так потепление вроде не настало еще?
Звоночек в мозгу. Эт-то еще что такое?
Возле угла склада, метрах в ста, какой-то мужик в ватнике, ничем от работяг не отличающийся, фотографирует наш "Воронеж"!
В первый миг я даже офигел слегка. Уж больно было похоже, на плохой шпионский роман, где подозрительный тип в темных очках, с поднятым воротником, лезет через забор с фотоаппаратом, на секретный объект.
Но вот же он — спиной повернулся, наверное фотоаппарат за пазуху прячет. Сейчас за углом скроется — и нет его!
А вахтенный у трапа в другую сторону смотрит. Так — кто здесь со мной? Из наших — только Андрюха-второй, и еще из экипажа двое.
-Тихо! -говорю Андрюхе, тоже дернувшемуся, заметил! — не бежим. Сейчас медленно, на берег, будто по своему делу. А вы (это морячкам) — быстро к дежурному, и по тихому, караул в ружье! Мы шпиона пошли брать — но вдруг он не один?
Паранойя конечно — но лучше так. Потому что я бы на месте шпиенов, обязательно посадил бы снайпера, где-нибудь на крыше. Или пару автоматчиков в прикрытие, за тем самым углом. Откуда это, на режимном предприятии? Ну, если тут всякие мутные с фотоаппаратами ходят, так вполне могли и эмпэшку пронести, или винтарь с оптикой.
А почему не бежим поначалу? Элементарно, Ватсон — если он увидит бегущих за ним, что он сделает, свернув за угол? Сделает ноги — и максимально быстро. А так — есть шанс, что пойдет не спеша, чтоб внимание не привлекать. И значит — мы его догоним.
Ползем по трапу — стараясь смотреть туда, лишь боковым зрением. Тип подошел к углу — на старт, внимание! — вот он скрылся, нас не видит — марш!!
Стометровку пролетели, если не на олимпийский рекорд, то отстав совсем немного. При этом, я еще на бегу выдираю из кобуры "Стечкин". Возле угла, резко ухожу вниз, перекатом — если там кто-то и ждет со стволом наготове, ему потребуется доля секунды, снизить прицел, ведь как обычно целятся пока не видя, на уровне груди! Но сразу за углом нет никого, а вот тип тот — быстрым шагом удаляется, но метров двадцать до него, не больше! Нас увидел, рвет за какое-то строение. Не успеешь, мы быстрее! Даю знак Андрюхе — прикрывай, я беру!
Сначала ногой, затем рукояткой "Стечкина" по башке, легонько, чтоб не убить. В темпе обыскиваю тушку. Оружия нет, а вот фотоаппарат наличествует. У деда моего был похожий, "ФЭД", довоенного еще выпуска. "Лейка" — кажется такая была марка? Какой-то неправильный шпион — ни оружия, ни микрокамеры, ни ампулы с ядом в воротнике или во рту! А вот ксива есть — по-английски, матросская книжка? В карман!
В морду — во, очухался! На нас смотрит с испугом — что странно, у настоящего шпиона уверенности должно быть побольше, знал же на что шел!
Беру ему руку на болевой, вздергиваю на ноги. Тащу обратно, он орет. Причем не по-нашему. Англичанин?
Вообще-то знаю — у дальней стенки, транспорт британский стоит, из "восемнадцатого" конвоя, что-то ему понадобилось починить-наладить. Так это — почти через весь завод, что тут матросу с него делать, да еще с фотоаппаратом? Так что версия "заблудившийся турист" — не катит однозначно. Орет-то!
-Ай эм сорру! А эм инглиш!
И еще чего-то — короче, вопит, что он просто, мимо шел, и просит известить своих. Ну, мы тоже не вчера родились.
-Тихо, фриц! — отвечаю ему на английском же — тебе нравится под британца косить? Или все ж по-немецки будем?
Орет, что он не немец, а английский матрос, и это вообще, ужасная ошибка. Ну-ну!
-Слушай, фриц, нам твоя легенда — по барабану. Нам приказано — всех вас в НКВД, пусть там и разбираются. Мне же за тебя — еще и медаль дадут. Только знаешь — нам ведь не сказано, обязательно доводить вас туда целыми. Чтоб показания давать — языка достаточно, а вот руки не нужны!
Орет. Слава богу, в нашем времени, ментам эта техника обычно не знакома. Не нужно было бы тогда — дубинки тайком, "пресс-хаты" и прочее, чтоб арестованного разговорить. Конвоирование, рука на болевой, но не за спину (айкидошное "санке", кто знает), чуть сильнее нажал, чуть больше довернул — как минимум, разрыв связок, максимум — сложный перелом! И хрен кто что докажет — он сам вырывался, тащ командир! А если ведешь не спеша, доворачиваешь-нажимаешь постепенно — выходит самый настоящий походно-полевой допрос пленного, дешево и сердито.
-Ну не люблю я вас, фрицы! Тебе медленно руку сломать — или сразу? Все равно она тебе не понадобится — допросят, и в расход. Шпионов, знаешь, военнопленными никто нигде не считает.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
