Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Очевидно, торжественное определение Маськи на должность кланового казначея было воспринято со всей серьезностью.
Хэйт пошла дальше и дала назначения всем основателям Ненависти. Рэй стал военачальником клана (при отсутствии войн и желания в них вступать), Кен — дипломатом и "мозгом". Дипломат — звание системное, мозг — самопальное. Предусмотренные системой позиции заместителей главы на этом закончились, и остальным участникам пришлось довольствоваться выдуманными должностями. Монк стал совестью клана (его Хэйт вообще-то хотела назначить вместо Рэя "вармастером", но монах отбивался изо всех сил). Хель получила должность инструктора (или тренера, как кому нравится), Вал теперь значился клановым горнистом. Бард возмутился, за что ему было предложено зваться баянистом. Оказалось, он готов освоить горн. Для Барби функцию было найти непросто (называть орчанку официально "длинный язык" было бы неловко). Глава выкрутилась, создав должность виночерпия. Рюку не удалось отделаться от клейма бога смерти (авансом, так сказать, потому как пока смертушку он нес, аки боженька, только мелким насекомышам с их личинками). А Локи был назван темной лошадкой. Не потому, что на нем собирались ездить или пахать, а потому, что о нем никто ничего толком не знал.
Кроме уровня, класса, характеристик и того, что до вступления в Ненависть он был одиночкой, ни к кому не прибиваясь с начала игры. Еще то, что он был идейным противником доната, но только касательно личной игры. Позиция других по этому вопросу его тревожила мало. Это все со слов самого Локи.
О лошадках: казначей оформил всем новичкам аренду все тех же милейших лошадок Туф-Туф, дабы не тормозить при перемещениях. "Ненависть мчит на копытах Туф-Туф: они так быстры, у них турбонаддув!" — иронично-поэтично высказалась одна зеленая физиономия, за что получила напоминание о глубочайшем позоре: постройке пугала из доспехов после проигрыша озерному неписю. И обещанием повесить картину в полный рост в главном зале будущего кланхолла с этой позорницей в бронетрусах и бронелифчике возле того пугала. Если глава и кисть клана откажется писать картину — внимательная к деталям и памятливая гномка-казначей обратится в гильдию художников со скринами. Там точно согласятся: такой сочный материал для творчества! И всем новобранцам Ненависти будут показывать сей портрет за подписью: даже улитки ржали до слез.
Словом, Мася на Барби обиделась. Потом они мирились — в чатике. Многословно и эмоционально, причем обеих жрали подземные мобы. Где-то пыхтел монах. Где-то приходилось отвлекаться от набросков адептке. Но все выжили и даже пришли к мировой.
Кстати, дела у "младшей" группы шли настолько бодро, что им вскоре предстояла смена места прокачки — это они уже почти переросли. Процессу существенно поспособствовала песнь остановки времени, которую Вал переработал, чтобы добиться превосходного исполнения. Бард разок исполнил полную версию перед всей группой, когда совещание про альбомы закончилось, а разбежаться еще не разбежались. Потренировался, так сказать, на кошках.
Там, где пенные гребни летят среди скал,
Где рождается всякий рассвет,
Дева знает: ее никогда не искал,
Не искал я скитаний и бед.
Дева стонет и плачет, рыдает навзрыд,
Но безжалостен алый дракон.
Дева знание тайное вечно хранит:
Будет крепок чудовища сон.
В Беломорье, в безвременье
Тают звуки и сомненья.
Тают мысли, расстоянья,
Спи и ты, теряй сознанье.
Я ее не искал, но однажды возник
Под ногами во тьму провал.
И лишь шаг — и паденье, и сдавленный крик,
И мечусь я в волнах среди скал.
Дева белую длань протянула ко мне:
— Славный путник, окончен твой путь.
Как дракон на камнях, упокойся во сне,
И герою пора отдохнуть.
В Беломорье, в безвременье
Тают звуки и сомненья.
Тают мысли, расстоянья,
Спи и ты, теряй сознанье.
Здесь нет ран и нет боли, и выхода нет,
Здесь лишь отзвуки эха звучат.
О, герой, что в преданьях и одах воспет,
Здесь ты встретишь лиловый закат.
Небеса догорают, рука так близка.
И прозрачно, как тот алмаз:
Понимание — тянется смерти рука,
Дева эта не примет отказ.
В Беломорье, в безвременье
Тают звуки и сомненья.
Тают мысли, расстоянья,
Спи и ты, теряй сознанье.
Голос музыканта обволакивал и укачивал на волнах фантазии: да, силы особой в голосе Вала не было, но для ровной бардовской песни природных данных парня хватало за глаза. Или за уши — слушателей. Приятный был голос, и игра на лютне была хороша. Неудивительно, что система засчитала эту музыкальную композицию как превосходное исполнение.
Как поделилась потом уважающая рифмоплетство Барби, эффект от данного исполнения был "бомбический": с самых первых аккордов на противников вешалось замедление, кроме того, в процессе исполнения на монстров с неплохим шансом проходил еще и пятиминутный сон, а также — со значительно меньшим шансом, чем усыпление — могло случиться мгновенное убийство.
Вал был признан "опасным парнишей", хотя сам текст (цитируя все ту же Барби) не помешало бы еще подчистить.
Кстати, колыбельная эта чудодейственным образом усыпляла их — Барби с Кеном — пушистую игрунью-полуночницу. Уже за одно это орчанка преисполнилась дружеских чувств к новичку.
Столь же дружеских чувств преисполнился Рюк — по отношению к демонице. Бонусы от ее танцев были заметны только членам группы, оттого как-то менее выделялись, а они, эти бонусы, давали не детский прирост к статам. Не детский прирост — в смысле, не равный бонусам стандартного исполнения, а значительно их превышающий. Что тоже, само собой, существенно ускоряло разбор мобов на ингредиенты (в основном алхимические).
В "старшей" же группе прокачивались только питомцы. Детенышу гидры, саламандре и василиску выдавались отдельные монстры, и опыт за их убийство (при условии невмешательства в процесс хозяевами питомцев) шел полностью им. Василиск Василий принадлежал авантюристу. Получил он его яйцом за второе место в турнире. Алая саламандра Салли и синий василиск Василий замечательно смотрелись вместе. Услыхав созвучные имена петов, кинжальщик заулыбался, протянул руку для пожатия Локи, прибавил: "Точно сработаемся".
Росли петы отменно. Салли получила новый активный скилл с впечатляющей визуализацией и не менее впечатляющим эффектом: "ярость пламени". В момент активации махонькая ящерка превращалась в пламенного ящера ростом с орка и выдувала конус огня: пять метров в длину и до трех метров в ширину в дальней от огнедышащей пасти части конуса. Пламя было настолько мощное, что чуть не насмерть прожаривало гномочку, теста ради вставшую на пути огня. Это же был и недостаток — пламя практически не разделяло своих и чужих, оно жгло всех, кроме самой Салли и ее владельца. Вторым минусом был откат — полчаса реального времени. Зато раз в полчаса Маська могла собирать толпу слабеньких мобиков из тех, что уже были отрисованы художницей, и аккуратно подвести под виртуальный напалм. С таких "паровозов" экспа питомцам текла рекой.
Благодаря огневой мощи саламандры подрос и Геро. И получил первый за все развитие активный скилл с презабавным названием "чешуепортация". Собственно, умение позволяло "портануть чешую" в пределах видимости чешуйчатого. Сразу после перемещения детеныш гидры наносил хлесткий удар с разворота, пробивая впереди себя всеми тремя головами на манер плети, а задним врагам доставался удар хвостом. Причем удар Геро разделял своих и чужих, от него доставалось только вражинам.
Вопросы: "Что на этот раз курнули разработчики?" — и: "Где найти англа, чтобы выяснить, как сие чудо называется в оригинале?" — остались подвешенными в воздухе.
Василиск выучил профильное умение — ослепление, пока только точечное. Убивать взглядом он не умел, возможно, ввиду низкого уровня — всего двадцатого.
Кен только вздыхал: он на днях включился в торги за два из пяти выставленных на аукцион "вместилища для притяжения души неведомого существа". Их давненько не выставляли, и тут прямо как гнездо разворошили — или кланхран какой-нибудь, мало ли, кому-то экстренно понадобилось золото, решили разгрузить сокровищницу.
Взять питомца из числа стандартных он был не прочь, но уперлась его прекрасная половина: как так, у нахалюги-Рэя пет уникальный, а у нее или ее драгоценного будет жаба болотная обыкновенная или утка пекинская без соуса? Эльф приводил в качестве аргумента полный список покупаемых у неписей питомцев, причем ни жаб, ни уток в списке не значилось, но наткнулся на стену игнора: или особенный питомец, или никакого.
Вот и страдал лучник, мысленно прощаясь с семейным бюджетом: торги шли бойко, суммы уже перевалили за пять тысяч золотых за каждое яичко.
Голосом, преисполненным тоской, в торги за все пять яиц пообещала включиться Мася: младшим тоже пригодятся питомцы. Если после начала строительства дома останутся в казне клана и на счету мануфактуры финансы — она вложится. С последующим выкупом яичек либо выплатой по частям — обратно в казну или на счет мануфактуры. Не получится выкупить — ничего страшного, будут другие возможности. Но попытаться определенно стоит, это существенное усиление группы в дальнейшем. Подумаешь, закупка оборудования отложится. Главное, что это оборудование будет куда ставить, остальное — частности.
Вскоре гнома улыбалась. Улыбалась, расставаясь с деньгами. Вообще, такое сочетание: гном, улыбающийся при расставании с деньгами — было из разряда мифических. Однако же личико Маси было озарено широкой улыбкой, когда она передавала суму с золотом в ратуше чиновнику. Запрос на покупку двух соседних участков с застройкой их одним зданием сочли непротиворечивым. Правда, пришлось "позолотить ручку" паре-тройке неписей, дабы исключить возможность появления противоречий, но куда без взяток в обоих мирах?..
Дом обязали выстроить с единым фасадом, непременно в три этажа (вся улица состояла из одинаковых по этажности домов), с количеством подземных этажей не более трех.
План сдвоенного участка тут же скопировали и отправили Хель, на проработку чертежей пыточных... то бишь, тренировочных помещений. Демоница пообещала следующим днем предоставить готовые чертежи с учетом окончательных размеров здания.
Кстати, расчет Маськи на былые заслуги и титул "Друг города" в получении положительного результата по "сделке века" оправдался. Вердикт так и звучал: "Мы пойдем навстречу устремлениям друга города. Надеемся, ваши деяния и впредь будут направлены на процветание вольного города Велегарда".
Хэйт поспешила заверить жердеобразного непися, что горит желанием трудиться на благо города, и как раз планирует сразиться со страшными и ужасными тварями в Гиблых Отрогах. Это, мол, до подвига не дотягивает, но мы — всей Ненавистью — стараемся, как можем, причинять добро и пользу наносить. Нести блага в монструозные массы, и пусть никто не уйдет обиженным. Чиновник покивал, блеснул лысиной. Мысль развивать не стал: задание на подвиг (обязательное для получения Дворянства) выдает градоначальник, а не рядовой служащий ратуши. И заслуг главы Ненависти перед городом пока маловато для того, чтобы беспокоить высокое начальство.
По всему выходило, что походу с отрядом Сорхо — быть. О чем самому Сорхо и поспешили объявить, ввалившись впятером в Обжорку. Заодно и обмыть важный шаг на пути к обретению клановой резиденции.
— Малышка! — проревел пузатый и внушительный повар, завидев в своем заведении бывшую помощницу. — Подруга малышки... и другие спутники малышки: вам всем тут рады!
— Небо на закате — пурпурное, трава чаще всего зеленая, а Сорхо — большой, округлый и громкий, — улыбнулась Хэйт, припомнив обстоятельства их прошлой встречи. — Как крошка Линни, справляется?
Обжорка изменилась: Сорхо за квест со спасением Линни и Кинни получил разрешение на найм десяти неписей, а заодно и на расширение трактира. Теперь в Обжорке было два этажа, причем оба были забиты посетителями. Также добавилось возвышение в нижнем зале, видимо, что-то вроде сцены. Сновали бойкие разносчицы, из-за то и дело открывающейся двери на кухню слышался знакомый голос: не иначе, та кухарка из особняка Альфиуса теперь хозяйничала у плиты, пока хозяин встречал гостей. За барной стойкой разливал пенные и не только напитки меланхоличный беловолосый дроу; в отсутствие заказов на напитки он жонглировал кинжалами — семью сразу, а когда к стойке подходил новый клиент, кинжалы втыкались в доску на стене, образуя фигуру, схожую со знаком бесконечности.
— Справляется, — расплылся в отеческой улыбке повар. — Эй, ты же не затем забежала, чтобы постоять в проходе, обменяться парой фраз и сбежать? Идемте на второй этаж, там есть свободный столик. Клауф, на второй никого не пускай. Кто сидит, пусть досиживают, но и все на том.
— Принято, шеф! — отсалютовал кинжалом дроу, не изменившись в лице.
Остальные шесть клинков воткнулись в доску в виде стрелки-указателя.
— Атмосферно, — расщедрился на похвалу Рэй. — Почему мы тут раньше не были?
— Очень даже были! — гнома подмигнула адептке. — При таких особенных обстоятельствах, в таких симпатичненьких нарядах...
— Так! — взревела Хэйт, словно бешеная коала.
— Малышка, ты мне посетителей распугаешь, — пожурил девушку Сорхо. — Ори чуть потише, будь ласка. Так, вот за тем столиком располагайтесь, я распоряжусь насчет еды и подойду. Мы про Отроги будем беседовать? Тогда я своим, кто в игре, маякну. Выпивка? Друзьям малышки — за счет заведения!
— Это ты зря, — вздохнула Хэйт, занимая местечко поближе к стене. — Они тебя по миру пустят, особенно, если к нам подруга этого ушастого примчит. А она примчит, как прослышит про халявную выпивку.
Она как в воду глядела: стоило Рюку и Хель засобираться в реальный мир, как Барби, прихватив барда, рванула к телепорту. Монк благоразумно сослался на дела. Очень срочные, безотлагательные.
А остальным пришлось непросто: Сорхо за словом в карман не лез, а за его реализацией тем более. Выпивки было — хоть упейся, хоть утопни в ней. И закуски на любой вкус. И тосты: за знакомство, за успех грядущего похода, за процветание Обжорки, за рост доходов, за Ненависть...
Где-то в процессе спровадили посетителей. Загнали на сцену нетрезвого барда (дебафф "во хмелю" уже не начальной стадии), тот на бис исполнил текст про Беломорье. Затем — еще не обкатанную на публике и мобах песнь уныния, додуманную буквально с полчаса назад:
Он рыдал напряженно, устало.
Он рыдал на могилах близких.
Его осень таким застала,
Вдаль ступая по павшим листьям.
Он рыдал о смертях Вселенной,
О любви бесконечной, нетленной...
В этот вечер, безмерно-лунный,
Встрепенулась Земля на вдохе.
О великих он пел, о безумных,
Пел о гениях и о пройдохах.
Миг прошел. Он стоял на коленях.
Лишний в этом краю безверья...
Осень тихо шагала мимо
По охапкам увядших листьев,
Он рыдал над крестами милых,
Он рыдал, но никто не слышал.
Только Вечность внимала безмолвно
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |