Живые статуи

— Саш, скажи, а когда мы возвращались с кладбища, на нас ведь напали, — я скорее утверждала, чем спрашивала. Если он сейчас не подтвердит этот факт, я подумаю, что сошла с ума.

— Да, напали.

— И?

— Никто ведь не пострадал. Вот и забудь.

— Но это уже происходит второй раз. Неужели нельзя обратиться в соответствующую службу.

— Как это второй раз? — оживился брат, отрываясь от чтива.

— Когда я возвращалась от издателя, на нас с матушкой напали. Нас защитил Герман Олегович.

Брат выглядел удивлённым, похоже, и правда, не знал.

— Отец говорит, что это семейное дело, нельзя посвящать органы в это. Так что в любом случае, придётся разбираться самим. Постарайся не ездить одна никуда. Я найму охрану для вас с матушкой. И, думаю, стоит присмотреть за Лиззи.

Ой, и правда, если в этом замешана наша семья, Лизавета тоже может пострадать.

Я решила сменить тему, а то как-то страшно сразу становилось.

— Почему отца не пригласили на охоту? Похоже, он расстроился.

— Не знаю. Вообще не понимаю, зачем нас пригласили. Женщине не место на таких мероприятиях.

Сашка был прав.

Вопросов всё копится, вот только бы их все не забыть, когда представится возможность поговорить с Германом. Я по-прежнему относилась к нему настороженно, но после того, как он меня спас, я решила дать нам шанс. Всё же он имеет право быть таким, ведь по сути, я завладела коллекцией, на которую не имела права. Вот только зачем я ему нужна? И тут вспомнился подслушанный на кладбище разговор. Тогда точно говорили про меня. И что-то говорили про кровь. Неужто всё дело в ней. Но что такого особенного во мне? Неужели Герман может иметь отношение к тем людям? В это не особенно верилось, но червячок сомнения всё же был.

А ещё издатель и Денис. Всё слишком подозрительно. Что эти двое ищут? И зачем они забрали экспонаты? Может, кто-то ещё охотится на них?

— Олесь? — легонько толкнул меня брат. — Мы приехали.

Он вышел первым и подал мне руку. Я уже порядком замёрзла. Надеюсь, перед охотой мне удастся согреться.

Встретил нас Герман Олегович. Он был учтив и достаточно мил, хотя улыбка у него была похожа на крокодилью. Не привык он улыбаться.

— Сударыня, позвольте сопровождать вас, — он поцеловал мою ручку и положил её к себе на локоть.

— Благодарю, сударь, — я позволила себя вести. А Сашка плёлся позади нас.

— Зачем вы нас пригласили? — решила я сразу взять быка за рога.

— Просто приглашали всех с дамами, я не мог выделяться.

— А брат мой?

— Вам ведь нужно было сопровождение.

— Но вы ведь наверняка представили меня своей невестой, — сказала я, хотя это не отменяло сопровождения. До свадьбы мы не должны оставаться на людях наедине.

Герман сделал виноватое лицо. Значит, это правда. И все теперь в курсе. Боже, как жестоко. Вот так без меня меня женили, то есть, замуж выдали. Что в первый раз, что во второй.

— Значит, так и было, — с досадой выпалила я. — Но почему, Герман Олегович? Вы ведь меня не знаете, зачем я вам нужна? И однозначно, вам не нужна коллекция, вы ведь отдали её за меня. Что во мне такого ценного, что вы готовы терпеть меня в качестве супруги?

— Олеся Павловна, вы ошибаетесь. Вы весьма красивая молодая леди с отличной родословной и неплохим приданым.

— Тогда почему не любая другая?

— Моя дорогая, — он вдруг подобрался, — позвольте представить вас.

К нам подошёл не очень высокий мужчина, уже лет сорока. С усами, переходящими в бакендарды. В нём было что-то величественное, и тут до меня дошло, кто предо мною.

— Александр Николаевич, позвольте представить вам мою невесту Донскую Олесю Павловну,— сказал Герман, весьма отстранённо, и, что странно, не оказывая всех почестей.

— Очень приятно, сударыня, — цесаревич даже склонился и облобызал мою руку. — Наслышан о вас, наслышан. Слухи весьма правдивы о вашей красоте. Не даром заядлый холостяк Герман решил жениться, стоило ему увидеть вас.

Значит, вот какую легенду он сообщил. Зачем же я ему нужна?

— Ваше высочество, вы льстите моей красоте.

— Ничуть, сударыня, ничуть. Жаль, что я женат, — он это сказал таким грустным тоном, что у меня холодок по ногам пробежался. Неужели он не шутит?

Но на этом цесаревича отвлекли, и я смогла вздохнуть с облегчением. Оглянулась в поисках Александра, но тот уже разговаривал с одной молодой парой.

Герман проводил меня за один из столов, галантно отодвинув стул. Вскоре к нам присоединился и Сашка.

Я откровенно скучала. Да, поддерживала светскую беседу с женихом, только и всего. Время близилось к ночи, а в отличие от привычного образа жизни дворян, проводящих почти всё вечернее и ночное время на разных светских мероприятиях, приёмах и балах, я привыкла отдыхать в ночное время суток.

Да и предстоящая охота вгоняла меня в тоску. Я любила животных, куда больше, чем людей. Люди были жестоки, алчны, и либо просто выживали, либо наслаждались жизнью, кутили, развлекались. Да, это относилось не ко всем, но в большинстве своём именно так и было. Животные же жили в гармонии друг с другом, и охотились и убивали лишь на слабых животных, очищая лес от больных особей, да и делали это лишь чтобы утолить голод, а не ради развлечения.

Скоро в наших лесах живности не останется из-за прихотей богатых людей. Какие же люди жестокие, им нравится смотреть, как загоняют дичь, нравится причинять боль.

Я опустила взгляд в тарелку, где была наложена жирная мясная еда. Никогда не отказывалась от мяса, стараясь не думать, как оно добыто. Но сейчас продолжить трапезу просто не смогла.

— Герман Олегович, вы не могли бы положить мне овощей?

— Вам нужно хорошенько подкрепиться перед охотой, — участливо возразил он.

Ну да, на полный желудок только верхом и скакать.

— Если вы не против, то я хотела бы картошки с солёными огурцами.

Сашка протянул мне тарелку с моим заказом, которую ему передал кто-то из челяди, что прислуживал за столом.

— Благодарю. Вы не могли бы это убрать? — я передала обратно свою прежнюю тарелку.

Слуга забрал её, и я принялась есть.

Вскоре после ужина стали потихоньку собираться на охоту. Мужчины вели беседы о политике, дамы, в довольно узком кругу, мило сплетничали о поклонницах цесаревича, уж очень многим хотелось оказаться в числе фавориток. А что — супруга слаба здоровьем, в увеселениях Александра Николаевича не участвует. Что творится за пределами их дома — вряд ли её волнует. А то, что она тяжела, так точно не позволяет мужу насладиться жизнью в полной мере.

А мне было противно слушать всё это.

Пока седлали лошадей, я, незаметно для самой себя, вышла в зимний сад, стараясь немного развеяться перед поездкой, уже переодевшись в костюм для верховой езды и заказав себе мужское седло. Было грустно на душе. Что я здесь делаю? Снег скрипел под ногами, чёрное небо освещало сияние звёзд. Из усадьбы слышалась негромкая музыка.

Стою под стройной рябиною, что радует глаз едва различимыми оттенками красного — своими ягодками. Прямо напротив меня сел снегирь. Я боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть эту наполненную жизнью птичку, что внимательно глядит на меня своими глазками-бусинками. В душу бушующей волной накатывает нестерпимая боль. Беззвучно текут слёзы из глаз. Почему я не могу быть птичкой? Летать, словно ветры буйные, и быть свободной в своём выборе направления и пары?

— Олеся? — раздаётся позади голос жениха.

Приходится сглатывать слёзы, и, стараясь сделать движение незаметным, смахнуть почти уже замёрзшие ручейки с щёк. Делаю глубокий вдох, расслабляясь и напуская на лицо спокойствие и умиротворённость. Никто не должен видеть мои слёзы.

Никогда не думала, что меня будет тяготить моё положение. А ведь почти никогда мне ни в чём не отказывали, и нужды не знала. Что же меня так изменило? Замужество против воли? Или очередная безысходность?

— Да, Герман Олегович, — поворачиваюсь к молодому человеку. И пусть он красив, но отчего я не гляжу на него влюблёнными глазами? Почему Лиззи может быть счастлива с Сашей, а я — нет? Почему её родители не считают дочь вещью, которую можно выгодно продать? Меж тем продолжаю: — Соскучились?

На его лице вдруг промелькнула улыбка.

— Олеся, сколько боли в твоём голосе.

Зажмуриваю глаза и отворачиваюсь. Я — сильная девочка. Справлюсь. Не показывать слабость, особенно ему!

— Герман... — начинаю я, но мне на уста ложится его тёплая ладонь.

— Олеся, я не хочу тебе зла. И даже если между нами нет тёплой привязанности, ведь можно найти общий язык. Понимаю, сейчас ты сердишься на меня, появившегося в твоей жизни. Но и ты пойми, это ведь в порядке вещей заключать союзы по договорённости.

— Я ведь не богатая невеста. Так зачем?

— Всё очень не просто. Я хочу тебя защитить.

— От чего? Или кого, следует спросить?

На миг в его глазах промелькнуло странное выражение, словно он готов сдаться и всё мне рассказать, но тут же желание было задавлено леденящим душу холодом.

— Прогуляемся, пока ты не околела? — то ли от его слов, то ли от его взгляда, но я поёжилась.

Я шла справа от него, молча глядя под ноги, слушая хруст снега под ногами. Думала, он хочет поговорить. Или никак не осмелится?

— Олеся, пообещай, что бы ни случилось, ты всегда обратишься ко мне за помощью, — вдруг выпалил он.

Его слова заставили меня оцепенеть. О чём это он? Медленно поднимаю взгляд, а у самой холодок обвивает всю душу.

— Пусть ты мне не доверяешь, но ты — моя дальняя родственница. И я всегда помогу тебе, если буду знать, что ты в беде.

Я правда, не понимала. Но вымолвить и слова не смогла.

— Я не могу ничего сказать, пока мы не поженились. Эта тайна не только моя. Да и сказал больше, чем хотелось бы. Просто пообещай, — он ждал моего ответа.

Из тени к нам вышел слуга. Герман перевёл на него взгляд, кивнул, затем вновь повернулся ко мне и выжидающе посмотрел.

А во мне боролось сейчас столько чувств — недоверие, страх, злость, и... надежда?

— Хорошо. Обещаю, — прошептала я.

— Умничка! — так же тихо сказал он, и уже громче добавил: — Прошу меня извинить, я должен ненадолго отлучиться. Пойдёмте, провожу вас к брату.

Всё ещё в сомнениях, правильно ли поступила, я пошла следом за женихом. И пусть помолвки у нас не было, но всё говорило о том, что это всего лишь формальность. Всё уже решили за меня. Одно то, что меня представили цесаревичу как невесту Германа — говорит о том, что выбора больше нет. А значит, я должна вести себя как благовоспитанная помолвленная девушка.

И только тут до меня дошло, что я своевольничала, ушла сама в сад, хотя благовоспитанной даме не положено находиться самой в гостях, и наедине с женихом тоже не желательно оставаться. А ведь Герман Олегович ни словом об этом не обмолвился. Что же он обо мне подумал?

Странно, но после этого разговора, мне не хотелось, портить ни себе репутацию, ни ему, и порождать ненужные слухи о его невесте.

По возвращении в помещение, меня передали из рук в руки Сашке, после чего жених, извинившись, покинул нас, велев вместе со всеми отправлять на охоту, а он присоединится к нам чуточку позже. Его отлучка заинтересовала меня, но последовать за ним я не могла. Всё же мы тут в гостях, а значит, на виду.

Уже вскоре доложили, что лошади готовы, как и собаки, и гости стали подтягиваться на конюшню.

На дворе было темно, разве что освещалось всё многочисленными факелами.

Выехала я с братом и кучей других незнакомых мне людей. Спустили вначале собак, а потом и нас. Мужчины поехали вперёд, но и дамочки не отставали, показывая азарт едва ли не наравне с сильным полом.

Огоньки растянулись по ночному полю, от этого стало немного страшно. Казалось, что пространство окутал огонь, который вот-вот разгорится от малейшего дуновения ветра. В душе вспыхнуло отчаяние, и коня своего я притормозила. Дышать было тяжело, и поводья натянула сильнее, прислоняясь к гриве животного.

На удивление, существо уловило моё состояние, но при этом не остановилось полностью, а замедлило шаг. Факел я свой потеряла.

Немного придя в себя, я осмотрелась. Одна. Лишь бескрайний серый снег под ногами, который хоть как-то освещал пространство, и никакой желтизны огня. Кажется, все поехали в этом направлении. Туда и направлюсь. Где-то далеко слышен лай собак, азарт охотников и даже выстрелы, от которых стынет кровь в жилах. Я медленно еду дальше, просто чтобы найти людей, которых в то же время не желаю видеть.

Мимо деревьев мелькнула чья-то тень, явно всадника, но при этом без факела. И что это значит? Одиночество сейчас меня тяготило гораздо сильнее, ежели хоть чьё-то общество. Поэтому я последовала за человеком.

Было боязно оставаться одной и ощущать себя маленькой заблудившейся девочкой. Накатил детский страх, когда я не послушалась свою гувернантку и поехала вслед за братом, хотела передать забытый им свёрток. Закончилось всё тем, что я заблудилась. Одна, в лесу, где бродят дикие звери. Страшно, что сейчас на тебя нападут и съедят. Лошадь испугалась чего-то, скинула меня и убежала, а я её догнать не смогла. Нечистый дёрнул меня за руку, когда решила избрать едва заметную тропку, по которой поехали брат с отцом.

Хорошо, тогда тепло было и можно было не бояться, что без огня замёрзнешь. Но ночь выдалась довольно холодной.

Как раз поспела малина, которую я и принялась собирать, чтобы унять ощущение голода. Вот тогда я и напоролась на мишку. Сердце ушло в пятки от ужаса. Я помнила рассказы наших слуг о нападениях медведей на людей. Если не голоден, не тронет, но на это оставалось лишь надеяться.

Он подошёл ко мне, понюхал, облизал мои сладкие руки, и не тронул, правда, и не ушёл. А малину я больше не собирала. Другие же ягоды я не знала — их было опасно есть.

Медведь долго не уходил, заставляя меня каждый раз вздрагивать. Ночь я провела в лесу, старалась держаться подветренной стороны медведя, остерегаясь, что если не с ним, то набреду на других диких зверей.

На ночь забралась на дерево, оборвав уже то того порванную юбку. Да, было стыдно, но в платье лазать по деревьям куда хуже.

Нашли меня уже на утро. Озябшую, голодную, раздетую. Помню, отец тогда не посмотрел на то, что я девочка, и меня выпороли. Гувернантку уволили — не доглядела. Про мишку я не осмелилась сказать, побоялась, что отец в пылу гнева просто убьёт его.

Но с тех пор я боюсь оставаться одна, в лесу. Вот и сейчас ринулась за человеком, даже не предположив, что без факела вряд ли охотящиеся будут.

В темноте видно было плохо, но я различила два силуэта, которые спешились и что-то обсуждали.

Я остановилась за деревьями. Чутью моему не нравилось это. Но любопытство гнало вперёд. Вот только шаги могли услышать. Я привязала лошадь к дереву, а сама стала потихоньку продвигаться перебежками меж стволов, стараясь не шуметь.

В паре саженей от них, я остановилась.

— ... продвигаются исследования? — услышала обрывок фразы и поняла, что ближе нельзя — могут обратить внимание.