— Ты тоже это замечаешь, или у меня разыгралось воображение? — задумчиво поинтересовался Александр, коснувшись ладонью локтя Мистраля и бросив в сторону Эльресто неприязненный взгляд. В отличие от своего хрупкого и изящного любовника, Алес был высок, широкоплеч и удивительно импозантен. Строгая, почти суровая красота, серые глаза и тёмные волосы, собранные в хвост. Алес носил очки, и его умное тонкое лицо являло собой полную противоположность смазливой физиономии Ильта, всегда готового к шуткам и проделкам. Хотя, насколько Грандин успел изучить обоих своих одноклассников, именно Александр являлся тем, от кого следовало ожидать неожиданной каверзы.
Мистраль кивнул.
— Похоже, сегодня Ар научится не только целоваться, — он пожал плечами. — Не могу сказать, что мне небезразлично, но...
— Противно, — подсказал Александр со вздохом, — терпеть не могу эту мерзкую шваль Эльресто. Это выше моих сил. Не понимаю, что между ними общего? Ири не глуп и достаточно проницателен, чтобы разбираться в людях, но временами его святая простота поражает. Верить в лучшие человеческие качества похвально, конечно, но... идиотизм!
Александр недоумённо пожал плечами, словно не понимая, и ведь действительно не понимал.
Грандин многозначительно хмыкнул в ответ. Сам того не подозревая, Алес выхватил суть: стремление верить. Нет, Ири не дурак. Далеко не дурак. Наоборот, эта его непредвзятость удивительно располагала людей. Сложно относиться плохо к тому, кто столь открыт и дружелюбен — качества, пробуждающие в людях инстинктивное стремление оправдать подобное отношение. Даже самый последний ублюдок способен пожелать измениться, если найдётся тот, кто поверит в него. Не просто увидит лучшее, но заставит увидеть это в самом себе, даст толчок для осмысления и развития, возможность осознать собственную ценность, поверить в себя. Подобное приятие трудно предать, и отказаться от него почти невозможно. Людям свойственны слабости, а вера слишком хрупкая вещь. И слишком мало вокруг людей, способных смотреть настолько ясным кристальным взором, принимая человека со всеми его достоинствами и недостатками, не осуждая, не оценивая, уважая право выбора собственной жизни.
Надо быть окончательным мерзавцем, глупцом или психопатичным мазохистом, чтобы отплатить злом тому, кто совершенно открыто и бескорыстно протягивает ладонь навстречу, не задумываясь о том, почему, в сущности, это делает, — просто так, без всяких скрытых причин и мотивов. Потому что не умеет по-другому? Потому что ему это не сложно?
Нет, Ири не дурак. Прекрасно понимает, что жизнь не сказка, а благородные герои не больше чем вымысел. Он отлично сознаёт, что им могут воспользоваться, обмануть его, причинить боль. Но почему же тогда идёт на это? Окунается в людей, не страшась человеческого дерьма, как будто свято верит, что оно к нему не пристанет, не сможет испачкать чистоты души и сердца. Так не бывает. Доведись ему по настоящему столкнуться с чужой гнилью, жить среди этой гнили, рано или поздно она оставит след, озлобит, сделает замкнутым и нелюдимым, заставит сторониться грязи...
Не убоюсь я зла, — Грандин сморщился, ощущая во рту мерзкий неприятный привкус от осознания испорченности собственной натуры. Мимолётное желание доказать свою правоту, увидеть падение Ара и понять, что был прав — Ири ничем не отличается от остальных, но... так не будет, потому что он... Другой?
Неправильный, нерациональный, безрассудный, созданный творцом из глины особого сорта, которую можно смешать с грязью, но, обжигаясь в горниле страданий, она станет только крепче и сильней... Ири Ара нельзя испортить. Можно разбить, сломать и окончательно уничтожить, подорвать саму основу его веры в людей, вызвать страх, когда протягивая кому-нибудь руку, он каждый раз будет подсознательно ждать удара в спину... Но не сделает ничего, чтобы уберечь себя от предательства, потому что это пошатнёт его верованье в лучшее, в самого себя, станет противоречить собственной сути, исказит до неузнаваемости. Нет, Ири Ар никогда не сможет быть другим. И как же странно и нелепо понимать собственную веру в своего злейшего врага. Презирая, испытывать уважение, почти восхищение этой глупой, идиотской наивностью. Кому охота верить в людей? Только непуганым чудакам, альтруистам, не вкусившим жизни идиотам. Но почему тогда рядом с этим идиотом становится легче дышать? Почему рядом с ним перестаёшь замечать собственную темноту? — Потому что он... не видит темноты, но замечает в людях свет, тогда как Мистраль моментально выхватывает худшие стороны?
Как же странно понимать тебя, Ири... Как больно и странно понимать тебя таким и знать, что мне заказан вход на этот праздник, что я единственный не получивший билет на всеобщую карусель. Бери, катайся... абсолютно любой. Кроме человека, которому ты не пожелал подать руки, Ар. Не пожелал увидеть ничего, кроме эгоизма. И может быть, правильно, что не подал. Потому что я — не все, и не пожелаю быть одним из многих, любым. Нет, Ири! Так не будет.
И именно поэтому ты навсегда останешься моим врагом, человеком которого я отчаянно ненавижу, но именно это чувство делает меня... Живым.
— Я знаю, насколько ты недолюбливаешь Ара, — не замечая задумчивости Мистраля, Алес продолжал гнуть свою линию, не догадываясь, что каждое сказанное им слово находит в душе ледяного принца живой отклик.
"Недолюбливаю? О, это мягко сказано, Алес. Я ненавижу его. Но признать это вслух? -Нет уж, ничего кроме ледяного презрения это ничтожество не удостоится"
— Но, надеюсь, ты не станешь возражать, если я вмешаюсь и поставлю Эльресто на место. К тому же, Ири сейчас занят, чтобы...
— Если Ар вызовет тебя на дуэль за то, что ты оскорбил его товарища, он продырявит тебя как решето, — холодно перебил Мистраль, размышляя над словами Александра. — Я терпеть его не могу, но как спарринг-партнёра не променяю ни на кого иного. Не стану скрывать, меня порадует, если Ар получит по заслугам. Нельзя быть настолько легкомысленным, но... ты прав. Это слишком мерзко. Рассчитываю на тебя.
Он отвернулся с таким безразличным видом, словно его абсолютно не волнует дальнейшее. Возможно, так оно и было. Единственное, что тревожило Мистраля, — как бы светловолосая пьянь не спровоцировала Александра на дуэль.
Просто поразительно, насколько виртуозно хлипкий мозгляк владел шпагой. Правду говорили, родитель не поскупился, оплачивая отпрыску уроки у лучших мастеров фехтования. Половину того, что Ар играючи проделывал во время тренировок, Мистраль постигал часами упорной изнурительной работы. И если говорить начистоту, благодаря регулярным дуэлям, Грандин смог значительно улучшить свои собственные навыки. Впрочем, в этих совместных спаррингах они оба росли, так что среди обуявшего его внезапно альтруизма, Мистраль привычно разыскал меркантильные мотивы, чем и успокоился.
Александр подошёл к Ири и резко сдёрнул с его глаз повязку, отсалютовав трофеем над головой.
— Мне кажется, это несправедливо, Альф, — заявил он с великолепно разыгранным недовольством. — Во-первых, по праву, выбирать королеву поцелуев должен ты, как именинник.
Скорость, с которой Ири его поддержал, с трудом вырвавшись на свободу, вызвала у Мистраля, подпирающего стенку в углу, невольную ухмылку, в пику дружному рёву протеста всех собравшихся. Но пытаться спорить с Александром было бесполезно, а уж при поддержке Ара, который смотрел на спасителя щенячьими глазами, полными благодарности, и вовсе бессмысленно.
Дуэль? — с внезапным весельем подумал Мистраль. — Да еще немного, и он ему пятки лобзать начнёт!
Это его настолько развеселило, что следующие несколько секунд Грандин потратил на тщетные попытки придушить собственный смех. К его облегчению, позор остался незамеченным, растворившись в гомоне собравшихся.
— И во-вторых, — зычно перекрикивая недовольных, продолжил Алес, — почему бы нам вместо королевы не выбрать короля? Что скажете, прекрасные создания? — обратился он к девушкам.
Раздался радостный визг, и через десять минут, к огромному неудовольствию Эльресто и радости остальных, девушки принялись выбирать самого желанного мужчину.
Нужно ли говорить, что им оказался Грандин, моментально раскаявшийся о своей попытке уберечь Ири от неприятностей. На втором месте шёл Ири, проигравший по причине сильного подпития. На третьем, неожиданно для себя, оказался Ильт, вызвавшийся на помощь другу и незаметно оттеснивший от него Эльресто.
Пока Ильт самозабвенно отвлекал внимание Ара, Александр отвёл Эльресто в сторону. А парочка моментально смекнувших ситуацию "сияющих", занялась остальной кампанией, пришедшей вместе с Аром. Не прошло и десяти минут, как Ири остался абсолютно один, что, впрочем, полностью устраивало всех присутствующих.
Девушки висли на Грандине, окончательно и бесповоротно лишая Мистраля возможности сбежать, Альфонсо паясничал, стеная о судьбе своей скорбной, Ильт и Алес затеяли шутливую перепалку и втянули в неё Реама и остальных. Через несколько минут веселье перетекло в танцы — участь, которой не удалось избегнуть даже Мистралю, и, выйдя на площадку, он так лихо сбацал простонародный танец, словно всю жизнь провёл не на великосветских приёмах, а где-нибудь в сельской деревушке, где с упоением постигал азы нехитрого мастерства.
Ири веселье пропустил, безмятежно посапывая за столом, и глядя на него, Грандин подумал, что возможно это не такой уж и плохой день рождения. Может быть, не самый запоминающийся, но оставивший после себя странное, приятное послевкусие. Удивительное ощущение, что здесь, в этом сумасшедшем балагане, среди людей, половине из которых при иных обстоятельствах Мистраль не подал бы руки, он удивительно отдохнул душой. Наверное, именно это открытие заставило Грандина посмотреть сейчас на их лица совершенно иными глазами, увидеть открытость и простоту и множество других качеств, которые он, возможно, замечал раньше, но считал ниже своего достоинства обратить на них внимание. Но в эту минуты, все они, пьяные, раздухарившиеся словно сблизились и казались удивительно равными, даже если это и было лишь иллюзией, вызванной воздействием алкоголя. Но это было приятной иллюзией.
— Мистраль, ты и Ар увели у нас всех девушек. Ару простительно по той причине, что он мертвецки пьян, и единственное, что ему нужно, — это добраться до кровати. С тобой связываться слишком чревато. И где, спрашивается, справедливость?! — со вздохом взвыл Альф, театрально опрокидывая в себя бокал вина. Две девушки, захихикав, моментально отлепились от Грандина и подсели к нему.
— Бедненький Аль, мы тебя утешим!
— Вот оно — женское непостоянство, — философски возвестил Альфонсо. — Слишком поздно. Мне не нужна ваша ветреная жалость. Моё сердце разбито женским коварством. Лишь только верный друг подставит своё плечо и утешит в трудную минуту, не бросит и не предаст. Пойду искать любви чистой и... — взгляд его упал на Ильта, на талии которого покоилась рука Алеса, — постоянной. Ильт, приди уже в мои объятия, тысяча проклятий на голову твоего Алеса! — заорал он, дёргая Ильрана на себя, и получил чувствительную затрещину от Александра:
— Альфонсо, друг мой, некоторые пьяные выходки приводят к дуэли. Приставай к Ару, он хотя бы не будет сопротивляться.
Раздался дружный смех.
— Укатали лошадку высокие горки и долгие тосты, — наставительно отметил Альфонсо. — Друзья, напомните мне набить лицо Эльресто. Этот мерзавец с грязными целями пытался споить нашего солнечного мальчика! Мистраля выбрали королём... Почему же на меня никто не смотрит?! — снова взвыл он
— Практика! — милостиво заметил Грандин, бросая виноградинку в рот. — Тебе следует оттачивать свои навыки, мой друг. Примерно, вот так, — он послал чарующую улыбку через весь зал, вогнав какую-то служанку в состояние ступора и заставив уронить поднос.
По столу пронёсся восторжённый гул, и сразу же взлетел тост за Мистраля и его сногсшибательный успех.
— Если бы ты захотел, ты бы соблазнил кого угодно. Не существует человека, способного устоять перед Грандином, — восхищённо выдохнул Реам, глядя на Мистраля восторжёнными глазами, в которых только слепой не мог бы заметить обожание.
Впрочем, Грандину было плевать на сентиментальные чувства. Гораздо больше его ум занимал раздражающий Ири. Даже будучи безобидно спящим, Ар умудрялся выводить Мистраля из себя.
Золотистые прядки разметались по деревянной поверхности стола, рассыпались в разные стороны, открывая смуглую шею и беззащитный затылок, вид которого вызывал желание прикоснуться к нему ладонью, сжать до боли и увидеть, как испуганно распахнутся сонные синие глаза в обрамлении длинных ресниц.
Разлёгся здесь на всеобщее обозрение, словно дешёвая потаскуха...
Мысли плыли тёмные, тягучие, спутанные дурманом сладкого хмеля, полные золотистого тумана и непонятной, почти беспричинной ярости.
Ири, в этой пьяной компании, уронивший голову на грязный засаленный стол, а рядом — тарелка с объедками, и он почти касается её локтем, даже не представляя, насколько неуместно и недостойно герена он смотрится сейчас, здесь, в этом чудовищном, так не подходящем для него месте.
— Для Грандина Мистраля нет ничего невозможного! — выкрикнул кто-то, откупоривая новую бутыль. Спиртное расходилось с такой скоростью, что временами начинало казаться, что оно просто испаряется, не успевая произвести должный эффект на присутствующих.
— Не стоит приписывать мне несуществующее, я не настолько самонадеян, — с трудом оторвав взгляд от непотребного зрелища, Грандин равнодушно пожал плечами, возвращаясь к реалиям в лице собравшихся и стараясь не терять нить разговора, что удавалось с трудом. Всё же количество выпитого дало о себе знать, и, как ни пытался Мистраль ограничить себя в употреблении, в жарком душном помещении это оказалось затруднительно, а лёгкое виноградное вино, хоть и не соответствовало изысканным запросам гурмана, отличалось приятным вкусом, и шло легко, словно вода. Только вот от этой безобидной водички движения постепенно начинали терять свою скоординированность. — Тем более, эта не та тема, которую я считаю возможным обсуждать, особенно в присутствии дам.
— Дамы нисколько не в обиде, — засмеялась одна из девушек, внося просительную ноту во всеобщий интерес. — Наоборот, тема кажется невероятно увлекательной. Господин Мистраль, не будьте букой, расскажите, это правда, что ни одна девушка не смогла перед Вами устоять?
— Да ладно, Грандин! Пожалуйста, — попросил Реам. — Ты так редко бываешь с нами.
— Дружище, не жадничай, поделись секретом успеха, — надавил Альфонсо, позволяя себе непростительную вольность панибратствовать с Грандином. Будь он потрезвее, Мистраль непременно бы его осадил, а сейчас лишь снисходительно вздохнул, метнув, впрочем, предупреждающий взгляд, который Альф благополучно проигнорировал.
Остальные дружно поддержали:
— Господин Мистраль, не томите наше любопытство...
Грандин ощутил поднимающуюся волну раздражения. Он не любил назойливости, а откровенничать на подобные темы и вовсе считал неприемлемым для себя. Кто бы и под каким предлогом не побывал в его постели — окружающих это абсолютно не касалось. Обсуждать подробности, а уж тем более хвастаться победами на любовном фронте, он не собирался. К тому же, безмятежно дрыхнущий под носом Ар словно подливал масла в огонь, оскорбляя царственный взор, и в какой-то момент Мистралю понадобилось всё его самообладание, чтобы сохранить любезную безмятежность, не испортив всеобщего праздничного настроения возможной грубостью. Но... и во хмелю Мистраль оставался Мистралем.
