Волчица и пергамент. Том 1

— Шшешш! — прошипела Миюри, выглядывая из-за спины Коула и скаля зубы Хайленду.

— Ха-ха, выразительная, как всегда. Господин Стефан, у нас ведь есть сахар и черничные конфеты? Я бы хотел дать ей немного.

Стефан всё это время стоял с безразличным видом, но будучи здесь главным, он сразу вежливо кивнул.

— Тогда — до ужина, — сказал Хайленд и быстро удалился.

Его помощник проследовал за ним, и Коул почувствовал, как напряжение в помещении сразу спало. Вот что значит благородная кровь.

— Миюри, не будь такой грубой.

Девочка упорно следила за Хайлендом, пока тот не покинул торговый дом, а услышав замечание Коула, надула щёки и отвернулась.

— Зато я получу конфеты, — пробурчала она.

Коул слегка ткнул её локтем в голову и раздражённо вздохнул. Она заворчала с ещё большим недовольством.

Их комната располагалась на третьем этаже. Обычно так размещали торговцев, останавливавшихся в крупных компаниях. Здесь оказалась всего одна кровать, и мальчик, проводивший их сюда, предложил принести вторую, но они не стали требовать слишком многого. Кроме того, Миюри всегда очень хорошо спала и не особо мешала Коулу. И, конечно, он не воспринимал её как девушку. Вместо кровати они попросили одежду для Миюри.

Потом Коул полез в свой мешок и вытащил оттуда несколько стёртых перьев для письма и тяжёлую копию Писания с множеством заметок на краях.

— Эй, брат? — окликнула Миюри, стоя перед большущей картой, висевшей на стене. — Где мы сейчас? Это карта мира, верно?

Карта была нарисована на цельном куске кожи, достаточно широком, чтобы Миюри могла в него завернуться. Вряд ли на неё хватило бы овечьей шкуры, скорее, взяли шкуру целой молодой коровы.

— Мы где-то здесь.

Южная столица, где восседает Папа, располагалась в самом центре карты. Атиф теснился в верхнем левом углу карты, далеко от столицы.

— А где Ньоххира?

— Вот тут, вверх по реке от Атифа, — Коул показал на край карты прямо под бородой солнца, изображённого в виде человеческого лица.

— А-ха-ха... Да это же край земли.

— Тем не менее, люди и там живут такой же насыщенной жизнью.

— Ты ведь раньше тоже много путешествовал, брат? Где ты был?

— Давай посмотрим...

Он старательно отвечал на её вопросы, но любопытство Миюри казалось неисчерпаемым. Когда стук в дверь прервал их, Коул облегчённо замолк. Им принесли костюм, сахар и черничные конфеты, о которых распорядился Хайленд.

— Миюри, отойди от карты и переоденься.

— О-о-о, ух ты! — восторженно воскликнула Миюри.

Он почти слышал, как у неё задёргались уши и хвост, в восторг её привела, конечно, не одежда. Когда Миюри рванулась вперёд, Коул быстро схватил её за плечи и развернул.

— Сможешь это съесть, когда переоденешься.

Он поднял поднос с конфетами над головой, и Миюри из-за разницы в росте не могла до них дотянуться. Она посмотрела на него с обидой, но Коул лишь помотал головой. Её лицо сразу стало сердитым, она схватила одежду.

— Вот же ж... ну сколько можно... — стала переодеваться девочка, не прекращая ворчать.

Когда она беззаботно стала стягивать одежду, Коул, разумеется, бросился к двери.

— Эй? Но ты ведь постоянно видишь меня в купальне! — растерянно прозвучал голос Миюри.

Коул облокотился на дверь и вздохнул. Хоро, её мама, почти никогда не стеснялась своей наготы, впрочем, этого можно было ожидать от воплощения волчицы. Значит, возражать и тем самым обнаруживать недобропорядочные чувства было бы неправильно. Хотя ему, конечно, хотелось, чтобы Миюри выросла добродетельной девушкой.

Однако, увидев Миюри обнажённой, не окутанной водяным паром горячих источников, Коул испытал странное и неожиданное чувство. Он даже не заметил, когда это произошло, но сейчас он увидел, что детская угловатость её худенького и, пожалуй, чуть излишне мускулистого тела начали сглаживаться. И пусть её формы ещё не созрели, он уже мог предугадать, какими они станут. Коула несомненно радовало, что Миюри растёт здоровой, но ему почему-то стало вдруг немного грустно.

Он ждал за дверью и рассеяно жевал конфету, потом он услышал её нарочито низкий голос из-за двери:

— Эй, я переоделась, мой застенчивый брат!

Когда он вошёл, то увидел милого молодого мальчика.

— Хе-хе-хе. Ну как тебе?

— Потрясающе. Внешний вид действительно очень важен.

Отлично скроенная одежда только добавляла сходства. Накрахмаленные штаны и зауженные рукава, безупречный тонкий жилет и длинный пояс, повязанный вокруг талии, превратили её в юного мальчишку, выполняющего поручения не самого простого торговца.

— А что мне делать с волосами? Может, завязать их, как у тебя, а?

Коул отращивал волосы лишь потому, что стричь оказывалось слишком накладно, грива же Миюри была куда длиннее.

— Думаю, самым лучшим будет аккуратно заплести их.

— Хорошо.

Миюри взяла из-за стола стул и поставила рядом с Коулом и, забравшись на него, забрала поднос с конфетами. Потом села на стул спиной к Коулу.

— Мм.

Выходило, будто она приказывала ему заплести её волосы. Сил злиться у него уже не оставалось. Он вынул гребешок из её вещей и стал чесать им волосы Миюри, а сама она, довольная, принялась набивать рот конфетами. Мягкие пряди приятно скользили по пальцам. Её густые волосы пришлось заплести в две косы, а затем сплести вместе.

— И всё же... Это так раздражает.

— Ты о том, каково заботиться о тебе?

— Хех-хе! — Миюри запрокинула голову назад и посмотрела на него снизу вверх. — Я о том, каково это — постоянно прятать свои уши и хвост, а теперь ещё скрывать, что я девушка.

— Таков мир. А ну-ка, сядь прямо.

Коул ткнул ей в голову, и она послушно выпрямилась. Давненько он не заплетал ей косы, это оказалось довольно занимательным. Миюри постоянно приставала к нему с просьбой заплести ей косу. Воспоминания перебил её голос:

— Эй, брат?

— Что ещё?

Коул как раз закончил с одной косичкой и взялся за следующую. Он снова пробежал гребешком по волосам, но Миюри не стала продолжать.

— Что-то не так? — переспросил он, её рука замерла над конфетами. Потом она заговорила, и он не смог сразу распознать, что скрывается за её тоном.

— А на этой карте есть такое место, где я не должна прятать свои уши и хвост?

Его руки непроизвольно замерли. Он поднял глаза, перед Миюри висела огромная карта мира. Даже такой большой город, как Атиф скромно, крохотный, ютился в уголке карты, а Ньоххира, кажется, на ней не значилась вовсе. Мир огромен и полон нескончаемых возможностей. А затем до него дошло. Возможно, это и есть та самая причина, по которой Миюри хотела покинуть Ньоххиру.

— Место, где... — и слова застряли у него в горле.

Миюри почти никогда не разрешали покидать свою комнату в купальне, пока, наконец, она не выросла достаточно, чтобы осознать свою ситуацию. В тех же редких случаях, когда она выходила, всю её, кроме лица, заворачивали в одежду. Всем объясняли, что она слишком слаба и плохо переносит пар горячих источников, в действительности же так скрывали её уши и хвост. Когда Миюри стала понимать, что к чему, её мама рассказала об её происхождении, о домыслах людей про одержимость дьяволом и о том, что им придётся покинуть Ньоххиру, если кто-то узнает что-то лишнее. Коул вспомнил тот день, будто это было вчера. Узнав правду, она, рыдая, прибежала к нему и спросила:

"Значит, никто не захочет быть моим другом?"

Ответ того, кто мечтает стать священником, совершенно очевиден: когда тебе больно, когда тебе грустно, когда тебе одиноко, подними глаза к небу, там ты увидишь своего вечного спутника. Однако тогда он сказал совсем другое:

"В конце концов, что бы со мной ни случилось, я навсегда останусь твоим другом".

В тот день Миюри поняла, что мир — это тёмное и холодное место, и она отчаянно искала, на кого можно положиться. Коул чувствовал, как ему необходима уверенность, что была бы твёрже любого камня, что его слова проникли в её сердце. Он всем нутром понимал: ей надо сказать, что он верит в неё — слова, которые он мог произнести с искренним убеждением. Коул был не вправе говорить за Лоуренса, её отца, и тем более от имени Господа, путь к которому искал сам. Обещание остаётся твёрдым, пока он говорит лишь за себя.

Миюри ответила: "Я рада". И широко улыбнулась. С тех пор она приняла свою судьбу, научилась прятать уши и хвост и жила в Ньоххире, как обычная (или почти обычная) девочка. Коул полагал, что она давно переболела этим, но теперь увидел, что всё не так просто.

— Найти...

Его руки, замершие над её волосами, оставались неподвижными. Он чувствовал, что ложь ради утешения она может распознать через его ладони. Было бы пренебрежением к ней считать, что Миюри легко одурачить.

— Найти такое место может оказаться непросто.

Пока трон Папы располагался в центре мира, миром правила Церковь. И можно было лишь гадать, смогут ли принять создание вроде неё даже в землях, где почитают старые легенды.

— Миюри, но...

— Всё нормально, — сказала она и, прогнувшись назад, посмотрела на него. — Как у мамы есть папа, так и у меня есть ты. Верно?

Её улыбка показалась ему взрослее обычного. Она специально заёрзала на стуле, и Коул понял, что так она пытается скрыть свою серьёзность.

— Верно. Я удивлён, что ты хорошо это помнишь, ведь ты никогда меня не слушаешь.

Всегда найдутся люди, способные понять, такие как Коул и Лоуренс. С ней всё будет хорошо, если она отыщет себе спутника вроде них. Миюри закрыла глаза, нахмурила брови и оскалила клыки. Она перегнулась так далеко назад, что чуть не опрокинулась, Коулу пришлось её ловить, чтобы не дать упасть. Конечно, Миюри намеренно доверила ему поймать себя. Её глаза по-прежнему были закрыты, а лицо — почти спокойным.

— Тогда всё хорошо. Мы всегда вместе.

Она открыла глаза, неуверенно улыбнулась и села прямо.

— А теперь давай, братик, поскорей заплетай волосы. Я хочу посмотреть, что есть в этом городе.

— Что есть в городе? Ты же знаешь, мы не веселиться сюда приехали, — проворчал Коул.

Худенькие плечи Миюри затряслись от смеха, но, несмотря на это, когда он сейчас смотрел сзади на неё, она по-прежнему казалась ему немного одинокой. В отличие от мамы она не несла за плечами жизненного опыта столетий. Пусть Миюри могла любого взрослого поймать врасплох во время спора, она была ещё совсем юной, почти девочкой. Отныне ей предстоит испытать множество трудностей и лишений. Коул не сможет защитить её от всех бед, но он хотел сделать всё, что в его силах.

Его руки снова пришли в движение, словно аккуратно вплетая его чувства в её волосы.

Никто из них не мог вымолвить ни слова, и пока Миюри собиралась, в комнате стояла тишина.

Как только девочка была готова, они пошли повидать Стефана и расспросить про Нашу книгу Бога, но перед его кабинетом оказалось столь же людно, как в складских помещениях. Кабинет размещался в самой дальней части первого этажа, там стояли люди разного вида и разных званий — от хорошо одетых, до весьма потрёпанных, но всех их объединяло мрачное выражение на лице. Многих сопровождали слуги, а юные посыльные компании Дива то и дело сновали между ними, принимая поручения. Помещение было явно не рассчитано на такое количество народу.

— Брат, что это?

Судя по разговорам, донёсшимся до Коула, люди пришли с различными прошениями.

— Скоро смена сезона, у всех на носу крупные расходы.

Здесь были жители из ближних деревень, пришедшие за займами для пополнения запасов, истощившихся за прошедшую зиму, представители гильдий, желавшие получить закупочную льготу повыше, даже заморские торговцы, приплывшие продать свои товары.

Зима на юге затянулась в этом году, сейчас время вновь сдвинулось с мёртвой точки. Северным городам и деревням, где зимой замерзали порты, а дороги становились непроходимыми, тоже нужно было пополнить опустевшие погреба для предстоящих празднеств и весенних посевов. Смена сезонов никого не обходила стороной, но это не значит, что товары распределялись равномерно. И люди приходили в крупные компании, вроде Дивы, в надежде получить хотя бы какую-то поддержку.

— Каждый хочет его увидеть? Такой важный человек и вышел встретить тебя, брат?

— Ты передумала насчёт него?

— Ага. Представляю, как мама с папой выкручивались бы в таком невероятном месте.

Миюри улыбнулась, и Коул улыбнулся в ответ.

— Не дуйся, братик, — радостно сказала она.

Между разговорами Коул поймал одного из мальчишек и объяснил ему цель их прихода. Иначе им пришлось бы просто дожидаться своей очереди, порядка в которой он обнаружить так и не смог. Группа мужчин, явно чужестранцев, судя по парчовой ткани, обёрнутой вокруг голов, золотым украшениям на шее и потемневшей от солнца коже, подошла сзади, когда их пригласили в кабинет.

Что это, деньги? Власть? Влияние?

Бог не накажет Коула, если он воспользуется влиянием Хайленда так же, как и связями Лоуренса и Хоро.

Мальчик протиснулся сквозь толпу и вошёл в кабинет, чтобы довольно быстро вернуться.

— Все пришли очень неожиданно, поэтому придётся рассматривать множество прошений.

Коул не мог их винить, во всём виновата межсезонная суета.

— В таком случае мы пока соберём людей и инструменты, — сообщил свои намерения будущий священник. — Траты лягут на нас?

— Мы оплатим все твои расходы, господин Коул.

— Прими мою благодарность, — ответил он и глазами показал Миюри двигать к выходу. Они покинули переполненное здание. На улице оказалось шумно, но когда над головой вместо крыши оказалось небо, показалось, что свежему воздуху не будет конца.

— Ух ты, братик, ты это слышал? — сказала Миюри, как только они вышли. — Они сказали, что оплатят наши расходы. И теперь тебе не придётся беспокоиться о своих сбережениях.

— За едой мы не пойдём.

— Э-мм... почему?

— Оплата расходов — это знак уважения. Мы должны показать, что заслуживаем его. Если мы постоянно будем требовать оплатить нам еду на улицах, как ты думаешь, что они о нас подумают?

— Э-мм... что мы голодные...

Волна боли прошла по его голове.

— Умеренность не ограничивается лишь деньгами. Это моральный долг держать себя в руках и не позволять своим капризам управлять тобой, независимо от того, чего бы тебе хотелось есть, пить или купить, — сказал он и, вспомнив прежний разговор, решил уточнить разницу между умеренностью и скупостью. — Быть скрягой не означает ограничивать себя, это значит поглощать всё вокруг с целью наживы, например, монеты. Ты понимаешь?

Однажды Коул услышал, что проповеди просвещают и себя и других, но сейчас он в первый раз наблюдал это своими глазами.

— Наверное, да...

Миюри пристроилась сбоку от него и, казалось, расстроилась ещё больше.

— То есть, ты не можешь ничего получить от умеренности, верно? Тогда к чему она?

— А.

Это не был один из тех вопросов, что она задавала, чтобы сбить его с толку. Коул сразу понимал, когда Миюри одолевало искреннее сомнение. Кроме того, её простой вопрос оказался направлен в самую суть.